Аратта. Книга 2. Затмение Семёнова Мария
Подобные путевые вежи накх видал не раз. В давние времена, когда предок нынешнего государя только осваивал эти земли, идя в поход, он возводил их по пути следования войска. Уходя дальше, государь оставлял в таких местах нескольких бывалых вояк, нуждавшихся в отдыхе, приказывая поддерживать крепость в порядке и быть готовым принять здесь новый отряд. Ставили их в землях подвластных племен, на распутьях, волоках и переправах, и еще долго они были единственной защитой от разбойников или местных обитателей, которые решительно не понимали, почему бы им не грабить всех проходящих через их земли купцов. Теперь же, когда в Аратте царил мир, многие из них были просто заброшены или, как эта, превратились в постоялые дворы.
– Уже вечереет, – сказал Ширам, поглядев на небо. – Думаю, здесь мы и заночуем.
– Мы еще можем ехать дальше, – проговорил Аюр, впрочем не очень уверенно – уж очень манящим был запах еды.
Его наставник покачал головой:
– Мы задержались в лесу. Не стоит нам теперь ехать ночью. Эй, Аоранг! Скажи своим людям, мы остановимся тут!
Старик – содержатель постоялого двора, чуть прихрамывая, как раз спешил навстречу гостям. В руке у него был топор, которым он, должно быть, только что рубил дрова. Но по тому, как он держал его, было заметно, что в прежние дни ему доводилось управляться с совсем иным оружием. В дверях промелькнула, сверкнув полными любопытства глазами, стройная светловолосая девушка.
Ширам начал с того, что лично, вместе с хозяином, обошел все хозяйство – дом, двор и прилегающие к нему угодья. Он тщательно осмотрел просторную кухню, опочивальни для гостей, кладовые; проверил, заперты ли засовы на дверях, ведущих на задний двор, заглянул даже в хлев с дойной лосихой. Все надежно и добротно, как и положено, в пусть небольшой, но все же крепости. У навеса конюшни перед накхом низко склонились двое немолодых слуг, видно тоже из прежних вояк.
Бывшая опочивальня военачальника предназначалась теперь царевичу. Перина, набитая лебяжьим пухом, покрывала низкое ложе; на окнах – крепкие ставни. Все вымыто и выскоблено. Без роскоши, но достойно, как и подобает воину в походе. Особенно после ночевок под сумрачным и не всегда теплым небом диких земель. Перина так и тянула к себе – Шираму нестерпимо захотелось рухнуть на спину, блаженно вытянуться и не размыкать глаз как можно дольше. Накх мотнул головой, отгоняя заманчивый морок.
– Тебе не нравится, маханвир? – тут же с тревогой спросил хозяин. – Это лучшее, что есть!
– Все хорошо, – успокоил его накх. – Меня сейчас больше занимает соглядатай, которого царевич подстрелил в лесу. Не беспокоят ли вас разбойники?
– О разбойниках давно не слыхали! А вот мятежники…
– Мятежники?
– А вы не знаете? В столице был мятеж против государя. Слава Солнцу, его подавили. Теперь повсюду носятся разъезды, ловят недобитков – их тут по окрестностям столицы столько разбежалось….
– Так вот оно что, – пробормотал Ширам.
Да, это многое объясняло! И сакон с оружием там, где ему совершенно нечего делать; и то, что их никто не встретил, несмотря на давно отправленных гонцов. Скорее всего, те просто не доехали. Значит, мятежники знают, что царевич возвращается с Великой Охоты и что с ним мало людей… А вот мятежников вполне может оказаться много, и они, конечно, не упустят такой возможности поквитаться за поражение…
Ширам похвалил себя за правильное решение остановиться в лесной крепостице. Даже если мятежники все-таки выследили их и вздумают напасть ночью – под защитой высоких стен сторожевой вежи царевичу куда безопасней, чем в шатре среди леса.
– Аоранг! – Саарсан высунулся в оконце опочивальни, высматривая главу следопытов. – Поставь ночную охрану из своих людей. Дозорных за ночь меняем трижды, чтобы они каждый миг оставались настороже.
– Зачем? – удивился мохнач, помогавший внизу распрягать волов. – Закроем ворота, и достаточно…
– Делай, как я сказал! – резко отозвался накх. Аоранг молча повернулся к своим волам. – В округе мятежники, – скрипнув зубами, объяснил Ширам. – Если они узнают, что здесь царевич…
Аоранг глянул на него с неудовольствием, явно находя такие предосторожности лишними, но все же кивнул.
Радушный хозяин, слуги и девушка-стряпуха сбились с ног, стараясь напоить, накормить и обустроить отряд царевича. Следопыты, поставленные с луками на стенах, ворчали, что не их дело торчать в дозоре ночь напролет. Однако сейчас даже Аоранг не стал спорить с накхом.
Остальные путешественники с удовольствием предались отдыху и сытной трапезе. Правда, запеченной с травами оленины, заманчивый аромат которой разливался вокруг вежи, на всех не хватило. Зато прислуживала высоким гостям за столом та девица, которую прежде они видели лишь мельком. Иные, разглядев ее толком, и про оленину забыли. Стройная, гибкая, хотя и не столь высокая, как женщины арьев, она постоянно улыбалась, и ямочки на ее щеках так и манили изголодавшихся по женскому вниманию мужчин. Аюр пришел в восторг от ее ярких зеленых глаз, пшенично-русой косы и необыкновенно тонкого стана, по бьярскому обычаю стянутого кожаным ремнем, расшитым обережными медными птичками.
– Погляди, экая лесная красавица, – прошептал он своему старшему товарищу. – А как смотрит на меня!
– Ничего удивительного в этом нет, – буркнул Ширам. – Наследники престола заезжают сюда не часто.
Хотя, по правде сказать, на красавчика-царевича девица взглянула лишь пару раз. Зато с мрачного накха она просто глаз не сводила.
– Девушка, налей-ка нам вина! – приказал Аюр, желая заодно рассмотреть ее поближе.
– Вина? – Та оторвала взгляд от Ширама и звонко рассмеялась, подхватывая с полки кувшин. – Да откуда у нас вино в лесу, светозарный господин? Столица вроде и недалеко, но все равно что на другом краю земли – никто в нашу глухомань не ездит! А вот у нас есть стоялый мед, на диво удался – только попробуйте…
Очарованный ее смехом и лукавым взглядом, Аюр протянул к ней руки, но лесовичка ловко уклонилась и налила ему полную кружку хмельного питья. Она попробовала и перед накхом игриво склониться, но Ширам молча накрыл свою кружку ладонью и коротко приказал налить ему ключевой воды.
– Что ты так смотришь на маханвира? – насмешливо спросил Аюр. – Он тебя не съест – если, конечно, накормишь его как следует!
Девица улыбнулась и ответила почтительно, но довольно смело:
– Прости, солнцеликий, но не часто к нам заезжают высокородные накхи. Когда они проезжают мимо по большаку на своих вороных конях, в черных одеяниях, с закрытыми лицами, кажется, что это не мужчины, а страшные призраки из сказаний древности…
И она снова уставилась на Ширама, словно ее тянула к нему неведомая сила.
– Кажется, что им чуждо все человеческое…
– Ты бы хотела самолично это проверить? – развеселился Аюр.
– Ступай, ступай! – крикнул ей седобородый хозяин постоялого двора. – Вы уж не серчайте, благородные господа. Тоскливо ей тут. – Он вздохнул. – Вся в мать пошла.
– А кто была мать? – стараясь понять, какая кровь намешана в жилах бойкой девицы, спросил Ширам.
– Мать ее покойницу я в былые времена из дальнего похода в земли вендов привез. Уж как я ее горемычную ни холил, а все ж от тоски померла…
Старик махнул рукой и прикрикнул на дочь, которая стояла рядом:
– Что здесь толчешься, принеси воду господину, и кыш отсюда!
Девица с разочарованным видом развернулась и бросила на маханвира проникновенный взгляд через плечо, но тот словно не заметил его.
Наконец, когда за окнами уже совсем стемнело и хозяин постоялого двора во всех подробностях пересказал гостям все слухи и сплетни о мятеже в столице и его героическом подавлении, Ширам предложил царевичу идти спать. Несколько перебравший Аюр не стал спорить, кивнул и послушно отправился в опочивальню, нахваливая оленину, мед, любезного хозяина и его красавицу-дочь, которой он сулил по возвращении в столицу немедленно перевезти к себе во дворец. Он и сейчас был весьма расположен остаться с ней наедине, но глаза его слипались и ноги едва слушались. Словно вся усталость этого похода внезапно обрушилась на него. Аюр и не подозревал, что настолько нуждается в отдыхе.
– Отдыхай, светозарный. Доброй тебе ночи. Ложись спать, я проверю дозоры и вернусь.
– Не о чем беспокоиться! И скорее вели привести эту красотку прямо сюда…
Царевич взмахнул рукой и, увлекаемый этим движением, рухнул на кровать, не снимая сапог.
– Уже бегу, – пробормотал накх и, закрыв дверь, поглядел вниз, где за освободившимся столом о чем-то между собой оживленно беседовали огнехранитель и Аоранг.
– Хаста! – окликнул его саарсан. – Ступай к царевичу. Хмельное ударило ему в голову. Надо разуть его и снять одежду. Я скоро вернусь.
– …А я ничуть не удивлен, – произнес Хаста, рассеянно отщипывая кусочки от ячменной лепешки. – Сам знаешь, мы в храме не любим об этом говорить. Делаем вид, что ничего такого нет. Но поверь человеку, который много лет прожил на севере: бьяры повсеместно поклоняются своим богам и даже не особенно таятся. Самое большее, они добавляют к ним господа Исварху. И лучше даже не вникать, в качестве кого. Вон, погляди, у этого тоже висит, видишь? – Рыжий жрец показал на хищную птицу с женским лицом на груди, вырезанную на осевом столбе. – Где у нас священный знак Солнцеворота – у этих то Небесный Лось, то Близнецы, то Тарэн, которую они кровью поят, а то и сам Первородный Змей, не к ночи будь помянут…
– И это в дневном переходе от столицы, – покачал головой Аоранг. Он слушал вполуха – был занят оленьей ногой, которую предусмотрительно попросил отложить для него еще до ужина. – Экое чучело изловили!
Хасту передернуло:
– Скажешь тоже, чучело! Хуже бьяра-оборотня и представить ничего нельзя. У нас на севере ими детей пугают. Таких, как он, кроме огня, ничего не берет…
– Как видишь, берет.
– Ты о Шираме? Тут о чем говорить, ему сражаться – как дышать. Но без твоей подмоги, кто знает, справился бы?
– Оборотень был обуян звериным духом, – ответил Аоранг. – А я со зверями хорошо лажу.
– Ну да, конечно, – не без досады отозвался жрец, – вы, мохначи, умеете обмениваться мыслями и разговариваете со зверями. Могу поклясться, ваши шаманы не слишком отличаются от бьярских.
Аоранг покачал головой:
– Мохначи водятся только с мамонтами, своей родней. Эти же шаманы обращаются к ужасным сущностям… Бьяр носил личину одной из них. Она дала ему силу призвать дух той росомахи…
Он помолчал, глядя прямо перед собой, и вдруг добавил:
– Почти уверен, что при жизни росомаха была бешеной.
У Хасты от его слов неведомо почему мурашки пробежали по спине.
– Мать Тарэн в огненном обличье – богиня войны и безумия, – произнес он. – Зверей-людоедов, одержимых злым духом, медведей-шатунов, убив, сжигают перед ее идолом вместе с костями. Этот обряд называется «отдать Тарэн». Он означает, что в нашем мире для них рождений больше не будет. Кстати, и с людьми время от времени так поступают…
Аоранг содрогнулся:
– Что же надо сделать – или кем надо быть! – чтобы лишить душу возрождения?
– Что бы ты сделал с теми, кто убил твою семью? – вопросом на вопрос ответил Хаста. – Кто живьем скормил Змею твоих детей? Знаешь, что делают поморяне-виндры, когда в их сети долго не идет рыба? Дожидаются отлива, выбирают ребенка, привязывают к скале…
– Ты видел это сам? – нахмурился мохнач.
– Нет, хвала Солнцу! – замотал головой Хаста, косясь на резное изображение в углу комнаты. – Но слухи ходят…
– Надеюсь, это лишь слухи. И что, эта нечисть, Тарэн, так почитаема в народе?
– Даже не представляешь как!
Хаста вновь кинул взгляд на жутковатую птичью личину и спросил то ли в шутку, то ли нет:
– Не боишься, что она затаит злобу против нас?
– Конечно нет! А ты что, боишься?
Огнехранитель рассмеялся:
– Отличный разговор двух жрецов Исвархи. Только не пересказывай моих слов святейшему! – Хаста внезапно оборвал смех, умолк и почему-то заметно смутился. – Ты, наверно, как и все, задаешься вопросом, почему я там, в лесу, не отогнал оборотня именем Исвархи?
Аоранг удивленно взглянул на него:
– И в мыслях не было! Знаешь ли, сложно на миг не ошалеть, встретив такое…
– Но я ведь жрец, – уныло ответил Хаста. – Я не должен был прятаться за спинами воинов. Не то чтобы я боялся бьярской нечисти… Но когда трехликий кинулся на нас из чащи – признаться, я испугался. Не смог даже призвать Святое Солнце, потому что язык примерз к гортани. И какой я после этого посвященный огнехранитель? Такого никудышного жреца свет не видывал…
Аоранг, слушая его, и сам начал краснеть. Он отложил оленью ногу и запустил руку в волосы, будто его мучила какая-то тяжелая мысль.
– Ты прав, – вздыхая, проговорил он. – А я-то хорош! Вместо того чтобы, как ты верно говоришь, взывать к силе Исвархи, что я сделал? Принялся швырять мертвые тела, будто дикий мохнач с ледяных пустошей! Что бы сказал на это мой наставник, святейший Тулум?
– Сказал бы тебе спасибо за спасение царевича и нас всех, – хмыкнул Хаста.
Распахнулась дверь, пахнуло холодом – с улицы вошел Ширам. Он бросил неприязненный взгляд на мохнача, как будто не понимая, что тот делает за господским столом, и изумленно воззрился на Хасту:
– Почему ты здесь? Я же попросил тебя быть наверху, с царевичем!
– Ты попросил снять с него сапоги и одежду, – уточнил Хаста. – Я это сделал. Царевич спит. Даже сказку на ночь ему можно не рассказывать.
– Его что, никто не сторожит?!
– А зачем его сторожить? Он же спит!
Саарсан дернул щекой, закатил глаза и быстро направился к лестнице.
Аоранг проводил его равнодушным взглядом и вдруг на миг замер.
– Что такое? – насторожился Хаста. – Ты что-то услышал?
– Да так, ерунда. – Мохнач вернулся к своей трапезе. – Мне на миг почудилось, что там наверху – не один накх, а два…
Ширам взбежал на несколько ступенек, когда из-под лестницы его тихо окликнули:
– Почтенный маханвир, можно тебя спросить?
– Что надо? – огрызнулся Ширам и невольно одернул себя. Голос принадлежал дочери хозяина постоялого двора. И пусть даже она не была ему ровней по происхождению, из почтения к молоку собственной матери с ней следовало говорить пусть сдержанно, но приветливо. – Что ты хочешь узнать, девушка?
– Я сейчас поднимусь и спрошу! – таинственным голосом сообщила девица и, не дожидаясь соизволения, быстро взбежала по лестнице, оказавшись прямо рядом с ним.
– Так-то удобнее…
– Что ты хотела узнать? – устало повторил Ширам.
– Мне вот рассказывали, что у накхов есть обычай. Когда парень с девицей женятся, то их в храме вместе связывают крепко-накрепко и так целую ночь они возносят моления Ночному Оку… – нежно касаясь руки накха, прошептала лесовичка. – И говорят, они при этом совсем голые!
– Нет, – с некоторой неохотой отстраняясь от привлекательной девицы, покачал головой Ширам. – Я знаю, о чем ты говоришь, но все проходит не так.
– А как? Ты мне покажешь, доблестный маханвир?
Зеленые глаза оказались совсем близко. В голосе девушки полыхнула жаркая страсть, от которой у Ширама стало горячо в груди. Дочь хозяина вплотную придвинулась к воину, вновь ласково взяла его за руку, потянула к себе…
В этот миг из опочивальни царевича донесся глухой звук удара.
Ширам резко оттолкнул девушку и метнулся к двери опочивальни. Но отчего-то его движение ушло в пустоту, едва коснувшись большеглазой чаровницы. Почувствовать это Ширам успел, а осознать – нет. А уже в следующий миг покрытая узлами веревка захлестнула его шею и рывком затянулась.
Накх прижал подбородок к груди, пытаясь перехватить запястье руки, держащей веревку. Краем глаза он заметил, как дочь хозяина резко упала на колено, чтобы своей тяжестью удавить пойманную жертву. Он с усилием развернулся, и узлы с вплетенными для верности острыми камешками вспороли ему щеку. Боли он не почувствовал, скорее удивление. Но и для того времени не было.
Лесовичка снова была на ногах, и удавка в ее руке немедля превратилась в плеть. Стремительный удар хлестнул саарсана по глазам. Ширам успел подставить наруч и перехватил узловатую веревку. Рывок! Он готов был поклясться, что всякий, будь то арий, венд или какой иной житель державы, постарается удержать свое оружие. Но девушка тут же уступила его противнику. Вместо того чтобы тягаться с ним силой, она отскочила назад и переворотом ушла в сторону лестницы, ударив при этом пяткой Ширама в живот. С тем же успехом можно было пытаться проломить ногой стену, однако накх сбился с шага, чуть замешкался и не успел схватить не в меру быструю девицу.
– Хаста, задержи ее! – крикнул он, понимая, что сделать это рыжему жрецу вряд ли удастся.
Самому Шираму было не до того. Он ринулся к двери опочивальни царевича, рывком выдирая запертую щеколду, распахнул ее. Краем уха он услышал снизу удар и звук падающего тела. «Только бы не убила!» – подумал саарсан, врываясь в комнату.
На ложе никого не было. Рядом с кроватью лежала свернутая перина, перемотанная веревками, будто копченый окорок. Накх кинулся к ней, перерезал веревки, развернул ее и обнаружил внутри мирно спящего Аюра, целого и невредимого. Он быстро огляделся – стены целы, ставни по-прежнему надежно заперты изнутри, вот только на потолке зияло прямоугольное отверстие тайного лаза…
Едва рассвело, но в ветхой крепостице на опушке священного леса никто не спал. Ширам, клокоча от ярости, сидел за столом и вертел в руках веревку с узлами – все, что осталось на память от коварной лесовички. За всю ночь он, как и прочие, не сомкнул глаз. Да уж, отдых под крышей удался!
Хозяин постоялого двора и его сотоварищи, разумеется, сбежали в суматохе через тайный ход, ведущий с кухни прямо в лес. Отменная засада! Еще немного, и у них бы получилось. У Ширама волосы шевелились на затылке при мысли, что пожелай они убить Аюра – ничто бы им не помешало. Видимо, услышав шаги на лестнице и разговор с девицей, они начали торопиться и уронили сверток – иначе бесследно исчез бы и царевич… Ширам заскрипел зубами. Как он мог просмотреть лаз! Он приказал Аорангу разослать всех своих следопытов искать беглецов, но понимал, что, скорее всего, те ушли по реке, а стало быть, это бесполезно.
Одно хорошо – все остались живы, даже Хаста. Молодой жрец сидел рядом с ним за столом и, потирая живот, оживленно рассказывал, как кинулся ловить шуструю девицу и ни с того ни с сего получил самый жестокий удар под дых в своей жизни.
– У меня свело все нутро! Клянусь Солнцем, я думал, что больше никогда не смогу глотнуть воздуха… Ты слушаешь меня, Ширам? Кажется, тебя совсем не занимает то, что я говорю! А я едва жив остался!
– Если бы она хотела тебя убить, то непременно бы убила, – не глядя на друга, заметил Ширам. – Но убить она хотела меня…
– Ну конечно, – почти обиделся жрец. – Кроме тебя, здесь уже и убивать некого!
– Смотри, – оборвал его накх. – Вот это – хаташ. Такие веревки с петлями и узлами есть только у накхов. Для удушения с его помощью существует сорок различных способов. И десятки способов для того, чтобы ломать врагу руки, ноги, а также бить, как плетью…
– То-то я смотрю, у тебя на лице свежий рубец! Давай я его…
– Замолчи и слушай. Я готов поспорить, что сегодня ночью хаташ не случайно оказался в руках этой… – Он замялся, подыскивая слово, не оскорбляющее приютившего их дома: –…этой крысы в человеческом облике.
Он помолчал и яростно добавил:
– Знаешь, что хуже всего? Кто-то ведь ее научил управляться с ним. Кто-то из накхов! Но такого не было прежде никогда. Никто из наших под страхом смерти не станет учить воинским искусствам чужака…
Он вдруг резко обернулся:
– Где Аюр? Он только что был здесь!
– Гм… Кажется, я недавно видел его во дворе.
Ширам тут же вскочил из-за стола:
– Пошли. Пока я не передам его отцу, нельзя спускать с него глаз!
Аюр, зевая, прохаживался по двору. Утро было таким сырым и неприветливым, что царевичу хотелось лишь одного – снова забраться в постель и проспать до полудня. И зачем Ширам поднял его в такую рань? Следопытов было не видать – то ли спали, то ли куда-то уже ушли… Проходя мимо воза с телами, Аюр окинул его сонным взглядом, но тут же встрепенулся. Одно тело лежало по-прежнему тихо, зато другое, привязанное к стенкам воза веревками из крапивы, ерзало и крутило головой.
Ага! Бьяр очнулся!
Царевич подошел поближе и принялся с любопытством рассматривать диковинного старика. Тот встретил его взгляд и с ненавистью проскрежетал:
– Мать Зверей найдет каждого из вас! Познайте ее месть и ярость! Особенно ты!
– Я? – удивился и даже обиделся Аюр. – Но почему я? Я-то ничего тебе не сделал!
– Вы, арьи, оскорбили Мать Тарэн. Вы разорили ее дом и прогнали ее детей! Вы гоните и преследуете нас по всей Бьярме! Вы – дети ложного солнца! Его именем вы изгнали древних богов – но скоро они отомстят…
Старик дико расхохотался и посулил ошеломленному царевичу:
– Да попадешь ты в руки Тарэн, сын лжи! Да опутает она тебя своей черной паутиной и утащит под землю к своему мужу, ядовитому Хулу!
– Чтоб у тебя язык отсох! – возмущенно отозвался Аюр. – Чтоб тебя Исварха разразил и эту твою Тарэн вместе со всем ее гнусным семейством!
– О чем ругань? – раздалось позади.
К возу подошли Ширам и Хаста. Аюр поглядел на угрюмого накха с рассеченным лицом, на бледного Хасту, еще державшегося за живот, и с ухмылкой сказал:
– Вижу, ночью здесь была славная гулянка!
– Да, светозарный, ты проспал все самое интересное, – подтвердил Хаста, скривившись от приступа боли. – Что, бьяр очнулся?
– Да, и, кажется, проклял меня.
– Проклял? – прошипел Ширам. – Дайте-ка я поговорю с ним. Стало быть, ты не только оборотень, но и бунтовщик?
– А, это ты, змея, которая жалит по приказу хозяина? – осклабился бьяр. – Да не будет тебе ни в чем удачи!
Ширам, не расположенный в то утро к сдержанности, молча врезал ему по зубам.
– Кто бы говорил, – добавил Хаста, на всякий случай держась подальше от воза. – Тот, кто свою удачу в лесу растерял!
– Будьте прокляты вы все! – Бьяр выплюнул выбитый зуб. В углу его рта выступила кровь, но он лишь облизнулся, будто радуясь ее вкусу. – Еще не слезет мясо с моих костей, как вы начнете убивать друг друга!
Старик с усилием приподнял голову повыше, мотнул ею и поймал губами одну из бусин, вплетенных в седые косы. В тот же миг он захрипел, по бороде потекла зеленоватая пена…
Ширам быстро шагнул вперед, желая разжать ему челюсти, но на его руке повис Хаста.
– Нет! – закричал он. – Это гадючья поганка, ее даже трогать нельзя! Умрешь, противоядия нет!
Старый бьяр, подтверждая его слова, с глухим стуком уронил голову на дно воза. Его тело еще дергалось, но лицо уже застыло, и дыхание остановилось.
– Она высушенная не опасна, – запинаясь, договорил Хаста. – Но хоть капля воды или слюны попадет – все…
– Все, – подтвердил Ширам и стиснул зубы, глядя на мертвого оборотня. Ну вот и этот от него ускользнул! Что же за невезение такое? Неужели уже начало сбываться проклятие?
– Он посулил, что я попаду в руки какой-то Тарэн, – сказал царевич. – Кто-нибудь понимает, о чем речь?
Ширам пожал плечами. Хаста побледнел еще сильнее и промолчал.
Глава 4. Звереныш
Аюна, в праздничном наряде, увешанная драгоценными украшениями, словно статуя в храме, стояла на стене Верхнего города. Ее расшитое золотой нитью и самоцветами парчовое платье было таким тяжелым, что даже резкий ветер на огромной высоте почти не шевелил его. Позади нее почтительно застыли две служанки: одна держала в руках теплый плащ, на случай если дочь живого бога озябнет, другая – солнечник из пышных перьев, чтобы укрыть в тени нежное лицо царевны, если вдруг начнет припекать солнце. За ними расположились четверо воинов ее охраны. Иными словами, царевна стояла на городской стене все равно что одна.
Погруженная в свои мысли, она глядела вниз, на лоскутное одеяло Нижнего города с извилистой сеткой улиц. Сегодня столица была охвачена суетой, делающей ее похожей на растревоженный муравейник. Аюна знала, в чем дело. Хоть эту новость и не объявляли глашатаи, но город был взбудоражен: царевич Аюр возвращается с Великой Охоты! Дорога от ворот к Лазурному дворцу была расчищена, вдоль улиц стояли стражи. Однако власти старательно делали вид, будто ничего особенного не происходит и никакого празднества определенно не намечалось.
Встреча Великой Охоты была бы несравнимо торжественнее, если бы не прискорбные обстоятельства ее возвращения. Мало того что наследник прибыл без добычи, он еще и соратников своих потерял. А ведь среди них были сыновья старейших родов Аратты! Тут впору устраивать погребальное шествие с плакальщицами, а не праздник. Главе охоты, Шираму, еще предстоит дать отчет в смерти каждого знатного ария, бесследно сгинувшего в диких землях…
«Скоро они будут здесь…»
Мысли Аюны метались. Она вдруг вспомнила, как вчера Джаяли и ее муж Киран уходили из сада под руку, словно пара птичек-неразлучников, которые и дня не могут прожить друг без друга.
«Какое это счастье – быть всегда рядом с любимым, который во всем поддержит тебя, защитит и разделит твои мысли… Хотела бы я быть так же близка со своим супругом!»
Но ее собственное супружество будет подобно жертве. Раньше царевне казалось, что ради отца она была готова отдать все, что у нее есть. Она без колебаний пожертвовала для гадания свою кровь, чтобы попытаться отыскать след любимого брата Аюра. Но теперь ее словно разрывало изнутри на части.
«Если только можно избежать этого брака! Моя сестра и Киран пошли против воли отца и победили. А все потому, что они были тверды, отважны и шли до конца…»
Она подняла руку к груди, нащупала среди золотых подвесок заветный оберег на цепочке и стиснула его в кулаке.
«У меня тоже есть откуда черпать решимость!»
Этим оберегом был острый и белый, как молоко, оправленный в золото звериный клык. Царевна уже ловила недоумевающие и насмешливые взгляды знатных женщин, но все равно носила его напоказ – в отличие от обручальных браслетов Ширама. Браслеты эти, холодные и тяжелые золотые змеи, оттягивали ей руки, будто оковы, ежечасно напоминая о ее долге. Клык, наоборот, наполнял Аюну гордостью – ведь это был знак ее личной отваги! Память о том дне, когда она преодолела страх и прикоснулась к самому опасному из зверей Аратты.
«Согласно поверьям моего народа, он дарует охотнику храбрость», – сказал тогда Аоранг, вручая ей этот клык. При мысли о мохначе у царевны стало тепло на сердце. Вот кто поистине беспредельно отважен – и при этом не сеет вокруг себя смерть, как ее постылый жених…
И Аюна вернулась мыслями в тот день, когда она привела Аоранга в тайный сад, и куда он потом повел ее, и чем все завершилось…
– Что с тобой? – спросила она тогда, искоса поглядывая на воспитанника Тулума, идущего рядом с ней по дорожке. – Ты невесел, молчалив и будто не рад меня видеть… Не так-то просто было привести тебя сюда! В сад Возвышенных Раздумий нельзя входить никому, кроме высших сановников, а ты даже не смотришь по сторонам. Я думала, тебе понравится. Говорят, тут собраны самые диковинные растения со всех концов мира. Неужели храмовый сад лучше? Да ты и не слушаешь меня!
– Прости, солнцеликая, – рассеянно отозвался мохнач. – Я задумался. Все мои мысли сейчас в зверинце.
– Что же там такого занимательного? – спросила царевна, уязвленная подобным предпочтением.
– Когда я уже собирался к тебе, смотритель хищников сообщил мне, что Рыкун заболел. Отказывается от пищи, никого к себе не подпускает… Прости, – повторил он еще раз, решительно останавливаясь. – Я должен быть там, а не здесь.
– Рыкун? – в замешательстве повторила Аюна. – Кто это?
– Редкостный звереныш, истинное украшение храмового зверинца, – заговорил Аоранг, сразу оживляясь. – Его привезли прошлой весной с Ползучих гор люди моего родного племени, и то, что они довезли его живым, ничем, кроме особой милости Исвархи, объяснить нельзя – ведь всю дорогу Рыкун ничего не ел! Они, видишь ли, наткнулись на его погибшую мать – должно быть, она неудачно поохотилась и погибла от ран, – заметили, что ее сосцы полны молока, и неподалеку нашли еще живой выводок. Вот один из этих детенышей и есть Рыкун. Если бы ты знала, каких трудов мне стоило выкормить его!
– Поохотилась? – с недоумением повторила царевна. – Я думала, ты говоришь о мамонте.
– Нет – о саблезубце! Уже очень давно их не было в зверинцах Аратты – последний умер четверть века назад, и его чучело стоит в охотничьей палате Лазурного дворца. Не то чтобы я был очень рад увидеть детеныша саблезубца. Для мохначей и мамонтов эти пятнистые убийцы – прирожденные враги. Но они столь редко встречаются в зверинцах и никогда не приносят в неволе потомства, так что я просто не имел права дать ему погибнуть…
– Детеныш саблезубца, – повторила Аюна, и ее глаза вспыхнули от жадного любопытства. – Так пойдем вместе, Аоранг! Я хочу посмотреть на него!
Воспитанник Тулума глянул на нее с сомнением:
– Твоя воля, солнцеликая… Но храмовый зверинец едва ли приятное место для царевны. Он не для посетителей, там содержатся по большей части жертвенные животные, там воняет… И я буду лечить зверя, а что будешь делать ты?
– Помогу! – с жаром заявила девушка. – Я учусь целительству, ты же знаешь!
– Я даже близко не подпущу тебя к клеткам и ямам.
– Тогда я посмотрю, как ты это делаешь!
– Это может быть неприятно, а порой и опасно…
– Тогда я тем более пойду с тобой! – тряхнула головой Аюна. – И не отговаривай меня. Такова моя воля!
– Я повинуюсь, – с улыбкой ответил Аоранг, любуясь ею.
– Хвала Солнцу, ты пришел, Аоранг! – Навстречу им из смрадного сумрака зверинца выскочил служитель. – Рыкун совсем не в себе!
– Так и не поел? – нахмурился мохнач.
– Если бы только это! Забился в угол, рычит, огрызается, никого к себе не подпускает… Слюни текут, глаза горят! Взбесился, что ли?!
– С чего бы он взбесился? – с гневом спросил Аоранг, ускоряя шаг.
Про Аюну он будто забыл, как вошел под каменные своды; она едва поспевала за ним, пробегая мимо клеток и загонов, даже не успевая заметить, кто в них заперт.
– Его разве кто-то укусил?
– Нет, но… Он явно страдает! Может, острая кость в каше попалась?
Аоранг резко остановился и схватил смотрителя за плечо.
– Рыкун ест молочную кашу с нарезанным мясом! – рявкнул он. – Откуда там кость, да еще острая? Смотри! Если туда попала кость, я не завидую тому, кто готовил ему пищу!
При виде разъяренного мохнача смотритель побледнел и принялся было оправдываться, но его торопливые слова заглушил жалобный и сердитый рев.
Аюна с трудом дышала – в этой части зверинца вонь была нестерпимой. Она поглядела туда, откуда донесся рев, и застыла на месте. С ее губ невольно сорвалось имя Исвархи. Когда Аоранг говорил о детеныше, она, сама того не сознавая, ожидала увидеть пушистого пятнистого котенка, пусть и большого, – но перед ней припал к полу, словно готовясь к прыжку, самый настоящий саблезубец. До взрослого хищника он еще не дорос, но уже был размером с теленка – большеголовый и большелапый, нескладный, некрасивый, покрытый клочковатой шерстью. Звереныш скорчился в дальнем углу клетки, прижав уши, и рычал, глядя по сторонам дикими желтыми глазами. Из его пасти обильно капала слюна.
– Этот зверь и в самом деле выглядит больным, – тихо сказала Аюна. – Может, лучше тебе…
Аоранг, не дослушав, откинул задвижку и вошел в клетку.
– Стой! – вырвалось у царевны, но ее друг даже не обернулся.
Он медленно пошел в сторону детеныша, опустился перед ним на корточки, не доходя нескольких шагов, протянул в его сторону руку и заговорил с ним на языке мохначей. Он говорил негромким ровным голосом, не обращая внимания на то, что зверь припал к земле и дергает куцым хвостом, всем своим видом предупреждая человека – еще шаг, и бросаюсь!
Аоранг не шевелился и не опускал руку, но продолжал ласково говорить. Наконец Аюна поняла, что зверь успокаивается. Его вздыбленная шерсть опустилась, рычание умолкло. Аоранг тут же придвинулся чуть ближе к нему и коснулся рукой шеи. Рыкун взвизгнул и отдернул голову. Мохнач убрал руку, подождал, пока рычание снова не умолкнет, и опять коснулся морды.
Это длилось, должно быть, очень долго, но для Аюны, которая, затаив дыхание, не сводила глаз с мохнача, время пронеслось как один миг. Только когда Аоранг выпрямился, повернулся и заговорил со служителем на языке арьев, она разжала стиснутые кулаки и увидела красные полукружия на ладонях там, где ее ногти впивались в кожу.
– У него меняются зубы, – сказал Аоранг, поглаживая зверя и осторожно ощупывая ему горло. – На Ползучих горах подросшие детеныши в это время совсем беззащитны и жмутся к старшим или прячутся где-нибудь в скалах, а тут ему и спрятаться негде. Устройте ему тут логовище с низким входом, а соломенную лежанку выкиньте, она уже не годится… Ага, вот он…
– Что там? – вытянул шею служитель.
– Выпавший клык. Он его случайно проглотил, и клык застрял в горле. Перепугался, да и больно ему…
Руки Аоранга вдруг крепко взялись за могучие челюсти подрастающего саблезубца и разжали их. Рыкун заревел и начал вырываться. Аоранг напряг все силы, чтобы удержать его одной рукой, а вторую засунул ему в пасть, быстро нащупал и выдернул что-то белое. После этого он отпустил звереныша. Тот отскочил в угол клетки и лег там, облизываясь с таким видом, как будто сразу же забыл о том, что его так долго мучило.
Аоранг вышел из клетки. Царевна метнулась навстречу.
Читать бесплатно другие книги:
