Конец вечности Азимов Айзек

— Неважно. Меня почему-то больше интересует 23-й век.

— Ладно. Я не возражаю.

Лицо Харлена осталось непроницаемым, но если бы эту непроницаемость можно было соскоблить, под ней обнажилась бы мрачная уверенность. Его гениальная интуитивная догадка уже не была больше только догадкой. Все подтверждало ее.

Эпизод четвертый. Изыскания. Точнее, двойной поиск.

В первую очередь — выяснить судьбу Нойс. Ежедневно жадными глазами он пробегал донесения на столе Твиссела. Копии проектов предполагаемых или запланированных Изменений Реальности в различных Столетиях автоматически направлялись Твисселу как члену Всевременного Совета, и Харлен был уверен, что ничего не пропустит. Прежде всего он хотел познакомиться с предстоящим Изменением в 482-м, а кроме того, найти проект еще одного Изменения — любого Изменения в любом Столетии, — которое содержало бы какой-то дефект, ошибку, недостаток, малейшее отклонение от совершенства, заметное тренированному глазу Техника.

Строго говоря, эти донесения не предназначались для него, но Твиссел в эти дни редко бывал в своем кабинете, а никто другой не осмелился бы вмешаться в действия его личного Техника.

Такова была первая часть его поисков. Вторая проходила в библиотечном филиале 575-го.

Впервые он отважился выйти за границы тех отделов, которые раньше всецело поглощали его внимание. В прошлом он то и дело наведывался к полкам с пленками, посвященными Первобытной истории, — этот раздел был представлен очень скудно, так что большую часть источников ему приходилось выписывать из далекого прошлого, в основном, разумеется, из Секторов, расположенных в конце третьего тысячелетия. Позже он совершал экспедиции к полкам, касающимся Изменений Реальности — их теории, технике и истории. В их Секторе благодаря Твисселу хранилась лучшая, без учета Центральной библиотеки, коллекция пленок на эту тему, благодаря которой он отточил свое мастерство.

Теперь же он с любопытством бродил среди катушек книгофильмов, посвященных другим проблемам. Впервые он занялся изучением пленок, описывающих само 575-е Столетие: его географию, которая почти не менялась от Реальности к Реальности, историю, менявшуюся в большей степени, и Социологию, претерпевавшую наибольшие изменения. Это были не донесения Наблюдателей или доклады Вычислителей (с ними он более или менее был знаком), а книги, созданные самими Времянами.

Среди них были художественные произведения, написанные в 575-м, и при их виде он вспоминал бурные дискуссии о влиянии Изменений на произведения искусства. Вечный вопрос — повлияет ли Изменение на данный шедевр или нет? Если повлияет, то как? Можно ли считать Изменение удачным, если при этом исчезают произведения искусства?

Кстати, возможно ли вообще единое мнение по вопросам искусства? Можно ли свести искусство к количественным показателям, доступным обработке на Вычислительных машинах?

Главным оппонентом Твиссела по этому вопросу был Вычислитель Август Сеннор. Постоянные выпады Твиссела в адрес Сеннора и его воззрений разожгли любопытство Харлена и побудили его прочесть некоторые книги Сеннора. Он был поражен прочитанным.

К полному замешательству Харлена, Сеннор открыто задавал вопрос: не может ли появиться в новой Реальности личность, аналогичная человеку, взятому из предыдущей Реальности в Вечность? Затем он подвергал анализу возможность встречи Вечного со своим Аналогом во Времени, рассматривая отдельно случаи, когда Вечный знает и не знает об этом. (Здесь он слишком близко подошел к тому, что для каждого Вечного было предметом затаенного страха, и Харлен, беспокойно поежившись, торопливо пропустил несколько кадров.) И, разумеется, он уделял много внимания судьбам произведений литературы и искусства при Изменениях Реальности.

Но Твиссел не хотел и слышать о подобных вещах.

— Если невозможно рассчитать ценность произведений искусства, — кричал он Харлену, — то какой смысл вести бесконечную дискуссию!

И Харлен знал, что взгляды Твиссела разделяет подавляющее большинство членов Всевременного Совета.

И все же теперь, стоя перед полками с романами Эрика Линколлью, называемого обычно самым выдающимся писателем 575-го, Харлен думал именно об этом. Он насчитал пятнадцать полных собраний сочинений, взятых из разных Реальностей. Было очевидно, что все они чем-то отличаются друг от друга. Один комплект, например, был заметно меньше всех остальных. Харлен подумал, что, верно, добрая сотня Социологов заработала свои звания, проанализировав отличия в этих собраниях сочинений с точки зрения социологической структуры каждой Реальности.

Харлен прошел в то крыло библиотеки, где размещалась выставка приборов и механизмов, изъятых из различных Реальностей 575-го. Он знал, что многие из них были вычеркнуты из Времени и сохранились только в музеях Вечности как образцы человеческого таланта. Вечность была вынуждена оберегать человека от последствий его чрезмерно живой технической мысли, развитие науки и техники всегда доставляло Вечным кучу хлопот. Не проходило биогода, чтобы где-нибудь во Времени ядерная технология не подошла слишком близко к опасной точке, требуя срочного вмешательства со стороны Вечности.

Он вернулся в библиотеку и направился к полке с книгофильмами по математике и истории ее развития. После некоторого раздумья он отобрал штук пять пленок и расписался за них.

Эпизод пятый. Нойс.

Это была самая важная часть интермедии, ее единственная идиллическая часть.

В свободные часы после ухода Купера, когда появлялась возможность есть в одиночестве, читать в одиночестве, спать в одиночестве, ждать в одиночестве следующего дня, он пробирался к капсулам.

От всего сердца он радовался особому положению, занимаемому в обществе Техниками. Он был искренне признателен окружающим за то, что они избегали его. Ему даже не снилось раньше, что можно быть настолько благодарным за эту изоляцию и обособленность.

Никто не оспаривал его права находиться в капсуле, никому не было дела, направляется он в прошлое или в будущее. Ничьи любопытные глаза не следили за ним, ничья доброжелательная рука не поднималась помочь ему, ничей болтливый рот не докучал ему. Он мог делать все, что ему вздумается.

— Слушай, Эндрю, ты переменился, — говорила ему Нойс. — Если бы ты только знал, как ты переменился!

Он посмотрел на нее и улыбнулся.

— В чем, Нойс?

— Да ведь ты улыбаешься. Подумать только — ты улыбаешься! Неужели ты ни разу не видел в зеркале своей улыбки?

— Я боюсь смотреть в зеркало. Я постоянно повторяю себе: не может быть, чтобы я был так счастлив. Я заболел. У меня бред. Я сошел с ума и грежу наяву, даже не зная об этом.

Нойс ущипнула его.

— Чувствуешь что-нибудь?

Он притянул ее голову к себе и словно утонул в ее шелковистых черных волосах.

Когда он наконец отпустил ее, она произнесла, задыхаясь:

— Вот и еще одна перемена. Ты и этому научился.

— У меня превосходная учительница… — начал было Харлен и осекся, испугавшись, что ей будет неприятен намек на тех многих, кто сделал из нее такую хорошую учительницу.

Но ее смех не был омрачен подобной мыслью. Они ужинали вместе, и она казалась шелковисто-гладкой и по-домашнему уютной в привезенных им нарядах.

Проследив за его взглядом, она легким движением оправила юбку и сказала:

— Лучше бы ты не делал этого, Эндрю, честное слово.

— Это совсем не опасно, — беззаботно ответил он.

— Это очень опасно. Не глупи. Я вполне могу обойтись тем, что найдется здесь… пока ты все не устроишь.

— Почему бы тебе не носить собственные платья и украшения?

— Потому что не стоит из-за них выходить во Время и посещать мой дом, рискуя быть пойманным. А вдруг они совершат Изменение, пока ты там?

— Меня не поймают, — нерешительно начал Харлен и уверенно добавил: — Кроме того, мой наручный генератор окружает меня Полем биовремени, так что Изменение не может коснуться меня, понимаешь?

— Нет, не понимаю, — вздохнула Нойс. — Боюсь, что никогда не смогу усвоить эти премудрости.

— Да это же проще простого.

Харлен с увлечением принялся объяснять. Нойс внимательно слушала, но по выражению ее глаз никак нельзя было понять, действительно ли ее интересуют эти объяснения или же только забавляют.

Эти разговоры стали важнейшей частью жизни Харлена. Впервые он мог с кем-то побеседовать, обсудить свои дела, мысли, поступки. Она как бы стала частью его самого, его вторым “я”, с непредсказуемым ходом мысли и неожиданными ответами. “Как странно, — думал Харлен, — сколько раз мне приходилось наблюдать такое социальное явление, как супружество, а самое важное всегда ускользало от меня. Ну разве мог я когда-либо вообразить, что к идиллии куда ближе не бурные вспышки страсти, а такие вот спокойные минуты вдвоем с любимой?”

Свернувшись клубочком в его объятиях, Нойс спросила:

— Как продвигается твоя математика?

— Хочешь взглянуть на нее?

— Не убеждай меня, что ты всегда носишь ее с собой.

— А почему бы нет? Поездки в капсулах отнимают много времени. Зачем терять его впустую?

Осторожно высвободив руку, Харлен достал из кармана маленький фильмоскоп, вставил в него пленку и с влюбленной улыбкой смотрел, как она подносит приборчик к своим глазам. Покачав головой, Нойс вернула фильмоскоп.

— В жизни не видела столько закорючек. Как бы мне хотелось уметь читать на вашем Едином межвременном!

— Большинство этих “закорючек”, как ты их называешь, — ответил Харлен, — вовсе не буквы Межвременного, а просто математические символы.

— Неужели ты их все понимаешь?

В ее глазах горело такое искреннее восхищение, что Харлену не хотелось разрушать ее иллюзии, но он был вынужден сознаться:

— К сожалению, не так хорошо, как хотелось бы. Но все же достаточно, чтобы понять главное.

Он подкинул фильмоскоп вверх, поймал его быстрым движением руки и положил на маленький столик. Нойс следила за ним жадным взглядом, и внезапно Харлена осенило:

— Всемогущее Время! Ведь ты же не умеешь читать на Межвременном.

— Конечно, нет.

— Тогда здешняя библиотека для тебя все равно что не существует. Как я об этом не подумал? Тебе нужны пленки из 482-го.

— Нет-нет, — торопливо ответила Нойс. — Мне ничего не надо.

— Ты их получишь.

— Честное слово, я не хочу. Глупо рисковать ради…

— Ты их получишь! — решительно повторил Харлен.

В последний раз он стоял перед завесой Поля, отделяющего Вечность от дома Нойс в 482-м. Он твердо решил, что этот раз будет последним. Изменение должно было вот-вот наступить. Он скрыл это от Нойс, боясь причинить ей боль.

И все же он сравнительно легко решился на еще одну вылазку во Время. С одной стороны, это была чистая бравада, желание покрасоваться перед Нойс, принести ей книгофильмы, вырванные, так сказать, из львиной пасти, с другой — непреодолимое стремление еще раз “подпалить бороду испанскому королю”, если только эта Первобытная поговорка была применима к гладко выбритому Финжу.

В какой-то степени сыграло роль и его желание еще раз окунуться в чарующую атмосферу обреченного дома. Он уже испытывал это чувство раньше, во время своих предыдущих вылазок. Оно непрестанно преследовало его, пока он бродил по пустым комнатам, собирая одежду, безделушки, странные коробочки и непонятные инструменты с туалетного столика Нойс.

В доме царила зловещая тишина обреченной Реальности, и дело было не только в физическом отсутствии звуков. Харлен не мог предсказать, чем станет этот дом в новой Реальности. Дом мог превратиться в загородный коттедж или в многоэтажку где-нибудь в трущобах. Он мог вообще исчезнуть, и прекрасный парк, окружавший его сейчас, мог смениться заросшим пустырем. Он мог не претерпеть никаких изменений. В следующей Реальности в нем могла жить новая Нойс, ее Аналог (Харлен опасливо отгонял от себя эту мысль), и с таким же успехом могло случиться, что в нем будет жить кто-то другой.

Для Харлена дом уже был призраком, досрочным привидением, начавшим пугать людей еще до своей смерти. Этот дом много значил для него, и он жалел о его неизбежном конце и оплакивал его.

За время пяти его посещений лишь однажды царившая в доме тишина была нарушена каким-то звуком. Он был в тот момент в буфетной, радуясь, что в данной Реальности слуги не в моде и поэтому у него одной проблемой меньше. Кончив рыться среди коробок и банок с деликатесами, он подумал, что отобрал уже достаточно для одного раза и что Нойс будет рада возможности разнообразить обильное, но безвкусное меню пустого Сектора своими излюбленными продуктами. Он даже громко рассмеялся, вспомнив, что еще не так давно искренне считал эти блюда декадентскими изысками.

И вдруг, еще продолжая смеяться, он отчетливо услышал резкий, отрывистый звук. Харлен окаменел.

Звук раздался где-то сзади, за его спиной; и пока он стоял, не в силах пошевелиться, в его мозгу промелькнули две догадки: сначала он решил, что это случайный вор, а затем ему пришла в голову мысль о гораздо более страшной опасности — это мог быть кто-нибудь из Вечных, посланный сюда для расследования.

Это не мог быть вор. Весь период Времени, отведенный ему инструкцией, включая два запасных дня, был тщательно проверен и выбран из всех других возможных периодов Времени именно из-за отсутствия всяких осложняющих обстоятельств. Но с другой стороны, он произвел микроизменение (а может быть, даже и не микро) тем, что похитил Нойс.

Чувствуя, как сердце вот-вот выскочит у него из груди, Харлен заставил себя обернуться. Ему показалось, что дверь за его спиной только что закрылась, скользнув у него на глазах на последний миллиметр, прежде чем слиться со стеной.

Он подавил желание открыть эту дверь и обыскать дом Собрав отложенные банки и коробки, он стремглав вернулся в Вечность и целых два дня выжидал, прежде чем рискнул снова отправиться к Нойс в далекое будущее. Однако этот эпизод не имел никаких последствий, и постепенно он позабыл о нем.

Но сейчас, перед выходом во Время, устанавливая ручки настройки на определенные координаты Пространства и Времени, он снова вспомнил об этом происшествии. А может быть, на него давила мысль о совсем уже близком Изменении. Во всяком случае, потом ему казалось, что одно из этих двух обстоятельств и послужило причиной ошибки в настройке. Другого объяснения он придумать не мог.

Ошибка сказалась не сразу. Пройдя сквозь завесу Темпорального поля, Харлен очутился в библиотеке Нойс.

Он настолько привык к декадансу, что у него не вызывали прежнего отвращения изощренные формы и причудливые узоры футляров с книгофильмами. Названия книг были выведены такой замысловатой вязью, что читались с большим трудом. Это был явный триумф красоты над удобством.

Харлен разобрал наудачу названия нескольких пленок и был изумлен.

Одна из книг называлась “Социальная и экономическая история нашего Времени”.

Почему-то он никогда не обращал внимания на эту особенность натуры Нойс. Ее никак нельзя было назвать глупой, но ему в голову не приходило, что ее могут интересовать такие солидные труды. Ему захотелось самому просмотреть “Социальную и экономическую историю”, но он сдержался. Если он захочет, то всегда найдет ее в библиотеке Сектора. Финж, подготавливая Изменение, несомненно, отобрал из этой Реальности все сколько-нибудь интересное уже много месяцев назад.

Он отложил пленку в сторону и выбрал после недолгих поисков парочку романов и несколько популярных книжек. Прихватив два карманных фильмоскопа, он тщательно упаковал все в свой рюкзак.

Тут он снова услышал, как тишину дома нарушили звуки. На этот раз ошибки быть не могло. Это был не краткий шум непонятного происхождения, как прежде, а смех, мужской смех. Он явно был в доме не один.

Харлен даже не заметил, как выронил рюкзак. В первую суматошную секунду он мог думать лишь о том, что попал в ловушку.

Глава 10. В ЛОВУШКЕ

Казалось, у него нет выхода. Судьба словно издевалась над ним. В последний раз совершил он вылазку во Время, в последний раз решил он натянуть Финжу нос; словно кувшин из старинной поговорки в последний раз отправился он по воду. Надо же было ему попасться именно теперь!

Неужели это смеялся Финж?

Кто еще стал бы выслеживать его, устраивать засаду и теперь упиваться своим торжеством?

Неужели все потеряно? В первое мгновение Харлен был настолько в этом уверен, что ему даже не пришло в голову попытаться удрать или вернуться в Вечность. Он решил встретиться с Финжем лицом к лицу.

Если придется, он убьет его.

Мягким шагом прирожденного убийцы Харлен направился к двери, из-за которой послышался смех. Выключив автоматический звуковой сигнал, он осторожно приоткрыл дверь рукой. Два дюйма. Три. Дверь скользила совершенно бесшумно.

В соседней комнате спиной к нему стоял человек. Для Фишка незнакомец был слишком худ и высок ростом, и, к счастью, это обстоятельство вовремя дошло до сознания Харлена и удержало его на месте.

По мере того как спадало охватившее их обоих в первый момент оцепенение, тот, второй, начал медленно, дюйм за дюймом поворачивать голову.

Завершения сцены Харлен так и не дождался. Не успев еще разглядеть профиль того, другого, он из последних сил в паническом ужасе отпрянул назад. Автоматический механизм беззвучно закрыл дверь.

Харлен слепо пятился от двери. Он тяжело дышал, с трудом заглатывая воздух; сердце колотилось так, точно пыталось выпрыгнуть из груди.

Финж, Твиссел и весь Всевременной Совет вместе взятые не могли бы довести его до подобного состояния. Его лишил мужества вовсе не страх перед реальной опасностью, а скорее инстинктивный ужас перед тем, что могло сейчас произойти.

Он подобрал отложенные пленки и, неловко прижимая их к себе, ухитрился после двух тщетных попыток открыть дверь в Вечность. Ноги его двигались сами собой. Каким-то чудом добрался он до 575-го, а затем до своей комнаты. Звание Техника, которое он только недавно по-настоящему оценил, снова выручило его. Несколько встреченных им Вечных автоматически отворачивались и уступали ему дорогу.

Это было к лучшему, потому что на его мертвенно-бледном лице застыло выражение ужаса. Никто не смотрел на него, и Харлен возблагодарил за это Время и Вечность, и ту слепую случайность, что сплетает нить человеческой судьбы.

Хотя он не успел как следует разглядеть человека, стоявшего в комнате Нойс, он был совершенно уверен, что не ошибся.

Когда Харлен впервые услыхал шум в доме Нойс, он смеялся, и звук, прервавший его смех, был звуком падения чего-то тяжелого в соседней комнате. Во второй раз кто-то рассмеялся в соседней комнате, и он, Харлен, уронил на пол сверток с пленками. В первый раз он, Харлен, обернулся и увидел, как закрылась дверь. Во второй раз он, Харлен, закрыл дверь, когда незнакомец начал поворачиваться.

Он встретил самого себя!

В один и тот же момент Времени и почти в одном и том же месте он встретил другого, более раннего Харлена, чуть было не столкнулся с ним лицом к лицу. Он допустил ошибку, настроился на уже использованное мгновение, и в результате он встретил самого себя: Харлен встретил Харлена.

Воспоминание о пережитом кошмаре преследовало его много дней, мешая работать. Он обзывал себя трусом, но это не помогало.

С этого момента все словно покатилось по наклонной плоскости. Он мог совершенно точно провести роковую черту, с которой все началось. Неудачи стали преследовать его с того самого мгновения, когда он в последний раз настроил управление Врат Времени на выход в 482-е и каким-то образом допустил ошибку. С тех пор дела шли все хуже и хуже.

Изменение Реальности, произведенное в 482-м, только усугубило его уныние. За две прошедшие недели он нашел три проекта Изменения Реальности, содержавших незначительные дефекты, и теперь выбирал между ними, не в силах решиться на активные действия.

Его выбор пал на проект Изменения Реальности 2456–2781, серия В-5, по ряду причин. Из всех трех оно было самым отдаленным во Времени. Ошибка в проекте была незначительной, но она влекла за собой человеческие жертвы. Кратковременная поездка в 2456-е, небольшой шантаж, и он узнает судьбу Нойс в новой Реальности и выяснит, что представляет собой ее Аналог.

Однако недавнее происшествие лишило его мужества. Тонко задуманная операция уже не казалась такой простой. Допустим, ему удастся выяснить природу Аналога Нойс — что дальше? Вернуть Нойс во Время в образе кухарки, прачки, работницы или кого-нибудь еще? Разумеется. А что делать с Аналогом?

С ее мужем, если он у нее будет? С ее семьей? С детьми?

Раньше он как-то не задумывался над этими вопросами, всячески избегал их: “Там будет видно…”. Сейчас он не мог думать ни о чем другом.

С такими мыслями он валялся в постели, презирая самого себя, как вдруг ему позвонил Твиссел, в голосе которого звучали усталость и недоумение:

— Харлен, ты что, заболел? Купер сказал, что ты пропустил несколько уроков.

Харлен попытался согнать тревогу со своего лица.

— Нет, Вычислитель Твиссел. Я просто немного устал.

— Ну что ж, мой мальчик, это простительно. — Чуть ли не впервые за все время их знакомства улыбка почти совсем исчезла с лица Вычислителя. — Ты уже слышал об Изменении в 482-м?

— Да, — коротко ответил Харлен.

— Финж говорил со мной и просил передать тебе, что Изменение прошло успешно.

Харлен пожал плечами и вдруг заметил, что Твиссел пристально, в упор, глядит на него с экрана. Ему стало не по себе, и он спросил:

— Вы что-то хотели сказать, Вычислитель?

— Нет, ничего, — проговорил Твиссел, и, возможно, бремя прожитых лет отозвалось в его голосе непривычной печалью. — Я думал… может быть, ты хочешь со мной поговорить?

— Нет, сэр.

— Что ж, тогда я жду тебя завтра, когда откроется Вычислительный зал. Мне многое надо сказать тебе.

— Да, сэр, — ответил Харлен и еще долго после того, как погас экран, задумчиво смотрел на него.

В словах Твиссела ему послышалась скрытая угроза. Значит, Финж все-таки говорил с Твисселом. Что он сказал такого, о чем Твиссел умолчал?

Но эта внешняя угроза была именно тем толчком, которого ему сейчас недоставало. Бороться с унынием самому было безнадежно — все равно что сражаться с зыбучими песками, хлеща их прутиком. Бороться с Финжем — другое дело. Впервые за много дней Харлен вспомнил, каким оружием он обладает, и к нему вернулась былая уверенность.

Смена настроений произошла так внезапно, словно закрылась одна дверь и открылась другая. Оцепенение Харлена сменилось бурной деятельностью. Он отправился в 2456-е и, сбив с толку Социолога Воя, получил нужную ему информацию. Свою роль он сыграл блестяще.

Он узнал все, что хотел. Вернее, даже больше, чем хотел; больше, чем смел надеяться.

Уверенность всегда вознаграждается. В его родном Столетии была поговорка: “Смело хватишься за крапиву — побьешь ей врагов, как дубиной”.

Итак, Нойс не имела Аналога в новой Реальности. Она могла занять свое место в обществе любым удобным, не вызывающим подозрений способом, или она могла остаться в Вечности. Не было никаких причин, по которым ему могли бы отказать в союзе с ней, кроме чисто теоретического факта нарушения закона, — а он хорошо знал, как отвести это обвинение.

И вот сейчас он мчался в будущее, чтобы сообщить Нойс великую новость и насладиться вместе с ней огромной удачей после мучительных дней отчаяния и тяжелых предчувствий.

В этот момент капсула остановилась.

Она не тормозила постепенно, а просто замерла, словно наткнувшись на невидимую преграду. Если бы капсула двигалась в трехмерном Пространстве, мгновенная остановка разбила бы ее вдребезги, раскалила бы ее металл добела, превратила бы Хар-лена в бесформенную кучу поломанных костей и окровавленной плоти.

Но поскольку дело происходило во Времени, остановка вызвала только сильную тошноту и дикую боль в желудке.

Когда боль чуть отпустила, он потянулся к счетчику и поглядел на него сквозь туман в глазах. На нем застыло число 100000. Внезапно его охватил страх. Число было слишком круглым. Он лихорадочно повернулся к приборам. Что случилось? Но приборы утверждали, что все в порядке, и это напугало его еще больше. Пусковой рычаг был в исправности и находился в крайнем положении, соответствующем движению в будущее с максимальной темпоральной скоростью. Не было никаких признаков короткого замыкания. Ни одна стрелка не перешла за красную черту. Энергопитание не было отключено. Тоненькая стрелка энергометра молчаливо подтверждала, что потребление энергии по-прежнему составляет миллионы мегаватт.

Что же тогда остановило капсулу?

Медленным, осторожным движением Харлен дотронулся до рычага и перевел его в нейтральное положение. Стрелка энергометра стала на нуль. Он потянул рычаг на себя. Стрелка снова пошла вверх, а счетчик принялся отщелкивать Столетия в обратном направлении.

Назад… еще назад… 99983… 99972… 99950… Харлен остановил капсулу и снова послал ее в будущее. На этот раз медленно, очень медленно. 99985… 99993… 99997… 99998… 99999… 100000… Стоп! Счетчик застрял на 100000. Энергия вспышки Солнца потреблялась в невероятных количествах без всякого результата. Он снова послал капсулу назад, на этот раз еще дальше. Рванулся вперед. И вновь остановка!

Его зубы были стиснуты, губы поджаты, воздух вырывался изо рта с хрипом. Харлен чувствовал себя узником, бьющимся в бессильной ярости окровавленной головой о прутья тюремной решетки. После десятка бесплодных попыток капсула по-прежнему застряла на 100000.

Надо сменить капсулу! Но в глубине души он уже знал, что это бесполезно.

В мертвой тишине 100000-го Столетия Эндрю Харлен вышел из капсулы и выбрал наудачу новый Колодец Времени. Минуту спустя, сжимая рукоятку, он глядел на число 100000 на счетчике, теперь уже точно зная, что ему не пройти и здесь.

Его охватило бешенство. Надо же было ему потерпеть поражение именно сейчас, после того, как ему так неожиданно повезло! Проклятие той роковой ошибки в 482-м все еще тяготело над ним.

Свирепо рванув рычаг, он на полной скорости отправил капсулу назад, в прошлое. По крайней мере в одном направлении он еще мог двигаться, один путь еще был для него свободен. Нойс отгорожена от него барьером, Нойс вне досягаемости — что еще они могут ему сделать? Теперь ему нечего бояться.

В 575-м он выскочил из капсулы и, не разбирая дороги, не глядя по сторонам, кинулся в библиотеку. Там он взял давно облюбованный экспонат и даже не оглянулся — следят за ним или нет. Не все ли равно?

Снова в капсулу и снова в прошлое. План действия сложился сразу. По пути он взглянул на большие настенные часы, показывающие биовремя и номер одной из трех рабочих смен, на которые были разбиты сутки. Финж сейчас, вероятно, находился в своей квартире, и это было к лучшему.

Когда Харлен наконец прибыл в 482-е, он весь горел, как в лихорадке. Рот пересох, словно его набили ватой. Грудь ныла. Но под рубашкой у него было спрятано оружие, которое он прижимал локтем к телу, и это холодное прикосновение металла было единственным ощущением, с которым стоило считаться.

Вычислитель Гобб Финж взглянул на Харлена, и удивление в его глазах медленно сменилось беспокойством.

Харлен молча смотрел на него, ожидая, когда беспокойство увеличится настолько, чтобы перейти в страх. Неторопливо сделав несколько шагов в сторону, он занял позицию между Вычислителем и видеофоном.

Финж был раздет до пояса. На его голой груди виднелись редкие волоски; пухлые груди напоминали женские. Рыхлый живот нависал над поясом. Харлен с удовлетворением подумал, что вид у Вычислителя совсем не величественный, скорее отталкивающий. Что ж, так даже лучше.

Правой рукой он судорожно сжал под рубашкой рукоятку оружия.

— Не смотрите на дверь, Финж, — заговорил Харлен. — Никто не заметил меня. Никто сюда не придет. Вам следует понять, что вы имеете дело с Техником. Знаете ли вы, что это значит?

Голос Харлена звучал глухо. Его злило, что в глазах Финжа не было страха, только беспокойство. Вычислитель неторопливо потянулся за рубашкой и, не говоря ни слова, принялся одеваться.

— Известны ли вам, Финж, преимущества Техника? — продолжал Харлен. — Впрочем, откуда вам знать, ведь вы никогда им не были. Самое большое преимущество заключается в том, что Техник становится невидимкой; никто не видит, куда он идет или что он делает. Вечные так усердно отворачиваются при встрече с Техниками, что в конце концов вообще перестают их замечать. Например, я могу пройти в библиотеку Сектора и взять там все, что моей душе угодно, пока библиотекарь будет сидеть, уткнув нос в свои бумаги и боясь даже повернуть голову в мою сторону. Я могу пройти по жилым коридорам 482-го, и все встречные будут отводить глаза, а потом клясться, что никого не видели. Это уже автоматизм. Вот почему я могу делать все, что мне вздумается, и ходить всюду, куда мне вздумается. Я могу, например, зайти в личные апартаменты Вычислителя, возглавляющего Сектор, под дулом оружия вырвать у него любые признания, и никто мне не помешает.

Впервые после его прихода Финж заговорил:

— Что вы там прячете?

— Оружие, — ответил Харлен и вытащил руку из-под рубашки. — Узнаете?

Оружие напоминало старинный пистолет со стволом в виде раструба, который заканчивался блестящим металлическим утолщением.

— Если только вы меня убьете… — начал Финж.

— Не бойтесь. Я не убью вас, — ответил Харлен. — В прошлую нашу встречу у вас был бластер. Это не бластер, это изобретено в одну из прошлых Реальностей 575-го. Возможно, вы никогда не слышали об этой штуке. Ее вычеркнули из Реальности. Отвратительная вещица. Им можно убить, но при малой мощности излучения он действует на болевые центры нервной системы и вызывает паралич. Его называют — или называли раньше болеизлучателем. Учтите, он заряжен Я опробовал его на себе — Харлен показал скрюченный мизинец левой руки. — Могу вас уверить, ощущение было не из приятных.

Финж беспокойно поежился

— Ради Времени, что вам от меня нужно?

— Я требую, чтобы вы сняли блокировку Времени в 100000-м.

— Блокировку Времени?

— Нечего притворяться удивленным — вам это все равно не. поможет. Вчера вы говорили с Твисселом. Сегодня все Колодцы Времени заблокированы. Я хочу знать, что вы сказали Твисселу. Я хочу знать, что было сделано в связи с вашим доносом и что еще будет сделано Клянусь Временем, Вычислитель, если вы не скажете мне правду, я с удовольствием пущу в ход излучатель! Считаю до трех, после чего вы узнаете, шучу я или нет.

— Тогда слушайте… — Финж слегка заикался, в его голосе появились первые нотки страха. — Вы хотите знать правду — так получайте ее. Нам все известно о вас и о Нойс.

У Харлена задрожали веки.

— Что именно?

— Неужели вы думали, что ваши действия останутся незамеченными и безнаказанными? — Вычислитель говорил, не сводя глаз с болеизлучателя; его лоб покрылся испариной. — Ради Времени, неужели после того скандала, что вы устроили здесь, и после всего, что вы натворили в период Наблюдения, вы сомневались, что мы начнем следить за вами? Мне была бы грош цена как Вычислителю, если бы я этого не сделал. Мы знаем, что вы взяли Нойс в Вечность. Мы знали это с самого начала. Вы хотели правду — так вот она.

Никогда в жизни Харлен так не презирал себя за собственную тупость.

— Вы знали все?

— Да. Мы знаем, что вы прячете ее в Скрытых Столетиях. Каждый раз, когда вы прокрадывались в 482-е, чтобы взять ее тряпки, мы знали об этом. Мы наблюдали, как вы изображаете дурака, забыв про вашу Клятву Вечности.

— Почему же вы не остановили меня? — Харлен решил испить чашу унижения до дна.

— Вы все еще хотите правды? — По мере того как надежды Харлена разлетались вдребезги, Финж, казалось, набирался храбрости.

— Говорите.

— Тогда я скажу вам, что я с самого начала считал вас недостойным звания Вечного. Вы можете быть смышленым Наблюдателем или умелым Техником, но не Вечным. Я дал вам последнее поручение только для того, чтобы доказать это Твисселу, который по каким-то непонятным причинам цепляется за вас. Ваша работа не была просто проверкой аристократии в лице этой вашей девицы. Одновременно я проверял вас как Вечного, и вы спеклись, в чем лично я был уверен с самого начала. А теперь спрячьте это оружие, этот болеизлучатель, как вы его называете, и убирайтесь отсюда вон.

Все попытки Харлена сохранить остатки собственного достоинства разбивались о злобный взгляд Финжа; ему казалось, что его мозг утратил гибкость и чувствительность, подобно мизинцу левой руки, парализованному излучателем.

— И вы пришли тогда в мою комнату специально для того, чтобы подтолкнуть меня на преступление?

— Вот именно. Точнее говоря, я искушал вас. Я сказал вам тогда чистую правду⁷, что только в той Реальности вы могли сохранить Нойс. Вы предпочли действовать не как Вечный, а как сопливый мальчишка. Впрочем, ничего другого я от вас и не ждал.

— Я бы и сейчас поступил точно так же, — хрипло сказал Харлен. — И поскольку вам все известно, то мне, как вы сами понимаете, терять нечего.

Он приставил болеизлучатель к жирному животу Финжа и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Что вы сделали с Нойс?

— Понятия не имею.

— Не пытайтесь меня обмануть. Что случилось с Нойс?

— Я уже сказал, что не знаю.

Харлен что было сил сжал рукоять болеизлучателя, его голос звучал совсем тихо:

— Сначала в ногу. Будет очень больно.

— Послушайте, ради Времени, подождите…

— Жду. Что вы сделали с Нойс?

— Нет, послушайте меня. До сих пор ваши поступки были простым нарушением дисциплины. Реальность не пострадала. Я специально проверил это. Вы отделаетесь разжалованием в Работники. Но если вы меня убьете или нанесете мне телесные повреждения, то за нападение на старшего по званию вам полагается смертная казнь.

Эта жалкая угроза вызвала на лице Харлена презрительную улыбку. После всего, что случилось, смерть будет для него самым простым и легким выходом.

Но Финж, очевидно, не понял значения этой улыбки, потому что он торопливо добавил:

— Не думайте, что в Вечности нет смертной казни, раз вы никогда о ней не слышали. Мы, Вычислители, знаем лучше. Знаем и о том, как происходят казни. Все очень просто. В любой Реальности происходит масса катастроф, после которых не находят трупов. Ракеты взрываются в воздухе, аэролайнеры тонут в океане или разбиваются вдребезги в горах. Приговоренного помещают внутрь обреченного корабля за несколько минут или секунд до катастрофы. Как вам это нравится?

Харлен содрогнулся, но тут же овладел собой.

— Если вы тянете время, это не поможет. Послушайте лучше меня. Никаких наказаний я не боюсь. И твердо собираюсь заполучить Нойс. Она нужна мне немедленно. В текущей Реальности у нее нет Аналога. Нет никаких причин, по которым мне могли бы отказать в разрешении.

— Правила для Техников не допускают…

— Мы предоставим решать это Всевременному Совету. — В Харлене наконец проснулась гордость. — Я не боюсь отказа, так же как я не боюсь убить вас. Я ведь не просто Техник.

— Хотите сказать, что вы Техник Твиссела? — На круглом, потном лице Финжа появилось странное выражение то ли ненависти, то ли торжества, то ли того и другого вместе.

— Нет, причина куда важнее. А теперь… — С мрачной решимостью Харлен положил палец на спусковую кнопку.

— Тогда идите в Совет! — истерично взвизгнул Финж. — Всевременной Совет знает все. Объясните им… — У него сорвался голос.

Палец Харлена нерешительно задрожал на кнопке.