На перекрестке больших дорог Бенцони Жюльетта

Было уже далеко за полдень, когда Катрин, выйдя из своей комнаты, направилась к многоугольной башне, где жил Пьер Брезе. Сославшись на мигрень, она не пошла вместе с королевой Марией и ее дамами в сад, где предполагалось в течение нескольких часов слушать менестрелей и греться на нежном солнышке.

По правде говоря, она никого не обманывала, и голова у нее болела: с самого раннего утра ей как обручем сдавило виски. Она плохо спала ночью и с трудом пробудилась поздним утром. Напрасно она звала Сару, ей никто не ответил, а когда, перепугавшись, она решилась войти в каморку, то обнаружила, что там никого нет, но на сундуке на видном месте лежал обрывок пергамента.

Катрин нерешительно взяла его, сердце сжалось, она боялась, потому что догадывалась, какую весть он ей принесет. Несколько слов, написанных крупными буквами неумелой рукой Сары, ее почти не удивили: «Я возвращаюсь в Монсальви… Тебе я больше не нужна».

Сердце кольнуло острая боль, и, закрыв глаза, она прислонилась спиной к стене, пытаясь немного успокоиться. Из-под прикрытых век покатились горячие, торопливые слезы… Как никогда, она чувствовала себя покинутой, одинокой… едва ли не презираемой! Вчера она видела презрение в зеленых глазах графа Пардьяка. А сегодня утром ее покинула Сара. Одним ударом были оборваны нити, соединявшие их… Сейчас Катрин понимала, насколько крепко вросли эти нити своими корнями в ее сердце. Вместе с ними оттуда выпал целый кусочек, который назывался уважением к себе самой.

Вначале она хотела бежать из своей комнаты вслед за Сарой, вернуть ее, может быть, даже силой. С раннего утра, то есть с момента открытия городских ворот, прошло не так много времени, и она не могла уйти далеко. Но Катрин передумала. Как же она могла послать королевских солдат в погоню за такой замечательной женщиной, словно за обычным преступником. Она не смела так поступать. Гордая Сара не простила бы ей этого, никогда не помирилась бы с ней. Единственно, что можно было сделать, это броситься самой вдогонку. И она решила так и поступить.

Не успела Катрин одеться, как в комнату постучал паж, который, преклонив колено, вручил ей послание. На этот раз от Пьера.

«Если вы хоть немного меня любите, моя дорогая, приходите сегодня после полудня ко мне. Я удалю всех и буду один… Приходите! Желание видеть вас доставляет мне мучения большие, чем рана. Я жду вас… Я надеюсь…»

Слова жгли ей глаза, как дыхание молодого человека обжигало вчера ее губы. У Катрин появилось желание немедленно бежать, броситься к нему в объятия и плакать. Она отвергла эту мысль, но записка возымела свое действие. Катрин больше не хотела бежать за Сарой и нашла этому оправдание… В конце концов, ее старая подруга не убежала на край света, а ушла туда, где ее всегда можно найти. Она просто отправилась в Монсальви… И все, рано или поздно, устроится. К тому же бежать за Сарой значило придавать ей слишком большое значение. То же чувство, что и вчера, помешавшее постучать к Саре в дверь, не позволило ей оседлать лошадь.

По правде говоря, Катрин старалась не очень-то копаться в своих чувствах. В глубине души она была недовольна собой, но чем больше ее естество протестовало, тем крепче она цеплялась за свое бунтарство. Улыбка Пьера словно накинула повязку на ее глаза. Для нее он представлял нечто такое, чего ей больше в жизни уже никогда не дождаться: любовь, удовольствие, обожание, беззаботная жизнь, все, что является уделом молодых. Она была похожа на сороку, очарованную блестящим стеклышком. Ее глаза не хотели и не могли замечать ничего другого…

У дверей башни, где жил Брезе, тот же самый паж поджидал ее, чтобы проводить к своему хозяину. Он открыл дверь, и Катрин, слегка ослепленная, вошла в большую комнату, залитую солнцем. Пьер лежал в кровати.

– Наконец-то, – закричал он, протягивая к ней обе руки, в то время как паж потихоньку вышел. Катрин подошла к кровати. – Я вас так долго ждал!

– Я не знала, приходить ли мне, – сказала она, не ожидая увидеть его в постели.

Никогда он не казался ей таким красивым и привлекательным, как сейчас. Мощь его сильного обнаженного торса подчеркивала короткая рубашка, в которой он лежал на красных шелковых подушках. Повязка закрывала его левое плечо, но не видно было, чтобы он сильно страдал. Лицо, правда, было бледновато, но глаза горели жарким огнем. Причиной была не только лихорадка, о чем говорили его горячие руки, но и присутствие Катрин.

– Вы не знали? – мягко упрекнул он, пытаясь привлечь ее к себе. – Почему же?

Неожиданно смутившись, она противилась. Ей вдруг показалось ненормальным находиться в комнате у мужчины.

– Потому что я не должна была приходить сюда. Представьте, что скажут люди, если меня застанут здесь после того, что произошло вчера…

– Вчера ничего не произошло. Я повредил себе плечо, упав на лестнице. У меня небольшой жар, и я остался дома. Разве это ненормально? А вы пришли как милосердный ангел узнать о моем здоровье. Это же естественно!

– А Бернар д'Арманьяк, граф Пардьяк?

– Он поехал на охоту с королем, как вы, конечно, знаете, и с самого утра бегает за кабанами. И потом, вы думаете, он меня пугает? Садитесь здесь. Вы слишком далеко… И еще: снимите вуаль, которая скрывает ваше чудесное лицо.

Она послушалась его и улыбнулась, умиленная этими детскими капризами, так сильно контрастировавшими с его мощной фигурой.

– Ну вот. Но я не задержусь у вас долго. Король скоро вернется, и Бернар вместе с ним.

– Я больше не могу слышать это имя, Катрин! – закричал молодой человек, покраснев от злости. – Еще раз говорю, что вы свободны, и он не имеет никакого отношения к нам. Он вел себя недостойно по отношению к вам. Он еще за это поплатится! Моя нежная подруга, предоставьте мне право позаботиться о вас.

– Но я вам не препятствую, – вздохнула Катрин. – Можете заботиться обо мне, друг мой… Я в этом так нуждаюсь!

– Я этого очень хочу. Вы еще не поняли, как я вас люблю, Катрин, иначе бы вы мне уже сказали «да».

Он потихоньку привлек ее к себе и поцеловал прикрытые веками глаза. Голос его стал убаюкивающим, как мурлыканье кота.

– К чему ждать? После вашего помилования здесь все ожидают нашей помолвки. И даже сам король.

– Король слишком добр, а я не знаю… пока рано…

– Пока рано? Многие женщины выходят снова замуж, едва минет месяц после смерти их супругов. Вы не можете оставаться в одиночестве, беззащитная перед всеми. Вам нужна шпага, защитник, как вашему сыну нужен отец.

Их губы сомкнулись и слились в жарком поцелуе, она закрыла глаза, охваченная приятным волнением, ее грусть исчезла.

– Скажите, что вы согласны, любовь моя, – нежно просил он. – Будьте моей. Скажите «да», Катрин, миленькая.

Нежное слово рассеяло туман счастья, окутавший Катрин. «Миленькая»! Арно звал ее так… и вкладывал в него столько любви! Ей послышался голос мужа, шептавшего эти слова ей на ухо: «Катрин, миленькая». Никто не говорил их так, как это умел он… С повлажневшими глазами она прошептала:

– Нет… Это невозможно!

Она отодвинулась от него, и он был вынужден выпустить ее из своих крепких объятий. Некоторое раздражение послышалось в его вопросах:

– Ну почему невозможно? Почему нет? Это ведь никого не удивит, как я уже говорил. Даже ваших. Сама госпожа Монсальви ожидает, что вы станете моей женой. Она понимает, что вы не можете жить в одиночестве.

Катрин резко встала. Побледнев, она смотрела на Пьера испуганно и недоверчиво.

– Что вы сказали? Боюсь, я не совсем вас поняла.

Он засмеялся, протягивая к ней руки.

– Как вы испугались! Сердце мое, вы сваливаете в одну кучу такие обычные вещи, как…

– Повторите, что вы сказали, – жестко потребовала Катрин. – Какое дело моей свекрови до всего этого?

Пьер ответил не сразу. Улыбка исчезла с его лица, брови слегка нахмурились.

– Я не сказал ничего особенного! Но каким тоном вы спрашиваете?

– Оставьте в стороне мой тон и ради бога ответьте, при чем здесь госпожа Монсальви?

– На самом деле почти ни при чем. Я вам только сказал, что она ждет, когда вы станете моей женой. Во время моей поездки туда я рассказал ей, какое чувство вы у меня вызываете, поведал о моем горячем желании жениться на вас и о моей надежде добиться вашего согласия. Это все совершенно естественно! Я очень боялся, что она хочет вынудить вас жить одиноко в этой богом забытой Оверни. Но она все правильно поняла.

– Она поняла? – эхом отозвалась Катрин. – На что вы надеялись, решившись говорить с ней об этом? Кто дал вам согласие заявлять о подобных вещах?

Изменившееся лицо молодой женщины взволновало Пьера. Инстинктивно чувствуя, что следует защищаться против неожиданной опасности, он завернулся в свою рубашку, соскочил с кровати. Катрин села на скамейку со слезами на глазах. Руки ее похолодели и дрожали. Она повторяла:

– Почему? Ну почему вы сделали это? Вы не имели на это права…

Он опустился перед ней на колени, взял ее холодные руки.

– Катрин, – шептал он, – я не понимаю, почему вы расстроились. Допускаю, что поторопился немного, но я хотел знать, будут ли у вас осложнения, если вы согласитесь выйти за меня замуж. Ну а потом, какая разница? Немного раньше или немного позже…

Он был откровенно расстроен. Она его поняла и пока не обижалась. Выйдя внезапно из мечтательного состояния, в котором она находилась уже несколько дней, она обвиняла во всем только себя… Катрин посмотрела на Пьера извиняющимися глазами.

– И что вам сказала моя свекровь?

– Она надеется, что мы будем счастливы и я смогу обеспечить вам достойное место в обществе, а также покойную жизнь.

– Она так и сказала? – спросила Катрин глухим голосом.

– Ну да… Видите, вы зря расстраиваетесь.

Отодвинув руки, удерживающие ее, она встала, и холодная усмешка пробежала по ее губам.

– Вы говорите – зря? Послушайте, Пьер, вы были не правы, рассказывая все это почтенной даме, потерявшей рассудок.

Он вскочил на ноги. На этот раз он был разгневан и схватил Катрин за плечи.

– Вернитесь к реальности! Посмотрите на меня! То, что вы говорите, – глупо. Я не сделал ей ничего плохого, и вы не имеете права наказывать нас двоих. Это все от гордости, Катрин! Правда состоит в том, что вы боитесь быть осужденной людьми. Но вы не правы. Вы свободны, я вам об этом говорил уже сто раз. Ваш муж умер…

– Нет! – непримиримо крикнула Катрин.

Пришла очередь Пьера вздрогнуть от неожиданности. Его руки бессильно опустились. Он смотрел на молодую женщину, сжав зубы и кулаки.

– Нет? Что вы хотите этим сказать?

– Ничего другого, кроме того, что сказала. Мой муж мертв по человеческим законам и для всех людей, но жив для Бога.

– Я не понимаю… объясните.

И вот в который раз она поведала печальную историю, рассказала страшную правду, и, по мере того, как она рассказывала, ей становилось легче. Это было так, словно она освобождалась от состояния опьянения, этого романтического чувственного влечения, которое бросило ее в объятия юноши. Утверждая реальность о живом Арно, она снова осознала свою любовь к нему. Она полагала, что может отвернуться от него, забыть, но он возник вновь, еще более реальный, и встал между ней и человеком, которого она вроде бы любила.

Рассказав все, она посмотрела прямо в глаза Пьера.

– Вот. Теперь вы все знаете… Вы знаете, что, говоря о замужестве с бедной матерью, вы поступили плохо… но вашу вину я должна полностью взять на себя. Я не должна была порождать в вас хоть малейшую надежду.

Он отвернулся, машинально поддерживая свою рубашку, сползавшую с плеча, смешным и в чем-то трогательным жестом. Казалось, что он постарел на десять лет.

– Я понимаю, Катрин, и сожалею… Это ужасная история. Но я осмеливаюсь вам сказать, что она ничего не меняет в моей любви к вам, в моем решении жениться на вас рано или поздно. Миленькая, я буду вас ждать так долго, как это потребуется.

– Миленькая, – прошептала она. – Так он называл меня… Но он произносил это слово так красиво.

Пьер напрягся при этом сравнении, бывшем не в его пользу.

– Я говорю от чистого сердца… Катрин, проснитесь! Вы ужасно страдали, но вы молоды, вы живы. Вы любили своего супруга, пока можно было любить. Но теперь вы не можете ничего сделать для него… и любите меня.

И снова с той же решительностью Катрин ответила:

– Нет!

И так как он отшатнулся с изменившимся от гнева лицом, она повторила:

– Нет, Пьер, я не любила вас по-настоящему… Сознаюсь, я так думала какое-то время и еще час тому назад я верила этому. Но вы невольно открыли мне глаза. Я думала, что смогу вас любить, я ошибалась… Я никогда никого не любила, кроме него…

– Катрин! – простонал он с болью.

– Вы не можете понять этого, Пьер. Я всегда любила только его, я жила им и для него… Я плоть от его плоти, и что бы с ним ни случилось, что бы ни сделала с ним болезнь, он для меня останется единственным… единственным мужчиной на свете. Моя старая Сара, которая бросила меня и ушла сегодня из-за вас, не ошиблась. Я принадлежу Арно и только ему одному… до самой гробовой доски будет так.

Наступила тишина. Пьер отошел к окну. Солнце уходило за горизонт, и золотые лучи постепенно принимали сиреневатый оттенок… За рекой пропела труба, потом другая, и ей ответил лай собачьей своры.

– Король, – сказал Пьер. – Он возвращается.

От звука надтреснутого голоса Катрин вздрогнула и повернулась к нему. Он не смотрел на нее… На фоне окна вырисовывалась его мощная неподвижная фигура. Опустив голову, он, казалось, о чем-то думал, но вдруг Катрин увидела, как содрогаются его плечи. Она поняла: Пьер плачет… Ей стало безумно жалко его. Она медленно подошла, подняла руку, чтобы положить на плечо, но не решилась.

– Пьер, – прошептала она, – я не хотела причинить вам боль.

– Вы здесь ни при чем.

Снова наступила гнетущая тишина, потом все так же, не оборачиваясь, он спросил:

– Что будете делать?

– Уеду. Вернусь туда и скажу всем, что я не изменилась, что по-прежнему его жена…

– Ну а потом? Потом вы упрячете себя в этих горах и будете дожидаться смерти?

– Нет… Потом я вырву Арно из этого проклятого лепрозория, куда я позволила ему уйти, и увезу его в отдаленное тихое место и там останусь с ним до…

Ужас заставил вздрогнуть Пьера. Он обратил к ней встревоженный взгляд.

– Вы не можете так поступить… У вас есть сын, вы не имеете права на такое жестокое самоубийство…

– Жизнь без него – вот мое самоубийство… Я исполнила свой долг. Монсальви вновь стали теми, кем должны быть по праву. Ла Тремуй повержен в прах. Теперь я могу позаботиться и о себе, и о нем…

Она подошла к двери, открыла ее. Там ждал паж. Уже на пороге Катрин обернулась. Стоя у окна, Пьер жестом пожал ей руки.

– Катрин, – умолял он, – вернитесь!

Она покачала головой и нежно улыбнулась ему:

– Нет, Пьер… Забудьте меня. Так будет лучше…

Затем, словно боясь растрогать его и снова услышать этот голос, умевший с такой опасностью волновать ее, она повернулась и бегом спустилась с лестницы.

Когда она выходила во двор, охотники, трубя изо всех сил в рожки, въезжали под арку ворот. Среди них она видела короля, а рядом с ним худую фигуру Бернара д'Арманьяка, который весело смеялся. Двор наполнился шумной, веселой жизнью. Прибежали несколько дам, другие смотрели, свесившись в окна, и обменивались веселыми шутками с охотниками. Раздавались крики, взрывы хохота. Но на этот раз у Катрин не было желания быть вместе с ними. Арно снова завладел ею. Между ней и этими людьми пролегал ров, настолько глубокий, что она не могла перейти через него. Только одна рука могла вернуть ее в этот мир, но она не имела ни права, ни возможности на такой шаг. Да, в конце концов, это не имело никакого значения. Ей следовало идти туда, где ее ждала судьба, и она теперь спешила возвратиться к своим.

На следующее утро Катрин прощалась с королем, после того как получила согласие на отъезд у королевы Марии, не понимавшей, почему она спешит покинуть двор.

– Дорогая, вы только недавно приехали. Вы уже устали от нас?

– Нет, мадам, но я скучаю по моему сыну и должна вернуться в Монсальви.

– Тогда езжайте. Но возвращайтесь вместе с ребенком, как только это станет возможным. Вы останетесь моей почетной дамой, а дофину скоро потребуется паж.

Карл VII имел примерно такой же разговор с молодой женщиной и в конце добавил:

– Очень красивая женщина редкость, а вы хотите уехать от нас. Что вас притягивает в Оверни?

– Это прекрасное место, сир, и вам бы Овернь понравилась. Меня тянет туда из-за сына и, да простит меня Ваше Величество, руин Монсальви.

Король наморщил лоб, но тут же морщинки расправились, и он улыбнулся:

– И вы в душе чувствуете себя строительницей? Прекрасно, госпожа Катрин! Мне нравится, когда красивая женщина решительна и обладает энергией. Но… скажите, что же будет с моим другом Пьером де Брезе? Вы рассчитываете увезти его с собой? Хочу вас предупредить, что мне он очень нужен…

Катрин выпрямилась, но опустила глаза, пытаясь побороть смущение: она еще не совсем избавилась от ласкового сна, и имя Пьера по-прежнему болезненно воспринималось ею.

– Я не беру его с собой, сир. Сеньор де Брезе показал себя преданным другом, настоящим шевалье. Но у него своя жизнь, а у меня своя. Его зовут сражения, а я должна поднять дом.

Карл VII не был лишен проницательности. По легкой дрожи в ее голосе он понял, что между ними случилась размолвка, и не стал ее больше задерживать.

– Время разрешает многие вопросы, моя дорогая… Одно время я думал, что мы скоро будем праздновать помолвку, но, кажется, я ошибся. И все же, госпожа Катрин, позвольте королю дать вам совет. Не торопитесь… и ничего не разрушайте. Я вам уже сказал, время меняет людей: и мужчин, и женщин. Плохо, если в один прекрасный день вы будете жалеть.

Тронутая этой королевской заботой, Катрин встала на колени, чтобы поцеловать протянутую руку Карла. Улыбнувшись ему, она сказала:

– Я не буду жалеть, но я глубоко признательна Вашему Величеству за доброту. Я этого не забуду.

И он в ответ улыбнулся ей с застенчивостью, которую всегда испытывал перед красивыми женщинами.

– Возможно, когда-нибудь я приеду в Овернь, – сказал он мечтательно. – А теперь езжайте, графиня де Монсальви, выполняйте свой долг. Знайте только, что вашему королю жаль вас отпускать, и он надеется вас увидеть в ближайшем будущем, и что вы заслужили его уважение.

Он ушел, оставив Катрин стоять на коленях посреди огромного зала, охраняемого неподвижными стражниками. Она слышала, как замирают его шаги, и медленно поднялась. Она чувствовала себя не такой грустной. Карл говорил с ней не просто как с женщиной, а как с одним из своих капитанов, как раньше говорил с Арно, и она этим гордилась. Осталось попрощаться с королевой Иоландой. Катрин немедленно отправилась к ней и уже приготовилась в третий раз давать те же объяснения. Но королеве они не понадобились. Владычица четырех королевств обняла ее и сказала:

– Вы правильно поступаете. Другого решения я от вас и не ждала. Юный Брезе вам не пара, потому что он… еще молод.

– Если вы так думали, мадам, почему же ничего не сказали мне?

– Потому что речь шла о вашей жизни, моя красавица, и никто не имеет права управлять чужой судьбой. Даже… старая королева. Возвращайтесь в вашу Овернь. Работы хватает: нам нужно теперь объединять это замечательное, но разрозненное королевство. В провинции нужны такие люди, как Монсальви. Люди, подобные вам, моя дорогая, они как горы в нашей стране: их истощают, но они не разрушаются! А вообще-то… я не хотела бы вас потерять навсегда.

Иоланда поманила к себе рукой Анну де Бюэй, которая по обыкновению вышивала, сидя в углу.

– Дайте мне шкатулку из слоновой кости.

Когда Анна принесла шкатулку, королева опустила туда свои тонкие длинные пальцы и вытащила замечательный перстень с изумрудом, на котором был выгравирован ее герб. Она передала его смущенной Катрин.

– Эмир Саладан некогда дал этот изумруд одному из моих предков, который спас ему жизнь, не зная, впрочем, кто он такой. Он отдал его выгравировать… Храните изумруд, Катрин, в память обо мне, о моей дружбе и признательности. Благодаря вам мы наконец будем управлять Францией, король и я.

Катрин сжала в дрожащей руке драгоценность, потом встала на колени и поцеловала руку королевы.

– Мадам… Такой подарок! Я даже не знаю, что сказать.

– Ничего и не говорите! Вы такая же, как я: когда вы сильно взволнованны, вы не находите слов, и так лучше. Этот камень принесет вам счастье и, возможно, поможет вам. Все мои подданные во Франции, Испании, на Сицилии, Кипре и в Иерусалиме будут помогать вам, увидев этот камень. Это нечто вроде охранной грамоты, и я вам даю его, так как предчувствую, что вы в этом будете нуждаться. Надеюсь увидеть вас когда-нибудь живой и здоровой.

Аудиенция закончилась. Катрин поклонилась в последний раз.

– Прощайте, мадам…

– Нет, Катрин, – улыбнулась королева, – не прощайте, а до свидания. И да хранит вас Бог.

Если Катрин думала, что она закончила с прощаниями, то она ошиблась. Когда она выходила в большой двор, чтобы зайти в канцелярию, где ей должны были вручить документы о реабилитации, которые она еще не забрала, она натолкнулась на Бернара д'Арманьяка, гулявшего по двору с таким видом, будто он ожидал кого-то. Она не встречалась с ним после сцены в саду, и эта встреча не доставляла ей никакого удовольствия. Она попыталась сделать вид, что не заметила его, и пройти мимо, но он сам устремился к ней.

– Я вас ждал, – сказал он. – В замке только и разговоров о вашем отъезде, и, когда я узнал, что вы у королевы Иоланды, я подумал, что вы там не задержитесь надолго. Вы не из тех женщин, которые долго прощаются, королева тоже.

– Вы правы. Прощайте, сеньор граф!

Улыбка пробежала по умному лицу гасконского дворянина.

– Хм! Вы на меня, кажется, сильно обиделись! Должно быть, вы правы. Но я пришел просить у вас прощения, Катрин. В прошлую ночь я был взбешен. Я мог убить вас обоих.

– Но вы же ничего подобного не сделали. Поверьте, я вам очень признательна.

Она подумала, что достоинство, прозвучавшее в ее словах, смутит Бернара. К ее большому удивлению, этого не произошло. Гасконец рассмеялся.

– Клянусь кровью Христа! Катрин, хватит дуться. Вам это не идет, поверьте мне!

– Идет или нет, для вас у меня нет ничего другого. А вы думали, я вам брошусь на шею?

– Должны бы! В конце концов, я помог вам избежать серьезной глупости. Если бы вы приняли ухаживания этого красавчика, то сейчас бы жалели об этом.

– Откуда вы знаете?

– Бросьте! Брезе не умер от моего удара, до этого было далеко. Уж коли он вам так нравится, то вы еще ночью пришли бы к нему в комнату. Но вы ничего подобного не сделали.

– Я пошла на следующий день.

– И вышли оттуда с красными глазами и решительным видом человека, принявшего серьезное решение. Вот видите, я хорошо информирован.

– Кое-что мне говорит, что ваши шпионы не все вам сообщают, – сквозь зубы сказала Катрин.

Неожиданно Бернар посерьезнел.

– Нет, Катрин! Вы порвали с ним, и память о вашем муже вытеснила его. Иначе почему же вы уезжаете? Почему Брезе час назад пересек подъемный мост во главе отряда своих солдат? Он отправился на помощь Лоре, которого англичане атаковали в крепости Сен-Санери.

– Как? – негромко удивилась Катрин. – Он уехал?

– Да. Он уехал. Потому что вы отвергли его. Я в вас не обманулся, Катрин, вы такая, какую как раз выбрал себе великий Монсальви. В прошлую ночь я обманулся. Хотите мириться? Я очень хочу остаться вашим другом.

Его раскаяние и сожаление не вызывали сомнений. И Катрин не могла долго обижаться на тех, кто честно признавал свои ошибки. Она улыбнулась и протянула обе руки молодому человеку.

– Я тоже виновата. Забудем все это, Бернар… и приезжайте в Монсальви после того как вернетесь из Лектура. Мы всегда вам будем рады. А позднее я вам доверю Мишеля, когда придет его время стать пажом. Я думаю, что вы сумеете сделать из него солдата, о чем мечтал Арно. А теперь скажите мне «до свидания».

– Рассчитывайте на меня и до свидания, красавица Катрин.

Прежде чем она успела опомниться, он обнял ее за плечи и звонко поцеловал в щеки.

– Я расскажу Сентрайлю и Ла Иру, каким смелым бойцом вы оказались. Хотел вам дать сопровождающих, но, кажется, король уже позаботился об этом.

– Спасибо ему, – засмеялась Катрин. – И я предпочитаю кого-нибудь поспокойнее, нежели ваши гасконские дьяволы. Чтобы их сдерживать, нужен командир. Хоть я и Монсальви, но не Арно.

Бернар, который уже удалялся, остановился, повернулся, окинул взглядом Катрин и серьезно сказал:

– Думаю, что да.

Заря золотила крыши Шинона и спокойные воды Вьенны, когда Катрин вышла из Часовой башни. Все колокола города призывали к утренней молитве, и их звон сопровождал выход из замка небольшого отряда. Эскорт, предоставленный королем в распоряжение Катрин, состоял из бретонцев, о чем говорили накидки с изображением хвостов горностая. Командовал отрядом Тристан Эрмит. Когда накануне он пришел сказать Катрин, что будет сопровождать ее до Монсальви, а потом вернется к коннетаблю Ришмону в Партенэ, она очень обрадовалась. Король не мог выбрать лучшего шефа охраны для Катрин, чем этот молчаливый фламандец, качества которого она высоко ценила. Он был хладнокровен, расчетлив, смел и обладал умением руководить. Об этом она ему однажды сказала:

– Вы далеко пойдете, друг Тристан. У вас есть все качества государственного деятеля.

Он рассмеялся:

– Мне уже об этом говорили… и не далее как вчера. Знаете ли вы, госпожа Катрин, что наш десятилетний дофин интересуется моей персоной? Он обещал сделать мне карьеру, когда станет королем. Кажется, на него произвели впечатление наши подвиги в борьбе с Ла Тремуем. Разумеется, я не придаю большого значения подобным обещаниям. Принцы, особенно молодые, не обладают хорошей памятью…

Но Катрин покачала головой. Она вспомнила этот пытливый, трудно переносимый взгляд дофина Людовика. Такой ничего и никогда не забудет.

– А я думаю, что он вспомнит, – ответила Катрин.

Тристан задумчиво кивнул головой. Теперь он спокойно трясся рядом с ней, слегка ссутулившись, как человек, знающий, что переход долгий и монотонный, и привыкший дремать в седле. Берет, надвинутый на глаза, защищал их от лучей встающего солнца. Он отпустил поводья и отдался на волю своего коня.

Катрин опять была одета в костюм пажа, в котором она уехала из Анжу. Она любила мужскую одежду, потому что она не стесняла движений и придавала ей определенную смелость. Хорошо устроившись в седле, она смотрела на город, будто видела его впервые. Здесь она одержала победу, которой так страстно добивалась, и другую – победу над собой. В момент отъезда Шинон был ей особенно дорог.

Почтенные горожане начинали свой рабочий день. Повсюду хлопали открывающиеся ставни, раскрывались двери лавок, хозяйки просушивали постели. Вчерашний ливень хорошо промыл мощеные улицы. Когда приехали в Гран Карруа, Катрин увидела около колодца девочку лет пятнадцати, которая, сидя на краю колодца, складывала в букет розы. Они были такими свежими, эти розы, и Катрин вспомнила другой букет, который бросили вечером в окно гостиницы мэтра Ангеле. Она остановила лошадь около юной цветочницы.

– Твои розы хороши! Продай мне один букет!

Девочка протянула ей самый красивый.

– Один соль, добрый сеньор, – сказала она и сделала реверанс. И тут же зарделась, как вишня, и радостно вскрикнула, получив золотую монету. – Ох, спасибо, почтенный сеньор!

Катрин пришпорила лошадь, направляясь к укрепленному мосту, переброшенному через Вьенну. Она опустила лицо в цветы и, закрыв глаза, вдыхала их запах. Тристан засмеялся.

– Это последние розы на нашем пути. Они не растут в вашей бедной Оверни. Здесь их родина. Турень их местожительство.

– Поэтому я и купила этот букет… Для меня он – воплощение этого доброго края Луары и наводит на воспоминания… воспоминания, которые, наверное, улетучатся, когда он завянет.

Отряд перешел через мост, приветствуемый солдатами гвардии, узнавшими герб коннетабля. Перейдя мост, лошадей пустили в галоп. Катрин и ее эскорт исчезли в облаке пыли.