Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела Шеперд Ричард
Можно оказаться сбитым с толку, когда кровоподтеки становятся более выраженными после смерти, либо через несколько дней, а то и недель появляются «новые» ушибы. Это не означает, что тело получило травму в морге – это лишь признак того, что красные клетки крови продолжили вытекать из поврежденных кровеносных сосудов, хотя теперь их уже выталкивало не артериальное давление – они делали это под действием силы притяжения.
У меня ушло немало времени, чтобы записать все внешние повреждения жертвы. Закончив, я поднял глаза, щурясь. Полицейские защурились мне в ответ. Нависла пауза, пока я вспоминал, что делать дальше.
НА ДАННЫЙ МОМЕНТ НЕ УТВЕРЖДЕНА НИ ОДНА СИСТЕМА, ЦЕЛЬЮ КОТОРОЙ БЫЛО БЫ ОПРЕДЕЛИТЬ ПО ЦВЕТУ КРОВОПОДТЕКА ВРЕМЯ, ПРОШЕДШЕЕ С МОМЕНТА ЕГО ОБРАЗОВАНИЯ.
Сейчас я не стал бы испытывать ни малейшего стыда, что на какое-то время задумался, однако тогда мне так хотелось создать впечатление полного контроля над ситуацией, что я стал делать вид, будто продолжаю что-то записывать, лишь бы выиграть немного времени. Хотелось бы мне, чтобы персонал выключил радио, однако я слишком стеснялся об этом попросить.
Крис де Бург распевал о женщине в красном.
Я попытался сосредоточиться. Ну конечно. Теперь мазки. С половых органов, ануса и полости рта, чтобы лаборанты могли поискать следы сексуального насилия.
«Не могли бы вы выключить это жужжание?» – сказал старший детектив.
Персонал был не особо доволен, однако, к моему облегчению, выполнил просьбу. Только теперь в помещении воцарилась жуткая тишина, а я тем временем брал у юноши образцы волос и состригал его ногти, чтобы на них потом можно было поискать следы кожи, волокон ткани либо любого другого застрявшего под ними материала, который мог бы связать жертву с убийцей или с каким-то местом. По завершении вскрытия я должен был взять образцы крови, мочи и различных тканей для гистологического анализа, а также все, что только могло пригодиться.
Все образцы были помечены моими инициалами с номером (РТШ/1). Я подписывал каждый образец, испытывая невероятную гордость. Вот уже 30 лет эти буквы обозначаютмою причастность к расследуемому делу, однако в тот день, когда я впервые их написал, эти буквы казались мне совершенно незнакомыми, словно новая школьная форма в начале учебного года.
Все собравшиеся – следователи и полицейские – ожидали, когда я начну внутреннее исследование. Мало кто знает, что в обязанности полицейских входит наблюдение за проведением вскрытия: их присутствие является важной частью протокола. Старший детектив, конечно, уже их навидался, однако один из младших полицейских был на вскрытии впервые. Еще во время внешнего осмотра ему было явно не по себе, а когда я взял в руки скальпель, он и вовсе побледнел.
– Всё в порядке, парень? – спросил старший.
Полицейский сухо кивнул.
Я пытался придумать, чтобы такого сказать, чтобы его подбодрить, однако ничего в голову не шло. Я был слишком занят тем, чтобы выглядеть так, словно я уже не раз проводил вскрытия по делу об убийстве в одиночку.
– Ох, да ты скоро привыкнешь, – беззаботно сказал я, стараясь скрыть собственное волнение.
Полицейский сглотнул. Я попытался выдавить из себя подбадривающую улыбку, однако так сильно переживал, что мои мышцы казались крайне неподатливыми. Моя улыбка, возможно, больше напоминала гримасу, потому что полицейский не только не улыбнулся в ответ, но и приобрел еще более встревоженный вид. Вскрыв тело, я почувствовал, что младший офицер не сводит с меня глаз. То, как он таращился на мое лицо, сбивало меня с толку, и пару раз, делая разрез, моя рука слегка дрогнула. Бросив на него взгляд, я увидел, что на его лице застыл неприкрытый ужас. Судя по всему, он зафиксировал свой взгляд на моем лице, лишь бы не смотреть, что делают мои руки.
Хотелось бы мне придумать, как его поддержать, однако я сам был так напряжен, что у меня попросту не оставалось сил ему помогать. Даже опытный старший детектив и следователь, за плечами у которых, судя по всему, было уже немало совместных дел, прекратили свои разговоры и в полной тишине наблюдали за моими действиями. Обычно персонал морга неизменно разбавляет атмосферу своими прибаутками, однако сегодня они были необычайно молчаливы. Почему никто ничего не говорил? Ну хоть слово? Все молчали. Мне даже захотелось, чтобы радио снова включили. Хотя волну уж точно следовало поменять.
Они смотрели, как я отслеживаю внутреннюю структуру ранений. Когда я осмотрел изнутри лицевые раны жертвы, полицейского внезапно затрясло, и он выбежал за дверь, прикрывая рукой рот.
– Ой-ой, – сказал старший детектив.
Следователь засмеялся. Затем снова воцарилась тишина.
Я препарировал труп жертвы, как делал это уже не раз, проверяя на наличие переломов ребра и другие кости. Крайне важно убедиться в отсутствии сопутствующих естественных причин смерти. Юноша, однако, оказался идеально здоровым. Не считая, конечно, того факта, что он был мертв.
Я был рад, что вскрытие подошло к концу, и стал задаваться вопросом, почему атмосфера так сильно отличалась от всех остальных судебных вскрытий, на которых мне доводилось присутствовать. Не то чтобы на них обычно кипело веселье, однако всегда были дружелюбные разговоры, ну или вообще хоть какой-то шум, которые сегодня отсутствовали напрочь. В чем могло быть дело?
Я ПРЕПАРИРОВАЛ ТРУП ЖЕРТВЫ, КАК ДЕЛАЛ ЭТО УЖЕ НЕ РАЗ, ПРОВЕРЯЯ НА НАЛИЧИЕ ПЕРЕЛОМОВ РЕБРА И ДРУГИЕ КОСТИ. КРАЙНЕ ВАЖНО УБЕДИТЬСЯ В ОТСУТСТВИИ СОПУТСТВУЮЩИХ ЕСТЕСТВЕННЫХ ПРИЧИН СМЕРТИ.
Вернувшись к себе в кабинет, я начал составлять отчет:
«Ножевое ранение 1 расположено в 6 см слева от середины спины… верхний край раны заострен: нижний край притуплен… длина раны 26 мм… раневой канал проходит между пятым и шестым ребром в левой половине грудной клетки… затем он входит в левую верхнюю долю задней стороны грудной клетки и продолжается вперед, слегка наклоняясь вниз и в сторону грудины. Раневой канал пересекает верхнюю долю левого легкого и рассекает левую легочную артерию… разрез составляет 40 см в длину и имеет неровные края… в левой половине грудной клетки находилось более 1 л частично свернувшейся крови… ушиба кожи вокруг раны обнаружено не было».
Получается, внутри тела рана была чуть ли не в два раза длиннее, чем снаружи. Я привел свои рассуждения.
Характер отверстия раны в области мышц спины говорит о том, что левая рука в момент нанесения ранения, должно быть, была поднята. Различный размер внутренней и наружной раны свидетельствует о движении в момент нахождения оружия в полости грудной клетки.
ТРАДИЦИОННЫЕ СЛЕДЫ БОРЬБЫ ПРИ НАПАДЕНИИ С НОЖОМ ОБНАРУЖИТЬ ЛЕГКО – У ЖЕРТВЫ ЗАЧАСТУЮ ОКАЗЫВАЮТСЯ ПОРЕЗАНЫ РУКИ И ПАЛЬЦЫ, ТАК КАК ОНА ХВАТАЛАСЬ ЗА ЛЕЗВИЕ, ОТЧАЯННО ПЫТАЯСЬ ЗАЩИТИТЬСЯ.
Это движение ножа могло оказаться важным. Оно определенно указывало на то, что удар произошел в движении, как это часто бывает с ножевыми ранениями. Либо жертва или нападавший двигались в момент его нанесения, либо они были неподвижны, и сам нож двигался внутри раны. Порой важность подобного движения всплывает лишь впоследствии, так что о нем непременно следует написать.
Я в подробностях описал два других ножевых ранения и отверстия ран: нож прошел лишь через мышцы спины. Затем я пронумеровал тупые раны в левой части лица.
На этом теле были рваные раны, ушибы и ссадины. Имелось три ножевых ранения. Однако не было никаких следов борьбы. Традиционные следы борьбы при нападении с ножом обнаружить легко – у жертвы зачастую оказываются порезаны руки и пальцы, так как она хваталась за лезвие, отчаянно пытаясь защититься. На теле этого юноши никаких следов борьбы не было, но на него напали сзади.
Теперь о моих выводах. Именно с этой части большинство начинает читать отчет, и она должна быть понятна любому обывателю – полицейским, родным и всем причастным.
К этому времени я уже знал порядок. Первым делом необходимо исключить любую вероятность смерти от естественных причин. Затем нужно назвать, что именно вызвало смерть и как быстро она могла наступить. После этого следует привести любые полезные соображения относительно возможного орудия убийства либо событий или действий, которые привели к смерти. Наконец нужно сделать медицинское заключение о причине смерти. Это официальная, имеющая юридическую силу часть отчета, которая – если ее примут – появится в свидетельстве о смерти.
Я написал:
«Смерть не была вызвана естественными причинами. Ножевое ранение 1… привело к кровоизлиянию. Смерть наступила в считаные минуты. Характер ран соответствует оружию с одним режущим краем шириной примерно 18–20 мм, отходящим от острия на 15–17 см. Длина оружия составляет не менее 15 см, и его конец, скорее всего, заострен.
Обе раны с правой стороны и раны с 1 по 5 на лице характерны для удара о плоскую поверхность. То, что они были получены при падении на дорогу, маловероятно, однако полностью исключить такую возможность нельзя. Судя по всему, эти ранения были получены за некоторое время до ранения 5 на левой стороне лица. Это ранение характерно для контакта с грубой поверхностью.
Причина смерти:
1а Потеря крови
1б Ножевое ранение в грудь».
Это преступление, какой бы трагедией оно ни стало для семьи жертвы, было совершенно рядовым для судебно-медицинского эксперта. Мой отчет не был ни самым длинным, ни самым подробным из когда-либо написанных мной. Тем не менее у меня на него ушла, думаю, добрая половина ночи.
Когда парня официально опознали, я смог называть его по имени, однако, если не считать этой определенности, я испытывал сомнения насчет каждого факта, а также относительно своих выводов. Не слишком ли я увлекся догадками? Насколько я был уверен, что эти травмы на лице не были вызваны падением на дорогу? Нужно ли было мне предложить какие-то объяснения столь сильным движениям ножа в грудной полости? Звучал ли я достаточно убедительно? Мне не хотелось выступать в суде на стороне обвинения, когда полиция посадит подозреваемого на скамью подсудимых, чтобы защита меня спрашивала: «Скажите нам, доктор Шеперд, сколько вскрытий людей, погибших от ножевых ранений, вам уже доводилось проводить прежде в одиночку? Что?! Ни одного?»
Хотя я только начал свою карьеру, я уже прекрасно понимал, что выступление в суде может оказаться настоящим минным полем. Одно дело написать отчет о вскрытии, сидя у себя в кабинете, и совершенно другое – представлять его в качестве свидетеля-эксперта в суде, отбиваясь от нападок адвоката обвиняемого. Мне доводилось слышать много связанных с судом историй от старших коллег, и я одновременно и ждал, и боялся своего первого появления за свидетельской трибуной в Королевском суде.
Вскоре полиция уже допрашивала подозреваемого в убийстве – это был мужчина за 30, которого жертва, как оказалось, раньше не знала. Юноша договорился о встрече с ним у гаражей, чтобы купить по дешевке автомобильное радио – скорее всего, краденое.
Полиция попросила меня проверить версию событий подозреваемого, и мы сошлись на том, что лучше всего это сделать непосредственно на месте преступления. Итак, пару дней спустя в сопровождении все того же старшего детектива, а также инспектора и сержанта уголовной полиции я вернулся в Кройдон.
Мы стояли у облезлых гаражей. С их ворот осыпалась краска.
– Обвиняемый утверждает, что кто-то другой ударил парня ножом, когда тот вышел из его гаража. «Что, должно быть, на него напали рядом с тем местом, где мы его нашли», – сказал старший.
– В гараже не было следов крови, так что, возможно, он говорит правду, – ответил я.
Они выглядели разочарованными. Еще не раз в моей карьере мне предстояло разочаровывать детективов.
– Что ж, мы думаем, что обвиняемый ударил его ножом прямо здесь. Но с другой стороны… рядом с гаражом нет никаких следов крови. Да и на дороге. Да и вообще где бы то ни было, кроме как под трупом.
Я почувствовал себя важным. Я почувствовал себя Симпсоном. Вместе с идущими за мной по пятам старшими офицерами полиции я измерил расстояние в шагах (получилась сотня шагов), а также засек, за какое время его мог бы преодолеть умирающий человек с проткнутым легким (53 секунды), не забыв замедлить шаг ближе к концу пути, чтобы учесть усилившуюся одышку и головокружение.
Я повернулся к детективам.
– Возможно, вы правы: он мог добраться до дороги, где его обнаружили, после того как его ударили ножом в гараже.
Они улыбнулись.
Я записал:
«Я считаю, что человек, получивший травму, схожую с ранением 1, может преодолеть это расстояние пешком, прежде чем потеряет сознание.
Отсутствие пятен крови на его пути может быть объяснено двумя факторами. Во-первых, внешнее кровотечение у стоящего человека после получения ранения 1 было бы незначительным, пока уровень крови в грудной полости не достиг бы места раны на коже. Во-вторых, на убитом была одежда, в частности толстая куртка, которая впитала бы значительное количество крови».
Мне не пришлось переживать по поводу своего первого выступления в суде. Судебные разбирательства были приостановлены, так как присяжных из-за юридической формальности пришлось распустить. К тому времени как дело дошло до суда, у меня за плечами было уже столько убийств, что адвокату защиты и в голову бы не могло прийти, что это дело было моим самым первым.
Я дал свои показания, и перекрестный допрос прошел довольно спокойно.
Мне все казалось четче некуда. Я видел доказательства против обвиняемого, и они были более чем убедительными. А три ножевых ранения, включая одну глубокую рану легкого сзади, позволили таблоидам использовать одну из их излюбленных фраз: «жестокое нападение». И уж точно ее использовало и обвинение с целью вызвать презрение у присяжных к подсудимому.
Стоит ли говорить, что я был потрясен, когда обвиняемый был оправдан? Видимо, присяжных не удалось убедить в том, что его вина неоспорима. Какое-то время я переживал, гадая, что именно пошло не так, а также не было ли моей вины в том, что я, будучи неопытным, составил недостаточно убедительный отчет. Или же я просто не угодил присяжным? Мне было этого никогда не узнать.
Пару лет спустя я читал в автобусе газету Evening Standard, как вдруг наткнулся на судебный отчет, в котором упоминалось, казалось бы, знакомое имя. Я прочитал о том, что худощавого и привлекательного молодого человека примерно 18 лет трижды ударил ножом неизвестный. Одно из ножевых ранений, которое пришлось на левое легкое, чуть было не стало для него смертельным. Лишь чудом жертве удалось выжить, и она опознала нападавшего: молодой человек помнил, как нападавший навис над ним, и предположил, что тот решил заняться с ним сексом.
Я вспомнил то самое свое первое дело. Тот же обвиняемый. То же преступление. Другая – но крайне похожая и невероятно везучая – жертва.
Я знал о том, что обвиняемого прежде судили по обвинениям в убийстве. Присяжные, конечно, были не в курсе этого, когда признали его виновным в покушении на убийство.
9
Моим вторым делом стала еще одна поножовщина. Однажды вечером около девяти меня вызвали к типичному лондонскому дому из красного кирпича с террасой, который выделялся на фоне всех остальных домов на улице лишь наличием полиции.
Обстановка внутри оказалась неожиданно нарядной. Балясины[3] перил в крови. Поднявшись наверх за кровавым следом, прямо за дверью спальни я увидел в луже крови обнаженное тело мужчины с седыми волосами, который лежал лицом вниз, ногами к двери.
Я распахнул дверь. Блеклые узорчатые обои затемняли комнату, а массивная, тяжелая деревянная мебель еще больше усиливала этот эффект. Несмотря на некоторый бардак, все было на своих местах. Будильник. Радиоприемник. Фотографии в рамках. Небольшой телевизор на комоде из красного дерева, повернутый в сторону кровати.
Это была комната работяги, ведущего размеренную жизнь. Однако этой размеренной жизни пришел конец, и сам работяга лежал на полу, залитый собственной кровью. Обойти его было непросто. Его спина была вся в брызгах и ручейках крови. Кровь была и на стенах. Кровать была наполовину застелена одеялом, однако это не помогало скрыть огромные пятна крови на постели. На полу у электрической розетки, чуть ли не плавая в крови, лежал длинный кухонный нож с деревянной ручкой.
КОГДА ИЗМЕРЯЕШЬ РЕКТАЛЬНУЮ ТЕМПЕРАТУРУ, ОСОБЕННО ЕСЛИ ДЛЯ ЭТОГО НУЖНО СНИМАТЬ ОДЕЖДУ, МОЖНО НЕ НА ШУТКУ УСЛОЖНИТЬ ПОСЛЕДУЮЩУЮ КРИМИНОЛОГИЧЕСКУЮ ЭКСПЕРТИЗУ.
С большой осторожностью я перевернул тело. В груди зияла ножевая рана. Я решил, что могут быть и другие, которых просто не видно из-за крови.
Затем я измерил его температуру. Это не составило труда, так как он уже был голым. Когда измеряешь ректальную температуру, особенно если для этого нужно снимать одежду, можно не на шутку усложнить последующую криминологическую экспертизу, так что я уже усвоил: зачастую гораздо лучше измерить температуру уже в морге. Сейчас же температура жертвы была 26,6 °C.
Наблюдавший за мной детектив спросил: «Так что, док, когда именно он умер?»
У меня оборвалось сердце. Особенно после слова «именно». Все непременно начинают с этого вопроса. Вопроса, который обнажает огромную пропасть между общественным восприятием судмедэкспертов и тем, как они работают на самом деле. Я виню во всем сериалы про полицию. В действительности же нам очень сложно с какой бы то ни было точностью определить, когда именно произошла смерть.
Детектив ждал моего ответа.
Я сказал: «Ну… Сложно сказать наверняка…»
Температура тела, может, и является для криминалистов лучшим индикатором предположительного времени наступления смерти, однако надежным его все равно сложно назвать. Основы физики говорят нам, что теплое тело остывает по мере отдачи тепла более прохладной окружающей атмосфере. Конечно, на деле не все так просто. Общее правило заключается в том, что тело становится холодным на ощупь в течение 8 часов после смерти. Но и это еще не все. На самом деле тело может оставаться теплым до 36 часов, и из-за остаточных обменных процессов температура может так и не опуститься до уровня окружающей температуры. Затем, когда начинается процесс разложения, температура даже начинает повышаться.
В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ НАМ ОЧЕНЬ СЛОЖНО С КАКОЙ БЫ ТО НИ БЫЛО ТОЧНОСТЬЮ ОПРЕДЕЛИТЬ, КОГДА ИМЕННО ПРОИЗОШЛА СМЕРТЬ.
Существует огромное число факторов, которые могут повлиять на скорость охлаждения тела после смерти: температура тела в момент наступления смерти, температура окружающей среды, погодные условия, центральное отопление, открытые окна, количество одежды на теле, толщина одеяла над ним, положение тела (как мы все инстинктивно чувствуем, свернувшись калачиком, можно сберечь гораздо больше тепла), мышечная масса (чем меньше мышечной ткани, тем быстрее происходит охлаждение), а также возраст усопшего (отношение площади поверхности тела к его массе у детей больше, чем у взрослых, и как результат они быстрее теряют тепло). Все эти маленькие факторы превращают определение времени смерти по температуре тела в довольно бесполезное занятие.
Даже компьютерная программа, способная учесть все бесчисленные переменные, все равно не смогла быть дать точного решения. Она могла бы выдать некоторый временной диапазон, однако этот диапазон составлял бы множество часов. И все равно никто не стал бы ожидать точности более 90 %.
Детектив с умным видом закивал. «Думаю, вы сможете установить время смерти по мышечному окоченению», – сказал он.
Что ж, на самом деле нет. Это очередное заблуждение. Мышечное окоченение – один из наиболее заметных процессов, происходящих с организмом после смерти, однако оно также зависит от множества факторов, и толку от него в определении времени смерти еще меньше, чем от температуры тела. Время его начала и скорость зависят от окружающей температуры. У тела, лежащего на улице в холодную погоду, мышечное окоченение может не начаться и неделю спустя, хотя окоченение может быстро развиться, как только тело окажется в тепле морга.
Есть и другие запутывающие факторы. Не занимался ли покойник незадолго до смерти спортом? Мышечное окоченение может быть ускорено наличием в мышцах молочной кислоты, вырабатываемой при физической нагрузке. Не было ли у него перед смертью жара? Опять-таки, он ускоряет мышечное окоченение. Не умер ли он от поражения электрическим током? Это также ускоряет процесс окоченения тела – возможно, за счет стимуляции мышечных клеток. Может, он умер перед камином? Тогда окоченение также наступит быстрее. В ванне с горячей водой? Тот же результат.
Причиной мышечного окоченения являются комплексные изменения, которые происходят, когда сердце перестает биться и мышечные клетки оказываются лишены кислорода, необходимого им для обменных процессов. Годами считалось, будто окоченение начинается с лица, как это может почувствовать любой, попытавшийся предпринять запоздалые попытки сделать искусственное дыхание. Теперь же известно, что окоченение развивается единообразно по всему телу, просто наиболее заметным оно становится сначала в самых маленьких мышцах – а они как раз и расположены главным образом в челюсти, вокруг глаз и на пальцах. Как правило, окоченение в этих местах можно почувствовать где-то через три часа после смерти. Затем оно будто бы распространяется по всему телу от головы до ног, хотя на самом деле происходит лишь постепенное затвердевание все более и более крупных мышц. Обычно мышцы твердеют быстрее, чем охлаждается тело, так что какое-то время окоченевший труп будет еще теплым. Да и длится оно не вечно: мышечное окоченение проходит уже через день-другой, и мышцы снова становятся мягкими.
ОБЩЕЕ ПРАВИЛО ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ТЕЛО СТАНОВИТСЯ ХОЛОДНЫМ НА ОЩУПЬ В ТЕЧЕНИЕ 8 ЧАСОВ ПОСЛЕ СМЕРТИ. НО НА САМОМ ДЕЛЕ ТЕЛО МОЖЕТ ОСТАВАТЬСЯ ТЕПЛЫМ ДО 36 ЧАСОВ И ИЗ-ЗА ОСТАТОЧНЫХ ОБМЕННЫХ ПРОЦЕССОВ.
В умеренном климате, как в Великобритании, мышечное окоченение может затронуть все мышцы тела – полное мышечное окоченение – в течение 12 часов. В жарких экваториальных странах окоченение может полностью наступить и затем исчезнуть всего за час. А у некоторых людей – маленьких детей, стариков или людей с истощенным организмом – мышечное окоченение будто бы и вовсе не наступает: так мало у них мышечной массы.
Сила его может потрясать: существуют известные фотографии, на которых окоченевший труп лежит между двумя креслами – голова на одном, ноги на другом – с прямой, как доска, спиной, и при этом без какой-либо дополнительной поддержки. Таким образом, проведение вскрытия окоченевшего тела связано с определенными проблемами – если, конечно, покойник не был так любезен погибнуть, лежа на спине с руками по швам.
У ТЕЛА, ЛЕЖАЩЕГО НА УЛИЦЕ В ХОЛОДНУЮ ПОГОДУ, МЫШЕЧНОЕ ОКОЧЕНЕНИЕ МОЖЕТ НЕ НАЧАТЬСЯ И НЕДЕЛЮ СПУСТЯ, ПРИ ЭТОМ ОКОЧЕНЕНИЕ МОЖЕТ БЫСТРО РАЗВИТЬСЯ, КАК ТОЛЬКО ТЕЛО ОКАЖЕТСЯ В ТЕПЛЕ МОРГА.
Проще всего дождаться, когда мышечное окоченение разрешится. К сожалению, такой возможности у судебно-медицинского эксперта, призванного помочь в расследовании убийства, нет – время работает против него.
Вскоре в тот вечер я покинул окровавленную комнату и оказался в морге. Покойный прибыл вскоре после меня. Его шея, челюсти, руки и колени уже окоченели, а умер он с отведенной за спину одной рукой и сложенной перед собой другой. Его правая нога была приподнята.
Чтобы провести вскрытие, мне нужно было положить его ровно на спину, так что я был вынужден выпрямить конечности. Для этого нужно приложить некоторую силу. Если рука согнута, мне нужно хорошенько надавить на сустав, чтобы разрушить химические связи между молекулами актина и миозина в клетках. Когда связь разрушена, руку можно положить плашмя на стол. Иногда же, если окоченение особенно сильное – например, если покойный был мускулистым юношей, чья работа была связана с подъемом тяжестей, – приходится звать на помощь работников морга. Чтобы преодолеть окоченение, необходимо с силой надавить на конкретный сустав, и он поддается не резко, как при переломе костей, а постепенно.
ОКОЧЕНЕНИЕ РАЗВИВАЕТСЯ ЕДИНООБРАЗНО ПО ВСЕМУ ТЕЛУ, НАИБОЛЕЕ ЗАМЕТНЫМ ОНО СТАНОВИТСЯ СНАЧАЛА В САМЫХ МАЛЕНЬКИХ МЫШЦАХ – ОНИ РАСПОЛОЖЕНЫ В ЧЕЛЮСТИ, ВОКРУГ ГЛАЗ И НА ПАЛЬЦАХ.
Этому же пациенту было 62 года, и справиться с мышечным окоченением не составило особого труда – достаточно было лишь энергично подвигать взад-вперед его руки – и мышцы обмякли.
Когда полицейские повторили свою просьбу, я использовал оба ненадежных параметра – температуру тела и мышечное окоченение, – чтобы получить примерный диапазон времени наступления смерти. Учитывая, конечно, наличие немалого количества других факторов. В данном случае я оценил, что с момента смерти прошло от четырех до шести часов.
– Отличная работа, док, – сказал старший детектив, только что вернувшийся в секционную после разговора по телефону. – Убивший его парень говорит, что это случилось где-то от половины пятого до пяти пополудни.
– Вы его уже взяли?
– Он сам сдался. Они состояли в гомосексуальной связи. Говорит, он вышел из себя.
Нехило он вышел из себя. На теле было восемь ножевых ран, одна из которых по-настоящему зияла снаружи – нож попал прямо в сердце.
Ножи оставляют такие четкие следы, а их рукоятки – кровоподтеки, что мне не составило труда прикинуть подробные размеры орудия убийства. Я впервые составил набросок ножа, основываясь на форме раны, и был изумлен, когда он в точности совпал по размерам с обнаруженным полицией на месте преступления кухонным ножом. Отныне Шеперд стал спецом по ножам.
Вдобавок (хотя сейчас, оглядываясь назад, мне это и кажется нелепым чрезмерным энтузиазмом) я решил, будто смогу в точности установить, что именно там произошло, основываясь на одних только ранах, а также пятнах крови в комнате. Именно так, в конце концов, и поступил бы профессор Симпсон.
Красноречивые брызги на стене давали понять, что первое и смертельное ранение было нанесено именно здесь. Удар был нанесен в верхнюю левую часть груди с последующим смещением ножа вправо. Классика. Это говорило о том, что убийца был правшой и они вместе с жертвой стояли, а также что он нанес удар, занеся нож над головой.
У МАЛЕНЬКИХ ДЕТЕЙ, СТАРИКОВ ИЛИ ЛЮДЕЙ С ИСТОЩЕННЫМ ОРГАНИЗМОМ МЫШЕЧНОЕ ОКОЧЕНЕНИЕ БУДТО БЫ И ВОВСЕ НЕ НАСТУПАЕТ, ТАК МАЛО У НИХ МЫШЕЧНОЙ МАССЫ.
После этого жертва упала на левую сторону кровати. Об этом говорило расположение пятен на простынях. А тоненькие брызги крови на потолке – ставшие результатом ее попадания туда с кончика ножа, когда нападающий занес его для нанесения новых ударов, – указывали на то, что убийца стоял над своей жертвой и нанес еще три удара.
Жертва скатилась с кровати и поползла к двери. Об этом свидетельствовал оставленный кровавый след. Последние четыре ранения были практически наверняка нанесены здесь, у двери, где жертва и умерла в луже крови. Вместе с тем убийца мог и не продолжать: самый первый удар был смертельным, и после попадания ножа в сердце жертве оставалось жить считаные минуты. То, что эти последние четыре раны были рядом друг с другом и как две капли воды походили одна на другую, говорило о том, что жертва к этому моменту уже была неподвижна – а может, и вовсе мертва. А что насчет размазанной крови на балясинах? Они определенно были оставлены запачкавшимся кровью любовником: к моменту, когда он добрался до двери, для жертвы уже все было кончено.
Убийца уже признался, однако я все равно был невероятно горд своими догадками, о которых решил непременно сообщить после вскрытия детективу.
– Ага, – сказал он без особого интереса.
– Смотрите, вот… – протянул я ему набросанную мной схему. Он ее брать не стал.
С еще большим пылом я предложил ему дать письменные показания с объяснением моей версии событий. Он сощурился и отвел взгляд.
– Да не, не стоит, док. Никто не станет его читать – парень раскололся.
Я был чрезвычайно разочарован. Так у меня впервые закралось подозрение, что полиции вовсе не нужно, чтобы я изображал Шерлока Холмса. Или даже Кейта Симпсона. Мой герой в первой половине XX века был незаменимым участником расследования преступления, и к следствию по делу об убийстве его привлекали на всех этапах: он обменивался теориями со старшими следователями, обсуждал улики с детективами на месте преступления. Мне тоже хотелось этим заниматься. Меня разрывало от желания дать полицейским понять, что именно, согласно моим навыкам и знаниям, произошло. Только вот расследования теперь проводятся совсем иначе. Место преступления теперь изучают столько разных специалистов, что полиция, получив от них отдельные факты, сопоставляет и интерпретирует их уже самостоятельно, делая собственные выводы. Конечно, такой подход может давать результат – при условии, что задействованные полицейские будут толковыми и опытными.
ДЛЯ СУДМЕДЭКСПЕРТА УДОБНЕЕ РАБОТАТЬ, КОГДА МЫШЕЧНОЕ ОКОЧЕНЕНИЕ У ТЕЛА РАЗРЕШИТСЯ. НО К СОЖАЛЕНИЮ, ЭТОГО ЖДАТЬ НЕЛЬЗЯ: ВРЕМЯ РАБОТАЕТ ПРОТИВ ЭКСПЕРТА И СЛЕДСТВИЯ.
Затем решение о том, выдвигать обвинения или нет, принимает юрист Королевской прокуратуры. Ладно. Если только юрист не столкнется с трудностями в виде запутанных медицинских фактов.
Мне кажется, что система была бы куда более эффективной, если бы мы все садились за один стол, чтобы обсудить особенно сложное и запутанное дело – полицейские и следователи, судмедэксперты и криминалисты, специалисты по разбрызгиванию крови, токсикологи, специалисты по баллистике – и попытаться разобраться в имеющихся фактах. К сожалению, теперь такого практически не бывает.
Я ВПЕРВЫЕ СОСТАВИЛ НАБРОСОК НОЖА, ОСНОВЫВАЯСЬ НА ФОРМЕ РАНЫ, И БЫЛ ИЗУМЛЕН, КОГДА ОН В ТОЧНОСТИ СОВПАЛ С ОБНАРУЖЕННЫМ ПОЛИЦИЕЙ НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ КУХОННЫМ НОЖОМ.
10
Постепенно места преступлений и вскрытия стали моей рабочей рутиной. Сначала меня назначали на самые простые дела. Они все были разные, однако в них неизменно все было однозначно. Сплошная банальность. Только на самом деле в месте преступления нет ничего банального – просто мы все так стараемся их воспринимать. Неподвижное тело, порой чудовищно изуродованное, лежит в окружении суетящихся серьезных профессионалов, которые всячески с ним взаимодействуют, одновременно с этим каким-то образом оставаясь отстраненными от всего ужаса произошедшего.
И лишь где-то в стороне, на безопасном расстоянии, находятся горе и потрясение скорбящих родных. Судмедэксперты знают, что даже самые рядовые случаи становятся для кого-то тяжелейшим ударом. На этом этапе своей карьеры я все еще был решительно настроен по возможности держаться от этого удара подальше. Вместе с тем я понимал, что рано или поздно взаимодействия с живыми будет уже не избежать.
Дома у меня были подрастающие дети и вся в хлопотах жена. Я принимал активное участие в воспитании детей, что, пожалуй, было необычно для тогдашних мужчин. Однако таким был и мой отец, и выделять время на детей стало для меня большим приоритетом, чем для многих других мужчин моего поколения.
Тем не менее мне пришлось учиться тому, чтобы, придя домой, оставлять морг позади. Мне нужно было забыть обстановку морга, его запахи, забыть про только что осмотренную мной жертву убийства, а также стянуть с себя маску клинической отчужденности при входе в повседневный мир дневного света и детей. Разумеется, это давалось непросто. Моя маска была плотно натянута. Так что, пожалуй, снять ее до конца мне удавалось не всегда. И моя жена уж точно была этим недовольна. Джен понимала, почему мне нужно вести себя отстраненно, но вместе с тем говорила, что я уж слишком часто вел себя по-научному отстраненно в жизни. У нас дома. В наших с ней отношениях, которые теперь стали натянутыми.
Несколькими годами ранее Джен, которой всегда нравилось быть медсестрой и патронажной сестрой, застенчиво сообщила мне, что втайне ей всегда хотелось стать врачом. В школе ей не удалось многого добиться, так как у ее отца были крайне консервативные, самые что ни на есть колониальные взгляды относительно того, какие профессии подходят женщинам, а также о необходимом для них образовании. Кроме того, у нее была легкая форма дислексии, что еще больше отразилось на ее раннем образовании.
У меня не было никаких сомнений по поводу ее способностей или интеллекта, и когда она сказала мне о своих амбициях, я пообещал поддерживать ее все те долгие годы, что ждали впереди. Теперь же я с гордостью смотрел за тем, как она получает заочное образование, чтобы поступить в мою альма-матер, Университетский колледж Лондона. Она была уже на пути к тому, чтобы получить диплом врача.
Конечно, это значительно усложнило нашу жизнь: не хватало времени, не хватало денег. Я получал весьма прилично, однако нянечки обходились дорого, да и Джен пока что сама не зарабатывала. Очень часто моя работа пересекалась с ее учебой, и тогда кому-то из нас приходилось уступать. Наша жизнь была неспокойной и сложной, и наши отношения прогибались под всей этой нагрузкой.
Криминалистический анализ нашего брака выявил бы скопления мимолетных бесед: пока один из нас спешил домой, другой спешил по делам, и наше общение зачастую ограничивалось непродолжительными встречами, свиданиями, родительскими собраниями, спортивными состязаниями в школе, совместной дорогой.
МНЕ ПРИШЛОСЬ УЧИТЬСЯ ТОМУ, ЧТОБЫ, ПРИДЯ ДОМОЙ, ОСТАВЛЯТЬ МОРГ ПОЗАДИ, СТЯНУТЬ МАСКУ КЛИНИЧЕСКОЙ ОТЧУЖДЕННОСТИ ПРИ ВХОДЕ В ПОВСЕДНЕВНЫЙ МИР ДНЕВНОГО СВЕТА И ДЕТЕЙ.
Прекрасное воскресное летнее утро. Дети, все еще маленькие, вылетают в сад, словно стрелы, как только я открываю заднюю дверь. Я, румяный судмедэксперт, всегда готовый устремиться на место преступления и получающий дозу адреналина каждый раз, когда звонит телефон в дни моего дежурства. Джен, уже почти врач, все время за книгами. Я как раз собирался приготовить завтрак.
С улицы закричали дети: «О нет!» Звонит телефон. В столь ранний час утром это может означать только одно. Я стал размышлять над возможными вариантами. Возможно, так как это было воскресенье, кто-то попросту умер в результате ночной пьяной драки. Я так и почувствовал, как Джен вздыхает наверху. Представил, как она сидит, упершись локтями в стол, обхватив голову руками.
Мне и права было неудобно. Она с рассвета села за свои книги, и я пообещал ей весь день присматривать за детьми. Если не зазвонит телефон. Но он зазвонил, и теперь Джен была вынуждена принять на себя удар из-за пьяной потасовки.
Голос сообщил мне, что жертва – белый европеец. Что ж, тогда уж наверняка кто-то вчера не поладил в пабе. Смущало только одно. Звонивший представился мне главным детективом-инспектором. Который сообщил, что будет ждать меня в морге со старшим детективом. Самые шишки. В выходные. С этим делом явно все было не так-то просто.
– Какой морг? – спросила Джен, вставая из-за стола. – Вестминстер?
– Суиндон.
Она не поверила своим ушам.
– Суиндон? В Уилтшире?
Я кивнул. Она вздохнула:
– Ну тогда до вечера.
Когда я приехал в Суиндон, оба старших детектива уже ждали меня вместе с полицейским и следователем. Работник морга протянул мне чашку чая, и старший детектив начал.
– Юноша был за рулем. Содержание алкоголя в крови выше допустимой нормы. На повороте проселочной дороги не справился с управлением. Его девушка была на переднем сиденье, и по сути… эм-м, у тебя есть ее показания, Джон?
Детектив-инспектор кивнул и открыл папку. Он пролистал несколько страниц печатного текста.
– Итак… парень проработал всю ночь в пятницу, скорее всего, был на ногах всю субботу, немного выпил, так что он уставший и пьяный, а на часах тем временем шесть вечера. Освещение хорошее, но дорога немного влажная. Он забрал свою девушку, чтобы отвезти к себе домой и провести ночь вместе. Они заходят в вираж, и навстречу им несется фургон, и тогда она говорит…
Он перемещает пальцы на нужные строки внизу страницы.
«Я закричала: „Господи, Майкл, осторожно!” – и он сразу же дернул машину влево. Та часть машины, в которой сидел Майкл, врезалась в фургон со стороны водителя. В момент удара я закрыла глаза. Когда я их открыла, обе машины были неподвижны, хотя внутри салона все еще летали осколки стекла. Я посмотрела на Майкла – его голова была запрокинута назад, глаза закрыты.
Я подумала, что он потерял сознание. Я потрясла его, и он уселся прямо, как стрела, словно я его только что разбудила. Я видела, что другой водитель выбрался из машины. А потом появился этот человек. Не знаю, откуда он взялся. На нем были шорты без футболки, и он был сильно загорелым. Он был похож на рабочего».
Старший детектив добавил: «Он и правда работал в своем саду неподалеку, и услышал аварию».
Его коллега кивнул и продолжил читать.
«Мужчина поинтересовался, все ли у нас в порядке. Майкл выбрался через окно и стал обходить машину спереди. Потом принялся доставать осколки и пинать их ногой, он выглядел очень злым и расстроенным. Мне тоже было не по себе. У меня была истерика. Майкл все продолжал пинаться и выплескивать свою ярость.
Я достала сигарету и подкурила ее, другую протянула Майклу. Тогда мужчина с голым торсом сказал: „Не поджигай сигарету, в машине разлился бензин”.
Майкл сказал ему, чтобы тот не лез не в свое дело, и мужчина с голым торсом что-то ответил Майклу, я не слышала, что именно, но тот окончательно вышел из себя, и завязалась драка».
Детектив перестал читать и посмотрел на меня. Они оба смотрели на меня, словно ожидая каких-то комментариев.
Я спросил: «Так что же случилось в ходе драки?»
«Майкл попытался ударить мужчину с голым торсом, но промахнулся. Мужчина ударил его в ответ, вот и все».
Не может быть, чтобы на этом было все. Почему они не хотят рассказать мне больше? Я спросил: «Ну а что говорит девушка?»
Детектив зачитал: «Мужчина с голым торсом сжал свой правый кулак и ударил Майкла прямо в лицо, то ли в нос, то ли в рот. К этому времени рядом остановилась еще одна машина. Из нее вышел мужчина с проседью, он схватил Майкла сзади и скрутил ему руки, чтобы сдержать, и тут Майкл стал фиолетово-красным и отключился. Мужчина как бы отпустил его, и он упал на землю».
Детектив снова сделал паузу. Но я знал, что и это не все.
«Еще что-нибудь?» – сказал я, чтобы тот продолжал читать.
«К этому времени начался сильный дождь. Мужчина с голым торсом принялся достаточно сильно трясти Майкла, пытаясь привести его в чувства. Он говорил: „Ну, давай же, вставай!” – но Майкл не двигался, и я видела, что ему совсем плохо – вид у него был ужасный. Фиолетово-красный оттенок пропал. Им не удалось привести его в сознание. Остановился пожилой мужчина на „Сьерре” и накрыл его курткой, чтобы он не замерз до приезда „скорой”. Когда моя „скорая” уехала, „скорая” Майкла все еще была там».
Старший детектив закончил рассказ: «Так и не пришел в сознание. Из Суиндона его направили в Оксфорд на компьютерную томографию, после чего привезли обратно в Суиндон. Где он и скончался сегодня утром».
Он протянул мне медицинские записи из Оксфорда. Я глянул на них и кивнул.
«Итак, вы хотите знать, имеете ли вы дело с дорожным происшествием или с убийством?»
На слове «убийство» они аж вздрогнули. Я снова задумался о том, с какой стати собралось все начальство. Погибший был знаменит? С большими связями?
Старший сказал: «Девушка подняла шумиху, говорит, что парень с голым торсом убил Майкла, и теперь его семья тоже начала поднимать шумиху».
Я встал. «Что ж, давайте тогда на него глянем».
«Хорошо, – сказал старший полицейский, и мы зашли в секционную, где нас уже ждало тело парня. – Это Майкл Росс».
Его имя мне ни о чем не говорило, и я частично ожидал, что узнаю лицо. На нем были порезы и кровоподтеки, однако я все равно мог разглядеть за ними красивого молодого человека с густыми вьющимися темными волосами вокруг лба, который выглядел как рок-звезда. Знакомым, однако, его лицо не было.
«Сколько ему?»
«Двадцать четыре».
Я начал делать записи, а когда поднял голову, то увидел, что прибыл фотограф. Он стоял в ожидании указаний от меня.
«Сфотографируйте все тело спереди. Затем несколько крупных планов лица и шеи, затем нужно снять кровоподтеки на коленях, будьте так добры. Ах да, и еще эта драка, в которую он ввязался…»
«Предполагаемая драка», – поспешил меня поправить старший детектив.
«…сфотографируйте, пожалуйста, руки, чтобы запечатлеть его костяшки».
Я нацарапал:
«Свежие поверхностные ссадины, в основном вертикальные на лбу, спинке носа и слева на подбородке. Полученный недавно кровоподтек (82 см) в нижней части шеи справа, по диагонали».
Я отметил раны Майкла на схематическом изображении человеческого тела, после чего присмотрелся к его зубам.
«Никаких признаков удара в область челюсти», – сказал я. Казалось, комната немного пришла в движение, однако, когда я поднял голову, все стояли неподвижно.
Я НАСТОЛЬКО БЫЛ ВОСХИЩЕН УСТРОЙСТВОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ТЕЛА И СВОИМИ НАХОДКАМИ, ЧТО НИ РАЗУ НЕ ИСПЫТЫВАЛ ОТВРАЩЕНИЯ К ТРУПУ И ВСКРЫТИЮ.
На теле также был ряд старых кровоподтеков и рубцов, которые я записал, а также описал татуировки Майкла. На спине никаких следов обнаружено не было. Сфотографировав ее, мы перевернули его обратно, чтобы начать вскрытие. Детективы наблюдали с каменными лицами. К этому моменту обычно у кого-то зеленеет лицо. Удивительно, но на этот раз этим человеком оказался старший детектив.
«Нужно снова к этому привыкать; я уже много лет не был на вскрытии, – сказал он в свое оправдание. – Меня только что перевели обратно из отдела по борьбе с мошенничеством».
С тех пор как молодого полицейского вырвало на моем первом самостоятельном вскрытии, я немало размышлял об отвращении, связанном со вскрытием трупа. Рвотный рефлекс может сработать у любого, кому по работе приходится присутствовать на вскрытии.
Я задумался, почему сам никогда, ни единого раза не испытывал подобного отвращения. Ответ: настолько я был восхищен устройством человеческого тела в целом и своими находками в частности. Я решил, что если смогу поделиться своим восхищением с остальными, то, возможно, помогу им справиться с их ужасом. Моя теория заключалась в том, что если я смогу вовлечь их в процесс, буду объяснять свои действия, то они перестанут чувствовать себя беспомощными потрясенными наблюдателями.
Напряженная тишина, в которой я проводил свое первое вскрытие, и то, что того полицейского затошнило, не могло быть случайным совпадением. Поэтому я решил, что, как только в следующий раз кому-то станет совсем не по себе, я приведу свой план в действие и не стану молчать. Вежливо, но при этом застенчиво пробормотать: «Эм-м, вы в порядке?» – старшему детективу с позеленевшим лицом будет явно недостаточно.
РЕЗАТЬ МЕРТВУЮ КОЖУ ВСЕ РАВНО ЧТО РАЗДЕЛЫВАТЬ КУРИЦУ: СУСТАВЫ ПОДДАЮТСЯ ЛЕГКО, ЕСЛИ ВЗЯТЬ ОСТРЫЙ НОЖ.
Я заговорил с ободряющей, как надеялся, интонацией: «Как некоторые из вас знают, мне предстоит проверить органы внутри тела – не только на травмы от аварии, не только на повреждения от последовавшей перепалки, но также убедиться, не было ли каких-то других, менее очевидных факторов, способствовавших его смерти, – например какой-то болезни. Так что я внимательно осмотрю все его внутренние органы».
Старший детектив кивнул. Медленно. В комнате царила тишина.
«Можете включить музыку? – спросил я у работника морга. – Что-нибудь из классики было бы к месту».
Они включили радиостанцию Radio 1. Я бросил взгляд на старшего детектива. Может быть, пустая фоновая болтовня успокоит его нервы. Громкость, впрочем, я попросил убавить.
Резать мертвую кожу все равно что разделывать курицу: суставы поддаются легко, если взять острый нож. Если трудности и возникают, то дело не в силе нажима, а в естественной эластичности кожи, а у молодого и здорового Майкла эта эластичность была. Разрезая лежащую под кожей жировую ткань – а она есть в той или иной мере у всех, даже у таких худощавых людей, как Майкл, – я мельком глянул вверх. Дела у старшего детектива были плохи. Радио не помогало. Пришло время снова начать говорить, чтобы проверить мою теорию, что информация – любая информация – действует успокаивающе.
«ДА НИЧЕГО, ОН УЖЕ НИЧЕГО НЕ ЧУВСТВУЕТ, – ПОДБАДРИВАЮЩЕ СКАЗАЛ ОН СТАРШЕМУ ДЕТЕКТИВУ. – ЧЕРТОВСКИ ХОРОШЕЕ ОБЕЗБОЛИВАЮЩЕЕ – СМЕРТЬ».
«Я уже почти добрался до грудной полости. С этого момента можно забыть, что мы вообще препарируем человека, но это ни в коем случае не будет ущемлением достоинства Майкла. Вы все резали мясо, так тут все те же цвета и текстуры. Вскоре вы увидите, что печень ничем не отличается от той печени, что вы покупаете в мясной лавке. Та же история с почками. И вот эта мышца, которую я режу сейчас, что ж, она всегда напоминала мне сочный стейк».
«Кому-нибудь картошечки?» – игриво сказал детектив-инспектор.
Никто не ответил, но старший детектив снова постарался кивнуть. Словно мы вели культурную беседу. Только вот он не смотрел мне в глаза, когда я с ним разговаривал: его взгляд был прикован к Майклу Россу.
Я продолжил свою работу. Старший полицейский, казалось, не обращал внимания на дискомфорт своего начальника, однако следователю это явно доставляло удовольствие.
«Да ничего, он уже ничего не чувствует, – подбадривающе сказал он старшему детективу. – Чертовски хорошее обезболивающее – смерть».
Я снова глянул на детектива. Хм. Продолжай говорить.
«Разумеется, мне нужно будет внимательно изучить мозг и шею Майкла. Судя по медицинским записям, именно там я должен найти следы повреждений, вызванных аварией и дракой. В смысле предполагаемой дракой. Но по этим записям я могу только ориентироваться – нельзя ограничиваться только ими. Я все равно должен тщательно изучить каждый орган на случай, если врачи что-то упустили».
Судя по виду всех присутствовавших, даже следователя, перспектива осмотра мозга Майкла никому не показалась привлекательной. Я решил даже не пытаться говорить им, как увлекательно это будет.
Майкл был достаточно здоровым юношей, однако, несмотря на свой молодой возраст, сильное пьянство уже начало на нем сказываться. Его сердце было слегка увеличенным, а в печени начали образовываться жировые прослойки – два возможных признака злоупотребления спиртным. Я был уверен, что самое интересное обнаружу в его мозге, и, как и ожидалось, когда я его приподнял, оказалось, что он заполнен кровью. Хлопнула дверь. Мне не нужно было поднимать голову, чтобы понять, кто именно вышел.
Я попросил фотографа сфотографировать мозг целиком – чтобы провести гистологический анализ, мне нужно будет его разрезать. Наверное, я попрошу взглянуть на снимки своего коллегу, специализирующегося на патологиях мозга. Мне также нужно было максимально подробно осмотреть шею Майкла – в морге этого было не сделать. Так что я подготовил фиксатор для транспортировки. Оставшиеся полицейские отшатнулись от резкого запаха формалина, когда я перевернул тело и принялся аккуратно отделять ткани шеи вместе с сопутствующими артериями. Я поместил их в специальный контейнер, стараясь не повредить позвонки.
«Хорошо, что я на машине, – положу это в багажник», – сказал я, отдав контейнер работнику морга, чтобы тот его опечатал.
«Вы же не стали бы перевозить это в поезде?!» – воскликнул старший полицейский.
«Иногда приходится, – признался я. – Выглядит странновато, но я просто надеюсь, что пассажиры решат, будто я еду на рыбалку. Конечно, никому и в голову бы не пришло, что у меня там. Если, конечно, не учуют запах».
«Ладненько, – сказал веселый работник морга. – Всем по чаю».
Я пошел в раздевалку, чтобы умыться и переодеться. Полицейские заняли пустующую комнату для родных – когда я зашел, они сидели кружком и пили чай. Это была тихая комнатка в тусклых тонах. Вдоль одной из стен стоял большой аквариум, в котором шумно плавали две рыбки. Понятия не имею, почему в комнатах для родных в морге всегда стоят аквариумы.
Лицо старшего детектива было мертвенно-бледным. Он не столько сидел на своем стуле, сколько на него опирался, и уж точно не был настроен на разговоры, вместо этого бросая взгляды на детектива-инспектора.
Детектив-инспектор спросил: «Итак, что вы думаете, док?»
Читать бесплатно другие книги:
