Видоизмененный углерод: Сломленные ангелы Морган Ричард

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

НЕОБЪЯСНИМОЕ ЯВЛЕНИЕ

Любого, кто строит спутники, которые мы не можем сбить, следует воспринимать серьезно, а если он вернется за своей техникой, лучше относиться к нему с осторожностью. Это не религия, а здравый смысл.

Куэллкрист Фальконер.Метафизика для революционеров

Не люблю дальний космос. От него едет крыша.

Дело не в опасности. В космосе можно позволить себе больше ошибок, чем на дне океана или в ядовитой атмосфере – такой, например, как атмосфера Глиммера V. В вакууме ошибка может обойтись вам не так дорого, и я несколько раз испытал это на себе. Глупость, рассеянность и паника повлекут за собой вашу смерть не с такой неумолимой неизбежностью, как в более суровой среде. Проблема в другом.

Орбитальные станции висят над Харланом на пятисоткилометровой высоте и без промедления сбивают любой летательный аппарат крупнее шестиместного вертолета. Случались редкие исключения, но пока еще никто не смог установить их причину. Как следствие, харланцы нечасто поднимаются в небо, и боязнь высоты – явление столь же распространенное, как беременность. В восемнадцать лет, когда я, тогда еще солдат морской пехоты Протектората, впервые облачился в вакуумный костюм, мой мозг совершенно оцепенел, и, глядя вниз, в бесконечную пустоту, я слышал лишь собственное тихое поскуливание. Путь вниз казался очень долгим.

Подготовка посланников помогает справиться с большинством страхов, но ты прекрасно знаешь, что именно пугает тебя, так как чувствуешь, когда подготовка вступает в силу. Я чувствовал это каждый раз. На высокой орбите над Лойко во время бунта пилотов; десантируясь вместе с вакуум-коммандос Рэндалла в районе внешней луны Адорасьона, и еще однажды в глубинах межзвездного пространства, играя в смертельные салочки с членами «Риэлтерской команды» вокруг корпуса захваченной колониальной баржи «Мивцемди», в бесконечном падении вдоль траектории ее движения, на расстоянии нескольких световых лет до ближайшего солнца. Перестрелка у «Мивцемди» была худшим из этих воспоминаний. Я до сих пор вижу ее в кошмарах.

«Нагини» проскользнула в проем, образованный порталом в трехмерном пространстве, и повисла посреди пустоты. Я выдохнул вместе со всеми остальными, синхронно затаившими дыхание, когда штурмовик начал вхождение, встал и направился к пилотской кабине, слегка подлетая на ходу из-за коррекции гравиполя. Звездная равнина уже была видна на экране, но я хотел рассмотреть ее хорошенько через укрепленные прозрачные носовые панели. Нет лучшего средства против страха, чем взглянуть врагу в лицо, прочувствовать бездну, разверзающуюся у самого твоего носа. Осознать, где ты находишься, всеми животными корнями своего естества.

Открывать двери между отсеками идет вразрез с правилами поведения в дальнем космосе, но никто не стал меня останавливать, хоть все и видели, куда я иду. Амели Вонгсават удивленно взглянула на меня, когда я вошел, но и она промолчала. Но, с другой стороны, она была первым пилотом в истории человечества, осуществлявшим мгновенную переброску с высоты шесть метров над поверхностью планеты в глубь открытого космоса, так что, подозреваю, ее мысли могло занимать кое-что другое.

Я устремил взгляд через ее левое плечо. Потом опустил глаза и почувствовал, как мои пальцы вцепились в спинку кресла.

Страх получил подтверждение.

Знакомый сдвиг в голове, словно в ослепительно ярком свете захлопнулись герметические двери, отсекая доступ к определенным участкам мозга. Подготовка.

Дыхание выровнялось.

– Если собираешься здесь оставаться, советую присесть, – сказала Вонгсават, не отрываясь от монитора гравитации, поднявшего тревожный писк из-за внезапного исчезновения планеты под нами.

Я проковылял к месту второго пилота, сел и начал нашаривать ремни.

– Что-нибудь видишь? – поинтересовался я, тщательно имитируя спокойствие.

– Звезды, – ответила она коротко.

Я помолчал, привыкая к открывавшемуся передо мной виду, чувствуя, как саднят напряженные мышцы в углах глаз в инстинктивном желании хотя бы на периферии зрения найти проблеск света в океане этой беспроглядной тьмы.

– Ну что, насколько мы далеко?

Пальцы Вонгсават забегали по астронавигационной панели.

– Если эта штука не врет, – она тихо присвистнула, – семьсот восемьдесят с лишним миллионов километров. Можешь себе представить?

Это означало, что мы находимся на самом краю орбиты Банхарна, одинокого, ничем не примечательного газового гиганта, несущего караул возле внешних пределов системы Санкции. Еще на триста миллионов километров дальше по эклиптике обреталось замкнутое в кольцо море мелкого камня, слишком рассеянное, чтобы его можно было назвать поясом, но по какой-то причине так и не образовавшее небесное тело. В паре сотен миллионов километров по другую сторону от этого располагалась Санкция IV. Где мы находились примерно сорок секунд назад.

Внушительно.

Конечно, межзвездный пробой может еще быстрее доставить на такое большое расстояние, что кончится бумага записывать нули. Но для него человека надо сначала оцифровать, а потом загрузить в новую оболочку по другую сторону, а это время и технологии. Целый процесс.

В нашем же случае никакого процесса не было или, по крайней мере, не было ничего, что, с человеческой точки зрения, на него бы походило. Мы просто пересекли порог. При наличии желания и вакуумного костюма я буквально мог бы через этот порог перешагнуть.

Описанное Сутьяди чувство чужеродности снова пощекотало шею мурашками. Подготовка очнулась и подавила его. Восхищение напополам со страхом.

– Мы остановились, – пробормотала Вонгсават скорее себе, чем мне. – Что-то погасило наше ускорение. Какое-то… господи… боже.

Ее голос, и без того негромкий, на последних словах окончательно перешел в шепот и замедлился под стать «Нагини». Я оторвал взгляд от цифр, которые Вонгсават только что увеличила на дисплее, и первой моей мыслью, в силу привычки думать в планетарном контексте, было то, что мы влетели в какую-то тень. Когда я вспомнил, что здесь нет никаких гор, да и солнечного света, который можно было бы затмить, тоже не больно-то много, меня настиг тот же самый ледяной шок, который, похоже, испытывала Вонгсават.

Звезды над нашими головами исчезали.

Они тихо растворялись, их стремительно поглощала безразмерная раскинувшаяся громада, зависшая, казалось, всего в нескольких метрах от верхних смотровых иллюминаторов.

– Это он, – произнес я, и по спине пробежал холодок, точно мои слова послужили завершением какого-то ритуала вызова.

– Он находится в… – Вонгсават покачала головой. – …примерно в пяти километрах. А это означает…

– …что его ширина – двадцать семь километров, – прочитал я данные с экрана. – А длина – пятьдесят три. Внешние части конструкции выступают на…

Я сдался:

– Большой. Очень большой.

– Правда же? – послышался за спиной голос Вардани. – Видите вон там зубчатый край? Каждое углубление в километр глубиной.

– Может быть, мне со зрителей начать деньги брать? – сердито отреагировала на ее появление Вонгсават. – Госпожа Вардани, будьте любезны вернуться и занять свое место.

– Прошу прощения, – пробормотала археолог. – Я просто…

Завыли сирены. Их размеренные завывания сотрясли воздух кабины.

– Боевая тревога! – крикнула Вонгсават и рывком подняла «Нагини» на попа.

В гравитационном колодце от этого маневра всем пришлось бы несладко, но единственное поле тяготения сейчас создавал сам корабль, и потому ощущение напоминало разве что спецэффект эксперии, фокус с голосмещением из арсенала иллюзиониста с Ангельской верфи.

Обломки после боя в вакууме.

В правом иллюминаторе я увидел падающую на нас ракету, кувыркающуюся в пустоте.

Услышал обнадеживающе-бодрые автоматические голоса боевых систем, докладывающих о готовности.

Крики из отсека за спиной.

Мои мышцы напряглись. Резко вмешалась подготовка, расслабив тело, приготовив его к столкновению…

Минуточку.

– Не может быть, – неожиданно воскликнула Вонгсават.

В космосе невозможно увидеть ракету. Даже те, что сделаны нами, движутся слишком быстро для человеческого глаза.

«Угрозы ракетного удара нет, – произнес боевой компьютер слегка разочарованным голосом. – Угрозы ракетного удара нет».

– Оно еле движется, – Вонгсават, качая головой, ткнула пальцем в другой экран. – Скорость вращения… Э, ребята, да оно просто дрейфует.

– Но это все-таки автоматика, – я показал на небольшой красный всплеск на спектроскане. – Возможно, электроника. Это не камень. Не просто камень, по крайней мере.

– Тем не менее активности нет. Оно абсолютно инертно. Дай-ка я запущу…

– Лучше смени курс и сдай назад, – я произвел быстрый расчет в уме, – метров на сто. Тогда оно буквально окажется у нас на ветровом стекле. Включи внешнее освещение.

Вонгсават смерила меня взглядом, в котором сложным образом соединились презрение и ужас. Такие рекомендации едва ли доведется услышать во время летных инструктажей. Кроме того, в ее крови, как и в моей, наверняка еще бушевал адреналин. Это портит характер.

– Выполняю смену курса, – произнесла она наконец.

За иллюминаторами вспыхнул свет.

В некотором отношении идея была не супер. Укрепленный прозрачный композит иллюминаторов должен был соответствовать спецификациям боевых действий в вакууме, из чего следовало, что от него отразятся любые микрометеориты – кроме разве что самых бойких, – оставив максимум царапину. Уж разумеется, столкновение с дрейфующим объектом им ничем не грозит. Но оно в определенном смысле все же нанесло удар.

За моей спиной пронзительно вскрикнула Таня Вардани. Короткий, тут же оборвавшийся звук.

Хотя объект обгорел и пострадал от низкой температуры и отсутствия давления, в нем все же можно было опознать человеческое тело в летней одежде.

– Господи боже, – снова прошептала Вонгсават.

Почерневшее лицо невидяще смотрело на нас. Вокруг пустых глазниц колыхалась кайма лопнувшей замерзшей ткани. Рот был раскрыт в крике – столь же немом сейчас, сколь и тогда, когда его обладатель пытался озвучить свою смертельную агонию. Тело под тканью нелепо-яркой пляжной рубашки было раздуто – очевидно, из-за разрывов кишок и желудка. В иллюминатор стучала костяшками клешня руки. Вторая рука была заведена за голову. Ноги были согнуты так же – одна вперед, другая назад. Этот человек, кем бы он ни был, умер, барахтаясь в вакууме.

Умер в падении.

Позади меня негромко рыдала Таня Вардани.

Снова и снова повторяя чье-то имя.

Остальных мы отыскали по маячкам в скафандрах. Тела дрейфовали на дне трехсотметровой впадины на корпусе, сгруппировавшись вокруг, по всей видимости, стыковочного узла. Их было четверо, каждый в простеньком вакуумном комбинезоне. Судя по виду тел, трое умерли, когда закончился запас воздуха, что, согласно спецификациям на скафандрах, должно было занять от шести до восьми часов. Четвертый не захотел ждать так долго. В его шлеме красовалось аккуратное пятисантиметровое отверстие, идущее справа налево. Промышленный лазерный резак все еще висел, прикрепленный к правому запястью мертвеца.

Вонгсават снова отправила наружу оборудованный щупохватом автомат для работы в открытом космосе. Мы молча наблюдали за тем, как маленькая машина поднимает трупы и относит их к «Нагини» с той же аккуратностью и ловкостью, с какой уже доставила почерневшие и поврежденные останки Томаса Дхасанапонгсакула, обнаруженные у портала. На этот раз зрелище напоминало похоронную процессию в обратной перемотке. Тела, заключенные в белую оболочку вакуумных костюмов, извлекались из пустоты и доставлялись в нижний воздушный шлюз «Нагини».

Вардани не смогла справиться с чувствами. Она спустилась на грузовую палубу вместе со всеми нами, в то время как Вонгсават осталась на полетной палубе, чтобы открыть внутреннюю дверь шлюза. Сутьяди и Люк Депре занесли тела. Но когда Депре раскрыл застежки первого шлема и стащил его с головы покойника, из груди Тани вырвалось сдавленное рыдание, и она бросилась в дальний угол. Ее стошнило. Воздух наполнился резким запахом рвоты.

Шнайдер подошел к ней.

– Ее ты тоже знала? – зачем-то спросил я, глядя на мертвое лицо.

Это была женщина в оболочке лет сорока с лишним, с широко раскрытыми, полными укора глазами. Ее тело совершенно оледенело, шея жестко торчала из ворота костюма, не давая голове коснуться пола. Нагревательные элементы должны были еще проработать какое-то время после того, как кончился запас воздуха, но, если женщина входила в ту же команду, членов которой мы обнаружили в траловых сетях, она находилась здесь как минимум год. Скафандров с таким запасом жизнеобеспечения пока еще не производят.

За археолога ответил Шнайдер:

– Это Арибово. Фаринторн Арибово. Глифолог с Дангрекских раскопок.

Я кивнул Депре. Он расстегнул и снял остальные шлемы. Мертвые уставились на нас, приподняв головы, словно выполняя упражнения для пресса. Арибово и трое мужчин. Только у самоубийцы глаза были закрыты; на лице застыло настолько умиротворенное выражение, что так и тянуло заново проверить, уж не померещилось ли мне то ровное отверстие с обожженными краями, что проделал в его черепе лазер.

Глядя на труп, я задумался, как бы поступил сам. Увидев, как захлопывается портал, понимая, что умру здесь, во мраке. Понимая, что, даже если мои точные координаты немедленно передать самому быстрому спасательному судну, оно придет с опозданием на месяцы. Оставалось только гадать, хватило бы у меня мужества ждать, застыв в самом сердце бесконечной ночи, безнадежно надеясь на чудо.

Или же мужества не ждать.

– Это Вэн, – Шнайдер подошел и встал за моим плечом. – Имени не помню. Тоже какой-то теоретик-глифолог. Других не знаю.

Я посмотрел на другой конец палубы, где у стены, обхватив себя руками, сидела Вардани.

– Оставь ты ее в покое, а? – прошипел Шнайдер.

Я пожал плечами:

– Ладно. Люк, возвращайся в шлюз и упакуй Дхасанапонгсакула, пока он не потек. Потом остальных. Я с тобой. Сунь, можешь проинспектировать буй? Сутьяди, не поможешь ей? Хотелось бы понимать, сможем ли мы вообще запустить эту рухлядь.

Сунь угрюмо кивнула.

– Хэнд, а тебе хорошо бы просчитать варианты. Если буй накрылся, нам понадобится другой план действий.

– Минутку, – впервые за все время, что я знал Шнайдера, я увидел на его лице неподдельный страх. – Мы что, остаемся? После того что произошло с этими людьми, мы остаемся?

– Мы не знаем, что произошло с этими людьми, Шнайдер.

– А это не очевидно? Портал нестабилен, он закрылся перед их носом.

– Херня это, Ян, – в хриплом голосе Вардани прорезалась нота былой твердости, отчего в моей груди что-то шелохнулось.

Я взглянул на нее и увидел, что она поднимается, краем ладони отирая слезы и капельки рвоты с лица.

– Когда мы активировали его в прошлый раз, он стоял открытым несколько дней. В моих глифах никакой нестабильности не было – ни тогда, ни сейчас.

– Таня, – Шнайдер выглядел так, будто его предали. Он широко развел руки в стороны, – я имел в виду…

– Я не знаю, что здесь стряслось, не знаю, что… – она с трудом выдавливала из себя слова, – …что за лажа вышла с глифами, которые использовала Арибово. Но с нами этого не случится. Я свое дело знаю.

– При всем уважении, госпожа Вардани, – Сутьяди обвел взглядом лица присутствовавших, оценивая настроения. – Вы сами признали, что наши знания об этом объекте ограничены. Не могу понять, каким образом вы можете гарантировать…

– Я мастер Гильдии, – Вардани медленно подошла к шеренге трупов.

Ее глаза горели, словно покойники вызывали у нее гнев фактом своей смерти. – Эта женщина мастером не была. Вэн Сяодон. Не был. Томас Дхасанапонгсакул. Не был. Они были скребунами. Пусть, может быть, и талантливыми, но этого недостаточно. Мой опыт в области марсианской археологии составляет более семидесяти лет, и если я говорю, что портал стабилен, то он стабилен.

Она огляделась. Ее взгляд был ясен. У ее ног лежали трупы. Спорить с ней никто не захотел.

Радиоактивное отравление, вызванное заубервильским взрывом, все сильнее разрушало мои клетки. С телами мы провозились дольше, чем я планировал, – уж точно намного дольше, чем это должно было занять у офицера «Клина Карреры», – и, когда наконец крышка контейнера для трупов медленно опустилась, я ужасно устал.

Депре, если и чувствовал себя так же, виду не показывал. Возможно, маорийские оболочки действительно держались соответственно заявленным характеристикам. Он двинулся к противоположному концу палубы, где Шнайдер показывал Цзян Цзяньпину какой-то трюк с гравитатором. После секундного колебания я повернулся и направился к лестнице на верхнюю палубу, надеясь найти Таню Вардани в носовом отсеке.

Вместо нее я обнаружил Хэнда, тот разглядывал на главном экране проплывающую под нами громаду марсианского звездолета.

– К такому зрелищу сразу не привыкнешь, а?

В голосе Хэнда слышался жадный энтузиазм. Внешние огни «Нагини» выхватывали из темноты лишь несколько сотен метров, но и там, где огромная структура растворялась во мраке, она продолжала выделяться на фоне звездного неба. Она казалась бесконечной с ее странными изгибами и выпирающими конструкциями, похожими на готовые лопнуть пузыри. Она бросала вызов зрению, напряженно пытающемуся нащупать границы ее непроницаемой неохватности. Только начинало казаться, что различаешь край, что видишь слабый блеск звезд за пределом гигантской тени, как вдруг эти искры таяли или резко вздрагивали, и становилось понятно, что это была лишь оптическая иллюзия, игра света на еще одной грани невероятной махины. Корабли колониального флота Конрада Харлана считались одними из самых больших транспортных средств, построенных человеческой наукой, но на марсианском судне они могли бы служить спасательными катерами. Даже поселения в системе Нового Пекина не могли сравниться с ним размерами. К такому масштабу мы еще не были готовы. «Нагини» зависла над звездолетом, точно чайка над сухогрузом, везущим белаводоросли из Ньюпеста в Миллспорт. Мы были ничтожной малостью, бестолковым случайным попутчиком.

Я плюхнулся на сиденье рядом с Хэндом и развернулся лицом к экрану, чувствуя, как по рукам и спине пробегает дрожь. Таская трупы, я основательно промерз, а когда мы упаковывали Дхасанапонгсакула, оледеневшие ткани глазного яблока, торчащие из его пустых глазниц, будто кораллы, обломились под пластиком, прямо под моей ладонью. Я почувствовал, как они подаются, услышал тихий хруст, с которым они треснули.

Из-за этого еле слышного звука смерти благоговение перед монументальностью марсианского судна сильно поубавилось.

– Да обычная колониальная баржа, только побольше, – бросил я. – Теоретически такую и мы могли бы построить. Просто эту массу было бы сложно разогнать.

– А вот им, очевидно, несложно.

– Очевидно.

– То есть вот что это такое, по твоему мнению? Колониальный корабль?

Я пожал плечами, пытаясь придать голосу небрежность:

– Не так много существует причин для постройки судна таких размеров. Либо оно предназначалось для буксировки чего-то куда-то, либо для проживания. А зачем бы строить поселение в такой дали? Исследовать тут нечего. Нечего добывать, нечего ловить.

– А зачем здесь парковаться колониальной барже?

Хрусть-хрусть.

Я закрыл глаза.

– А не все ли тебе равно, Хэнд? Когда вернемся, эта штука сгинет в корпоративных доках на каком-нибудь астероиде. Никто из нас ее больше не увидит. Чего к ней привязываться? Получишь свой процент, бонус или что там тебя греет.

– Думаешь, я не испытываю любопытства?

– Думаю, что тебе без разницы.

После этого он замолчал, пока с грузовой палубы не пришла Сунь с плохими новостями. Оказалось, буй безнадежно поврежден.

– Сигнал он подает, – сказала она. – И, если постараться, двигатели запустить можно. Потребуется новый источник питания, но, думаю, я смогу модифицировать генератор одного из гравициклов. Но локационные системы накрылись, а для ремонта у нас нет ни материалов, ни инструментов. Без них буй не сможет сохранять положение в пространстве. Даже обратная тяга наших собственных двигателей, скорее всего, отправит его в глубь космоса.

– А если запустить его после того, как включим двигатели? – Хэнд перевел взгляд на Сунь, затем снова на меня. – Вонгсават может рассчитать траекторию и стартовать, после чего мы и скинем буй. Ах да…

– Инерция, – закончил я за него. – Импульса, сообщенного при запуске, все равно хватит, чтобы не дать ему удержаться на месте. Так, Сунь?

– Абсолютно точно.

– А если его прикрепить?

Я невесело усмехнулся:

– Прикрепить? Ты что, не видел, что произошло, когда нанобы попытались прикрепить себя к порталу?

– Надо что-нибудь придумать, – сказал Хэнд уклончиво. – Мы не отправимся восвояси ни с чем. Тем более будучи в шаге от успеха.

– Попытаешься приварить буй к этой штуковине – и мы вообще не сможем отправиться восвояси, Хэнд. И ты это понимаешь.

– В таком случае, – он неожиданно перешел на крик, – надо найти другой способ.

– Такой способ есть.

Таня Вардани показалась из пилотской кабины, куда ушла, пока мы занимались упаковкой трупов. Ее лицо было по-прежнему бледно и под глазами залегли тени, но при этом от нее исходило почти сверхъестественное спокойствие, какого я не видел в ней ни разу после освобождения из лагеря.

– Госпожа Вардани, – Хэнд оглядел кабину, словно проверяя, кто еще был свидетелем его срыва, и надавил на веки большим и указательным пальцами. – У вас есть идеи?

– Есть. Если Сунь Липин сможет починить источник питания буя, мы абсолютно точно сможем его установить.

– Установить где? – спросил я.

Она натянуто улыбнулась:

– Внутри.

Повисла секундная пауза.

– Внутри, – я кивнул в сторону экрана, на километры и километры бесконечной инопланетной конструкции, – вот этого?

– Да. Войдем через причальный док и поставим буй в каком-нибудь надежном месте. Корпус должен пропускать радиоволны, нет никаких оснований считать иначе. Если судить по марсианской архитектуре. В любом случае мы можем делать пробные трансляции до тех пор, пока не найдем подходящее место.

– Сунь, – Хэнд снова перевел на экран взгляд, ставший почти мечтательным, – сколько времени вам потребуется для ремонта источника питания?

– От восьми до десяти часов. Определенно не больше двенадцати, – Сунь повернулась к археологу. – А сколько вам нужно, чтобы открыть причальный док?