Молот Люцифера Пурнелл Джерри
На востоке облака разошлись. Солнце сияло ошеломляюще ярко. День был в самом разгаре, и пока еще ничего не произошло. Фермеры и стрелки Братства обменивались редкими выстрелами, причем без особого эффекта. А затем…
На противоположном берегу показались грузовики. Выглядели они странно: на радиаторе каждого из них высились какие-то огромные деревянные сооружения. Грузовики покатили вниз по склону, не слишком быстро, поскольку эти деревянные штуки явно мешали ехать, и устойчивость машин понизилась — и все же грузовики приближались к вздувшимся водам реки.
Одновременно из-за скал, из ям показались сотни вражеских солдат. Они принялись стрелять во все движущееся. Грузовики с их странными башнями приблизились к берегу. Некоторые грузовики двинулись вдоль лугов. Почва лугов была слишком топкой для движения тяжелых машин, но, может быть, Братство из досок и снятой из изгороди проволоки за ночь соорудило что-то вроде мостков.
Грузовики подъехали к берегу, и башни упали, образовав мосты, перекинутые через поток. Солдаты Братства кинулись к мосткам, начали во множестве переправляться через реку. Другие солдаты врага начали поливать огнем любого защитника Твердыни, осмеливающегося высунуться из-за своего укрытия. Раздалось оглушительное «бах!» памятное Гарви по Вьетнаму: мортиры. Снаряды ложились среди скал, где укрылись фермеры Кокса. И с каждым выстрелом прицел становился более точным. Кто-то, оставаясь на том берегу, корректировал стрельбу, причем делал это превосходно. Куда бы ни кинулись люди Кокса, пытаясь помешать переправе, очень скоро их настигал огонь мортир.
Все больше солдат Братства переправлялось через реку. Они развертывались в цепь, которая двинулась вперед. Цепь достигала в длину почти милю, передовые позиции Кокса были либо отброшены назад, либо попросту уничтожены. Не более чем через полчаса береговой линии обороны уже не существовало. Кокс удерживал только холмы. Но и там защитников Твердыни настигал огонь мортир и пулеметов, причем сами атакующие оставались вне зоны винтовочных выстрелов. Огонь не давал подняться с земли, а тем временем солдаты Братства, укрываясь за скалами и валунами, приближались к холмам. Увертываясь от пуль, прыжками и перебежками, враг все приближался и приближался…
— Муравьи! — завизжал Гарви. — Хищные муравьи! — теперь он знал наверняка. Нельзя остановить людоедов. Защитники Твердыни были дураками, надеясь отбить нападение. По мере приближения врага силы Кокса будут все более таять. Обороняющиеся уже целыми группами, дрогнув, пускались в бегство. Некоторые бросали наземь свое оружие. Другие направляли на бегущих ружья, заставляя их остановиться и вновь начать отстреливаться от врага. Но система обороны рухнула, все большее число защищающихся понимали это и начинали помышлять лишь о своем спасении. Остановить бегство было уже невозможно. И вдобавок: любая позиция оставалась уязвимой, находящейся под ураганным огнем, под угрозой удара наступающих. Люди более не сражались плечом к плечу, не представляли собой единого целого. Они не верили, что их товарищи не кинутся в бегство, оставив их беззащитными перед яростно орущими людоедами. Перед теми, кто вот-вот прорвется и возьмет их в окружение.
С дюжину мужчин кинулись к вездеходу, набились внутрь, уцепились снаружи со всех сторон. Гарви тронул машину с места. Оленья река, у которой Кокс надеялся продержаться весь день, а, может быть, даже разбить армию Нового Братства и навсегда остановить ее натиск, была потеряна менее, чем за полтора часа.
Остаток дня представлял собой сплошной кошмар. Гарви не нашел своего грузовика. В его распоряжении оставалось лишь то, что осталось в вездеходе. Плюс несколько фермеров Кокса, выразивших желание помочь. Наконец прибыли подкрепления, посланные Твердыней: двадцать мужчин и женщин, доставших динамит, горючее и бензопилы. Но никак не удавалось оторваться от наступающих сил Братства на достаточное расстояние — чтобы успеть что-либо по-настоящему сделать.
Тактика Братства изменилась. Теперь вместо того, чтобы развертываться веером, заходя обороняющимся во фланги, враг безостановочно наступал, идя на максимальное сближение. Враг хотел, чтобы защитники Твердыни не могли прервать своего бегства. И ради достижения этой цели командующий армией Нового Братства перестал считаться с потерями.
Не будь рядом Марии, Гарви удирал бы, сломя голову. Но она ему этого не позволила. Она настаивала, что они должны продолжать выполнять данное им задание. По крайней мере, они вполне могут, останавливаясь ненадолго, поджигать бикфордовы шнуры зарядов, заложенных двумя днями раньше — когда они двигались еще не вперед, а назад. Один раз остановка продлилась слишком долго. Раздался треск. Заднее окно разлетелось вдребезги, осыпая находящихся в машине осколками. Ветровое стекло разлетелось тоже. Пуля калибра 0,50 прошла насквозь вездеход, каким-то чудом миновав находившихся в нем, пройдя от них в считанных дюймах. Когда вездеход остановился в следующий раз, фермеры, еще остававшиеся с Марией и Гарви сочли за благо исчезнуть.
— Почему, черт побери, вы… — закричал Гарви Марии, — и не закончил начатой фразы. Он хотел сказать «такая бесстрашная», но если он так скажет, это будет означать, что сам-то он не бесстрашен, что он трус… — настроены так решительно? — наконец закончил Гарви.
Она в это время как раз копала. У них осталась еще одна, последняя динамитная палочка, и Мария не желала, чтобы этот заряд пропал даром. Она указала на Сьерру.
— Мой мальчик там. Если не мы, то кто же их остановит?.. Так, достаточно. Давайте сюда динамит.
Он передал динамитную палочку Марии, и она заложила его в вырытую яму, а потом засыпала землей и щебнем.
— Хватит! — закричал Гарви. Пора удирать отсюда! — Они находились на противоположной от наступающего врага стороне холма, так, что не могли видеть его. Но Гарви не сомневался, что Новое Братство близко.
— Пока рано, — сказала Мария. — Сперва я должна кое-что сделать. — И она зашагала к вершине холма.
— Вернитесь! Клянусь, я брошу вас! Эй!
Мария даже не оглянулась. Гарви выругался, затем пошел за ней следом. Обмотав ремень вокруг левой руки, Мария вскинула винтовку. Прислонилась к скале.
— Там внизу нами было оставлено масло. И мины, — сказала она. — Мы проехали мимо этого места.
— Пришлось проехать! Они наседали нам на хвост! — но все равно, что ни делай, что ни говори — все тщетно. На дороге показались мотоциклы. Через минуту-две они будут возле холма.
Мария тщательно прицелилась. Выстрелила.
— Хорошо, — пробормотала она. Выстрелила снова. — Я справлюсь быстрее, если вы начнете тоже стрелять — сказала она.
Гарви подумал, что стрелять в бочку с маслом, находящуюся на расстоянии трехсот ярдов от холма, он не будет. Положив винтовку на обломок скалы, он прицелился в первого из приближающихся мотоциклистов. Выстрелил, снова выстрелил — и снова промазал. Но мотоциклисты замедлили ход, остановились и кинулись искать укрытия в канаве, решив подождать пока подойдет пехота. Мария продолжала стрелять — медленно, тщательно прицеливаясь.
— Должно быть готово, — наконец сказала она. — Отходим… Впрочем, зачем торопиться? Они остановились. — Она тоже решила подождать.
Гарви сжал кулаки, задышал тяжко. Но Мария права. Им не грозит немедленная опасность. Дорога была сплошь залита машинным маслом, мотоциклистов не видно. На пятно масла, покрывшее дорогу, выскочил третий мотоциклист. Заскользив, он влетел в канаву, мотоциклист закричал. Мария чуть улыбнулась:
— Хорошо вы все это придумали. С кольями.
Гарви глянул на нее в ужасе. Мария Ванс: благотворительница, деятельность которой высоко ставил сам губернатор, жена банкира, женщина занимающая высокое положение в обществе, член клуба для избранных. А теперь она улыбается от мысли, что человек напоролся на кол. На кол, вымазанный человеческим калом — чтобы рана загноилась…
Показался грузовик, подъехал к масляному пятну и остановился. Затем медленно двинулся вперед. Мария всадила ему пулю в ветровое стекло. Грузовик чуть соскользнул к обочине. Мотор его выл, колеса вращались, но он не мог сдвинуться с места.
Из-за грузовика показалась вторая машина, попыталась объехать его. Громко взорвалась заложенная на ее пути динамитная мина. Машину охватило пламя. Гарви почувствовал непреодолимое искушение выстрелить на радостях. Кое-что получилось. Это не люди пытались на карачках отползти от горящей машины. Это хищные муравьи. Муравьи, как и их машина, горели. Кое-что получилось…
Мария и Гарви услышали, как впереди бабахнуло. Затем негромкий свист. И взрыв в двадцати ярдах слева от них. Снова бабахнуло.
— В машину! Пора, черт побери! — закричал Гарви.
— Да, мне кажется, пора, — согласилась Мария. Второй снаряд мортиры разорвался где-то сзади. Гарви и Мария прыгнули в вездеход и погнали его прочь. Они кричали и смеялись как дети.
— Сукин я сын, получилось! — закричал Гарви. Оглянулся на Марию. Ее глаза — как и его — сверкали триумфом. Хорошая у нас получилась команда, подумал Гарви.
— Понеслась! — крикнул он.
Мария глянула на него непонимающе.
— «Монте-Питон и Святой грааль», — пояснил Гарви. — Не приходилось видеть?
— Нет.
Они мчались возбужденно смеясь. В глубине души Гарви знал, что не такую уж великую они одержали победу, но по сравнению с тем, что творилось до сих пор весь день — это была победа. Безусловно, теперь останавливаться не имело смысла. Остановятся они лишь тогда, когда доедут до следующей линии обороны — до рукава реки Тьюл. Эту линию атакующим преодолеть будет трудно: мосты через реку взорвут. Наверняка, Новому Братству там придется остановиться. Конечно, придется. Потому что за рекой лежит линия холмов, прикрывающих ближние подступы непосредственно к самой Твердыне. Тьюл — главная линия обороны.
Проскочив поворот, они въехали в долину Тьюла… Мостов не было. Мосты уже были взорваны.
Гарви подъехал к искореженным остаткам моста, уставился на вздувшиеся воды реки. Река — сто футов шириной, глубокая, с быстрым течением.
— Эй! — закричал Гарви.
На том берегу из бревенчатого блиндажа выглянул один из полицейских Хартмана.
— Говорили, что вы погибли! — крикнул он.
— Что нам теперь делать? — закричал Гарви.
— Что бы нем не пришлось делать, надо это делать быстро, — сказала Мария. — Мы не надолго их обогнали…
— Езжайте вверх по реке, — прокричал полицейский. — Мы послали туда отряд. Предупредите тех, кто в отряде, что это именно вы. Не забудьте!
— Хорошо, — Гарви развернул вездеход и поехал по проселочной дороге по направлению к Индейской резервации Тьюла. — Включайте радиопередатчик, — сказал он Марии. — Передайте им, что слухи о нашей смерти преувеличены.
В полутора милях вверх по течению дорога пересекала реку. С дюжину мужчин с лопатами возились у основания моста. Гарви подъехал к ним с опаской, но они приветственно помахали ему. Вездеход переехал мост и остановился.
Люди походили на фермеров, но их кожа была смуглее. Нельзя было заметить, что эти люди на протяжении нескольких месяцев не видели прямого солнечного света. Гарви стало любопытно, а повлиял ли вообще на их организм недостаток витамина Д. Когда вокруг холодно, а небо вечно закрыто тучами — бледные лица — это само собой разумеется.
Один из этих людей перестал копать, подошел к вездеходу.
— Рэнделл?
— Да. Послушайте, буквально вслед за нами должно появиться Новое Братство…
— Мы знаем, где они находятся, — сказал мужчина. — Алис наблюдает за ними и сообщает нам по радио. Вам придется подняться на Черепахову гору. Поможете ей вести наблюдение. Найдите себе место, откуда просматривается вся долина. Что заметите — сообщите по радио Алис.
— Хорошо. Спасибо. Мы рады, что вы на нашей стороне.
Индеец ухмыльнулся:
— Я так понимаю. что это вы на нашей стороне. Удачи!
Охватившее Марию и Гарви приподнятое настроение теперь испарилось. Дорога становилась все хуже, ехать было все труднее. Грязь, упавшие сверху валуны, чрезмерно глубокие колеи. Гарви перевел привод вездехода на обе пары колес. По мере подъема становилась видна вся дорога. Были видны и южный рукав Тьюла (а также перекресток и мост, по которому совсем недавно проехали Гарви и Мария) и северный, ведущий к тому, что раньше было озером Саксесс.
Рукава Тьюла были разделены горным хребтом. Хребтом, преграждающим доступ к Твердыне. С высоты Гарви и Мария видели линию обороны, организованную отрядами шефа полиции Хартмана. Траншеи, окопы, бревенчатые блиндажи. Долина, идущая вдоль южного рукава Тьюла, была защищена заметно хуже. Не похоже, чтобы ее удалось удержать. Линия обороны была хорошо организована лишь на возвышенностях. Классический пример обороны, не имеющей глубины, подумал Гарви. Врагу нужно прорваться в одном месте, и ничто не остановит армию Нового Братства. И Твердыня падет.
Несмотря на сумерки, врага разглядеть было можно. Солдаты Братства были переброшены к реке на грузовиках. И теперь в непосредственной близости от Твердыни горели огромные лагерные костры армии Нового Братства. Костры казались мирными, не таящими угрозы, но Гарви знал, что всю ночь враг будет занят восстановлением мостов. Наконец на горы и холмы опустилась тьма. Стало совсем тихо.
— Что ж, сейчас мы ничего разглядеть не можем, — сказал Гарви. — Теперь нам действительно делать нечего.
Совсем рядом беспокойно завозилась Мария. В темноте ничего не было видно, лишь ощущалось ее присутствие. Но Гарви совершенно четко осознавал, что его отделяют от нее лишь дюймы. Что до самого рассвета они отрезаны от всего мира.
Память начала выкидывать поганые фокусы. Всплыло: за несколько недель до Падения Молота Мария Ванс встречает Гарви и Лоретту у дверей своего дома. Она вся в изумрудах, а ярко-зеленое нарядное платье, казалось, едва достает до пупа. Прическа, уложенная завитками, вообще представляет собой нечто фантастическое. Любезно улыбаясь Мария крепко обняла Гарви и пригласила его и Лоретту в дом. Этот образ, хранящийся в памяти, наложился на тот, что сейчас вырисовывался в темноте, совсем рядом. Молчание становилось каким-то ужасно неловким.
— Я о чем-то подумала, — тихо сказал Мария.
— Если не о сексе, то лучше скажите прямо сейчас, не откладывая.
Мария промолчала. Гарви пододвинулся к ней и притянул ее к себе. Захрустело и затрещало то, чем были набиты многочисленные карманы куртки Марии. Она рассмеялась и сняла с себя куртку. Карманы куртки Гарви тоже оттопыривались — и он тоже снял с себя куртку.
А затем ужас прошедшего дня, и несущий опасность завтрашний день, и мучительная агония всего окружающего мира, и гибель, грозящая Твердыне — все оказалось забытым, растворилось в более важном: в неистовом стремлении друг к другу. На полу у ног выросла беспорядочно сброшенная с тела куча одежды. Гарви взял одежду в охапку и запихнул за рулевое колесо. Пассажирское сиденье плохо подходило для занятий любовью, но Гарви и Мария — осторожно и изобретательно — совершали акт. Наконец они нашли наиболее подходящую позу: он полулежал, опершись на сиденье, а она склонив свое лицо к его лицу, стояла на коленях перед ним. И дыхание Гарви касалось лица Марии, а дыхание Марии — его щек.
— Я рад, что ты «о чем-то подумала», — когда все кончилось, сказал он. (Ибо не мог сказать, что любит ее.)
— Тебе когда-нибудь приходилось заниматься этим в машине раньше?
Он порылся в памяти.
— Конечно. Я тогда был более проворным.
— А мне никогда.
— Ну, обычно для этого используют заднее сиденье, но…
— Заднее сиденье усыпано битым стеклом, — закончила за него Мария. И она и он непроизвольно напряглись, вспомнив: пуля калибра 0,50, усыпавшие все вокруг осколки стекла. Мария, вычесывающая крохотные осколки из волос Гарви: сам он вел машину, и не мог оторвать руки от рулевого колеса. Но существовал способ забыть обо всем этом.
А потом снова — еще раз, тот же самый способ забыть, с тем же самым неистовым пылом. Это не любовь, подумал Гарви. Просто они ищут друг в друге защиты от ужаса, заполнившего весь мир за стенами машины. Они совершали акт — а сами напряженно прислушивались, ожидая возобновления стрельбы. Но прислушиваясь — продолжали. Даже, когда то, чем они занимались, плохо, все равно — хорошо.
Еще не рассвело, когда Гарви проснулся. Он был укутан в шерстяное одеяло, взятое в заднего сиденья. Но не мог вспомнить, когда же успел укрыться им. Гарви лежал, бодрствуя, неподвижно, мысли его путались.
— Привет, — тихо сказала Мария.
— И тебе привет. Я думал ты спишь.
— Уже давно не сплю. А ты поспи еще. — Гарви попытался уснуть. Но болели перетруженные ночью мышцы. И мучила совесть: она, эта совесть, видимо не знала, что он — вдовец, причем новая его любовь пренебрегла им ради астронавта. Ну и черт с ними со всеми! Но заснуть Гарви не смог.
— А, ладно, — сказал он, садясь. — Кажется эту ночь удалось пережить.
— Мне пришлось для этого потрудиться меньше, чем тебе.
Смех его прозвучал несколько фальшиво. Но… ведь она знает его давным-давно. Мария обернулась к нему:
— Не надо беспокоиться насчет Горди. С этим покончено. У него есть другая женщина, и теперь не нужен судья, чтобы объявить, что теперь супруги в разводе. Да и раньше этого, по правде сказать, не требовалось.
Но Гарви и не думал о Горди.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил он. — Когда все это закончится. Если закончится.
Мария рассмеялась.
— Я не останусь в кухарках. Но спасибо, что благодаря тебе я попала в эту долину. Это намного лучший исход, чем любой другой, которого я могла бы добиться собственными силами. — Она помолчала мгновение, и они услышали крик совы — и визг схваченного ею кролика. — Теперь мир принадлежит мужчинам, — сказала Мария. — Так что, видимо, я просто-напросто выйду замуж за мужчину, занимающего в этом мире видное место. Я и прежде была сучкой, понимающей свое предназначение, и не вижу никаких причин менять в этом плане что-либо. Более того, как никогда раньше существуют причины быть именно такой сучкой. Мускулы в цене. Выйду замуж за вождя.
— И кто это будет?
Мария хихикнула.
— Со вчерашнего дня вождь — ты. Ты — человек, занимающий в этом мире видное место, — она скользнула к Гарви и одной рукой обняла его. Громко рассмеялась. — Почему ты так напрягся? Я тебя настолько пугаю?
— Конечно. — Она действительно пугала его.
Она рассмеялась снова:
— Бедный Гарви. Я точно знаю о чем ты думаешь. Об обязанности. Ты соблазнил девушку и теперь обязан жениться на ней. И ты очень хорошо понимаешь, что не сможешь отказать, если я буду настаивать на этом. Так? — Ее руки гладили его по всему телу.
Его жизнь с Лореттой не подготовила Гарви к такого рода схваткам. Он крепко поцеловал ее (ей не запугать Гарви Рэнделла) и длил поцелуй (потому что ему было хорошо, и, черт побери, у Маурин есть ее летун!) пока Мария не вырвалась.
— Но на самом деле это мне не подходит, — сказала Мария. — Не беспокойся, Гарви, я за тобой не охочусь. Ничего не получилось бы. Ты слишком хорошо меня знаешь. Не имеет значения, что произошло между нами. Даже если бы мы действительно полюбили друг друга, этот факт всегда бы вызывал у тебя недоумение. Ты бы все размышлял, не сводится ли все у нас к половому акту. Ты бы все ждал, когда мне надоест то, что связывает нас. И мы бы ссорились, и каждый старался бы взять верх над другим…
— Мне кажется то же самое.
— Так что не морочь себе голову, — сказала Мария. — Мне не нужно тебя женить на себе. Ты меня больше устраиваешь в качестве друга.
— Ты права. Я с тобой согласен. И кто же является твоей настоящей целью?
— О, я собираюсь выйти замуж за Джорджа Кристофера.
Это признание поразило Гарви.
— Что?! А он это знает?
— Разумеется нет. Он все еще думает, что у него есть шансы заполучить Маурин. Каждый раз, когда у него выпадает случай поговорить со мной, он говорит только о ней. А я слушаю.
— Еще бы — ты слушаешь! Но почему ты думаешь, что он не женится на Маурин?
— Не говори глупостей. Когда она может выбирать между тобой и Джонни Бейкером? Она никогда не выйдет замуж за Джорджа. Не будь они знакомы с давних пор, не будь он ее первым мужчиной, она бы даже не замечала его.
— А меня?
— У тебя есть шанс. Но у Бейкера шансов больше.
— М-да. Мне кажется, будет глупо спрашивать любишь ли ты Джорджа? — сказал Гарви.
Мария пожала плечами. Было темно и Гарви этого не заметил, но почувствовал.
— Он будет уверен, что я его люблю, — сказала она. — А больше это никого не касается. То, что было сегодня ночью, это не репетиция, Гарви. Это было… нечто иное. Нужный мужчина в нужное время. Я всегда… Скажи, все это время, что мы жили по соседству, тебе никогда не хотелось заглянуть ко мне с определенной целью? Когда Лоретты не было дома, а Горди находился в банке?
— Хотелось. Но я этому искушению не поддавался.
— Ладно. Ничего бы у тебя не вышло, но я никак не могла понять, почему ты ни разу не попытался. Ладно. Теперь давай немножко поспим, — Мария отвернулась от Гарви и закуталась в одеяло.
Бедный Джордж, подумал Гарви. Нет. Не так, счастливый Джордж. Если б я не знал ее так хорошо… Эк меня соблазняет. Джордж, черт побери, ты этого не знаешь, но тебя, пожалуй, можно назвать счастливчиком.
Счастливчик — если ты до этого доживешь.
Если доживет Мария!
Рассвет. Красное пятно над Сьеррой. Порывами дует ветер. Над морем Сан-Иоаквин поднимается туман.
Когда солнце взошло уже высоко, стало видно: за ночь через реку переправилось около ста солдат Нового Братства. Они сконцентрировались возле озера Саксесс, и теперь продвигались в обратном направлении, к разрушенному мосту. Сметая по пути защитников Твердыни. Начали стрелять мортиры Братства, принуждая обороняющихся отступать вглубь долины за холмы.
Отступали в порядке, но безостановочно.
— К полудню Братство очистит от нас всю долину, — сказал Гарви Марии. — Я думал… я надеялся, они продержатся дольше. Но, по крайней мере, они не бегут, словно кролики.
Мария кивнула, продолжая передавать по радио о передвижениях врага. Впрочем, кроме как передавать, ей больше ничего не оставалось.
Радио донесло голос Алис. Голос звучал испуганно. Тем не менее, она просила передавать сообщения и дальше.
Бесполезно, подумал Гарви. Ничего не выйдет. Он принялся рассматривать карту, выискивая не выводящий в расположение врага путь к Сьерре. Или путь, не выводящий туда, где враг скоро будет.
— Они восстанавливают мост, — сообщила Мария. — Доставили к нему огромные стволы. И многие сотни людей для их переноски и укладки.
— Сколько осталось времени до того, как грузовики смогут пересечь реку? — спросила Алис.
— Не более часа.
— Будьте наготове, ждите. Мне нужно передать эти сведения мистеру Харди, — сказала Алис. Радио замолчало.
— Ничего не выйдет, — сказал Гарви. Попытался улыбнуться. — Похоже, что в конечном итоге нам с тобой друг от друга никуда не деться. Может быть, нам удастся уйти в горы. Разыщем там наших мальчиков. Надеюсь, мне не придется драться за тебя с Горди…
— Заткнись. Веди наблюдение, — оборвала Мария. Вид у нее был ужасно напуганный — и винить ее Гарви за это не мог.
Мост был восстановлен чуть более, чем за час. Затем по нему хлынул поток грузовиков — впереди пикапы с пулеметами. Переехав мост, грузовики покатили по дорогам во всех направлениях. Часть грузовиков волокли мортиры — для них уже рылись огневые позиции. Армия Братства начала заполнять долину, устремилась к холмам, подавляя любые попытки сопротивления. Времени у врага хватало, а когда настанет ночь, наступать будет еще легче. Солдаты Братства смогут просочиться сквозь линию холмов и двинуться к Твердыне.
День становился жарче — но только не для Гарви с Марией. Ветер, дующий с моря Сан-Иоаквин, нес с собой холод с Сьерры. Враг продвигался вперед. Наступил полдень и солдаты Братства уже пересекли всю долину, начали карабкаться на холмы — туда, где находилась последняя линия обороны.
— Будьте наготове, ждите, — сказала Алис. Голос ее звучал возбужденно. Страха в нем не чувствовалось.
— Чего ждать? — спросил Гарви.
— Ведите наблюдение и сообщайте об увиденном, — сказала Алис. — Для этого вы там и находитесь. Я не могу увидеть…
На дальнем холме что-то происходило. К вершине подволокли какой-то большой предмет, походивший на автомобиль. «Автомобиль» перетащили через вершину, и он покатился в ста ярдах от восстановленного моста. «Автомобиль» стоял, в течении полуминуты ничего не происходило… И «автомобиль» взорвался. Огромное облако вырвалось из него и понеслось, подхваченное ветром к мосту. Перенеслось через мост, накрыв автомашины, сгрудившиеся перед въездом через него.
И по всей линии холмов через вершины неуклюже перевалились такие же «автомобили» — и замедленно катились вниз по склонам. И еще волокли тяжелые рамы, снабженные длинными рычагами, мечущими крошечные черные снаряды. Снаряды — точки летели по напоминающей дугу траектории.
— Катапульты! — завопил Гарви.
Это действительно были катапульты. Гарви не знал как их приводят в действие. С помощью нейлоновых веревок, видимо. Карфагенские женщины жертвовали на канаты для катапульт свои волосы…
Дальность стрельбы катапульт была невелика, но большой дальности и не требовалось. Катапульты выбрасывали снаряды, которые при столкновении с землей взрывались, выбрасывая клубы желтого дыма. Ветер разносил дым по всей долине, и дым окутывал наступающего врага…
Солдаты Нового Братства завизжали в панике. Они бросали оружие, бежали, выли от боли, рвали на себе одежду, кидались в реку — и их уносил поток. Они пытались перебраться через мост обратно. А с холмов все гремели винтовочные выстрелы — по бегущим. Катапульты беспрерывно выбрасывали снаряды, и снаряды взрывались, увеличивая своим содержимым смертоносное желтое облако.
Гарви орал в микрофон, и голос не повиновался ему.
— Они бегут! Они гибнут! Господи Боже, там их полегло, должно быть, полтысячи!
— Что делают те, кто остался на том берегу? — голос Алис Кокс, но конечно, она лишь передала вопрос Эла Харди.
— Они садятся в грузовики.
— А как обстоят дела с их орудиями? Орудия они с собой увозят?
— Да. Часть мортир они не успели переправить на наш берег… Я вижу едет одна из их машин, — Гарви передернуло. Пикап забитый орущими в ужасе людьми, на скорости влетел на мост. Помчался, не замедляя ходу по мосту, сбрасывая бегущих в воду. И не остановился, чтобы подобрать тех, кто был им сбит.
— В этой машине раньше были установлены два пулемета, — сообщил Гарви, — похоже их выкинули.
Облако газа покрыло не всю долину, части солдат Нового Братства удалось бежать. Многие, чтобы легче было бежать, бросили свое оружие. Но были и другие. Они не паниковали, отходили осмотрительно, увозя с собой орудия. Две мортиры были увезены до того, как катапульты приблизились на достаточное расстояние, чтобы перекрыть путь отступления. Гарви мрачным голосом сообщал об участках, не затронутых газовой контратакой. И наблюдал как через считанные минуты на этих участках начинали взрываться снаряды катапульт.
— Что-то происходит вверх по реке, — крикнул Гарви. — Я не могу разглядеть…
— Пусть это не вызывает у вас беспокойства. Дорога, ведущая к резервации, свободна от газа? — спросила Алис.
— Подождите секунду… Да, свободна.
— Продолжайте вести наблюдение.
Буквально через несколько минут на этой дороге показались грузовики. В кузовах — индейцы Толлмена и фермеры. Гарви показалось, что в одном грузовике он разглядел Джорджа Кристофера. Грузовики ревели, преследуя убегающего врага. Но на перекрестке за вершиной холма им пришлось остановиться. Настала очередь защитников Твердыни развертываться цепью, нащупывать слабые места в обороне противника, сметать его со своего пути.
Долина внизу превратилась в чужой и враждебный мир. Воздух приобрел желтоватый оттенок, он сделался смертельным для любого человека, не имеющего противогаза. Местная, еще не погибшая живность, глядела в ужасе на людей, медленно передвигающихся на четвереньках или ползком на животе. Некоторые из людей еще не выпускали из рук своих смертельных металлических жал. Движения людей становились все более вялыми. Большинство, казалось, впало в спячку, и лишь некоторые продолжали двигаться. Они ползли, словно змеи, и за ними оставались красные полосы. Они корчились — будто извивались по-гадючьи — и медленно ползли к реке. Рыбы в реке необычайно быстро метались, а затем внезапно замирали, и их, растопыривших плавники, уносило течением.
Когда наступила тьма, над мертвой, опустошенной долиной воцарилась тишина.
ПОСЛЕДСТВИЯ
С Дальнего Востока я вынес одно, одно-единственное. И
я сообщаю вам то, чему научил меня Дальний Восток. Эта
мысль записана красными чернилами на всех полях сражений
от Австралии до Токио: «Победу ничем не заменишь».
Генерал армии Дуглас Макартур.
Было очень темно, ничего не видно. Со Сьерры дул холодный ветер. Гарви обернулся к Марии.
— Победа!
— Да! Нам удалось! Боже мой, Гарви, мы спасены! — Было слишком темно, чтобы увидеть ее лицо, но Гарви знал, что она улыбается как идиотка.
Он врубил двигатель вездехода. Алис передала ему, что он может покинуть долину, но от шоссе лучше держаться подальше. Придется добираться до Твердыни по покрытой грязью проселочной дороге. Гарви выжал сцепление и осторожно повел машину вперед. В свете фар дорога казалась гладкой, следов колес других машин видно не было. Слева круто уходящий вниз склон, и Гарви знал, что вездеход глубоко погрузился в слой грязи. И не заметишь, как скатишься в пропасть. Это пугало — погибнуть после того, как битва закончилась. Но все же: это лишь плохая дорога, он немало перевидал их на своем веку. Она — не затаивший злобу враг.
Радостное возбуждение охватило Гарви. Он старался подавить искушение, погнать вездеход на полную скорость. Никогда еще с такой полнотой не ощущалось это — он остался в живых. Машина обогнула гору, переехала холм, за которым начиналась прямая дорога, ведущая к поместью сенатора Джеллисона. И Гарви дал себе полную волю, не взирая на колеи и рытвины, погнал машину на опасной скорости. Вездеход подпрыгивал, будто разделял радость, охватившую его и Марию.
Гарви мчался, будто удирал от кого-то. Он четко сознавал это, и знал, что если он позволит думать об этом и думать о том, что ему пришлось видеть, то никогда уже не сможет радоваться, что если он не справится с собой, то в будущем его ждет одно — бесконечная тоска. Там, в долине, где произошла битва, остались люди, сотни людей, всех возрастов, мужчины, женщины, девушки, юноши. Они ползли, легкие их сожжены газом, они ползли, оставляя за собой полосы крови, и эти полосы были хорошо видны в бинокль, ползли, пока милосердная тьма не легла над долиной. Они, пережившие конец света, умирали, умерли.
— Гарви, они уже не были людьми. Перестань о них думать.
— Ты — тоже?
— Да. Немножко. Но мы то живы! Мы победили!
Вездеход, оказавшийся на вершине бугра, прыгнул, на короткое мгновение все четыре колеса зависли в воздухе. Мчаться на такой скорости — глупость, но тут Гарви ничего не мог поделать.
— Мы выиграли нашу последнюю битву, — закричал он. — Больше не будет войн!
Его снова охватил приступ эйфории: этот мир вполне подходящее место, чтобы в нем жить. Смерть попрана смертью, Гарви Рэнделл жив, а враг разбит.
— «Приветствуй, с победой вернувшихся героев». Мелодия, насколько я могу припомнить, именно такая. Глупое слово. Герой. Черт побери, ты герой… героиня? В гораздо большей степени, чем я. Если б не ты, я бы удрал, сломя голову. Но из-за тебя не удрал. Тут все дело в… сексе? Мужчина не может удирать, когда на него смотрит женщина. Чего это я разболтался? Почему ты молчишь?
— Молчу потому, что ты не даешь мне слова сказать! — закричала, смеясь, Мария. — Ты не удрал, и я не удрала, и теперь все будет хорошо… — Она засмеялась снова, но на этот раз ее смех звучал как-то чуточку странно. — А теперь, мой друг, пора нам получить традиционную, полагающуюся нам награду. Сразу же, как приедем, отправляйся к Маурин. Ты заслужил ее.
— Стыдно сказать, но я думал об этом. Однако, разумеется Джордж вернется и…
— Джорджа предоставь мне, — с важностью сказала Мария. — В конце концов мне тоже полагается награда. Так что Джорджа предоставь мне.
— Мне кажется, что я ему несколько завидую.
— Тогда плохо.
Охватившее их настроение длилось до тех пор, пока они не подъехали к каменному дому сенатора. Они вошли в дом. Дом был заполнен людьми. Эл Харди скалился в улыбке, как дурачок, и что-то пил — хотя, похоже и не спиртное. Его хлопали по плечу. Дан Форрестер, уставший до предела, ушедший в себя и несчастный. К нему не приставали. Его превозносили, его благодарили. И не мешали ему пребывать в том настроении, в каком ему угодно. Хочет — пусть веселится, хочет — пусть тоскует. Волшебники вольны вести себя так, как им нравится.
Многие отсутствовали. Может быть, они погибли, может быть до сих пор заняты погоней. А может быть, они сами спасаются бегством, все еще не поняв, что никто их не преследует. Победители слишком вымотались, чтобы задумываться — где отсутствующие. Гарви разыскал Маурин, подошел к ней. Они не ощутили страсти друг к другу — лишь бесконечную нежность. Они взялись за руки, словно дети.
Это не было празднеством. Уже через считанные минуты все разговоры прекратились. Люди падали в кресла и засыпали. Некоторые находили в себе силы уйти домой. Гарви уже ничего не ощущал. Ему нужно было лишь одно — отдохнуть, поспать, забыть обо всем случившимся сегодня. Ему приходилось видеть подобное прежде, во Вьетнаме, так происходило с солдатами, вернувшимися с патрулирования. Но на своей собственной шкуре он такое ощутил впервые. Все силы иссякли, полная эмоциональная опустошенность, ты не чувствуешь себя несчастным, и еще способен на какие-то действия, на короткие моменты — чтобы добраться до кровати. Гарви устал, как никогда в жизни.
Он проснулся и вспомнил: победа. Подробности забылись. То, что снилось, было как въяве и перемешалось с тем, что действительно произошло за последние несколько дней. И воспоминания обесцвечивались, ослабевали, как обесцвечивается и ослабевает то, что увидел во сне. Осталось лишь одно слово: победа!
Он лежал в гостиной, на полу. На ковре и накрытый шерстяным одеялом. Он понятия не имел, как оказался здесь. Вероятно, он беседовал с Маурин и просто упал на пол. Все было возможно.
Дом был заполнен звуками, двигались люди, плыли запахи приготовляемой пищи. Гарви смаковал это: звуки, запахи, ощущения того, что он — жив. Серые облака за окном казались ему чем-то бесконечно сложным, он рассматривал их в деталях, облака ярко светились, сверкали, как лучи солнечного света. Памятные подарки и призы, развешанные по стенам, представляли собой настоящее чудо, их хотелось разглядывать, изучать. Каждое мгновение жизни — бесценно. И бесценно то, что несет с собой понимание того, что ты жив.
Постепенно это ощущение ослабело. Он почувствовал, что отчаянно голоден. Он встал и увидел, что гостиная похожа на поле битвы. Люди лежали там, где их свалила усталость. Некоторые продержались, чтобы расстелить одеяла — и отключились. Гарви набросил свое одеяло на Стива Кокса, который свернулся калачиком от холода. И вышел из комнаты — туда, откуда плыли запахи завтрака.
Комната была залита ярким солнечным светом. Маурин Джеллисон смотрела, не веря. Ей было страшно встать с кровати. Может быть, этот яркий солнечный — лишь сон, а ей хотелось, чтобы этот сон продолжался. Наконец Маурин убедила себя, что не спит. Это ей не снится. Солнце светило в окно — желтое, теплое и яркое. Судя по высоте, уже больше часа. Маурин откинула одеяло и ощутила на себе солнечное тепло.
Наконец, она окончательно проснулась. Ужас, кровь и усталость, подобная смерти. Воспоминания о происшедшем вчера мчались, словно со слишком большой скоростью прокручивали кинопленку. Страшное утро: защитники Твердыни должны были держаться, и постепенно отступать, но медленно; пусть Братство займет долину, но ни в коем случае не холмы. Постепенное отступление, так, чтобы врагу не стал ясен план сражения. И собственным солдатам нельзя было объяснить план сражения, поскольку они могли попасть в плен. И, наконец, угроза паники, когда защитники Твердыни могли обратиться в бегство.
— Если побежит кто-то, за ним побегут и остальные, — сказал Эл Харди. — Из донесений Рэнделла картина вырисовывалась вполне ясная. Их командир воюет, как по учебнику. Мы тоже будем воевать, как по учебнику — но лишь до определенного момента.
Задача заключалась в том, чтобы удержать за собой возвышенности. Армия братства должна была, заняв долину, оставаться на низменностях. Нужно было впустить врага в долину и дождаться, пока большая часть войска Братства переправится через реку. Как добиться того, чтобы фермеры продолжали драться, чтобы они не начали отступать без приказа? Харди выбрал простейшее решение.
— Если вы будете там, — сказал он, — и если вы не побежите, большинство из мужчин тоже не побежит. Они все же мужчины.
Это решение возмутило Маурин. Но уже не было времени читать нотации Элу Харди. И, в конце концов, он был прав. Все, что Маурин должна была делать, это — держаться, не падать духом. Быть смелой. Для того, кто не знал, как ей хочется жить — это бы показалось простым делом. А ей и действительно не очень хотелось жить — пока она не оказалась под огнем. И тогда все стало гораздо менее ясным.
Что-то невидимое разорвало бок Роя Миллера. Он попытался прикрыть рану руками. Его рука вошла в громадную дыру, откуда торчали изломанные ребра. Все, что Маурин съела за завтраком, подкатило к горлу… а в последний миг Рой успел обернуться и увидел ее лицо.
Снаряд мортиры разорвался возле Дика Вильсона и двух его людей. Эти двое покатились от взрыва, они катились и катились и, наконец, замерли, распростершись в позах, которые показались бы ужасно нелепыми, если не знать, что эти люди — мертвы. А сам Дик был брошен вперед и вверх, его руки яростно молотили воздух, они трепыхались, словно Дик превратился в птенца, учащегося летать. Потом он падал прямо в желтый ядовитый туман.
Джоанна Макферсон обернулась, что-то крича Маурин. Пуля прошелестела в ее волосах — и прошила воздух там, где лишь мгновением раньше была ее голова. То, что хотела сообщить Джоанна, превратилось в сплошной яростный мат.
Джек Турнер раскручивал свою бомбу, готовясь бросить ее. И осколок снаряда ударил в эту бомбу, разнес ее на куски. Его товарищи бросились прочь от него, и его свояченица бросилась от него тоже, а Джек Турнер шатался, метался, окутанный желтым облаком. И пропал в этом облаке.
Паджи Галадриль из Графства, вращая пращу, шагнула вперед и метнула бутыль, заполненную нервно-паралитическим газом, далеко вниз — в гущу врагов. И едва успев бросить свою гранату, она застыла, словно статуя Крылатой Победы — без головы. Перед глазами Маурин поплыли черные пятна. Она прислонилась к скале, ухитрилась держаться на ногах.
От нее требовалось лишь стоять на вершине холма и ждать — когда не грозила непосредственная опасность. Отскакивать и уклоняться, если возникала необходимость. (Сознательно ли она это делала? Или рефлекторно? Маурин этого и сама не знала). Но это — одно. А совсем другое — видеть, как падает невзрачная бедняжка Галадриль — а вместо шеи у нее лишь обрубок, забрызганный кровью. И самой, не оглядываясь, смотрит ли на нее кто-нибудь, подобрать с земли пращу убитой и, заложив в нее бутылку с нервно-паралитическим газом, раскручивать и раскручивать над головой этот смертоносный снаряд. И, вспомнив в последний миг, что когда выпустишь из руки конец пращи, бутылка полетит не в том направлении, куда направлена праща, а по касательной, послать свой снаряд точно в лезущую вверх по склону орду людоедов. Внезапно Маурин Джеллисон поняла, что на свете существует множество вещей, ради которых стоит жить. Серое небо, холодный ветер, редкие хлопья снега, предстоящая голодная зима… все это показалось в ту секунду не столь уж важным. Главным было осознание простого факта: если ты способна ощутить ужас, значит ты хочешь жить. Странно, что она никогда не понимала этого раньше.
Маурин быстро оделась, вышла из дома. Ярко светившее солнце уже исчезло. Маурин никак не могла рассмотреть его, но облачный слой казался менее плотным, чем обычно, а небо — светлее. Может быть солнце ей тоже приснилось? Не имеет значения. Воздух был теплым, дождя не было. Вода в ручье, текущем возле дома, вздулась высоко. Весело булькала. Должно быть, вода в ручье сейчас холодная, как раз для форели. Птицы ныряли в поток, громко кричали. Направляясь к шоссе, Маурин пошла по подъездной аллее.
На шоссе было пусто. А прежде оно было запружено, когда раненых доставляли в дом, служивший для жителей долины больницей. (Теперь это госпиталь, а когда-то в нем помещался окружной санаторий для выздоравливающих). Скоро на шоссе снова станет людно, когда в госпиталь начнут доставлять раненых менее серьезно. Их повезут в автомобилях, запряженных лошадьми. Но пока на шоссе пусто. Маурин шла все дальше. Она жадно смотрела, слушала. Звон топора в окрестных холмах. Вспышка красного: это красные крылья черного дрозда, слетевшего на куст. Крики детей, гнавших свиное стадо через чащу. Дети быстро приспосабливались к новой жизни. Один взрослый, куча детей, две собаки и стадо свиней. Это и школа, и работа. Далеко не обычная школа с далеко не обычными уроками. Конечно, предусматривается чтение с арифметикой, но предусмотрены и другие науки; в том числе: как гнать свиней туда, где есть их пища — собачьи экскременты (собаки, в свою очередь, поедают человеческие испражнения). Кроме того, детей приучают носить с собой ведра для сбора свиного навоза (его приносят и сваливают в кучи по ночам). Еще наука, как ловить крыс и белок. В новой экологии крысы занимали важное место. От них следовало оберегать амбары (тут в основном полагались на кошек), но сами по себе, крысы были полезны: еду себе они находили сами, а в пищу годились. Кроме того, из их шкурок можно изготовлять одежду и обувь, а из тонких костей можно делать иголки. Детям, выловившим наибольшее количество крыс, выдавались награды.
Неподалеку от города были установлены сооружения для переработки экскрементов. Испражнения животных и людей, перемешанные с древесной корой и опилками, засыпались в бойлеры. Стерилизация осуществлялась с помощью тепла, выделяющегося при брожении. Горячие газы отводились по трубам к зданиям городского совета и больницы, обогревали их, затем конденсировались. Таким образом, эти трубы составляли часть системы отопления. Выделяющийся в ходе брожения метанол и древесный спирт собирались в емкости, они еще понадобятся в будущем. Строительство системы переработки экскрементов еще не было полностью закончено. Необходимо было иметь больше бойлеров, больше труб и конденсаторов. Тут еще придется работать и работать, но Харди вправе гордиться тем, что уже сделано. К весне в бойлерах накопится большое количество отстоя — это большое количество удобрений с высоким содержанием азота. Удобрения эти будут стерильными и уже готовыми для использования. И будет достаточное количество метанола, на котором смогут работать тракторы. Без тракторов будет трудно обойтись, когда начнется пахота.
Хорошо мы это сделали, подумала Маурин. Хотя сделать предстоит гораздо больше, многое нужно сделать. Построить ветряные мельницы. Заняться севом. Устроить кузницу. Харди разыскал старую книгу, в которой описывается производство бронзы и методы отливки из нее изделий в песчаных формах. Но до сих пор на все это просто не было времени. Теперь время есть, теперь исчезла нависавшая над Твердыней угроза. Когда Гарви Рэнделл после битвы вошел в дом, он пел: «Мы больше не будем учиться воевать!»
Легкой жизни не будет. Маурин подняла взгляд, глянула на облака. Облака превратились в черные тучи. Было б здорово, если б сквозь них пробились солнечные лучи — не потому что Маурин очень хотелось вновь увидеть солнце (хотя, конечно, ей этого хотелось), но потому что это было так, соответствовало тому, что произошло. Солнце — символ их окончательной победы. Но вместо солнца были лишь быстро темнеющие тучи. Маурин, однако, не поддастся им, не позволит, чтобы они подействовали на нее угнетающе. Слишком уж легко может вновь захлестнуть ее черная волна отчаяния.
Гарви Рэнделл был прав. Практически, чем угодно можно поступиться, чтобы помочь спасению людей, ощутивших себя беспомощными, ощутивших себя на краю гибели. Но прежде нужно победить это ощущение в своей собственной душе. В этом новом ужасном мире нужно выглядеть несгибаемым. Нужно уметь предвидеть, что может произойти. И что бы ни произошло — справиться. Лишь тогда ты можешь приниматься за дело.
Читать бесплатно другие книги:
