Пешка в большой игре Сухинин Владимир
Нелегальная торговля – дело опасное для обеих сторон: покупатель вместо товара может получить по голове и отдать деньги «за так», не исключено, что аналогичным образом «кинут» и продавца. Поэтому суются сюда только серьезные люди, с многократной системой подстраховок и весомых гарантий.
Все же выстрелы гремят почти ежедневно, и местные оперативники едва успевают документировать трупы.
Все это рассказал командированному в Тулу начальнику уголовного розыска Котову старший опер, курирующий завод, пока они добирались до места.
В приемной толпилось много народа, но местный оперативник разрезал толпу, как ледокольный буксир нетолстый прибрежный припай.
Перед огромным полированным директорским столом стоял толстый неряшливый мужчина явно южного вида, с плешивой головой и двухдневной щетиной.
– Интересно, зачем такой маленькой республике пятьсот «СКС»? – спрашивал директор, представляющий в отутюженном костюме, свежей рубашке и идеально повязанном галстуке полный контраст внешности посетителя.
– Охотиться! – горячо воскликнул плешивый. – У нас горный баран, кабан, медведи... Охотников много. И президент просит, и МВД ходатайствует! Все бумаги в порядке! И вообще... Он обернулся на вошедших и досадливо поморщился.
– Все документы собрали, президент подписал, министр, как по закону положено, – просительно забубнил покупатель, делая двусмысленные движения рукой то в сторону хозяина кабинета, то к своему карману.
С усталым вздохом директор расписался и толкнул бумаги по гладкой поверхности. Плешивый подхватил их и, не прощаясь, выскочил из кабинета.
– Так с утра до вечера, – сказал директор оперу. – Зачем на пятьсот тысяч населения пятьсот карабинов? Продадут в Закавказье – и все дела!
Он снял массивные очки, помассировал переносицу.
– Что на этот раз?
Оперативник представил Котова.
– Из Москвы? – переспросил хозяин кабинета. – Опять автоматы?
– Специальные пистолеты с приборами бесшумной стрельбы. Сразу три штуки. Имеют заводские номера.
– Это ничего не значит, – отмахнулся директор. – Они сейчас и самосборку клеймят. Чтоб вид естественный был. Но... Он задумался, грызя дужку очков.
– Из этого цеха ничего не выносят. Ничего! Там, кроме прочего, режим секретности... О нем мало кто знает, даже на заводе!
Он еще подумал, прикидывая различные варианты. И совершенно уверенно повторил:
– Невозможно! Ни изделия, ни самосборка оттуда не уходят!
– Тем лучше. Давайте мы посмотрим на месте.
Наступила неловкая пауза.
– Видите ли, – директор отвел взгляд в сторону. – Для этого нужно иметь режимный допуск. Специзделия являются секретными... Котов усмехнулся.
– Эти секретные специзделия лежат у меня в сейфе. А до того ими пользовались бандиты, причем заметьте – без всякого допуска. И поубивали из них около десятка наших сограждан. Представьте на минуту, что они украдены-таки из особо режимного цеха, в который нельзя пустить майора милиции... Он подобрал убедительные аргументы.
В специальном цехе изготовляли особое оружие. Стреляющие бесшумным патроном ножи разведчика, выбрасывающие на расстояние обоюдоострый клинок ножи «матадор», замаскированные под бытовые предметы смертоносные устройства, многозарядные «стрелки», автоматы и пистолеты для стрельбы под водой, несколько разновидностей бесшумных пистолетов.
Котова не интересовали двух – и четырехствольные «МСП», компактные, с непропорционально широкой рукоятью «ПССы», поэтому он предметно интересовался только участком производства «Макарова-особого». Рукоятка и половина затвора этого специзделия выглядели, как в обычном, хорошо всем известном пистолете, но потом привычный затвор переходил в неподвижный цилиндр, имеющий в торце прорези для присоединения прибора «ПБС» и фиксирующую защелку.
– Сколько случаев недостач комплектующих частей выявлено за прошлый год? – спросил майор у сопровождающих.
– Ни одного, – уверенно ответил мастер участка, и начальник специального цеха подтверждающе кивнул.
Ни уверенность, ни подтверждение ничего не значили, но тройная линия рубежного контроля, металлоискатели и полное, до белья, переодевание на выходе убедительно свидетельствовали о максимальной затрудненности хищений.
Из плоской папки Котов извлек листок с номерами, восстановленными экспертами на оружии бандитов.
– Куда ушли эти изделия?
– Это очень легко установить. У нас есть специальный журнал. Пройдемте ко мне.
В кабинете начальника цеха действительно имелись журналы движения всех производимых специзделий.
– Так, так... Вот они, – палец мастера уперся в нужную строку. – Отпущены одной партией в феврале 1990 года Министерству обороны СССР.
– Число наших заказчиков очень ограниченно, – пояснил начальник цеха.
– КГБ, МВД, МО. Именно центральные аппараты. С отдельными учреждениями и подразделениями мы дел не имеем. Распределение производится непосредственно в ведомстве.
Котов немного подумал.
– Мне нужна справка: кто, по какой доверенности получил изделия. Кто подписал доверенность. Какой документ предъявил получатель.
– Это не составит труда. У нас очень строгая отчетность. Действительно, через полтора часа майор Котов получил официальную справку. Специзделия восьми наименований в количестве пятидесяти трех штук, среди которых находились и «макаровы-особые», лежащие у него в сейфе, получил 15 февраля 1990 года лейтенант Иванченко по доверенности Министерства обороны СССР N 1205, подписанной генерал-лейтенантом Тимошкиным. Лейтенант Иванченко предъявил служебное удостоверение старшего инспектора по вооружению Центрального склада вещевой и материально-технической комплектации МО СССР за номером 972.
Вернувшись в Москву, Котов официально запросил Министерство обороны России о пути движения специзделий. Ответ был обескураживающим: в связи с упразднением Министерства обороны СССР и утратой соответствующих документов МО Российской Федерации не имеет возможности осветить интересующий уголовный розыск вопрос.
– Вот суки, – прокомментировал ситуацию Котов. – Те же люди, сидят в тех же кабинетах, роются в тех же архивах, а осветить, видите ли, вопрос не могут!
По большому счету майору Котову было глубоко плевать на этот, да и на все другие вопросы, связанные со службой. Хотя он и являлся фанатиком сыска, любил идти по едва видимому следу, состыковывать нити, торчащие из различных клубков жизненных ситуаций, выслеживать, преследовать и заламывать наконец самую хитрую, изворотливую и опасную на свете дичь, но заниматься тем, во что сейчас превратилась работа уголовного розыска, ему окончательно осточертело.
Он никогда не романтизировал свою профессию и считал себя охотничьим псом на государственной службе. А коль так, значит, его дело – преступника установить, разоблачить и задержать, а дело хозяина – его за то поощрить, накормить, если надо – защитить. Более-менее так и было: зарплата – не разжиреешь, но и с голоду не сдохнешь, премии получал, звезды – до майора вот дослужился... Квартиру пятнадцать лет ждал, получил недавно в новом районе у черта на рогах, ладно, зато своя. И служба удовлетворение приносила: власть, авторитет, сила и постоянный интерес в жизни, острота, азарт, риск...
Только в последнее время вишь как пошло: гонишь ты его, гада, гонишь, догнал, свалил, ножпушку отнял, в глотку вцепился, а хозяин – бац по морде – а ну отпусти! Иди других ловить! Вон работяга через забор родного завода лезет, что у него за пазухой? Так подождите, дорогие эшелон целый по липовым документам отправляют, вон где хищники матерые заседают! Это не твоего ума дело, тот уже перелез, хватай его – и по всей строгости закона! Или жену побил, нос сломал, клю – чипу вывихнул – давай его в камеру! Как так, вот рэкетиры, целая банда, под подпиской ходят, разбойную группу под залог освободили, насильника выпустили! То суд, прокурор решили, нам их дела не обсуждать, им виднее! Как же виднее, если крупные звери безбоязненно на свободе обретаются, а мелочевкой всякой, шелупонью зоны под завязку забиты! Разве ж это правильно?! Опять не наше дело, пока еще законов хороших нету, законодатели над ними думают, политики, а тебе голову забивать лишним не нужно: кого скажут – кусай, кого скажут – не трожь!
Нет, в рот вам ноги, тогда сами, без меня! Старики, кто с характером, уходят, другие приспосабливаются: мельтешат, гавкают, вид делают... И ничего, нормально! А молодые приходят, думают – так и надо... Это особенно противно. Хотя, конечно, еще противнее, когда начинают тем служить, кого душить обязаны, из грязных, рук сахарные косточки брать...
Кстати, дохода больше, а риска меньше, потому что если схлестнешься с крупняком по-настоящему, то как-то незаметно получится, будто это твое личное дело: сам кашу заварил, сам и расхлебывай... А то, что заваривал ты как представитель государственной власти, а расхлебываешь как гражданин Котов, эту самую власть не интересует, хотя ясно: другие смотрят, на ус мотают, выводы делают и завтра усердствовать не будут, а без их усердия и самой власти конец. А ей вроде как все равно, она, похоже, сегодняшним днем живет.
А Котову и о завтрашнем дне думать надо, двое детей, как-никак и выпить нужно, и заработать впрок, потому что образование теперь – платное, жилье – платное, и врачи, да все, за что ни возьмись.
А на этой собачьей службе капиталов не заработаешь, только нож или пулю, если, конечно, хорошо вести себя не станешь да сахарные косточки из окровавленных рук принимать...
Нет, хватит! Выслуга имеется, и работа подвернулась по нему: в частное охранно-сыскное бюро зовут, там за один день можно больше заработать, чем здесь за месяц.
Так что, как ответили вояки, так и ответили! Что, ему больше всех надо?
Но многолетний инстинкт сыскаря не позволял бросить след. Чертыхнулся Котов сам на себя, созвонился с Аркадьевым из Главрозыска и подъехал в назначенное время.
Спецслужбы, а раньше у нас один КГБ и был, всегда от милиции дистанцировались, себя элитой считали, белой косточкой. И дела, мол, у них поважнее, и работа потоньше, и результаты погосударственнее. Хотя, если разведку и контрразведку отбросить, все остальные главки, управления, направления и отделы почти такими же, как угрозыск или ОБХСС, делами занимались, методы, бывало, куда топорнее применяли, а о результатах и говорить нечего: дел-то в суды почти не направляли, «на корзину» работали.
А когда люди в одном и том же дерьме копаются, руки то и дело сталкиваются, надо спросить друг друга, уточнить – чьи пальцы что держат, значит, без взаимодействия не обойтись. Но раз Комитет выше – любой их опер свободно в райотдел или управление придет, вопросы задаст и ответы без проблем получит. А наоборот – так просто не получится. Тут вопросы можно лишь через «контактного офицера» центрального аппарата задавать и через него же ответы получать, чтоб утечку информации предотвратить.
Таким посредником в Главке уголовного розыска и являлся Аркадьев. За долгие годы контактов с «соседями», как называют в милиции комитетчиков, он приобрел внешность и манеры сотрудника госбезопасности: респектабельность, подчеркнутая вежливость, властная солидность.
Выслушав начальника УР, он покачал головой.
– Никто ничего по этому поводу не скажет. Сто процентов! Там любят выносить сор из избы еще меньше, чем везде. Но кое-чем я вам помогу.
Аркадьев еще раз прочел справку оружейного завода.
– Генерал-лейтенант Тимошкин в девяностом году был начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба.
– Ага, – кивнул Котов.
– Движение оружия по центральному складу могла бы отследить только военная контрразведка. Пли военная прокуратура. Но они этим заниматься не станут, можете мне поверить. В лучшем случае получите еще одну отписку.
– Ясно. А вы можете установить этого лейтенанта Иванченко с центрального склада? Установочные данные, адрес?
Аркадьев подумал.
– Пожалуй, можно попробовать. Отдельных людей сдают с большим удовольствием, чем тайны ведомства. Но ведь он ничего не скажет.
– А если правильно спросить? – улыбнулся Котов и подмигнул.
Длительная работа «контактным офицером» не вытравила из Аркадьева сыщика. Он улыбнулся в ответ.
– Составь запрос: «В связи с подозрением в краже специального оружия, использованного для совершения преступления, прошу установить...» Ну и так далее. Я постараюсь сделать все быстро. Попробую даже выяснить его слабости.
Аркадьев, в свою очередь, подмигнул. Сыщики прекрасно понимали друг друга. Добиться от человека того, чего хочешь, легче всего тогда, когда используешь его недостатки. А они имеются практически у каждого.
Слабостью командира группы немедленного реагирования Кабанова была страсть к выпивке. Низменный порок в данном случае имел некоторое оправдание. Когда изо дня в день ходишь на ножи, обрезы, пистолеты и автоматы, дерешься, стреляешь и уворачиваешься от выстрелов, нервы превращаются в туго натянутые и постоянно вибрирующие струны. Эта вибрация пронизывает все тело: мелко стучат зубы, дрожат руки, подергиваются веки и губы, а главное – постоянное напряжение внутри и тонкий, на грани ультразвука, звон в голове. И постоянно хочется оглянуться: не стоит ли кто за спиной, не подкрадывается, не набросит ли на шею удавку?
Никаких таблеток от этого дела не выдумали, ну, пропишут доктора седуксен или корень валерианы – толку чуть, и всю жизнь сидеть на них не будешь... Психофизиологическая разгрузка, гипноз, смена вида работы, щадящие режимы службы – все это в далеких от жизни приказах да методических рекомендациях. Да и как ее сменишь, работу, какой щадящий режим придумаешь, если больше делать ничего не умеешь – только ждать часами в прокуренной дежурке или машине, срываться по сигналу и мчаться, преследовать, подползать, прыгать, лезть по пожарной лестнице, выбивать двери, влетать сквозь стекло и опять: лицо в лицо с озверевшим бандитом, кулак в кулак, ствол в ствол. Опять воля против воли, нервы против нервов, сила против силы.
Ну сломал его, поехал он в камеру, или в больницу, или в крематорий, а тебя уже следующий ждет, и еще один, и опять, и снова... Много их, а с каждым месяцем все больше и больше. Их много – а ты один...
Вот и наливаешь после службы сто граммов – раз! – и потеплело внутри, расслабилось, и струна та самая дрожать перестала, и мышцы не дергаются. Хорошо! Жить можно.
Только потом сто граммов не помогают, добавить надо, потом еще... В общем, дорога известная.
Хотя мотив пьянства Кабанова оправдание имел, последствия его были такими же мерзопакостными, как у любого подзаборного забулдыги. Когда сержант Перцов – тип подозрительный и скользкий – предложил после смены принять «по чуть-чуть», он согласился без охоты, только чтоб напряжение снять, но бутылки, как обычно, оказалось мало, взяли еще, в конце концов, вместе работают, коллеги, одно дело делают. Потом друг Перцова присоединился, Кабанов посторонних людей не любил, но это парень хороший, спортсмен, да и сержант за него поручился. Втроем крепко загудели... И за жизнь говорили, и на судьбу жаловались, и обнимались, и целовались. Спортсмен работой группы интересовался. Кабанов рассказал, как на прошлой неделе обрез от самого живота отбил, как армянских террористов повязал, много всякого рассказал, чтоб знал, каково в ментовской шкуре приходится... На другой день вспоминал – не болтнул ли лишнего, но не вспомнил. Успокоил себя тем, что никаких особых секретов он и сам не знает. Но на Перцова смотрел с еще большей неприязнью, чем обычно.
А Гена Сысоев доложил шефу, что на хате у Клыка были кагэбэшники, фамилия одного – Васильев.
– Значит, точно они деньги забрали, – резюмировал Седой. – И бомжа они подставили. Да и не бомж он никакой, видно, маскировался для дела... Надо этого Васильева за вымя брать...
– Где ж его искать по Москве? – резонно поинтересовался Сысоев.
– Вызовем спеца, проконсультируемся. За двести «зеленых» полный расклад получим.
Спецом оказался майор из окружного управления с одутловатой физиономией пройдохи и наглыми выпуклыми глазами. Выслушав задачу, он покачал головой.
– По адресному – бесполезно, в кадры к ним руку не засунешь.
– Найди какого-нибудь чекиста, ему проще разузнать, – подсказал Седой.
Мордастый усмехнулся.
– У них с этим сложно. Там друг за другом слежка идет: то телефоны слушают, то «наружку» кидают... Каждый под колпаком, потому они всего боятся и на контакт не идут.
– Не идут, говоришь? – переспросил Седой, и губы его скривились.
– Как правило, нет, – повторил майор.
Он немного подумал.
– Есть один способ...
– Это другой разговор. – Седой поощряюще похлопал его по плечу.
– У нас тоже адрес и телефон черта с два получишь. А в поликлинике на каждого карточка, в ней и адрес, и члены семьи, и телефон. Кстати, там хоть и вахтер на входе, а войти можно свободно. Я могу десять способов подсказать.
– Достаточно одного, – процедил Сысоев.
Поликлиника КГБ СССР никогда не имела вывески, поэтому ничего не приходилось менять в ходе сотрясающих ведомство реорганизаций, тем более что обслуживаемый контингент не менялся, даже если служба отделялась и становилась самостоятельной.
Сысоев остановил «Ауди» в ста метрах от массивных дверей подъезда с аккуратными шторками на стеклянных проемах. Морщась, полоснул по пальцу ножом, обмотал платком и быстро подошел ко входу. Здесь он убрал платок и открыл дверь.
Отставник-вахтер привстал с места, но кровоточащий палец поставил его в тупик: как быть? Вход разрешен сотрудникам по удостоверениям и членам семьи по пропускам. Окровавленная рука пропуском не является, но выталкивать раненого, который уже видит мельтешащие тут и там белые халаты, тоже неловко. Он быстро снял трубку внутреннего телефона и соединился с заведующим.
– Оказать неотложную помощь в вестибюле, дальше не пускать, – распорядился тот. – В случае необходимости вызвать «скорую».
Гена, не дожидаясь разрешения, прошел к регистратуре, показывая рану молоденькой санитарке, стоящей за стойкой.
– Сейчас, – пискнула та, вытаскивая из стола вату и кусок бинта. – Где йод?
Сверху уже спускалась медсестра с сумочкой, в которой имелось все необходимое.
Через несколько минут порез был обработан и забинтован. Не сказав ни слова, медсестра ушла. Молоденькая санитарка смотрела с сочувствием.
– Как это вас угораздило?
– Колесо в машине менял. – Гена обаятельно улыбнулся. – Как вас зовут?
Дальше все пошло по плану: вечером он отвез ее домой, на другой день они сидели за столиком в ресторане, а потом лежали в постели. Поскольку Гена разыскивал армейского товарища, который вроде бы служил в системе ГБ, девушка нашла медицинскую карту Васильева, списала адрес и телефоны и передала новому другу.
Гена сразу же позвонил.
– Васильев будет в конце недели, – ответили на службе.
– Он в командировке, – прояснила дело жена.
Глава двадцатая
– Знаете, когда я окончательно убедился в том, что вы не связаны с КГБ? – Смит улыбался одними глазами, и уголки губ чуть подрагивали. – Когда узнал, что вы сидели в тюрьме! КГБ не позволяет сажать своих людей...
– Похоже, вы защитились на КГБ, – деланно-небрежно сказал Асмодей. Он думал о том, что они поторопились уничтожить карточку в информационном центре ГУВД. Если ЦРУ решит проверить его еще раз и пойдет по этому пути, то отсутствие официальных сведений о судимости вызовет серьезные подозрения. – Еще одним доводом явилось то, что за нами никто не следит.
Уже час Смит прогуливал его вдоль Москвыреки, они дошли до Кропоткинской набережной, и, очевидно, кто-то внимательно контролировал обстановку вокруг, передавая разведчику нужную информацию. Или наоборот – не передавая сигнала тревоги.
– К тому же я проверил наличие у вас радиопередающих и следящих электронных устройств...
Асмодея бросило в жар. В правой руке он держал полученный от Межуева «дипломат» с встроенным диктофоном. Увидев своего больничного друга, он сразу же нажал замаскированную кнопку, включая запись. Каждое слово их диалога фиксировалось на тончайшей намагниченной проволоке.
– Результат отрицательный...
Пот тек из подмышек, струился вдоль позвоночника, рубашка прилипла к лопаткам. Межуев сказал правду. Переносные контрольные приборь! фиксируют только активные электронные средства, именно поэтому при подобных контактах радиомикрофоны, передатчики и тому подобные штучки никогда не используются.
– Единственное, что меня смущает, – продолжал Роберт Смит, – металлический предмет массой в пятьсот девяносто граммов, закрепленный на теле слева, предположительно под мышкой. Обычно там носят оружие, судя по размерам, пистолет небольшого калибра: шесть тридцать пять или семь шестьдесят пять.
– Тут вы ошиблись, Роберт! – Асмодей заставил себя непринужденно улыбнуться. – Восемь миллиметров!
Он полез в карман за разрешением.
Разведчик внимательно изучил документ.
– Хорошо, что власти разрешили самооборону. В Москве очень неспокойно. Ужасный случай, о котором вы рассказали, – тому подтверждение.
Смит протянул документ обратно.
– Но дам вам совет – не особо полагайтесь на газовый пистолет. Он может помочь против мелкого хулигана, но не защитит от бандита. Лично я предпочел бы четырнадцатизарядный «смит и вессон» тридцать восьмого калибра. По-вашему – девять миллиметров. Весит он всего на триста граммов больше этой пукалки, – американец небрежно ткнул пальцем в левую подмышку Асмодея, – но эффект несравним!
– Вы хорошо разбираетесь в оружии.
– Да, у меня есть такой.
– Здесь?
– Нет, дома. Почему вы так внимательно смотрите?
– Итак, из нас двоих ошибся только один.
– То есть?
– Вы думали, что я работаю на КГБ, я считал вас сотрудником ЦРУ. Вы убедились в своей ошибке и привели доводы, подтверждающие мои подозрения.
Они медленно шли навстречу легкому, пахнущему весной ветерку, и, когда Асмодей остановился, Смит сделал еще несколько шагов. Полы его длинного незастегнутого пальто взлетели, открыв на миг клетчатую подкладку.
– Почему вы это сделали? – сказал Асмодей в настороженную спину. – Зачем дали мне понять, что являетесь разведчиком? Вы не боитесь быть настолько откровенным?
Смит обернулся. Он был на полголовы выше Асмодея, худощав и улыбчив. Но в данный момент выглядел совершенно серьезным.
– Откровенность – залог доверия, – тихо сказал он.
И улыбнулся.
– Видите ли, Виктор, разведчик никогда не признается в том, что он разведчик. Бывают, конечно, особые обстоятельства: иголки под ногти, электроразряд в мошонку, пентонал натрия или скополамин... Я знаю об этом исключительно как журналист. Мне приходилось писать о ЦРУ, кстати, и о КГБ тоже. Так что фактурой я владею.
А что касается страха... Наступило время открытости, эпоха свободы информационного обмена. Свобода убивает страх. К тому же вы не являетесь носителем государственных секретов. В чем же меня можно обвинить? Или даже заподозрить?
– То есть вы обвешались приборами радиоконтроля и суперсовременными металлодетекторами вовсе не из страха, а из обычной журналистской любознательности?
– Ради Бога, без шпионской терминологии, – улыбнулся Смит. – У нас это обычный ширпотреб, продается в каждом квартале. А осторожность нужна не только шпиону. За вторжение в частную жизнь, диффамацию с меня могут взыскать огромные суммы. Сейчас и в России завели моду предъявлять миллионные иски!
– Вы собираетесь вторгаться в чью-то жизнь? В Москве?
Смит покаянно склонил голову.
– Да. Причем хочу просить вас о помощи.
– Интересно.
– Давайте зайдем куда-нибудь пообедать. Там и поговорим.
Асмодей был голоден, но сразу же подумал о чемоданчике: удастся ли как следует разместить? Межуев сказал, что микрофон очень чувствительный и берет разговор в радиусе полутора метров. И все же... Вдруг придется поставить его под стол...
– Извините, Роберт, хотя вы и убедились, что за мной не следят, но я не уверен, что не следят и за вами. В прежние времена у нас очень любили слежку за иностранцами. А в моем положении, согласитесь, совершенно излишне наживать неприятности с властями.
«Образцовый сотрудник ЧК, – мелькнула ироничная мысль. – Хоть жрать охота, но дело прежде всего». Он действительно вел себя так, как будто полученное задание вытеснило все остальное в жизни. Но объяснялось это отнюдь не осознанием своего общественно-служебного долга. Просто цели Асмодея и Клячкина сейчас совпадали.
Смит глянул удивленно.
– Если нас засекли, то обед не добавит вам неприятностей. Если нет... Конечно, можно учесть риск нарваться на засаду. Но он практически равен нулю. Ну откуда КГБ мог знать, что мы зайдем в это кафе?
Он взял Асмодея под локоть и увлек к небольшому павильончику с яркой вывеской и расписанными иностранными словами витринами.
Одна из многочисленных точек по превращению второсортных продуктов, поддельных ликеров, самодельных водки и коньяка, контрабандных сигарет, одуряющей музыки в деньги, обязательно обмениваемые на доллары и укрепляющие фундамент благосостояния владельца, тешащего ущемленное самолюбие вчерашнего троечника огромными буквами собственного имени, вынесенного в название заведения.
Эта точка называлась "Пицца-бар «Александр». Кроме пиццы, симпатичная, вульгарного вида девица разносила деликатесные закуски: бастурму, икру, маринованные грибы, оливки с перцем.
Смит с Клячкиным сели у окна, и Асмодей поставил чемоданчик на подоконник, порадовавшись, что проблем с этим не возникло.
За обедом они говорили на общие тьмы: о сравнительной стоимости жизни в России и других странах, о политических и экономических перспективах, о криминальной обстановке в Москве.
– Да, совсем забыл. – Смит извлек из дорогой кожаной папки две яркие коробочки. – Препарат, поддерживающий внутриклеточный обмен в печени. Очень рекомендую. Нам с вами не следует забывать о здоровье.
– Спасибо. Давайте за него и выпьем. В больнице мы были лишены такой возможности.
Они допили остатки водки из плоской, как фляжка, бутылочки с яркой этикеткой «Смирнофф». Асмодей удовлетворенно отметил, что водка настоящая.
– Вы внимательно читаете газеты? – поинтересовался Смит, когда принесли кофе.
– Скорее нет, чем да. – Асмодей отхлебнул горячей черной жидкости без вкуса и запаха.
Американец медленно открыл папку.
«Наверное, у него там тоже диктофон», – подумал Клячкин.
– Просмотрите две статьи. – Смит положил на стол газеты. – Вот здесь: "Куда же делось мыло? ".
Он указал пальцем.
– И вот: «Мыло для подземной войны».
– Похоже, вы всерьез заинтересовались мылом, – пробормотал Асмодей, приступая к чтению.
Роберт Смит неторопливо прихлебывал скверный кофе, незаметно рассматривая сидящего напротив человека. Гладко выбрит, пахнет хорошим одеколоном, достаточно уверенно держится, одет в неплохой по здешним меркам костюм. Он образован, грамотен, коммуникабелен, охотно идет на контакт. Словом, подходит по всем статьям. Если только он не работает на КГБ. Как и все его коллеги, Смит внимательно следил за изменениями в организационно-штатном устройстве российской контрразведки и знал о происходящих переименованиях, но называл ее исключительно по аббревиатуре, известной в мире на протяжении многих десятилетий.
Пока все проверки дали отрицательный результат, но это ничего не значит. В разведке всегда подозревается худшее. Исходя из подобного принципа, Смит не исключал, что гражданин России Клячкин выполняет задание властей, а в демонстративно выставленном на подоконнике «дипломате» находится записывающее устройство. Хотя так грубо и примитивно, конечно, никто не работает. А с другой стороны – чем проще, тем надежней. Не попросишь же доброго товарища, к которому расположен всей душой: «Открой чемодан, проверим, что там внутри!» Какие, после этого, к черту, психологический контакт и взаимное доверие! Тем более если устройство и есть, его так просто не распознаешь: какая-нибудь пластинка с нанесенными микросхемами, зашитая в кожвинил – надо кромсать ножницами на куски.
Смит допил кофе и вздохнул. И вообще, если его «водит» КГБ, то записать могут как угодно. Зайдут со стороны кухни, прикажут официантке – русский народ на эти дела дисциплинирован, – она и засунет магнитофон в передник или поставит микрофон в салфетницу на соседний столик. Разведчик прощупывающе осмотрел карман на переднике приближающейся официантки. Та поняла взгляд по-своему и слегка улыбнулась.
– Еще два кофе и сигареты.
Теперь американец осматривал ее сзади, но уже по-другому: обычная мужская оценка талии, бедер, ног. Смит знал, что мания преследования и патологическая подозрительность – профессиональная болезнь разведчиков. Очень важно уметь переключаться. Если не получается – надо уходить в отставку, иначе окажешься пожизненным клиентом психиатрических лечебниц. Или осужденным на пожизненное заключение. Здесь пока сверхдолгих сроков не ввели, но десять-пятнадцать лет в российской тюрьме – вряд ли более мягкая мера.
Смит вздохнул еще раз.
Ему ничто не угрожает. Он не получает секретных сведений, не подрывает обороноспособность страны пребывания. То, о чем он собирается просить, даже записанное на десять пленок, не способно послужить основанием для обвинения в шпионаже. А дальше, по ходу дела, подлинное лицо больничного сотоварища обязательно проявится.
– Ваш кофе. – Официантка откровенно строила глазки, но он не обратил на нее никакого внимания.
«Сам себя пугаю, сам себя успокаиваю, – подумал разведчик. – Надо уходить с оперативной работы».
Он давно собирался сменить «поле» на уютный кабинет руководителя регионального сектора ЦРУ. Африка, Монголия, Россия... Он хорошо знал тамошние условия, резидентуры, агентурную сеть. Решение вызрело. Но...
Для того чтобы уйти красиво и с почестями осесть в Лэнгли, следовало под занавес добиться хорошего результата. Землетрясения в Сан-Франциско и Лос-Анджелесе дали пищу не только для бульварной прессы. Сенатский комитет по разведке и национальной безопасности рассматривал вопрос о «руке Москвы» и направил соответствующее задание Центральному разведывательному управлению. Подтвердить или опровергнуть подозрения о причастности к катастрофам советских спецслужб должен был специальный агент по особым поручениям Роберт Смит.
Причем успех возможен только при положительном результате. Никто не запомнит человека, сказавшего: "Джентльмены, это ошибка. Москва не имеет к землетрясениям ни малейшего отношения! Да и зачем им это нужно? Придумать такое мог только полный идиот, страдающий паранойей со времен «холодной войны».
Другое дело – герой, разоблачивший злодейские происки. Или хотя бы подтвердивший их возможность, пусть и не сумевший добыть полных и неопровержимых доказательств.
А когда речь идет о глубоко спрятанных секретах, почти всегда вместо доказательств довольствуются вероятностью, особенно когда она достаточно высока. Оценку же степени вероятности дает добывающий информацию сотрудник.
Даже если эти умники из Совета по надзору за разведкой поставят выводы агента под сомнение, – ну и что? Сами они не сунутся «на холод», и послать некого. Последней инстанцией остается вернувшийся оттуда офицер – вызовут и устроят перекрестный допрос. А Роберт Смит знал, что ответить.
– Интересно. – Асмодей отложил прочитанные газеты. – А какое отношение все это имеет ко мне?
Разведчик внимательно смотрел на сидящего напротив человека. Успех специального агента Роберта Смита зависел от него во многом. Если не во всем.
– В России сейчас много сенсаций. – Смит аккуратно сложил газеты и спрятал в свою папку. – То сообщают о заговоре против Президента, то о миллионных счетах членов правительства в швейцарских банках...
Асмодей пил остывший кофе и слушал. Межуев не говорил ему, о чем поведет речь Роберт Смит. Асмодей был уверен, что контрразведчик этого и не знает.
– Я не хочу лезть в политику и скандалы. А вот возможность «подземной войны» не оставит читателей равнодушными. Даже если статьи правдивы только наполовину. Или на четверть. Или вообще не содержат правды! Одним словом, тема беспроигрышная, и я хочу за нее взяться... Асмодей молча ждал продолжения.
– Вас я прошу выступить в роли репортера. У русских газетчиков это называется «нештатный корреспондент» или «корреспондент на гонораре». Я плачу гонорар, вы помогаете собирать материал для статьи.
– Фотографировать секретные военные объекты?
– Избави Бог! Вы встретитесь с социологом Каймаковым и попросите разрешения ознакомиться с собранными им материалами. Узнаете фамилию бывшего солдата, которого он обозначил только буквой Б. Спросите, что не вошло в текст. Поинтересуетесь источниками его осведомленности. Может, имеются какие-то документальные материалы, в одном месте он на это намекает. За оказание содействия заплатите ему, сколько скажет.
Все совершенно законно и легально.
– А как я объясню свой интерес?
– Согласитесь, вам это сделать легче, чем мне. Скажете, что тоже пишете статью, или диссертацию, или принадлежите к пацифистам и хотите разоблачать военщину. Мне же надо двое суток доказывать, что я не агент ЦРУ. И довольно много шансов за то, что он мне не поверит.
Асмодей сделал вид, что задумался. Смит опустил на скатерть узкий конверт.
– Здесь аванс. Две тысячи долларов.
Асмодей посмотрел на него.
– Прогуляемся? Здесь ужасно накурено.
Конверт он небрежно сунул в карман.
«Правильно говорится: деньги идут к деньгам», – подумал он, поднимаясь из-за стола и подхватывая «дипломат».
Межуев сказал, что пленки хватит на два с половиной часа записи. Время на исходе. Асмодей нажал замаскированную кнопку выключения аппаратуры. Это логически мотивировано и не должно вызвать подозрений. Но ничего не произошло: запись продолжалась. Замаскированная кнопка выполняла Две функции: выключала бдительность Асмодея и фиксировала момент, с которого он считал нужным закончить запись.
– Хорошо, Роберт, – сказал Асмодей, когда они вышли на улицу. – Я окажу вам помощь и даже готов считать ее обычной репортерской работой. Но мне нужна ответная услуга, более существенная, чем деньги.
– Рад помочь.
Смит действительно обрадовался. Когда агент проявляет заинтересованность, обычно он работает на совесть.
– Выезд в США, минуя таможенный контроль. Например, через Прибалтику. И гражданство США по прибытии. Ваша газета может это устроить?
Смит весело рассмеялся.
– У вас хорошее чувство юмора, Виктор. Думаю, мы сможем это устроить. Наша газета имеет очень большое влияние.
Смит продолжал смеяться. Он испытывал облегчение: раз агент решает свои личные, «шкурные» вопросы с подозрительным чемоданчиком в руках – значит, никакого магнитофона на интегральных схемах в нем нет. Потому что каждый разведчик знает: у этих штучек очень большой ресурс записи и они никогда не выключаются.
Отпечатанная в одном экземпляре, копия звукозаписи имела ряд пометок. Читавший первым Межуев просто отчеркнул карандашом наиболее интересные места. Дронов черными чернилами на полях наложил свои резолюции. Теперь Верлинов зеленой пастой накладывал свои.
Читать бесплатно другие книги:
