Дюна. Мессия Дюны. Дети Дюны (сборник) Герберт Фрэнк
– Понятно, – сказал он. – Я сохраню Тиеканика, поскольку это ты втравила его в некрасивую историю. Он хороший офицер и проявил свои качества во многих тяжелых ситуациях, но он будет отныне отстаивать свои принципы только на дружественном поле…
– Свои… принципы?
– Разница между хорошим и плохим офицером заключается в силе характера и способности действовать, раздумывая не больше пяти секунд, – сказал Фарад’н. – Ему придется придерживаться своих принципов всякий раз, когда им будет брошен вызов.
– Тигры были необходимостью, – сказала мать.
– Я поверю в это, если они добьются успеха, – произнес Фарад’н, – но я не стану смотреть сквозь пальцы на то, каким образом их дрессируют. Не возражай! Это очевидно. Их настроили, как механизм. Ты сама это говорила.
– Что ты собираешься делать? – спросила Венсиция.
– Ждать, что из этого выйдет, – ответил он. – Возможно, что я действительно стану императором.
Мать прижала руки к груди и вздохнула. Был момент, когда сын ужаснул ее. Она была готова поверить, что в следующую минуту он ее уничтожит. Принципы! Но теперь он вовлечен во власть, он проникся ею. В этом Венсиция была теперь твердо убеждена.
Фарад’н встал, подошел к двери и позвонил слугам матери. Он оглянулся.
– Мы закончили, не так ли?
– Да. – Она подняла руку в прощальном приветствии, видя, что сын уходит. – Куда ты собрался?
– В библиотеку. В последнее время меня очаровала история Дома Коррино. – Он вышел, унося с собой новое служение.
Будь она проклята!
Но Фарад’н знал теперь, что он проникся властью и интересом к ней. Он понял, почувствовал, что существует глубокая эмоциональная разница между историей, записанной на шиге и читаемой в минуты блаженной лени, и истинной историей, которую переживаешь на собственном опыте. Эта новая живая история охватила все его существо, унося в необратимое будущее. Принц чувствовал, что теперь его поведут устремления тех, кто связывает с ним свои чаяния. Странно только, что в эту картину не вписывались его собственные чаяния.
Говорят, что, когда однажды Муад’Диб увидел, как сквозь узкую щель между двумя камнями пробивается трава, он отодвинул в сторону один из камней. Позже, когда трава разрослась, Муад’Диб накрыл ее тем же камнем. «Такова ее судьба», – сказал он при этом.
(Комментарии)
– Давай! – крикнула Ганима.
Лето, бежавший на два шага впереди сестры, достиг расщелины и, не колеблясь, нырнул в нее и пополз вперед, пока тьма не окутала его. Он слышал, как Ганима проникла в расщелину вслед за ним. Затем наступила тишина, в которой раздался спокойный голос Ганимы:
– Я застряла.
Лето поднялся, понимая, что становится досягаем для смертоносных когтей, повернулся в узком проходе и пополз назад, пока не ухватился за протянутую руку сестры.
– Это одежда, – сказала девочка. – Она зацепилась за скалу.
Чувствуя, как под его ногами осыпаются камни, Лето сильно потянул, но без особого результата.
Снаружи доносились тяжкое звериное дыхание и рык.
Лето напрягся, уперся бедрами в камень и изо всех сил начал тянуть. Раздался треск разрываемой ткани, и Ганима рванулась к брату, зашипев от боли. Стараясь не обращать внимания на этот звук, Лето потянул еще раз, еще сильнее. Они были еще слишком близко к наружному концу расщелины. Лето опустился на четвереньки и пополз глубже, Ганима начала пробираться за ним и вскоре оказалась рядом с братом. Каждое ее движение сопровождалось учащенным, тяжелым дыханием; это подсказало Лето, что его сестра испытывает боль. Он добрался до конца узкого прохода и выглянул наружу. Отверстие зияло на высоте около двух метров, небо было усыпано звездами, которые вдруг загородила исполинская тень.
Раскатистое рычание заполнило убежище, в котором прятались близнецы. То был нутряной, угрожающий древний звук: хищник, говорящий со своей жертвой.
– Насколько серьезна твоя рана? – спросил Лето, стараясь сохранять спокойствие.
Ганима поддержала тон брата:
– Один из них дотянулся до меня лапой и порвал левую штанину защитного костюма. Я чувствую, как у меня по ноге течет кровь.
– Сильно?
– Из вены. Я могу остановить кровотечение.
– Прижми рану, – сказал он, – и не двигайся. Я позабочусь о наших приятелях.
– Будь осторожен, – сказала девочка. – Они намного больше, чем я ожидала.
Лето извлек из ножен оружие и приподнялся. Он знал, что тигр попытается дотянуться лапой туда, куда не может протиснуться его массивное тело.
Медленно-медленно поднимал мальчик свой нож, пока лезвие не коснулось чего-то мягкого. Лето нанес удар такой силы, что едва не выпустил нож из руки. Сверху на его руку хлынула кровь, заливая и лицо. Сверху раздался оглушительный вой. Стали видны звезды. Огромная кошка, издавая дикое мяуканье и дергаясь в судорогах, скатилась со скалы на песок.
Звезды снова исчезли, послышалось рычание следующего охотника. Второй тигр, не обращая внимания на судьбу своего предшественника, пытался проникнуть в расщелину.
– Какие они упорные, – заметил Лето.
– Одного ты точно убил, – сказала Ганима. – Послушай!
Вой и конвульсии внизу постепенно затихали, но сверху тяжкой громадиной навис другой тигр, закрывая собой звездное небо.
Лето вложил клинок в ножны и коснулся руки Ганимы.
– Дай мне свой нож. Нужен свежий яд, чтобы наверняка покончить и с этим.
– Ты не думаешь, что у них есть и третий – в резерве? – спросила сестра.
– Вряд ли, лазанские тигры охотятся парами.
– Так же, как мы, – горько пошутила девочка.
– Да, так же, как мы, – согласился Лето. Ощупав протянутый ему рукояткой вперед нож, мальчик крепко взял ее в руку и снова начал осторожное движение верх. Он тянулся и тянулся, не встречая цели. Вот Лето уже приподнялся до опасной черты. Лето опять присел, решив отложить попытку.
– Ты не можешь до него дотянуться? – спросила Ганима.
– Он ведет себя не так, как первый.
– Но он все еще здесь. Ты чувствуешь запах?
Лето попытался проглотить слюну – в горле пересохло от волнения. В нос ударил гнилостный, отдающий мускусом запах дикой кошки. Звезд не было видно по-прежнему. Первой кошки больше не было слышно. Яд ножа сделал свое дело.
– Думаю, что мне придется встать, – сказал Лето.
– Нет!
– Его надо поддразнить, чтобы ударить ножом.
– Да, но мы договорились, что если один из нас будет ранен, то…
– Ранена ты, значит, ты и вернешься.
– Но если ты получишь серьезную рану, то я не смогу тебя покинуть.
– Ты можешь предложить лучший вариант?
– Отдай мне мой нож.
– А твоя нога?
– Я вполне могу стоять на здоровой.
– Этот зверь может снести тебе голову одним ударом. Может быть, пистолет…
– Если с кошками человек, то он услышит выстрел и поймет, что мы готовы ко всему.
– Я не хочу, чтобы ты рисковала!
– Кто бы ни был там снаружи, он не должен знать, что у нас есть пистолеты. Пока не должен, – она нежно прикоснулась к его плечу. – Я буду осторожна, пригну голову.
Лето молчал, и Ганима снова заговорила:
– Ты же понимаешь, что именно я должна это сделать. Отдай нож.
Лето неохотно подчинился. Нащупав в темноте руку сестры, он вложил в нее рукоять ножа. Решение Ганимы было логичным, но все чувства Лето восставали против такой логики.
Он почувствовал, как Ганима отодвинулась в сторону, услышал шорох песчинок на ее одежде. Девочка слегка застонала, и Лето понял, что она встала. Будь осторожна! – подумал он. Он был уже готов стащить ее вниз и настоять на применении пистолета. Но это могло стать предупреждающим сигналом для человека, который прячется где-то у скал. И что тогда? Они окажутся запертыми в этой ловушке с подстерегающим их снаружи раненым тигром.
Ганима сделала глубокий вдох и прижалась спиной к стенке расщелины. Все надо сделать быстро, подумала она. Она протянула вперед руку с ножом. В том месте левой ноги, куда дотянулась лапа тигра, пульсировала сильная боль. Штанина окончательно промокла, пропитавшись кровью, которая продолжала течь. Быстрее! Она погрузила свои чувства в спокойствие, предшествующее схватке по способу Бене Гессерит, отогнав от себя боль и все посторонние мысли. Кошка должна протянуть вниз лапу! Девочка не спеша провела ножом вдоль зева расщелины. Где же этот проклятый зверь? Она снова полоснула клинком воздух. Тигра надо спровоцировать на атаку.
Ганима осторожно потянула носом воздух. Теплое звериное дыхание доносилось слева. Она мысленно успокоила себя, сделала глубокий вдох и закричала: «Таква!» Это был старинный фрименский боевой клич, смысл которого был обозначен в самых древних легендах: «Цена свободы!» С этим кликом девочка выбросила вперед и вверх руку с ножом. Когтистая лапа ударила ее по руке прежде, чем клинок вонзился в звериную плоть. За то короткое мгновение, пока боль не стала нестерпимой, а кисть не онемела, Ганима успела ткнуть ножом вперед, поразив кошку. Клинок выпал из одеревеневших пальцев, но зато в расщелину стали снова видны звезды. Корчившееся в муках тело второго тигра покатилось вниз. Потом наступила мертвая тишина.
– Он задел мне руку, – сказала Ганима, пытаясь обмотать предплечье полой накидки.
– Сильно?
– Думаю, да. Я совершенно не чувствую кисть.
– Сейчас я зажгу свет и…
– Сначала давай накроемся.
– Я быстро.
Она услышала, как он достает из корзины фримпакет, разворачивает тент, прижимая его к стенкам убежища. Лето так спешил, что не стал пользоваться влагоуловителем.
– Мой нож лежит с этой стороны, – сказала Ганима. – Я чувствую его коленом.
– Пусть полежит.
Лето зажег походную лампу. Яркий свет заставил Ганиму зажмуриться. Лето поставил лампу на песок и ахнул, увидев рану сестры. Коготь разорвал кожу и плоть от локтя до самой кисти. Рана вилась по руке спиралью, повторив вращательное движение, которое Ганима сделала, вонзая нож в лапу тигра.
Она взглянула на свою руку, закрыла глаза и принялась читать Литанию против страха.
Лето с радостью последовал бы примеру сестры, но взял себя в руки, отринул от себя эмоции и начал перевязывать рану. Надо было остановить кровотечение и одновременно сделать перевязку неумело и неуклюже, чтобы создать впечатление, будто Ганима перевязывала себя сама. Он даже заставил ее саму завязать узел, держа один конец бинта свободной рукой, а другой зажав зубами.
– Теперь давай займемся ногой, – сказал он.
Ганима повернулась, чтобы показать брату другую рану. Она оказалась сущим пустяком по сравнению с первой: два мелких пореза вдоль икры. Правда, раны продолжали кровоточить. Лето очистил их поверхность, перевязал и прикрыл повязку тканью костюма.
– В раны попало немного песка, – сказал он. – Обработай их как следует, когда вернешься домой.
– Песок в наших ранах, – нараспев протянула Ганима. – Старая фрименская история.
Лето натянуто улыбнулся и сел.
Ганима глубоко вздохнула:
– Ну вот все и кончилось.
– Еще не все.
Девочка судорожно сглотнула, стараясь справиться с пережитым потрясением. В ярком свете лампы была особенно заметна резкая бледность ее лица. Ганима напряжено размышляла. Теперь нам надо действовать очень быстро. Тот, кто управлял зверями, все еще находится где-то поблизости.
Лето, внимательно смотревший на сестру, вдруг испытал опустошающее чувство утраты. Грудь пронзила острая боль. Сейчас они с Ганимой должны будут расстаться. С самого рождения они чувствовали себя единым целым, практически одним человеком. Но их план требовал разлуки, они и их отношения должны претерпеть метаморфоз, они разными путями снова придут к единству, но того единения, которое они испытывали, деля повседневную жизнь, уже никогда не будет.
Лето занялся рутиной.
– Это мой фримпакет, – сказал он. – Я брал из него бинты. Это могут заметить.
– Ты прав, – согласилась Ганима. Они поменялись фримпакетами.
– Тот, кто управлял тиграми с помощью передатчика, ждет нас, чтобы удостовериться, что мы живы. Этот тип находится где-то возле канала.
Ганима потрогала рукой пистолет, лежавший на фримпакете, взяла оружие и вложила его в кобуру под накидкой.
– Накидка совсем порвалась, – сказала девочка.
– Да.
– Скоро сюда придет поисковая группа, среди них может оказаться изменник, так что лучше тебе вернуться в Табр одной, – снова заговорил Лето. – Пусть тебя укроет Хара.
– Я… Я начну поиски изменника, как только вернусь домой, – пообещала сестра. Она буквально впилась взглядом в лицо брата, разделяя его болезненное знание, что с этого момента между ними начнут накапливаться различия. Никогда больше не будут они единым целым, никогда больше не будут они делить друг с другом знания, недоступные чужим.
– Я пойду в Якуруту, – сказал он.
– В Фондак, – поправила Ганима.
Лето согласно кивнул. Якуруту, или Фондак, – это, должно быть, одно и то же место. Только там может быть сокрыто легендарное место, и сделали это контрабандисты. Как им легко сменить название, действуя под прикрытием негласных договоров, с помощью которых они только и могли существовать. Правящая династия должна иметь черный ход на случай непредвиденного бегства с планеты в экстремальных ситуациях. Символическое участие в промысле контрабандистов давало такую возможность. В Фондаке/Якуруту контрабандисты построили настоящий сиетч, который стороной обходили местные жители. Якуруту существовал тайно и в то же время открыто, лучше всякой гвардии охраняемый табу, которое не позволяло приближаться к нему простым фрименам.
– Ни одному фримену не придет в голову искать меня в том месте, – сказал Лето. – Они, конечно, наведут справки у контрабандистов, но…
– Мы все сделаем, как договорились, – сказала Ганима. – Это просто…
– Я знаю. – Услышав свой голос, Лето понял, что они оба оттягивают момент расставания, стремясь продлить свое чудесное тождество друг другу. Ганима же поняла, что уже смотрит на Лето сквозь завесу времени, на взрослого Лето. Слезы жгли девочке глаза.
– Еще рано отдавать свою воду мертвым, – сказал Лето и нежно провел пальцем по влажным щекам сестры. – Я отойду подальше, чтобы никто меня не услышал, и вызову червя. – Он указал рукой на крюки погонщика, прикрепленные к фримпакету. – Через два дня, перед рассветом, я буду в Якуруту.
– Езжай побыстрее, мой старый друг, – прошептала Ганима.
– Я вернусь к тебе, мой единственный друг, – сказал он. – Помни, будь предельно осторожна у канала.
– Выбери себе доброго червя, – произнесла Ганима древнюю формулу фрименского прощания. Левой рукой она выключила лампу и, зашелестев тентом, свернула его и уложила в сумку. Она почувствовала, как, выскользнув из расщелины, Лето направился в Пустыню.
Ганима собрала всю свою волю, чтобы сделать то, что она была обязана сделать. Лето должен умереть для нее. Она должна сама в это поверить. В ее мозгу нет места для Якуруту и для брата, который ищет место, затерянное в дебрях фрименской мифологии. С этого момента она не должна думать о Лето, как о живом. Она должна приучить себя думать о брате, как о мертвом, как об убитом лапой лазанского тигра. Немного найдется людей, способных обмануть Вещающего Истину, но она сумеет… должна суметь. Те многие жизни, ведомые им с Лето, научили близнецов справляться с подобными трудностями; гипноз был стар как мир уже во времена царицы Савской, но только Ганима могла вызвать в своем сознании живой образ этой мудрой царицы. Имитация должна быть выполнена безупречно, и после ухода Лето Ганима довольно долго просидела в расщелине, приводя себя в состояние одинокой сестры, потерявшей брата. Она провела в скале ровно столько времени, сколько потребовалось для создания цельного образа. Внутренний мир девочки стал пуст, молчалив и неспособен вторгнуться в сознание. Это был побочный эффект, которого она не предусмотрела.
Если бы Лето был жив, я бы могла поделиться с ним моим открытием, подумала она, и мысль не показалась ей парадоксальной. Поднявшись, она посмотрела на то место, где лазанский тигр убил ее брата. Где-то в песках возник и стал нарастать звук, столь знакомый фрименам: звук движения песчаного червя. Черви стали редкостью, но все же еще встречались. Может быть, мучительный вой первого тигра… Да, Лето успел убить одного тигра, прежде чем второй сумел достать его самого. В появлении червя была какая-то странная символика. Побуждение было так сильно, что Ганима явственно видела на песке три темных пятна – два тигра и Лето. Потом пришел червь, и только глубокая борозда осталась на песке в том месте, где прополз Шаи-Хулуд. Это был не очень большой червь… но и не слишком маленький. Волевым усилием девочка заставила себя не видеть маленькую фигурку на выгнутой спине червя.
Поборов свою печаль, Ганима запечатала фримпакет и осторожно выбралась из убежища. Положив руку на пистолет, она внимательно осмотрела местность. Никаких признаков человека с передатчиком. Миновав скалы, она двинулась в путь, тщательно прислушиваясь, не бродит ли поблизости подстерегающий ее убийца.
В направлении Табра виднелись мерцающие огни фонарей – это двинулась в путь поисковая группа. Темное пятно двигалось по пескам к Спутнику. Ганима направилась к северу, чтобы по большой дуге обойти группу, прячась в тени дюн. Стараясь сбивать шаг с ритма, чтобы не вызвать червей, Ганима пошла по пути, отделяющему Табр от того места, где погиб Лето. Она знала, что особую осторожность надо соблюдать возле канала. Ничто не должно помешать ей рассказать, как умер брат, защищая ее от тигров.
Правительства, если они удерживаются у власти достаточно долго, всегда имеют тенденцию принимать аристократическую форму. Ни одно известное в истории правительство не избежало такого пути. По мере того как развивается аристократия, правительство все в большей и большей степени начинает выражать интересы правящего класса – будь то потомственное дворянство, олигархи финансовых империй или укрепившаяся у власти бюрократия.
(Политика, как повторяющийся феномен, «Учебное руководство Бене Гессерит»)
– Почему он делает нам такое предложение? – спросил Фарад’н. – Это самое главное.
Принц и башар Тиеканик стояли в комнате отдыха личных покоев Фарад’на. Венсиция сидела здесь же, на низком голубом диване, скорее в роли зрительницы, нежели участницы. Она вполне осознавала свою унизительную роль, и это особенно бесило ее. После того как она открыла Фарад’ну суть заговора, в сыне произошла ужасающая и разительная перемена.
Время близилось к вечеру, приглушенный свет создавал ощущение комфорта в кабинете принца – помещение было уставлено книгами, выполненными в старинной манере из пластина, вдоль стен стояли стеллажи, заполненные проигрывающими катушками, блоками данных, кассетами шиги, мнемоническими умножителями. Все указывало на то, что этой комнатой часто пользовались по назначению. Потрепанные корешки книг, отполированный до блеска металл умножителей, потертые края блоков. В помещении был всего лишь один диван, но зато множество удобных, но отнюдь не роскошных стульев.
Фарад’н стоял спиной к окну. На нем была надета скромная черно-серая форма сардаукара, единственным украшением которой была золотая львиная лапа на петлицах. Он специально пригласил башара и мать в эту комнату, чтобы создать более непринужденную атмосферу, чем в формальном заседании в официальном зале приемов. Однако Тиеканик своими бесконечными «мой господин, то» и «моя госпожа, это» выдерживал дистанцию.
– Мой господин, я не думаю, что он сделал бы нам это предложение, если бы не мог его выполнить, – сказал Тиеканик.
– Конечно, нет, – вмешалась в разговор Венсиция.
Фарад’н покосился на мать, заставив ее замолчать.
– Мы не оказывали на него никакого давления, не делали никаких попыток обеспечить эту доставку, которую обещал Проповедник, не так ли?
– Нет, – ответил Тиеканик.
– Тогда почему Дункан Айдахо, известный своей фанатичной преданностью Атрейдесам, предлагает передать нам в руки госпожу Джессику?
– Поговаривают о каких-то беспорядках на Арракисе, – снова заговорила Венсиция.
– Эти слухи ничем не подтверждены, – отрезал Фарад’н. – Возможно ли, что это дело рук Проповедника?
– Вполне возможно, – сказал Тиеканик, – но я не вижу достаточного мотива.
– Он говорит о том, что ищет для Джессики убежища, – продолжал Фарад’н. – Это вполне правдоподобно, если слухи…
– Совершенно точно, – произнесла Венсиция.
– Однако это может оказаться и своеобразной военной хитростью, – проговорил Тиеканик.
– Мы можем выдвинуть несколько предположений и исследовать каждое из них, – предложил Фарад’н. – Что, если Айдахо впал в немилость у своей госпожи Алии?
– Этим можно объяснить происходящее, – сказала Венсиция, – но он…
– Что говорят контрабандисты, – перебил ее сын. – Почему бы нам…
– В это время года связь с ними всегда затруднена, – сказал Тиеканик, – и из соображений безопасности…
– Да, но тем не менее… – Фарад’н задумчиво покачал головой. – Мне что-то не слишком нравится это допущение.
– Не стоит слишком поспешно от него отказываться, – сказала Венсиция. – Все эти сплетни об Алии и священнике, как его…
– Джавиде, – подсказал Фарад’н. – Но очевидно, что этот человек…
– Он был для нас весьма ценным источником информации, – продолжала Венсиция.
– Я только что хотел сказать, что этот человек может быть и двойным агентом, – произнес принц. – Зачем ему самому обвинять себя в этом? Ему нельзя доверять, и для этого есть основания.
– Я их не вижу, – заупрямилась Венсиция.
Принца внезапно разозлила тупость матери.
– Примите мои слова как факт, матушка. Основания есть, я все объясню вам позже!
– Боюсь, что вынужден согласиться с вами, мой господин, – сказал Тиеканик.
Венсиция обиженно замолчала. Как они осмеливаются отодвигать ее на второй план, словно легкомысленную, пустоголовую бабенку? Словно у нее нет…
– Мы не должны забывать, что одно время Айдахо был гхола, – сказал Фарад’н. – Тлейлаксу… – Он искоса взглянул на Тиеканика.
– Мы рассмотрим и эту возможность, – сказал башар. Он восхищался работой ума принца: быстро, пытливо, проницательно. Да, мастера тлейлаксу, восстановив личность Айдахо, могли вставить в его мозг некое приспособление, чтобы использовать Дункана в своих, неведомых пока целях.
– Но должен признаться, мне не удается понять их мотивов, – сказал Фарад’н.
– Вложение средств в наше достояние, – сказал Тиеканик. – Небольшая страховка на будущее?
– Я бы сказал, что это крупное вложение, – проговорил Фарад’н.
– И очень опасное, – вставила слово Венсиция.
На этот раз принц был вынужден согласиться с матерью. Способности госпожи Джессики были известны во всей Империи. Еще бы – ведь эта женщина учила самого Муад’Диба.
– Если узнают, что мы ее приютили, – ответил Фарад’н матери.
– Да, это будет обоюдоострый меч, – добавил Тиеканик. – Но надо сделать так, чтобы никто ничего не узнал.
– Допустим, – сказал Фарад’н, – что мы принимаем предложение. В чем ценность Джессики? Сможем ли мы в случае необходимости обменять ее на нечто более важное?
– Не в открытую, – сказала Венсиция.
– Естественно! – Он выжидательно посмотрел на Тиеканика.
– Об этом надо подумать, – ответил тот.
Фарад’н кивнул:
– Да, если мы примем предложение, то будем рассматривать госпожу Джессику как деньги, вложенные в банк на не определенные до поры цели. В конце концов не обязательно надо на что-то сразу тратить имеющиеся деньги. Это может принести нам… потенциальную пользу.
– Это будет весьма опасная пленница, – предостерег принца Тиеканик.
– Над этим действительно стоит подумать, – согласился принц. – Мне говорили, что у Бене Гессерит есть способы воздействия на людей, и госпожа Джессика способна добиваться своего, просто изменяя интонации своего голоса.
– У них есть и телесные способы, – заговорила Венсиция. – Ирулан однажды рассказала мне об этом кое-что. Правда, сама я этого не видела. Однако вполне очевидно, что у воспитанниц Бене Гессерит существует масса способов добиваться своих целей.
– Уж не хотите ли вы сказать, матушка, – поинтересовался Фарад’н, – что она может меня соблазнить?
В ответ Венсиция только пожала плечами.
– Вам не кажется, что она для этого немного стара? – спросил Фарад’н.
– С этими людьми из Бене Гессерит нельзя быть ни в чем уверенным, – произнес Тиеканик.
Фарад’н почувствовал, что его охватывает волнение, смешанное со страхом. Игры в реставрацию Дома Коррино одновременно привлекали и отталкивали принца. Как было бы хорошо отказаться от всей этой суеты и снова погрузиться в любимые исторические изыскания, отправляя одновременно необременительные обязанности по управлению Салусой Секундус. Восстановление Сардаукарской гвардии само по себе было довольно нелегкой задачей, и Тиек был для этого незаменимым инструментом. Даже одна планета – это уже громадная ответственность. Но Империя… это куда большая ответственность, но и куда более привлекательное орудие власти! Чем больше принц читал о Муад’Дибе/Пауле Атрейдесе, тем больше проникался он очарованием путей использования власти. Для него, титулованного главы Дома Коррино, прямого наследника Шаддама Четвертого, было бы громадным достижением восстановить и взять штурмом Трон Львов. Он этого хочет! Он этого хочет. Повторяя это заклинание, эту литанию, Фарад’н сумел прогнать минутные сомнения.
Прислушавшись, он понял, что Тиеканик продолжает говорить.
– …и конечно же, Бене Гессерит учит, что мир порождает агрессию, которая выливается в войну. Парадокс этого…
– Как мы будем решать этот вопрос? – спросил принц, прерывая поток отвлеченных рассуждений Тиеканика.
– Что такое? – сладким голосом спросила Венсиция, видя, что ее сын витает в облаках. – Я спросила Тиека, что он знает о философии, являющейся движущей силой Общины Сестер.
– Не стоит с излишним почтением относиться к философии, – резко произнес Фарад’н, повернувшись к Тиеканику. – Что же касается предложения Айдахо, то мне думается, что надо побольше о нем разузнать. Когда мы разберемся в этом частном вопросе, тогда и настанет момент заниматься побудительными мотивами и философией.
– Будет сделано, – сказал Тиеканик. Ему импонировала осторожная тактика Фарад’на, но башар надеялся, что эта медлительность не коснется принятия быстрых и точных военных решений.
– Вы знаете, что, на мой взгляд, самое интересное в истории Арракиса? – с деланым равнодушием спросил Фарад’н. – В древние времена каждый фримен был обязан убить любого, кто не одет в защитный костюм, который можно было распознать издалека по капюшону.
– Почему вас так очаровал защитный костюм? – поинтересовался Тиеканик.
– Вы это заметили, да? – спросил принц.
– Как же можно этого не заметить? – подала голос Венсиция.
Фарад’н раздраженно посмотрел на мать. Зачем она всюду сует свой нос? Он снова обратился к Тиеканику.
– Защитный костюм – это ключ к пониманию характера обитателей планеты, Тиек. Это тавро Дюны, ее символ. Люди сконцентрированы на физических характеристиках: защитный костюм предохраняет организм от потери жидкости, обеспечивает ее рециркуляцию. Только в нем можно существовать на этой планете. Вы же знаете, что в обычае фрименов было иметь в доме защитные костюмы для каждого члена семьи, кроме собирателей пищи. Они представляли собой исключение, которое щадили. Но пожалуйста, заметьте оба… – при этих словах Фарад’н обернулся к матери, – что в последнее время по всей Империи распространилась мода на ношение имитации защитных костюмов. В настроениях людей доминирует желание подражать завоевателям!
– Вы действительно находите эту информацию ценной? – озадаченно спросил Тиеканик.
– Тиек, Тиек, да без такой информации невозможно править государством. Я сказал, что защитный костюм – ключ к пониманию характера, и это действительно так. Это – проявление консерватизма. Ошибки, которые они совершат, будут по своей природе консервативны.
Тиеканик бросил быстрый взгляд на Венсицию, которая, встревоженно нахмурившись, внимательно рассматривала сына. Характеристика, высказанная Фарад’ном, привлекала и беспокоила башара. Как это не похоже на старого Шаддама! Перед ним сейчас стоял настоящий сардаукар: военный убийца, не знающий ненужных сомнений и колебаний. Шаддам пал под ударом Атрейдесов, которых вел проклятый Пауль. Действительно, то, что он читал о Пауле Атрейдесе, подтверждало характеристику, данную сейчас Фарад’ном. Возможно, Фарад’н, получивший воспитание сардаукара, будет меньше колебаться, чем Атрейдесы, будучи поставленным перед необходимостью совершить жестокость.
– Многие правили, не прибегая к таким тонкостям, – заметил Тиеканик.
Принц удивленно воззрился на башара.
– Правили и потерпели поражение, – сказал принц после недолгого молчания.
Тиеканик плотно сжал губы, поняв этот не слишком тонкий намек на правление Шаддама. То было и поражение сардаукаров, и ни один из них не мог легко относиться к подобным напоминаниям.
Фарад’н снова заговорил:
– Видите ли, Тиек, влияние планеты на подсознание массы обитателей никогда не оценивалось должным образом. Для того чтобы нанести поражение Атрейдесам, надо понимать не только Каладан, но и Арракис. На одной планете мягкие условия, на другой жесткие – эти условия приучают людей принимать столь же жесткие решения. То было уникальное событие – брак Атрейдеса и фрименки. Если мы не поймем природу этого явления, то не сможем не только нанести им поражение, но даже приспособиться к ним.
– Какое отношение имеют эти рассуждения к предложению Айдахо? – ехидно поинтересовалась Венсиция.
Фарад’н с жалостью взглянул на мать:
– Мы начнем поражать их, внеся смятение в их общество. Это очень мощное оружие: стресс смятения. Очень важно также отсутствие стресса. Вы не заметили, каким образом Атрейдесам удалось успокоить нашу планету?
Тиеканик коротко кивнул в знак согласия. Это был хороший знак. Сардаукар не должен быть излишне мягким. Однако предложение Айдахо продолжало тревожить принца.
– Пожалуй, нам стоит отклонить предложение, – сказал он.
– Давайте не будем спешить, – предложила Венсиция. – У нас есть выбор, наша задача – проанализировать весь спектр возможных решений. Мой сын прав: нам нужно больше информации.
Фарад’н внимательно посмотрел на мать, стараясь оценить ее намерения и значение сказанных ею слов.
– Но сможем ли мы понять, что нашли единственное верное решение? – спросил он.
До слуха Фарад’на донесся кислый смешок Тиеканика:
– Если бы спросили меня, то я бы сказал, что для нас дороги назад уже нет.
Фарад’н откинул голову и от души расхохотался:
– У нас есть еще альтернативные решения, Тиек! Когда мы дойдем до конца, то узнаем очень важные вещи!
В нашу эпоху, когда средства транспорта способны перемещать человека в глубинах космоса, минуя временные измерения, когда другие транспортные средства способны с головокружительной скоростью перемещаться по кажущимся непроходимыми ландшафтам, странно даже думать о пеших путешествиях. Тем не менее пешее передвижение остается главным на Арракисе. Этот факт можно отчасти объяснить привычным предпочтением, а отчасти теми непомерными требованиями, которые эта планета предъявляет к механическим средствам передвижения. В структуре Арракиса человеческая плоть остается самым долговечным и надежным источником хаджа. Вероятно, имплицитное осознание этого факта делает Арракис несравненным зеркалом человеческой души.