Лунная радуга (сборник) Павлов Сергей
— А я раскусил твое настоящее в холодильнике. По отпечаткам твоих ладоней и голых ступней.
Подбросив в угасающий костер беседы это смолистое и сухое полено, Андрей был готов к обострению отношений. Капитан поднялся. Однако на эксперта он не смотрел: стоял, глядя в сторону двери координаторской рубки, и явно к чему-то прислушивался. Андрей невольно тоже прислушался, но ничего, кроме шелеста вентиляции, не уловил.
Быстро и молча обогнув ложемент с тыла, капитан бросился в координаторскую. Сбитый с толку Андрей почти инстинктивным движением рукоятки развернул спарку на четверть окружности влево, проводил его взглядом. Не задерживаясь в координаторской, Аганн через проделанный сегодня пролом нырнул в рубку связи, пропал из виду. Секунду спустя Андрей услышал оттуда неразборчивое бормотание голосов на фоне уже знакомого стрекота радиопомех. Громкий голос Аганна:
— Танкер «Анарда» радиоабонентам Сатурн-системы, прием!
«Внеочередной сеанс? — подумал Андрей с досадой. Взглянул на часы. — Вот некстати!»
— «Анарда» слушает вас! Прием, прием!
Бормотание, стрекот… Автоматы системы радиофильтров по дееспособности нисколько не выделялись среди остальной автоматики танкера. Логический блок автосистемы РФ так долго вырабатывал программу устранения помех, что Андрей десять раз успел пожалеть будущих орбит-связистов этой развалины. Стрекот наконец угас. Но о чем бормотали радиоголоса — уловить на таком расстоянии все равно невозможно.
— Алло, шкип! — крикнул Аганн. — Включи-ка тонфоны там, у себя.
Андрей покосился на отлетевшее к пилот-ложементам надувное кресло Аганна, вернул спарку в исходное положение, тронул кнопку кольцевой связи.
«…Минус две тысячных», — внятно сказал женский голос.
«Диона, это опять я — Энцелад, — нежно проблеял чей-то лирический тенор. — Повторите свой результат».
«Энцелад, не мешайте! Я говорю не с вами, я говорю с орбитальным Титаном. Максим Петрович, зачем он мешает!»
«Затем! — возмутился лирический тенор. — У нас результаты не совпадают! Ваше альбедо Пятна — это сверкающая белизна, почти метановый снег, а наше — на сорок процентов ниже!»
«Ну погодите вы, ну не все сразу, — страдальчески проговорил молодой баритон (очевидно — Титан-орбитальный). — Мы вот уже десять минут мусолим элементарные характеристики Пятна и делаем из этого проблему. Кира, вы по какой таблице берете?»
«Вторая Шеппеля, — ответила Кира-Диона. — А что?»
«Ничего. — Титан-орбитальный тяжко вздохнул. — За исключением разве того невеселого обстоятельства, что Шеппель и слыхом не слыхал про нашу сингуль-хроматронную оптику. Возьмите таблицу Щеглова. Практика у аспирантов, я полагаю, должна проходить на современном профессиональном уровне».
«Фэгив ми фор интэраптинг ю!..» [6] — вклинился новый голос.
«Ну кто там еще? Айм сори, бат ай хэв ноу тайм». [7] «Титан! Титан! Опять я — Энцелад. Макс, мы тут успели все просчитать. И знаешь, туман получается!»
«Когда развеется — поговорим».
«Ты выслушай! Пятно на Япете — это вовсе не наледь и не снежное поле. Откуда им было взяться за девять часов, да еще на равнине Атланта! И чтобы сразу диаметром в двадцать пять километров!.. Идеально круглая форма!..»
«Спокойнее, Володя, не горячись, я абсолютно согласен».
«Но если не снег и не лед, значит — туман. Линзовидное скопление густого тумана. Отсюда и эта невероятная форма. В первом предположении — газовый гейзер, или, пользуясь термином Добровольского, газер. Но у меня другая гипотеза…»
«Фог ин Джапет?! Чарминг новлти!» [8] «А у меня, Володенька, изжога от ваших гипотез. Я, видишь ли, догадываюсь; какая гипотеза по поводу фог-объекта отягощает твои мозговые извилины. Помалкивай пока. Пусть будет газер».
«Что-то я тебя не пойму…»
«А ты задействуй кумеку хотя бы наполовину».
«Это чтобы не будоражить нашу общественность?. Понял».
Радиоэфир взорвался негодующими возгласами разноязыкой общественности.
«Ти-хо! — выкрикнул по слогам Титан-орбитальный. — Ай бэг ё паадн, конечно, фэрцайхэн зи биттэ [9], но попрошу освободить эфир. Э-эх, Володенька, сокровище ты мое… Я — Титан, я — Титан-орбитальный! Япет-«Анарда», выходите на связь!.. Молчат по-прежнему. Вас не слышу! «Анарда», не слышу! Спят они, что ли? Диона, вы этих «летучих голландцев» тоже не слышите?… Ну вот, теперь Диона исчезла…»
«Сюзерен», — произнес кто-то тихо, с сарказмом.
«Не понял. Какой сюзерен?»
«Обыкновенный такой, с позументами».
«Кто говорит?»
«Все говорят. Имей совесть — дай Кире спокойно поплакать. Надо же, из-за какой-то лепешки вонючего дыма на каком-то паршивом Япете!..»
Всеобщее пятисекундное замешательство. Реплика Энцелада:
«Радиоанониму с Дионы: не суйтесь в дела, в которых вы разбираетесь как осьминог в парфюмерии. И зарубите у себя на носу: мы не даем своих руководителей в обиду».
Ответа не было. Ничего, кроме неловкости, не ощущалось в наступившей вдруг тишине. И ничего, кроме акустических пакетов, вызванных электроразрядами в кольцах Сатурна, не прослушивалось.
Неловкую тишину очень кстати развеял женский суховато-дикторский голос административного ЦС (Центра Связи):
«Напоминаю: радиоабонентов, не имеющих отношения к деятельности отряда селенологов, администрация Сатурн-системы убедительно просит не занимать диапазон, предназначенный для связи с Япетом-„Анардой“. Диапазон исключительно в распоряжении селенологов под руководством Максима Лазарева. Благодарю за внимание.»
«Благодарю за такую связь, — скорбно обронил Максим. — И не делайте вид, будто вам непонятно, что без фотонного передатчика мы сейчас как без рук».
«Даже неспециалистам ясно: в районе Япета зона полного радиомолчания, — подхватил Энцелад. — Вам не стыдно, спецы?»
«Сочувствую, селенологи, но помочь не могу, — быстро отреагировал на справедливый упрек Энцелада знакомый Андрею сильный и очень красивый голос низкого регистра (этот голос часто звучал во время сеансов связи на подходе к Сатурну). — У меня по графику Ф-связь с кольцевиками „Фермуара“. И с танкером „Аэлита“ первый сеанс. Что такое первый сеанс, объяснять никому не надо? Советую связаться с „Анардой“ через „Байкал“ — Рея скоро выходит на прямой луч с Япетом. Ну а пока радиосредствами дайте знать „Байкалу“ в чем дело. Успеха!»
Переговоры в радиодиапазоне «Анарды» иссякли.
Вернулся Аганн. Поднял кресло, притянул его к ротопульту на плашере пилот-ложементов. Усаживаясь, сообщил:
— Наш Ф-позывной для «Байкала» дает автоматика.
Андрей не ответил. Он смотрел на Пятно.
О том, что Пятно лежит на равнине Атланта, было ясно из полемики Титана и Энцелада. Визуально Андрей, пожалуй, и не сумел бы сразу определить этот район планетоида, хотя в свою курсантскую бытность изучал общую и прикладную селенографию (куда, понятно, входила и прикладная япетография). Вообразить себе «равнину Атланта» равниной мог бы отважиться только истый оригинал. С орбиты хорошо просматривались ледяные обрывы, «молодые» структуры извилистых гребней и желобов, покрытые сеткой черных трещин участки «слоновьей кожи», сильно изрезанные мелкими складками зубчатые холмы (гофры), ну и, конечно же, вездесущие черные оспины взрывных и ударно-взрывных кратеров, окольцованных светлыми валиками. К западному региону этой, с позволения сказать, равнины, окрещенной именем мифического небодержателя, примыкал бассейн Плейоны — крупная, но не слишком глубокая впадина с обычной для бассейнов ударного типа системой концентрических разломов я гребней. Западный край Пятна упирался в уступ внешнего гребня Плейоны.
Рассматривать Пятно было удобно: его изображение медленно, со скоростью улитки, ползло по невидимо-вогнутой поверхности сфероэкрана — левее белой полосы настила, соединяющей плашеры пилот- и штурм-ложементов. Кроме удивительно круглого абриса, ничего такого, что поражало бы взгляд, в этом новообразовании не было: Слегка бугристое э центре, похожее на широченный пудинг, скопление светло-серого дыма. Или тумана, если доверять прозорливости селенологов Энцелада.
Толщина «пудинга» сравнительно невелика. На глаз — порядка трех километров. Вряд ли более четырех. Трудно представить себе, чтобы рождение туманного диска диаметром в двадцать пять километров не сопровождалось выбросом соответственного масштаба. И всего за девять часов колоссальный султан газа успел осесть на равнину геометрически правильным слоем?… Крайне сомнительно. А для гипотезы о спокойной миграции газов — из трещин к поверхности — форма Пятна совсем не подходят. Трещиноватый участок, допустим, может быть круглым, но ведь не до такой же степени… Да, именно форма Пятна волновала воображение я заставляла теряться в догадках. Неправдоподобно, неестественно круглый пудингообразный диск… Хорошо, хотя бы в достаточной мере определенно угадывается издалека его туманная плоть, видны облакоподобные «карнизы» и «оползни» на отвислых (где больше, где меньше), а местами кисельно-оплывших краях. Иначе трудно было бы удержать фантазию от искушения окунуться в мир иррациональных домыслов, а руки — от желания крепенько ущипнуть себя за ухо. Смятение селенологов можно понять.
Мало-помалу изображение Пятна уползло под плашер штурм-ложемента. Андрей перевел глаза на светлую полосу, выбелившую горизонт. Она была несравнимо ярче всех остальных подсвеченных Солнцем деталей рельефа темно-серого в массе своих площадей ледорадо ведущего полушария Япета. Светлая полоса принадлежала ведомому полушарию, которое, вероятно, по причине давнишнего столкновения с астероидом, гораздо больше запорошено инеем. Мертвец в простыне… На спет десантировались две смешанные по составу (космодесантники и ученые) исследовательские экспедиции; обе сделали вывод, что эта луна, вполне нормально изуродованная в прошлом сейсмической активностью недр и метеоритной бомбардировкой, ныне мертва как булыжник.
— Я — «Байкал»! — внезапно взревели тонфоны. — «Анарда», слышу ваш позывной! Кто на приеме?
Аганн убавил громкость, взглянул на Андрея.
— «Анарда» — «Байкалу», — проговорил Андрей. — На приеме Тобольский. Салют, капитан!
— Салют, шкип! — Голос Валаева потеплел. — Чертовски рад тебя слышать.
— Взаимно, Ярослав, взаимно! Как дела на разгрузке?
— Кое-как. Здешних приемщиков ты знаешь. Одним словом — провинция. — Валаев вздохнул. — Но послезавтра «люстру» — в руки экзоператорам, а тебе добро пожаловать на «Байкал». Масс-центровку проведут под твоим руководством. Соскучился?
У Андрея чуть было не вырвалось чистосердечное «да, очень», но, вспомнив Копаева, он вовремя притормозил язык:
— Да… как тебе сказать? Здесь скучать не приходится.
— Что у вас с радиосвязью? В эфире паника: все поголовно встревожены вашим молчанием. Говорят, там Пятно у вас объявилось какое-то ненормальное?
— Облако белесого тумана. Слишком круглое такое облако… Не идеально круглое, потому что края кое-где оплывают, но все равно — слишком. Я думаю, это оно влияет на радиосвязь.
— Мы взяли его телефотерным увеличением. Мне эта штука напоминает круглую льдину.
— А мне — пудинг. Хорошо отформованный грандиозный пудинг. Хватит на всех. Для всего человечества, как сказал бы один мой знакомый.
— Чего только не выдумает Мать Природа… Кстати о человечестве. Тут специалисты по лунам страшно взволнованы, пылают желанием взять у вас интервью. Одного едва успокоили — нервы у парня сдали. Из-за этого Пятна, говорит, мою диссертацию теперь к чертям в болото. Жалко его, хороший такой человек, молодой — и уже, понимаешь, с запятнанной диссертацией… Ну, до встречи! Привет Аганну. Передаю канал селенологам. Будь здоров!
— Общий привет, — процедил Андрей вместо привычного «салют!». Специально для Аверьяна.
— Титан-орбитальный — Япету. Мы вас тоже приветствуем, Андрей Васильевич! Вас и капитана «Анарды» Аганна. Если вы ничего не имеете против, мы хотели бы войти с вами в контакт по поводу фог-объекта — он же Дым-диск, он же Грандпудинг и он же Пятно на Япете.
Это был голос не Максима, я новый голос Андрею не очень понравился. Этакая жесткость интонаций под сиропчиком снисходительной вежливости.
— «Анарда» — Титану. С кем имею?…
— Постоянный член ученого совета Сатурн-системы Март Аркадьевич Фролов к вашим услугам. Мы с вами почти ровесники, предлагаю называть друг друга по имени.
— Согласен. Борис Аркадьевич Фролов вам, случайно, не родственник?
— Вполне может быть. Родственников — тьма.
Андрей опешил.
— Знавал я вашего брата… Если это он и… если это вас хоть капельку…
— Андрей, если вы ничего не имеете против, сейчас меня много больше волнует Пятно…
— Против я ничего не имею, хотя и не совсем улавливаю, что от меня требуется.
— Вами впечатления. Как результат визуальных наблюдений.
«Напористый малый», — подумал Андрей, взглянул на часы я добросовестно выложил своя впечатления. Результаты — он это и сам сознавал
— были скромные и удовлетворить постоянного члена ученого совета Сатурн-системы не могли.
— Это все. Наверняка я мало прибавил я тому, что вы наблюдаете на экранах телефотеров.
— Увы, да, — согласился постоянный член. — Не пусть это вас не смущает. Мы дадим вам несколько полезных указаний, которые помогут вашей группе собрать о Пятне дополнительную информацию.
Андрей на мгновение онемел.
— Послушайте, Март!.. О какой группе идет речь?
— Ну, положим, на танкере вы не один.
«Лучше бы я был один», — подумал Андрей, разглядывая остроносый профиль Аганна. Экзот тоскующе водил глазами по сторонам, ерзал в кресле и, страдальчески морщась, то я дело потирал затылок — словно перспектива получить ценные указания отозвалась у него приступом головной боли.
По затянувшейся паузе Март, видимо, понял, что взял неправильный тон, и добавил:
— Ваши возможности, да, ограничены. Однако бездействие, согласитесь, недопустимо. Давайте вместе обсудим, как быть.
— Благоразумнее командировать сюда специалистов, более сведущих в вопросах проблемной селенологии, чем я и Аганн.
— Безусловно. Готовится к старту люггер «Виверра» с десантниками и селенологами на борту. Но где гарантия, что до прихода «Виверры» Пятно не исчезнет так же внезапно, как появилось? В его стабильности я, например, далеко не уверен. А люггер, в лучшем случае, прибудет к вам через сутки.
— Я вам сочувствую.
— Тронут. Кстати, сочувствие, как и любой благородный металл, можно отлить в конкретную форму.
Только теперь Андрей осознал масштаб столкновения интересов ученых и функционеров МУКБОПа. С приходом люггера заповедно-тихая обитель заповедно-экзотических тайн мигом перевоплотится в орбитально-десантное общежитие. И никакие запреты МУКБОПа ведь не помогут…
— Март, каковы эту «конкретную форму» себе представляете?
— Как сумму технических средств, которые есть у вас на борту и которые необходимо задействовать в целях оперативной разведки Пятна.
— Во избежание возможных недоразумений я подскажу вам, чего на борту у нас нет. У нас нет разведывательных флаинг-станций автономного действия, нет флаинг-зондов. Нет даже специализированных программ для многозональной локация. Я ум не говорю о полном отсутствии всякого присутствия исследовательских навыков у меня и Аганна.
— У вас есть драккар.
«Ну конечно, — подумал Андрей, — так и прыгнул я тебе на Япет — пятки вдали засверкали». Заметив, что все еще держит в руках пустую бутылку, он бросил ее на сиденье капитанского ложемента, сказал:
— Вот с этого и надо было начинать — с уговоров нарушить все писаные и неписаные правила десантных разведопераций.
— Всю ответственность я беру на себя.
— Идите вы со своей ответственностью!.. — вдруг вмешался Аганн. — Будто бы вам невдомек, чем пахнет проклятый кругляк на Япете.
— Нет, почему же, — обеспокоенно возразил Март. — Обдумываем кое-какие догадки. Кстати, именно это вынуждает нас…
Аганн не стал его слушать:
— Мало вам одного Оберона? Хотите заиметь второй? До свидания. — Поднимаясь из кресла, он попутно выключил автоматику Ф-связи, окинул взглядом неприятно вдруг онемевший сфероэкранный простор системы Сатурна.
— Ты имел в виду оберонский гурм? — ошарашенно спросил Андрей. — Пятно на Япете — гурм?…
— Нет. Но это прелюдия к гурму.
— С чего ты взял?…
— Чувствую. Как? Тебе не понять.
Аганн приблизился к штурм-ложементу и, словно не зная, куда деть своя беспокойные руки, заложил их в карманы. Андрей близко увидел его измученные глаза.
— Пока не понять, — добавил Аганн.
— Но луч, который ударил мне в спину, не мог исходить из Пятна. В тот момент Пятно было где-то за горизонтом.
— Да, это странно… Впрочем, какая разница откуда? — Обернувшись через плечо, капитан посмотрел на белую полосу у горизонта. — Вот тебе и Мертвец в простыне…
— Зачем вырубил связь?
— Не хотел, чтобы тебя уговаривали. Не лезь к Пятну, ты не десантник.
— Это опасно?
— Не знаю.
— Ты знаешь, что такое гурм.
— Я знаю, что такое собственно гурм. Но что собой представляет Пятно
— не имею понятия. Чувствую только, что эта круглая туча — зародыш будущей грозы. Туман на Япете — это первая стадия… какой-то подготовительный процесс, который, судя по Оберону, в конце концов завершается серией гурмов.
— Сколько времени может длиться этот процесс?
— Кто знает… Годы? Месяцы? Дни? До тех пор, по-видимому, пока не исчезнет туман. Опять же судя по гурмам на Обероне. Во всяком случае, погибший во время предпоследнего гурма экипаж «Леопарда» никакого тумана уже не застал. И мы не видели ничего похожего на здешний Пудинг. Ни в районе Ледовой Плеши, где потом сработала западня, ни в каких-либо других районах поверхности планетоида. Конечно, туманных пятен специально мы не искали, но пропустить даже самое маленькое не могли. В поисках обломков «Леонарда» телефотеры «Лунной радуги» обшарили на Обероне каждый квадратный метр. И в том, и в другом смысле планетоид был девственно чист. Понимаешь? Чист. Абсолютно!..
Андрей смотрел на руки рассказчика. Они все время были в движении. За разговором экзот, должно быть, не замечал, как суетливо вели себя его руки. Он нервозно засовывал их на всю глубину карманов, нервозно вытаскивал, закладывал за спину, поднимал к голове, щупал шею, затылок или судорожно складывал на груди. А когда он, нервно жестикулируя, разводил руки в стороны, перед глазами Андрея едва ли не с физической ясностью возникало ночное видение — тень многорукого «пианиста»… Да я ноги Аганна не стояли на месте — притоптывали, переминались, словно ему жгло ступни. Все у него ходило ходуном — ноги, руки, плечи… Наконец Аганн обратил внимание на лицо своего собеседника — растерянно смолк, необычная жестикуляция прекратилась.
— Выходит, не зря селенологи возбуждены, — сказал Андрей, чтобы дать время опомниться ему и себе.
— Теперь они облепят Пятно, как муравьи конфету, — пробормотал экзот, нервно гримасничая. — Суета, ажиотаж, десанты…
«И десантники, — мысленно дополнил Андрей. — И над кем-то из них нависает угроза стать похожим на теперешнего Аганна. Второй Оберон… Десанты, наверное, следовало бы запретить. Но успеет ли Копаев хотя бы что-нибудь здесь предпринять?… Н-да, ситуация, леший ее побери…» Минуту он размышлял.
— Кэп, что еще полезного о гурме ты мог бы сообщить мне под занавес?
Аганн, продолжая гримасничать, уставился на него долгим взглядом.
— По-моему, все сказано.
— Ясно. — Андрей набрал на клавишах ротопульта команду для автоматики связи. Экзот его больше не интересовал.
Голос Фролова:
«…Все что угодно. Кроме бездарных острот. „Байкал“, держите меня на луче, пока позволяют условия».
— «Анарда» — Титану, — вмешался Андрей. — Март, связь. Вы там скоро уйдете с прямого луча, поэтому к делу. Вашу идею разведки десантом я принимаю. В обмен на твердые заверения, что объясняться с УОКСом будете вы. УОКС почему-то ужасно не любит самодеятельных десантников, а мне почему-то ужасно не хочется терять служебную визу.
— Гарантирую: никаких недоразумений с администрацией УОКСа у вас не возникнет. Но истины ради, Андрей: не визой вы рискуете — головой! Обдумайте это, пока не поздно, моральный перевес на вашей стороне — вы не десантник.
Андрей спросил:
— Я могу рассчитывать хотя бы на минимум полезных сведений о гурме?
— Когда планируете старт?
— К старту готов.
— Дряхлый у вас катерок… Выдюжит?
— Давайте так: занимаемся каждый своим делом.
— И общим, если позволите, — добавил Март. — Андрей, мы имеем дело с уникальным явлением. Похоже, догадка Аганна верна: Пятно на Япете — кровный родственник оберонского гурма. А это весьма безотрадно, и вот по какой причине. Ареал обитания нашей цивилизации изучен достаточно хорошо, чтобы с уверенностью сказать: нигде не обнаружено никаких следов действия… э-э… гурм-феномена в прошлом. Здесь понятие «в прошлом» охватывает всю историю эволюции Солнечной Системы вплоть до недавнего времени. Гурм-феномен — это какая-то принципиально новая и, не буду скрывать, очень странная производная — сложной жизни нашего Внеземелья. И поневоле начинаешь о тревогой думать о будущем. Если гурм-феномен был способен отгрызть солидный кусок Оберона, где гарантия, что он не сумеет проделать того же с Япетом, Луной? С Землей, наконец, Юпитером, Солнцем?… Грызуна с лунномасштабным аппетитом надо изучать немедленно и подробно. Всеми доступными нам средствами…
— Март, дальше мне все понятно: беззащитное человечество, судьбы мира и прочее.
— Верно. А доступные нам средства в ближайшие сутки — старый катер, его примитивная аппаратура и ваше личное мужество. И это в условиях, когда у вас нет напарника, нет исследовательской сноровки, нет опыта десантных операций и нет надежды на радиосвязь. Вдобавок из двух десятков имеющихся в Сатурн-системе спасательных гулетов автономного базирования именно на Япете и в его окрестностях нет ни одного. По нашей вине. И сверх того, мы не в состоянии предложить вам достаточно рациональную схему контактной разведки гурм-феномена.
— Контактной? — переспросил Андрей, ясно теперь сознавая, чего, собственно, от него ждут. Прогулка к Пятну на устаревшей флаинг-машине — само по себе довольно рискованное предприятие даже в чисто техническом плане. Без связи — полное безобразие где-то на грани беспардонного аферизма. Но этого мало — в проклятый туман предстоит нырнуть с головой…
— В общем, действуйте по приборам и обстоятельствам и, если те и другие позволят, попробуйте углубиться в туманное тело Пятна где-нибудь на окраине: Разумеется, нас больше интересует центральная область, но туда мы сначала пошлем автоматы. Если, конечно, успеем. А вы не рискуйте. Еще неизвестно, что за похлебка варится в этом котле.
— Геометрический центр Пятна совпадает с какой-нибудь приметной деталью рельефа равнины Атланта?
— Лучше сказать — гипоцентр. Вам, собственно, это зачем?
— В таком тумане легко заблудиться даже на самой окраине. Автокарты синхронно-маршрутного сопровождения у меня, естественно, не будет, абрис Пятна придется изобразить на обыкновенной карте.
— Понял. По нашим расчетам, гипоцентр можно отождествить с кратерком
— малюткой, диаметр которого не превышает сотни метров. В Лунном Кадастре — раздел «Япет», подраздел «Эпигены ведущего полушария» — кратерок этот числится под номером 666. Абсолютно банальный ориентир…
— И на том спасибо. У вас ко мне все?
— Ну что ж, Андрей, ни пуха, ни пера!.. На вашу долю выпала рискованная, сложная, но очень важная для родимой планеты миссия. С другой стороны, русскому человеку не привыкать нести на своем хребте судьбы мира. С нетерпением ждем вашего возвращения. Капитан «Анарды», надеемся, периодически будет поддерживать с нами Ф-связь?… А гурм — в фазе собственно гурма — для вас, по-моему, не слишком опасен. Во-первых, вряд ли его механизм готов сработать в ближайшие сутки. Во-вторых, вы, говорят, отличный пилот с превосходной реакцией. Гурм опасен только своей неожиданностью, и есть резон полагать, что после трагедии на Обероне элемент неожиданности иссяк. Будьте здоровы! Связи конец.
«Н-да, знал бы ты, чем опасен гурм», — подумал Андрей, наблюдая, как тщетно Аганн пытается подавить в себе эти дьявольские позывы к гримасничанию и судорожной жестикуляции.
— «Байкал», кто сейчас у пульта Ф-связи?
— Инженер связи Андрей Круглов, — услужливо-быстро и явно испуганно откликнулся оператор.
Странная робость Круглова болезненно уколола Андрея. «Заранее, что ли, они там меня отпевают?» — подумал он с щемящей тоской. Бодрым тоном сказал:
— Привет, тезка! Я обязан тут отлучиться по неотложным делам и… хотел бы сдать да хранение на борт «Байкала» некий объем информации. Вруби звукозапись.
— По распоряжению капитана звукозапись идет непрерывно.
«Ну разве могло быть иначе», — мельком подумал Андрей и коротко, сухо изложил детали своего невольного контакта с «мягкими зеркалами» в вакуум-створе. Круглову сказал (для Копаева):
— Всем передай: очень скучаю. Очень. Связи конец. Салют!
Аганна нельзя оставлять без присмотра. Даже сутки бесконтрольного одиночества рядом с Пятном — многовато для загадочно возбужденного суперэкзота… Копаев парень вроде бы шустрый — должен смекнуть, что к чему, материала для обобщения достаточно. Смекнет — Ярослав вынужден будет немедленно стартовать к Япету в форсажном режиме. Хоть бы они там успели как следует сбалансировать «люстру» во время предстартового аврала…
Андрей поднялся. Молча постоял, оглядывая запорошенное инеем ведомое полушарие Япета (теперь, на траверзе, оно выглядело не белым, как это было у горизонта, а скорее белесый — напоминало светлый мятый картон, испещренный черными иероглифами). Он не знал, что сказать экзоту на прощание.
— Ладно, шкип, мягкой тебе посадки, — первым заговорил Аганн. — Только не проходи над центром Пятна и… вообще, не суйся в его центральную область. Тут Фролов прав — одному дьяволу известно, какое варево там закипает.
— Спасибо, кэп. Я пошел… — В дверном проеме Андрей задержался. — Гостей надо будет устроить здесь поудобнее. Волей-неволей ты теперь комендант. — Ощущая спиной взгляд новоиспеченного коменданта, он оглянулся и обомлел: скалясь в очередной гримасе, Аганн сверкнул двумя рядами зеркально-блестящих зубов!..
— Лучше бы ты о себе подумал, — произнес экзот блистающим ртам. — Не верю я в инозвездных пришельцев, несмотря на дьявольски четкую геометрию этого кругляка… Но если чудо произойдет и ты их там встретишь — передай им мое проклятие. Мое и всех тех, кого они убили на Обероне. А заодно и свое…
Дверь закрылась.
7. ОБЛАКО БЕЗ ШТАНОВ
Андрей брел куда-то вдоль коридора. На ватных ногах, почти бездумно, как во сне. В голове роились обрывки странно неосязаемых мыслей — ни на одной из них он не мог толком сосредоточиться. Перед глазами — блестящий оскал… Наконец его остановило смутное ощущение чего-то незавершенного. Перед стартом он должен был что-то сделать. Но что?… Ах да, карта Япета.
Подключив принесенный с собой фотоблинкстер к информканалу библиотечного дисплея, он просмотрел на экране кассету с необходимым ему подразделом Лунного Кадастра. Стометровая метеоритная яма номер 666 на карте выглядела меньше макового зерна. Заданным радиусом (от «макового зерна» до внешнего гребня бассейна Плейоны) рисовальная подсветка вычертила на равнине Атланта синюю линию тонкой окружности — абрис Пятна. Подступиться в туманному кругляку будет, наверное, проще с юго-востока — со стороны долины Гиад. Ни подступать к Пятну, их тем более соваться в туман ему не хотелось. Ему отчаянно хотелось на «Байкал». Так отчаянно, что вся его готовность к десанту в какой-то момент повисла на волоске. Но он знал свой характер к даме в эти мгновения понимал: минутная слабость пройдет, и ничто не заставит его пойти на попятную. Хотя, откровенно сказать, приближаться к Пятну он боялся. Особенно теперь, когда Пятно я жуткий оскал экзота были слиты в его потрясенном сознании в одно зловещее целое.
По дороге в скафандровый отсек он чуть ли не всерьез прикинул, нельзя ли употребить для десанта тяжелый скафандр противорадиационной защиты типа «Сентанк». Шальная прикидка была отзвуком пережитой паники. Слов нет, чудовищный панцирь «Сентанка» — хорошая биозащита (выдерживает лучевую нагрузку рабочей секции стелларатора), но и только. Он представил себя в неповоротливой бочке «Сентанка» в кабине катера. Н-да… более верного способа гробануться в долине Гиад, пожалуй, и не найти. Что ж, надо топать в обыкновенном корабельном скафандре типа «Снегирь». Один раз кираса обыкновенного «Снегиря» отразила атаку «мягких зеркал» (даже экзот удивился), так почему бы ей не продолжать в том же духе. Конечно, когда десантники встретят возле Пятна разведчика в «Снегире» — лопнут от смеха в своих роскошных «Дэгу», «Вишну», «Шизеку», «Витязях» и «Селенах». Впрочем, вряд ли ям будет здесь слишком весело. И работать прядется наверняка не в «Селенах» и «Дэгу», а в неуклюжих скафандрах высшей защиты типа «Суперцеброн». Тяжелая и тоже не очень удобная скорлупа, но в ней хотя бы можно летать без особой опаски.
Из ветротоннеля его вынесло прямо к двери переходного тамбура. Дверь мягко открылась — он по инерции влетел в тесноватое помещение, в котором манипулировал кнопками санобработки полтора часа назад, и с ходу прильнул к стеклу квадратного иллюминатора: в скафандровом отсеке было светло и чисто. Что-то заставило его посмотреть на экран аварийного оповещения — он посмотрел и почувствовал, как шевельнулись волосы на голове. В голубом экранном прямоугольнике зияла угольно-черная пятипалая дыра — как если бы кто-то насквозь продавил поверхность экрана ладонью левой руки. Великое Внеземелье!..
Но это была не дыра: иллюзию углубления создавала контрастная чернота плоского отпечатка на фоне светящейся голубизны. Он сразу все понял, инстинктивно отпрянул, крепко стукнувшись головой о корпус парящего в воздухе фотоблинкстера: «А, черт!» Снял блокировку с автоматики замка двери скафандрового отсека и покинул тамбур так резво, будто спасался от пчелиного роя.
Дверь сработала за его спиной с быстродействием гильотины: «пфф-крэк!» Опомнившись, он извернулся в воздухе, прильнул к иллюминатору, чтобы снова взглянуть на черную пятерню, — не мог поверить в этот кошмар до конца. Издали «черный след» уже не казался дырой — выглядел плоским. В тамбуре у него и мысли не возникло сравнить размер отпечатка с размером своей ладони. Видимо, следовало бы сравнить… для порядка… однако он слишком хорошо понимал, что не сделает этого. Не прикоснется в черному силуэту. Ни за что. Да и не стоило этого делать. Не было смысла. Полтора часа назад он, выплывая из тамбура, оттолкнулся левой рукой от экрана. Он сразу вспомнил об этом, как только увидел дьявольский отпечаток, и сразу все понял, но только сейчас нашел в себе смелость это признать. На борту «Анарды» он встретил единственный «черный след» — сво й собственный. Очень мило.
Андрей оттолкнулся ногами от переборки и поплыл вдоль гардеробного ряда.
Предстартовой экипировкой руки занимались самостоятельно. Без участия головы. Мозг парализован мыслью о полной необратимости положения, чувства
— ужасом. Как падение в пропасть: летишь в самых что ни на есть привычных условиях невесомости, ив превосходно знаешь, чем это кончится. Тогда, в Гималаях, это кончилось, к счастью, глубоким сугробом на склоне и ободранной физиономией. Здесь — безнадежность полная. «Мягкие зеркала» достали его сквозь скафандровую кирасу, и теперь он, по сути дела, на одной доске с Аганном и другими экзотами. «Черный след» — аргумент, против которого не попрешь По существу, разбито вдребезги все, чем жил, чем дышал первый пилот «Байкала» Андрей Тобольский… Сейчас он думал только об этом. Перешагивая комингс шлюзового тамбура, выбираясь в темный вакуум-створ. Ни о чем ином думать сейчас он просто не мог.
Темнотища в закрытом вакуум-створе — глаз выколи. По словам Аверьяна, экзоты видят в темноте. Он ничего не видел. Ни зги… Он все время взвешивал свое внутреннее состояние на весах ощущений, пытаясь уловить в себе хоть какие-нибудь признаки экзотических изменений. Их не было. Никаких. Абсолютно. Даже пресловутого ядовито-железистого привкуса на языке не было и в помине. Не было в командной рубке, не было и теперь. Но теперь он по крайней мере знал, в чем дело. Копаев ведь говорил, что прикосновением к действующему экрану экзоты способны освобождаться от «чужеродного заряда». На какое-то время. Именно это позволяло ям запросто проходить медосмотры спецкарантина. Так-то вот, эксперт… Как и предсказывал Аганн, самое занятное ждет тебя впереди.
— КА-девять! Контакт. Открыть гермолюк.
В темноте вспыхнули бортовые огни «Казаранга».
— Свет, — добавил Андрей.
Щурясь от избытка иллюминации, он осмотрел участок стены, где недавно блистали зеркальные кляксы. Никаких следов. Будто бы этой блистающей мерзости никогда здесь и не было.
Вплыв в кабину драккара, он пробрался вперед к пилот-ложементу, закрепил фотоблинкстер и, пристегнувшись к сиденью, с помощью пневмораздвижки отрегулировал габариты спинки по габаритам своего скафандра. Соединил разъем электрокоммуникаций. Пошевелился, проверяя свободу движений рук и ступней. Покачал рукоятки управления на концах желобчатых подлокотников, опробовал, как дышат под пальцами диффузоры и гашетки (хорошо дышат, мягко), подал команду закрыть гермолюк. Необыкновенно ясно представилось вдруг, что в ложементе второго пилота кто-то сидит. Он преодолел в себе искушение немедленно оглянуться (второй ложемент был чуть правее и сзади), но потянул ив спинки полужесткий штатив зеркала. В зеркальном овале отразилась задняя половина кабины: багажный твиндек с грузофиксаторами, за ненадобностью отжатыми к левому борту, справа — закрытый люк с зелеными светосигналами герметизации, вверху — часть блистера, сквозь керамлитовую оболочку которого, как сквозь грязное стекло, тускло просвечивали штанги захвата и едва угадывался потолок. Ложемент второго пилота был, разумеется, пуст. «Нервы шалят», — угрюмо подумал Андрей, сдвигая на рукоятках контактные ползунки в положение «предстартовая позиция». Кабина преобразилась: полупрозрачная оболочка блистера будто растаяла перед глазами, обнажив убогий интерьер вакуум-створа, и точно так же возникли широкие «проталины» экранных окон в корпусе ниже блистера, открыв для обзора участки помятой палубы (к работе оптических репликаторов нет претензий). Андрей оглядел набор фигурных светосигналов, блуждающие огоньки указателей на вертикальных шкалах и вдруг осознал, что плохо воспринимает предстартовую информацию. Привыкший к мигающим на сфероэкране цифра-буквенным формулярам, он с некоторой даже растерянностью восстанавливал в памяти курсантские навыки взаимодействия со светосигнальной информсистемой, настолько уже устарелой, что современные пилоты успели ее позабыть.
В режиме «предстартовая готовность» катер автоматически подал сигнал на сервомоторы вакуум-створа — щит уполз в потолок, распахнулась звездно-черная пропасть. Андрей окинул взглядом созвездие Девы. Приятная неожиданность: рядом с лучистой Спикой возник столбик цифр формуляра контроля работы флаинг-моторов. И на том спасибо. Он вздохнул с облегчением. Шелест вздоха заставил дрогнуть крылья зеленого мотылька индикатора звукозаписи — на драккарах голос пилота фиксируется. Бывают десанты, когда уцелевшая бронированная кассета с несколькими фразами пилота — единственный ключ к разгадке обстоятельств катастрофы десантного катера.
— Информсистема функционирует нормально, — сказал Андрей. — Выхожу на позицию старта.
Катер встряхнуло. Телескопические штанги захвата, медленно удлиняясь, вывели машину за пределы вакуум-створа. Андрей оглядел чернеющую лед ногами ночную сторону Япета я удивился глухой тишине в шлемофоне: стрекотания не было слышно. И вообще ничего не было слышно. Такого идеального радиобезмолвия он за всю свою летную практику еще не встречал. Жутковатые радиометаморфозы у этого планетоида…
— Позиция старта. Ничего не слышу — полное радиомолчание. Судя по индикаторам, система связи в порядке.
Три щелчка в шлемофоне (сигнал минутной готовности) — замигали секундные марки времени. Андрей отстрелил кабель, привычно окинул взглядом всю картину индикации, выхватывая главное. Самым главным был синхронный разогрев стеллараторов обоих флаинг-моторов. С этим нормально. Ненормальным было одно — безмолвие в шлемофоне. К этому он не привык, ему недоставало диспетчерских голосов. На стартовой позиции пилот обязательно должен чувствовать себя в центре событий, иначе сто против одного, что к старту он не готов.
И вспомнилось ему, как при буксирном отвале «Байкала» от аванпортов лунно-орбитального терминала «Восток-приземельный» он опасался, что мысли о Валентине помешают ему «разу войти в рабочий ритм вахты. Но достаточно было принять запрос терминала и отправить короткий и, по сути, формальный ответ — душевная боль уползла куда-то глубоко внутрь, точно в нее угодила струя анестезирующего средства. Мозг автоматически впитывал информацию, быстро реагировал на радиоголоса, дозировал время переговоров: этому — краткий ответ, тому — основательный рапорт. Совершенно нет времени размышлять о своем, и, как ни странно, всегда успеваешь довести общение с каждым из радиоабонентов до логической развязки, хотя там есть и такие, кто не отступится, пока не выжмет из тебя все подробности „текущего момента“. А „текущий момент“ это не только голые цифры. Это вызолоченная солнцем горбушка Луны, еще недавно занимавшая в рубке добрую треть обзорной сферокартины, доклад командира эскадрильи буксиров, ювелирно-тонкий процесс расстыковки в намеченной зоне, минута прощания с пилотами-буксировщиками, их неизменное зубоскальство (недаром этих парней прозвали москитами), капитанская предстартовая „десятиминутка“ с короткими рапортами готовности по секторам, когда последнее слово за первым пилотом, и слышно, как диспетчеры Приземелья передают руководство движением корабля диспетчерам стартового коридора, и старт-диспетчер тут же предупреждает тебя о подходе туера-ускорителя. „Вас понял, к стыковке готов!“ Включаешь автоматическую программу сближения („Есть зональный захват!“), подаешь на сфероэкран фрагмент хвостового обзора и, обмениваясь с диспетчером промежуточной информацией, шаришь взглядом между мигающими столбцами строчек цифре-буквенных формуляров. А вот и он, озаренный солнцем помощник. Сперва это просто звезда, астероид, затем — серебристый восьмиугольник с вогнутыми сторонами, и на сближении долго не удается высмотреть крохотный носик миниатюрного пилотажного корпуса туера на сверкающем силуэте его необъятной кормы. Наконец блеснули усики караванов стыковочного узла. Традиционный обмен приветствиями между пилотами и капитанами, последняя коррекция, алый свет транспаранта „Причаливание“, мягкий, но увесистый толчок, заметно поколебавший огромную „люстру“ „Байкала“. „Есть касание! Есть механический захват, есть стыковка!“ Дальше все по командам диспетчера: коррекция по оси в стартовом коридоре, выход восьми маршевых двигателей туера на режим принудительного разгона, согласование параметров действительной я запроектированной траектории, расстыковка. И в двух десятых астрономической единицы над эклиптикой: „Счастливого пути!“ — „Синхронной безекции!“ — „Удачного рейса!“ Подарок с борта только что отвалившего туера — звуки марша „Прощание славянки“, фейерверк и видеотрансляция готового к активному разгону „Байкала“. Со стороны контейнероносец-гигант смотрится просто божественно: залитая огнями хрустальная люстра под звездно-черным куполом бескрайнего Внеземелья. И даже „индустриального“ вида колонна безектора с белой воронкой массозаборника впереди отнюдь не портит общего впечатления. Корабль немыслимой красоты. Было в нем что-то от романтического великолепия парусников земных морей. Но глазеть уже некогда — тонкие линии белого перекрестья курсового коллиматора совмещаются с желтыми, краснеют, и начинается главный этап разгона в своем эшелоне…
Все, Андрей Васильевич, кончено — отлетался. Никто не доверит суперконтейнероносец экзоту. «Казаранг» — последняя твоя космическая лошадка, а этот десант — последний пилотируемый полет…
На задворках сознания смутной тенью скользнула какая-то нехорошая мысль. Он не успел за ней проследить — щелчок в шлемофоне и вспыхнувший транспарант «Захват чист» мгновенно переключили его внимание на другое. Снежное облако выхлопа стартовой катапульты, нарастающий крен. Слева по борту — черная стена планетоида, над головой — бортовые огни «Анарды». Реверс-моторами он «подработал» ориентацию «Казаранга» по каналам курса и тангажа (так, чтобы катер держала рядом с «Анардой» кормой вперед — «валетом») и дал тормозной импульс для схода с орбиты. Перегрузка вдавила тело в амортизаторы ложемента. Пульсирующие носовые огни танкера немедленно отодвинулись куда-то в звездную высь и начали отставать — катер, уменьшив скорость, обогнал «Анарду» в плоскости орбиты (кажущийся парадокс, перед которым здравый смысл человека, мало знакомого с динамикой орбитальных полетов, обычно пасует).
— Первый тормозной импульс отработан нормально. Определился на траектории сближения, даю второй.
В шлемофоне тихо звенело. Очень тихо — где-то на пределе слышимости. Слабенький звук (лучше сказать — призрак звука) вяз в мягкой, как ватный ком, тишине, я Андрей пожалел, что не наполнил кабину воздухом. По крайней мере, свист флаинг-моторов был бы слышен отчетливо. Теперь уже поздно — от перепада температур, чего доброго, запотеет стекло гермошлема. «Снегирь» есть «Снегирь», — думал он, — экспериментировать не стоит». Он готов был думать о чем угодно, лишь бы не подпустить к себе снова ту нехорошую мысль. Но скоро понял, что от нее не так-то легко отмахнуться. Зудит как муха, будь она проклята. Зря ведь зудит. Только мешает. Прихлопнуть — и дело с концом. А как прихлопнешь? Попробуй прихлопнуть оборотную сторону своего «я»… Оборотную? У Андрея Тобольского нет оборотных сторон. Андрей Тобольский везде, всегда, вес и во всем как на ладони.
Он не разбил экран, не сделал попытки уничтожить свой «черный след». И впредь не намерен поступать иначе. Правда, совершенно неясно, как он будет жить в шкуре монстра-экзота (и будет ли?), но прятаться от людей, лгать, изворачиваться на медосмотрах не станет — это уж точно. Скрытая от людских глаз таинственно-жуткая жизнь Аганна и других «оберонцев»-экзотов
— это определенно не для него. «Но ведь, в сущности, кроме шока от появления „черного следа“, ничего экзотически-странного ты еще не почувствовал, — надоедливой мухой зудел внутренний голос. — Тебе еще не известно, как это будет, и сейчас ты чувствуешь, думаешь и решаешь как человек. А где гарантия, что сиюминутная твоя решимость не развеется в прах, когда с головой окунешься в незнакомый пока тебе мир ощущений, желаний и настроений экзота?…» Ну уж нет, пропади оно пропадом! Он даст разрезать себя на куски, лишь бы люди сумели понять, в чем тут дело, и успели обезопасить свой мир от «мягкозеркальной» напасти. Блистающие оскалы монстров человечеству не к лицу.
— Вниманию функционеров МУКБОПа, — проговорил Андрей, искоса глядя на оживленно затрепетавшие крылья индикаторного мотылька звукозаписи. — Важное сообщение. Мой контакт с «мягкими зеркалами» в вакуум-створе не был безрезультатным — я обнаружил у себя способность оставлять на экране черные отпечатки ладони. Каких-либо иных экзотических изменений в своем организме пока не нашел. Конец.
«Невозвратный» рапорт в адрес МУКБОПа ни удовлетворения, ни особого облегчения не принес. Ощущение катастрофы уступило место ощущению какой-то мучительной опустошенности, только и всего. Похоже на то, как если бы невинно осужденному заменили смертный приговор пожизненным заточением в подземелье. Андрей определился по высоте, выключил флаинг-моторы и развернул катер носом по курсу. До поверхности планетоида было не меньше двенадцати километров. Из-за горизонта с внезапностью взрыва ударил в блистер машины первый солнечный луч; в пламенном ободке ореола взошел над Япетом и стал взбираться по вертикали маленький иссиня-черный кругляк «затменного» Солнца (жесткий свет его диска был «съеден» поляроидным фильтром буквально вчистую). Потом среди звезд на бархатно-черное небо взошел при полном параде и сам владыка этого края Сатурн — с начищенной до жемчужного блеска острой шпагой Кольца, гладкий, как дыня.
Теряя высоту, драккар инерционным ходом перевалил изрезанную частоколом теней пограничную зону темноты и света и потянул над озаренной солнцем, обезображенной неровностями рельефа и оспинами кратеров пустыней.
Детали рельефа навевали уныние. Краски были однообразные, тусклые (вся палитра «бесцветности» — от черного до светло-серого) и тоже навевали уныние; изредка проплывали внизу участки, скупо подбеленные жиденькими сугробами замороженных газов. Но местность в целом уныния не навевала, на нее было страшно глядеть. Воображение подсказывало, что тут творилось в те времена, когда коллективно буйствовали сейсмические судороги недр и метеоритная бомбардировка. «А что тут будет твориться, когда начнет буйствовать гурм!..» — подумал Андрей, увидев на горизонте светлую полосу. И чуть не вздрогнул от неожиданности: в ушах прозвучал хриплый кашель. Или что-то похожее на кашель. Странный звук странно качнулся на волне дрожащего эха и замер. Потом повторился. Андрей с подозрением посмотрел на светлую полосу, вернее, на холм заметно подросшего на горизонте Пятна. Подумал: «Радиофокусы Пудинга. Электроразряды? А может, у меня начинается это?…» Ему стало очень не по себе. Ядовито-железистого привкуса на языке он по-прежнему не ощущал. Впрочем, «привкус» Аганн мог просто выдумать. Чтобы, скажем, уйти от расспросов. Или экзоты, скажем, так шутят.
Минуту спустя шлемофон стал выдавать дрожащие эхокашли не только сольного исполнения, но и в составе дуэтов, трио, а иногда ж квартетов. Причем довольно-таки регулярно. Крылья индикаторного мотылька трепетали — значит, эхокашли проходят на звукозапись — это уже хорошо. Может быть, специалисты-акустики разберутся. Очень странные звуки…
— Иду инерционным ходом, высота — восемьсот. Первый радиозвук совпал с моментом выхода верхней кромки Пятна в зону луча прямой видимости. Ясно вижу дугу юго-восточного фронта Пятна, готов к маневру сближения я посадки. Включаю систему видеозаписи. («А кстати, есть ли тут чему включаться? Есть. И самое поразительное — работает!») Высота — шестьсот девяносто. Выполняю маневр.
По дну корытообразной и словно очень неровно заасфальтированной долины Гиад жуком пробежала черная тень драккара.
Вцепившись геккорингами и крючьями ступоходов в лед, «Казаранг» стоял перед стеной тумана. Бок исполинского Диска начинался где-то на высоте более трех километров валиком оплывшего карниза и падал с этой высоты бугристо-складчатым обрывом — похоже на вертикальный срез необъятного облачного массива, белесого, плотного, совершенно непроницаемого для взгляда, как мраморная, все заслоняющая перед глазами стена. Подножие грандиозной стены опиралось на грунт (вернее, на ледорит) оползневым склоном, который с полукилометровой дистанции выглядел хаотичным нагромождением «мраморных» облаков — местами шаровидно-кучевых, местами сплюснутых буквально в лепешку, а местами растянутых, скрученных или расслоенных на отростки и даже разодранных в клочья. Андрей, оцепенев в ложементе, водил глазами, обозревая доступную взгляду часть немыслимо колоссальной и совершенно неуместной на Япете Горы Тумана. До него не сразу дошло, почему это облакоподобное Нечто кажется монолитным, неестественно плотным. Вдруг понял: естественные облака и туманы клубятся. Клубятся, ползут, расширяются, тают, они изменчивы и подвижны. Гора Тумана
— олицетворение статики. Глаз не улавливал здесь никакого движения, никаких изменений. Таинственные силы, которые успели сформировать на поверхности этого колосса бугры, карнизы, складки и оползни, либо кончили свою работу, либо делали ее теперь в ненаблюдаемо-замедленном темпе.
Шлемофон периодически напоминал о себе эхокашлями. Андрей снизил громкость звука и решил прощупать туманный массив лучами локаторов. Экраны пусты, отраженного сигнала не было — как будто Гора действительно целиком состояла из одного тумана. И не было ни малейшего намека на то, что лучи доставили ей хоть какое-нибудь беспокойство, — даже параметры эхокашлей не изменились. «Кашлять она хотела на меня и мои локаторы», — подумал Андрей и включил шагающий механизм «Казаранга».
По причине очень малого тяготения на Япете катер мог продвигаться вперед пешим ходом только в режиме малого шага (на жаргоне десантников — «скорость осла»). Плавно покачиваясь, точно это происходило в воде, машина мерно перебирала ступоходами, вонзая в податливый ледорит крючья фиксаторов. И как ни мала была «скорость осла», машина достигла подножия оползневого склона быстрее, чем Андрею того хотелось. Он чувствовал, что психологически еще не созрел для «контактной разведки гурм-феномена», и осадил своего Конька-горбунка на краю кратерной ямы, за которой уже начинались владения «мраморных» облаков. Инстинкт подсказывал: обстановка сложная, торопиться не надо. Хорошо, не будем спешить. А что надо? Ведь не стоять же на месте!.. На это инстинкт ответить не мог. Ощутив сухость во рту, Андрей опустил руку ниже левого подлокотника, пошарил в поисках полетного НЗ. Вместо пакета неприкосновенного запаса рука нашарила в продовольственном боксе глубокий вакуум. Все правильно. От хозяев «Анарды» этого следовало ожидать. Впрочем, сам виноват: нарушил космодесантную заповедь: «Уходя на сутки, иди на неделю».