Русский ад. Книга первая Караулов Андрей
Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:
– Как состояние?
– Нормальное.
– Да не у вас! У него как?
– Глаза темнеют. Похоже, начинается… – вздохнул Коржаков.
– Надо успеть, – Шахрай резко, не отрываясь, смотрел на Бурбулиса.
– Зачем? – удивился Бурбулис. – Если начнется… Тогда точно успеем… Что угодно подпишет.
– Да?
– Да. За стакан. Или – не получит стакан. И что ему делать? В сугроб из окна?
– Значит, ждем?
– Ждем… – согласился Коржаков.
«Православный неофашизм», – подумал Шахрай.
Они все – все! – все понимали.
Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору-бок о бок…
– Коржаков! Коржаков!
Крик был почти надрывный.
По голосу шефа Коржаков решил, что Ельцин требует водку.
– Кор-ржа-ков!
Здесь же, в коридоре, крутился полковник Борис Просвирин, заместитель начальника службы безопасности Президента по оперативной работе.
– Давай, Борис! – приказал Коржаков. – Только чтоб в графинчике и не больше ста пятидесяти, – понял?
Кличка Просвирина – Скороход.
Он бегал быстрее всех. Тем более – за водкой.
Кремлевская горничная, старушка, убиравшая кабинет Ельцина, упала однажды в обморок, услышав, как Борис Николаевич орет.
С испугу она звала Ельцина «Леонид Ильич», хотя у Брежнева никогда не было этой привычки – пить в Кремле.
Из комнаты раздался шум, будто что-то свалилось на пол.
– Где моя охрана, ч-черт возьми?.. – надрывался Ельцин.
Коржаков открыл дверь:
– Охрана здесь, Борис Николаевич.
Ельцин сидел на диване в широких старых трусах и в белой рубашке, закинув ноги на стул, стоявший перед ним. Правая нога была неуклюже замотана какой-то тряпкой и бинтами.
– Саша, коленка болит… В кого я превратился, Саша?..
У Ельцина начинался полиартрит – суставы разрывались на части.
– Сильно болит, Борис Николаевич?
– Наина мазать велела кошачьей мочой… вонь-то, вонь… тошнит, понимашь…
Коржаков хотел сказать, что тошнит Ельцина не от кошачьей мочи, но промолчал.
Уровень медицинских познаний Наины Иосифовны определялся разговорами с какой-то женщиной из Нижнего Тагила и телевизионными передачами, которые она смотрела без счета.
– Садитесь, Александр Васильевич, – сказал Ельцин. – Пить не будем. Не беспокойтесь.
– А покушать, Борис Николаевич?
– Не буду я… кушать. Просто так посидим.
Коржаков пришел с плохими вестями. Баранников информировал Президента, что Горбачев не только знает об операции «Колесо», но с самого утра ведет консультации с «семеркой», чтобы Европа, Соединенные Штаты и ООН не признали бы новый Союз из «советских осколков», как он выражался…
Переговоры вроде бы шли с пониманием, то есть – в пользу Горбачева.
Голый Борис Николаевич был похож на чудо-юдо из сказки: ему было трудно дышать, он с шумом втягивал воздух и быстро, тоже с шумом, выдавливал его обратно.
«Натуральный Циклоп… – вздохнул Коржаков. – Хотя тот, кажись, одноглазый был…»
– Ну и к-как нам быть… Саш-ша?..
Он задыхался.
– А без вариантов, Борис Николаевич. Если приехали, надо подписывать. Поздно шарахаться. Обратного хода нет.
– Х-ход назад есть, – отмахнулся Ельцин. – Всегда!
И вообще: куда хочу, туда и хожу, – в-вам… вам понятно?
Ельцин медленно снял больную ногу со стула и вдруг с размаха врезал по нему так, будто это не стул, а футбольный мяч.
Стул с грохотом проехался по паркету, но не упал, въехав в ковер.
Ельцин смотрел в окно. И – ничего не видел.
– А еще… – Коржаков ухмыльнулся, – министр Баранников, Борис Николаевич, передает, что Михаил Сергеевич час назад созвонился с Бушем. Сейчас он звонит в ООН, еще куда-то…
Ельцин поднял голову.
– Как звонит? Кому звонит?!
– Всем. Бушу, ООН… – всем!
– Всем… з-звонит?.. – голос Ельцина дрогнул.
– Так точно, – доложил Коржаков. – Чтобы они, значит, всем миром поднялись бы против Ельцина.
– Кто «они»? – не понял Президент России.
– Мировое сообщество. Он сейчас со страха там всех поднимет. Хорошо, что не поднял пока Белорусский военный округ.
– А может?
– Пока договор не ратифицировал съезд, – он – Верховный главнокомандующий. Может.
– Да?
– Да. Как Сталин.
– Не надо аналогий.
– Есть! Но армия у него в подчинении. У него, а не у Шапошникова, Борис Николаевич! Этого дурака, который довел себя до сердечного приступа, Горбачев может прогнать в любую секунду. Сделает любого генерал-лейтенанта генералом армии, да того же Лебедя… он тут же уволит Грачева, своего поставит… за пост министра он кому угодно шею сломает.
Ядерная кнопка, кстати, тоже у Горбачева. Да все у него!
– Горбачев на кровь не пойдет, – махнул рукой Ельцин.
– На кровь-да. На арест – пойдет. А что ему остается?..
Ельцин замер. Он в самом деле загоняет Горбачева в угол.
– Так нам… что? Хана, Александр Васильевич?..
Хана или не хана?
– Да где ж хана, Борис Николаевич?! Где? То есть будет хана, – тараторил Коржаков, – если сейчас дурака сваляем. Плюнем на все и – вернемся в Москву. Вот тогда хана! Только надо, Борис Николаевич, наоборот. Уже сегодня – СНГ! Пока они там чешутся и перезваниваются, ставим их раком! Россия стремится жить по-новому! Поэтому – новый Союз. Немедленно. Прямо сейчас.
– А где Бурбулис? – вспомнил Ельцин.
– В номере, поди… Пригласить, Борис Николаевич?
– Пригласить! Всех сюда! Козырева, Шахрая… Гайдара этого… Все ш-шоб у меня сидели!..
Ельцин вцепился в бинты, пытаясь их разорвать.
– Помочь, Борис Николаевич? С ногой же оторвете!..
Ельцин оттолкнул его в сторону:
– Идите и возвращайтесь! Всем – ко мне!
Коржаков щелкнул каблуками и вышел.
…Погода и в самом деле была сказочная, снег искрился и просился в руки. Когда Брежнев бывал в Минске, Петр Миронович Машеров (под любым предлогом) не пускал его в Беловежье, в «заповедник добра», как он называл Беловежскую Пущу, – Машеров боялся, что Брежнев со свитой перестреляют всех зубров, их было тогда штук сорок, не больше…
Молча вошел официант, на подносе красовался «Мартель».
– Это за-ч-чем? – сжался Ельцин. – Я шта… просил?
– От Станислава Сергеевича, – официант нагнул голову. – Вы голодны, товарищ Президент?
Когда приближался запой, Ельцин ненавидел всех – и все это знали.
Не сговариваясь, Коржаков и Бурбулис посмотрели на часы. Между первым и вторым стаканом проходило примерно восемь-двенадцать минут. Потом Ельцин «впадал в прелесть», по слову Бурбулиса, то есть все тяжелые вопросы, особенно по бизнесу, можно было свободно решить где – то на двадцатой минуте.
«Не пить, не пить, – повторял Ельцин, – потом… я потом, опоз-зо-рюсь, па-а-том…»
Волосы растрепались, белая, заношенная чистая майка вылезла из его тренировочных штанов и висела, как рубище.
Ельцин вдруг почувствовал, что задыхается. Он облокотился на стену, толкнул дверь и вывалился в коридор.
За дверью стоял Андрей Козырев. Увидев мятого, грязного Ельцина, Козырев растерялся:
– Доброе утро, Борис Николаевич…
Ельцин имел такой вид, будто он только что сошел с ума. Внимательно, словно не узнавая Козырева, он посмотрел на него, икнул и снова закрыл за собой дверь.
«Что это было, Господи?..» – обомлел Козырев.
Смерть?.. Да, смерть! Рюмка коньяка или смерть. Третьего не может быть, если горит грудь, если в каком-то адском вареве сплелись кишки и криком хочется кричать – обнять, схватить себя самого какой-нибудь мертвой хваткой и тут же прикончить… Или немедленно выпить. Коньяк, пиво, одеколон, яд, неважно что, лишь бы выпить…
«Сид-деть… – приказал себе Ельцин, – си-деть…»
Он застонал, почти закричал. Его прошиб холодный пот, и удар был такой сильный, что Ельцин сжался, как ребенок, – но не от боли, а от испуга; ему показалось, что это конец.
Так он и сидел, обхватив руками голову и покачиваясь из стороны в сторону.
«Не пить, не-э пить… пресс-конференция, нельзя… не – э-э пить…»
Ельцин встал, схватил бутылку, стал наливать стакан, но руки тряслись и коньяк все время проливался на стол.
Тогда он резко, с размаха, поднял бутылку и – припал к горлышку.
Часы пробили четверть шестого.
Ельцин сел в кресло и положил ноги на журнальный столик. Бутылка с остатками «Мартеля» стояла перед с ним.
…Потом Коржаков долго говорил, что Назарбаева нет в Алма-Ате, что он, судя по всему, летит в Москву на встречу с Горбачевым, что Бурбулис нашел в Вашингтоне помощников Буша и Президент Америки готов связаться с Президентом России в любую минуту…
Ельцин кивал головой и плохо понимал, что происходит.
Соединенные Штаты предали Михаила Сергеевича сразу, мгновенно, в одном телефонном разговоре. Буш просто сказал Ельцину, что идея «панславянского государства» ему нравится, и пожелал Президенту России «личного счастья».
Здесь же, не выходя из комнаты, Ельцин подмахнул договор об образовании СНГ, ему дали выпить и отправили спать – перед прессконференцией.
Встреча с журналистами состоялась только в два часа ночи: Президент России трудно приходил в себя.
«Протокол» допустил бестактность. Ельцин сел во главе стола, слева от него, на правах хозяина, водрузился Шушкевич, справа сидел переводчик, а рядом с переводчиком – Кравчук. Невероятно, но факт: Бурбулис и Козырев убедили всех, что если Президенты трех суверенных стран будут говорить только по-русски, это – отныне – политически неправильно. Но ведь Кравчук не был предупрежден, что он сидит от Ельцина дальше, чем Шушкевич, на целый стул!
Кравчук согнал переводчика, схватил флажок Украины, гордо уселся рядом с Ельциным и поставил флажок перед собой.
Пресс-конференция продолжалась двадцать минут: оказалось, что говорить не о чем, тем более – все устали, даже журналисты.
Ельцин коротко объявил, что Советского Союза больше нет, вместо СССР теперь СНГ и что такое решение принято здесь, в лесу, «по воле народов».
На банкете Ельцин пил, сколько хотел, и в конце концов упал на ковер. Его тут же вывернуло наизнанку.
– Товарищи, – взмолился Кравчук, – не надо ему наливать!
Но, поймав издевательский взгляд Бурбулиса, Президент суверенной Украины почувствовал, что он ущемляет сейчас право человека на алкоголь – гражданина другого суверенного государства.
– Или будем наливать, – сдался Кравчук. – Но помалу!
32
Президентский аппарат рядом, двести метров.
Расул мчался к Гейдару Алиевичу, как Наташа Ростова на свой первый бал!
– Привет, Тариэль…
Главный помощник Президента Азербайджана Тариэль Бейбутов вышел из-за стола и распахнул перед Расулом самые важные двери страны:
– Добрый вечер, Расул-бей. Гейдар Алиевич ждет вас.
«Что ж Тариэлю-то… я ничего не взял, – мелькнуло в голове. – Не забыть бы прислать…» Расул осторожно вошел в кабинет Гейдара Алиевича.
…Тяжелое лицо, он устал, это видно. Веки большие, набухшие от бессонницы, – словно какой-то занавес на глазах.
Алиев отложил бумаги, встал:
– Ты хотел меня видеть, Расул. Проходи… – широким жестом он пригласил его сесть в кресло. – Пожалуйста, напротив меня.
– Здравствуйте, Гейдар-бей!
– Здравствуй, здравствуй, Расул.
Руки дрожали, Расул быстро спрятал их под столик. Нельзя, чтобы Гейдар Алиевич видел сейчас его испуг… – как можно!
Гейдар Алиевич видел все.
Он медленно вышел из-за стола, протянул Гулиеву руку и сел прямо напротив него, глаза в глаза.
– Говори, Расул. Слушаю тебя.
Открылась дверь, официантка, красивая русская девушка, внесла чай.
– Спасибо, – поблагодарил Алиев. – Вы свободны. Плохо выглядишь, Расул. Почему?..
– Третью ночь не сплю, Гейдар Алиевич.
– Ну-у? – притворно удивился Алиев. – А что случилось?
– Такие события…
– События, да…
Алиев замолчал и выжидающе посмотрел на Расула. Расул знал, что телефоны в кабинете Гейдара Алиевича звонили очень редко. Лишний раз никто не хотел беспокоить Президента страны – не решалея. Иногда звонили шейх Паша – заде, Ильхам, по вечерам – Сева и маленькая Зарифа, он звал ее Сюся…
Тишина в этом кабинете была всегда особой. Не тишина – напряжение: невозможно расслабиться, если рядом Алиев, хотя держался Гейдар Алиевич просто.
– Ты спи, слушай, – протянул Алиев. – Зачем все не спят, если Президент – за рабочим столом! На посту… стоит. Все видит, все контролирует.
– Точно так, Гейдар-бей. Понимаю.
– Пей чай, Расул. Хороший чай, слушай, я… ты знаешь… люблю чай. Ты вот виску пьешь, виску любишь, – когда у Гейдара Алиевича было очень хорошее настроение, он любил шутливо, как бы по-восточному «корежить» иностранные слова. – А я, Расул, чай люблю. В Политбюро чай все любили. Кофе по-турецки – не уважаю. А с коньяком кофе совсем не люблю, хотя «Ширван» – хороший коньяк, полезный…
Расул чуть успокоился, – Гейдар Алиевич хорошо принимает, по-доброму…
Гейдар Алиевич всегда принимал его хорошо.
Нельзя ссориться с такими людьми, как Расул.
Рано…
– Знаешь, хочу тебе рассказать… – Алиев сам разлил чай. – Однажды приехал я к Устинову. Его только-только министром обороны сделали. Принял он меня в двенадцать ночи, проговорили минут сорок, не меньше. Я его очень уважал, слушай! Не меньше, скажу, чем Юрия Владимировича. – И выходит Устинов меня проводить. К лифту. Там такой… специальный лифт был. С ключом. Тогда это в новинку было.
А навстречу – два полковника. Вытянулись. Министр обороны! Честь отдают.
Дмитрий Федорович удивился… Ночь, говорит, а вы, товарищи офицеры, на работе. У нас… что? война, что ли? Что случилось? Зачем так поздно работаете?
Парни, полковники, мнутся:
– Неудобно как-то, товарищ министр! Если вы – в кабинете, то и мы, значит, сидим. Все сидят. Все оперативное управление. Вдруг, товарищ министр, какой-нибудь вопрос срочный! Когда министр работает, полковникам нельзя сидеть по домам… И генералы тоже все в кабинетах.
Устинов удивился:
– Товарищи офицеры! Я – молодой министр. Только что назначен. Чтобы армию изучить, мне нужен год. Может быть, полтора. Иначе я в армии всем чужой буду. А у вас – семьи, дети. Родине… что? Нужны сейчас такие жертвы? Вы ведь не мне, вы Родине служите. А получается, что вы служите сейчас мне. Мой приказ: всем по домам немедленно! А начальнику управления я сейчас сам позвоню…
Расул подумал: он в Милли меджлисе меньше года, но, начиная с обеда, его уже нет на рабочем месте; если все время работать, то когда же жить?
Намек, что ли?..
– Меня, помню, это поразило! Дмитрий Федорович всю жизнь с армией. Тридцать пять лет. Вел всю оборонку страны. Нарком вооруженных сил со сталинских времен! Две Звезды Героя. И ему, ты подумай, необходимы сейчас год-полтора, чтобы полноценно стать министром!
Гейдар Алиевич взял в руки пиалу и осторожно сделал первый глоток…
– А чай, говорят, для печени вреден, – начал Расул. – Мой врач всегда так говорит. Чай там что-то блокирует…
– Да-а? – удивился Алиев. – Первый раз слышу. А что он блокирует?
– Ну, протоки разные. Желчь…
– А мама моя, ты ее знаешь, Расул, все время чай пьет. Очень крепкий чай.
Расул встал.
– Передайте ей салам, Гейдар-бей! Чтоб сто лет…
– Ты садись, садись… – передам. Чего стоять-то?
Расул присел на краешек стула.
– Я вот что думаю, – продолжал Алиев. – Черная икра – холестерин. Это все знают. Красная икра – тоже холестерин. И тоже вредно. Но Клим Ворошилов, когда отправлял Бескова в Лондон… слушай, какой это год был? Сорок шестой? Играли тогда против «Арсенала». Представляешь, только-только закончилась война, проиграть нельзя, престиж страны, Ворошилов говорит Бескову: берите с собой в Лондон, товарищи, побольше красной икры. Чистый белок! Поморы по сто лет живут, только рыбу едят и икру…
Гейдар Алиевич говорил все быстрее и быстрее; он быстро увлекся, и Расул чувствовал его расположение.
– Не знаю, помогла икра или нет, но ведь выиграли! Хомич был тогда молодец. И все молодцы! Еще говорят, красную икру как-то иначе солят, чем черную, поморы ведь и правда долгожители.
Расул дождался, когда Алиев замолчит, и встал: Я пришел поздравить вас, Гейдар-бей. Такая победа! На весь мир. На всю планету.
– Бутылку принес? – прищурился Алиев, кивнув на сверток.
– Для домашнего бара, – встрепенулся Расул. – Как украшение, Гейдар Алиевич! Как бриллиант!
Пятьдесят лет бутылочке. И паспорт есть, паспорт дали, сертификат.
– Ой-ей… ей… – протянул Алиев.
Когда Гейдар Алиевич удивлялся, в нем сразу появлялось что-то детское.
– С историей бутылочка! – воодушевился Расул. – Плыла на корабле в Лондон. Из Шотландии. И корабль разбился о скалы. Бутылки на дне оказались. Много ящиков, со всех сторон ракушками обросли…
– А пить-то можно, слушай? – не поверил Алиев. – Ты молодец, Расул, можешь удивить…
Он, и правда, как-то по-детски смотрел сейчас на черную, с ракушками, бутылку виски.
– И не врут, ты уверен?..
– Как можно, Гейдар-бей. Это ж подсудное дело… если 482 обман. Англия не врет!
Расул вдруг осекся. Англия… «контракт века»… как бы Гейдар Алиевич не подумал чего…
Алиев разглядывал «виску». От удивления его глаза округлились, и даже веки не казались сейчас такими тяжелыми.
«Нет, не мой день, – подумал Расул. – Правда, не мой, глупость за глупостью говорю…»
– Ты молодец… – Алиев откинулся на спинку стула, – молодец, что пришел… Помнишь, меня из Политбюро выводили, а мой портрету тебя в кабинете еще два месяца висел?..
– Было, Гейдар Алиевич… Было такое дело.
– Я все знаю! Директор большого завода, член бюро райкома, боролся за меня… ты, говорят, плакал, Расул, когда Муталибов заставил тебя мой портрет снять…
– Вы действительно все знаете, Гейдар-бей…
– Ты ж сам рассказывал, – засмеялся Алиев.
Смех был тихий, не смех, а так, смешинка с улыбкой, – смеяться Алиев не умел.
– Забыл… – Гейдар Алиевич наклонился к нему, – а, Расул?..
– Да как-то…
– Ая все помню, слушай! И ко мне ты тогда приезжал. В Нахичевань. Долго убеждал меня, настойчивость проявил, с мамой беседовал… я ведь ничего не забываю, Расул.
– Знаю, Гейдар-бей…
– Помню, ты пожелал стать Председателем парламента. И Рамиза ко мне… подсылал, – забыл? Рамиза Ризаева Своего родственника. Премьером ты не хотел… А хотел быть вместо меня, если я заболею или уеду с визитом…
– Гейдар Алиевич…
– Не спорь, – строго сказал Алиев. – Рамиз два раза тогда приходил. Влиял на меня. Хотя премьер… для тебя было бы лучше, слушай, ты знаешь, нефть знаешь… Но – поддался я… уговорам… Тебе навстречу пошел.
– И ведь не пожалели, Гейдар Алиевич, правда? – Расул угодливо смотрел ему в глаза. – Весь Баку знает: за Гейдара Алиевича Гулиев кому угодно сонную артерию перегрызет.
– Что ты, что ты, Расул, у нас есть кому постоять… за каждого из нас. И у тебя есть, ты не пальцем деланный, и у меня есть… Какие проблемы?
И Алиев опять засмеялся – так, смешками…
Расул похолодел: сталинский смех, ехидный…
– А главное в другом, Расул. Главное, чтоб долго мы с тобой жили. Вчера мне Эдуард Амвросиевич позвонил. Сердечно поздравлял. Хорошие слова говорил. А я, Расул, когда в опале был, лежал на Мичуринском, Эдуард, чтобы не встречаться со мной, в свою палату другой лестницей ходил; не дай бог, Горбачев узнает, что Эдуард Шеварднадзе с Гейдаром Алиевым за руку поздоровался, – какой ужас!
Всегда улыбался. Всем улыбался. Всем без исключения, – махнул рукой Алиев. – Всегда шел по трупам. Легко, как по паркету. У него на деньгах специальный человек был, Солико Хабеишвили, секретарь ЦК. Потом, когда срок пришел, он Солико убил. Сначала – посадил. А денег в Москву возили немерено, это ж страшное дело, слушай, возили, возили… Мне Эдуард сам рассказывал: в 41-м, в Тбилиси, от фронта такое количество молодых людей… откупились… – такие вот нравы. Зато ты, Расул, другой человек. Дальновидный, слушай, – засмеялся Алиев. – Учти: Эдуард в Грузии сейчас все потоки ведет. Сам контролирует, зять контролирует, племянник контролирует… он там не стесняется, слушай, от поставок сигарет до порта в Поти…
Читать бесплатно другие книги:
