Настоящая любовь Филиппе Берди Вишневская Данька

Часть 1. Всё сломано

Знаете, вас бы не позвали на похороны Лии Монтгомери. Церемония прощания прошла в маленькой церквушке, более чем скромно и в кругу только самых близких. Лия была женой профессора Филиппе Берди всего лишь год, но её похоронили в его семейном склепе.

День похорон выдался мрачным и серым. Из-за вьюги всё скрывалось в снежном вихре. Ветер пронизывал насквозь и задувал свечи. Никто не был готов к жуткому холоду снаружи, и горечи, леденящей душу, внутри. Все думали лишь о том, зачем маленькой Лие такой огромный гроб? И эти странные мысли о понятном и мирском нравились людям. Это отвлекало от самого страшного, от мыслей о собственной смерти. Филиппе же думал, что раз уж места хватило бы им двоим, – почему бы и ему не лечь рядом с женой.

Тело выдали только через две недели после смерти. К этому дню весь запас слёз иссяк. Никто не плакал и не устраивал истерик. Горе казалось таким выматывающим, иссушающим. Держаться Филиппе помогала лишь возможность в любой момент уйти вслед за женой, туда, в чёрное небытие, из которого нет возврата. У него есть выбор.

Вместо хора наняли дуэт, музыкантов грели только мечты о том, как они потратят гонорар. Девушка проникновенно пела “The Band Perry – If I Die Young”. Голос её не дрожал, несмотря на явно опрометчивое решение надеть тонкое пальтишко не по погоде. Скрипач замёрз так, что пальцы с трудом сжимали смычок. Игра получилась нервной, неровной.

Каждый думал о своих трагедиях. Хлоя вспомнила, как сестра выбрала эту песню, ещё задолго до своей смерти.

* * *

В тот день Лия вернулась домой, после похорон лучшей подруги.

– Они не выполнили её просьбу, они не стали! – в её голосе было много боли, но злости больше во сто крат. Насмотревшись, как это делают в фильмах, Лия снесла всё со стола. Резко, обеими руками, но получилось не столь эффектно, сколь громко, неуместно и наигранно. Это разозлило её ещё больше. Девушка беспомощно взревела и закашлялась. – Последней волей Роуз было, чтобы на похоронах не плакали, а танцевали и включили правильную музыку. Она не хотела, чтобы мы грустили. Мечтала уйти под ту самую песню. Понимаешь? А её бабушка всё испортила! – Лия взяла сестру за руку и попросила: – Но ты ведь сделаешь это для меня? Когда умру, поставят, что я попрошу? Пообещай!

Хлоя тогда согласилась, не стала переубеждать, что младшенькой уготована долгая жизнь, и не стоит думать о смерти, а лишь крепко обняла. Лия заплакала, но уже от облегчения – её наконец-то услышали.

* * *

“Видишь, сестрёнка, я сдержала своё обещание”, – думала Хлоя, вспоминая тот день.

После выступления священнослужитель степенно произнёс прощальную речь. Внимательно слушали только дети Хлои, для которых смерть была диковинным явлением, никак не связанным с ними или жизнью в целом. Простите им это. Малышам было всего три года, но вели они себя хорошо: не баловались и стояли прямо, выпрямив спину, как их учила бабушка.

Софи робко взяла Филиппе за руку, он почувствовал тепло.

«А у меня руки всегда были холодными, а сердце горячим», – услышал он голос Лии, своей мёртвой жены.

Профессор опустил голову и зажмурился, больше не мог смотреть на закрытый гроб, представлять, что там она, его единственная любовь. Он мечтал: «Вот стоит лишь открыть глаза, и всё окажется сном. Раз-два-три, ну, пожалуйста! Я буду лучше, прощу всем долги, стану помогать животным. Я сделаю всё! Ну же, что там ещё нужно пообещать?!»

Но чуда не произошло. Филиппе нехотя открыл глаза и медленно огляделся вокруг. Смотреть на сестру жены невыносимо, так же, как и отвести взгляд. Лия и Хлоя были слишком похожи: такие же тёмно-русые волосы, карие глаза, пушистые ресницы, пухлые губы. Вот только у Хлои уже появились морщинки, которые выдавали возраст.

«Такой ты могла стать через пять лет, если б только была жива, – он посмотрел на близнецов, которых одели слишком тепло. Племянники были похожи на маленьких плюшевых мишек. – Такими могли быть наши дети, если б только…»

Поодаль стояли лучшие друзья, с которыми они вместе преподавали в университете. Филиппе услышал комментарии мёртвой жены: "Смотри, Марго похожа на панду, и неспроста вцепилась в Ричарда так крепко. Мне кажется, эти двое что-то от нас скрывают, – Лия переключилась на Тима: – Даже на похоронах умудряется выглядеть как фотомодель. Как думаешь, он приударит за певицей?"

Профессор сделал глубокий вдох и опустил голову. Когда спросили, не подготовил ли кто-нибудь поминальную речь, все промолчали. Даже Тим, который всегда находил нужные слова – и тот предпочёл воздержаться. Холод сковывал не только тела, но и души. Силы были на исходе. Филиппе шепнул сестре: «Пусть отнесут в склеп. Отпустите тело». Так и сказал «отпустите тело», вместо «опустите». Душу отпускать не собирался, да и в склепе не опускают гроб. Сам, не извинившись, вышел на улицу. Захотелось курить, и воспоминание пришло как по заказу. Оно ждало этого дня и пришлось как нельзя кстати.

* * *

Это случилось в день похорон родителей. Все разошлись, и Филиппе курил прямо на кухне. Кто ему запретит? Мать? Отец? Пусть для начала воскреснут. Бабушка, которая неожиданно проснулась среди ночи, не испугала его. Она подошла к нему и забрала сигарету. Он ждал нагоняя, но был готов отстаивать свои права на взрослую жизнь.

«Не стоит курить постоянно, – бабушка затянулась. – Не носи с собой этой гадости, не захламляй лёгкие, но на моих похоронах разрешаю выкурить даже две».

Тогда Филиппе заплакал как ребёнок, надрывно и чисто. Понял, что для того, чтобы стать взрослым, ему нужно ещё подрасти. После похорон бабушки выкурил целую пачку. Его потом долго мутило с непривычки, к табаку больше и не думал прикасаться. До сегодняшнего дня.

* * *

Чувство вины сдавило грудь, лёгкие, казалось, перестали слушаться. Филиппе пытался сосредоточиться на дыхании, но становилось только хуже, проще было перестать сопротивляться. Сердце же, напротив, билось слишком быстро. Здравствуй, паническая атака, первая в череде грядущих. Он думал лишь о нереальности происходящего. В его голове крутилось навязчивое: «Её нет, её нет, и не будет». Резкий порыв ветра был похож на пощёчину, возвращающую в реальность. Снег всё ещё шёл, но теперь хлопья падали медленно, безмятежно. Профессор почувствовал на себе тяжёлый взгляд, вдали, около могил увидел девушку. Худая, во всём чёрном, лицо спрятано за вуалью, не разглядеть.

Филиппе поёжился: «Может, это смерть пришла посмотреть, какую красоту забрала? Или уже за мной?» Его, наконец, отпустило, дыхание вернулось в норму, приступа будто и не было вовсе. Тень показалась знакомой. Он хотел помахать ей, но не успел.

* * *

– Филиппе, – отвлекла Софи, – ваши друзья уезжают сегодня на конференцию, поэтому будут только родственники. Карла и Хлоя вместе с Питером уже поехали ко мне. Не волнуйся, я всё подготовила.

– Зачем я им? – Филиппе задавал вопрос больше самому себе. – Не понимаю, почему они всё ещё хотят меня видеть?

– Чтобы ты рассказал, как любил её, – ответила сестра, когда они уже сели в его машину. – Все поделятся, как им больно, и станет легче. Именно так и бывает, неужели ты забыл?

– Рассказать? Разве это можно рассказать?! – взорвался он. – Софи, лучше бы им оставить меня в покое. Я видел, как она умирала. Лия страдала, мучилась, ей было так больно, что её глаза… – у него выступили слёзы, но говорить брат стал ещё жёстче и быстрее: – Она держала меня за руку до последнего вздоха. Жизнь уходила из неё, но единственное, что я мог сделать – просто быть рядом. И ничего больше. Лучше бы это был я. Лучше бы я умер вместо неё или вместе с ней! – Софи не отвечала, и он продолжил свою тираду: – А ты хочешь, чтобы я говорил о любви?! Разве они хотят услышать, что их дочь и сестра умерла из-за какого-то идиота, который, видите ли, любил её, что пожалейте и его заодно. Ему ведь тоже ой, как нелегко. Это всё бред! – он ударил по рулю и сработал гудок.

Стайка птиц взметнулась в небо. Филиппе понял, что они с сестрой едут уже давно, вот только он не помнит, как выехал с кладбища. Софи тоже вздрогнула, потом нахмурилась.

– Останови машину, я поведу, – приказала она, но первой выходить не стала. Вдруг брат уедет без неё?

– С какой стати? – запротестовал Филиппе. Софи толкнула его в плечо, и по взгляду было понятно, что шутить она не намерена. – Права-то у тебя хоть есть?

– Уже три года, – сестра снова больно его ударила. – Мало ли что ты не хочешь, делай, как я говорю, – появились властные нотки совсем как у мамы.

– И когда ты так выросла? – недоумённо шептал профессор, пока они менялись местами. Машина плавно тронулась с места. Тишина была такой гнетущей, что он не выдержал и сорвался: – Куда мы едем? Мы проехали поворот. Говорил же я, что ни черта ты не умеешь! – Филиппе злился: “Хочу в наш бар, выпить, а не заблудиться в лесу. Хотя если мы заблудимся и умрём, я быстрее попаду к Лие”.

– Заткнись! – прошипела Софи. – Знаешь, то, что ты старше меня и учёный, не даёт тебе права издеваться надо мной. Мы едем из города, а вот вернёмся ли, зависит от тебя.

– В этом какой-то сакральный смысл? – возмутился брат. – Один из ритуалов? Как справиться с болью за десять шагов? Опять твоя идиотская психология, социология, хренология или другая псевдонаука? Хочешь отвезти меня в домик родителей, чтобы я вспомнил, что и тебе когда-то было плохо?

Он угадал и бил по самому больному, ведь изначально план был именно таким. Софи на секунду побледнела, а потом её обожгло изнутри. Она резко нажала на тормоза. Их сильно тряхнуло. Филиппе не успел ничего сказать, а сестра уже прибавила газу. Стрелка спидометра двигалась быстро, перескакивая отметки. Деревья замелькали, а потом и вовсе начали сливаться в одну сплошную. Машина рычала, ей нравилось, что она наконец-то сможет показать, на что способна.

– Ты свихнулась?! Хочешь погибнуть? – он вцепился в сиденье, голова закружилась.

Филиппе никому не говорил, что купил большой и надёжный автомобиль не для того, чтобы гонять и красоваться, а лишь в целях безопасности. Если произойдёт авария, будет больше шансов выжить. У других меньше, а у него больше – плевал он на них. Не хотел умереть как родители в искорёженной консервной банке, из-за какой-то нелепой случайности. Боялся и почти всё время ходил пешком, а машина пылилась в гараже. Сейчас он думал: “Неужели настолько важно, как я уйду? Пусть себе гонит со всей дури. Но если её не остановить, она тоже умрёт”. Воздуха снова не хватало. Адреналин. Он чувствовал его всем телом. Не то чувство лёгкого страха, что испытываешь, катаясь на аттракционах, а дыхание смерти. Рубашка неприятно прилипла к телу. Сердце сжимали невидимые стальные прутья, и оно начало трепыхаться как бабочка быстро, хаотично.

– Всё ещё хочешь умереть? – Софи выглядела безумной.

– Уж точно не так, – побледнел Филиппе.

– Тогда как? – она немного отпустила педаль. Девушка не боялась скорости. Потерять брата – только это пугало. Если оставить всё как есть, старуха с косой очень скоро появится вновь.

– Что “как”? – уточнил профессор.

– Как ты хочешь умереть? – спросила сестра.

– Останови, – попросил он скорее жалобно, чем требовательно, – прошу тебя. Останови! Мы же разобьёмся!

Софи его слышала. О да, она прекрасно его слышала. Но вжала педаль ещё сильнее. Их тряхнуло на кочке. Казалось, что ещё чуть-чуть, и они вылетят на обочину. “Мы погибнем как родители”, – боялся Филиппе.

– Давай вместе? – предложила Софи. – Питеру будет меньше забот, все будут его жалеть. Помогут, утешат, соберут денег. Как нам тогда, помнишь?

– Ты чокнутая! – испуганно выкрикнул брат. – Это не шутки! Не игра! С чего ты решила, что я хочу умереть?

– У меня есть доступ к твоим расходам, – объяснила она. – Я наведалась в аптеку, но дёрганый старикашка не хотел говорить, что именно ты купил. Тогда пришлось рассказать, что недавно мой брат потерял жену и склонен к суициду. Пригрозила, что если ты умрёшь от их лекарства, я вернусь, но уже вместе с копами. Он испугался и всё припомнил. Вот только откуда у тебя рецепт на снотворное? – машина ревела, поворот за поворотом. Софи сбавляла скорость, рядом с редкими встречными, и снова нажимала на газ, когда впереди была лишь пустынная прямая.

– Чего ты хочешь от меня? – злился Филиппе. – Неужели непонятно, что я не сплю после того, что видел и пережил?

– Что я хочу? Что я хочу?! Ох, братец, как же я тебя ненавижу, – голос её стал жёстким, незнакомым.

– Да за что? – искренне не понимал он.

– Ты мой самый близкий человек, как я без тебя? – спросила Софи.

– Но как же Питер? Ты же любишь его? – это не подействовало, Филиппе старался говорить, как можно спокойнее: – Хорошо, я останусь, – он чувствовал себя сапёром, но какой провод резать, и поможет ли? “Да уж, никакая это не терапия. Она настроена решительно. Раз спасти не получается, мы разобьёмся. Мы и правда, сейчас разобьёмся!”

– Поклянись честью Лии, – выдвинула своё условие Софи.

– Почему не твоим здоровьем или памятью матери? – брат пытался отшутиться и перевести тему.

– Жена была тебе ближе всех, – она снова била в цель.

– Я клянусь, клянусь честью Лии, что не покончу с собой. Я останусь, пожалуйста, остановись! – умолял Филиппе.

– Попробуй убедительнее!

Он решился открыть глаза. Где-то впереди мелькнула тень и вот вдалеке стоит Лия, в малахитовом платье, как в самых банальных ужастиках – красивая и живая.

– Стой! Тормози! – закричал брат. – Мы же убьём её!

Скрип тормозов стал самым прекрасным звуком. Филиппе был так собран и напряжён, неподвижен, что казалось, даже не моргнул. В ушах зазвенело, голову закружило: “Лия… Ты жива, Лия? Чёрт, где эта проклятая ручка!” Наконец открыл дверь, но ноги не слушались, и он выпал на дорогу.

– Филиппе? – позвала Софи.

– Всё в порядке, я в порядке, – поспешно заверил брат, медленно поднялся, и обошёл машину, аккуратно опираясь на неё руками.

Профессор осознавал, что ему всё привиделось, и Лии здесь нет. В паре сантиметров от капота сидела грязная собака, смотрела на него огромными карими глазами и, кажется, никуда не собиралась уходить. Не убежала, не испугалась огромного куска металла, который летел на неё с бешеной скоростью. Огляделся вокруг – никого. Только лохматое животное само как призрак. Небольшая, похожая на породистую болонку. Шерсть видимо белая, но под таким слоем грязи не разобрать. “Откуда она в этом лесу? Худая, одинокая и грязная”, – подумал он и сел рядом. Животное не стало огрызаться, не отстранилось, а наоборот прижалось к нему.

– Что там? – крикнула Софи. – Мы никого не убили? Филиппе? Филиппе! – он не отвечал, и ей пришлось, превозмогая боль, выйти из машины. – Как ты успел заметить? Филиппе! Филиппе!

– Возьмём её с собой! – брат пытался перекричать звон в ушах.

– Да что с тобой? Не ударился? – девушка внимательно осмотрела его голову, но не нашла никаких повреждений.

– Разве ты не видишь, как она смотрит? – он продолжил уже тише: – это сучка или кобель?

– Может, она живёт где-то поблизости, – предположила Софи, оглядываясь.

– Нет, она очень худая и дрожит от холода, – заметил Филиппе, сестра молчала. – Да как ты можешь быть такой чёрствой. Она же умрёт здесь!

Софи вздрогнула: “Сам намеревался умереть, но почему-то решил спасать других. Но он прав, если оставить её здесь, малышка погибнет”.

– Ну, здравствуй, – ласково обратилась она к животному. Та, конечно, ничего не ответила, даже не тявкнула. Тогда девушка присела на корточки и присмотрелась повнимательнее. Издалека не заметно, но собака была слишком худа, шерсть скрывала впалые бока. – Ты пойдёшь с нами? Мы накормим тебя и себя заодно, – поняла, что и сама сильно проголодалась. Последние три дня Софи практически ничего не ела, потому что погрузилась в расследование, подготовку к похоронам, проверяла свои догадки о суицидальных мыслях брата, и на еду не оставалось ни времени, ни сил. Она заметила у собаки потрёпанный ошейник, впивавшийся в худую шею, и как можно аккуратнее сняла его. На обратной стороне была надпись “Тесси” или “Лесси”. Бедняжку потеряли или выбросили ещё щенком. – Ну что, Тесси, пойдём домой.

Собака в ответ кивнула, а может, просто устала держать голову. Филиппе подхватил её и понёс в машину – та была лёгкой, почти невесомой.

“Поблизости нет домов, кругом лес. Сколько же она пробыла здесь? – он расстелил своё пальто на заднем сиденье и бережно уложил на него собаку. – Нельзя рассказывать, что видел Лию, что слышу её. Нельзя сейчас, нельзя…”

– Что, если она болеет бешенством, укусит тебя и придётся ставить уколы? – волновалась Софи, пока заводила машину. – Ты хоть представляешь, что можно умереть от асфиксии?

– Значит, не судьба, – а сам подумал: “Или как раз судьба”.

Софи больше не гнала и заехала за кормом. Она переживала, как оставит Филиппе одного, пока пойдёт в магазин, но брат уснул, крепко прижимая собаку.

– Ты уверена, что мне нужно идти? – спросил Филиппе, когда они приехали к Софи домой. Он хотел как можно скорее напиться и уснуть, желательно не просыпаясь. Вот только его, как и Гамлета, мучил один и тот же вопрос: «Какие сны приснятся в смертном сне?»

– Давай пока оставим её в гараже или подвале? Собака будет отвлекать и может испортить новую мебель. Запачкает или, что ещё хуже, погрызёт, – Софи прищурилась и недовольно посмотрела на брата, а потом на собаку. Тесси хотела попросить не оставлять её одну, но на лай по-прежнему не хватало сил. Она лишь грустно вздохнула. Устоять было невозможно.

– Давай я возмещу, если она что-то испортит? – предложил Филиппе.

– Договорились, – смягчилась Софи и перестала хмуриться. – Тогда первым делом помой её. Потому что эти грязные лапы не будут ходить по моему чистому паркету и уж тем более не коснутся ковра в гостиной.

* * *

– Тише, тише, я не причиню тебе вреда, – профессор был рад, что можно немного прийти в себя и отвлечься, пока остальные накрывают на стол. Поставил собаку в большую ванну и ласково погладил. Бережно поливая Тесси из душа, отрегулировал температуру воды. Другой рукой достал шампунь. Легко открыл его, вылил на мокрую шерсть и стал растирать. Эти простые действия успокаивали. Он не переоделся. Рукава пиджака намокли, вода и грязь попали на брюки. Филиппе хотел поскорее навсегда избавиться от свадебного костюма: “Я был так счастлив, надевая его в тот день. Зачем надел его сегодня? Порадовать её? Вот идиот”.

– У вас там всё в порядке? Или мне помочь? – поинтересовалась Софи, но заходить не стала.

– Ничего не нужно, мы сами, – отозвался Филиппе. Тесси немного напряглась из-за того, что он повысил голос. Передняя лапа задрожала – собака, словно устала стоять. Он погладил её, чтобы успокоить.

– Все садятся за стол. Поторопись, пожалуйста, – попросила сестра.

Он обнял Тесси и вспомнил их с женой давний ночной разговор по душам.

* * *

– Может, заведём кошку? – предложила Лия.

– Собаку? Детей? – шутливо отозвался он.

– Скажи мне, каким отцом ты собираешься быть? Понимаешь, я хочу прожить это по-настоящему, – она стала слишком серьёзной. – Быть рядом с ребёнком, воспитывать и принимать. Не беспокоиться, что он рушит мою карьеру. Стать ему другом. Не спихивать на нянек, без крайней нужды. Не для галочки. Не хочу потом обнаружить, что совсем не знаю его. Прочувствовать каждый момент становления, направлять, оберегать и отпустить с лёгким сердцем, когда придёт время.

– Я хочу также, – Филиппе обнял жену. – Только прошу, давай у нас будет один ребёнок? Ты сама знаешь, что любовь родителей не всегда делится поровну.

– А может и никогда.

* * *

“У нас уже не будет детей, – думал профессор сейчас, – ни одного, ни даже двух. Ни одного. Никогда”.

Стало адски холодно, и он услышал: «Папочка, спаси нас!»

Собака тявкнула и вывела его из транса. Филиппе схватил большое полотенце и накинул на мокрую Тесси, которая не сдвинулась с места, пока её не вытерли насухо. Потом попыталась отряхнуться, но только вяло повела ушами и медленно вышла из ванной, тихонько цокая когтями.

– Филиппе! – настойчиво позвала сестра.

– Да иду я уже, иду!

Софи перехватила брата в коридоре – мокрого, грязного и взъерошенного. Молча отвела его в спальню и выдала чистую одежду Питера – длинную чёрную водолазку и старые потёртые джинсы. “Филиппе теперь напоминает Стива Джобса, не хватает только очков и седины. Хотя… – приглядевшись, она увидела парочку седых прядей. – Как я раньше не заметила? Не заметила, что брат за эти две недели постарел на годы”.

В гостиной от ароматов кружило голову. Софи вместе с Карлой и Хлоей приготовили всё ещё до поездки на кладбище. Лия редко кулинарила, зато частенько вспоминала мамину стряпню. “Всё так странно, так не сочетаемо, – Филиппе привык, что на поминках всегда отвратительная еда, – горе, слёзы и эта сочная куриная кесадилья, лазанья. Как сюда могла зайти грусть? За что?” Все молча помогали друг другу накладывать еду, общаясь только кивками, короткими фразами. Он не просто вспомнил – увидел, как кинофильм перед глазами, тот нелепый случай.

* * *

Жена кружилась вокруг схем, держа в руке кружку. Филиппе подошёл сзади, хотел обнять её. Она не ожидала и всё расплескала. Пятно расплылось на бумаге, немного размыв чернила.

– Вот изобретём мы Машину Времени, я вернусь в этот самый момент и успею уклониться, – пообещала Лия, уверенная в их успехе.

– Я вернусь раньше и отучу тебя пить кофе за работой, – подначивал профессор, и тут же принял кофейный душ. Хорошо, что напиток был чуть тёплым.

Лия обиделась – она считала, что манера пить на ходу, жить с кружкой в руках, делает её особенной. Так и было, ей всё это шло, даже излишняя эмоциональность и взбалмошность.

* * *

Наконец, мать Лии начала беседу, заставив его отвлечься от воспоминаний.

– На десерт я приготовила лимонный пирог. Дочка очень его любила, – последнюю фразу Карла произнесла по-итальянски.

Тут всё было так, как любила Лия – только близкие, вкусная еда и пластинка Эллы Фицджеральд. Карла не собиралась плакать, ей не впервой терять близкого человека. Не то что бы такое примиряет с болью, но, прочувствовав однажды, понимаешь, что как бы ни было плохо – это проходит. Самое страшное – это действительно тоже пройдёт. Хлоя положила свою руку поверх руки матери, чтобы унять её дрожь. Жест был по-семейному милый и трогательный. Филиппе вновь ощутил одиночество, оно становилось осязаемым.

Софи вспомнила, как бабушка подошла к ней на похоронах родителей.

* * *

«Милая, ты ведь знаешь, что не стоит плакать понапрасну, – бабушка обняла её. – Когда я умру, пусть твой платочек останется сухим. Хочу, чтобы все смотрели на вас и думали: “Какие у неё сильные внуки”. Ты же знаешь, самые честные слёзы – те, что пролиты в одиночестве».

Софи услышала её. Подросла и стала сильной. На похоронах бабушки они с братом держались достойно её памяти, как она того и хотела.

* * *

– Можно я расскажу? – Карла обратилась к Филиппе. – Прости мне мою сентиментальность, но у нас в семье принято делиться воспоминаниями об ушедших, чтобы почтить их память. Понимаю, что тебе тяжело, но позволь мне. Лия, как и все в нашей семье, занималась вокалом, рисованием и танцами. А потом неожиданно увлеклась физикой. Думали ненадолго, не верили, что это всерьёз, но ошиблись, – Карла неспешно пригубила вино, переводя дыхание. – Всё началось с того, что дочка наткнулась на видео с твоим выступлением о каких-то материях или материалах. Прости, не запомнила. Там было ужасное качество и звук, но она всё пересматривала и пересматривала его раз за разом. Потом взялась за энциклопедию, что была дома, затем начала искать статьи в Сети. У нас тогда частенько были перебои с электричеством, медленный интернет, то и дело пропадал. Но ей это всё было важно и интересно. Лия слишком много сидела за компьютером и книжками, меня это беспокоило, – и неожиданно замолчала.

– Помнишь, как ругала её, что она начнёт носить очки раньше тебя? – подхватила Хлоя. – Мы никак не могли понять, что же она там ищет? Она лишь отмахивалась. Лия отвечала, что изучает, познаёт, станет великим учёным и обязательно сделает какое-нибудь значимое открытие. А вот мы только и умеем, что красиво петь. Я не обижаюсь, – и тут же исправилась: – не обижалась.

– Не обижались, хоть и считали её поведение немного странным, – добавила Карла. – Лия отличалась от нас, пошла в отца.

– О, да, – согласилась Хлоя, – они с папой всё спорили об устройстве Вселенной, чёрных дырах. Сейчас, наверное, встретились там и продолжили свои беседы.

– Я лишь надеялась, чтобы это было во благо, – вздохнула Карла. – Она рассказывала об этом? Что именно ты её вдохновил?

– Нет. Наверное, считала, что могу возгордиться, – Филиппе не знал об этом.

– Так бы и произошло, – подтвердила Карла. – Моя дочь восхищалась тобой.

“Восхищалась мной, а я подвёл её, – злился он. – Всё это не пошло ей во благо, она мертва! Её не будет! Никогда! И это моя вина”.

Весь вечер вспоминали о Лие – грустное, весёлое, порой слишком личное. Филиппе осознал, что за эти четыре года даже толком не узнал, какой была его жена. Сердце щемило: “У меня теперь нет никого ближе её родных, зря я боялся их. Только они понимают, как больно её потерять”. Следствие уже началось, и скоро его должны были вызвать на очередной допрос. Больше всего ему не хотелось снова и снова рассказывать о том, как всё произошло. О том, что он, кажется, убил её. Но Карла и Хлоя не укоряли его, не пытались выяснить, как всё произошло. Они разделили с ним эту боль и уехали в отель около полуночи.

Профессор же был слишком вымотан и пьян, чтобы ехать домой, и ему постелили в комнате для гостей. Он неожиданно обнял Питера, прошептал: «Спасибо», и отстранился лишь, когда почувствовал, что его слёзы намочили чужую рубашку. Уходя, Питер погасил свет, но на всякий случай оставил дверь приоткрытой. Алкоголь подействовал. Филиппе уснул, не увидев её лица.

Филиппе проснулся около полудня. Вставать не хотелось, но голод напомнил ему, что пора уже выходить из своего логова. Спустился вниз и нашёл Софи на кухне. Сестра читала газету.

– Разве в наше время ещё кто-то читает? Я думал, что все утыкаются в телефоны, – профессор старался, чтобы в его голосе звучало больше иронии, чем горечи.

– Только если пишет твой муж. Питер, кстати, выгулял найдёныша. Решил, что нам стоит выспаться, – Софи отложила газету. – Как насчёт яичницы с беконом? Или завтрак чемпиона – хлопья с молоком?

– А если я соглашусь на всё сразу? – он сам удивился такому аппетиту.

Сестра кивнула, она находила это хорошим знаком. Филиппе всё зевал, да потирал глаза. Стоило умыться, но взглянуть на себя было выше его сил. Потёр лицо руками, зацепился за колючую бороду, размял плечи, спину. Всё тело ломило.

– Пойдём лучше к камину, – Софи поставила еду на поднос. – Сегодня опять этот жуткий холод.

Шторы в гостиной плотно задёрнуты. В полумраке можно скрыться от реальности, от внешнего мира и создать собственный. Филиппе провёл рукой по мягкому бежевому дивану, за который вчера переживала сестра. Заметил, как много книг в дубовом шкафу. Было тут что-то манящее и волшебное.

“Питер всегда мечтал о большой библиотеке, Софи о камине, – думал он. – Их мечты осуществились. То, о чём мечтали мы с Лией, уже никогда не сбудется. Не будет ни вечного двигателя, ни наших детей. Хотя нет, кое-что всё же успело исполниться прямо перед её смертью”.

Лия мечтала надеть на их годовщину своё любимое платье. Каждый день примеряла его, но упрямая молния не желала ползти наверх. Жена села на диету, а он всё шутил про её отменный аппетит и любовь к трём «п» – пицце, пасте и паэлье. Но она отчаянно стремилась к своим идеалам и преуспела. Филиппе встряхнул головой, чтобы вернуться в реальность. Знал, что не вытрясти из себя все эти грустные мысли, но попытался сделать вид, чтобы не расстраивать сестру. Софи забралась в кресло и устроилась поудобнее. Брат выбрал диван. Поленья потрескивали, от камина шло расслабляющее тепло.

– Помнишь, как бабушка читала нам сказки? – она меланхолично улыбнулась. – Никогда не укладывала нас, мы ложились сами. У неё был такой низкий, скрипучий голос. Она говорила, что виноваты частые простуды, но, кажется, ответ крылся в баночке из-под специй.

– С кубинскими сигарами, – добавил Филиппе.

– Бабушке, не было и шестидесяти, а тогда казалось, что это беспросветная старость, – вспоминала Софи. – Что уж и говорить, я думала, когда мне стукнет восемнадцать, буду взрослой, серьёзной. Но разве умный человек станет пить четыре шота текилы на голодный желудок накануне сложного экзамена?

– Сдала? – он уминал завтрак, стараясь не запачкать всё вокруг, но глотал жадно.

– Да, а самое забавное, что на отлично, – похвасталась сестра. – Я пришла в ужасном состоянии. Без косметики, с огромными синяками под глазами. Думала, не стоит идти. Но преподавателем был суровый мужчина. Как и все, считал свой предмет самым главным.

– О да, мы такие, – он вспомнил про университет, и стало тоскливо.

Профессор обожал свою работу. Каждый раз, когда начинал читать первую лекцию новому потоку – это был вызов. Студенты нехотя слушали, кто-то лениво записывал, другие откровенно зевали. Но вскоре разговоры прекращались, а ручки и телефоны откладывались в сторону. Потому что это было настоящее шоу! Он жонглировал словами как горящими факелами. Филиппе легко их очаровывал, а потом вёл за собой, освещая сложный путь в науку.

– Так вот, из-за бессонной ночи меня сморило, – продолжила Софи. – Проснулась, когда все ушли. Преподаватель сидел за столом и проверял работы. Он поставил мне отлично, решил, что раз я так сладко сплю, значит всё знаю.

– Ты не рассказывала об этом, – заметил Филиппе.

– Как получилось, что, когда умерли родители, мы были близки, а после смерти бабушки нас развело? – она всё же решилась спросить.

– Прости меня, – брат задумался. – Я был молод и заносчив. Весь мир лежал у моих ног, не хотелось, чтобы хоть что-то тянуло назад. Общение с тобой делало меня мягким и домашним. Ты была моим якорем.

– Якорем? – удивилась Софи.

– Или лучше сказать причалом, – Филиппе тяжело вздохнул и понял, что метафора хоть и звучит пафосно, но верно отражает суть. – Да, я знал, что могу вернуться в любой момент, и меня примут. Я задумывался о нашей семье, когда видел тебя. О том, как мало от неё осталось.

– Мне было очень тяжело, когда ты отдалился, – сегодня откровения давались ей легко. – Если брать твоё сравнение, как причал я пустовала, заполняла пространство не теми людьми. Это плохо повлияло на меня. Сложно сохранять благоразумие, когда некому приглядеть за тобой. Сам понимаешь, что не от большого ума я напилась в годовщину смерти родителей.

Правда больно резанула обоих. Профессор переживал: “Я тогда оставил её одну, это могло привести к беде, и вот я снова подумываю уйти”.

– Но, к счастью, я встретила Питера, – улыбнулась она.

– Он всегда казался мне Питером Пеном, – признался брат. – Маленький мальчик, который носится со своими буковками, премиями, бесконечными журналами. Всегда в джинсах и странных кардиганах. До сих пор гадаю: с диоптриями ли его очки или для образа?

– Судил по обложке? – усмехнулась Софи.

– Боялся, что он инфантилен и совершенно тебе не подходит, но был не прав. Потом случилось это… – Филиппе хотел сказать несчастный случай, но передумал. – Я наблюдал за ним. Питер сразу стал серьёзнее, отложил дела, чтобы оберегать тебя. При нём всегда был горячий напиток, что-то сладкое и носовой платок. Все эти две ужасные недели. У него будто включился режим «настоящий мужчина», – но не стал добавлять, что окончательно понял это вчера, рыдая на его плече.

– Я очень люблю тебя. Не уходи, прошу тебя, ради меня. Пожалуйста, ради меня, – Софи пересела на диван и обняла брата.

Он посмотрел на Тесси, малышка лежала на коврике недалеко от огня. После того как собаку помыли, шёрстка стала чуть белее. Тут было тепло и хорошо. Но как тирамису пропитывают коньяком, так и этот уютный январский день слой за слоем пропитан болью, горечью, сожалением. Невозможно было сбежать от этого. Только прожить максимально достойно и не ранить чувства сестры. Филиппе обнял её в ответ и попытался не думать про таблетки, которые лежали во внутреннем кармане его пиджака.

На следующий день профессор отправился на повторный допрос. Он решил, что стоит пойти самому, пока за ним не приехали. Зачем давать соседям лишние поводы для сплетен? Шёл и вспоминал, как его мучили одними и теми же вопросами, как не отдавали тело. “Хочу ли я знать правду, от чего именно она умерла?” – думал он.

В участке было шумновато, каждый занят своим делом. Работа кипела, но без той суеты, как показывают в фильмах. Усталые лица перед мониторами просматривали базы данных, кто-то изучал бумаги или разговаривал по телефону. Филиппе заметил молоденькую девушку, которая походила на Софи, и решился подойти к ней.

– Простите, меня зовут Филиппе Берди, – представился он и продолжил: – Я муж Лии Монтгомери. Мне сказали, что могут быть какие-то вопросы, когда придут результаты экспертизы.

– Ох, Берди, – девушка смущённо опустила взгляд, нахмурилась.

«Ох, Берди», – передразнила Лия.

Прочитать эту эмоцию несложно. Жалость – вот, что неприятнее боли. Это не сочувствие в полной мере. Чужим людям неловко, грустно, но одновременно они рады тому, что это произошло не с ними.

– Пройдёмте. Я сейчас позову того, кто занимается вашим делом. Может, кофе? – предложила Луиза. – Не самый лучший, но если добавить сливки и сахар, получается вполне сносно.

– Да, спасибо. Не откажусь, – Филиппе старался вести себя расслабленно. Не хотелось привлекать внимание.

«Какая она милая, да? – ревниво прошептала Лия. – Может, кофе?»

Он старался не реагировать на комментарии мёртвой жены. Луиза заботливо сделала ему напиток и подала поцарапанную кружку ярко-зелёного цвета. Профессор не знал, что девушка не всегда так мила и не каждому наливает кофе. Она почти разучилась сопереживать, но случай Филиппе отчего-то тронул её. Кружка была знаком для всех остальных – с этим человеком нужно быть помягче, её прозвали «горечь-и-боль».

Наконец, к Филиппе подошёл мужчина.

“Если не перестанешь хмуриться, у тебя появятся такие же морщины”, – шепнула Лия.

– Здравствуйте, вы Филиппе Берди? Меня зовут Джордж Карлмайкл, пройдёмте со мной, – он обратил внимание на кружку и нахмурился. – Кофе можете взять с собой, – Джордж знал, что нельзя разлучать человека с горячим напитком, когда тот расстроен.

Небольшой коридор, один поворот направо, один налево и вот они оказались в маленькой комнате. Здесь было неуютно. Голые обшарпанные стены, на которых виднелись выбоины, будто кто-то колотил о них кулаками в припадке. Филиппе боялся, что на него направят лампу или сразу предъявят обвинение в убийстве.

– Понимаю, на вас многое свалилось, – начал Джордж, и тут же стал растворяться, голос его звучал, словно через дымку. – После смерти жены… подозреваемый. Не хотелось… в огонь, но всё принимает серьёзный… мы получили новые… по вскрытию. Вы в курсе, что ваша жена была беременна? – и, не дождавшись ответа, продолжил, – точный срок… не удалось, примерно… может быть… в связи с этим это… убийство… и нам поручено… мать и плод. Советую вам собрать… на мои вопросы… в ваших же интересах.

“Беременна?” – у Филиппе зазвенело в ушах, как тогда лесу. Он не слышал, не понимал, что ему говорят.

«У нас мог быть ребёнок», – объяснила ему Лия.

Воздуха снова не хватало. Филиппе погружался всё глубже и глубже. Звон исчез, но заложило уши. Теперь весь мир был так далеко. Их разделили тонны воды, что придавили его ко дну.

– Я погубил моего ребёнка, я убил его, – еле слышно пробормотал профессор.

– Берди, вы слышите меня? – Джордж уже хотел было позвать врача.

– Ребёнок… у неё был ребёнок, – повторял он как зачарованный. Нога начала подёргиваться – так было всегда, когда Филиппе нервничал. Лия почти отучила его от этой привычки. “Но Лии нет, ребёнка нет, – крутилось в его голове, – никого нет, ничего нет”. Воздух вернулся в лёгкие, а вот у звука не прибавилось громкости.

– То есть вы не знали, что она была в положении? – Джордж тоже выдохнул: «Обморока мне ещё тут не хватало».

– Мы не собирались. Пока не собирались. Нет, я не знал, – одни слова Филиппе выдавливал из себя, другие точно выплёвывал, третьи сами скатывались с губ. Он уже мало что понимал, его рассудок медленно уплывал. Не хотел ни плакать, ни крушить всё вокруг, как делали те, кому давали эту зелёную кружку, а только поскорее уйти. – Поскорее бы покончить со всем этим, – неожиданно произнёс он вслух, смотрел на Джорджа, но не видел его. Что должен испытывать человек, из-за которого умерла его любимая и ребёнок? Беспомощность и бесконечное чувство вины. Ничего не изменить. Не выпросить прощения. Не вернуть. Время тугой петлёй сдавливало горло, опять стало трудно дышать.

«Филиппе, приди, спаси нас», – попросила Лия, её голос прозвучал теперь отчётливо, словно она стояла позади него.

Когда всё закончилось, не выпустил кружку из рук, унёс с собой «горечь-и-боль». Как-то добрался до дома, не видя ничего вокруг. Пару раз его чуть не сбили. Водители даже не сигналили ему и не кричали ничего дурного вслед. Филиппе шёл и слышал только настойчивый голос Лии.

«Приди и спаси, спаси нас, помоги нам, прошу тебя», – просила она.

Голос твердил одно и то же, сводя его с ума, и Филиппе думал, что, возможно, он уже сошёл. Это не походило на игру воображения. Всё становилось настоящим, осязаемым. Он ощущал её дыхание на своей шее, с трудом сдерживая крик. Лия молила спасти её. Но профессор не верил в потусторонние силы и решил, что это его мозг выдаёт такие странные сигналы.

* * *

Лишь с четвёртого раза он справился с дрожью и открыл замок. Тесси пришла его встречать и радостно завиляла хвостом. Филиппе с диким воем сполз по стене. Обнял собаку, уткнулся носом в шерсть и стал раскачиваться, сотрясаясь в рыданиях. Она завыла вместе с ним. Он вскочил и поспешил в ванную.

“Они всё ещё там, где и оставил их вчера, – не раздумывая, схватил пузырёк и вернулся в комнату. Филиппе знал, что у сестры есть ключи, но на всякий случай дверь прикрыл неплотно. – Оставить записку? Объяснить, почему ухожу? Софи умная, она всё поймёт. А может всё же не нужно? – несколько раз прошёлся по квартире, пытаясь запомнить всё как есть. – Почистить зубы? Снова принять душ? А зачем? Умереть красивым и чистым? Не всё ли равно? – руки вспотели, сердце билось часто. – Нужно было отдать Тесси в приют, но сначала отвезти к ветеринару. Эгоист, я жалкий эгоист”.

«Филиппе, не надо! – в панике кричала Лия. – Прошу, одумайся!»

Решил оставить записку и пошёл искать ручку, но услышал непонятный звук. Вбежал в комнату и увидел, что Тесси лежит без чувств, а рядом полупустой пузырёк. Филиппе взревел как дикий зверь. Вопль на сей раз был таким громким, что его услышал сосед, который спускался по лестнице.

– Берди! – крикнул Кристофер. – Что случилось, Берди?

Профессор сидел на полу рядом с Тесси, и снова подвывал, вот только она ему больше не отвечала.

– Убил, я убил их всех! – кричал он так громко, что и другие соседи могли это услышать.

– Тише! Да о чём ты говоришь? – Кристофер не понимал, что происходит.

– Родители, бабушка, жена, ребёнок, собака, Тесси, она… она, – он показал на неё, потом на пузырёк.

– Бери её, и поехали! – сосед уже нащупал ключи от машины в кармане куртки.

Филиппе хотел помочь, но его будто парализовало. Кристофер понял, в чём дело, схватил собаку и побежал к машине. Он не мог смотреть, как животное умирает, пока этот тюфяк сидит и бездействует.

“Беги! Ну же, беги!” – скомандовала Лия.

Филиппе очнулся и кинулся вслед за соседом.