На перекрестке больших дорог Бенцони Жюльетта
В коридоре слышались звуки шагов, звон металла, соприкасавшегося с камнем. Катрин закрыла глаза в сердечной мольбе о мужестве, так необходимом ей сейчас. Кто-то остановился у дверей. Скрипнули задвижки…
– Прощай, – шептала она, – прощай, мой сынок… Прощай, мой любимый муж. Я буду ждать тебя в раю.
В открытую дверь затворница разглядела пикет из четырех солдат. Палач вошел один, и Катрин вздрогнула. Какой бы отталкивающей ни была физиономия Эйселена, она предпочитала ее теперешнему виду палача. Грубые черты его лица были скрыты под красным капюшоном с отверстием для глаз, опускавшимся на плечи. Он наводил ужас… Не говоря ни слова, он снял с рук железные браслеты и взял ее за запястья, чтобы связать руки за спиной. Она стала умолять:
– Сделай милость, друг палач, только одну… Свяжи мне руки спереди.
В отверстиях, прорезанных в капюшоне, она увидела глаза палача, показавшиеся ей очень блестящими. Но он ничего не говорил и только кивнул головой. Руки Катрин были связаны спереди, и она с радостью отметила, что веревка не очень их стягивала: теперь будет нетрудно выхватить кинжал…
Она твердым шагом пошла к двери и очутилась среди высоких солдат. Палач замыкал шествие. Она не обернулась на звук закрываемой двери. Какое ей теперь до этого было дело? Она даже не набралась смелости и не посмотрела на дверь камеры, где сидела Сара… Но, напрягши голос, крикнула изо всех сил:
– Прощай! Прощай, моя добрая Сара! Молись за меня!
Вибрирующий голос ответил ей:
– Я помолилась! Мужайся!
Перед приговоренной открылась низкая дверь пыточной комнаты, где ей понадобилось все мужество, чтобы не упасть в обморок. Ей казалось, что она на пороге в ад… Два мощных палача ожидали ее, стоя, сложив руки на груди, рядом с горящими жаровнями, где нагревались щипцы, кошки и металлические полосы. Оба были в таких же капюшонах, как и Эйселен. Катрин со страхом смотрела на их руки в кожаных браслетах. В середине комнаты расположились козлы. Подвешенные цепи ожидали свою жертву, освещаемые красным пламенем жаровень, лежали другие инструменты пытки. Катрин подавила дрожь и отвернулась.
Госпожа де Ла Тремуй, разодетая в черную с золотом парчу, сидела в кресле, которое накануне занимал ее супруг, и смотрела на вошедшую Катрин с улыбкой. Виолен де Шаншеврие грациозно расселась на черной бархатной подушке и небрежно нюхала золотой флакон, наполненный духами, который держала в своих красивых руках.
Вид этих женщин, сидевших в комнате пыток и разодетых как на праздник в ожидании спектакля, вызывал возмущение, но Катрин удовольствовалась тем, что пронзила их презрительным взглядом. Госпожа де Ла Тремуй разразилась смехом…
– Какая ты гордая, моя девочка! Скоро эта гордость с тебя слетит, когда бравый Эйселен покажет тонкости своего искусства. Знаешь, что он с тобой сделает?
– Не имеет значения! Единственно, что важно для меня, – это присутствие священника, которого я здесь не вижу.
– Священник? Для такой колдуньи, как ты? Слугам сатаны не нужен священник, когда они отправляются к своему хозяину. Зачем тебе исповедоваться, если ты и так идешь в ад? Меня же интересует, как колдунья переносит пытки. Есть ли у тебя, дочь Египта, колдовские средства против болей? Сможешь ли ты выдержать, когда палач будет выдирать тебе ногти, отрезать нос, уши, сдирать с живой кожу и выколет глаза?
Катрин не потупила взгляда перед садистскими объяснениями приготовленных ей мучений. Еще немного, и она превратит себя в бездыханную плоть.
– Не знаю, но если вы истинная христианка, то должны дать мне время на последнюю молитву. А потом…
Графиня колебалась. Она явно была против, однако решила посмотреть на солдат, стоявших в глубине комнаты. Она не имела права отказать просьбе приговоренной из-за боязни прослыть богопреступницей, а это было всегда опасным.
– Ладно, – недовольно согласилась она. – Но только быстро! Развяжите ей руки!
Подошел палач и развязал веревку! Катрин встала на колени перед одной из колонн спиной к своему врагу. Она скрестила руки на груди, опустила голову, наклонилась и потихоньку вытащила кинжал. Сердце ее учащенно билось. Она видела, как палачи отошли внутрь помещения. Наверняка они хотели насладиться зрелищем ее последней молитвы. Катрин крепко держала кинжал, направив его острие прямо себе в сердце, и хотела еще больше наклониться, чтобы воткнуть лезвие…
Крик отчаяния огласил комнату. Эйселен неожиданно опрокинул ее и вырвал оружие. Она решила, что все пропало. Но в комнате пыток происходило что-то непонятное. На ее крик графиня и фрейлина отозвались визгом… Словно во сне, Катрин видела, как они, стоя рядом, выли в два голоса. Трое палачей сражались с солдатами и, к удивлению Катрин, делали это очень хорошо. Эйселен уже проткнул грудь одного из солдат кинжалом, отнятым у Катрин, а два его помощника орудовали неизвестно откуда взятыми шпагами. Сражение было коротким. Вскоре четыре трупа валялись на обшарпанных каменных плитах, а острия двух шпаг были приставлены к декольтированным бюстам дам одним из нападавших.
– Бандиты! – рычала графиня. – Канальи! Что вам нужно?
– От вас – ничего, почтенная госпожа, – ответил тягучий голос Тристана Эрмита из-под капюшона Эйселена. – Только помешать вам совершить еще одно преступление.
– Кто вы такой?
– Позвольте мне сказать, что вас это не касается… Как у вас? Все готово?
Один из палачей поднял Катрин, а другой, исчезнувший минутой раньше, возвращался вместе с Сарой. Женщины без слов бросились в объятия друг друга. Они были не в состоянии говорить от волнения.
Не сводя глаз с арестованных дам, Тристан приказал:
– Завяжите как следует им рты, а потом заприте поодиночке в разных камерах.
Приказ был точно и быстро выполнен. Госпожу де Ла Тремуй и Виолен, хрипевших от злости, растащили по камерам.
– Я бы их с удовольствием прирезал, – объяснил Тристан, – но они еще должны сыграть свою роль. Без жены Ла Тремуй не поедет в Шинон.
Рассуждая, он снимал капюшон, взятый у Эйселена, и, улыбаясь, смотрел на Катрин.
– Вы хорошо все проделали, госпожа Катрин. Теперь мы должны увезти вас отсюда.
– А что вы сделали с Эйселеном?
– Он должен спать, после того как выпил огромное количество вина со снотворным, чтобы набраться смелости мучить вас.
– А другие палачи? Кто они?
– Сейчас увидите.
Вернулись оба палача и одновременно сняли свои капюшоны. Зардевшаяся вдруг Катрин узнала Пьера де Брезе. Но другой, смуглый, мощный, с умным лицом, был ей незнаком. Молодой сеньор опустился на колено и поцеловал руку Катрин, будто это было самое подходящее время и место для подобных церемоний.
– Если бы я не сумел вас спасти, то был бы и сам мертв, Катрин…
Она порывисто протянула ему обе руки, в которых он спрятал свое лицо.
– Как я вам признательна, Пьер… Ведь еще несколько минут назад я в отчаянии разочаровалась в людях и Боге.
– Я знал, что вы воспользуетесь кинжалом и не дадите себя мучить, – сказал Тристан, снимая униформу с солдат. – Я следил за вами и боялся, что вы попытаетесь это сделать заранее. Нам нужно было время, чтобы избавиться от лишних свидетелей.
Сара от радости плакала навзрыд, но скоро успокоилась и пришла в себя. Она вытерла глаза подолом своего платья и спросила:
– Почему мы не уходим? Что нам здесь еще надо?
– Вы, Катрин и Тристан должны переодеться в солдатскую форму. Я и Жан Арманга, которого я вам представляю, добавив, что он оруженосец Амбруаза де Лоре, должны переодеться в свою одежду, – сказал Брезе. – Потом все выйдем во двор. У входа нас ждут оседланные лошади. Сядем на лошадей, и я возглавлю отряд, чтобы выехать из замка. У меня есть пропуск…
– Кто вам дал его? Ла Тремуй? – спросила улыбающаяся Катрин.
– Нет, королева Мария. Она с нами… и совсем не безразлична к тому, что происходит, как это думали некоторые. Я вас буду сопровождать до границ Амбуаза, потом я и Арманга вернемся в замок, а вы продолжите путь. Графиня выбрала спокойное время для своих развлечений, но торопиться все же нужно. Никогда не знаешь, что может случиться. Катрин, я должен просить вас переодеться и почтенную даму тоже.
Катрин сбросила свое платье и торопила Сару, заворчавшую при мысли о переодевании в мужское платье. Мужчины вытащили из ящика вещи, которые Брезе и его оруженосец там спрятали. Сара и Катрин переоделись в темном углу комнаты. Сделали это быстро. Они удовлетворились кожаными камзолами, оставив тяжелые кольчуги. Накидок с королевскими гербами было вполне достаточно. И без того металлические шлемы и толстые, тяжелые башмаки приносили им много неудобств.
Увидев их в таком наряде, Пьер де Брезе не мог удержаться от смеха.
– Хорошо, что сейчас ночь… и другая одежда ждет вас в двух лье отсюда. Иначе вы не ушли бы далеко и привлекли к себе внимание.
– Мы постараемся, – ответила Сара. – Это не так-то просто.
Пьер подошел к Катрин и взял ее руку. В светлом взгляде его глаз отражалась глубокая взволнованность.
– Не могу себе представить, что скоро нам придется расстаться, Катрин! Я так хотел бы сопровождать вас! Но мне надо оставаться в замке. Мое отсутствие вызовет подозрение…
– Мы увидимся снова, Пьер… в Шиноне!
– Вы можете никогда не увидеться, если мы не поторопимся, – сказал недовольный Тристан. – Пошли скорее… Проходите вперед, мессир.
Пьер де Брезе и оруженосец пошли впереди. По мокрой, скользкой лестнице они осторожно поднялись в комнату стражников. Тяжелые доспехи стесняли движения, но это не мешало Катрин слышать, как поет ее сердце. Никогда еще она не чувствовала себя такой легкой и счастливой. Она видела смерть, но осталась жить! Есть ли что-нибудь прекраснее этого опьяняющего сознания жизни! Ее огромные башмаки скользили по мокрым, стертым ступенькам. Она спотыкалась, причиняя себе боль, но не обращала на это никакого внимания. Молодая женщина тащила за собой длинное, тяжелое копье, и ей в голову не приходило, что она сможет им воспользоваться. Ей казалось, что теперь она под защитой Пьера де Брезе. Со шпагой в руке он возглавлял движение.
В караульной комнате оказались два солдата, и их пришлось нейтрализовать… Сделано было тихо и быстро. Связанных, с кляпами во рту, солдат положили на пол.
– Теперь наружу, – сказал Пьер. – И как можно осторожнее.
Во дворе горело лишь несколько светильников, но ночь от этого казалась еще более темной. Выйдя из тюрьмы, Катрин подняла глаза к небу с чувством бесконечной признательности. Оно имело вид темного бархата, расчерченного бледными полосами Млечного Пути. Никогда еще воздух не казался ей таким нежным и приятным.
Шагая в сопровождении Тристана и Сары, она видела впереди широкие плечи Пьера. Он убрал шпагу в ножны, но Катрин чувствовала его напряжение… Жан Арманга завершал шествие и шел вплотную за ней так, чтобы солдаты с дозорных площадок не заметили маленького смешного солдатика. Они прошли мимо главной башни, перед входом в которую, тяжело опершись на свои копья, дремали два стражника. Катрин невольно подняла голову вверх. Окна комнаты Жиля де Реца были темны, а у Ла Тремуя горели свечи: золотая лихорадка лишила сна толстого камергера…
Дневная суета сменилась на глубокую тишину. Присутствие королевы положило конец шумным развлечениям, а подготовка к отъезду утомила всех за день…
Огромный двор был пуст, только около казарм виднелось несколько солдат. Катрин прошептала Тристану:
– Эти солдаты, там… Они не арестуют нас?
– Не думаю. Это солдаты гвардии королевы: они по нашей просьбе несут сегодня караульную службу. Я не знаю, что вы рассказали Ла Тремую, но он так взбудоражен, что сегодня в замке все идет кувырком.
– А не заставит ли наш побег отменить решение об отъезде?
– Конечно, нет. Он решит, что это дело рук ваших братьев цыган. Госпожа Ла Тремуй не видела наших лиц, помните? А наша идея устроить ее на ночь в тюрьме не вызовет неудовольствия у нежного супруга.
– Тихо! – приказал Пьер де Брезе.
Они уже подходили к глубокой арке главных ворот и солдатам, охранявшим их. Нужно было еще пройти мимо шлагбаума и через подъемный мост. Но Катрин теперь ничего не боялась. Ничего плохого для нее не могло случиться при такой охране…
Лошади ждали их на коновязи у колодца, и Катрин обеспокоенно подумала, что в таком тяжелом одеянии она никак не сможет забраться в седло. Но Брезе предвидел и это обстоятельство. Пока он разговаривал со стражниками, Жан Арманга взял у Катрин копье, прислонил его к стене, обнял ее за талию и словно перышко забросил в седло. Потом с помощью Тристана оказал такую же услугу Саре. Катрин очень хотелось рассмеяться, представив, что подумали бы стражники, если бы могли увидеть сеньора, любезно подсаживающего в седло простого солдата. Но в этом углу около колодца было темно…
Вдруг она услышала голос Пьера:
– Откройте только боковой выход. Нас всего пять человек. Патруль королевы!
– Слушаюсь, монсеньор, – ответил кто-то.
Медленно поднялась решетка, опустился легкий мост: Пьер хотел избежать скрипов большого моста, и поэтому воспользовался боковым выходом… Пришла очередь и ему садиться в седло.
– Вперед, – скомандовал Пьер, первым выезжая под арку.
Трое солдат проследовали за ним. Катрин и Сара, проезжая через освещенную зону, надвинули каски на лицо и старались копировать движения мужчин… Они невольно ожидали протестующего окрика или даже насмешливой шутки. Но все обошлось…
И вот перед ними уже не было никаких препятствий, ничего, только небо в звездах, под которым холодно блестели черепичные крыши городка и большая муаровая лента реки…
Катрин вдохнула свежий ночной воздух, наполнила им грудь и наслаждалась им, как опьяняющим ликером. Как прекрасен был легкий ветерок, приносивший запах роз и жимолости после тошнотворных тюремных запахов и омерзительных духов графини.
Она вновь услышала голос де Брезе, обращенный к стражникам:
– Не закрывайте! Я скоро вернусь. Эти люди едут на подкрепление южных ворот… Отряд! В галоп!
Мгновенно вход в замок остался позади. Пять всадников объезжали скалистый гребень замка в направлении ворот укрепления, прикрывавшего город с той стороны, где лес близко подступал к стенам. В заснувшем Амбуазе было тихо, только иногда слышался раздирающий вопль влюбленного кота или лай потревоженной собаки.
Пропуск королевы открыл им городские ворота так же легко, как и ворота замка. Пьер предупредил стражу, что вернется. Он направил своего коня в сторону дома лесника. Лейтенант, командовавший стражниками, не возражал. Теперь дорога для беглецов была свободна. Они перевели лошадей на шаг. Дорога поднималась к темнеющему массиву леса. До леса ехали молча, но как только кроны деревьев сомкнулись над ними, Пьер де Брезе поднял руку и спрыгнул на землю.
– Здесь мы расстанемся. Дальше вы поедете одни, а я и Арманга вернемся в замок. Мы должны быть рядом с королевой, когда она будет покидать Амбуаз. Что касается вас…
– Я знаю, – прервал Тристан. – Мы поедем до замка Мевер, что в двух лье отсюда, где нас уже ждут.
В лесу было темно, но на поляну, где остановились всадники, пробился луч молодого месяца. В его неровном свете Катрин увидела белозубую улыбку Пьера де Брезе.
– Мне следовало бы знать, друг Тристан, что вы ничего не забываете. Я доверяю вам госпожу Катрин. Вы знаете, как она дорога мне. Замок Мевер принадлежит моему кузену Людовику д'Амбуазу. Бояться вам нечего. Вы могли бы там отдохнуть, подкрепиться, переодеть женщин в платье, соответствующее их рангу.
Шинон
Роскошный солнечный закат ласкал своими пурпурными лучами высокие серые стены замка Шинон и островерхие крыши города, прочная стена укреплений которого вырастала из протекавшей рядом Вьенны. Лодки перевозчиков бесшумно скользили по золотившейся поверхности реки к черным аркам старого моста под крики зимородков и быстро скользивших над водой ласточек. Был прекрасный тихий и теплый вечер, пропитавшийся запахом созревших трав, уже высоко стоявших по обе стороны реки, когда Катрин с Сарой и Тристан Эрмит проехали через первые ворота Бессе и двигались вдоль стены собора Сен-Мем.
Чуть дальше находились новые ворота и новый подъемный мост – ворота Верден, являвшиеся входом в сам город. Вверху, доминируя над городом, расположился тройной замок: крепость Сен-Жорж, построенная еще Плантагенетами[18], замки дю Милье и Кудрэ с его тридцатипятиметровой цилиндрической башней. Шинон-ля-Вильфор[19] заслуживал свое название, и Катрин с огромной радостью обозревала величественную каменную ловушку, где вскоре очутится ее враг.
Время летело быстро. События в Амбуазе с их трагическими и болезненными поворотами казались далекими. А ведь прошло три дня, всего три дня с тех пор, как Тристан и Пьер де Брезе вырвали ее из рук смерти, вытащили из подвалов королевского замка. После расставания в лесу Катрин, Сара и Тристан, одетые в солдатскую форму, прибыли в маленький замок Мевер, где наконец Катрин смогла вернуть себе прежний вид. После бани с мылом и щеткой ее протерли спиртом и смазали кремом из свиного жира. Потом мыли снова, и ее кожа стала почти такой же светлой, как раньше. Остался своеобразный золотистый загар, появившийся скорее от жизни на воздухе, а не от краски несчастного Гийома гримера. Она выбросила фальшивые черные косы, вымыла свои волосы, которые отросли так, что у корней образовался золотистый венчик. К сожалению, светлая полоса волос была незначительной, и стричь их надо было коротко, очень коротко.
Катрин не стала долго колебаться. Она села на табурет и протянула Саре ножницы:
– Давай срезай все, что черное.
Выразив удивление, Сара принялась за дело. Вышедшая из-под ее рук голова Катрин была словно золотое жнивье с едва потемневшими кончиками. Она причесалась под юного пажа, но, как ни странно, не потеряла своей женственности.
– Это ужасно, – заключила Сара. – И я не могу смотреть на тебя такую.
– Не бойся, я тоже.
Теперь, одетая в черную парчу, дамский чепчик того же цвета и высокий головной убор в форме серпа из черного накрахмаленного муслина, Катрин превратилась в благородную даму. Для Сары нашлось удобное платье служанки из богатого дома, а Тристан переоделся в свой костюм из черной замши.
Хозяйки с порогов своих домов и прохожие оборачивались при виде этой женщины, такой красивой и величественной в строгом траурном одеянии. Пройдя Верденские ворота, трое путников очутились на людной улице. Закончив работу, люди беззаботно бродили от одной лавки к другой, дети с горшками и кувшинами в руках шли за вином или молоком. Легкий ветерок играл разноцветными вывесками лавок, подвешенными на железных треугольниках. Через открытые окна были видны пылавшие очаги и хозяйки, снующие вокруг горшков.
Разумеется, лавки не были такими богатыми, как раньше. Война все еще свирепствовала в королевстве, и снабжение было неважным, но пришла весна, и земля все-таки кормила эту страну, избавленную от английского ига. Торговцы тканями и меховщики больше всех пострадали в это время, так как были лишены возможности ездить на большие ярмарки. А торговцы овощами и фруктами предлагали свежие цветы. Река давала рыбу, деревня – птицу. Вкусный запах капусты и свиного сала распространялся по улице и вызвал улыбку у Катрин.
– Я хочу есть, – сказала она. – А вы?
– Я бы съел свою лошадь, – плотоядно ответил Тристан. – Думаю, эта таверна нас устроит.
Вся троица наслаждалась поездкой после трагических перипетий в Амбуазе и накануне тех, которые их ожидали здесь. Это было похоже на блеск молнии между двумя ударами грома, на антракт между двумя действиями в драме.
Они подъехали к перекрестку, на котором женщины болтали у колодца. Недалеко от них дети играли в лапту. Под навесом дома, стоя на большом черном камне, молился монах в черной изношенной сутане, заявляя, что этот камень помог Орлеанской Деве сойти с лошади, когда она приехала, ведомая Богом, за милым дофином, и что она еще вернется и прогонит антихриста. Группа мужчин и женщин, окружавших его, согласно кивали головами.
Здешние дома с их высокими коньками крыш, новыми деревянными простенками и благородными башенками приятно отличались от своих братьев в остальной части города. Катрин поняла, что они попали в Гран Карруа, сердце Шинона. Тристан приступил к поискам трактира. Подходящий нашелся неподалеку, у перекрестка. Его красивая вывеска изображала святого Меме с ореолом вокруг головы и ужасно косившего глазами.
Тристан пошел разыскивать хозяина, а Катрин и Сара поджидали у входа, не слезая с лошадей. На самом деле это оказался хороший постоялый двор, сверкавший чистотой. Маленькие стеклянные квадратики окон, оправленные в свинец, блестели как осколки солнца, отражая пламя камина. Резные столбы, выступавшие за порог, были протерты.
Вскоре появился Тристан в сопровождении высокого человека, лицо которого почти полностью скрывалось в шерстяном покрове, состоявшем из зарослей бороды, бровей, усов красивого мышиного цвета, откуда вырастал импозантный нос, смахивающий на грушу. Острый взгляд черных глаз не внушал доверия. Белое чистое платье и высокий колпак вкупе с огромным ножом, висящим на животе, подсказали Катрин, что перед ней мэтр Анеле[20], хозяин Круа дю Гран-Сен-Мем, и она улыбнулась. Этот агнец был ужасно похож на старого хищного волка. Живописный персонаж согнулся перед ней, выражая своим видом глубокое почтение, и по блеснувшей молнии в гуще его бороды Катрин поняла, что он улыбался.
– Большая честь для меня, почтенная дама, принимать вас в своем доме. Друзья мессира де Брезе – мои друзья… Но боюсь, что смогу вам предоставить хорошую, но маленькую комнату. Пришло сообщение о приезде короля, нашего господина, и часть моих комнат была заранее зарезервирована.
– Не беспокойтесь, мэтр Анеле, – ответила Катрин, опираясь на его руку, галантно предложенную, чтобы помочь спуститься с лошади, – лишь бы вы разместили меня с моей спутницей и было не шумно. А мэтр Тристан, как я думаю, мог бы…
– За меня не тревожьтесь, госпожа Катрин, – перебил фламандец, – после ужина я уезжаю.
Катрин подняла брови.
– Вы уезжаете? Куда же?
– В Партенэ, где должен встретиться с коннетаблем, моим хозяином. Время не терпит. Но я только туда и обратно. Мэтр Анеле, вы знаете, что вам делать?
Хозяин подмигнул и улыбнулся с видом заговорщика.
– Да, знаю, мессир. Господа будут предупреждены. А благородная дама будет у меня в полной безопасности. Входите, пожалуйста, сделайте одолжение. Вас быстро и хорошо обслужат.
Мэтр Анеле и трое путников вошли в таверну, а слуги тем временем забрали багаж и отвели лошадей в конюшню. Крупная женщина, красные щеки которой, казалось, вот-вот лопнут, с легким пушком над подвижными губами, золотым крестом на шее, одетая в платье из тонкой бумазеи, склонилась в реверансе перед Катрин.
Анеле представил ее с законной гордостью:
– Моя жена Пернелла! Она – парижанка!
Парижанка, качая бедрами и жеманясь, повела Катрин в глубь зала и открыла маленькую дверь во двор, замощенный каменной плиткой и обсаженный цветами. Деревянная лестница вела со двора на крытую галерею, куда выходили двери комнат. Она прошла в угол и открыла красивую резную дубовую дверь.
– Надеюсь, госпоже будет хорошо здесь. По крайней мере спокойно.
– Большое спасибо, госпожа Пернелла, – ответила молодая женщина. – Как вы заметили, я ношу траур и прежде всего хочу спокойствия.
– Конечно, конечно, – ответила хозяйка. – Я знаю, что это такое… Здесь, рядом, находится церковь святого Маврикия. Ее викарий – понимающий и приветливый человек. Стоит сходить на его проповедь или исповедаться. У него бархатный голос и для умершей души…
Мэтр Анеле, оставшийся внизу, хорошо знал свою жену, поэтому крикнул:
– Эй, жена! Иди сюда и дай отдохнуть почтенной даме… – прервав тем самым поток слов Пернеллы.
Катрин улыбнулась ему.
– Пошлите ко мне мою компаньонку, мадам, и пришлите нам ужин поскорее в комнату! Мы устали и очень голодны.
– Сейчас, сию минуту.
Поклонившись, добрая женщина исчезла. Катрин и Сара остались одни. Цыганка уже осматривала комнату, проверяя мягкость матрацев, задвижки дверей и окон. Окна выходили на улицу, что позволяло наблюдать за всеми приходящими и уходящими. Мебель была простая, но добротная, сделанная из мореного дуба и обитая кованым железом. Занавески веселого розового цвета создавали уют.
– Здесь нам будет неплохо, – заявила Сара с довольным видом. Но, увидев, что Катрин, стоя перед окном, смотрит отсутствующим взглядом, спросила: – О чем ты задумалась?
– Я думаю, – вздохнула молодая женщина, – что мне надо скорее кончать со всем этим. Как бы ни было приятно в этой гостинице, я не хотела бы здесь долго задерживаться. Мне… мне очень хочется поскорее увидеть моего маленького Мишеля. Не можешь себе представить, как мне его не хватает! Я так давно его не видела!
– Четыре месяца, – сказала Сара, подходя к ней.
Впервые Катрин так тосковала по своему ребенку. Раньше она о нем никогда не вспоминала, опасаясь, вероятно, расслабиться и пасть духом. Но сегодня слезы стояли у нее в глазах. Сара заметила, что Катрин неспроста смотрит на улицу: там шла молодая женщина с белоголовым ребенком, похожим на Мишеля. Улыбаясь, молодая жизнерадостная мама давала ему бублик, к которому он тянулся ручонками. Это была простая и милая сценка. Сара все поняла, обвила руками плечи Катрин и привлекла ее к себе.
– Еще немного терпения и мужества, сердце мое! Ты хорошо ими запаслась, но, видимо, запасы подходят к концу!
– Я знаю, но мне никогда не быть такой, как эта женщина. У нее, конечно, есть муж, иначе бы она не была такой радостной… А я, когда закончу эту бродячую жизнь, уединюсь в замке и буду жить там исключительно ради Мишеля, а когда он меня покинет – ради Всевышнего, в ожидании смерти, как живет мадам Изабелла, моя свекровь…
Сара почувствовала, что надо рассеять этот мрачный туман, который понемногу начал забирать в свои леденящие объятия душу Катрин. Нельзя было отдавать ее в плен тоске. Она отвела ее от окна, посадила на скамейку, застеленную подушками, и заворчала:
– Хватит! Думай о том, что тебе еще надо сделать, а будущее оставь в покое. Одному лишь Богу известно, что нас ожидает, и ты не знаешь, что он уготовил тебе. Оставим все это. Вот и мэтр Тристан пришел!
И на самом деле, предварительно постучав в дверь, в комнату вошел Тристан в сопровождении слуги, который нес тарелки и белые салфетки. Другой слуга принес все остальное. Вмиг стол был накрыт, и все трое уселись вокруг дымящегося блюда с сосисками, бобами и бараниной.
Успокоившаяся Катрин, выпив кружку клерета, почувствовала, как уходят прочь черные мысли.
Закончив трапезу, Тристан, молчавший до этого, встал и начал прощаться.
– Сейчас я ухожу, госпожа Катрин. Завтра вечером я должен быть в Партенэ, чтобы получить последние указания. Вы останетесь здесь. Король прибывает завтра, а на рассвете сюда приедут мессир Прежан де Коэтиви и мессир Амбруаз де Лоре. Здесь, в таверне, должны собраться все заговорщики. Мессир Жан де Бюэль тоже приедет прямо из своего замка Монтрезор. В глубине двора замка, в самой скале, имеются великолепные подвалы для вина и… для заговорщиков.
Вам остается только ждать и отдыхать. Но помните: как только король приедет, оставайтесь в доме и никуда не выходите. У госпожи Ла Тремуй зоркие глаза.
– Будьте спокойны, – ответила Катрин, протягивая ему последнюю кружку вина. – Я еще не сошла с ума. Держите! Посошок на дорожку.
Он залпом выпил вино, попрощался и исчез как тень.
Обычная городская суета на следующий день превратилась в бешеную суматоху, когда королевский кортеж вошел в Шинон. Едва трубы разорвали послеполуденную тишину города и зазвонили все колокола, Катрин, несмотря на предписание об осторожности, накинула на голову вуаль и высунулась из окна.
Над волнующейся человеческой толпой, собравшейся в Гран Карруа, она увидела флаги, вымпелы, боевые знамена, копья и пики. Эскадрон рыцарей, одетых в доспехи, окружал короля, также закованного в латы, и экипаж, в котором находились королева и супружеская пара Ла Тремуев. Для главного камергера не нашлось лошади, способной выдержать его вес. Завидев его герб, Катрин инстинктивно отодвинулась от окна. Хотя она чувствовала себя в безопасности, но не могла удержаться от страха при виде своего врага.
До этого момента она еще сомневалась в своей победе, и ее воображение рисовало тысячу препятствий. И вот наконец толстобрюхий Ла Тремуй прибыл.
Кортеж проехал перекресток, заполненный толпой, откуда раздавались крики «ура!» и «да здравствует король!», и свернул на улицу, которая резко поднималась вверх к замку… Когда последняя повозка скрылась, Катрин торжественно посмотрела на Сару.
– Он приехал! Я победила!
– Да, – вздохнула цыганка, – ты выиграла, и теперь дело за рыцарями королевы Иоланды – им убивать хищника.
– Не без меня! – воскликнула молодая женщина. – Я хочу быть там и, если мы провалимся, разделить участь заговорщиков. Я имею на это право.
Сара не ответила и принялась зашивать вырванный клочок на манто Катрин. Прошли сутки с тех пор, как они вошли на этот постоялый двор, но Сара уже не находила себе места, как зверь, попавший в клетку, и искала, чем бы занять себя. Для Катрин это вынужденное бездействие было тоже тягостным. Почти все время она проводила у окна, наблюдая за жизнью на улице. Часы текли медленно, а ей не терпелось действовать. Она чересчур боялась. Слишком часто она отчаивалась в успехе своего плана до тех пор, пока своими глазами не увидела приезд Ла Тремуя. И теперь, когда он был здесь, сгорала от желания скорее броситься в бой.
Когда спустилась ночь и там, наверху, в замке, на большой Часовой башне колокол, именуемый Мари-Жавель, который задавал ритм городской жизни, пробил отбой и улицы погрузились в тишину, Катрин рискнула открыть окно и выглянуть наружу, не закрывая лицо вуалью. Ночная темнота вполне заменяла вуаль, хотя, по мнению Сары, ночь была довольно светлой. Да, так оно и было. Ночь была замечательная: темно-голубое, мягкое и глубокое небо сверкало бриллиантами звезд… Такая ночь больше подходила для любви, а не для тайных собраний заговорщиков.
Катрин видела только противоположную сторону улицы, где плотно закрытые деревянные ставни и тишина свидетельствовали о том, что живущие там добрые горожане – слесарь, целый день наполнявший улицу шумом своей мастерской, и аптекарь, чья лавка распространяла запахи лекарств, – спали.
Но теперь, когда дневной шум стих, спящий город имел таинственный вид. Катрин казалось, что она находится в центре большой шкатулки для драгоценностей, неприступной, как крепость. Она спрашивала себя: не находится ли она под защитой тени Жанны д'Арк? В легком журчании реки, в далекой, почти неслышимой песне, в шуме колышущихся деревьев, в запахе плодородной земли, смешанном с запахом жасмина, доходившим до нее, Катрин слышался ясный голос Девы, пришедшей издалека, скоротечный пролет которой озарял ее жизнь, оставив неизгладимое впечатление…
Жанна! Как чувствовалось до сих пор ее присутствие здесь, в этом укрепленном городе, где память о ней останется на века! Это имя, произносимое во всем королевстве шепотом из-за боязни шпионов Ла Тремуя, в Шиноне звучало на всех перекрестках, эхом отражалось от каменных стен… С приходом ночи белое привидение начинало жить, посещая каждый дом. Катрин машинально подняла голову к Млечному Пути, словно ища там отблеск серебряных лат…
– Жанна! – шептала она. – Помогите мне! Ведь, желая вырвать вас у смерти, я обрела счастье, которое мне казалось уж несбыточным. Этим я обязана вам… Сделайте так, чтобы страдания не были напрасны. Верните мне любовь и потерянное счастье.
Что-то свежее и пахучее ударило ей в грудь, прерывая грезы. Она вернулась на землю… Машинально протянув руки, Катрин подхватила букет роз и поднесла его к лицу. Каждый лепесток благоухал… Наклонившись в темноту улицы, Катрин искала того, кто послал эту душистую весточку, и вскоре различила под навесом дома напротив высокий, темный силуэт человека, немного выступившего вперед.
Еще до того, как она рассмотрела темную фигуру, она уже знала, кто это. Пьер де Брезе медленно вышел на середину улицы и некоторое время стоял неподвижно, глядя на окно, в котором была видна грациозная фигура молодой женщины. Она не могла разглядеть черты его лица, но услышала, как он тихо произнес: «Катрин…»
Поглощенная неожиданно нахлынувшими чувствами, она не ответила, только покраснела, словно девочка, потому что в этих двух слогах, составляющих ее имя, Пьер поместил больше любви, чем в целой поэме. Ей так захотелось протянуть ему руки, привлечь к себе, чтобы он был здесь. В это время луна взошла над крышей дома, скользнула лучами по черепице, посеребрив ее, пошарила по улице, остановилась на фигуре молодого человека, осветила окно и заглянула в комнату. Катрин невольно оттолкнула рукой этот яркий свет и отступила от окна. В последний момент она увидела, как Пьер послал ей воздушный поцелуй…
Теперь было очень светло. Опасно показываться в окне, хотя ей очень хотелось. Она жаждала снова увидеть это лицо, обращенное к ней и озаренное трогательной улыбкой… Она все же посмотрела в окно и вздохнула. Улица была пуста. Пьер исчез… Катрин медленно прикрыла окно и жалюзи, зажгла свечу. Взяла в руки букет, лежавший на столе, и снова вздохнула, закрыв глаза, вдыхая пьянящий запах цветов. Трепетный голос, только что звучавший в темноте, все еще звенел в ее ушах. Она старалась поймать его эхо, погрузив лицо в розы, как вдруг…
– Удивительная эта гостиница… – раздался хриплый голос Сары, которая проснулась от света. – Я и не заметила, как он просунул эти розы сквозь стену.
Оторванная от своих размышлений, Катрин подарила ей гневный взгляд, но тут же рассмеялась. Сара сидела на кровати. Толстые сероватые косы лежали на ее плечах. В глазах светились насмешливые искорки, опровергавшие ее напыщенный вид.
– Красивые, да?
– Очень красивые. Бьюсь об заклад, что они прибыли прямо из замка и их принес некий сеньор.
– Не буду спорить. Так оно и есть… Это он бросил мне букет.
Легкая улыбка сошла с лица Сары. Она грустно покачала головой.
– Ты уже зовешь его «он»?
Катрин сильно покраснела и отвернулась, чтобы не выдать своего замешательства, и стала раздеваться. Она ничего не ответила, но Сара хотела получить ответ.
– Скажи мне правду, Катрин. Что ты испытываешь к этому красивому белокурому шевалье?
– Что я могу сказать? Он молод, красив, как ты правильно сказала. Он спас мне жизнь, и он меня любит. Я нахожу, что он очарователен. Вот и все!
– Вот и все! – эхом отозвалась Сара. – Это уже много. Послушай, Катрин. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, что ты пережила и как ты страдаешь от одиночества, но…
Сара заколебалась, опустила голову, зная, что ей нелегко будет это сказать. Катрин освободилась от платья, упавшего к ногам, и нагнулась, чтобы поднять его.
– Говори дальше, – сказала она.
– Только смотри, чтобы тебе не стало плохо. Я признаю, что красивый сеньор имеет все, чтобы покорить женщину, и я убеждена, что его любовь искренна и он мог бы внести в твою жизнь спокойствие. Я знаю, что он будет любить тебя, а ты будешь любить его. Только я тебя хорошо знаю, ты не будешь долго счастлива в любви с другим человеком, потому что человек, чью фамилию ты носишь, слишком глубоко затронул твое сердце, и ты не сможешь забыть его.
– Кто говорит забыть? – пробормотала Катрин неуверенным голосом. – Как же я могу забыть Арно, если я жила только для него?
– Вот именно. Позволив уговорить себя жить отныне для другого. Повторяю, я знаю тебя: если ты позволишь себе идти дальше, рано или поздно старая любовь возвратится и предъявит свои права. Образ Арно затмит другой образ, и ты останешься совсем одинокой, еще более отчаявшейся, будешь мучиться от угрызений совести… и от стыда перед собой.
Прямая и стройная в своей длинной белой рубашке, глядя далеко вперед, Катрин, казалось, отсутствовала в комнате. В ответ на упреки Сары она прошептала с горечью:
– Но ведь именно ты советовала мне не терзаться и не отказываться от удовольствий после той ночи, проведенной с Феро? Может быть, ты проявляла терпимость, потому что он принадлежал твоему племени?
Сара побледнела. Гнетущая тишина повисла в комнате. Она медленно встала и подошла к Катрин.
– Нет, не потому, что речь шла об одном из моих. А потому, что я хорошо знала – у Феро нет никаких шансов. А удовольствие для того, кто молод и здоров, не во вред. Оно освобождает дух, облегчает тело, греет кровь и быстрее гонит ее по жилам, тогда как любовь порабощает и иногда разрушает… Если бы я знала, что твоему сердцу ничто не угрожает, я сама подтолкнула бы тебя к нему. Несколько ночей, проведенных в страсти, пошли бы тебе на пользу, но ты не из тех, кто отдает себя без нежных чувств. И это вызовет еще большие страдания затворника из Кальвие, твоего супруга! Ему необходимо знать, что ты принадлежишь ему. Все тебя считают вдовой, а вдовье одеяние вводит саму тебя в заблуждение. Для всех, даже для закона и церкви, ты вдова, потому что, войдя в лепрозорий, он был вычеркнут из списков живых. Но он существует, Катрин, он еще живет, и лучше всего ему живется в твоем сердце. Если ты его оттуда выгонишь, тогда он действительно будет мертв. Но ты ничего подобного не сделаешь.
Стоя сзади Катрин, Сара не видела ее лица. Но пока она говорила, можно было заметить, как клонилась вниз белокурая, коротко остриженная голова, а шея втягивалась в плечи. Ее слова эхом отзывались в сердце молодой женщины, разъедая плохо зажившую рану. Катрин скорбно заметила:
– Ты очень жестока, Сара. Я ведь только понюхала розы.
– Нет, душа моя. Ты всегда была честной к себе и к другим. Будь такой же и сейчас. Ты позволила чувству признательности втянуть тебя на опасную тропу, которая вовсе не для тебя. Твоя тропа ведет в горы Оверни к Мишелю, к замку Монсальви.
Очень нежно она привлекла к себе молодую женщину, уложила ее голову на свое плечо и ласково погладила по мокрой от слез щеке.
– Не сердись на свою старую Сару, Катрин. Она отдала бы свою жизнь и свою часть рая ради того, чтобы видеть тебя счастливой. Она любит тебя как родную дочь. Но, – добавила Сара с дрожью в голосе, – ты должна знать, что она отдала часть своего сердца твоему супругу, этому гордецу Арно, слепленному из страсти и страданий, которого она однажды ночью видела рыдавшим как ребенок, оплакивающим свою разбитую жизнь и приговоренную любовь… Ты помнишь?
– Помолчи, – всхлипывала Катрин. – Помолчи! Ты знаешь, что никакой мужчина не сможет занять его место. Никогда! Что я никогда не смогу никого любить так, как любила его! И как люблю его сейчас!
Она говорила искренне, но тем не менее не могла вырвать из себя этот блеск улыбки, это сверкание голубых глаз…
Там, вверху, на башне, колокол Мари-Жавель пробил полночь. Сара нежно, но настойчиво подтолкнула Катрин к кровати.
Покинутый букет роз остался лежать на столе.
На следующий день к вечеру Катрин уже больше не думала о любви. Пришло время действовать. К концу дня мэтр Анеле поднялся в ее комнату и с большим уважением, но без лишних слов сообщил, что зайдет за ней ночью, ближе к полуночи.
– Куда мы пойдем? – спросила молодая женщина.
– Недалеко отсюда, мадам. В мой двор, но я попрошу вас производить как можно меньше шума. Постояльцы гостиницы не должны об этом ничего знать.
– Я понимаю, мэтр Анеле. Могу я все же спросить, кого вы ожидаете?
– Всех, мадам. Монсеньоры де Лоре и де Коэтиви со вчерашнего дня играют здесь в шахматы, а сеньор Бюэй только что отбыл в замок…
– Зачем же?
– Он приходится племянником главному камергеру, и хотя служит королеве Иоланде, его принимают во дворце. Так что не забудьте, почтенная дама, в полночь!
Остаток дня показался Катрин не таким долгим. А пока она размышляла о будущем, о своей судьбе. Или заговор удастся, и молодой Карл Анжуйский наверняка займет место Ла Тремуя, что будет означать для нее прощение и право жить не скрываясь, у всех на глазах, или заговор провалится… Это обернется для всех эшафотом вне зависимости от ранга и пола.
Когда прозвучал сигнал отбоя, Катрин подошла к окну, но открывать его не стала. К тому же Пьер де Брезе в эту ночь не будет заниматься любовными играми под окнами дамы своего сердца. У него есть более важные дела, и они увидятся в кругу других рыцарей. Да и Катрин чувствовала напряженность и нежелание заниматься подобными вещами. Колокол пробил полночь, и молодая женщина услышала легкий стук в дверь. Это заставило ее быстро встать с кровати, где она сидела у ног спящей Сары. Катрин открыла дверь и различила темную тень на пороге. Все огни в доме, за исключением очага, где под слоем золы теплились горящие угли, были погашены. Но во дворе светила луна, заливая молочным светом темные столбы галереи, на которой вырисовывалась фигура хозяина, надевшего для такого случая темный плащ. Стояла тишина.
Не говоря ни слова, Анеле взял Катрин за руку и повел во двор. Пройдя вдоль построек, чтобы не пересекать пятно лунного света, привел ее к подножию скалы, на которой возвышался замок. Повсюду рос кустарник и виднелись отверстия пещер.
– Это обиталища древних людей, – прошептал Анеле, видя, что Катрин обратила на них внимание. – В некоторых и сейчас селятся люди, другие служат погребами, как в моем случае, или местом укрытия.
Объясняя, он толкнул круглую дверь из грубо обработанного дерева, закрывавшую вход в грот. Войдя туда, Анеле взял из углубления в стене масляную лампу, разжег трут и поднес огонь к лампе. Перед Катрин предстал большой погреб, высеченный прямо в известняковой скале и заставленный бочками всех видов и размеров. От них исходил сильный запах вина.
Тут же рядом в углу находились бондарские инструменты, а в кадке лежали пустые бутылки. Все вместе взятое имело такой непрезентабельный вид, что Катрин вопросительно взглянула на хозяина. Разве такое помещение подходило для конспиративного собрания? Вместо ответа Анеле улыбнулся, прошел в глубь погреба, отодвинул казавшуюся тяжелой на вид бочку. Появился продолговатый лаз, уходивший в стену.
– Проходите, мадам, – сказал мэтр, – а я поставлю бочку на место. Этот вход должен быть замаскирован. Мы находимся под замком дю Милье, король спит прямо над нашими головами.
Катрин без колебаний вошла в узкую галерею, освещенную факелом. Пройдя этот короткий ход в несколько шагов, Катрин и ее гид очутились у входа в грот, в глубине которого виднелась примитивная лестница, высеченная прямо в скале и терявшаяся в тени свода. Там тоже стояло несколько бочек, но они были перевернуты и служили табуретами для четырех человек. Они не разговаривали и неподвижно сидели вокруг лампы. При появлении Катрин все четверо одновременно повернулись в ее сторону. Кроме Пьера де Брезе, Катрин узнала по рыжей голове и лицу, лишенному улыбки, Амбруаза де Лоре, элегантного худого Жана де Бюэя, коренастую фигуру и волевое лицо бретонца Прежана де Коэтиви и, когда они встали, сделала грациозный реверанс.
Читать бесплатно другие книги:
