Пешка в большой игре Сухинин Владимир

Васильев пожал плечами.

– Я тоже не пойму: почему у вас Карпенко командует? Он же давно отстранен!

– А, ладно! Что будем с машинами делать?

Нейтральные темы больше устраивали обоих.

– Давай «шмеля» попробуем. Это лучше пластика.

– Давай.

«Додж», с переведенной в транспортное положение буровой установкой, отогнали на пятьсот метров под крутой бархан. Богосов принес тело и голову королевской змеи, бросил на переднее сиденье, потом отвинтил калифорнийские номера, положил их на термитную шашку и поджег шнур. В брызжущем искрами белом пламени искусно выполненные в секретной лаборатории одиннадцатого отдела дубликаты мгновенно превратились в капли расплавленного металла, не поддающиеся никакой идентификации. Два помощника специалиста по инсценировкам снесли в «Додж» все, что помогало воспроизводить в Каракумах пустыню Мохаве.

Тем временем Васильев вынес из оборудованного в одной из палаток оружейного склада короткую толстую, с двумя пистолетными ручками трубу «шмеля» и стодвадцатисантиметровый цилиндр плазменного «выстрела».

Свободные от караула бойцы оживились.

«Альфовцы» видели плазменный огнемет в работе, сотрудники одиннадцатого отдела, кроме Васильева, только слышали о нем.

– Давайте я пальну...

– Нет, я!

– Тогда жребий!

Застоявшиеся без дела мужики спорили, как дети.

Наконец вопрос был улажен. Один из прапорщиков стал на колено, водрузил на плечо заряженный «шмель» и припал к оптическому прицелу..

Раздался грохот, реактивная струя вырвала картонную заглушку в задней части цилиндра, а из трубы «шмеля» вылетел огненный шар, больше всего напоминающий шаровую молнию. С небольшим превышением траектории шар понесся к цели, потом снизился и угодил прямо в середину неправильно покрашенной левой передней двери.

Наблюдавший в бинокль Васильев видел, что дверь исчезла, пламя растеклось по кабине и, увеличиваясь в объеме, выплеснулось наружу. Для остальных «Додж» просто взорвался, скрывшись в бешеных клубах огня и густого черного дыма.

– Здорово. – Стрелявший прапорщик, улыбаясь, отсоединил от «шмеля» пустой цилиндр. – Теперь еще раз, в буровую...

– Хватит! – отрезал Васильев. – Осталось всего шесть зарядов. Что уцелело – уничтожить пластиком и термитными шашками. И гильзу – в огонь!

– Зачем нам эти заряды? – недовольно пробурчал прапорщик. – Солить, что ли...

– Лишний груз обратно тащить, – поддержали его разочарованные зрители.

Отряд Исламского освобождения возглавлял Гулям Хайдаров, моджахедов вел полевой командир Пахадыр. Если бы кто-то из чоновцев, воевавших здесь в тридцатые, увидел двигающуюся колонну, он бы не задумываясь подал сигнал: «Басмачи! Около ста сабель!» Правда, кроме лошадей, впереди колонны двигались четыре вездехода, а вместо сабель и винтовок конца прошлого века имелись автоматы Калашникова, карабины «М-16», пулеметы и гранатометы. На этом отличия заканчивались: одежда, внешний вид и выражение лиц вооруженных людей полностью соответствовали облику достопамятных басмаческих банд, и двигающие их идеи на расстоянии не воспринимаются, да и в бою никак себя не проявляют.

Скрытно приблизившись на километр к границе, «басмачи» сделали привал. Пахадыр послал людей на разведку и поиски места для переправы.

– Переправимся, как стемнеет. – Толстый желтый ноготь уперся в карту.

– Группа прикрытия отвлечет пограничников, они сейчас не усердствуют. Песок плотный, за час доберемся. Там их человек тридцать-сорок, быстро справимся.

– Конечно, – с готовностью кивнул Хайдаров. – Не с такими за двадцать минут разделывались!

В воздухе потянуло вкусным запахом плова.

Когда-то Алексея Плеско угнетал маленький рост. Он носил огромные каблуки, прибавляющие шесть-семь сантиметров, и успокаивал себя мыслью, что маленькой хитрости никто не замечает. Но однажды случайно услышал шутку по этому поводу и понял: каблуки не устраняют физического недостатка, зато делают его уязвимым в моральном плане.

Постепенно комплекс почти исчез. Этому в немалой степени способствовала работа: когда «стираешь» одного за другим в разных точках земного шара независимо от должности, положения в обществе, богатства, то ощущение могущества компенсирует недостаток роста. Наоборот, невзрачная внешность помогает избегать подозрений и благополучно исчезать после проведения акции.

Он безупречно владел семью языками, освоил любые способы и инструменты воздействия, очень точно рассчитывал операции – его план ни разу не дал осечки.

Продвинувшись по службе, он отошел от непосредственного проведения воздействий, осуществляя лишь организационные и контрольные функции.

Но острое, ни с чем не сравнимое чувство властителя судеб, возникающее, когда перерезаешь ниточку чужой жизни, было уже необходимо ему как наркотик. Скорее оно, а не деньги, склонило Плеско к выполнению первого заказа. Да и впоследствии им руководили интерес и охотничий азарт, а вовсе не корысть.

Он купил взрослой дочери квартиру, оставшись с женой в блочной двухкомнатке, построил дом матери, доживающей свой век в Тверской области, совсем недавно сменил старый «Запорожец» на «ВАЗ-2107». В их семье не было склонности к обновкам либо дорогостоящим развлечениям, рекламы японских телевизоров или отдыха на Канарах его совершенно не привлекали.

Толстые пачки стодолларовых купюр бесцельно лежали на антресолях в перехваченной изоляционной лентой коробке из-под обуви. И все же ощущение богатства придавало уверенности, избавляло от тревоги за будущее. Он не задумывался, как большинство коллег, как жить после отставки и где найти «приварок» к двухсоттысячной пенсии. К тому же и квартиру, и машину, и дом он бы никогда не купил на жалованье, позволяющее лишь сводить концы с концами.

Заниматься тем, чем он занимался, Алексей Плеско не боялся. Опасны были случайности: взрыв в момент установки заряда, оказавшийся на месте акции решительный, да еще вооруженный милиционер, быстрая реакция охраны...

Вероятность подобных случайностей чрезвычайно мала, раскрываемость «заказов» приближена к нулю, к тому же, имея «крышей» подотдел физических воздействий ГРУ и кучу документов прикрытия, можно «запудрить мозги» любому участковому, оперу, патрульному, который станет цепляться на месте происшествия или при отходе. А если закрутится по-серьезному, статус офицера гарантировал передачу дела военному следователю. Плеско знал: что бы ни говорили о независимости военной юстиции, но и военные прокуроры, и следователи, и судьи носят армейскую форму, «ходят» под Министерством обороны и выполняют его приказы гораздо четче и тщательнее, чем какие-то там гражданские законы. А начальник столь специфического подразделения знает много таких вещей, что лучше не отдавать его на расправу... Могут, конечно, организовать несчастный случай, но вряд ли его же подчиненные сделают все как надо, даже не из большой любви к шефу, хотя он всегда обращался с людьми по-человечески, а из опасения создать прецедент: «Сегодня – ты, а завтра – я...»

В своих рассуждениях майор Плеско был прав, но он не брал в расчет майора милиции Котова и генерала госбезопасности Верлинова. Потому что о существовании первого вообще не имел понятия, а о втором хотя и был наслышан, но не увязывал ненависть генерала к предателям со своей персоной.

О Верлинове неожиданно и пошел разговор во время получения очередного заказа.

– Это трудная задача, она не каждому по плечу. – Черноволосый, с ровным пробором человек деловито распаковывал пачку жевательной резинки. – К тому же вопрос политической важности. Несколько лет назад скорее всего вы бы получили официальное задание и выполнили его за зарплату. Увы... Все изменилось! Сейчас задание неофициальное, хотя и исходит из правительственных кругов. Его стоимость оценена в двадцать тысяч долларов. Вы выбраны как официальное лицо и высококлассный специалист.

Плеско молчал.

Единственное, чего он опасался в своей работе, – что его уберут заказчики. Страховкой здесь служили два обстоятельства: ликвидация старшего офицера ГРУ неизбежно вызовет большой шум, на ноги поднимутся угрозыск, контрразведка, специальные армейские подразделения. И второе: устранить профессионала такого уровня непросто, он может опередить киллера и уж наверняка оставит серьезным людям координаты того, кто объективно заинтересован в его смерти.

Совсем другое дело, когда заказ исходит из высших сфер. Отработанный инструмент уничтожается – таков обязательный принцип сохранения тайны... Но отказаться еще опаснее.

– Пожуйте, – человек с пробором протянул пластинку жвачки. – Вы-то никогда не курили, а я недавно бросил. Только резинкой спасаюсь. Берите, берите – для зубов очень полезно. Не пробовали?

– Пятьдесят процентов вперед, – вместо ответа сказал Плеско. Замордованный кражами, разбоями, изнасилованиями и убийствами, майор

Котов не любил телефонных звонков. Но этого он ждал давно, а потому почти обрадовался.

– Аркадьев из Главка, – раздался в трубке уверенный голос. – Нашел я твоего лейтенанта. Только он уже капитан. Так... Капитан Иванченко, начальник группы легкого и специального вооружения Центрального склада вещевой и материально-технической комплектации Министерства обороны... Аркадьев зачитал свои записи, перемежая собственными же комментариями.

– Работенка непыльная, выгодная, по службе продвигается хорошо, значит, есть поддержка. Записывай адрес: Молодцова, сорок четыре, квартира пятнадцать. Это в Медведкове. Прописка с девяносто второго года. Значит, умеет вертеться. И военнослужащий... Не представляю, как ты до него дотянешься...

– Есть способы, – проворчал Котов, записывая. – Спасибо за помощь! Способы раскрытия преступлений древни, как мир. Слежка – самый простой и эффективный. Поскольку оснований для официального задания в службу наружного наблюдения у Котова не имелось, он поручил это двум нештатным сотрудникам. Через три дня определился режим дня наблюдаемого: к восьми он приезжал на склад, в двенадцать-час выходил в город, до трех-четырех занимался своими делами и вновь возвращался на службу. Около шести капитан покидал работу и на вишневом «Москвиче» последней модели прибывал домой, к жене и ребенку.

Теперь в дневной перерыв Иванченко брал под наблюдение сам Котов или опер, которому начальник УР доверял.

Контакты у капитана оказались весьма обширными: с молодыми людьми «крутого» вида он вел переговоры в машине, с кавказцами и другими «южными» людьми обедал в дорогих ресторанах, с начальниками и бизнесменами различных рангов встречался в офисах или на нейтральной территории.

Похоже было, что начальник группы легкого и специального вооружения необходим очень многим. При этом он совершенно не задумывался о возможности слежки и даже позволял фотографировать себя в различных ракурсах.

Два раза в неделю он проявлял конспиративность, вызывавшую у Котова легкую кривую усмешку. Вишневый «Москвич» останавливался в тихом переулке, и на заднее сиденье садилась красивая молодящаяся блондинка средних лет. Через двадцать пять минут автомобиль останавливался у недавно заселенного двенадцатиэтажного дома, дама выходила и со скучающим видом прогуливалась взад-вперед, пока Рванченко запирал «Москвич», поднимался на шестой этаж и заходил в двадцать первую квартиру. Через несколько минут в эту же квартиру заходила и блондинка. Через полтора-два часа они порознь выходили, и капитан отвозил даму обратно.

Если прежние контакты Иванченко Котов только фиксировал, то этот отработал. Когда оказалось, что дама – жена заместителя начальника Центрального склада вещевой и материально-технической комплектации, начальник УР понял, что потратил время не зря.

Маленький неказистый человечек в мятой одежде и с таким же мятым лицом медленно шел по улице, безразлично глазея по сторонам. За безразличием скрывался тщательно замаскированный интерес: ширина проезжей части и тротуара, размеры прилегающего к дому газона, расположение постов охраны, расстояние до других домов, их высота.

Когда к зданию подъехали автомобили генерала Верлинова, прохожий замедлил шаг и даже вернулся на полквартала, чтобы пронаблюдать процедуру выхода генерала.

Плеско еще не решил, к какому способу прибегнуть. На этот раз от него не требовали театральных эффектов, вполне подходили естественная смерть, несчастный случай, катастрофа. Вписывался в ситуацию и террористический акт.

Обдумывая сложную задачу, маленький человечек не обратил внимания, что сам стал объектом изучения. Скрытый передвижной пост охраны выделил его из остальных прохожих и взял под сопровождающее наблюдение. Майор считал, что ничем не проявил себя, и потому проверялся формально и вяло, по привычке. Профессионалов при такой проверке засечь трудно.

На следующий день Верлинов получил из отдела внутренней безопасности рапорт, фотографию и биографическую справку, которая, несмотря на заведомую неполноту, никак не соответствовала заурядному лицу на снимке.

Верлинов был слишком опытен и предусмотрителен для того, чтобы отмахнуться от вывода службы безопасности и признать прогулку специалиста по ликвидациям у своего дома случайной.

Вывод гласил: «Разведывательный обход с целью подготовки покушения».

Генерал долго всматривался в фотографию и о чем-то напряженно думал.

Уголок пустыни Мохаве в Каракумах перестал существовать. Куски оплавленного металла зарыты глубоко в песок у подножия бархана, когда он продвинется вперед, захоронение станет практически недосягаемым.

Единственный свидетель – зеброхвостая ящерица не сможет ни о чем рассказать, разве что вызовет удивление, попавшись на глаза человеку, знающему фауну Каракумов.

Джек по обыкновению напился в стельку, сегодня ему составил компанию дублер Чена.

– Ты правда живой? – спрашивал Джек и с усилием грозил пальцем. – Я ведь тебя предупредил! Признайся: предупредил?

– Я живой, – отвечал дублер, икая и с омерзением прислушиваясь к происходящему в глубине организма. – Ты предупредил. Но о чем – не знаю!

Разговор получался очень содержательным.

Два грузовика-вездехода уже были загружены: ранним утром группа должна тронуться в путь.

Только палатка импровизированного оружейного склада осталась неразобранной: Васильев приказал погрузить вооружение перед самым отправлением, командир десятки «альфовцев» полностью поддержал такое решение.

Они смотрели на гору оружия и боеприпасов и думали об одном и том же.

– А зачем ты ракетный пояс тащил?

Командир десятки указал на сдвоенные стальные баллоны с раструбами сопел внизу и торчащими вперед подлокотниками с рычагами управления.

Капитан пожал плечами.

– Затем же, что и все остальное.

В лагере царило приподнятое настроение: работа закончена! И хотя сути ее большинство участников экспедиции не понимали, радости это не убавляло. Горели костры. Сайд купил в Мукры двух баранов, и все с нетерпением ждали, когда он сочтет, что мясо достаточно прожарилось.

Не дожидаясь шашлыка, начали выпивать. Державшиеся ранее особняком «альфовцы» перемешались с сотрудниками одиннадцатого отдела. На свет появилась гитара...

Земной шар повернулся на пол-оборота, перенеся пустыню Мохаве на дневную сторону, а Каракумы – под крупные звезды и большую луну, сейчас не бледную, а багровую, сулящую сильный ветер и неприятные события.

Оцепление вокруг лагеря поредело, на постах оставалось всего восемь человек, замаскированных не менее тщательно, чем днем, и снабженных приемниками охранно-сторожевой системы, датчики которой были закопаны в песок по периметру лагеря в полусотне метров впереди линии часовых.

Сзади горели костры, товарищи жарили мясо, пили водку, пели песни.

Над песком музыка и слова разносятся далеко, часовые слышали их, и «альфовцы» улыбались: верный знак того, что Валька Косторезов дошел до кондиции.

Старший десятки поморщился. Песню сочинил в девяносто первом лейтенант Шатров, и в самой «Альфе» к ней относились по-разному.

Из пустыни к лагерю подползали разведчики Пахадыра. Их было четверо: в светлом пустынном камуфляже, с раскрашенными лицами. В зубах зажаты ножи, в руках гранаты, автоматы закреплены на спине. До них уже тоже доносились гитарные переборы и хриплый баритон Вальки Косторезова.

– Понимаешь, – сказал старший десятки, закусывая куском дымящегося мяса полстакана водки. – Они стали Юрку Шатрова прессовать за очернительство и чуть ли не враждебную пропаганду – чушь собачья, но уж патриотом подразделения его никак не назовешь! Давай еще примем...

Капитан Косторезов пел про ту, первую осаду «Белого дома», и Васильев вспомнил рассказ Якимова.

– Его все равно уволили, – меланхолично пояснил командир десятки. – Нашли предлог – и привет!

Моджахеды подобрались так близко, что отчетливо различали слова, хотя их не понимали и в смысл не вникали. Главное, противник на месте, ничего не подозревает и веселится перед смертью.

Основные силы отставали на километр и ждали сигнала. У лазутчиков имелась для этого маленькая японская рация.

Фархад и Салахутдин почти одновременно наползли на скрытую в песке сигнальную проволоку. Мигание неоновой лампочки на сторожевых приемниках известило часовых, что периметр охраны нарушен существом весом более сорока килограммов. Тут же включилась вторая лампочка, показывающая, что существ минимум два.

В кармане у Васильева раздался зуммер, вынув плоскую пластмассовую коробочку, он тоже увидел мигающие неонки и показал напарнику. Из крохотного динамика донесся хрипловатый голос:

– Я останусь, а вы вернитесь за бархан, свяжитесь с отрядом и передайте командиру, что все в порядке. Пусть выдвигаются и окружают лагерь.

Салахутдин говорил на фарси, прошедшие Афган понимают основные диалекты, по крайней мере улавливают смысл сказанного. Датчики охранно-сторожевой системы передали на приемники быстрый шепот, и Васильев изменился в лице.

– Тревога! Разобрать оружие, занять оборону, только тихо! Этих взять! Три тени ползли обратно, Салахутдин же решил продвинуться вперед,

чтобы можно было видеть противника. Он полз прямо на прапорщика Огнева из одиннадцатого отдела, но обнаружил его существование только в тот момент, когда сильные руки вцепились в горло. Хорошо, костяная рукоять кинжала торчала изо рта: далеко тянуться не пришлось, и отсверкивающий в лунном свете клинок привычно метнулся за темной, с пьянящим запахом кровью неверного. Но напиться не сумел: пронзил пустоту и вылетел из вмиг онемевшей кости. Зато удалось освободиться от удушающего захвата, и Салахутдин с рычанием бросился на врага.

Два жилистых тела катались по песку, нанося друг другу удары, моджахед зажал в кулаке гранату и действовал ею как кастетом. Огнев уклонялся, подставляя предплечье, и жалел, что у него нет ножа, что сразу не выстрелил, что вообще оказался здесь, под чужими звездами, вдалеке от московской квартиры и теплой ласковой жены. А тренированное тело действовало независимо от сознания, выполняя все, что необходимо. Наконец рука моджахеда попала в захват, с хрустом лопнул локтевой сустав, прапорщик подмял его под себя, уткнул лицом в песок и осмотрелся. Густая азиатская ночь была непроглядной, сквозь шум поднявшегося ветра не доносилось ни одного постороннего звука.

Внизу резко щелкнуло. Свободной рукой Салахутдин подцепил гранату и зубами вытащил чеку. До взрыва оставалось четыре секунды. Огнев коротким ударом сломал напряженную шею и рывком набросил обмякшее тело на ребристую «лимонку». Сам прыгнул в сторону, дважды перекатился через бок и распластался, вжимаясь в песок. Приглушенно грохнул взрыв, сверкнуло, свистнули осколки. Пронесло! Огнев поднялся и машинально принялся отряхивать с одежды песок. Ноги заметно дрожали.

В отделении вспыхнули два подствольных прожектора, вырвавших из темноты убегающие фигуры.

– Стоять, мать вашу! Стоять!

Один из убегавших взмахнул рукой.

– Ах, сука!!

Ударили автоматы. Яркие лучи бесцельно метнулись, прочертив извилистые полосы по зыбкому склону бархана, сильно рванула граната.

Содержимое оружейной палатки разобрали мгновенно. Отряд охраны действовал четко и хладнокровно, хотя явственно ощущалось владевшее бойцами напряжение. Хорошо держались Богосов и его ассистенты, дублер Чена мгновенно протрезвел и попросил автомат, Джек обхватил голову руками и как заведенный повторял одну и ту же фразу:

– Я так и знал. Я так и знал. Я так и знал...

Растерянно метался самый молодой член экспедиции – повар Вова, автомат криво висел на его шее и колотил по груди.

– Четверо, все готовы, – доложил один из посланных на перехват бойцов. – Документов нет. Оружие и вот... Он протянул небольшую черную коробочку с короткой гибкой антенной.

Васильев включил рацию, но ничего не понял в доносившемся бормотании.

– Сайда ко мне!

Вокруг лагеря разворачивалось кольцо обороны, ощетинившееся в темноту двенадцатью стволами ручных и двумя – станковых пулеметов. Снайперы пристегивали к винтовкам инфракрасные прицелы. Косторезов тащил «шмель» и «выстрелы» к нему, занимали места автоматчики.

– Переводи! – Васильев поднес рацию к уху запыхавшегося Сайда. Тот вслушался.

– Салахутдин, ответь Пахадыру. Что за шум? Выходи на связь!

– На связь, так на связь! – сказал Васильев. – Передавай: – Вы совершили нападение на российскую военную часть. Немедленно прекратите боевые действия и... Он запнулся, не зная, чего требовать от неизвестного противника.

– И сдавайтесь! – закончил фразу Сайд.

Из динамика донеслась отборная русская брань, потом невидимый собеседник вновь перешел на фарси.

– Что он говорит?

– Что уничтожит всех, разрежет животы и снимет кожу, заживо сожжет в костре, съест сырыми, – помедлив, перевел Сайд.

– Ну-ка дай!

Взяв рацию, Васильев на универсальном, понятном всем языке пояснил, что он думает о Пахадыре и его ближайших родственниках и как относится к его планам.

Потом капитан связался с заставой.

– У нас тут бой, – отозвался Вороненков. – Помочь не можем. Запросил подкрепление, но когда будет – неизвестно. Удачи!

Замкомандира заставы отключился.

В это время из темноты донесся леденящий душу вой, которым среднеазиатские басмачи и афганские душманы парализовывали волю противника перед атакой. Они были совсем близко и сжимали кольцо.