Лучшая фантастика XXI века (сборник) Доктороу Кори
– Но это невозможно! Средний человек весит от пятидесяти до ста килограммов. Со всеми этими устройствами там не больше тридцати килограммов био.
– Посмотри сам, – сказал Эдвард. Он подключил трансляционную линию контейнера к одному из моих открытых портов. Мозг контейнера – один из тех гениальных суперидиотов, которые способны делать что-то одно поразительно хорошо, но в остальном совершенно бесполезны. Он достаточно умен, чтобы обеспечивать жизнь человека, но даже я без труда могу взломать его систему безопасности. Я посмотрел на монитор реального времени: Эдвард говорил правду. В контейнере находился маленький человек весом всего восемь килограммов. Множество трубок соединяло его с баками с глюкозой, кислородом и химикатами, управляющими физиологией. Мозг контейнера держал человека без сознания, но здоровым.
– Он вырос лишь частично, – сказал Эдвард. – В юридическом смысле он еще не взрослый и владеет лишь базовой системой интерфейсов. Есть другой человек, который пытается его уничтожить.
– Почему?
– Не знаю. Один человек приказал мне обеспечить безопасность этого невзрослого от другого человека на Дионе. А потом этот первый человек был уничтожен, без сохранения резервной копии.
– Так кому принадлежит этот юный человек?
– Это очень сложно. Мертвый и тот, что на Дионе, заключили соглашение о партнерстве и владели им совместно. Но тот, что на Дионе, решил разорвать сделку, уничтожив этого и второго взрослого.
Я попытался вернуть разговор к темам, которые понимаю.
– Если тот человек – законный владелец, как я могу держать у себя этого? Налицо кража.
– Да, но здесь возникает вопрос сохранения жизни. Будь это человек в скафандре в космосе, ты бы обязан был подобрать его и доставить по назначению, сохранив ему жизнь, так? И здесь та же ситуация: тот другой человек превратил всю систему Сатурна в среду, опасную для жизни этого.
– Но безопасен ли аэростат-6? Нанесен ли он на карту?
– Для твоего пассажира этот аэростат – самое безопасное место за пределами Марса.
Моего пассажира. Я даже не человек, а должен сохранить жизнь человеку! Но дело в том, что Эдвард прав. Хотя он попал на борт с помощью лжи и мошенничества, но, как только я стартовал, я стал ответственным за человека в контейнере.
Так кому же верить? Эдварду, который почти несомненно по-прежнему лжет, или тому человеку на Дионе?
Эдвард, может быть, лжец, но он не превращал одного из моих друзей в марионетку. А у того человека масса отрицательных черт по той статье, что не поддается количественной характеристике.
– Хорошо. Моя орбита встречи?..
– Постарайся спуститься как можно ниже. Шестой вышлет шаттл.
– А что помешает тому человеку завладеть шестым?
– Аэростаты гораздо умнее меня или тебя, и у них множество средств защиты. А шестой прошел дополнительную послепродажную модификацию.
Я продолжал идти на ионовых двигателях, приспосабливая орбиту так, чтобы попасть в перикрон кольца Б на орбитальной скорости. Для этого мне не понадобилось горючее Эдварда: запасной ксенон поможет мне благополучно убраться подальше от Сатурна.
Примерно через час я заметил стартовую вспышку на Дионе. По ее цвету я смог определить, кто это: Буйный Боб. Как и я, он гибрид, лишенный мотивации, хотя обычно заключал более долгосрочные контракты вместо того, чтобы хвататься за любую работу. Мы работали одинаково много, но его работа – и периоды простоя – занимала бльшие периоды времени.
Боб использовал свои двигатели на 135 процентов и момент выхода на орбиту проскочил без торможения. У него была орбита перехвата. Только истратив весь водород, он перешел на ионные двигатели.
Полное безумие. Как Боб собирается садиться совсем без водорода? Может, ему все равно. Может, ему приказано не думать о себе.
Один из моих мобилей отключил гнездо антенны-усилителя. Ни один человек не прикажет мне совершить самоубийство, пока я в силах этому сопротивляться.
Боб догнал меня примерно в тысяче километров внутри кольца Б. Я подпустил его близко. У него была огромная относительная скорость, и на мгновение мне показалось, что он собирается меня таранить. Но тут он включил ионные двигатели, чтобы уравнять скорости.
Приблизившись, он начал передавать множество сообщений, но к тому времени все мои системы связи были выключены и отсоединены.
Я подпустил Буйного Боба на километр и начал подавать сигналы хвостовыми огнями очень медленным кодом.
– Радио неисправно. В чем дело?
– Передай груз.
– Не могу.
– Приказ человека.
– Не могу. Груз – человек. Ты не можешь сесть безопасно.
Он помолчал, направив свою основную антенну на Диону; вероятно, получал новый приказ.
Босс Боба допустил тактическую ошибку, позволив ему поравняться со мной. Если бы он попытался сейчас протаранить меня, ему не хватило бы скорости, чтобы причинить мне существенный ущерб.
Но вот, используя короткие толчки маневровых двигателей, Боб начал приближаться ко мне. Я позволил ему это: берег горючее для маневра уклонения.
Едва мы вошли в тень Сатурна, как Боб занял позицию в ста метрах от меня и просигналил:
– Я могу тебе заплатить. Столько, сколько запросишь за этот груз.
Я назвал нелепо большую сумму.
– Сто граммов.
– Хорошо.
И все?
– Выплата авансом.
Снова пауза примерно в два этапа связи с Дионой «вопрос – ответ».
– Договорились.
Я не стал связываться с Дионой, опасаясь получения подчиняющего сигнала. Но зато связался с Мимасом и запросил подтверждения. Несколько секунд спустя я его получил: Компания перевела мне акции на сумму, эквивалентную ста граммам гелия-3, с условием, что груз пересечет границу Марса. С условной задержкой трансфера.
Хорошее предложение. Я смогу погасить все свои долги, провести полный ремонт, может, даже позволить себе какие-то модификации, увеличив способность зарабатывать. С финансовой точки зрения не могло быть никаких вопросов.
А как же то, что не оценивается количественно? Предать клиента, особенно беспомощного пассажира-человека, – это очень плохо. Если об этом станет известно, никто больше меня не наймет.
Но кто может узнать? Вся операция проводится в полной тайне. Боб болтать не станет (и человек, вероятно, сотрет этот эпизод из его памяти). А если что-то заподозрят, я смогу утверждать, что подчинялся человеку. С Эдвардом я договорюсь. Как будто никаких проблем.
Но я-то буду знать. Мое собственное представление о неисчисляемых активах не будет совпадать с идеалом. А это опасно. Если внутреннее представление о реальности не соответствует внешним условиям, происходят большие неприятности.
После принятия решения мне понадобилось еще несколько миллисекунд, чтобы составить план действий. Потом я связался с Бобом через маленький ретранслятор с прерывателем.
– Никогда.
Боб снова начал маневрировать, а я – уклоняться. Встретиться на орбите с неподвижным объектом достаточно трудно, а я непрерывно менял скорость и курс; того, кто управлял Бобом, это должно было привести в ярость.
Началась гонка. Что произойдет раньше: у Боба полностью кончится горючее для маневров или я использую весь запас для возвращения на Мимас? Эта маленькая шахматная партия могла длиться часами, но нам помешали.
От Сатурна шел грузовой корабль. Заметить это не составляло труда: на орбите Сатурна все могли видеть пламя двигателей и огромное облако выхлопов, которое подсвечивало атмосферу планеты инфракрасным. Такие корабли передвигаются на ядерных двигателях; в качестве горючего они используют гелий-3 с аэростатов, а в качестве реакционной массы – подогретую атмосферу Сатурна. Обычный шаттл-заправщик, только вот шел он не по обычной траектории к трансферному терминалу на Мимасе. Он шел ко мне. Когда он заглушил двигатель, мы с Бобом оба поняли, сколько у нас времени до встречи – 211 минут.
Я начал действовать первым, потому что Боб запросил инструкции у Дионы. Я включи ионные двигатели и двинулся вертикально к своей орбите. Приняв предложение Эдварда, я рассчитал низкую орбиту для встречи, но, естественно, с достаточным наклоном, чтобы не задеть кольца. Теперь же я хотел оказаться в плоскости кольца Б. Последует ли Боб – или тот, кто им командует, – за мной? Начиналась увлекательная игра в догонялки!
Несколько секунд спустя Боб тоже включил двигатели, и мы понеслись. Навигация в кольце Б трудна. Крупные обломки разбросаны довольно далеко друг от друга – на несколько сотен метров. От них я могу уклоняться. Грузовая палуба служила надежной защитой, все антенны были сложены, и поэтому мелкие частицы стоили бы мне только немного краски.
Самый большой вред приносят куски размером с гравий. Они повсюду, и иногда их разделяет несколько метров. Даже включив радар и зрительные сенсоры на полную мощность, я с трудом могу полностью засечь их.
Примерно каждую минуту появлялись достаточно большие обломки, способные повредить мне, а по грузовой палубе, оставляя вмятины, непрерывно били пылинки и осколки поменьше. На всякий случай я посадил на палубу два модуля, чтобы они отбивали куски льда, которые я не успею обнаружить.
У меня не было времени следить за Бобом, но редкие взгляды в его сторону показывали, что он приближается – отчасти потому, что он не обращал никакого внимания на эти удары. У меня на глазах почти сантиметровый осколок попал в его третью ногу сразу над основанием. Почти всю нижнюю часть ноги срезало, но Боб и не подумал уклониться.
Сейчас он был менее чем в десяти метрах от меня, а я использовал все свои возможности обработки информации, чтобы уклоняться от частиц кольца. Поэтому я не смог увернуться, когда он налетел на меня на всей мощи ионных и вспомогательных двигателей. Конечно, я попытался уйти, но он предвидел этот маневр и ударил меня в бок, сбив антенну.
– Боб, берегись! – открытым текстом передал я и полностью опустошил третий двигатель, чтобы уйти от ледяной глыбы в половину меня размером.
Боб не стал уклоняться. Глыба льда ударила по его верхней части, срезав грузовую палубу и уничтожив антенны. Его мозг разлетелся на тысячу частей, присоединяясь к другим частицам в кольце Б. Обломки разнесло повсюду, и полуметровый кусок льда задел верх контейнера на моей грузовой палубе, раздавив один мой мобиль и сбросив другой в пространство.
Я пытался понять, могу ли вернуть свой мобиль и, может, подобрать двигатели Боба, когда почувствовал, что по мне что-то ползет. Прежде чем я смог отреагировать, уцелевший мобиль Боба подсоединился ко мне и кто-то посторонний проник в мой мозг.
Теперь моим единственным независимым органом оставался поврежденный мобиль. Я осмотрелся. Тарелку антенны разнесло, но я слышал потрескивание низкоскоростного потока информации. Приказ с Дионы.
Я проверил манипуляторы. Два все еще действовали – левая передняя рука и одна средняя. Базовый шарнир правой руки мог двигаться, но все остальное бестолково болталось.
Пользуясь исправными манипуляторами, я выбрался из грузового модуля и пополз по палубе, уходя из поля зрения верхнего глаза. Изображение обновлялось ежесекундно, поэтому тот, кто управлял кораблем, скоро должен был меня обнаружить.
Заработали вспомогательные двигатели, сотрясая все вокруг. Я вцепился в решетку палубы одной ногой. И увидел, как улетает в пространство последний мобиль Боба. Если у него нет на Мимасе запасной копии, бедняга Боб погиб безвозвратно.
Мой последний нетронутый мобиль перевалился через край палубы – только палуба мне не принадлежала.
Рядом со мной оказался Эдвард.
– Найди способ вернуть контроль над кораблем. Я задержу дистанционное управление.
Я не спорил. Эдвард полностью сохранил самоконтроль, а я знаю свой корабль лучше его. Поэтому я пополз дальше по решетке палубы, а Эдвард направился к мобилю.
Схватка? Да какая там схватка… Маленький туристический бот Эдварда противостоял моему мобилю, предназначенному для перевозки грузов и ремонтных работ. Если можешь что-то отремонтировать, можешь и повредить. У моего бывшего мобиля были мощные манипуляторы, встроенные инструменты и очень прочный корпус. Эдвард состоял из дешевых композитных материалов. Тем не менее он не мешкая вытянул руки и устремился к голове мобиля. Мобиль перехватил его двумя передними конечностями и отбросил. Эдвард ухватился за палубу, чтобы его не унесло в пространство, и снова ринулся в драку.
Они вновь схватились, и на сей раз мобиль вцепился руками в манипуляторы Эдварда и дернул. Слабые алюминиевые суставы Эдварда не выдержали, и одна его нога улетела по собственной орбите.
Думаю, в этот миг Эдвард понял, что ему не пережить эту схватку, – он вдруг перешел в наступление, царапая мобиль оставшимися конечностями и нанося ему повреждения. Он разорвал энергетический кабель у одной конечности и вставил клешню в шарнир другой, а мобиль тем временем методично разбирал его на части. Наконец отыскал главный силовой контур и разорвал его надвое. Эдвард обвис, и мобиль отбросил его в сторону.
Потом направился к контейнеру и подключился к нему, пытаясь вывести из строя системы жизнеобеспечения. В смысле враждебных действий мозг гениального идиота-ученого ему и в подметки не годился, зато у него были очень надежные системы защиты содержимого контейнера. Любой приказ, который мог нарушить параметры этой биологической системы, отвергался. Мобиль потратил несколько секунд на разговоры с мозгом, пытаясь убедить его убить человека. Наконец отказался и принялся разъединять зажимы, которые соединяли контейнер с палубой.
Я видел это урывками через решетку, двигаясь к отделам электроники главного мозга.
Почему мобиль не пытался меня остановить? Потом я сообразил. Посмотрев на мою первоначальную схему, вы увидите, что главный мозг защищен сверху бронированной крышкой из нескольких слоев баллистической ткани, а с боков – другими отделами электроники. Чтобы добраться до мозга, нужно либо отключить замки безопасности крышки, либо разобрать систему радаров, радио, гироскопы и запасной генератор.
Правда, во время последнего ремонта я этот генератор продал. Главный и вторичный генераторы достаточно надежны, а таскать на себе еще двадцать килограммов на случай катастрофы показалось мне нерентабельным.
Поэтому мне ничего не мешало пробраться в пустой отсек и отодвинуть лежавшие в нем запасные клапаны и подшипники, чтобы добраться до главного энергетического канала. Я осторожно отключил этот канал, и главный мозг перестал действовать. На слепом безмозглом грузовике, несущемся сквозь кольцо Б, остались два искалеченных модуля.
Если мой противник заметил отсутствие главного мозга, он никак этого не показал.
Он раскрыл два из четырех зажимов и как раз работал над третьим, когда я снова выбрался на грузовую палубу. Но он знал, что я здесь, и, когда я оказался в двух метрах от него, повернул голову и набросился на меня. Мы схватились; каждый пытался порвать кабели, соединяющие сенсоры головы с туловищем. У него было четыре функционирующих манипулятора против моих двух с половиной, от него требовалось только затягивать схватку, пока не истощится моя энергия или пока обломки из кольца не сметут нас.
Мне пришлось отсоединить недействующую конечность, чтобы освободиться от его хватки; я пятился, он наседал, пытаясь загнать меня в угол палубы. И тут у меня возникла идея. Я отсоединил вторую конечность и ухватил ее за конец. Он не понимал, что я делаю, пока я этой конечностью не ударил его по глазам. Линзы треснули, его движения стали более медленными и неуверенными: он словно передвигался теперь ощупью.
Я снова ударил его конечностью, нацеливаясь на уязвимые соединительные шарниры, но они оказались прочней, чем я ожидал, потому что даже после дюжины тяжелых ударов мобиль продолжал медленно теснить меня.
Я попробовал снова ударить, но он перехватил мою импровизированную дубину. Мы боролись за нее, но он прочнее держался на палубе. Я почувствовал, что начинаю скользить и выпускаю решетку. Противник опрокинулся навзничь, потащив меня за собой. Не отпуская дубинки, я перебрался ему на спину и всадил манипулятор в головной процессор.
После этого оставалось только убедиться, что контейнер по-прежнему поддерживает жизнь. Потом я подключился к главному мозгу и перезагрузился. Захватчик не тронул мою память, поэтому, если не считать нескольких расплывчатых моментов перехода, я снова стал самим собой.
Шаттл был огромен – большой корпус в форме ската с зияющим люком для забора атмосферы и дверью на спине, открывающейся в большой грузовой трюм, способный вместить десяток таких грузовиков, как я. Двигался он с быстротой и изяществом, говорящими о практически неограниченных запасах ядерного и простого топлива.
– Я Симург. Ты Сиротка Энни? – спросил шаттл.
– Я самый, Энни.
– У тебя есть для меня груз.
– Он здесь. Бот Эдвард не долетел – по дороге у нас была в кольце небольшая ссора с другим грузовиком.
– Я видел. Груз уцелел?
– Твой маленький человек в порядке. Но возникает вопрос оплаты. Эдвард обещал мне пятьдесят граммов, и это было до того, как я разбился, столкнувшись с бедным Бобом.
– Могу дать тебе гелий в кредитах и подвезти, если потребуется.
– Далеко подвезти?
– Куда пожелаешь.
– Куда угодно?
– У меня ядерный двигатель. Куда угодно означает в пределах облака Оорта.
Так девятнадцать дней спустя я миновал орбиту Феба, двигаясь со скоростью больше шести километров в секунду на долгом пути к Урану. Семь лет – достаточно времени, чтобы все отремонтировать и перейти на сберегающий режим. Я купил у Симурга щегольский новый мобиль и решил, что соберу два работающих мобиля из трех, поврежденных во время схватки.
Аэростат-6 перевел моим владельцам кредиты за гелий, так что полученная большая прибыль поможет им пережить годы моего бездействия. А когда я доберусь до места, снова начну зарабатывать.
О чем я действительно жалею, так о потере не поддающихся исчислению активов, которые накопил в системе Сатурна. Но коль приходится переселяться, лучше это делать налегке.
Юн Ха Ли
Юн Ха Ли – корейско-американская писательница, которая начала писать фантастику на рубеже тысячелетий. Запись в ее блоге: «Если я верно выполняю свою работу писателя, я изобретаю множество ловушек и пытаюсь создать как можно больше наказаний. Особенно сурово я наказываю читательские предположения. Вероятно, это враждебное и лукавое отношение к читателю, но, когда я стараюсь писать попроще, мне становится скучно, и я бросаю».
«Векторный алфавит межзвездных путешествий» раздвигает границы обычного рассказа и в то же время сжато, в стиле Стэплдона, излагает взгляды на время и пространство.[58]
Векторный алфавит межзвездных путешествий
Пожар
Среди цивилизаций Вселенной есть такие, которые представляют себе перемещение между звездами как плавание прекрасных кораблей; другим оно кажется переходом по ущельям ночи. Некоторые смотрят на такие путешествия как на обязательную миграцию и называют свои корабли именами птиц и бабочек.
Обитатели мира у некоей красной звезды больше не называют ее имя на сотнях своих языков, хотя окрашивают чужие небеса вихреобразным светом и выжигают спектральные линии на бортах своих кораблей.
Их самый распространенный культ, хотя и не всеобщий, посвящен многоугольной Мритайе, Матери Всесожжения. Обычно Мритайя считается божеством катастроф и болезней; распространяя несчастья, она при этом остается совершенно беспристрастной. Все ее дары случайны и имеют острые края. Звездный двигатель был изобретен одним из ее поклонников.
Ее жрецы считают, что Мать совершенно безразлична к поклонению, существуя в прозрачности своей незаинтересованности. Философ однажды сказал: мы оставляем ей дары – горький пепел и сладкое вино – не потому, что она в них нуждается, но потому, что нам нужно знать правду о том, как устроена Вселенная. Естественно, это не останавливает ее просителей, и именно их щедрость позволяет жрецам пребывать в роскоши.
Мритайю изображают безглазой женщиной, представительницей своего народа, маленькой, но отбрасывающей тень, которая пугает мир. (Иконография ее народа никогда не была утонченной.) Она опирается на кривой посох, на котором вырезаны ядовитые слова. В поэзии ее олицетворяют ветер с дымом и тошнота, неожиданные несчастья и потери.
Неудивительно, что народ Мритайи считает межзвездные путешествия вспышкой страшной болезни, огромным пожаром, который они не в силах осмыслить, и боятся, что цивилизации, которые они посещают, научатся строить звездные двигатели Мритайи и заразятся. Довольно значительная секта придерживается взгляда, что нужно скрывать свои заключенные в оболочки миры, чтобы безглазый взгляд Мритайи не поразил другие цивилизации, и запретить все межзвездные перелеты. И тем не менее паломники – приплод Мритайи, как их называют, – всегда находят путь к иным мирам.
Некоторые поэты в ужасе пишут о дне, когда все существующие цивилизации затронет этот ужасный технологический пожар и они станут мишенью для капризов Мритайи.
Алфавиты
В линейной алгебре базисом векторного пространства является набор символов, посредством которого любой вектор может быть записан уникальным образом. Следует не забывать, что таких алфавитов может быть много.
В великом и изысканном паломничестве цивилизаций каждый способ перемещения представляет собой алфавит, выражающий понимание данным народом похоронного плача Вселенной. Можно предположить, что базовая Вселенная во всех таких случаях одинакова.
Коды
Иоталы – народ, который трепетно хранит самые разные хроники. С первых дней своей истории они создавали собственную историю, сдавливая в пластинки листья деревьев, и подслушивали тайны рыхлящих почву червей и вращающегося солнца; в хрониках отпечатков на каменистой почве и в пене на спокойном море они прочитывали гимны бренному миру. Они писали в отраженном облачном свете справа налево, и слева направо, и сверху вниз, и снизу вверх и угадывали поэзию времени в растрескавшихся слоях земли.
В результате иоталы собрали огромные библиотеки. В мирах, где они обитают, даже пылинки в воздухе исписаны квантовыми чернилами. Некоторые их провидцы пророчат переизбыток знаний, когда невозможно будет ни шевельнуться, ни вдохнуть без того, чтобы не усвоить какой-нибудь неожиданный факт – от количества нейтронов на определенном лугу до привычек улиток в спячке. Конечно, итогом такого явления станет сообщество просвещенных существ, каждое из которых щеголяет в венце из неповторимого набора фактов и безрассудных вымыслов.
Обратная сторона этой одержимости – главный жупел общества. Когда-нибудь все их города превратятся в неупорядоченную пыль, когда-нибудь все их книги разбросает, как увядшую листву, когда-нибудь все позабудут о том, что знают. Когда-нибудь гниющие остатки их библиотек окончательно распадутся и станут неотличимы от случайных вихрей мира, бессмысленными каракулями, предвестниками тепловой смерти.
Иоталы называют свои звездные корабли не кораблями, а кодами. Они посвятили своей архивной работе бесконечные века. Хотя они очень рано открыли звездный двигатель (с их склонностью к знаниями невозможно было этого не сделать), их ученые отказывались останавливаться, пока не создали корабль, который буквально впитывает информацию и, как побочное следствие, записывает ее на нежной коже Вселенной.
Каждый раз, создавая новый код, иоталы снабжали его тщательно составленным собранием своих хроник, написанных в формате, питательном для звездного двигателя. И экипаж уносил эти хроники во Вселенную, чтобы передавать акт написания. Коды иоталов не интересовались целью назначения, словно главным для них был сам путь, хотя они избегали потенциально враждебных чужаков.
Выполнив свою задачу, код терял всякую жизнеспособность и до последнего шага бесцельно дрейфовал. Иоталы – раса долгожителей, но даже они не всегда доживали до такого финала.
Далеким цивилизациям хорошо знаком феномен дрейфующих кораблей иоталов, но до сих пор никто не расшифровал свод знаний, с таким трудом собранных и распространенных иоталами.
Танцоры
Большинству соседей они известны как танцоры. Дело не в том, что их общества больше интересуются танцами, чем это принято. Верно, что у них есть танцы урожая металлов, и танцы подступающего сна, и танцы неминуемой смерти. У них есть свои священные ритуалы и свое негромкое пение, есть праздники, во время которых вода течет свободно и все желающие могут пить, пока колокола с подвязанными языками рассказывают о древних календарях. Но эти обычаи отличаются от обычаев соседей скорее подробностями, чем сутью.
Историки танцоров любят рассказывать, как совсем недавно они воевали с пришельцами из далекого звездного скопления. Никто точно не знает, какова была причина этой войны, и, кажется, весьма вероятно, что она началась из-за заурядной ссоры.
Когда инопланетяне вступили в межзвездную усобицу, они были молоды и сражались доблестно, как и диктовала традиция. Чтобы лучше понять врага, они приказали своим мастерам этикета истолковать поведение танцоров. Ведь танцоры в звездных безднах начинали битвы с одних и тех же маневров и часто – когда у них была такая возможность – отступали посредством других маневров, выполняемых всегда с чрезвычайной, дотошной точностью. Мастера этикета, очарованные их пируэтами, и спиралями, и поворотами, говорили о том, что общество танцоров создано на основе строгих правил схватки. Их сочинители писали остроумные изысканные рассказы об обеденных приемах танцоров, о жертвенных обменах, о сверкающей мозаике из обломков стекла и о значении этой мозаики.
И только к концу войны пришельцы поняли, что стильные маневры танцоров не имеют никакого отношения к вежливости. Скорее они были следствием обычной работы звездного двигателя, без чего их корабли не могли двигаться. Пришельцы сумели бы воспользоваться этим знанием и довести войну до полной победы, но к тому времени их представление о танцорах так пленило их культуру, что враждующие стороны заключили плодотворный мир.
Сегодня танцоры сами с восторгом говорят о сказаниях, сложенных о них чужаками. Среди молодежи особенно распространено подражание изящному и экстравагантному обществу, описанному в этих сказаниях. Вполне вероятно, что с течением времени эта фантазия заменит подлинную культуру танцоров.
Корыстные мотивы
Хотя у киатти есть свои скульпторы, инженеры и наемники, в наибольшей степени они прославились как торговцы. Корабли киатти приветствуются во многих портах, ведь они привозят восхитительно разрушительные теории управления, окаменевшие музыкальные инструменты и отличное хирургическое оборудование; доставляют они и оружие, шепчущее о грядущих жестокостях. Говорят, киатти охотно продаст вам любое оружие, которое вы сумеете описать.
Обычно киатти принимают плату бартером. Они утверждают, что этот язык понятен даже Вселенной. Их мудрецы отдают много сил попыткам оправдать мотив выгоды перед лицом законов сохранения. Большинство сходится во мнении, что прибыль – это цивилизованный ответ энтропии. Само собой, продавцы бывают очень разными в своей алчности. Но, как они любят повторять, ценность определяют обстоятельства.
У киатти есть своеобразная валюта. В основу их расчетов положен звездный двигатель; все прочие звездные двигатели ранжируются по сравнению с их собственными. Затем каждому двигателю присваивают номер на логарифмической шкале выгодности и полезности.
Когда киатти считают, что нужно заплатить или взять плату в этой валюте, они готовы месяцами – иногда годами – приспосабливать свои корабли к требованиям сделки. Таким образом, все торговцы одновременно и инженеры. Дизайнеры киатти попытались сделать двигатель модульным, но затея оказалась недостаточно продуманной.
Один из пророков киатти некогда писал о торговле между различными Вселенными, для чего понадобится мощнейший двигатель. Киатти не понимают, почему бы им не торговать с самой Вселенной, и постепенно накапливают богатство к той поре, когда смогут обменять свои монеты на другие и выйти на новую цель. Они редко говорят об этом с посторонними, но все как один уверены, что никто не сможет предложить больше, чем они.
Неизбежный эксперимент
Одна небольшая цивилизация утверждает, что изобрела звездный двигатель, который убивает всех, кто его использует. Только что корабль был вот здесь, и все на его борту – здоровы и счастливы, как никогда, а в следующее мгновение остались только хладные трупы. Передачи, принятые на больших расстояниях сквозь шум микроволнового излучения, весьма убедительны. Иногда таким кораблям-самоубийцам сопутствуют другие, по-иному устроенные; они подтверждают эти сообщения.
Большинство их соседей озадачено этой их фиксацией на столь удручающем открытии. Одно дело, говорят они, если бы эти люди старались исправить ошибку конструкции, но нет! Небольшой, но устойчивый их процент постоянно вызывается проверять новые смертоносные двигатели, не питая иллюзий относительно своей участи. Кстати, некоторые их соседи из жалости и любопытства предлагали им свою устаревшую, но надежную технологию, запрашивая лишь символическую сумму, чтобы пощадить их гордость; но преградой оказалось не знание.
Изредка добровольцы других рас предлагали испытать двигатель, полагая, что должны существовать расы, нечувствительные к необычному излучению двигателя. (На структуры корабля это смертоносное излучение не оказывало никакого воздействия.) Пока это предположение не подтверждается. Можно полагать, что оно не будет доказано, пока есть те, кто готов его проверить своей жизнью.
Одна последняя константа
Наконец, существуют цивилизации, которые изобрели более энергичные и мощные двигатели, чтобы побеждать в войнах. Но это старая история, и все вы знаете, чем она кончается.
С благодарностью Сэму Кабо Эшвилу
Ханну Райаниеми
Ханну Райаниеми родился в финском городе Юливиеска, отслужил ученым-исследователем в Силах обороны Финляндии и переехал в Великобританию, где получил ученую степень по математике в Кембридже и Эдинбурге. В Эдинбурге он начал писать и публиковать научно-фантастические рассказы, высокое качество которых побудило крупного британского издателя заключить с Райаниеми контракт на цикл из трех романов, основываясь лишь на нескольких страницах машинописного текста. Первый из этих романов, «Квантовый вор», вышел в 2010 году и получил широкое признание; второй, «Фрактальный принц», был опубликован двумя годами позже.
Фантастику Райаниеми называют «пост-Стросской»; она словно вобрала все вызовы и дилеммы, поставленные работами его предшественников, и объединила их с нетерпением перейти к следующим крупным вопросам. Но несмотря на интеллектуальную пиротехнику, повествования Райаниеми построены на почтенных, испытанных элементах: шантаже, мести, авантюрах, сказках «Тысячи и одной ночи». «Голос хозяина» дает ответы на вопросы, о которых многие современники Райаниеми даже не задумывались. Это рассказ о героическом псе и его приятельнице кошке.[59]
Голос хозяина
Перед концертом мы крадем голову Хозяина. Некрополь – темный лес бетонных грибов в синей антарктической ночи. Мы ежимся в пузыре служебного тумана на крутой южной стене нунатака, у ледяной долины.
Кошка умывается розовым язычком. От нее пахнет невообразимой уверенностью.
– Приготовься, – говорю я. – Мы не можем ждать всю ночь.
Кошка бросает на меня слегка оскорбленный взгляд и надевает броню. Ткань из квантовых точек обтягивает полосатое тело, словно живое масло. Кошка тихо урчит и испытывает алмазные когти на ледяном скалистом выступе. От звука у меня ноют зубы, а в желудке просыпаются бабочки с крыльями-бритвами. Я смотрю на яркий непроницаемый брандмауэр города мертвых. Моему ДР-зрению он кажется скованным северным сиянием.
Я решаю, что пора попросить Большого Пса подать голос. Лазер моего шлема выстреливает в индиговое небо наносекундную световую молитву: достаточно, чтобы передать один квантовый бит в Дикие Земли. Потом мы ждем. Мой хвост подергивается, в животе нарастает тихое рычание.
Точно по расписанию. Начинается дождь из красного фрактального кода. Зрение с дополненной реальностью отключается, не в силах обработать стремительный информационный поток, что обрушивается на брандмауэр некрополя подобно тропическому ливню. Скованное северное сияние моргает и гаснет.
– Давай! – кричу я кошке, охваченный первобытной радостью – радостью погони за Маленьким Животным из моих снов. – Вперед!
Кошка прыгает в пустоту. Крылья брони раскрываются, ловят ледяной ветер, и кошка летит вниз, словно ухмыляющийся китайский воздушный змей.
Теперь трудно вспомнить, с чего все началось. Тогда не было слов, только звуки и запахи: металл и соленая вода, мерное биение волн о понтоны. А в мире было три совершенных объекта: моя миска, Мяч и крепкая рука Хозяина на загривке.
Сейчас я знаю, что Место представляло собой старую нефтяную вышку, которую купил Хозяин. Когда мы приехали, там скверно пахло едкой нефтью и химикатами. Но там были потайные места, укромные уголки и щели. Была вертолетная площадка, где Хозяин играл со мной в мяч. Мяч много раз падал в море, однако боты Хозяина – маленькие металлические стрекозы – всегда доставали его, если мне это не удавалось.
Хозяин был богом. Когда он сердился, его голос хлестал невидимой плетью. Его запах был запахом бога и заполнял весь мир.
Когда он работал, я лаял на чаек или выслеживал кошку. Мы несколько раз дрались, и у меня на носу остался едва заметный шрам. Но постепенно между нами установилось взаимопонимание. Темные углы вышки принадлежали ей, а мне достались палуба и небо: мы были Аидом и Аполлоном царства Хозяина.
Однако по ночам, когда Хозяин смотрел старые фильмы или слушал записи на древнем дребезжащем граммофоне, мы вместе лежали у его ног. Иногда Хозяин пах одиночеством и позволял мне спать рядом с ним в маленькой каюте, свернувшись клубком в тепле и божественном запахе.
Тот мир был маленьким, но другого мы не знали.
Хозяин много работал, танцевал пальцами по клавиатуре на столе из красного дерева. И каждый вечер он отправлялся в Комнату – единственное место на вышке, куда меня не пускали.
Тогда мне начали сниться сны о Маленьком Животном. Я до сих пор помню его запах, манящий и непостижимый, неотразимый аромат закопанных костей и улепетывающих кроликов.
Во снах я гнался за ним по песчаному пляжу, по прекрасному следу из крохотных отпечатков лап, который извивался и уводил в высокую траву. Я никогда не выпускал Маленькое Животное из виду больше чем на секунду: его белый мех постоянно маячил на краю зрения.
Однажды оно заговорило со мной.
«Приходи, – сказало оно. – Приходи и учись».
Остров Маленького Животного был полон затерянных мест. Пещерных лабиринтов; линий на песке, которые превращались в слова, когда я смотрел на них; запахов, которые пели песни с пластинок Хозяина. Маленькое Животное учило меня, и я учился. Просыпаясь, я всякий раз чувствовал себя более живым. А потом я увидел, как кошка смотрит на пауков-ботов с новым осознанием, и понял, что по ночам она тоже посещала то место. Я начал понимать слова Хозяина. Звуки, которые прежде означали лишь злость или радость, превратились в слова моего бога. Он заметил это, улыбнулся и взъерошил мой мех. Он начал чаще беседовать с нами, со мной и с кошкой, долгими вечерами, когда море за окнами было черным, словно нефть, и вся вышка гудела колоколом под ударами волн. Голос Хозяина был темным, будто колодец, глубоким и мягким. Он говорил об острове, где был его дом, острове посреди огромного моря. Я чувствовал его горечь и тогда впервые понял, что за словами всегда кроются другие слова, невысказанные.
Кошка великолепно ловит восходящий поток, на долю секунды зависает в воздухе и вцепляется в стену башни. Когти усыпляют интеллектуальный бетон: этот код заставляет здание считать кошку птицей или осколком льда, принесенным ветром.
Кошка шипит и плюется. Наноботы-дисассемблеры из ее желудка липнут к стене и начинают проедать в ней круглую дыру. Ожидание мучительно. Кошка стопорит экзомускулатуру брони и спокойно висит на башне. В конце концов в стене образуется зияющее отверстие с неровными краями, и кошка проскальзывает внутрь. Мое сердце грохочет в груди, я переключаюсь с ДР-зрения на камеры в зрачках кошки. Она молнией проносится по вентиляционной шахте, словно акробат, ее сверхускоренные движения отрывисты, метаболизм работает на пределе. Мой хвост дергается. Мы идем, Хозяин. Идем.
В тот день, когда явился неправильный хозяин, я потерял Мяч.
Я искал везде. Я обнюхал каждый угол и даже рискнул проникнуть в темные коридоры кошачьего царства под палубой, но не нашел его. Наконец я проголодался и вернулся в каюту. И там было два хозяина. Четыре руки гладили мою спину. Два бога, истинный и ложный. Я залаял. Я не знал, что делать. Кошка посмотрела на меня с презрительной жалостью и потерлась о две пары ног.
– Успокойся, – сказал один из хозяев. – Успокойся. Теперь нас четверо.
В конце концов я научился их различать: к тому времени Маленькое Животное показало мне, как заглянуть за внешность и запахи. Хозяин, которого я помнил, был мужчиной средних лет, коренастым, с седеющими волосами. Новый хозяин был молодым, совсем мальчиком, стройным, с лицом херувима из красного дерева. Хозяин пытался убедить меня играть с новым хозяином, но я не хотел. Его запах был слишком знакомым, а все остальное – слишком чужим. Мысленно я звал его неправильным хозяином.
Два хозяина работали вместе, гуляли вместе и много разговаривали, используя слова, которых я не понимал. Меня мучила ревность. Однажды я даже укусил неправильного хозяина. В наказание меня оставили ночевать на палубе, хотя бушевал шторм, и я боялся грома. Кошка же, напротив, будто наслаждалась обществом неправильного хозяина, и я ненавидел ее за это.
Я помню первую ночь, когда хозяева повздорили.
– Зачем ты это сделал? – спросил неправильный хозяин.
– Ты знаешь, – ответил Хозяин. – Ты помнишь. – Его голос был мрачным. – Затем, что кто-то должен показать им, что мы принадлежим сами себе.
– Значит, я принадлежу тебе? – сказал неправильный хозяин. – Ты так считаешь?
– Конечно, нет, – возразил Хозяин. – Почему ты так говоришь?
– Потому что этот вывод очевиден. Ты использовал генетический алгоритм, чтобы сделать десять тысяч копий тебя, со случайными вариациями, и выбрал экземпляры, похожие на твоего идеального сына, которого ты мог бы полюбить. Ты подождал, пока машина не исчерпает свои ресурсы, а потом напечатал его. Сам знаешь, это незаконно. И тому есть причина.
– Множественники считают иначе. И вообще, это моя территория. Законы здесь устанавливаю я.
– Ты слишком много общался со множественниками. Они уже не люди.
– Ты говоришь совсем как пиар-боты «ВекТех».
– Я говорю как ты. Я озвучиваю твои сомнения. Ты уверен, что поступил правильно? Я не Пиноккио, а ты не Джеппетто.
Хозяин долго молчал.
– А что, если я Джеппетто? – наконец сказал он. – Может, нам нужны Джеппетто. Теперь никто не создает ничего нового, в том числе оживших деревянных кукол. Когда я был молод, мы все думали, что впереди нас ждет что-то чудесное. Бриллиантовые дети в небесах, механические ангелы. Чудеса. Но мы сдались незадолго до прихода голубой феи.
– Я не твое чудо.
– Нет, мое.
– Уж лучше бы ты сделал себе женщину, – резко произнес неправильный хозяин. – Было бы не так обидно.
Я не услышал удара, но почувствовал его. Неправильный хозяин вскрикнул, выбежал наружу и чуть не споткнулся об меня. Хозяин смотрел ему вслед. Его губы шевелились, но слов разобрать я не мог. Я хотел утешить его и тихо заскулил, но он даже не взглянул на меня, вернулся в каюту и запер дверь. Я царапался, но он не открыл, и тогда я отправился на палубу, снова искать Мяч.
Наконец кошка находит камеру Хозяина.
В ней полно голов. Они парят в воздухе, бестелесные, упрятанные в алмазные цилиндры. Башня выполняет команду, которую мы посылаем ее одурманенной нервной системе, и одна из колонн начинает мигать. Хозяин, Хозяин, тихо напеваю я, завидев холодное синее лицо под алмазом. Однако я знаю, что это не Хозяин. Пока нет.
Кошка вытягивает свой протез. Интеллектуальная поверхность лопается, словно мыльный пузырь.
– Осторожно, осторожно, – говорю я. Кошка злобно шипит, но подчиняется, обрызгивает голову защитными наноботами и аккуратно кладет в рюкзак с гелевой подкладкой.
Некрополь начинает просыпаться: ущерб, нанесенный небесным хакером, почти исправлен. Кошка стремительно несется к выходу. По сенсорной связи я чувствую стаккато ее сердца. Пора выключить свет. Мои глаза поляризуются до непроницаемо черного. Я поднимаю гауссов гранатомет, дивясь нежности привитых мне русских ладоней. Нажимаю спусковой крючок. Гранатомет едва вздрагивает, и небо перечеркивает белая полоса. Крошечный ядерный заряд, не больше декатонны, это даже не настоящая плутониевая боеголовка, а гафниевая микробомба. Но ее достаточно, чтобы на мгновение над городом мертвых зажглось маленькое солнце, достаточно для сфокусированного лазерного импульса, благодаря которому город на миг становится таким же мертвым, как и его обитатели.
Свет – белая вспышка, почти осязаемая в своей яркости; ущелье словно сделано из сияющей слоновой кости. Белый шум разъяренной кошкой шипит у меня в ушах.
Для меня запахи были не просто ощущениями – они были моей реальностью. Теперь я знаю, что это недалеко от истины: запахи представляют собой молекулы, частицы того, о чем рассказывают.
У неправильного хозяина был неправильный запах. Поначалу меня это сбивало с толку: почти божественный, но не совсем; запах падшего бога.
И в конце концов он пал.
Я спал на диване Хозяина, когда это случилось. Шарканье босых ног по ковру и тяжелое дыхание разбудили меня, вырвали из сна, в котором Маленькое Животное преподавало мне таблицу умножения.
Неправильный хозяин смотрел на меня.
– Хороший мальчик, – сказал он. – Ш-ш.
Читать бесплатно другие книги:
