Убить ребенка

«Нервы женщины не выдержали, когда ребенок не смог справиться с одним из заданий». И мама убила своего семилетнего сына. Вот так.

Дикая трагедия. Но помимо самого несчастья поражает формулировка в заметке: «нервы женщины не выдержали». Как будто с ней происходило что-то ужасное, экстраординарное. И как будто читателю должна быть понятна эта ситуация. Эти нервные затраты представляются совершенно естественными. Как же иначе? Ведь нужно делать домашнее задание, нужно воспитывать.

Эту маму мы… нет, не оправдываем, конечно, но все-таки немного понимаем. Она ведь выполняла свой родительский долг, да, немного переусердствовала, но все-таки. А детей этих мы знаем – просто бестолочи… Ей самой всего двадцать восемь. Она совсем молодая. Но «нервы не выдержали».

В этом кошмаре все одновременно значимо, символично и понятно. Злосчастная мать не сама придумала, что делать уроки ТАК важно. Что это важнее самой жизни. Ее долго-долго этому учили. И эта «норма» оказалось вбитой намертво. А дальше норма так же намертво столкнулась с простой житейской ситуацией. Раз «так надо», а сын не справляется, – значит, не справляется она. А ее учили справляться. И она справилась. Очередная жизнь была положена на алтарь общественных представлений.

«В этом возрасте дроби должны у них от зубов отскакивать», – запальчиво говорит учительница математики об учениках четвертого класса. «Потому что…» – осторожно продолжаю я, ожидая хоть какого-то рационального обоснования. Ответ получаю стремительно-однозначный: «Без потому что, должны – и все!»

А раз «без потому что», думать не приходится. Надо – и все тут! НАДО! Значит, любые средства оправданы. Ну, или почти любые. Убивать, конечно, это слишком. А бить? А унижать? А пугать наказанием?

Сколько раз, задавая учителям и родителям вопрос о необходимости того или иного школьного материала, да и вообще образовательного действия, я сталкиваюсь с самым настоящим страхом. Как будто сама постановка вопроса разрушает вековые основы мироздания. «Зачем учить Пушкина?» – «Как зачем, как зачем?! – возбужденно кипятятся взрослые. – Как можно задавать такие вопросы?!»

Те самые взрослые, помнящие процентов семь школьной программы. Хорошо, пусть не семь, а двенадцать. Ладно, ради самых талантливых еще накину: двадцать два. А дальше? Зачем все это было? Зачем мы поддерживаем этот беспредел сегодня? Зачем сами позволяем превращать себя в инструмент обслуживания институтов подавления? Как превратилась в такой институт школа – быть может, одна из самых чудесных придумок человечества? «Без потому что». Наши учителя добились поразительных результатов и передали эстафету нам.

Знаете, я часто на встречах с родителями и учителями в ответ на «Пушкин – наше все» прошу процитировать хотя бы одно пушкинское четверостишие, не связанное со школьной программой. Результат, думаю, вам хорошо известен. Уверен, вы отлично можете объяснить, почему в аудитории в двести человек (интеллигентных и образованных) поднимается три-четыре руки. Потому что учить Пушкина надо «без потому что». Что и превращает гениального поэта в инструмент подавления. Для большинства – навсегда.

Недавно я предложил детям (4 –5-й класс) один из недельных уроков литературы целиком посвящать стихам, которые выбрали они сами. И вот уже больше месяца мы вместе наслаждаемся стихами Бродского, Фета, Пушкина, Есенина, Бернса, Цветаевой, Лермонтова… Которые они выбирают, с легкостью и удовольствием учат наизусть и радостно несут на урок, чтобы поделиться друг с другом замечательными открытиями. А знаете, почему так происходит? Просто потому что «с потому что». Их выбор, их радость, их наслаждение.

Иногда мне кажется, что система скрипит и раскачивается, что она вот-вот рухнет. Но мы сами и спасаем ее, как будто протягиваем руку утопающему бандиту, который только затем и хочет спастись, чтобы нас же ограбить и убить.

Вот и продолжаем мы обслуживать эту систему, зная, что все тщета, помня со школьных времен, что домашнее задание – одно из самых скучных занятий в мире (о важности которого, впрочем, взрослые слагают лживые легенды), понимая, что зависимость между личным счастьем и дробями, отскакивающими от зубов, стремится к нулю, осознавая, что несем горе своим близким. И нервы наши напряжены все больше и больше. Они на пределе. Но систему мы не предадим.

Убийство ребенка – это очень страшно. Но что мы можем сказать, а тем более поделать?.. Одни равнодушно пройдут мимо: «Это ведь не про нас, мы не убиваем детей», другие вскинут бровь: «Это, конечно, ужасно, но ведь их действительно нужно заставлять, без этого они не сдвинутся с места», третьи объявят мать сумасшедшей, четвертые сочувственно кивнут: «Да, система ужасна, но другой-то ведь нет».

И все мы вернемся к ежедневной рутине. До следующего раза.

Мы их теряем

Мне очень страшно. Я боюсь писать об этом – о детских самоубийствах. Вернее, о провоцировании детских самоубийств. Вернее, о том, в какую нескончаемую бездну мы летим… Я ловлю в позвоночнике липкий страх, но понимаю, что нужно написать, даже если придется силой себя заставить. Хотя бы для того, чтобы самому сформулировать и осознать, в какой пропасти мы оказались.

Если ваша позиция: «Это слишком страшно и больно, поэтому говорить об этом не следует» – прошу вас, просто пропустите эту главу. Нет сил бесконечно читать холодные размышления о том, что лучше помолчать, склонить голову, оставить все как есть. Что все само собой обойдется. Ничего не обойдется! Будет все хуже и хуже. Взрослость – это умение взять себя в руки, говорить и делать. Даже когда цепенеешь от ужаса…

Очередное страшное настигло нас. Наши дети в опасности. И мы вместе с ними. Мы узнали о целой сети, провоцирующей самоубийства. И поднялся… нет, даже не крик, а вой в сети: «Родители должны контролировать каждый шаг ребенка, это и есть родительство! Душевное состояние ребенка – ответственность учителя! Запретить детям пользоваться интернетом!»

Накал страстей воистину величайший. И мне кажется, происходит это оттого, что мы, взрослые, снова не знаем, что делать. Мы стоим на пороге этой действительности, боясь перешагнуть порог, боясь заглянуть внутрь, а между тем обратно уже не вернуться никак…

Меньше всего мне хочется, чтобы мои слова звучали как обвинение конкретным взрослым, пострадавшим и несчастным. Пусть будет благословенна память всех жертв этих трагедий, всех, кто попал в беду. Но я считаю, что мы обязаны об этом говорить, поскольку, как в настоящей классической трагедии, в словах «героев» заключены серьезнейшие намеки.

Напомню фразу, которую говорит учительница в интервью: «Вы понимаете, что мы ее теряем?» Слова эти намного более жуткие и значимые, чем кажутся на первый взгляд. И далее: «Могла ли она что-то знать? Или это роковое совпадение?» Нет, это вовсе не совпадение. Но при этом, я уверен, учительница ничего не знала. Совсем ничего. Вы что, не знакомы с такой формулировкой? Я слышал именно эти слова не от одного и не от двух учителей. «Мы его (ее) теряем» – всего лишь учительский эвфемизм, означающий, что ученик начинает жить не по лекалам, предложенным взрослым миром. Помните, дальше в статье: «У девочки в последнее время появились тройки и двойки». Вот оно! Думаю, ничего не знала несчастная учительница, не подозревала о беде, в которой оказалась ее ученица. И фраза эта – одна из самых расхожих в школе. Хотя и скрывается в ней страшная правда. О нас.

Подумайте, кто эти «мы», которые теряют ребенка? А я подскажу: это взрослые. Учительница как будто априори находится в сговоре с мамой. И со всеми нами. (МЫ!) Все мы, как преступники кровью, повязаны одним пониманием того, как надо жить. Эта постановка вопроса однозначно предполагает, что учительница и мама знают, как нужно и должно. А девочка… а откуда ей это знать?.. Мы ее теряем… Она исправила оценку… Нет, это не мы их теряем, это они теряют нас. И находят других.

В одной из статей-реакций читаю: «Подростки так легко на все ведутся…» И мы снова «проскакиваем» эту формулировку. А ведь сама постановка вопроса дает ответ. Она провоцирующе дискриминационна. Подростки, значит, ведутся? А взрослые не легко ведутся? Те, кто отдает все деньги обманщику, верит каждому слову в попсовой телепередаче? И при этом говорит о себе: «Мы опытные, мы знаем жизнь…»

Происходящее похоже на артподготовку перед введением антидетских дискриминационных законов. Законов, окончательно ограничивающих их права и возможности. Как же, они ведь ничего не смыслят… Мы должны их спасти…

Опять «спасти». Мы, с трудом понимающие, как устроен современный виртуальный (и не только виртуальный) мир, будем спасать. Мы, забывшие о том, что такое подростковые проблемы, давно не подозревающие, как тяжело бывает жить в пятнадцать лет, вычеркнувшие или загнавшие в глубокое подсознание боль предательства и одиночества. И сами «подсадившие» их на идею, что мир вокруг глубоко враждебен… Спасти детей. И спасать опять будут те самые взрослые, которые их туда загнали. Как будто вот-вот будут созданы специальные бригады по оказанию помощи детям… Сейчас мы им поможем. Поймаем – и поможем как следует…

И опять, рефреном, «контролировать каждый шаг, ограничить возраст входа в интернет». Не просить у детей позволения войти в их мир, не ограничить произвол системы образования, не отбросить все и заняться наконец реформой взрослого мира, который доводит детей до самоубийств. Не задавать себе снова и снова вопрос, как повернуться лицом к нашим самым близким, не разрешить родителям и учителям быть людьми… А вместо этого снова ограничить право детей быть людьми. Вот такое извращение…

Но больше всего меня напугала фраза: «Подростки – это диагноз…» Я не знаю, как это комментировать… Ведь существуют вещи, которые не говорят в приличном обществе. Эта цитата – одно из самых дискриминационных высказываний, которые мне приходилось слышать. Ужас наводит сама мысль о том, что существует консенсус взрослого мира – так в разные времена дискриминировали женщин, черных, евреев, рабов. Но никогда, даже в самые страшные эпохи, не бывало такого, чтобы одна часть населения объявляла другую больными, дискриминируя их по формальному признаку. Не бывало. А вот теперь есть.

А дальше ведь опять все понятно: мы, здоровые, должны опекать их, больных… Мы воем от страха. Нам страшно так, что кровь стынет в жилах. Но это не оправдывает ни нашей лжи, ни боязливого ухода от истинных проблем.

Давайте прекратим сублимировать родительский долг и любовь через истерику на тему самоубийств, на тему устройства современного мира.

Всегда были и будут самоубийства, но тот разрыв, внутри которого вынуждены жить сегодня дети, действительно страшен и для многих из них просто невыносим.

Эту легкость, с которой дети идут на заклание, создали мы с вами. Мир, из которого хочется уйти. И даже не хлопать дверью… Это мы создали мир, в котором жизнь ничтожна, это оборотная сторона песни «Раньше думай о Родине, а потом – о себе». Когда – потом? Потом, как мы видим, будет поздно. Мир, в котором у них все настолько плохо, что можно не думая гордиться тем, что ты готов умереть.

Я раз за разом пишу о легкости и удовольствии построения открытых человеческих отношений с любимыми. И раз за разом слышу: «Ах, если бы все было так просто» (что другими словами означает: не о чем тут говорить, я делаю все правильно, воспитание детей – тяжелый труд, в создавшейся ситуации виноват кто угодно, только не мы). Как будто страховка от будущих трагедий… «Это может случиться с каждым!» Нет, не с каждым. И наша работа – сделать все, чтобы это не случилось с нашими любимыми. Это приятная работа, самая человеческая из работ…

Ну а пока найдены новые виновные во взрослом безразличии – это группы «ВКонтакте». Спору нет, конкретные сволочи, которые вовлекают наших детей в игру без правил, ведущую к смерти, должны быть обезврежены и наказаны. Но как из этого следует, что нужно ограничить права детей, а не помочь нам самим стать взрослыми и научиться любить и поддерживать?

Следуя этой логике, ничто так не призывает к суициду, как бессмертная книга «Маленький принц». Помните, полагаю? Вы не плакали в подростковом возрасте, читая последние страницы? Вы не были охвачены дрожью от ухода Маленького принца, обставленного как стопроцентный суицид? Отчего же не слыхать призывов запретить эту книгу? Не подтверждение ли это того же факта, что мы находимся в сговоре? Про «Маленького принца» как будто существует взрослый договор: это ведь просто романтическая сказка…

Во все времена были добрые и злые силы. Всегда. И всегда, когда добрые силы перестают быть адекватны времени, злые активизируются. Вот и сейчас мы оказались в очередном витке.

Очень страшно. Но на то мы и взрослые, чтобы устоять перед соблазном решить все за счет других (детей, интернета, правительства и так далее). Решать можно только за счет самих себя. Нам признавать, что мы не справляемся, нам учиться, нам мучиться от сомнений, нам скорбеть. Дай бог, чтобы сил хватило.

Сладкое бремя предательства

И снова предлагают нам поучаствовать в сговоре взрослого мира против детей. Слыхали? Новость сформулирована так: «Следственный комитет хочет обязать врачей сообщать о половой жизни несовершеннолетних».

На этот раз, надо сказать, пафос достиг необычайных высот: «Мы должны их спасать!» Да и когда, впрочем, бывало иначе? Предательства, конечно, могут выглядеть по-разному, но есть и безусловное сходство, объединяющее их, – всегда предатель оправдывает себя высокими мотивами: «Так лучше для Родины, для семьи, для Всевышнего, для детей, для нации…»

Соглашаясь на эту низость, нам в очередной раз придется успокаивать себя подлейшей мантрой: «Это для их же блага». Впрочем, это ведь так по-взрослому – сначала довести людей до состояния, когда они просто не могут позволить себе с нами говорить, а потом измываться над ними же, заявляя: «А что с них взять-то? Они ведь сами не могут отвечать за себя… вот и приходится нам брать ответственность, пусть даже и таким не особо гуманным способом».

Но давайте о практической стороне дела. Представляете, какие последствия такое решение неминуемо повлечет за собой?

Первый результат, думается, самый очевидный: мы в очередной раз демонстрируем неспособность общаться с детьми человеческим способом, в очередной раз как будто призываем не верить нам, не принимать нас всерьез. Разве я, подросток, стану искать поддержки и помощи у тех, кто с такой поразительной легкостью готов предать меня, да еще и оправдывая свое предательство мифическим моим благом?

Во-вторых, резко сократится количество обращений к врачам. Разве я, подросток, стану прибегать к помощи взрослого, пусть даже и в ситуации острой необходимости, если понимаю, что мое обращение станет всеобщим достоянием? Нет, я привычно сохраню свою тайну, пусть даже ценой опасности для собственного здоровья или даже жизни.

В-третьих, мы снова провозглашаем культ силы, культ превосходства высших существ над низшими, когда одни торжественно берут на себя ответственность за других. «Долой права человека: человек в опасности!»

Отдельная тема – половая дискриминация, заключенная в этом диком предложении. Каким, интересно, образом будет проверяться факт сексуальной активности у мальчиков? Ага, вот именно – никаким. С девочками все ведь намного проще, не так ли? Вот им и отдуваться по полной. Прекрасное сообщение взрослого мира подрастающему поколению – как о месте женщины, так и об ответственности мужчины. И заодно попробуйте представить себя на месте этой девочки, которая решает, идти ей к врачу или нет. Когда на одной чаше весов здоровье, а на другой – честь и самоуважение.

До какого же состояния мы довели отношения с детьми, если для того, чтобы их защитить, сначала нужно их поймать, запугать и предать?!

Если мы не просто сомневаемся, а уверены в том, что они не обратятся к нам за помощью и поддержкой в случае беды, что единственный путь их защиты – это их же предательство?

Однако, с другой стороны, если представители закона говорят об этом, возможно, мы чего-то не знаем и ситуация близка к катастрофической. (А я, кстати, вовсе не сомневаюсь, что инициаторы руководствуются самыми благими намерениями. Только это тот самый случай, когда ими выложена дорога сами знаете куда…) А раз так – давайте же что-то с этим делать!

Итак, первое: прекратить прекраснодушничать и однозначно определить понятие насилия. В условиях, когда на полном серьезе обсуждается польза физических наказаний, невозможно избежать насилия. Или, иными словами, воспитывая насилием (даже допуская его), мы, с одной стороны, растим насильников, а с другой – сами провозглашаем насилие нормой. Давайте называть вещи своими именами: не бывает насилия большого и малого. И наши дети способны это понять. Если удар по попке считается воспитательным моментом, начинает действовать двойная мораль. А когда рамки размыты и не ясны до конца, появляется «серая зона». Любое физическое действие по отношению к человеку против его воли является преступлением. Точка.

Второе. Если допускается, что просвещение может привести к распущенности (хотя даже простое наблюдение однозначно свидетельствует об обратном), неминуемо растет опасность насилия. Человек должен понимать, что именно является «красной чертой». В частности, должен понимать, что тело неприкосновенно. И ответственность взрослых в том и состоит, чтобы помочь детям понять и принять этот принцип. А если, не дай бог, случилась беда, осознать это и обратиться за помощью. Такое возможно только в случае, если человек способен классифицировать совершаемые по отношению к нему действия. А гарантировать такое понимание может только просвещение. Ведь если ребенок не получает ответы на свои вопросы от нас, он неминуемо станет искать их у других и, уж конечно, найдет их – например, в подворотне.

Третье. Когда ребенок уверен в том, что ему есть куда обратиться, когда он понимает, что взрослые – люди ответственные, что они готовы оказать ему поддержку, а не окончательно испортить жизнь, он непременно расскажет нам обо всем. Расскажет, потому что это естественно для человека – делиться, просить помощи и принимать ее. И наоборот, когда взрослые – враги, способные увидеть в детях только обузу, распущенность, незрелость, безответственность, никогда они не обратятся к нам. И придется придумывать всё новые жалкие и подлые ухищрения, для того чтобы шпионить за ними. За ними – за нашими самыми близкими и любимыми (во всяком случае на словах) людьми. С людьми нужно разговаривать. Тогда не придется их принуждать.

Путь взаимодействия с детьми, конечно, длиннее. Ведь, чтобы осилить его, нужно работать с педагогами, психологами, вести долгие беседы, сомневаться, создавать программы. А еще надо признать, что воспитывать в данном случае нужно нас – взрослых. Помогать избавляться от наших страхов, разъяснять последствия унижения наших близких, напоминать о любви и ответственности. Наверное, намного проще снова крикнуть «ату его», отнестись к ним как к бездумным зверькам и загнать в очередную клетку. Вот только результаты будут теми самыми, которых мы так боимся. Мы ведь многократно пробовали, не так ли?

Остановитесь, взрослые! Предать детей проще всего – они слабее, и потом, многие из них нам все еще верят. Что стоит их обмануть?.. Но это ведь, кажется, тот самый случай, когда они нуждаются в нашей защите? И нам представляется уникальная возможность помочь им. И защитить.

Смерть как повод не писать

Опять чудовищная детская смерть. Совсем недавно мы уже пережили похожее. Да, я имею в виду тот случай с уроком и убийством. Было так же страшно, так же хотелось зажмуриться, потом открыть глаза и убедиться в том, что это просто утка.

самый частый комментарий

24 ч.

Просто утка… Знаете, каков был общий смысл одного из наиболее распространенных комментариев к статье об убийстве ребенка? «Об этом писать нельзя!» А дальше – целая россыпь аргументов: «Вы не смеете умничать на тему детской смерти – это неуважение к чужому горю», «Это же просто частный случай, дикое стечение обстоятельств», «Зачем рассуждать о сумасшедшей женщине», «Это стопроцентная случайность»…

Нравится Комментарий Поделиться

Все это очень страшно. Мы боимся даже думать об этом. Вот потому и всплывают в наших головах спасительные определения: «частный случай» и «просто стечение обстоятельств». Ведь они как будто раз и навсегда подтверждают наше право обновить страницу и забыть. Только не останавливаться на этом. Ничего ведь и не было, правда?

И вот прошло всего несколько дней – и еще один частный случай. И еще одна сумасшедшая. И еще одна стопроцентная случайность. Еще один повод не писать. И на этот раз – как последний шанс на спасение – сдавленный стон: «Давайте наградим полицейских!» Не важно, что они сделали, а чего нет. Главное – это было их, а не наше дело…

Нет, я не стану искать причины происшедшего, я признаюсь: мне так же страшно, как и вам. И писать об этом тоже страшно.

Но только одно обстоятельство не дает покоя. Ведь когда «об этом писать нельзя», тогда и крутится убийца полчаса возле метро с отрезанной детской головой, крича «я террористка», а мы отворачиваемся, в очередной раз надеясь, что это просто не может иметь к нам отношения.

Наша готовность объявить все неудобное и страшное «частным случаем» – это и есть ад. Мы уже там.

• Сосед порет сына. Частный случай.

• Учитель унижает детей. Частный случай.

• Мать убивает ребенка. Частный случай.

• Отрезанная голова. Частный случай.

И фоном знакомый гул: «Хватит! Отстаньте! Мы ничего не можем сделать!»

Дорогие друзья! Если мы ничего не можем сделать, это не повод ничего не делать! Слышу опять излюбленный снисходительный вопрос: «Так что же вы предлагаете?» Вы честно спрашиваете? Тогда я честно и отвечу: оплачьте ее. Вот эту убитую девочку. И мальчика, убитого двумя неделями ранее, оплачьте. Настоящими слезами.

И мы начнем замечать. И тогда, даже оставшись частным случаем, все это станет НАШИМ частным случаем. Как и вообще вся наша жизнь. И может выясниться: нам есть что менять. А там, глядишь, станет понятно и что делать.

Практика относительности

Звонок

24 ч.

– У вас есть подготовительные группы?

– Подготовительные… к чему?

– Как к чему? К школе, конечно…

Ах да, как же я мог забыть… точно! Ведь нужно готовиться! Все время готовиться. В детском саду – к школе, в школе – к университету, в университете – к будущей работе… И так далее, пока наконец-то не наступает пора начать подготовку к отдыху в лучшем мире.

Нравится Комментарий Поделиться

Воистину восхитительный продукт мы предлагаем детям (а заодно и самим себе): подготовка к жизни вместо самой жизни! Головокружительная подмена, начисто лишающая человека настоящего.

Что же это мы? Так и хочется закричать что есть силы: «Ребята, нас опять обманули!» Да-да, обманули, причем на этот раз на редкость жестоко и цинично. И, что особенно обидно, как и во всех подобных случаях, мы сами поддержали этот обман – в надежде на дополнительное удобство, дополнительные преференции в отношениях, дополнительный покой. Что может быть слаще иллюзорных надежд!..

«Занимайся, сынок, потом благодарен будешь». Когда это – потом? Кому сынок будет благодарен? За что? Не за то ли, что в настоящем он вынужден был под нажимом выбрать не то, чего хочется, что кажется важным в данный момент, а эфемерное и зыбкое будущее? Где вы, потратившие 30 % своего детства на занятия игрой на скрипке? Отчего не слышно вашей музыки?

Сейчас потерпи – потом поймешь, сейчас выучи – потом пригодится, сейчас сделай то, чего не хочется, это ведь ради… Да и вообще – готовь сани летом. Даже ценой удовольствия от этого лета. Даже если зима никогда не настанет.

В чем выражаются результаты непрекращающейся, навязываемой, сжигающей самую суть детства подготовки? В поступлении в вуз? В получении достойной должности в будущем? Неужели вы и вправду думаете, что без школы, но с пониманием собственной мотивации – чего я хочу здесь и сейчас – поступление (или, напротив, сознательный отказ от поступления) было бы невозможно? Что соответствие самому себе в будущем возможно, если все детство человека заставляли быть кем угодно, только не самим собой?

Увы, должен серьезно огорчить мечтателей: побочные эффекты подмены работают четко, как часы. Не будет никакой любимой должности, дающей возможность радостного саморазвития, никакого творческого периода в вузе, дарящего неповтоимые ощущения познания мира и самого себя здесь и сейчас. Все наоборот, подсадка на ожидание приводит к катастрофическим результатам: прошедшие суровую школу подготовки, наши дети так и продолжат готовиться, вместо того чтобы жить, к возможному повышению по службе, к тому, что вот-вот – уже совсем скоро – появится больше денег (тогда и заживем), к тому, что завтра волшебным образом их отношения с близкими людьми изменятся, что с понедельника они наконец начнут делать то, что по-настоящему любят…

И все это в непрекращающейся попытке доказать самим себе, что эта подготовка и называется жизнью, что иначе и быть не может. Именно на этой попытке самоубеждения, кстати, и зиждется миф о будущей (и прошлой) детской благодарности. Ведь, отказавшись от него, пришлось бы в чем-то признаваться, что-то менять. А менять мы, извините, не обучены – мы умеем только готовиться к изменениям…

«Если бы меня не заставляли, я бы…» Я бы – что? Возможно, выбрал бы другую профессию? Другой образ жизни? Вокруг меня оказались бы другие люди? Это плохо? Страшно? Что вообще это доказывает? Вечная полудохлая синица в руке…

Вот так и превращается жизнь, по хлесткому определению Фаины Георгиевны Раневской, в «затяжной прыжок из п… в могилу». Поразительно, но, именно следуя этому навязанному подходу, мы часто не замечаем ни их роста, ни их новых стремлений, ни их открытий и сами со временем начинаем провоцировать их не замечать нас…

Отчего, если мы видим, например, как человек с удовольствием собирает конструктор (мечтает, рисует, смотрит мультфильм), мы так часто повторяем: «Пойди займись чем-то полезным». Ведь он уже занят этим самым «полезным». Этот страх, что время уйдет безвозвратно, мучает нас с каждым днем все больше и больше. Мучает потому, что мы и сами подсажены на эту сплошную подготовку к жизни. Как это у Достоевского? «Сознание жизни выше жизни, знание законов счастья – выше счастья…» Вот-вот…

Однако это еще не все, есть у этого подхода и оборотная сторона, еще пострашнее первой. В подготовительной парадигме мы и сами как будто становимся обладателями неограниченного времени на установление отношений с детьми. У них ведь вся жизнь впереди! А значит, и мы имеем полное право «не париться». У нас уйма времени, мы еще успеем стать добрыми, тонкими, поддерживающими родителями, а пока – и мы подготовимся… Так вот парьтесь! Времени на это нет. Если мы принимаем их жизнь именно как жизнь, а не как некий разогрев, то и нам самим придется жить уже сейчас.

Пока мы учимся, как с ними взаимодействовать, и осознаем правильность выбранного пути, у них, представьте, безвозвратно проходит детство. Для нас три года могут показаться мгновением, а для них это большая часть сознательной жизни (если, к примеру, им шесть или семь). И никакие разговоры о том, что у них «вся жизнь впереди», совершенно не помогают, да и кто знает, что там впереди… Мы не можем сказать им «подожди пару лет – я научусь, как не обижать тебя». У них этой пары лет нет – они за это время превратятся из младенца во вполне самостоятельного человека, из ребенка в подростка, а то и вовсе окончательно вырастут.

Помните в «Весенних перевертышах» Владимира Тендрякова размышления про кошкино время? Про то, что у кошек и у людей время разное? Так вот, у взрослых и у детей время тоже совсем-совсем разное! Мы снова катастрофически не совпадаем. А они все равно готовы ждать, пока мы научимся, готовы помогать нам меняться, готовы прощать…

Только вот очень трудно ребенку бывает понять, как свести концы с концами, если вся жизнь впереди, но ее никак не догнать…

Как-то мальчику по имени Лева задали сакраментальный вопрос: «Кем ты будешь, когда вырастешь?» И он, не задумываясь, ответил: «Большим Левом». Понимаете? Он даже представить себе не может, что ему только предстоит кем-то стать, – он ведь уже есть…

Это представление мы и разрушаем старательно, пока не разрушим вовсе, не сделаем их и в этом пункте себе подобными. Отчего? От страха? От обиды? От ненависти к самим себе?

Давайте-ка кончать с этим. Дети ведь и тут могут помочь – протянуть руку и вывести нас из этого нескончаемого лабиринта. Они-то как раз живут именно здесь и сейчас. Нам остается просто заметить эту протянутую руку и начать БЫТЬ с ними. Прямо сейчас. Знаете, они ведь такие классные! Да и мы, честно говоря, тоже.

Мальчишки были безусы

А мы так и замираем в растерянности, несчастные стареющие подростки. Мы по-прежнему одиноки. Вот уже и собственные дети поражают нас так, будто они нам совсем чужие. «Как же это?! Что же мы пропустили? Неужели они способны на активную позицию, неужели знают, чего хотят?»

А что, собственно, произошло? Ах, да, огромное количество совсем молодых людей в рамках общественных акций последнего времени вышло на улицы и таким образом заявило нам, взрослым, о своем существовании. Неужели действительно непонятно, почему это случилось? Это же так просто! И напрямую следует из всего, что мы о них знаем…

Они просто-напросто сочли, что происходящее касается их лично. Именно так они привыкли жить. Именно так устроен сегодняшний мир. Именно это и «просмотрели» взрослые – их право на самих себя и умение распоряжаться этим правом! Когда им есть что сказать, они просто говорят, они готовы участвовать в диалоге. Только именно в диалоге, а не в прослушивании нашего монолога.

Сколько же можно слушать нравоучения, основанные не на личном опыте, а на лжи, привычках и страхах? Мы имеем дело с людьми, которые понимают и знают, чего хотят. Более того, они владеют необходимыми инструментами, для того чтобы взаимодействовать с миром. Современное поколение обладает такими явными и понятными чертами. Причем черты эти проявляются постоянно, только замечай! Это социальные сети, в которые почти не проникает скучная взрослая косность и которые и научили их этому самому диалогу (взрослые обычно называют это уходом от действительности), это их поразительная многозадачность, позволяющая делать несколько дел сразу, а кстати, и выделять главное, но только не наше, а их главное (а мы зовем это неумением сосредоточиться), это их понимание собственного «я» (на нашем языке именуемое тупостью и упрямством).

Да, из взрослого нравоучительного бурчания родилась апатия. Замечу, в большей степени наша, чем наших детей. Их апатия, к счастью, относится вовсе не к жизни вообще, а к нашей, взрослой жизни. Нам-то все кажется, что им ничего не интересно, а они лишь не принимают то, что всеми силами пытается всучить им взрослый мир. Ухватившись за потрепанный томик Тургенева, мы твердим, что без него не прожить, а сами не в состоянии провести вечер с собственными детьми, говоря на понятном им языке…

Из взрослой формулы «если ты сейчас не сделаешь так, как я говорю, всю жизнь будешь жалеть» следует только одно: взрослые совсем не ориентируются в мире, совсем не знают, что будет дальше и как это «дальше» связано с «нынче». Лучшее тому доказательство – разрыв этой «закономерности» в жизни самих взрослых.

И еще один взрослый вопрос преследует нас: «Как же они не боятся?!» Но и на это есть понятный ответ. На языке «психологии на одной ноге» это называется перенос. Проще говоря, боимся тут мы с вами. А они отвечают учительнице, что не станут платить за уборку в школе, не потому, что хотят нахамить ей (как в недавнем ролике), а потому что бояться-то тут вовсе нечего, представляете? Ну а кроме того, мы-то ведь этого не делаем, кому же еще, как не им?

Наша зацикленность на собственном комплексе неполноценности («они нас совсем не уважают»), к счастью, привела к тому, что авторитет для наших детей – тот, кто для них действительно интересен и важен.

Я не хочу приукрашивать: все люди разные, вне зависимости от возраста. Но у нас с вами снова появилось окно возможностей: они опять протягивают нам руку, они рядом, они прекрасны! Часто приходится слышать инфантильную фразу: «Нужно учиться у детей». Так не хотите ли поучиться? Вот он, этот момент!

Неужели мы так и будем переходить от праведного гнева (им ничего не интересно) к слезливому умилению (ах, какие славные деточки). Эдак снова все пронесется мимо нас. И опять мы будем вынуждены вести свою скучную взрослую жизнь, тайком тоскуя по жизни детской, как будто нас просто забыли в лагере по окончании смены… А может, вместо этого примем их такими, какие они есть? И наконец поговорим?

А строфу Александра Галича я с удовольствием напомню вам целиком:

Александр Галич

24 ч.

Мальчишки были безусы —

Прапоры и корнеты,

Мальчишки были безумны,

К чему им мои советы?!

Лечиться бы им, лечиться,

На кислые ездить воды —

Они ж по ночам: «Отчизна!

Тираны! Заря свободы!»

Нравится Комментарий Поделиться

Про порно – задорно

Как же любим мы в последнее время разгуляться на тему «Дети и интернет». Информационных поводов для спекуляций хоть отбавляй. Впрочем, один, конечно, превосходит большинство предыдущих. Не так давно до сведения изумленной публики наконец-то было донесено истинное откровение: каждый третий из тех, кто смотрит порно, становится бесплодным.

Смех смехом, но тут, безусловно, есть о чем говорить, причем всерьез. В самом деле, как нам, взрослым, относиться к этой проблеме – дети и порно? Ведь порносайты действительно существуют, и не просто существуют, они более чем доступны. Доступны настолько, что сегодня довольно трудно (чтобы не сказать невозможно) вырасти, не узнав об их существовании.

Давайте зададим наш главный педагогический вопрос: чего мы, собственно, хотим? Или хотя бы чего не хотим? А еще конкретнее – чего боимся? Если исключить манипуляции и выдумки ревнителей нравственности типа «у вас ладошки покроются шерстью», обычные опасения и страхи в данном случае можно свести к следующему: если дети увидят порно, им будет нанесена непоправимая травма. Нередко мы довольствуемся таким ответом самим себе, но на этот раз давайте попробуем продвинуться чуть дальше.

Травма, если говорить простым языком, чаще всего возникает, когда мы сталкиваемся с каким-то явлением, к которому оказываемся не готовы. То есть когда наше сознание не может допустить того, что происходит. «Этого просто не может быть, – как будто восклицает вся наша система, – я не могу с этим справиться, я от этого готова сломаться!» В такие моменты мы оказываемся вне выбора. Выбор попросту становится невозможен, ведь с нами происходит то, чего ни в коем случае не должно было произойти, следовательно, и готовности к подобной ситуации, предполагающей выбор того или иного поведения и отношения к ней, у нас нет и быть не может. (Кстати говоря, на мой взгляд, именно это происходит иногда с людьми, предлагающими запретить интернет или часть контента: их сознание в определенном смысле травмировано, и вместо того чтобы заняться осознанием какого-то явления, поиском способов взаимодействия с ним, они ищут спасения в отрицании. То есть призывают нас исключить само явление.)

Телефон школьного приятеля за пару минут обеспечит нашему любопытству глубокое удовлетворение. Причем, заметим, чаще всего полученная информация будет совсем не такой, как нам с вами хотелось бы, – и по форме, и по содержанию.

Что же нам со всем этим делать? Как справиться с этим противоречием? Неужели просто сидеть сложа руки и ждать, пока они встретятся «со всей этой гадостью»? Неужели мы ничем не можем помочь нашим детям? Спокойно, друзья, есть хорошие новости.

На самом деле, исходя из вышеизложенного, все не так страшно. Нам ведь нужно просто сделать так, чтобы человек в данном случае не оказался в непредвиденной ситуации, чтобы он обрел право на собственное отношение к происходящему. В частности, многие родители были бы рады, чтобы их ребенок, увидев «нехороший» сайт, просто… закрыл его. Да-да, именно так. И, поверьте, это возможно! Еще как! Но вот для того, чтобы так и случилось, он должен быть готов к такой «встрече с прекрасным». А для этого у него должен быть другой способ удовлетворения собственного любопытства. И лучший из способов – возможность говорить с теми, кого любишь, чье мнение ценишь, на любую, в том числе, конечно, и такую интересную тему.

Большинство родителей, безусловно, хочет оградить детей от опасностей, которые подстерегают их в самых неожиданных местах. Вот только когда путь, который мы для этого выбираем, сводится просто к отрицанию того или иного явления, мы не только не оберегаем своих близких, мы скорее, напротив, множим опасности. Вместо того чтобы помочь любимому человеку подготовить его к разным сложностям, снабдить необходимыми инструментами, мы практически оставляем его безоружным – один на один с этими самыми опасностями (ведь шансы на то, что он никогда не узнает о существовании тех же порносайтов, ничтожно малы – так задумайтесь же, что произойдет с ним, когда его приятель, криво и мерзко усмехаясь, продемонстрирует ему, «как устроена жизнь»).

И тогда тому самому приятелю он может ответить: «Смотри сам, если хочешь, я не стану. Просто потому, что не хочу». Или, скользнув взглядом по картинке или видео, закрыть ее. Или (о ужас!) все-таки задержаться на этом сайте, имея к этому моменту собственное мнение и понимание. А потом, возможно (если захочется), рассказать об этом нам – тем, кто умеет отвечать на вопросы, сочувствовать, делиться, объяснять. Это ведь и есть та самая защита, о которой мы твердим: умение сказать нет, понимание того, что с нами происходит, способность анализировать и сопоставлять, наконец, право на самого себя.

«Что, собственно, из всего этого следует? – спросите вы. – Нам что же, смотреть порно вместе с детьми?» Конечно же, нет! Ведь для того, чтобы рассуждать о Зимбабве, например, нам не обязательно там жить или даже бывать. Для того, чтобы наши дети узнали о существовании воров, нам не нужно симулировать кражу. Чтобы остерегаться ядовитых грибов, не нужно их пробовать. Дети узнают обо всех этих явлениях с нашей помощью. А вот когда одно или несколько явлений исключается из нашего человеческого обсуждения, когда мы, подобно Коробочке из «Мертвых душ», заявляем: «Нет такого помещика», мы, с одной стороны, отправляем их на поиски ответов, а с другой – оставляем беспомощными в момент, когда они эти ответы найдут.

И о сексе, и о порнографии, и о нашем отношении к первому и второму они должны узнать от нас. И да, это по-настоящему здорово говорить с любимыми людьми, тем более на такие интересные темы!

Вот это и есть наше родительское дело.

Манифест ретроградов

Ну что, детишечки, мы, взрослые дядьки, снова собираемся вас облапошить. Дух воздвигается, и чувствуется приятное томление в груди – еще бы, ведь это увлекательное занятие, обманывать детей, – наше любимое дело! Любимое и чаще всего успешное. Да и как ему быть неуспешным, ведь вы, маленькие дурачки, привыкли верить нм – взрослым дядькам! А хоть бы и не верили – наплевать, сила-то все равно на нашей стороне!

Ах, как было славно, когда мы запрещали женщинам голосовать. А потом когда ограничивали права людей в зависимости от цвета кожи, указывали слабым их место… Все в прошлом, все у нас отняли. Кто у нас остался-то, кроме детей?! Вот за вас и возьмемся! Что вы сделаете? Раз и навсегда вам должно стать понятно, кто хозяин в доме.

Итак, посовещавшись, мы пришли к единому решению: хватит размениваться на такие мелочи, как убеждение вас в необходимости корпеть над невнятными учебниками в школе и запреты заниматься тем, что вам нравится. Не пора ли, чем черт не шутит, замахнуться наконец на то, что является действительно важнейшей частью вашей жизни, – на интернет. А он ведь и впрямь пугает: мы и знать не знаем, как оно устроено – детство с интернетом, да и откуда нам это знать? Мы в детстве все больше по подъездам гадили и слова всякие на заборах писали. Все было так просто и понятно, а теперь поди ж ты! Любой пятиклассник – эксперт в этом самом интернете. А мы что же? Отменены? А потом, социальные сети – это ведь, знаете ли, и правда может оказаться по-настоящему опасным для нас: там и диалогу можно научиться, и узнать, чего вам знать не надо. А мы тогда на что? А контроль? А воспитание?

Так что хватит, поиграли – и будет. Тем более и оправдание само напрашивается: «Мы так за вас волнуемся!..» А раз волнуемся, конечно, нужно не разбираться со своим страхом, а просто устранить его причину! Непонятна книга – сжечь! Раздражает музыка – объявить пропагандой! Не нравится одежда – закрыть магазины, слишком активны – примерно наказать.

Да и соблазн погордиться у 62 % россиян, которые поддерживают запрет, непреодолим. Они настоящие молодцы! Так давайте же оставим их в неведении о том, что есть другие способы общения с детьми помимо запретов. Скроем, что так долго их обманывали, заявляя, что дети – маленькие недочеловечки, не расскажем, что от общения с детьми можно получать настоящее удовольствие, не станем освобождать их от предрассудков и предубеждений, которые мы и нам подобные сами создали. Лучше напугаем еще разок до смерти, куда они денутся – испугаются!.. и присоединятся к запрету. Не объяснять же им, что родительские функции состоят в первую очередь в поддержке, принятии, сомнении. Что взрослым во всех поколениях приходилось догонять ускользающую от них современность для того, чтобы оставаться рядом с любимыми детьми, чтобы быть им полезными, чтобы стать тем самым адресом, по которому дети обращаются в случае беды.

Проще запретить. И пусть несчастные, запуганные, замордованные действительностью взрослые плодят себе подобных! Пусть отношения с любимыми строятся на запретах и унижении. Этого нам и надо! Вы ведь, деточки, нам только мешаете оставаться такими, какие мы есть. Так вот, мы не позволим вам изменить нашу суть! Запретим все, до чего дотянемся! Посмотрим, как вы попляшете без интернета, соцсетей, без самого духа современности.

Будьте же такими, как мы! Во всем. Это даст нам хоть какую-то уверенность в том, что мы живы… Пусть нам твердят про дискриминацию, пусть укоряют и пугают страшными последствиями – мы живем сейчас, нашей буйной страсти нужна подпитка! И мы нашли ее – глумление над детьми, они ведь не смогут сопротивляться!

Мы существуем! Мы нужны! Ведь без нас наступит это проклятое настоящее, когда человек является человеком сам по себе – вне зависимости от возраста, пола, цвета кожи. Нам в таком настоящем жизни нет. Так что мы еще поборемся. И не надейтесь на лучшее – это не в последний раз. Мы себя еще покажем!

Прощальный симптом

Ну вот и нашлось для нас, взрослых, новое интересное дело. Даже с официальным названием – «профилактика подросткового суицида». И то правда, у нас ведь проблема: низшие существа опять не хотят жить по нашим законам, и не просто не хотят, а еще и доказывают это делом. Слишком явно и страшно доказывают, чтобы можно было продолжать это нежелание игнорировать. Так что придется научить их уму-разуму. Вот только как бы за это взяться?.. А впрочем, какая разница? Не важно! Главное, скорей в дело! Скорей, ведь иначе нам может стать жутко по-настоящему. Жутко не только читать об этом, не только думать, даже жить рядом с ними. Поэтому в бой! Будем бороться со смертью! Пусть даже ценой жизни.

Слово произнесено, и, разумеется, пошла писать губерния…

Предложения, конечно, самые разные: разъяснение пагубного влияния интернета на неокрепшие умы, вовлечение подростков в трудовую школьную и внеклассную деятельность, беседы с психологом, классные часы. А в одном из управлений образования предложили и самый современный и гуманный способ взаимодействия с людьми: «ежедневная проверка кистей учащихся, на которых игроки оставляют кровавые отметки, подтверждающие, что они находятся «в игре».

Обратите внимание – ни одного вопроса к самим себе, ни одного сомнения: взрослые, как всегда, уверены в том, что они знают, как нужно поступать, знают способ, как сделать жизнь детей правильной.

Опять мы станем что-то втолковывать им, вместо того чтобы меняться самим. Мы будем нудно объяснять, что они ошибаются (вот только проблема в том, что мы обманывали их так много раз, что они потеряли способность верить нам. Но верить кому-то ведь надо – возможно, именно поэтому с такой поразительной легкостью они становятся добычей преступников). Мы будем рассказывать, что жизнь прекрасна (в то время как они ежедневно наблюдают чудные образцы этой «прекрасной жизни», и когда те же преступники скажут, что жизнь – дерьмо, это будет так похоже на правду). Будем заставлять их, наконец, жить так, как должно (и они с такой поразительной легкостью угадают, что сами мы давно уже не задаемся вопросом, как должно).

И только одно взрослый мир привычно позабудет сказать ребенку: ты для нас важен и ценен. Ты самостоятельная цельная личность. Ты можешь не волноваться, твоя жизнь принадлежит только тебе. Никто – ни семья, ни школа, ни государство – не смеет посягать на нее! Ты можешь и должен сам принимать решения, выбирать, что для тебя важно, делать свое настоящее ярким и значимым, самостоятельно контролировать свою жизнь. Мы рядом, мы всегда поможем. Мы будем просто счастливы, если сможем оказаться тебе полезны.

Для того чтобы сказать это, необходимо в это поверить. Такие слова не рождаются сами собой. Они требуют остановки и осознания.

Нравится Комментарий Поделиться

Для этого необходимо всерьез, принимая собственный страх и разочарование в самих себе, подумать: отчего они не хотят оставаться с нами настолько, что готовы уйти навсегда? Как с нами это случилось? Отчего грязные подонки, питающие мертвечиной собственное эго, оказываются для них авторитетнее и важнее, чем взрослое окружение? Что, черт побери, мы делаем не так? Неужели не пришло еще время для честного разговора? Неужели снова мы продолжим управлять ими, объясняя жуткие неудачи частным случаем?

В системе, которая ставит одних людей выше других, причем по формальному признаку (в данном случае по возрасту), «низшие» всегда будут использовать любые пути для освобождения, для доказательств своего права на самих себя, на свободное существование. Дальше все зависит от структуры личности, принятой в ближайшем кругу культуры, психического состояния. Это в определенном смысле русская рулетка – мы не знаем, что нам выпадет: легкий подростковый бунт, бездеятельное смирение, депрессия или самое страшное…

Способ управления «низшими» существами, который на сегодняшний день выбирает система, кажется беспроигрышным. Он многократно проверен и в прошлом, и в настоящем на других слабых, оездоленных, униженных. Вы ведь знаете, как это работает, правда? Нужно регулярно сообщать им, что они никчемные существа, что у них ничего не получается, что они не готовы к жизни (нашей высшей жизни), что мы знаем, как надо, а они нет (и как бы ни было им тошно от этого «как надо», придется повиноваться), что мы имеем полное право их оценивать, а они должны все силы отдавать тому, чтобы соответствовать нашим желаниям. Вы действительно хотите увлечь их этим проектом?

Дети стараются изо всех сил, только бы дотянуть, только бы вырваться из этой изощренной западни, о которой взрослые предпочитают лишь ностальгически вспоминать. Закатывая при этом глаза и сочно причмокивая… А на деле мы используем большинство возможностей, для того чтобы испортить им период, который называется детством. Продолжая лживо ностальгировать, мы на деле транслируем, однако, что ценного в детстве ничего нет, ибо существует оно для того, чтобы готовиться к настоящей, взрослой жизни. Мы заставляем их влачить бесправное существование, когда любой человек старше тебя по возрасту имеет полное право практически на любое унижение. При этом мы не забываем и требовать благодарности (мы тебя учим/воспитываем/одеваем/развлекаем/готовим к жизни).

Желаете всерьез поговорить о профилактике? Что ж, давайте.

Правда, есть несколько небольших проблемок. Во-первых, любовь к жизни не может быть абстрактной (ага, никакого «я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно»). На практике это означает, что просто нужно быть счастливым. Причем в конкретных пунктах. Любить каждый день возвращаться домой, любить вставать пораньше и бежать в школу, любить говорить с друзьями и близкими, любить есть то, что приготовила мама. Получать от всего этого удовольствие, понимаете? А если и в школе, и дома я вынужден посвящать всего себя лишь тому, чтобы избегать неприятностей, не жить, а именно спасаться от несчастий, то разрыв между мной и счастьем (даже не проговоренный, интуитивный разрыв) будет только расти и расти.

Во-вторых, нельзя одной половиной рта рассказывать, что высшая ценность – это отдать жизнь не зря, а другой убеждать человека в том, что расставаться с ней не следует. Почему он должен верить второму, в то время как мы изо всех сил стремимся, чтобы он поверил первому? Разве не следует из навязчивого телебурчания, что дело только в цене? Что лучшие образцы «жизни не зря» – это отдать жизнь за правое дело? Ведь если высшая доблесть в том, чтобы жизнь отдать, дальше уже дело торговли… А дальше, знаете ли, это ведь субъективная трактовка – что считать правым делом.

В-третьих, культ и поощрение силы не может не обернуться насилием и даже убийством, в том числе и самого себя. Почему, если семейное насилие объявлено нормой, насилие над самим собой считается отклонением? В чем разница? Трудновато найти ее, особенно тем, кто находится в самой острой фазе проверки жизни на правду и прочность, – тем, кого фальшиво именуют подростками, в самом именовании как будто стремясь подчеркнуть их недочеловечность.

В-четвертых, пришло время вспомнить, что на дворе XXI век. Взрослые часто становятся похожи на людей, стремящихся игрушечной плотиной остановить Ниагарский водопад. Наши дети не просто открыты для информации, они находятся в свободном плавании в этом океане. И когда они сталкиваются, с одной стороны, с декларируемой открытостью современного мира (социальные сети, возможность связи с любым человеком на планете, современная культура взаимодействия с действительностью), а с другой – с домостроевскими указаниями типа «в моем доме я не позволю…», это может стать для них непреодолимым противоречием, требующим практического разрешения.

Вы ведь наверняка помните главный вопрос подросткового возраста – зачем я живу. И знаете, ответ в определенном смысле действительно зависит от нас. Если единственный вариант – затем, чтобы стать как все взрослые, то «увековечивание души» в интернете, которое рекламируют интернет-убийцы, может показаться правильным ответом. А мы между тем все продолжаем обсуждать их жизнь, не спрашивая, что они думают, подыскивая все новые инструменты влияния и подавления, не подозревая самих себя ни в чем, ища лишь подтверждения наших идей. «Увязшие в собственной правоте, завязанные в узлы…» Куда им идти, как выбраться из этой западни, где процветает самая пошлая дискриминация?

Согласитесь, мы должны уж очень сильно врать самим себе, если, отвечая на вопрос, почему человек покончил с собой, мы не даем самый логичный ответ: «Потому что ему настолько плохо жить, что самый страшный шаг представляется освобождением». Впрочем, понятно, ведь это может значить, что ему плохо именно с нами. И ради того, чтобы избежать этого варианта ответа, мы готовы идти на любой подлог и обман.

Единственное, чего мы не можем добиться от них силой, – это жить. И страшно оттого, что они нащупали этот «баг» в нашей программе.

Подонков надо находить и сажать. И, уверен, большинство взрослых были бы готовы всячески содействовать этому. Но только проблему это решит лишь частично. Ведь самоубийство – это конец пути. И путь к нему длинен, но, к несчастью, относительно прост.

Сперва дети лишаются воли: это начинается исподволь, с проникновения во все сферы их жизни, от выбора друзей и одежды до права на собственный интерес. И вот они уже чувствуют, что и шагу не могут ступить самостоятельно. «Мам, а можно?..» – спрашивают они по любому поводу, не в силах определить что для них верно, а что нет. Постепенно растет и крепнет их неверие в себя, и сами они уже не понимают, что любят, а что ненавидят.

Далее детям объясняют, что они ничего не стоят без руководства взрослых. Их называют неучами, им объясняют, что из них ничего и никогда не выйдет, что единственная причина и смысл жить – это удовлетворять желания сильных, имеющих эксклюзивное право ставить задачи и раздавать оценки. Так приходит осознание, что жизнь может быть важна и интересна не сама по себе, а лишь глазами других.

Потом их подавляют – на любую тему и любыми средствами: не прыгай, не болтай ногами, не мешай мне, не смотри, не говори так. Любой проступок (проступок, конечно, по мнению высшего существа) предусматривает жесткое наказание – лишение самости (ты не будешь делать то, что любишь, я отниму у тебя то, к чему ты привязан, ты будешь унижен публично, я воспользуюсь твоей слабостью и сделаю тебе больно и пр.).

Так взрослые совершают головокружительный кульбит и из близких друзей превращаются сначала в начальников, а потом и во врагов. А параллельно дети все наблюдают и наблюдают ту самую жизнь, к которой их так усиленно «готовят». И, боюсь, мягко говоря, не очаровываются ею. Вот и получается, что в своем настоящем находиться невыносимо, а будущее далеко и безнадежно. И они всеми силами ищут спасения.

Да, речь, к счастью, идет о мизерном проценте детей, которые сводят счеты с жизнью. Да, это дети с особой психикой, уже доведенные до крайнего состояния. Но кто знает, скольким нашим близким приходила в голову эта идея? И так важно, чтобы в миг сомнения они с относительной легкостью находили причины остаться с нами.

Общая тенденция, на мой взгляд, налицо: большинству из них просто живется плохо. И лучшая профилактика состоит в том, чтобы жилось им хоть чуточку лучше.

Воистину, пустая жизнь – длинная и страшная болезнь. А самоубийство – ее последний, прощальный симптом.

Одиночество отчаяния

Мне одиннадцать. И у меня никого нет. Нет-нет, вы не поняли, конечно, у меня есть семья, и я ее очень люблю. Но семья – это семья. А с кем мне говорить о своих бедах и радостях?

С мамой? Но она в ответ на мои рассказы вечно начинает учить меня, как на самом деле нужно было поступить.

Кстати, я совсем не против, наверное, она права. Ее взрослый опыт подсказывает ей подходящие поступки. Кроме того, я ее понимаю: она ведь хочет как лучше, хочет меня защитить. Но что поделаешь – я все чаще с ней совсем не согласен. Просто чувствую, что не согласен, а объяснить почему пока не умею. Так и получается, что спорить не с чем, и я делаю вид, что все понял. И снова попадаю в безвыходное положение. Конечно, по своей собственной вине, тут и спорить нечего…

С папой? Но ведь он так занят, я совсем не хочу ему мешать.

Он, кажется, с удовольствием проводит со мной время иногда, но я не знаю, как попросить его серьезно поговорить. И я только молчу и думаю. В силу возраста у меня еще нет настоящих друзей, это только разные люди, с которыми приятно поиграть, поболтать о том о сем, но открыть свое сердце невозможно. Мы просто этого пока не умеем.

Помню, когда мне было шесть, мы переехали в новую квартиру. Родители были очень рады, и я старался радоваться вместе с ними. Как умел. И вот мы идем в детский сад. В новый детский сад. Идем туда уже в пятый или шестой раз. И мне страшно и плохо. Потому что я совсем ничего там не понимаю, и мне кажется, что я малюсенький, а все – огромные великаны, которые меня просто не замечают. Идем мы с папой. Он, конечно, торопится на работу, я знаю это. Иду и молчу. У меня сильно-сильно болит живот. О чем тут говорить? Да и что сказать? Дело ведь не в том, что меня, например, обидели. Я, честно говоря, просто и не знаю, в чем тут дело. Скажут «привыкнешь», как и говорили не раз. А я и не понимаю совсем, что означает это самое «привыкнешь»… Знаю только, что сейчас мне так страшно, как никогда еще не было. И живот болит от этого. Все, что я чувствую, – это щемящее одиночество. Я не умею быть с ним. Возможно, меня кто-то мог бы научить с ним справляться, но кто меня научит? Я ведь один.

Еще совсем недавно я даже не думал обо всем об этом, я чувствовал, что мои родители защитят меня, объяснят все, что я должен знать. Сам не знаю, как произошло, что эта уверенность куда-то исчезла…

Все случилось незаметно, само собой. Сначала я просто начал замечать, что мама все чаще раздражается. Раньше она была такой терпеливой и могла сколько угодно раз отвечать на один и тот же вопрос, пока я все-все не пойму. А стоило мне пойти в школу, как она чуть что начинает нервничать и говорить что-то типа: «Ну как же ты не понимаешь, это ведь все знают». А я-то знаю, что это совсем не так. Это просто учителя придумали такой прием, чтобы с нами было попроще.

А еще теперь родители часто стали рассказывать мне, что я не прав. То есть что все правы, а я нет. Все – учитель, бабушка, младшая сестра. Может, это и значит становиться взрослым? Когда, как ты ни поступишь, все равно окажешься не прав…

А дальше вообще стало происходить что-то странное: я понял, что вопросы родителям задавать вообще не стоит. Потому что часто они вызывают у них такое состояние, что их просто становится жаль. Так было, например, когда я спросил папу (уже давно, пару лет назад, когда мне было девять), что такое презерватив. Я слышал, как мальчики произносили его и смеялись, а когда я спросил, что это, они засмеялись еще больше и сказали «спроси у родителей». Я спросил, а папа сказал, что такого слова нет, что мальчики просто его придумали от дурости. И сразу стал нервничать и спрашивать, «как вообще дела в школе». Теперь-то я знаю, что это такое, но папино смущение запомнил. Потому что сам смутился – наверное, в моем возрасте вопросы задавать уже не стоит? Зачем же мне его мучить? Сам должен разобраться. Проблема только в том, что со слишком многим нужно разобраться. Самому.

От всего этого холод пробегает по спине, и руки часто становятся влажными, и сосет под ложечкой. И хочется плакать. Может быть, я болен, и это такой диагноз – «одиночество детства».

Еще я очень страшусь того, что будет со мной дальше. Ведь пока чувство только усиливается. Потом мне будет двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Я так боюсь, что это выжигающее душу одиночество останется со мной на всю жизнь! Боюсь так и не научиться говорить об этом. Боюсь, что, для того чтобы изжить его, я буду мучить жену и детей, стану заводить любовниц, буду вечно метаться между разными работами и людьми. Или, наоборот, замкнусь и уговорю себя, что это и есть жизнь.

Взрослые, поверьте, мне ничего от вас не нужно. Вы вечно боитесь, что вам будут «давить на чувства», даже понятие такое придумали: когда вам говорят о своей боли, значит, давят на чувства. Так вот, я не давлю, просто как умею рассказываю о себе. (Когда я вырасту, то, наверное, забуду об этом, так же как забыли вы, но пока помню – делюсь.) А вы уж сами как-нибудь разберитесь с этим давлением. Поймите, я ведь впрямую и сказать-то толком не могу, нет у меня такой возможности. Во-первых, это очень трудно сформулировать – в моем-то возрасте! А во-вторых, представьте, говорю я такой: «Как же я одинок…» Да взрослые просто с ума сойдут. Что они делать-то станут, сами подумайте?

Я спасаюсь от одиночества, придумывая все новые способы. Я честно стараюсь подружиться с миром. Почему же вы все судите и судите: с кем дружу, как учусь, что ношу, какую музыку слушаю.

Вы ведете себя так, как будто сами не бывали на моем месте, как будто забыли, каково это – когда тебе одиннадцать и ты так одинок. Не потому ли и детство вы описываете как нескончаемый идиотский праздник, чтобы вытеснить и забыть. Уговариваете себя бесконечно, что они (то есть мы) выдумывают, кривляются, манипулируют. Страшен этот капкан. Подумайте, даже правду вам приходится оборачивать ложью. Все эти бесконечные разговоры о том, что родительство – тяжкий труд. А ведь все наоборот: если вы начнете верить, что дети живые, то как раз обретете свободу. Потому что поверите, что живые вы сами. Если мы можем быть одинокими, значит, и вы имеете право на грусть, слабость, одиночество, если мы плачем ночами, то и вы можете плакать сколько хотите…

Я не прошу вас ничего менять. Но почему же не посмотреть лишний раз в наши глаза? Не промолчать, когда очередная воспитательная гадость подкатывает к горлу? Не вспомнить, как было с вами? Не позволить нам и себе немного отдохнуть?

Я не хочу взрослеть. Вру, что хочу, потому что все договорились, что дети стремятся стать взрослыми. На самом деле я страшусь этого, боюсь, что будет еще страшнее. Как мне быть, посоветуйте? Нет ответа. Да и откуда – никого ведь нет: все взрослые заняты воспитанием меня…

Да-да, я знаю, родителям и так очень тяжело, у них и без меня комплекс неполноценности. И хватит ныть! И нужно родителей поддерживать.

Да я бы поддержал… Только у самого нет никаких сил.

О школе, честности и рок-н-ролле

Мы движемся в проложенной колее, не решаясь и не желая совершать какие-либо маневры. Как будто находимся во власти попсовой мелодии, невольно втягиваясь в примитивный ритм и пошлую гармонию.

• «Умцы-умцы» …Ах, какой кошмар этот новый министр…

• «Умцы-умцы» …Ах, что же будет со школьной программой…

• «Умцы-умцы» …Ах, как неуважительно отнеслись к учителям…

• «Умцы-умцы» …Ах, неужели введут единые учебники…

Мы твердим и твердим с одной и той же интонацией одни и те же слова, тоскливо надеясь, что они будут услышаны… Хотя как могут быть услышаны слова, которые никому не адресованы?.. Будто нарочно устроена кем-то невероятная путаница, заставляющая нас блуждать в густых сумерках среди бесконечных вопросов без ответов.

Посудите сами: с какой стати, например, мы решили, что государство в рамках школы будет обслуживать наши интересы? Заметим: даже не спрашивая нас о том, что именно нас интересует.

Как, с одной стороны, мы отдаем всецело управление школой государству, а с другой – развиваем непомерные ожидания, да еще и у каждого свои?.. И с какой же стати мы обрушиваем на систему образования уничижающую критику, если даже не попытались рассказать о том, что наши взгляды не совпадают?

Пробовали? Честно? Или мы способны уже только, брезгливо оттопырив губу, прошипеть: я же говорил, что со школой все будет ужасно?

Как и когда мы приняли на веру миф, что детство – период недочеловека, что главное в детстве – готовиться к «настоящей», взрослой жизни? (Что почти автоматически привело к тому, что одним из частых способов взаимодействия учителя и ученика стало лишение последнего самости, права на себя: «Узнаешь – получишь право на свое мнение».)

Кто поместил нас в этот абсурд: наш ребенок идет в школу получать удовольствие, познавать мир и самого себя, а мы с самого начала готовимся к этому как к бою? И его тоже, конечно, к этому же готовим. И учителя тут как тут – они ведь тоже невольно оказываются участниками этой борьбы. Даже не участниками – заложниками.

Отчего наш выбор оказался ограниченным крайними позициями: либо школа – неизбежное зло, поэтому нужно принимать все, что там происходит, либо школа – подготовка к некой будущей жизни (взамен этой, настоящей)? И то и другое, как вы понимаете, ставит ребенка в то же положение заложника.

Как именно она будет устроена, решат как-нибудь и без нас. Не нашего ума это дело. А вот когда все уже обустроено лучшим образом, тогда пожалуйста: «По мере возможностей мы учтем ваши пожелания и замечания».