Будет больно Кей Адам
Прежде чем пойти осмотреть пожилую пациентку гинекологического отделения во время обхода, заглядываю в ее медкарту.
Хорошие новости – физиотерапевт наконец до нее добрался.
Плохие новости – он написал: «Пациентка слишком вялая, чтобы проводить занятия».
Захожу к ней в палату. Пациентка мертва.
22 ноября 2005 года, вторник
Теперь я уже пятнадцать раз ассистировал ординаторам и консультантам в проведении кесарева. Три или четыре раза они предлагали мне самому прооперировать под их надзором, однако каждый раз мне не хватало храбрости на это решиться – теперь я единственный старший интерн в отделении, который еще не лишился девственности, как это нравится говорить Эрни.
Сегодня Эрни не оставил мне никакого выбора – он представил меня пациентке как хирурга, который будет принимать роды. Что я и сделал. Я наконец лишился невинности, причем на публике.
Впервые в жизни я разрезал кожу живому человеку, впервые в жизни вскрыл матку и достал из нее ребенка. Хотел бы я сказать, что это было нечто удивительное, однако я был слишком сосредоточен на каждом своем действии, чтобы по-настоящему проникнуться происходящим.
Операция заняла напряженные сорок пять минут[34], и Эрни был со мной невероятно снисходительным. Когда я, закончив, обрабатывал шов, он обратил мое внимание, что мой разрез оказался изогнутым градусов на десять. Эрни сказал пациентке: «Когда вы снимете бинты, то заметите, что нам пришлось разрезать под небольшим углом», с чем она удивительным образом смирилась без лишних вопросов – должно быть, чудо материнства подсластило ей эту пилюлю.
Эрни показал мне, как заполнять отчет об операции, а во время перерыва на кофе подробно ее со мной обсудил, дальше некуда зайдя со своими аналогиями про потерю девственности, словно он какой-то долбаный сексуальный извращенец. Согласно ему, со временем я наберусь опыта и буду делать все гораздо более ловко и умело, крови будет меньше, я уже не стану так нервничать, и это превратится для меня в скучную рутину. Свои пять копеек решил вставить анестезиолог: «Только на твоем месте я бы не стал стараться делать это еще дольше».
22 декабря 2005 года, четверг
Сегодня случился казус. В два часа ночи меня вызвали и попросили осмотреть пациентку гинекологии, которая была без сознания. Я сказал медсестре, что в два часа ночи большинство людей находятся без сознания, однако она все равно крайне настаивала на том, чтобы я немедленно явился. Состояние пациентки по ШКГ[35] – 14/15, так что «без сознания» – это, скорее, преувеличение, однако она явно дезориентирована и у нее гипо-гликемия. Медсестра побрела искать глюкометр в другую палату. Я же, будучи уверен в своем диагнозе, решаю не ждать и прошу принести мне бутылку апельсинового сиропа, который мы держим в холодильнике как раз на такой случай. Пациентка выпивает ее, однако остается такой же вялой. Уже довольно поздно, чтобы играть в доктора Хауса, однако я заказываю ряд анализов и пытаюсь понять, в чем еще может быть дело, пока жду глюкометр. Их никогда нет под рукой, хотя они и нужны постоянно, а стоят не больше десятки в аптеке.
У меня была мысль купить себе свой личный глюкометр, однако мне не хотелось, чтобы это закончилось тем, что я буду возить в багажнике своей машины рентгеновский аппарат.
Собираясь выкинуть бутылку из-под апельсинового сиропа, помощник медсестры обратил внимание, что он без сахара – толку от него в данной ситуации было не больше, чем от подарочного купона на покупку книги. Я не знал, плакать мне или смеяться, однако все равно был слишком уставшим и для того, и для другого. После двух конфет «Ferrero Rochers», заимствованных с сестринского поста, пациентке становится гораздо лучше. Старшая медсестра извинилась за «ошибочный заказ» и пообещала, что на будущее они обязательно запасутся правильным сиропом. Ставлю пару фунтов на то, что в следующий раз, когда у меня будет пациент с гипогликемией, они побегут к холодильнику и вернутся с сиропом от кашля.
25 сентября 2005 года, воскресенье
Плохие новости/хорошие новости.
Хорошие новости: сегодня рождественское утро[36].
Плохие новости: мне пришлось выйти в родильное отделение на работу.
Новости похуже: у меня звонит телефон. Это мой ординатор. Я не поставил будильник, и меня теперь ищут.
Новости еще хуже: я проснулся в своей машине. Я не сразу понимаю, где я и как здесь оказался.
Хорошие новости: видимо, прошлой ночью после смены я заснул прямо в машине на больничной стоянке, и формально я уже на работе.
Я пулей выскакиваю из машины, быстренько принимаю душ, и я в боевой готовности всего с десятиминутным опозданием. На телефоне восемь пропущенных звонков от Г. и СМС со словами: «Счастливого Рождества». Точка, никаких «целую» или чего-нибудь в этом роде.
В этом году мы отмечаем Рождество в мой следующий выходной – 6 января. «Только подумай, какая скидка будет к этому времени на хлопушки!» – только и нашелся сказать я, пытаясь сгладить ситуацию.
18 января 2006 года, среда
Бывают дни, когда ты получаешь четкое подтверждение своего места в больничной иерархии, и сегодня в роли уравнителя выступила выпавшая пуповина[37].
Забравшись на матрас позади пациентки, я принял позу ветеринара, и кровать покатили в операционную. Там заканчивали делать кесарево другой женщине, так что нам пришлось какое-то время подождать в наркозной комнате. Чтобы пациентка меньше нервничала, а сама ситуация казалась менее странной, мы завели обыденный разговор про выбор имени для ребенка, подгузники и декретный отпуск.
Всего за пару минут до того, как ситуация оказалась настолько… интимной, будущий отец ребенка убежал в кафетерий на первом этаже, так что он пропустил все представление. Когда он вернулся, акушерка поспешила ввести его в курс дела и дала ему халат, чтобы, переодевшись, он мог присутствовать в операционной. Акушерка отвела его в наркозную комнату, где он увидел стоящего на коленях меня, засунувшего свою руку больше чем по локоть во влагалище матери его ребенка. «Господи Иисусе!» – выкрикнул он с сильным шотландским акцентом. Акушерка поспешила напомнить, что предупреждала его, что я буду держать пуповину до начала операции. «Да, предупредили, – сказал он, а у самого глаза по пять копеек. – Только вот вы забыли упомянуть, что она будет на нем, как тряпочная кукла на руке кукловода».
24 января 2006 года, вторник
Богу хватает благоразумия держаться подальше от моей работы, за исключением разве что редких возгласов «Господи!» или «Святые угодники!».
Сегодня у меня была встреча с М.М., свидетельницей Иеговы, чтобы рассказать ей о предстоящей миомэктомии[38]. Это одна из довольно кровавых операций, поэтому в операционной должно лежать наготове как минимум четыре пакета с кровью подходящей группы.
Загвоздка, конечно же, в том, что свидетели Иеговы не допускают переливания крови из-за своей (чертовски тупой) веры в то, что в крови содержится душа, а пускать чужую душу в себя нельзя. Как бы то ни было, у нас свободная страна – так что мы с уважением относимся к чужим (какими бы они чертовски тупыми ни были) ценностям и пожеланиям.
М.М. оказалась довольно умной, обворожительной и эрудированной, и я с интересом с ней поболтал. Она согласилась на аутогемотрансфузию[39] крови во время операции, и я дал ей подписать специальный документ на отказ от переливания крови даже в случае, если она понадобится, чтобы спасти ей жизнь. Это было маловероятно, однако вполне возможно, даже при аутогемотрансфузии – известно множество случаев смерти свидетелей Иеговы, отказавшихся от донорской крови. Она подписывает, при этом признавшись, что одна из причин, по которым она это делает, в том, что ее родные перестанут с ней разговаривать, если ей сделают переливание (как по мне, так еще один довод в пользу того, чтобы его сделать).
Мистер Флитвик, мой консультант, сказал мне, что в старые добрые времена они попросту не обращали внимания на заявление, и в случае необходимости все равно проводили переливание – пациент все равно бы об этом никогда не узнал, так как находился во время операции под анестезией. К счастью, сегодняшняя операция прошла прекрасно и без каких-либо происшествий, так что аппарат для аутогемотрансфузии так и остался стоять в углу комнаты. Вечером я заглянул к ней в палату и, пробежав глазами ее медкарту, обратил внимание, что через два дня у нее день рождения, который, скорее всего, ей придется провести в больнице. Я посочувствовал ей, несмотря на тот факт, что и мне самому с большой вероятностью придется проводить свои дни рождения в больнице, пока я не стану слишком старым и слабым для того, чтобы самостоятельно задуть свечи на торте, однако она сказала мне, что свидетели Иеговы не отмечают дни рождения и даже не получают подарки. Это еще больший бред, чем вся эта история с переливанием крови.
26 января 2006 года, четверг
Моральная дилемма. Во время обхода у Эрни состоялся разговор с очень обходительной женщиной за тридцать – настоящей аристократкой, прямо королевой в молодости. Несколько дней назад ее госпитализировали с перекрутом яичника[40]. Эрни назначил ей прием в клинике для амбулаторных больных через полтора месяца и сказал, чтобы она три недели не садилась за руль.
«Да ради бога! – сказала она Эрни. – Чертова машина здесь на стоянке. Почему бы вам просто не взять ее себе, пока я не приду к вам на прием в клинику?» Эрни собрался было отказаться, сказать, что это безумие, только дама сильно осложнила ситуацию, достав из сумочки ключи от «Бентли».
Как бы то ни было, теперь Эрни ездит на «Бентли Континенталь ГТ».
27 января 2006 года, пятница
Вот уже три месяца, как я навещаю малышку Л. В отделении интенсивной терапии новорожденных. Это стало моей традицией перед уходом домой, да и приятно видеть здесь знакомое лицо, пускай и через стеклянную стенку инкубатора[41]. Ее маму госпитализировали в мое второе субботнее дежурство на новом месте, на 26-й неделе ее первой беременности, с ужасной мигренью, которая, как вскоре выяснилось, была проявлением преэклампсии[42]. Ее состояние удалось стабилизировать, и уже в воскресенье родилась малышка Л. – я ассистировал врачу-консультанту в проведении кесарева. После операции мама провела несколько дней в реанимации, а ребенок появился на свет маленьким бесформенным комочком весом не больше баночки варенья.
На фоне неонатологов мы, акушеры, смотримся подобно хирургам-ортопедам – настолько хорошо они знают свое дело, настолько кропотливо и точно выполняют свою работу.
Они бросают вызов богу и законам природы, помогая этим детям выжить. Еще в 1970-х шансы на выживание этого ребенка были бы меньше 10 процентов, а сегодня он больше чем с 90-процентной вероятностью будет жить.
После того как неонатологи колдовали над младенцем в течение трех месяцев, из креветки с прозрачной кожей, подсоединенной к десяткам всевозможных трубок и проводков, он превратился в настоящего человечка – кричащего, срыгивающего, спящего, – и уже сегодня вечером его выписывают домой.
Мне следовало бы радоваться его возвращению домой – и я определенно этому радуюсь, ведь именно в этом заключается смысл нашей работы. Однако мне будет не хватать моей маленькой приятельницы, которую я проведывал каждые пару дней.
В магазине при больнице я купил самую нейтральную открытку и попросил детских медсестер передать ее маме. Я написал, как сильно рад тому, что у них все закончилось хорошо, и оставил свой телефонный номер, чтобы она могла присылать иногда мне фотографии своего ребенка. Конечно, это, скорее всего, идет вразрез с регламентом Генерального медицинского совета и больничными правилами, однако я готов в случае чего понести за этот поступок наказание – оно все равно того стоило[43].
2 февраля 2006 года, четверг
Подписываю письма терапевтам в кабинете гинекологов.
«Дорогой доктор!
У меня на приеме была Х.А., ее муж Сэм, Эштон Сладкий и их двое детей…»
Я силюсь вспомнить, как все было. Кто из этих троих были родителями детей? Казалось, я должен был знать, кто такой этот Эштон Сладкий. И почему указаны и имя, и фамилия? Он что, какая-то знаменитость? Как оказалось в итоге, никакого Эштона там и вовсе не было.
Два месяца назад наш Траст избавился практически от всех секретарш в больнице, заменив их новой компьютерной системой. Первым существенным отличием было то, что если раньше мы отдавали диктофонные кассеты секретаршам, то теперь диктовали прямо на компьютер, который потом решал, отправлять ли аудиозапись за границу, где ее расшифровывали за копейки, или же бесследно ее удалить. Вторым существенным отличием было то, что, судя по качеству расшифрованной аудиозаписи, передавалась она посредством двух соединенных веревкой жестяных банок, а текст набивал обученный стучать по клавиатуре лемур. Но нам об этом совсем не следовало беспокоиться. Главным было то, сколько денег удалось сэкономить Трасту, уволив столь много трудолюбивых и проработавших здесь многие годы сотрудников, которые обожали нашу больницу. Единственным преимуществом новой системы является возможность прослушать сделанную тобой аудиозапись в процессе изучения документации. Я запустил ее.
«Дорогой доктор!
У меня на приеме была Х.А., ее муж Сэм («С» как «сладкий») и их двое детей».
Уверен, это выводит меня в лидеры нашего отделения по ошибкам расшифровки аудиозаписей, и «У пациента аналогии обнаружены» (вместо «аллергии не обнаружены») опускается на вторую позицию.
22 марта 2006 года, среда
Приемная родильного отделения, три часа ночи. Пациентке Р.О. 25 лет, она на 30-й неделе первой беременности. Жалобы на обильное безболезненное высыпание на языке. Диагноз: вкусовые рецепторы.
3 апреля 2006 года, понедельник
В два часа ночи в родильном отделении затишье, так что я ускользнул в ординаторскую, чтобы немного посидеть в «Фейсбуке». Написал в комментариях под последней уродливой фотографией сынишки моего друга, какой он хорошенький. Поскольку – немалую часть рабочего дня я проделываю то же самое с совершенно незнакомыми мне людьми, то научился делать это весьма убедительно. Лично для меня главное чудо рождения ребенка заключается в том, что умные, рациональные люди, которые ходят на работу и голосуют на выборах, смотрят на этот сморщенный комочек плоти со сплющенной после прохождения через узкий таз головой, покрытый пятью разными видами всякой липкой гадости, выглядящий так, словно добрых два часа валялся в огромной пицце, и при этом искренне полагают, что он выглядит красивым. Это самая настоящая демонстрация дарвинизма, иррациональная любовь к своему потомству. То же самое зашитое у нас в подкорке стремление продолжать человеческий род, из-за которого они возвращаются в родильное отделение, чтобы пройти все по второму кругу всего через полтора года после того, как их промежность была безвозвратно разорвана.
Еще одно чудо рождения ребенка заключается в том, что я могу обхватить голову младенца металлическими щипцами и с силой потянуть на себя – сила тяги при этом составляет порядка 20 килограммов, и, как правило, приходится изрядно попотеть. При этом с ребенком ничего плохого не происходит, и его голова, вопреки тому, что можно было ожидать, остается на месте.
После родов же каждая новоиспеченная мамаша помешана на том, чтобы держать голову младенца прямо. Если бы фотографии могли говорить, то с каждого кадра, изображающего бездетного родственника с новорожденным, доносился бы вопль: «Осторожнее с его шеей!» Я же практически уверен, что младенца можно было бы носить, взявши за голову, и с ним при этом совершенно ничего бы не случилось[44].
Я как раз просматривал страницы своих бывших, чтобы убедиться, что после расставания со мной они набрали вес и стали несчастными, как вдруг увидел пост от Саймона, младшего брата одного моего школьного приятеля. Ему 22, и я разговаривал с ним всего дважды, лет так 10 назад (это же «Фейсбук», и каждый тут – твой друг). Сообщение короткое, но поразительно действенное. Всего пять слов: «Прощайте все. С меня хватит».
Осознав, что в полтретьего ночи в понедельник кроме меня это вряд ли кто-то еще мог увидеть, я отправляю ему личное сообщение, чтобы узнать, в порядке ли он. Я сказал, что не сплю, напомнил, что работаю врачом, и дал номер своего мобильного. Пока я искал у себя в записной книжке номер брата Саймона, Саймон сам мне позвонил. Он в полном раздрае: пьяный, плачет. Он только что расстался со своей девушкой.
На самом деле проводить психологическую консультацию с ним я подготовлен не больше, чем объяснять по телефону, как менять коробку передач или класть паркет, однако он думает, что я в этом деле мастер, чего вполне достаточно. Мы прекрасно поболтали на протяжении следующих двух часов (в течение которых меня каким-то чудесным образом никто никуда не вызывал). Мы сошлись на том, что он поедет на такси к своей маме, а с утра договорится о срочном приеме у своего терапевта. Я почувствовал тот же самый странный всплеск адреналина, как после решения любой неотложной медицинской проблемы – усталость вперемешку с радостным возбуждением, а также расплывчатое осознание того, что ты сделал «что-то хорошее» (как если бы только что пожертвовал 10 000 фунтов на благотворительность). Скорее всего, Саймону я помог больше, чем помогу кому-либо из своих пациентов сегодня ночью.
В пять утра меня вызывают в родильное отделение, чтобы осмотреть женщину на 30-й неделе беременности, которая решила в этот час показать мне свою экзему. «Я подумала, что рано утром в больнице будет поспокойней», – сказала она.
10 апреля 2006 года, понедельник
Интерн из отделения неотложной помощи направил ко мне пациентку с каким-то бородавчатым наростом на половых губах. Я попросил описать его немного подробней. «Чувак, напоминает соцветия цветной капусты. Хотя из-за выделений, пожалуй, больше похоже на брокколи».
Г. эта история за ужином не пришлась по вкусу.
21 апреля 2006 года, пятница
У Рона на следующей неделе незначительная операция на колене, и он хочет, чтобы я заверил его, что он не умрет, пока будет под наркозом. Заверять в подобном мне пока не хватает квалификации, однако я с радостью это делаю.
Он также спросил, бывает ли такое, что наркоз «не срабатывает», так что я рассказываю ему историю, случившуюся у нас на работе ранее в тот год.
«Значит, существует два основных препарата, которые дают анестезиологи. Первый действует в качестве мышечного релаксанта, чтобы хирург мог дать себе волю. Так как тело полностью парализует, то человек не может самостоятельно дышать, и его на время операции подключают к аппарату искусственной вентиляции легких. Второй препарат – это мутная жидкость под названием пропофол, снотворное, чтобы пациент заснул на время операции[45].
Теперь представь, что твой анестезиолог случайно схватил со своего столика пузырек с другой мутной жидкостью и вместо пропофола вколол тебе антибиотики.
Итак, ты лежишь на операционном столе, полностью парализованный из-за мышечного релаксанта, однако при этом бодрствуешь, так как пропофола тебе не дали. Ты слышишь все, что вокруг говорят, чувствуешь, как хирург обмазывает тебя антисептиком, только тебе никак не предупредить их, что что-то пошло явно не так. Ты безмолвно кричишь, когда скальпель врезается в твою кожу… Самая ужасная, самая жгучая боль, которую ты когда-либо испытывал в своей жизни…»
У Рона такое выражение лица, словно оно было нарисовано Эдвардом Мунком. «Но я уверен, что с тобой будет все в полном порядке!»
6 июня 2006 года, вторник
Вызвали осмотреть пациентку в отделении неотложной помощи. Пару дней назад она сделала медикаментозный аборт и теперь умирает от боли. Я не совсем понял, в чем дело, однако явно была какая-то проблема, так что я положил ее в палату, чтобы дать ей обезболивающее и чтобы ее осмотрел кто-то из старших врачей. Пришел Эрни.
– У нее судорожные боли. Проведенное до аборта УЗИ показало, что беременность внутриматочная. Все нормально. Отправляй ее домой.
Я попытался оправдать свое решение ее госпитализировать:
– Разве боль не слишком сильная? Ей ведь дали морфин!
– Только потому, что ты прописал ей морфин…
– Подобной боли после медикаментозного аборта никогда не бывает.
– Откуда тебе знать, какой у нее болевой порог? – последовал невозмутимый ответ. – Может быть, она ведет себя точно так же, когда ударится мизинцем на ноге.
Набравшись смелости, я продолжаю настаивать, что происходит нечто странное, однако Эрни и слушать не хочет:
– Если ты слышишь цоканье копыт под окнами своей спальни, то это может быть зебра. Но когда ты посмотришь в окно, то практически наверняка увидишь обычную лошадь.
Эрни сказал, что я могу назначить ей антибиотики – на случай, если начала развиваться инфекция, – однако ей все равно следует отправиться домой.
В идеале примерно в этот самый момент нас должны были вызвать к пациентке со словами, что ее состояние ухудшилось, но произошло это лишь несколько часов спустя. Как бы то ни было, я ассистировал Эрни в операционной по удалению внематочной беременности[46]. Наша пациентка потеряла целое море крови. Во время УЗИ, что ей сделали перед абортом, была допущена ужасная ошибка.
Теперь с женщиной все в порядке, она вернулась в палату. Эрни передо мной так и не извинился, так как для этого ему потребовалось бы полностью перекроить свою личность. Я же зашел на «Амазон», чтобы заказать ему брелок для ключей в виде зебры.
12 июня 2006 года, понедельник
Сказал пациентке, что для лечения ее СПКЯ[47] ей не помешало бы похудеть. Я направил ее к диетологу и спросил про упражнения.
Если что-то очевидно для меня, то это далеко не всегда обязательно очевидно для пациента. Порой чувствуешь себя стучащим в дверь объятого пламенем дома, чтобы сказать хозяину, что у него пожар, однако порой от этого действительно есть толк.
Приготовившись к предсказуемому ответу про нехватку времени, я спрашиваю:
– Может быть, вам имеет смысл записаться в фитнес-клуб?
– Я уже в один записана, – следует ответ. – Только вот ходила туда последний раз тысячи эдак три фунтов назад.
19 июня 2006 года, понедельник
Вызвали, чтобы срочно осмотреть пациентку в дородовой палате. Пациентке Е.С. начали проводить индукцию родов из-за переношенной беременности[48].
Обеспокоенная акушерка ведет меня в расположенный в палате туалет; пациентка только что опорожнилась, и унитаз выглядит так, словно в него бросили красно-коричневую бомбочку для ванны. Это не предвещало ничего хорошего ни для уборщиц, ни для самой пациентки.
Я осмотрел ее, чтобы убедиться в отсутствии вагинального кровотечения, а, судя по КТГ[49], с ребенком было все в полном порядке.
Осмотр прямой кишки также не выявил каких-либо отклонений, а по словам пациентки, у нее никогда не было ничего подобного раньше и никаких других симптомов сейчас не наблюдается. Я отсылаю ее кровь на анализы, определяю группу, ввожу физраствор и в срочном порядке направляю ее в гастроэнтерологию. Кроме того, я ищу в «Гугле», может ли простин[50] вызвать обильное желудочно-кишечное кровотечение.
Судя по всему, ничего подобного прежде ни с кем не случалось, так что мой случай должен был стать первым. Я даже посмел задуматься о том, назовут ли этот синдром в мою честь. А ведь надежды возлагались на то, что синдром Кея станет чем-то более привлекательным, чем выворачивание кишечника наизнанку в процессе индукции родов. Однако, пожалуй, даже это все-таки стоит того, чтобы твое имя увековечили в учебниках по медицине.
Консультант-гастроэнтеролог появился прежде, чем я успел заполнить медкарту, и после непродолжительного разговора и еще одного смазанного пальца пациентку отправили на колоноскопию. К счастью, все оказалось в норме и никаких следов недавнего кровотечения обнаружено не было. Было задано еще несколько вопросов, и консультант наконец поставил диагноз, о чем тут же дал мне знать.
Тот кошмар в унитазе, свидетелем которого я стал, был на самом деле последствием двух больших банок консервированной свеклы, которые Е.С. приспичило слопать прошлой ночью. Консультант «вежливо» попросил, чтобы в следующий раз, когда мне захочется направить к нему чей-то стул, я обязательно сначала его попробовал.
29 июня 2006 года, вторник
Нашу компьютерную систему обновили, и теперь (как это происходит 11 раз из 10, когда больница предпринимает попытку упростить нам жизнь) все стало гораздо хуже. Выглядеть определенно все стало круче (и меньше походить на программу для MS-DOS), однако нововведения не исправили ни одну из многочисленных проблем нашего программного обеспечения, а попросту прилепили поверх него красивый интерфейс. Этот вычурный интерфейс расходует так много системных ресурсов наших доживающих свои дни компьютеров, что теперь пользоваться программой практически невозможно, так как все жутко тормозит. Это все равно что лечить рак кожи нанесением косметики, на которую у пациента сильнейшая аллергия.
Все анализы крови теперь находятся в выпадающем меню, и, чтобы заказать один из них, необходимо прокручивать вниз составленный в алфавитном порядке список всех анализов, которые когда-либо заказывали врачи в истории человечества. Чтобы добраться до анализа на цианокобаламин (витамин B12), нужно 3 минуты 17 секунд. А если вместо того, чтобы вручную прокручивать список вниз, нажать на букву «Ц», то все зависает, и ничего не остается, кроме как перезапустить компьютер и чуть ли не повозиться с паяльником, чтобы все снова заработало. В 90 % случаев мы заказываем одни и те же дюжину анализов, и тем не менее вместо того, чтобы вывести их поверх остального списка (даже на сайте ЕasyJet Великобритания идет перед Албанией и Азербайджаном), они разбросали их посреди миллиардов других анализов, которые на моей памяти никто никогда не заказывал. Кто бы мог подумать, что существует три разных анализа на селен в сыворотке крови? Как результат, анализы на витамин В12 я заказываю лишь очень небольшому числу поступающих с анемией пациентов. Если у пациента легкая анемия, то я не стану тратить время, каждый раз по три минуты удерживая стрелку вниз на клавиатуре. Если же анемия тяжелая, то я не стану делать этого уже потому, что к тому времени, как я закончу, пациент будет уже мертвым.
21 июля 2006 года, пятница
Вызвали в гинекологию в пять утра, чтобы составить выписной эпикриз для пациентки, которая должна утром отправиться домой. Это должен был сделать в течение дня ее собственный старший интерн, и я не обязан заниматься этим вместо него. Однако если я не сделаю этого сегодня ночью, то пациентке придется задержаться в больнице еще на какое-то время. Итак, я сажусь и приступаю к делу. Это довольно машинальная работа, так что параллельно я начинаю составлять план мести этому старшему интерну. По дороге назад я замечаю, что в палате пациентки С.Р. горит свет, и я просовываю в дверь голову, чтобы удостовериться, все ли в порядке.
Несколько дней назад я принимал ее в отделении неотложной помощи и положил в больницу с массивным асцитом[51] и подозрениями на образования в яичниках. С тех пор у меня были только ночные дежурства, и я не знал, что с ней стало дальше. Она мне все рассказала. Подозрения на образования в яичниках обернулись диагностикой рака яичников, обнаружением многочисленных метастаз и прогнозом, согласно которому ей остались считаные месяцы. Когда я принимал ее в отделении неотложной помощи, несмотря на подозрения, я всячески избегал слова «рак» – меня учили, что если упомянуть это слово хотя бы вскользь, то пациент его только и запомнит. Не важно, что ты будешь делать еще – достаточно пробормотать слово на букву «р» хотя бы раз, и, с точки зрения пациента, ты на протяжении получаса только и говорил, что «рак-рак-рак-рак-рак-рак». И не то чтобы я хотел, чтобы у пациентки был рак – разумеется, мне хотелось, чтобы его у нее не было. Мы дружелюбно с ней болтали – несмотря на литры жидкости у нее в животе, мешавшие ей нормально дышать, – словно два старых приятеля, которые очень давно не виделись и, встретившись случайно на автобусной остановке, принялись рассказывать, что с ними случилось за эти годы. Ее сын поступил в мединститут, ее дочка ходит в ту же школу, что окончила моя сестра, по моим носкам она сразу же определила, что они от «Duchamp». Я установил ей катетер, чтобы убрать жидкость, и отправил в палату, чтобы ею занялись врачи дневной смены.
И вот теперь она рассказала мне, что они обнаружили. Она заливается слезами от осознания того, что ее скоро не станет. Ее сын окончит мединститут – ее не будет рядом. Ее дочь выйдет замуж – она не сможет помочь ей с планированием свадьбы или разбрасыванием конфетти. Она никогда не увидит своих внуков. Ее муж никогда не переживет ее смерти. «Он даже не знает, как пользоваться термостатом!» – смеется она, и я смеюсь вслед за ней. Я и правда не знаю, что сказать. Мне хочется соврать, сказать, что все будет хорошо, но мы оба знаем, что это не так. Я ее обнимаю. Раньше я никогда не обнимал своего пациента – на самом деле за всю жизнь я обнимал, наверное, человек пять, причем среди них только один из моих родителей, – но я попросту не знал, что еще мне сделать.
Мы обсудили насущные вопросы, рациональные беспокойства, иррациональные беспокойства, и по ее глазам мне стало понятно, что ей это помогает. До меня внезапно дошло, что я практически наверняка стал первым, кому она открыто все это рассказала, единственным человеком, с которым она была полностью честной. Это очень странная привилегия, честь, о которой я не просил.
Еще я осознал, что ни одно из ее многочисленных беспокойств не имеет отношения к ней – они все связаны с ее детьми, мужем, сестрами, друзьями. Может быть, это и определяет хорошего человека.
Пару месяцев назад у нас в гинекологии была пациентка, которой диагностировали во время беременности рак груди с метастазами и рекомендовали родить на 32-й неделе, чтобы начать лечение, однако она подождала до 37-й, чтобы свести риск для ребенка к минимуму. Она умерла где-то после двух недель, проведенных вместе с ребенком. Неизвестно, была ли бы хоть какая-то разница, начни она лечение на месяц раньше. Скорее всего, не было бы.
И вот теперь я сижу с женщиной, которая спрашивает у меня, стоит ли ей завещать развеять свой прах на островах Силли. Это ее любимое место, однако ей не хочется, чтобы у ее семьи после ее смерти оно вызывало исключительно грустные ассоциации. Чистая самоотверженность человека, полностью осознающего, каково будет ее семье, когда она их оставит.
У меня срабатывает пейджер – вышедший на утреннюю смену старший интерн просит ввести меня в курс дел. Я провел в этой палате два часа – дольше, чем когда-либо вместе с пациентом, не находящимся в этот момент под наркозом. По дороге домой я позвонил маме, чтобы сказать, что люблю ее.
3. Старший интерн – вторая должность
Помню, как во времена работы старшим интерном я как-то раз смотрел документальный фильм про шаолиньских мастеров. Они тренируются по 10, а то и больше лет в изолированном от остальной цивилизации храме, просыпаются в 5 утра и ложатся лишь в полночь, дав пожизненный обет безбрачия и отказавшись от любого материального имущества. Мне никак было не избавиться от мысли, что это не так уж и плохо – им хотя бы не приходилось каждый год переезжать в новый храм.
Региональные отделения НСЗ, ответственные за послевузовскую подготовку врачей, каждые 6 или 12 месяцев переводят их в новую больницу, чтобы те могли обучаться у как можно более широкого круга врачей-консультантов, что звучит довольно логично. К сожалению, каждое региональное отделение покрывает достаточно большую территорию и каждого врача могут назначить случайным образом в любую больницу этого региона. Так, например, одно из таких отделений включает в себя графства Кент, Суррей и Сассекс, которые лично я (а в том числе и картографическое управление Великобритании) всегда считал тремя огромными отдельными территориями. Другое отделение включает в себя всю Шотландию. Ну вы же знаете, Шотландия – как бы ее назвать, ах да – целая страна площадью более 30 000 квадратных миль. Когда собираешься купить свой первый дом, довольно-таки сложно подобрать место, которое было бы поблизости от всей Шотландии целиком. Даже если бы вам хватило безумия раз, а то и два в год совершать сделки с недвижимостью при переводе на новое место, то это все равно было бы достаточно сложно осуществить, так как НСЗ ограничивает расходы на переезд ровно нулем фунтов стерлингов.
Таким образом, пока все мои друзья, выбравшие более практичные профессии, обзаводились ипотеками и щенками, мы вместе с Г. заключали годовой договор аренды и жили приблизительно посередине между нашими местами работы, что было одинаково неудобно нам обоим. Это была еще одна из длинного списка причин, по которым моя работа доставляла Г. страдания: я практически не появлялся дома, после дежурств приходилось выступать в роли моего психотерапевта, а теперь и необходимость мириться с кочевым образом жизни.
Помню, как однажды звонил во все коммунальные службы и автоинспекцию, чтобы сообщить о смене адреса (полагаю, мне это досталось в качестве наказания за то, что я не смог выбить отгул, чтобы помочь Г. с самим переездом), и представители страховой задали мне стандартный вопрос, как часто дом по ночам пустует. До меня дошло, что, живи я один, наш страховой полис был бы недействительным, так как формально мой дом считался бы «незанятой собственностью».
Несмотря на сумасшедший график, первый год в акушерстве и гинекологии мне правда понравился – я сделал правильный выбор. Из нетвердо стоящего на ногах Бэмби, который вздрагивал от ужаса каждый раз, когда срабатывал его пейджер, я превратился пускай и не в благородного оленя, но как минимум в человека, создающего такое впечатление. Теперь у меня достаточно веры в свои силы, чтобы справиться с любой неотложной ситуацией за дверями родильной палаты – главным образом благодаря работе в больнице под руководством старших врачей, которые всячески помогали мне развиваться как врачу.
Когда же региональное отделение НСЗ бросило игральные кости во второй раз, я оказался в куда более несовременной больнице.
Когда мы называем «несовременным» своего дедушку, то имеем в виду, что он не умеет пользоваться смартфоном. Если же речь идет о больнице, то «несовременный» означает полное отсутствие какой-либо поддержки.
С детского склона я перешел прямиком на смертельно опасную черную трассу, где распространен старомодный подход «увидел, сделал, научил». Ты посмотрел, как кто-то вырезает фаллопиеву трубу или проводит УЗИ яичников, – все, теперь ты полностью этому обучен. Впрочем, в этой больнице, как оказалось, такой сценарий зачастую был наилучшим из возможных, и этап «увидел» зачастую опускался, подобно прелюдии в кабинке туалета ночного клуба.
Теперь с помощью обучающих видео на YouTube можно самостоятельно сделать что угодно, начиная от исправления вросшего ногтя и заканчивая разъединением сиамских близнецов[52].
В 2006 же году нам приходилось следовать инструкциям из учебника. Чтобы было еще веселее, эти, как правило, замысловатые инструкции (уровня скорее сборного автомобиля, а не шкафа из «Икеи») нам приходилось запоминать заранее.
Насколько бы вы доверяли врачу, рассматривающему ваши гениталии со скальпелем в одной руке и учебником в другой?
Я быстро научился изображать полную уверенность в своих действиях, независимо от того, как сильно я был на самом деле напряжен. Проще говоря, в покер со мной лучше не играть. С другой стороны, если возникнут проблемы со сбором мебели, я всегда смогу прийти на помощь.
Так как большую часть своего дня я проводил на работе, а омут, в который меня кидали, был необычайно глубоким, на своей второй должности в роли старшего интерна я научился многому, причем очень быстро. «Несовременный» метод пускай и совсем не приятный, однако он определенно эффективен. Да по сравнению с нами эти шаолиньские засранцы отдыхали в летнем лагере.
2 августа 2006 года, среда
Настала Черная среда[53], и я вышел на работу в больницу Святой Агаты. Официально установлено, что в Черную среду уровень смертности резко возрастает. Понимая, что это избавляет меня от ответственности, я особо и не усердствую.
10 августа 2006 года, четверг
Принимал в клинике для амбулаторных больных женщину, у которой полтора месяца назад были тяжелые роды. Теперь все в порядке, однако что-то явно не дает ей покоя. Я спросил, в чем дело, и она разразилась слезами – ей кажется, будто у ребенка опухоль мозга, и она просит меня осмотреть его голову. Это не совсем моя специализация[54], однако одного взгляда на ее осунувшееся лицо достаточно, чтобы понять, что сейчас не самое время изображать бесполезного помощника на вокзале у билетной кассы и советовать обратиться к своему терапевту. Я решил осмотреть ее ребенка в надежде, что предмет ее беспокойства окажется в пределах моих знаний в педиатрии.
Женщина показывает мне на твердое уплотнение на затылке младенца, и я с уверенностью заявляю, что это затылочный выступ, являющийся совершенно обычной частью черепа. Вот, он есть на голове и у вашего второго ребенка! Он есть и у вас!
«Господи! – вскрикнула она, судорожно мечась заплаканными глазами между новорожденным и своим трехлетним сыном, словно наблюдая за теннисным матчем. – Это наследственное!»
14 августа 2006 года, понедельник
Мой график дежурств предполагает, что два раза в месяц я буду проводить УЗИ для женщин на ранних сроках беременности. Итак, сегодня, так ни разу даже и не увидев, как такие УЗИ проводятся, я должен был собственными трясущимися руками обследовать 20 пациенток, уставившись с помощью трансвагинального зонда[55] на 4-миллиметровое скопление клеток.
Я попросил (умолил) ординатора, чтобы тот быстренько мне показал, что к чему, и у него перед операцией нашлось немного времени, чтобы принять одну пациентку вместе со мной. Старший интерн, что заступала в вечернюю смену, также ни разу не проводила этой процедуры, так что я передал ей свой новоприобретенный навык, сделав УЗИ ее первой пациентке вместо нее. Увидел, сделал двадцать, научил.
16 августа 2006 года, среда
Только что принимал роды с помощью вакуум-экстрактора – все прошло как никогда гладко. Акушерка после сказала мне, что думала, будто я ординатор (хотя ее называют Опасным Рассветом, так что я не стал бы ей особо доверять).
Позвонила мама, чтобы сказать, что моя сестренка София поступила в мединститут. Я послал ей сообщение с моими сердечными поздравлениями, прикрепив фотографию себя с поднятыми большими пальцами в больничной униформе (обрезав забрызганную кровью нижнюю часть), которую подписал: «Это ты через шесть лет!»
Позвони она мне ближе к концу дежурства, я отправил бы сестре сообщение: «БЕГИ НА ХРЕН ОТТУДА».
21 августа 2006 года, понедельник
Вот уже две недели ношу с собой почтовое уведомление, на котором написано «Простите, но вас не было дома». То и дело достаю его и внимательно всматриваюсь, словно это фото моего новорожденного или давно погибшей любви моего детства, жалобно перечитывая рабочие часы почтового отделения в надежде, что они каким-то волшебным образом изменятся у меня на глазах. Этого так и не произошло.
Я не успею смотаться на почту и вернуться обратно на работу в обеденный перерыв, даже если бы у меня и был обеденный перерыв, которого, разумеется, нет, однако я не оставляю слабой надежды на то, что однажды смогу улизнуть с работы пораньше – скажем, если больница сгорит, ну или начнется третья мировая. Сегодня у меня началась неделя ночных дежурств, так что я все-таки смог добраться до почтового отделения. К сожалению, как оказалось, они держат у себя посылки только 18 дней, каждый из которых я был на работе, так что мою посылку вернули отправителю.
Короче говоря, завтра на свой день рождения Г. не получит от меня подарка.
14 сентября 2006 года, четверг
Пациентке С.В. в дородовой палате понадобилось сделать снимок легких, так что я привел ее на МРТ и прошелся по опроснику[56]. Выяснилось, что ей нельзя делать МРТ, потому что несколько лет назад она имплантировала себе в указательный палец на правой руке мощный магнит. Как оказалось, это было модно в определенных кругах, и татуировщики ставили людям магниты, чтобы наделить их «сверхъестественной способностью» ощущать металлические предметы вокруг себя, что-то вроде вибрирующей ауры (ее слова) или людей Икс для бедных (мои слова).
Честно говоря, рекламировать она явно не умеет. Как оказалось, никакой внеземной мистики, на которую она так надеялась, она не получила – магнит на деле оказался лишь сплошной занозой в заднице. По ее словам, он неоднократно воспалялся, а проверка службой безопасности аэропорта перед посадкой на самолет превратилась для нее в сущий кошмар. Я начинаю всерьез подумывать попросить ее прошмыгнуть мимо моего коллеги Кормака, чтобы подтвердить или опровергнуть слух о наличии у него «принца Альберта»[57], однако она говорит, что имплантат недавно то ли сместился, то ли размагнитился, и теперь она почти ничего не чувствует, не считая шишки в своем пальце. На самом деле она хочет, чтобы магнит удалили, однако из-за сформировавшейся вокруг него соединительной ткани для этого потребовалось бы провести довольно серьезную операцию, расходы на которую медицинская страховка не покрывает. Я записал ее на компьютерную томографию – ей наденут свинцовый воротник, и ребенок почти не получит облучения. С другой стороны, если бы я все-таки записал ее на МРТ, то сэкономил бы ей стоимость той самой операции в частной клинике.
17 сентября 2006 года, воскресенье
Либо принтер сошел с ума, либо один из наших администраторов – сестринский пост засыпало огромным количеством бумаги. Все присутствующие собрались вокруг него, пытаясь исправить ситуацию, и дружно делали в точности одно и то же – совершенно безрезультатно тыкали наобум кнопки.
Листки один за другим сыпались из принтера на пол родильного отделения. Я поднял один из них – это идентификационные стикеры для новорожденных, которые клеят на медкарты, на браслеты и т. д. Весь оставшийся день все судорожно проверяли, не прилипла ли им к обуви или к спине какая-нибудь затерявшаяся бумажка – с таким ярлыком никому ходить не захочется. Из-за не совсем удачной фамилии роженицы на каждом стикере написано «ЗАБИЛА МАТЬ» (Т. е. в графе «мать» ставится фамилия, а Забила – и правда есть такая украинская фамилия. – Примеч. перев.).
25 сентября 2006 года, понедельник
Тайная жизнь миллионеров. В женскую консультацию на очередной прием пришла одна невероятно холеная дама. С ее невероятно холеным плодом все в полном порядке. Ее невероятно холеный 8-летний ребенок задал ей какой-то вопрос об экономике (!), и, прежде чем ответить, она спросила у своего 5-летнего ребенка:
– А ты, дорогая, знаешь, что такое экономика?
– Да, мамочка, это та ужасная часть самолета.
Теперь понятно, как начинаются революции.
27 сентября 2006 года, среда
Я впервые на больничном с тех пор, как получил диплом. Не могу сказать, чтобы на работе отнеслись с пониманием.
«Ох, да твою же мать, – зашипел ординатор, когда я ему позвонил, чтобы предупредить. – Ну а ты не мог выйти хотя бы в первую половину дня?» Я объяснил ему, что у меня весьма сильное пищевое отравление и я почти не слезаю с унитаза. «Ладно, – сказал он с той самой усталой интонацией негодующего в душе человека, с которой я обычно сталкиваюсь исключительно дома. – Только обзвони коллег и найди себе замену».
Я почти уверен, что в Google, GlaxoSmithKline или даже в Ginsters таких правил нет. На какой еще работе человека могут попросить самостоятельно найти себе замену в случае болезни? Может, в северокорейской армии? Интересно, что именно со мной должно случиться, чтобы с меня перестали спрашивать? Перелом таза? Лимфома? Или от меня отстанут, только если я буду лежать в реанимации с трубкой во рту и не в состоянии разговаривать?
К счастью, мне удалось выдавить из себя несколько слов в перерывах между приступами рвоты (а то и между приступами поноса), и я нашел замену. Я не объяснил, чем занимался во время звонка – наверное, звучало так, словно я играл в пейнтбол. И теперь я должен как-нибудь подменить ее, так что это даже сложно назвать больничным.
Я всегда подозревал, что если заболею, то виною этому станет работа.
Я предполагал, что у меня случится нервный срыв, откажут из-за обезвоживания почки, что меня изобьет до полусмерти обозлившийся родственник либо я врежусь на машине в дерево после очередной бессонной ночной смены. В итоге же мой убийца оказался куда более осторожным и незаметным – им оказалась порция испорченной мусаки, приготовленной матерью одной из моих рожениц.
Я практически уверен, что именно в ней было дело, так как за день я тогда больше ничего съесть и не успел. «Должна быть какая-то пословица про греков, приносящих дары», – думал я, сидя на унитазе со вкусом желчи и слабым привкусом баклажанов на губах.
30 сентября 2006 года, суббота
Осматривал в приемном покое женщину, у которой уже вовсю были схватки. Я поинтересовался, насколько часто они происходят, и муж сказал, что 3–4 раза каждые 10 минут, а продолжительность каждой схватки – до минуты. Я объяснил, что мне нужно осмотреть ее, чтобы оценить, насколько раскрыта[58] матка.
Муж сказал, что проверял матку перед выходом из дома – она была раскрыта на 6 сантиметров. Большинство будущих отцов не заглядывают матерям под подол, так что я поинтересовался, не медик ли он. Он ответил, что нет, он штукатур, однако знает, «что такое сантиметры, приятель». Я осмотрел пациентку и подтвердил его наблюдения, что автоматически делает его более компетентным, чем большинство моих коллег.
7 октября 2006 года, суббота
Вот уже шесть месяцев, как я оказываю Саймону психологическую поддержку по телефону после того поста на Facebook. Я сказал ему, что он может звонить мне, как только у него на душе станет неспокойно, что он регулярно теперь и делает. Я также многократно сказал ему, чтобы он обратился за помощью к профессионалу, однако к этим моим словам он особо прислушиваться не стал. Появление второго «пейджера», готового в любую минуту сработать, сообщив мне не самые приятные новости, стало для меня уже перебором, не говоря уже о том, что, подозреваю, ему было бы гораздо больше толку от человека, которому не приходилось бы в панике забивать в поисковике «Что говорить человеку с суицидальными наклонностями». Как бы то ни было, на безрыбье, пожалуй, и рак рыба – по крайней мере, он все еще жив.
Хуже всего бывает, когда я обнаруживаю, что пропустил звонок от Саймона. Если я перезвоню ему слишком поздно и он уже покончит с собой, будет ли это моей виной? Полагаю, не будет, однако, будучи врачом, я чувствую определенную ответственность, из-за которой, пожалуй, и оказался изначально в этой ситуации. Когда мы замечаем, что чей-то чужой пациент как-то странно дышит или у него подозрительные результаты анализов крови, то мы просто обязаны с этим разобраться, ну или хотя бы проследить, чтобы с этим разобрался кто-то другой. Я практически уверен, что инженеры по отоплению не испытывают подобных чувств по отношению к каждому поломанному паровому котлу, с которым сталкиваются по работе. Понятно, что тут речь идет о жизни и смерти, и именно это выделяет нашу профессию на фоне всех остальных и делает ее столь непостижимой для окружающих.
Я перезвонил Саймону в тот же вечер после проведенного кесарева. Я сократил наш сеанс психотерапии до 20 минут. От меня только и требуется, что выслушать, посочувствовать и заверить, что неприятные чувства пройдут. Он, должно быть, отдает себе отчет, что каждый раз у нас происходит один и тот же разговор, однако это явно не имеет значения – ему просто нужно знать, что есть человек, которому не все равно. На самом деле в этом во многом и состоит задача врача.
9 октября 2006 года, понедельник
Сегодня повседневный идиотизм пациентов явно перешел черту, и я уже начал осматриваться вокруг в поисках скрытых камер. После длительной беседы с мужем одной пациентки о том, что все презервативы, какие бы он ни пробовал, оказывались ему малы, мне удалось выяснить, что он натягивал их себе прямо на яйца.
10 октября 2006 года, вторник
Я упустил суть спора, однако вылетевшая из женской консультации женщина истошно кричала на медсестру: «Я плачу тебе зарплату!» Сестра закричала ей в ответ: «Тогда можно попросить ее повысить?»
19 октября 2006 года, четверг
Мое невозмутимое лицо многие годы не подводило. Оно не оставляло меня, когда 80-летний старик рассказывал про то, как пользуется огромной анальной пробкой, или когда я любезно объяснял паре в клинике лечения бесплодия, что втирание спермы в пупок вряд ли поможет им зачать ребенка. Я просто сидел и спокойно кивал, словно игрушечная собака на приборной панели машины. «И какого именно размера эта пробка, говорите?»
Сегодня, однако, я все-таки дал слабину. Во время утреннего обхода палат один студент-медик представлял пациентку по фамилии Очанова – 70-летнюю женщину, которая лежала в палате гинекологии после кольпорафии (Кольпорафия – ушивание стенок влагалища. – Примеч. перев.) в связи с сильным опущением матки[59]. По нелепой случайности он назвал ее «пациентка Очканова», и тут я, подобно пациентке, уже не смог сдержать все внутри себя.
23 октября 2006 года, понедельник
Вызвали в отделение неотложной помощи, чтобы осмотреть одного джентльмена лет за 70. Я решил уточнить у работающего там интерна, в курсе ли он, что я работаю в гинекологии и мужчины – не совсем моя специализация. Как оказалось, ситуация сложная, и он пообещал мне все объяснить на месте.
Итак, я встретился с пациентом, который оказался индусом, не знающим на английском ни слова. Он приехал в отпуск навестить родных, один из которых – также не говорящий по-английски – и сопроводил его в больницу. Они связались по телефону с переводчиком с панджаби, чтобы узнать, на что пациент жалуется, и трубку передавали туда-сюда. Этот переводчик, однако, судя по всему, нагло наврал в своем резюме – казалось, на панджаби он говорит лишь немногим лучше, чем любой, кто не знает на панджаби ни слова.
Мужественный персонал отделения неотложной помощи долго и упорно выяснял с участием переводчика, в чем проблема, и в итоге им удалось установить, что у пациента кровотечение «снизу», которое не прекращается уже целую неделю, и также что он – а именно поэтому меня и вызывали – гермафродит[60]. Я сказал интерну, что искренне сомневаюсь, будто этот пожилой бородатый мужчина является наполовину женщиной, и попросил дать мне трубку, чтобы я поговорил с переводчиком.
«Не могли бы вы спросить у пациента, есть ли у него матка?» Трубку вернули пациенту, который тут же принялся что-то громко и злобно повторять на панджаби. Разозлившись, пациент расстегнул пуговицы на своей рубашке и показал нам подключичный катетер[61] – тут нас и осенило. «Гемофилия!» – выпалили мы хором, и я оставил их разбираться с его ректальным кровотечением.
31 октября 2006 года, вторник
Моральная дилемма. Я в раздевалке родильного отделения после долгого дежурства. Я должен был уйти в 8 вечера, а на часах уже 10 – все из-за обильного кровотечения во время операции. Я собирался пойти на вечеринку в честь Хеллоуина, однако теперь у меня нет времени заехать домой за костюмом. С другой стороны, сейчас я одет в белый халат, залитый с ног до головы человеческой кровью. Насколько это будет с моей стороны неправильно?
4 ноября 2006 года, суббота
В час ночи вызвали посмотреть пациентку в послеродовой палате. Помощник анестезиолога сообщил вызвавшей меня медсестре, что я провожу кесарево. В 1.15 она вызвала меня снова (я по-прежнему был в операционной), а потом еще раз в 1.30 (заполнял отчет о проведенной операции). В конечном счете я направился к пациенту. С чего вдруг такая срочность? Как оказалось, утром ее выписывали домой, и она хотела, чтобы врач подписал ее заявление на получение паспорта, пока она еще в больнице.
15 ноября 2006 года, среда
Начал подготовку к первому квалификационному экзамену на членство в Королевской коллегии акушеров и гинекологов[62]. Учебник советует мне попробовать ответить на вопросы экзаменов прошлых лет: «Вы удивитесь, как многое вы уже знаете!» Я попробовал.
Март, 1997 год, экзамен 1, вопрос 1
Верно или нет? Хромаффинные клетки:
a) иннервируются преганглионарными волокнами симпатической нервной системы;
b) присутствуют в коре надпочечников;
c) появляются из нейроэктодермы;
d) способны осуществлять декарбоксилирование аминокислот;
e) присутствуют в чревном ганглии.
Помимо того, что я знал значения менее половины из этих слов (причем большинство из них были предлоги), я никак не мог взять в толк, какое все это имеет отношение к моей способности принимать роды. Но кто я такой, чтобы спорить, если мои безумные дьявольские повелители хотят, чтобы я все это знал?
Другой учебник ободряюще мне сообщает, что «вполне возможно подготовиться к первому экзамену всего за 6 месяцев, занимаясь всего 1–2 часа каждый вечер». Это одна из тех фраз, целью которой было обнадежить, однако на деле возымевшей прямо противоположный эффект, вроде «это всего лишь маленькая опухоль» или «большая часть пожара уже потушена».
Я не совсем понимаю, откуда возьмутся эти дополнительные пара часов в день – либо мне придется отказаться от своего несерьезного хобби под названием сон, либо начать жить в кладовой на работе, чтобы не тратить каждый день время на дорогу домой и обратно. К тому же экзамен у меня уже не через 6 месяцев, а через 4.
25 декабря 2006 года, понедельник
Я не то чтобы против работать в Рождество, – повсюду угощения, все люди в приподнятом настроении, а ипохондриков[63] приходит гораздо меньше. Обычно если кто и суется в больницу в канун Рождества, то он по-настоящему болен, по-настоящему рожает или по-настоящему ненавидит свою семью (и в этом случае у нас с ним есть хоть немного общего). Не уверен, что Г. разделяет мою точку зрения по этому поводу, если учесть, что нам пришлось в спешке обменяться подарками в семь утра за завтраком.
В больнице Святой Агаты есть традиция – дежурный врач-консультант[64] приезжает на Рождество, облегчая тем самым работу младшим врачам. Кроме того, он приносит с собой мешок с подарками для пациентов – туалетные принадлежности, панеттоне (Итальянский кулич. – Примеч. перев.) и все в таком духе – потому что, ну, довольно паршиво оказаться на Рождество в больнице, а подобные мелочи значительно скрашивают ситуацию. Самое же главное, согласно традиции, консультант должен одеваться на этот утренний обход Санта-Клаусом.
Читать бесплатно другие книги:
