Звезда для Наполеона Бенцони Жюльетта
Маленький человечек широким жестом обвел окружающие их искромсанные стены меловой пещеры.
– Могу вам сообщить, милая дама, что мы находимся в древних каменоломнях Шайо, упраздненных много лет назад. Не будь этой решетки, я показал бы вам старые печи для обжига извести еще в очень хорошем состоянии.
– Каменоломни? – удивилась Марианна. – Я потеряла сознание в каком-то склепе.
– Он находится над нами. Это все, что осталось от старинного монастыря кармелиток, где некогда кроткая Луиза де Лавальер искала убежище от греховной любви Людовика XIV, где Боссюэ произнес надгробную речь мадам Генриетте Английской, где…
Своеобразный незнакомец имел, без сомнения, блестящее образование, но мысли Марианны витали в этот час далеко от истории Франции. Она была удивлена, обнаружив себя в живых, пожалуй, даже немного разочарована. Все было бы настолько проще, если бы рыцари тьмы покончили с нею во время беспамятства! Не было бы этого пробуждения со свитой раздирающих душу воспоминаний, таких горьких! Если бы только, когда ее схватили у кареты, ее просто бросили в Сену! Она перенесла бы мучительную, но короткую агонию, и все было бы окончено. Она покинула бы мир, унося с собой волшебные воспоминания о прошедшей ночи. Она унесла бы с собой навеки жар поцелуев Шарля, ослепительную зарю расцветшей любви… Все это осталось бы с нею навсегда! Но теперь, когда она узнала, что была всего лишь игрушкой в руках сластолюбивого тирана, все ее существование рушилось.
Она так верила, что, открывая ей объятия, Шарль подчинялся такому же влечению, что его поразила такая же любовь с первого взгляда, как и ее. Но нет: она разгоняла скуку самовлюбленного эгоиста, готового для основания своей иллюзорной династии изгнать с трона ту, кого сам же возвел на него, подругу юности, женщину, некогда декабрьским днем в разукрашенном Нотр-Дам помазанную на царство папой. И Марианна, переполненная счастьем принадлежать Шарлю Дени, ибо это Шарль Дени нуждался в любви и нежности, была сброшена в бездну ужаса и отчаяния при мысли, что она стала только забавой для Наполеона.
Теперь ей все стало понятно: хлопоты Талейрана, сопровождавшего ее, а также то, что полуопальный министр надеялся на компенсацию от своего хозяина за прекрасный подарок; ей стало понятно охватившее всех волнение при приближении так называемого мэтра Дени, его легкий средиземноморский акцент, слова любви на итальянском. Корсиканец! Это Корсиканцу она отдалась без колебаний, без сомнений, просто потому, что он ей понравился, как ни один мужчина до сих пор. Память об их совсем недавних поцелуях и ласках жгла ее раскаленным железом. Подавленная обрушившимся на нее позором, она спрятала голову в колени и залилась слезами.
Одна рука, неловкая, но нежная, подняла ее распущенные волосы и стала вытирать мокрое лицо резко пахнущим ирисом носовым платком, в то время как другая по-братски обняла за плечи.
– Полноте, перестаньте, не надо плакать так горько! Вы же еще живы, кой черт! И поверьте мне, вы не умрете! Никогда еще шевалье де Брюслар не убивал женщину, и если он решил вам протежировать…
– А мне все равно, пусть он убьет меня! – отчаянно вскрикнула Марианна. – Я не хочу другого! Пусть он убьет меня и этим закончится мое бессмысленное существование!
– Вы хотите умереть? Вы? С таким лицом, такими глазами…
– Если вы только скажете, что я красива, я завою! – закричала молодая женщина вне себя. – Я хотела бы быть безобразной, отталкивающей, ужасной! Я тогда не попала бы сюда! Из меня не сделали бы жалкую игрушку! Вы и не догадываетесь, что со мною случилось, как я унижена, оскорблена, обесчещена…
Бессвязные слова неконтролируемым потоком срывались с ее уст. Но маленький человечек с большими ушами не проявлял особой озабоченности. Он встал, смочил платок в стоящем в углу кувшине с водой и стал добросовестно обтирать замаранное, залитое слезами лицо своей подруги по несчастью. Холодная вода успокоила Марианну, она замолчала и, как ребенок, позволила ухаживать за собой.
– Так, – сказал он с удовлетворением, когда крики и рыдания сменились легким всхлипыванием, – это уже лучше! Слезы облегчают, но, мое дорогое дитя, когда вы достигнете моего возраста, – почти в два раза больше вашего, – вы познаете, что ничто в мире не сравнимо с жизнью и что призывать смерть, если что-то не так, не только большой грех, но еще и бестактность, проявление неблагодарности. Многое, может быть, заслуживает сожаления в этом несовершенном мире, но надо признать вместе со мной, что Госпожа Природа щедро обошлась с вами, даже если и причинила вам в последнее время некоторые неприятности! Когда чувствуешь, что почва уходит из-под ног, нет лучшего утешения, как довериться кому-нибудь. Расскажите же о ваших несчастьях дядюшке Аркадиусу! У него есть чудесные средства, чтобы выйти из любого безвыходного положения.
– Дядюшка Аркадиус? – спросила удивленная Марианна.
– Господи! Неужели я забыл представиться? Какое непростительное неприличие!
Одним прыжком он вскочил на ноги, сделал пируэт и приветствовал ее в лучших традициях мушкетеров. Не хватало только шляпы с перьями.
– Всегда к вашим услугам, виконт Аркадиус де Жоливаль, революционер, обстоятельствами вынужденный предварять это слово приставкой «экс», подлинный и верный поклонник Его Прославленного Величества Императора Наполеона, художник и французский литератор, наследный принц Греции сверх всего!
– Греческий принц? – спросила Марианна, ошеломленная цветистой речью своего собеседника, вызывавшего у нее невольную симпатию.
– Моя мать – урожденная Комнин. Благодаря ей я являюсь дальним родственником очень образованной герцогини д'Абрантэ, супруги губернатора Парижа. Я бы сказал, даже очень дальним!
Марианна сразу вспомнила миниатюрную элегантную брюнетку в уборе из громадных рубинов, беседующую с графиней де Меттерних в салоне Талейрана. Совершенно невероятно, но, похоже, эти французы все знают друг друга. В Париже, даже в подземной темнице можно поговорить об общих знакомых. Стряхнув оцепенение, почти полностью парализовавшее ее, она, в свою очередь, встала и подошла погреть руки у пламени жаровни. Голова еще побаливала, но спина успокоилась. Марианна отметила, что забавный добряк с гордостью упомянул имя Наполеона, но вправе ли она упрекнуть его за это, если сама так быстро была соблазнена мнимым Шарлем Дени?
– А почему вы здесь? – внезапно спросила она. – По причине ваших симпатий к… режиму?
Аркадиус де Жоливаль пожал плечами:
– Если Брюслар начнет заключать в тюрьму всех сочувствующих режиму, как вы говорите, ему понадобится большее помещение, чем коменоломни Шайо! Десятка провинций не хватит на это. Нет, я здесь из-за долгов!
– Из-за долгов? Кому же?
– Мадам Дезормо, иначе говоря, Фаншон Королевская Лилия. Я предполагаю, что в благородных кущах этого рая вы встречали такую интересную особу?
– Это страшная старуха в лохмотьях? Вы должны ей деньги? – воскликнула Марианна, удивлявшаяся все больше и больше.
– Увы, да!
Жоливаль устроился поудобнее, поправил несуществующую складку на панталонах и продолжал тоном салонного разговора:
– Не доверяйте лохмотьям Фаншон! Она одевается судя по обстоятельствам. Мне самому приходилось видеть ее разодетой как императрица.
– Она ужасна!
– В нравственном отношении – да, я согласен с вами! Трудно найти подобное чудовище, но в физическом… она была редкой красоты. Знаете, откуда у нее эта кличка?
– Как я могу знать? – возмутилась Марианна. – Я видела ее недавно в первый раз.
– О, сколько перемен, сколько перевоплощений. В ее лучшие времена Фаншон была прекрасна, как лилия, и ей воздавались почести в Оленьем парке. Она была одной из тех ланей, с которыми пировал знаменитый ловчий, соединявший в себе страсть охотника с тонким вкусом ценителя прекрасного, каким был Людовик XV. У нее даже родилась от него дочь, Манетт, такая же красивая, как и мать, но, в отличие от нее, щедро одаренная. И Фаншон сделала все для дочери. Она дала ей образование, как принцессе, каковой она и являлась в какой-то степени, правда, под вымышленным именем… и именно в этом монастыре, среди руин которого мы находимся. Пока дочь училась, мамаша занялась разными делами, весьма прибыльными, но не соответствовавшими общепринятым нормам поведения, в результате чего она оказалась в один прекрасный день на коленях перед парижским палачом, украсившим ей правое плечо королевской лилией. Но она была далека от мысли считать себя опозоренной, наоборот, она прославилась этим. Ведь на таких же лилиях она предавалась любви на королевском ложе. Вышеупомянутый цветок помог ей пройти Революцию без единой царапины и даже упрочить ловко заработанное состояние. Только Манетт, воспитанная как знатная дама, находясь на службе у другой знатной дамы, сочла естественным поступить, как подобает знатной даме. В день, когда голова ее дочери слетела с плеч на Гревской площади, Фаншон объявила Революции и ее сторонникам войну не на жизнь, а на смерть. По сей день у короля нет более верной служанки и, само собой разумеется, она соответственно ненавидит и Императора!
– Примечательная история, – заметила Марианна, слушавшая с таким же вниманием, как когда-то читала свои любимые романы. – Но при чем здесь ваши долги?
– Среди прочих земных благ у Фаншон есть тайный игорный дом, вместе с домом свиданий. Я проиграл там все, что имел, даже больше того! После такого крушения мне оставили одну рубашку, из соображений приличия, очевидно. Но Фаншон с помощью своих людей задержала меня и препроводила сюда, где я должен оставаться, пока не рассчитаюсь.
Не похоже было, чтоб это особенно волновало его, и Марианна, невольно отвлеченная от своих проблем, не могла удержаться от улыбки.
– Как же она, держа вас взаперти, надеется, что вы рассчитаетесь когда-нибудь?
– О, очень просто! – Аркадиус сделал жалобную гримасу. – Она хочет женить меня!
– Хочет… женить вас на себе? – ужаснулась Марианна.
– Нет, не совсем! У нее есть племянница, еще безобразней, чем она, но, правда, моложе. Ужасная мегера, которой я имел несчастье понравиться. Я выйду отсюда только с кольцом на пальце.
Злоключения «греческого принца» были поистине забавны. Марианна с трудом удерживалась от смеха. Ее горе отступило на второй план. Она обнаружила, что товарищ по несчастью, особенно такого рода, является лучшим утешением, ибо он был из тех, кто философски воспринимает худшие неудачи.
– И… вы уже давно здесь? – спросила она.
– Пятнадцать дней! Но я могу держаться еще, особенно в такой приятной компании! Страстная Филомена действительно слишком безобразна!
Наступило молчание, которое литератор использовал, чтобы кусочком соломы почистить ногти. Затем, заметив, что Марианна, по-прежнему стоя у жаровни, снова погрузилась в горечь своих мыслей, он осторожно кашлянул.
– Гм… Если бы я посмел… Присядьте, пожалуйста, рядом со мной и расскажите вашу историю! Клянусь, мне иногда приходят в голову хорошие идеи и затем… всегда чувствуешь себя легче, когда можно разделить с кем-нибудь бремя забот. Мне кажется, ваши юные плечи несут слишком непосильный груз! Идите сюда… Я так хотел бы быть вам полезным!
Беззаботный вид и насмешливый тон внезапно исчезли. На его забавном лице молодая женщина увидела только искреннее участие и большое желание помочь. Она медленно подошла и опустилась рядом с ним.
– Спасибо, – прошептала она, – вы правы. Я вам все расскажу.
Когда она закончила свой рассказ, Аркадиус смотрел на нее полными восхищения глазами. Он не проронил ни слова за все время, пока она говорила, не считая редких сочувственных восклицаний в особенно трагических местах, но когда она со вздохом умолкла, он сказал только:
– Вы провели больше половины ночи с Императором и жалуетесь на существование?
Марианна немного помолчала. То, что он горячий приверженец узурпатора, – одно дело, но то, что он считает происшедшее с нею невероятной удачей, было все-таки преувеличением.
– Вы находите, что я должна быть счастлива, став предметом развлечения калифа на час?
– Я, главным образом, нахожу, что вы совершенно неправильно оцениваете происшедшее с вами. Пленить Наполеона не так-то легко.
– И вы полагаете…
– Что вы пленили его так же, как и он вас? Голову даю на отсечение! Во-первых, вы обладаете тем, что он ценит превыше всего: прекрасным голосом. Подумайте хорошенько, ведь он долгое время удерживал при себе глупую, как пробка, Грассини, хотя еще любил тогда Жозефину. Во-вторых… но вы же запретили мне говорить о вашей красоте! Я все-таки считаю, что вы не знаете человека, которого любите. Такой пробел надо заполнить, не так ли?
Этот разговор, постепенно вызывавший у Марианны все больший интерес, был внезапно прерван. На белесых стенах пещеры, куда выходила дверь-решетка, затрепетали отблески света, и собеседники умолкли. Послышались волочащиеся шаги, и показалась со своей клюкой Фаншон Королевская Лилия в сопровождении детины по имени Рекен. Он нес в руке большой сверток. Громадным ключом он открыл решетку, пропустил старуху и вошел следом.
Фаншон приблизилась к жаровне и злобно посмотрела на пленников. Затем показала клюкой на Марианну.
– Встань, – грубо сказала она, – и разденься!
– Надеюсь, вы шутите, – не шевельнувшись, ответила та.
– Я так шучу, что если ты сейчас же не послушаешься, отведаешь моей палки, а Рекен сам с тебя все спустит. А ну, валяй подымайся! Такая шикарная одежда не для того, чтобы валяться в дерьме, – я продам ее за добрую цену. Успокойся, – зло усмехнулась она, – я принесла тебе другую. В мои планы не входит, чтобы ты окочурилась от холода.
– Неужели шевалье разрешил вам ограбить ее? Это меня удивляет! На вашем месте, милая дама, я поинтересовался бы его мнением на этот счет, – вмешался Аркадиус.
– Для этого, мой господинчик, мне пришлось бы скакать за ним. Он срочно уехал в Нормандию с кавалерами. Одна дама, из его друзей в Валлоне, находится в опасности. А в таких случаях повторять ему два раза не приходится. Он будет отсутствовать не один день и на это время доверил нежного ягненка моим внимательным заботам. Я должна сохранить ее в хорошем состоянии, чтобы он смог принять решение на ее счет. И я это сделаю, ибо надеюсь, что он отдаст ее мне. Что же касается остального… Давай живо!
Рекен бросил Марианне на колени пакет с одеждой. Молодая женщина стесненно посмотрела поочередно на всех троих.
– Оставьте ее в покое! – загремел Аркадиус. – Старая скупердяйка! Вы готовы и яйцо остричь, Фаншон, а?
– А ты, петушок, успокойся, иначе Рекен поучит тебя уму-разуму. С его силой из тебя только перья полетят, – ответила старуха, потрясая клюкой.
– Прошу вас, – вмешалась Марианна, – это бесполезно. Я отдам ей мою одежду. Только дайте мне возможность переодеться.
Ни Фаншон, ни Рекен не подумали уйти. Наоборот, детина засунул руки в карманы и с заблестевшими глазами стал перед Марианной. Тогда она сухо сказала:
– Если этот человек не удалится, я пожалуюсь шевалье.
Она правильно рассчитала. Угроза подействовала. Похоже было, что Брюслар оставил касательно ее весьма строгие наставления. Ей не особенно улыбалась мысль оставаться в этом погребе до его возвращения, но здесь, по крайней мере, она могла получить передышку. Да, выиграть время для нее сейчас было очень важно. Может быть, Талейран будет ее искать. А главное то, что шевалье Брюслар запретил причинять ей зло. Она сумеет воспользоваться этой ценной информацией. Фаншон тут же дала этому подтверждение.
– Выйди, Рекен! – распорядилась она.
Скрипнув зубами, верзила повиновался, в то время как Аркадиус отвернулся к стене. Марианна поспешила, с сожалением, конечно, снять манто и розовое платье. Вскоре туалет сказочной феи был в когтистых руках старухи, а молодая женщина с мнимым равнодушием облачалась в грубую одежду. Она не была ни новой, ни абсолютно чистой, но теплой и в любом случае больше соответствовала жизни в каменоломне, меблированной только соломой и мусором.
Удовлетворенная своей добычей, Фаншон собралась уходить. Прежде чем покинуть подземелье, она бросила:
– Тебе будут приносить еду утром, в то же время, что и этому подобию мула, который составляет тебе компанию! В самом деле, красавчик, ты все еще помалкиваешь! Филомена уже исходит нетерпением, знаешь?
– Пусть потерпит. Я еще не готов вступить в брак!
– Подумай, мой мальчик, хорошенько подумай!.. Если через неделю ты не дашь согласие, Филомена свободно может стать вдовой, так и не побывав замужем! Мое терпение имеет предел!
– Вот именно, – умильно сказал Аркадиус, – зато мое его не имеет.
Когда ужасная старуха и ее телохранитель ушли, новый друг Марианны подошел к ней и стал сгребать руками солому, чтобы сделать более удобное ложе.
Марианна расположилась на импровизированной постели, предложенной ее товарищем, тогда как тот подбросил в жаровню несколько сучьев, к счастью, имевшихся в избытке в одном из углов. Свернувшись калачиком под шалью, она с признательностью следила за ним. Он вернул ей мужество, он был таким дружелюбным, навевающим покой и, главное, что он вообще был здесь! Страшно подумать, что испытывала бы она, окажись в одиночестве на дне этой заброшенной каменоломни, в темноте, отданная во власть кошмарам отчаяния и страха. Она должна заснуть и во сне найти ответ на все вопросы, которые сейчас не решалась себе задать. Как признаться, не рискуя потерять рассудок, что она по уши влюбилась в человека, которого с детства привыкла бояться и ненавидеть больше всех в мире. Она была полностью истощена. Разум отказывался служить ей. Надо спать! Надо выспаться, тогда все предстанет яснее. Завтра она поищет возможность убежать отсюда.
Орел и соловей
Глава I
Когда Греция, Рим и Карфаген ищут согласия
Марианна с трудом пробудилась от тяжелого, прерывавшегося кошмарами сна. Ее знобило, и она дрожала от холода, несмотря на солому, которую обеспокоенный Аркадиус навалил на нее. Болело горло, душил кашель.
– Вы простудитесь, это ясно! – причитал ее новый друг. – Вы промерзли, когда вас доставляли сюда. За вами нужен уход.
Поэтому он, когда принесли еду, а принес ее не кто иной, как Рекен, энергично потребовал согревающего питья, одеяла и успокаивающего от кашля.
– У меня такого приказа нет! – пробурчал верзила. – Если она подохнет, меня это не касается!
– Но Фаншон задаст тебе, если что-нибудь случится с этой юной дамой, за которую она головой отвечает перед шевалье! А если у тебя нет такого приказа, приди и получи его!
С явной неохотой, волоча ноги, Рекен не торопясь удалился, но вернулся довольно скоро с охапкой старых одеял, которыми небрежно укрыл Марианну. После чего вытащил из кармана бутылку.
– Лекарство, – сказал он.
– Я просил согревающее питье!
– Сейчас!
Он не спешил, в нем ощущалась какая-то внутренняя борьба. Затем, с тяжелым вздохом, он вытащил из-под блузы вторую бутылку и протянул Аркадиусу с таким душераздирающим выражением, словно отрывал от себя нечто очень дорогое.
– Ром! – проворчал он.
Аркадиус поднял бутылку против огня и рассмеялся.
– Не хватает! Ты глотнул малость, а? Но я не скажу об этом, если ты принесешь все, что я просил для нее.
– Да пусть она подохнет! – сварливо бросил тот.
– Ты это уже говорил! И хватит! Теперь давай бегом! И делай то, что я сказал, иначе я пожалуюсь!
Как заботливая мать, Жоливаль склонился над больной, дал ей выпить немного лекарства и тщательно укутал одеялами. Она покорно подчинилась, едва удерживая слезы, чувствуя пустоту в голове и приближение смерти. Она так редко болела, что против этого внезапного упадка сил у нее не оказалось ни терпения, ни выдержки. Напротив, болезнь усилила в ней желание бежать, вырваться из этого, похожего на гробницу, подземелья. И она не хотела умереть здесь, как крыса в норе… Охватившее ее недавно отчаяние исчезло. Остался только властный инстинкт самосохранения. Мысли теснились в ее возбужденном лихорадкой мозгу. Она безнадежно пыталась сообразить, кто мог бы помочь ей, ибо, хотя она и поняла, что Брюслар не грозит ее жизни, сказать это о Морване она не могла. Этот не допустит, чтобы она избежала его мести, даже если ради этого ему придется схватиться с шевалье.
Разве что он сочтет себя достаточно отмщенным, если старухе Фаншон удастся заполучить Марианну в позорное рабство, которым она ей угрожала. В настоящее время Морван сопровождал Брюслара вместе с остальными рыцарями тьмы. Но он вернется, и тогда кто знает, не удастся ли ему убедить шевалье уничтожить ее? У него была серьезная поддержка в лице барона Сен Юбера, так презиравшего Марианну. День за днем, пока она будет чахнуть в этом подземелье, они станут убеждать Брюслара, пока не сломят его сопротивление. Чем больше она об этом думала, тем ясней понимала, что выбор ее ограничен Сеной и домом в Ранеля. Надо бежать прежде! Но как?
– Не волнуйтесь так, – внезапно раздался ласковый голос Жоливаля. – Вы слишком много думаете, моя дорогая! Неужели всемогущий человек, которого вы пленили прошлой ночью, не отыщет вас?
– Надежда есть, если он пожелает увидеть меня сегодня вечером, но может пройти несколько дней, пока он обо мне вспомнит. Если вообще вспомнит!
– К чему такое самоунижение? Я уверен, что он думает о вас.
– Вы очень любезны, мой друг. Вы пытаетесь успокоить меня, но как уверовать в то, что я могу быть для него чем-то большим, чем минутное наслаждение? Разве в его жизни не было других женщин? У князя Беневентского я слышала о какой-то польской графине…
– Валевская? Действительно, она была без ума от него. Она все оставила, чтобы следовать за ним, и именно потому, что она забеременела от него, он решил расторгнуть брак с Жозефиной.
– Вот видите! – печально вздохнула Марианна.
– Валевская уехала, не так уж давно, но уехала.
– Потому что он должен снова жениться, потому что она не захотела страдать! Почему мне быть счастливей, чем она! Ее называли «польская супруга». Она молода, красива, благородна, однако он позволил ей уехать. На что другое могу надеяться я, кроме той единственной ночи?
На этот раз Аркадиус де Жоливаль промолчал.
«Он знает, что я права, – подумала Марианна, – но не хочет в этом признаться. Он боится, что я предамся отчаянию».
Приступ кашля перехватил ей дыхание. Жоливаль поспешил дать ей попить лекарство, затем попытался уговорить съесть немного теплого супа, принесенного Рекеном. Но Марианна не ощущала голода. Сам запах пищи, по правде говоря, не особенно аппетитный, вызывал у нее тошноту.
– Я хочу пить! – сказала она. – Я чувствую только жажду, причем ужасную.
Покачивая с озабоченным видом головой, он дал ей выпить согретой над жаровней воды, а затем, укутав ее получше, расположился в настороженном ожидании на своей «постели». Лежа в тишине в лихорадочном оцепенении, Марианна впервые подумала о Язоне Бофоре. Теперь она пожалела об отказе от его предложения. Очарованная приманкой блестящего театрального будущего, она не захотела внять его предостережению. И он оказался прав: предсказанная угроза стала реальностью… И он больше ничем не мог ей помочь. Когда вернется Брюслар со своей бандой, американец будет уже в открытом море. Правда, он упоминал о своем друге, некоем Паттерсоне, американском консуле в Нанте, но для узницы каменоломен Шайо Нант так же далек, как планета Марс. Марианна закрыла глаза, стараясь ни о чем не думать. От этого ей стало еще хуже, лихорадка усилилась, и она обратилась с отчаянной просьбой об исцелении к Всевышнему.
Часы, нескончаемые часы!..
Дни и ночи настолько смешались, что их уже трудно было различить! Часы, из которых составлялись дни, а может быть, и недели! Время казалось бесконечным! Для Марианны оно представлялось непрерывным рядом мучительных, тревожных пробуждений, сменяемых сном, часто приносившим такие кошмары, что она в ужасе просыпалась потом. Все это время Аркадиус, преобразившийся в заботливую сиделку, не жалея сил боролся с болезнью, заставляя Марианну глотать лекарства и настойки, которые он непрерывно требовал от Рекена. Раз в день старуха Фаншон приходила узнать, как обстоят дела. В ее поведении не было ни заботы, ни сочувствия, ничего, кроме холодного расчета барышника, опасающегося за здоровье принадлежащей ему скотины.
– Она за вами присматривает, как огородник за салатом, которому угрожает град! – сказал Аркадиус, пытаясь рассмеяться.
Но смех не состоялся. Гнетущая атмосфера подземелья давала себя знать. Остальное время они имели дело со снабжавшим пленников питанием Рекеном, всегда сварливым, всегда неприступным. Даже если бы у нее были деньги, Марианна не рискнула бы попытаться подкупить его. Он был верным псом Фаншон Королевская Лилия. И никому не удалось бы договориться с подобным стражем.
Однако мало-помалу она поправлялась. Приступы кашля ослабели, температура упала. Хриплый голос молодой женщины постепенно обрел былую чистоту. Наступил момент, когда Марианна смогла улыбнуться своему верному компаньону и сказать:
– По-моему, мне лучше… Но я уверена, что без вас я не смогла бы выздороветь.
– О, вы так юны! Я только помог природе! Вы бы отлично поправились и без меня!
Она отрицательно покачала головой, немного задумалась и прошептала:
– Нет, ибо без вас у меня не было бы желания жить.
Впервые после похищения она погрузилась в благотворный, один из тех настоящих снов, которые восстанавливают утраченные силы лучше всех лекарств мира. Ей снилось, что черная карета доставила ее к какому-то нереальному Бютару, сияющему, как гигантская звезда над искрящимся снегом, когда внезапно необычный шум разбудил ее. Она тотчас поднялась на своем ложе и заметила, что Аркадиус, спавший в углу, тоже проснулся и прислушивается. В полутьме их взгляды встретились.
– Что это было? – прошептала Марианна.
– Похоже, что упал камень… Слушайте, опять! Звук идет из глубины коридора.
Как объяснил Марианне Жоливаль, находившийся перед решеткой их тюрьмы коридор завершался немного дальше тупиком.
Теперь слышно было какое-то царапанье, затем отчетливо прозвучало приглушенное ругательство. Аркадиус вскочил. На белесых стенах коридора появились дрожащие отблески света. Затаив дыхание, Марианна тоже встала и присоединилась к своему товарищу. Кто-то приближался, в этом не было сомнения! Но кто мог прийти и каким путем?
– Должно быть, проломали стену, – прошептал Жоливаль. – Известняк легко поддается хорошему лому. Остается узнать…
Он не докончил. Источник света приближался. Стали слышны осторожные шаги, легкие, но реальные. На стене выросла тень, и Марианна непроизвольно прижалась к Аркадиусу. И внезапно она едва сдержала возглас удивления. Даже в неверном свете свечи, которую держал в руке пришелец, она узнала огненную шапку волос и черты Гракха-Ганнибала Пьоша, рассыльного, обратившего ее внимание на присутствие черной кареты… Вздох облегчения вырвался из ее груди.
– Это друг! – сказала она Жоливалю.
Впрочем, Гракх-Ганнибал уже заметил смутно освещенное жаровней запрещенное углубление. Он подошел вплотную к нему, и его обеспокоенное лицо осветилось широкой улыбкой.
– Наконец-то я нашел вас, мамзель Марианна! Ну и заставили же вы меня помотаться!
– Почему? Разве вы искали меня? Как вам удалось узнать о моем исчезновении?
В ней пробуждалась надежда. Если у неискушенного Гракха появились подозрения, они не могли не возникнуть у такого примечательного человека, как Талейран.
– О, очень просто! Черная карета увязалась за вами, а я следил за черной каретой. По крайней мере днем, потому что ночью я вообще-то сплю!
– Черт возьми! – прервал его Аркадиус. – У вас крепкие ноги! Бежать за каретой…
– По Парижу никогда быстро не ездят, особенно когда следят за кем-нибудь! И затем, это правда, у меня крепкие ноги. На чем я остановился? Ах, да… вот уже неделя, как, приходя утром на свой пост недалеко от кареты, я ее больше не находил. И чтоб вы выходили, я вроде не замечал. Это показалось мне странным. Тогда я решил подмазаться к Жорису, Талейранову портье, чтобы выведать что-нибудь. Я подмел ему снег на тротуаре, и мы поболтали. Позже я опять пришел помочь и прихватил добрую бутылку. Этого хватило, чтобы развязать язык почтенному человеку. За два дня я стал ему ближе любого родственника! Он рассказал, что вы как-то ночью уехали с князем и не вернулись. В доме даже поговаривали, что какая-то важная персона заинтересовалась вами. Но отсутствие этой кареты меня тревожило… тем более что я знал, где ее постоянная стоянка, и много раз видел человека из нее входящим в кабак «Железный Человек». Но тут что-то не ладилось, с историей о важной персоне. Тогда я начал свое маленькое расследование.
– Но как вы попали сюда? – спросила Марианна, полная восхищения находчивостью этого молодца.
Гракх-Ганнибал рассмеялся.
– Да я не сегодня узнал старые каменоломни! Я тут играл с приятелями совсем мальчишкой, и мы творили здесь забавные дела, пока люди из «Железного Человека» не заделали эту галерею, которая сообщалась со старинным склепом. Во время Террора здесь было убежище для подозреваемых, как, впрочем, и в каменоломнях на Монмартре. Но я, я знаю здесь все как свои пять пальцев.
– Мы находимся в тупике, – вмешался Жоливаль. – Как вы смогли пройти минуя склеп? Мне кажется, я слышал шум обвала!
– Почти так. Галереи по ту сторону тупика идут довольно далеко, а большой сточный желоб с правого берега, с которым они сходятся, выходит к Сене совсем близко отсюда. Затем, их кладка не такая уж замечательная. Трещин и щелей хватает, и прошлой ночью я услышал голоса. Это навело на мысль, что надо искать в этом углу… Я снова пришел с хорошим ломом, вывалил несколько камней… и вот я здесь! Я здорово обрадовался, увидев, что вы живы-здоровы, мамзель Марианна. Честно говоря, я боялся худшего.
– Но почему? Разве вы знаете этих людей?
Гракх пожал плечами и посмотрел на Марианну с искренним состраданием.
– Старуха с королевской лилией? Бедная моя барышня. Да кто же в Париже ее не знает! И кто не испытывает ужаса перед ней! Я уверен, что даже гражданин Фуше побаивается ее! Во всяком случае, надо изрядно заплатить его ищейкам, чтобы заставить их пойти после захода солнца на улицу Простаков! Тем более к «Железному Человеку» или его близнецу «Сломанному Колосу» на бульваре Темпль. Все те, кто это делал, – исчезли, так что нельзя было и узнать, что с ними сталось. Вдобавок оба кабака принадлежат Дезормо. Это такая особа, о-го-го! Королева парижского дна, так сказать!
Марианна с нескрываемым интересом как зачарованная слушала паренька, однако Жоливаль проявлял явное нетерпение. Он кончил тем, что вмешался:
– Все это хорошо, мой мальчик, но мне кажется, ты к нам добрался не для декламации панегирика Фаншон? Лучше будет постараться помочь нам выбраться отсюда! Я думаю, что дыра, которую ты так ловко проделал, достаточно широка для юной дамы?
– Дыра – да, – ответил Гракх. – Но как вытащить вас из-за этой решетки? Это же не тонкая проволока здесь! Гляньте на прутья, они толщиной с детскую руку!
– Послушай, мой мальчик, если ты не обуздаешь свой восторг перед нашей тюрьмой и тюремщиками, я просуну свою взрослую руку между этими детскими и выдеру тебя за ухо. Ты разве не видишь, что мадемуазель страдает и ее надо вызволить отсюда как можно быстрей?
– О, не сердитесь на него, – взмолилась Марианна. – Я уверена, он найдет какой-нибудь способ сделать это.
– Потому что иначе мне оторвут ухо? – пробурчал обиженно Гракх-Ганнибал. – Только этой ночью уже ничего не сделаешь. Слишком поздно! Это кажется пустяком, но ведь уже около пяти часов. И надо, чтобы я пошел найти пригодные для этого инструменты. Хороший подпилок, может быть… Если только попытаться перепилить одну или две перекладины…
– …или разрушить часть стены! – насмешливо добавил Аркадиус. – Ты, по-видимому, не силен в слесарном деле. Отыщи для меня хорошие инструменты и возвращайся завтра с наступлением ночи, если сможешь. А сейчас уже слишком поздно, ты прав!
Марианна старалась скрыть разочарование. При появлении подростка она посчитала, что свобода открывает ей свои объятия… А придется ждать еще целый бесконечный день. Гракх-Ганнибал почесал затылок под синей каскеткой.
– Слесарные инструменты? Оно бы можно достать… но где?
– Послушайте, – сказала вдруг Марианна, у которой родилась новая идея. – Если вам нужна помощь, возможно, найдется некто, кто сможет ее оказать… если он, конечно, еще в Париже.
– Ну, ну, говорите, мамзель!
– Отправляйтесь в отель Империи. Спросите господина Бофора, Язона Бофора. Он американец. Вы запомните?
– Погодите! – сказал он, вынимая из-под каскетки карандаш и листок бумаги. – Я лучше запишу. Так… готово. И что мне ему сказать?
– Что вы пришли по поручению Марианны… что она нуждается в помощи! Вы объясните ему, где я нахожусь.
– А если его уже нет там?
– Тогда вы ничего никому не говорите! – сказала она печально. – Вы просто вернетесь сюда и поставите меня в известность.
– И вы не хотите, чтобы я известил… на рю де Варенн?
– Нет! Нет… не сразу! Посмотрим, уехал ли господин Бофор.
Собственно, Марианна не могла дать себе отчет в том, что побудило ее позвать на помощь Бофора. Ведь он жестоко оскорбил ее, и она еще питала недоверие к нему, но он единственный мог дать ей шанс избавиться от всего того, что удручало ее с тех пор, как она, на свое горе, стала женой Франсиса Кранмера. С Бофором, с ним одним слово «бегство» наполнялось его подлинным смыслом. Если ей удастся бежать, покидая на его корабле берега Франции, она сбросит все цепи, в которые ее заковали. Не будет больше ни Фуше, ни рапортов, не будет Талейрана с его слишком хитроумными комбинациями, слишком гениальными идеями, слишком гибкой дипломатией… а главное, что ее унесет океан, эта непреодолимая преграда между нею и человеком, которого она не может заставить себя не любить. Она могла бы посвятить свою жизнь Шарлю Дени, но нуждался ли Наполеон, император французов, в любви девушки, подобной ей?.. Через неделю, а может быть, и раньше, он забудет ее, если уже не забыл. Разве не заняты все его помыслы этой эрцгерцогиней Австрийской, с которой он хочет сочетаться браком? Лучше уйти, не искать встречи, особенно чтобы не было заманчивой возможности снова уступить ему! А затем, попав туда, попытаться исцелиться!
Чтобы придать себе бодрости, она решила принять помощь Бофора только для того, чтобы она смогла петь. Должны же быть театры и концертные залы в той далекой стране.
– Вы хотите уехать в Америку? – раздался около нее тихий голос Жоливаля.
Возвращенная этими словами на землю, Марианна заметила, что Гракх-Ганнибал уже ушел. Из глубины галереи доносился шум передвигаемых камней. Подросток должен был хоть кое-как закрыть проделанную им дыру.
– Мне кажется, – ответила она, – что это лучший выход из создавшегося положения.
– Может быть! Итак, вы больше не хотите видеть «его»!
– Нет! Это более желательно для меня, чем для него! Не надо нам больше видеться! Ни за что!
– Почему?
Краткость вопроса поразила Марианну. Вынужденная ответить так же просто, она решила честно признаться.
– Потому что я боюсь… – сказала она совсем тихо.
– Вы боитесь, – спокойно закончил Жоливаль, – признаться, что любите Наполеона. Так же, как и Шарля Дени, может быть, даже больше! Что ни говори, а ореол славы никогда не вредил объекту любви. И даже если вы в чем-то расходитесь во взглядах, ради славы можно поступиться. Неужели вы думаете, что вам легче будет забыть его, если вас разделит океан?
– Я надеюсь на это! Кто-то, не помню кто, сказал, что в любви самой большой победой является бегство.
Аркадиус де Жоливаль рассмеялся от всей души.
– Не старайтесь вспомнить: это именно он! Наполеон твердо верит в благотворность бегства от любви. Остается только удостовериться в правдивости этого милого изречения. Во всяком случае, я рискну утверждать, что он вряд ли следовал ему на практике.
– Пусть так, а я убегу! Поймите, Аркадиус, если я останусь, я буду слишком страдать. Ведь он скоро женится.
– Ну так что же? Брак по расчету, династический брак! Подобный союз никогда не помешает мужчине следовать голосу подлинной страсти.
– Да какая же я подлинная страсть! Я только мимолетная забава в его жизни. Как вы это не понимаете?
– Допустим! Но вы могли бы с его помощью за несколько дней стать тем, о чем вы мечтаете: великой певицей. А вы предпочитаете отправиться, подобно Христофору Колумбу, открывать Америку. Возможно, это тоже хорошо, только запомните то, что я вам скажу: даже на другой стороне земли вы не забудете Императора!
– Императора…
Впервые величие титула поразило ее. Человек, которого она любила, увенчан наивысшей в мире короной. После Александра и Цезаря он был самым великим полководцем всех времен. Перед ним склонились почти все народы Европы. Словно играясь, он одерживал победу за победой, завоевал громадные территории. Словно играясь… он завоевал ее, он заставил ее склониться перед любовью, слишком необъятной для ее мечтательной души, любовью, у которой даже не было сказочных крыльев, чтобы помочь ей вынести подавляющую тяжесть Истории. Бесцветным голосом она спросила:
– Почему вы считаете, что я не смогу забыть его?
С тяжелым вздохом Жоливаль потянулся и стал поудобней устраиваться в соломе. Он зевнул во весь рот, затем невозмутимо заявил:
– Потому что это невозможно! Я пытался!
Последовавшие часы были для Марианны самыми тяжелыми из всех когда-либо пережитых. Мучительно давало себя знать отсутствие часов, без которых нельзя было определить время, тянувшееся бесконечно. Жоливаль попытался спросить, который час, у Рекена, когда тот принес еду, но в ответ услышал:
– А на кой леший тебе это?
Осталось определять время только на глаз. Чтобы уменьшить беспокойство своей опекаемой, Жоливаль напомнил ей, что зимой ночь начинается рано, но никто и ничто не могло унять тревогу молодой женщины. Столько препятствий отделяло ее от свободы! К тому же будет ли Бофор еще на месте? Удастся ли юному рассыльному найти его, или же, испугавшись предстоявших трудностей, не махнет ли он рукой на всю эту затею? Десятки всяких предположений, одно отчаянней другого, теснились в лихорадочном мозгу Марианны. Временами ей чудилось, что Гракх-Ганнибал Пьош приходил во сне…
Без сохранявшего невозмутимость Жоливаля она совсем упала бы духом. Но литератор выглядел таким непоколебимым в своем спокойствии, что это даже немного раздражало. Марианне хотелось, чтобы он разделил ее тревогу и мрачные предчувствия, вместо того, чтобы мирно ожидать развязки. Правда, ему угрожала только неприятная женитьба.
Марианна начала в сотый раз мерить шагами их тюрьму, когда шепот Аркадиуса заставил ее остановиться.
– Идут! – сказал он. – Наш рыжий спаситель не должен быть далеко. Если мои расчеты верны, сейчас около девяти часов вечера.
Шаги действительно были слышны, но они доносились не из тупика. И внезапно перед глазами растерявшейся Марианны появился Морван, закутанный в большой черный плащ, на котором поблескивали капли воды, он был без маски, являя свое изувеченное лицо. Увидев, как он возник из мрака, Марианна не могла удержать восклицание ужаса, к которому примешивался страх услышать шум разбираемой Гракхом стены. Если мальчик сейчас покажется, он, безусловно, погиб. Рыцари тьмы, не колеблясь ни минуты, расправятся с ним, как с опасным шпионом. Взглянув на Жоливаля, Марианна прочла в его глазах ту же мысль. Тогда тот подошел к решетке и воскликнул намеренно громко:
– Подумать только, к нам гость! По правде говоря, мы не ожидали, особенно такого!
Марианна сразу поняла, что, говоря громко, он надеялся предупредить Гракха, если тот уже был за стеной. В свою очередь и она повысила голос:
– Такой визитер не доставляет мне никакого удовольствия. Что привело вас сюда, господин Грабитель Потерпевших Кораблекрушение?
Недобрая улыбка растянула кривой рот Морвана.
– Хочу посмотреть, как вы поживаете, красавица! Ведь с тех пор, как мы вынуждены были покинуть вас так внезапно, я не переставал думать о вас… как, впрочем, и говорить! Я думаю, что вам непрерывно икалось, столько мы – шевалье, барон и я – спорили о вас.
– Не знаю, о чем вы могли говорить, и не горю желанием узнать, по крайней мере от вас. Шевалье де Брюслар передаст мне ваши решения, и они при этом не будут неверно истолкованы!
Морван сделал гримасу и отступил на шаг.
– Что за необходимость так кричать? Я не глухой! А от вашего крика могут лопнуть барабанные перепонки.
– Я сожалею, – продолжала Марианна, не понижая тона, – но после болезни я могу только кричать!
Читать бесплатно другие книги:
