Психология лжи. Обмани меня, если сможешь Экман Пол

Я начал эту книгу с описания первой встречи Адольфа Гитлера, канцлера нацистской Германии, с премьер-министром Англии Нэвиллом Чемберленом, которая состоялась в 1938 году. Я выбрал именно это событие, поскольку оно является примером одного из страшнейших обманов в истории и содержит важный урок того, почему ложь часто достигает успеха. Давайте вспомним, что к моменту встречи Гитлер уже отдал секретный приказ о нападении немецкой армии на Чехословакию. Однако, чтобы полностью мобилизовать армию для нападения, необходимо было еще несколько недель. Желая воспользоваться преимуществом внезапности, Гитлер скрыл свое решение начать войну. Он сказал Чемберлену, что сохранит мир, если чехи рассмотрят его требование о пересмотре границ между двумя странами. Чемберлен поверил Гитлеру и постарался убедить чехословацкое правительство не мобилизовывать свою армию, поскольку еще имелись шансы сохранить мир.

В каком-то смысле Чемберлен был добровольной жертвой, желавшей, чтобы ее ввели в заблуждение. В противном случае ему пришлось бы признать полный провал своей политики по отношению к Германии, в результате чего возникала угроза для безопасности его собственной страны. Урок, который можно извлечь из этой истории, заключается в том, что иногда жертва, сама того не желая, содействует обману. Бывает, в какой-то момент узнать правду гораздо неприятнее, чем поверить лжи, поэтому жертва воздерживается от критических суждений и пренебрегает противоречиями в информации.

Хотя я и считаю до сих пор, что этот важный урок относится ко многим другим случаям обмана и касается не только глав государств, однако теперь, через семь лет после первой публикации этой книги, боюсь, что читатели могут сделать неправильные выводы из рассказа о встрече между Гитлером и Чемберленом. Они могут подумать, что если бы Чемберлен не хотел быть обманутым, то Гитлеру не удалось бы ввести его в заблуждение. Исследования, проведенные нами с момента выхода в свет этой книги в 1985 году, указывают на то, что даже соперник Чемберлена Уинстон Черчилль, который предупреждал о коварстве Гитлера, вероятно, и сам не смог бы уличить фюрера во лжи. Если бы даже Чемберлен пригласил специалистов по выявлению лжи из Скотленд-Ярда или из британской разведки, то и они, наверное, не справились бы с этой задачей.

В этой главе рассматриваются последние результаты наших исследований, которые привели меня к новым выводам. Я расскажу о том, кто может уличить лжеца и как это лучше делать. Я добавлю также несколько новых советов о применении наших экспериментальных результатов в реальных жизненных ситуациях. Эти советы основаны на моем, полученном в течение последних пяти лет, преподавательском опыте работы с людьми, ежедневно имеющими дело с подозреваемыми во лжи.

Поскольку Гитлер был воплощением зла, из приведенного примера можно также заключить, что для национального лидера ложь вообще недопустима. Но такой вывод был бы слишком простым. В следующей главе исследуется вопрос о том, когда ложь в общественной жизни может быть оправдана, и рассматривается ряд известных инцидентов из недавней политической истории Америки. Анализируя лживые заявления бывшего президента Линдона Джонсона о военных успехах США во вьетнамской войне, а также решение NASA (Национальная администрация по аэронавтике и космическим исследованиям) о запуске космического челнока «Челленджер», принятое, несмотря на серьезный риск его взрыва, я поднимаю вопрос о том, можно ли отнести эти случаи к категории самообмана. И если да, то должны ли люди, которые лгали самим себе, все же нести ответственность за свои действия?

Кто может уличить лжеца?

Когда я писал эту книгу, то думал, что изучаемые мною приемы, которыми люди пользуются, чтобы скрыть сильные эмоции, переживаемые в момент произнесения лжи, почти не имеют отношения ко лжи дипломатов, политиков, уголовников или шпионов. Я боялся, что профессиональные верификаторы – полицейские, агенты Центрального разведывательного управления (ЦРУ), судьи, специалисты по психологии и психиатрии, работающие в правительстве, – могут излишне оптимистично оценивать свое умение отличать ложь от правды по поведенческим признакам. У меня было желание посоветовать тем, чья работа требует оценки правдивости или лживости, не доверять никому, кто утверждает, что умеет судить об обмане по поведенческим признакам, которые в системе уголовного права носят название образа действия. Я хотел предупредить их не слишком полагаться на свою собственную проницательность.

Теперь же у меня есть неопровержимые доказательства того, что я был прав, предупреждая профессионалов осторожнее относиться к вынесению суждений о лжи и правде. Но я обнаружил еще и то, что мои опасения несколько преувеличены. К моему удивлению, оказалось, что некоторые специалисты прекрасно узнают ложь по поведенческим признакам. Я узнал, что это за люди и как они этому научились. И теперь у меня есть основания думать, что мои знания о лжи и эмоциях применимы и к определенным случаям обмана в области политики, уголовного права и разведки.

Возможно, я никогда не узнал бы об этом, если бы уже не написал эту книгу. Обычно профессор психологии, занимающийся экспериментальными исследованиями в лаборатории, не встречается с людьми, работающими в системе уголовного права или в мире разведки и контрразведки. Эти профессиональные верификаторы узнали обо мне не по моим научным публикациям, которые выходят вот уже тридцать лет, а из газет, поместивших отчеты о моей работе в связи с выходом в свет книги. Вскоре меня пригласили руководить семинарами для городских, государственных и федеральных судей, адвокатов, полицейских и операторов детекторов лжи ФБР, ЦРУ, Агентства национальной безопасности, Агентства по борьбе с наркотиками, Секретной службы США и американской армии, флота и военно-воздушных сил.

Для этих людей ложь не является теоретическим вопросом. Они относятся к своей работе и к моим советам с полной серьезностью. Они не похожи на студентов, которые верят профессору на слово только потому, что он выставляет им оценки и является авторитетом, написавшим книгу. В этой аудитории мои научные регалии ставили меня скорее в невыгодное положение. Моим слушателям нужны были реальные жизненные примеры, которые они могли бы тут же использовать в своей работе. Я мог бы рассказать им, как трудно уличить лжеца, но им необходимо было принимать решения уже завтра, и ждать результатов дальнейших исследований они не могли. Они хотели получить любую помощь, какую я мог им оказать, за исключением предупреждений быть более осторожными, но относились к моим советам весьма скептически.

Но, как ни странно, эти люди оказались гораздо более гибкими, чем представители научного мира. По сравнению с большинством членов университетских ученых советов они проявляли значительно большую готовность к пересмотру принципов своей работы. Как-то за ленчем один судья спросил меня, не следует ли ему сделать перестановку в зале суда, чтобы видеть не затылок свидетеля, а его лицо. Такая простая мысль никогда не приходила мне в голову. С тех пор, выступая перед судьями, я всегда вношу такое предложение, и многие судьи уже сделали в залах суда перестановки.

Некий агент секретной службы рассказывал мне, как трудно отличить правду от лжи, когда человек после своих угроз в адрес президента вдруг заявляет, что все это несерьезно и что его основной целью было лишь произвести впечатление на приятеля. Лицо этого агента буквально исказилось от ужаса, когда он вспомнил, как Сара-Джейн Моор, признанная не настоящей убийцей, а «чокнутой», 22 сентября 1975 года была ошибочно выпущена на свободу и всего через несколько часов выстрелила в президента Джеральда Форда. Я сказал агенту, что на своих семинарах могу предложить им только очень незначительные дополнительные сведения, которые повысят точность их работы, скорее всего, не более чем на 1 %. «Грандиозно, – ответил он, – давайте».

Мы с моим коллегой Морином О’Салливаном[238] всегда начинали семинары с небольшого теста для оценки умения участников узнавать ложь по манере поведения. Этот тест заключался в просмотре видеофильма об эксперименте, описанном мной в главе 1, в котором участвуют 10 студенток-медсестер. Каждая из них рассказывает о своих приятных чувствах, испытываемых при просмотре фильма о природе и грациозных животных. Пять из десяти девушек говорят правду, остальные лгут. На самом деле они смотрели ужасный фильм неприятного медицинского содержания, но пытались скрыть свои истинные чувства и убедить аудиторию, что фильм приятен.

Я даю этот тест по двум причинам. Во-первых, не хочется упускать возможности выяснить, насколько точно эти люди, которые имеют дело с самой ужасной ложью, могут в действительности уличать лжецов. А во-вторых, уверен, подобный тест – хорошее начало для семинара. Для аудитории сразу становится более понятным, как трудно определить, когда люди лгут. Я соблазняю их словами: «У вас есть уникальная возможность узнать правду о своей способности уличать лжецов. Вам постоянно приходится судить, но часто ли вам удается проверить, правильно вы рассудили или нет? Теперь у вас есть такая возможность. Вы узнаете ответ всего через 15 минут». Сразу же после проведения теста я сообщаю правильные ответы. Потом прошу поднять руки тех, у кого 10 правильных ответов, 9, 8 и т. д. Затем подсчитываю результаты на доске, чтобы каждый слушатель мог сравнить свой уровень с общим показателем группы. И в результате, кроме всего прочего, хотя я и не ставлю перед собой такой цели, после этой процедуры вся группа узнает результативность каждого участника.

Большинство участников семинара не лучшим образом справляются с моим тестом. Но подобный печальный урок вполне соответствует цели моей миссии, заключающейся в том, чтобы сделать этих людей более осторожными в вынесении суждений о правде или лжи. На первых семинарах я боялся, что мои слушатели будут возражать против проведения теста, опасаясь продемонстрировать на публике свое неумение уличать лжецов. Я ожидал, что, обнаружив, насколько плохо они справляются со своей задачей, они перейдут в наступление, поставят под сомнение корректность моего теста и будут утверждать, что ложь, показанная в видеофильме, не имеет никакого отношения к той лжи, с которой приходится иметь дело им. Но такого не было ни разу. Эти мужчины и женщины, работающие в правоохранительных органах и разведке, хотели, чтобы коллеги убедились в их умении уличать лжецов. Они проявляли гораздо больше смелости, чем мои ученые коллеги, когда я предоставлял последним такую же возможность – в присутствии своих студентов и коллег продемонстрировать свое умение уличать лжецов.

Узнав о своих плачевных результатах, эти профессиональные верификаторы отказывались от метода «пальцем в небо», на который многие из них до сих пор полагались. Они начинали гораздо осторожнее относиться к определению обмана по манере поведения. Кроме того, я обычно предостерегал их и относительно множества стереотипов, которыми пользуются люди, когда пытаются отличить правду от лжи по поведенческим признакам – например, считается, что если человек во время разговора ерзает или смотрит в сторону, то он обязательно лжет.

В качестве более конкретного совета я на примерах из жизни показывал им, как пользоваться опросником, описанным в главе 7. Более того, я постоянно указывал, как и в предыдущих главах этой книги, каким образом эмоции могут выдавать ложь и как обнаружить признаки таких эмоций. Я показывал им фотографии людей с различными выражениями лица, причем очень быстро (в течение доли секунды), чтобы они научились легко считывать микровыражения. Я пользовался видеозаписями, запечатлевшими примеры разнообразной лжи, на которых они могут упражняться в своих недавно приобретенных навыках.

В сентябре 1991 года наши открытия, касавшиеся деятельности профессиональных верификаторов, были опубликованы[239].

Оказалось, что лишь одна профессиональная группа показывает результаты, превышающие уровень случайных догадок, – это Секретная служба США. Примерно половина ее агентов узнавали ложь с точностью около 70 %, а почти треть – с точностью 80 % и выше. Хотя я и не могу с уверенностью утверждать, почему именно Секретная служба столь сильно превосходит остальные профессиональные группы, думаю, причина здесь в том, что многим агентам приходилось заниматься личной охраной – наблюдать за толпой, пытаясь по каким угодно признакам вычислить того, кто может угрожать человеку, которого они охраняют. Такого рода бдительность является хорошей подготовкой для того, чтобы замечать тончайшие поведенческие признаки.

Многие люди немало удивляются, когда узнают, что все остальные профессиональные группы, имеющие дело с ложью (судьи, адвокаты, полицейские, операторы детекторов, работающие в ЦРУ, ФБР или Агентстве национальной безопасности, военные специалисты и психиатры), демонстрируют результаты на уровне случайных. Не менее удивителен и тот факт, что большинство из них не знают о своем неумении обнаруживать обман по манере поведения. Перед началом теста мы задавали им вопрос о том, как они оценивают свое умение, и их ответы обычно не имели ничего общего с истинными результатами. Однако и сразу же после проведения теста их ответ оставался неизменным.

Меня удивляло, когда хотя бы кто-то из этих профессиональных верификаторов мог довольно точно узнавать обманщиц, поскольку показанная им ситуация и люди были им совершенно незнакомы. Я придумал ситуацию, показанную в видеофильме, для того чтобы смоделировать состояние пациентки психиатрической клиники, которая хочет лишить себя жизни, но скрывает свои планы, поскольку для их выполнения ей необходимо освободиться от постоянного медицинского наблюдения. Она должна скрывать свою тревогу и убедительно притворяться, что больше не испытывает депрессии (см. введение). Испытываемые в данный момент сильные отрицательные эмоции прикрывались положительными эмоциями. С такими ситуациями приходится часто сталкиваться только психиатрам и психологам, но и они как группа тоже показывали результаты на уровне случайных. Почему же Секретная служба США так хорошо обнаруживает такой тип обмана?[240]

Тогда я еще не понимал этого, но после обдумывания наших открытий у меня возникло предположение о том, когда именно можно уличить лжеца по поведенческим признакам. При наличии у подозреваемого сильных эмоций верификатору не нужно иметь много информации ни о нем, ни о ситуации. Если человек кажется испуганным, виноватым или возбужденным и его вид не соответствует тому, что он говорит, вероятность того, что этот человек лжет, весьма высока. Если речь подозреваемого постоянно прерывается (паузы, «гм-м» и т. п.), а причин, по которым он мог бы не знать, что сказать, нет и такая манера речи нехарактерна для него, то и в этом случае, вероятно, он лжет. Если подозреваемый не испытывает сильных эмоций, то поведенческих признаков обмана будет гораздо меньше. Если лжецу не приходится скрывать сильные эмоции, то для его успешного уличения специалисту необходимо быть гораздо лучше осведомленным об особенностях ситуации и качествах самого лжеца.

Когда ставки высоки и подозреваемый боится быть пойманным или испытывает азартное желание обмануть специалиста (я называю это «восторгом надувательства»), то есть шансы, что специалисту удастся узнать правду, даже не имея подробных сведений о специфике ситуации или особенностях подозреваемого. Однако существует одно очень важное «но» – не все подозреваемые боятся быть пойманными даже при очень высоких ставках. Опытные преступники, которым уже приходилось неоднократно успешно лгать, не боятся, как не боятся и донжуаны, много раз скрывавшие свои прошлые истории, и опытные дипломаты. А невиновные подозреваемые, которые боятся, что им не поверят, даже говоря правду, выглядят так, будто лгут, особенно если на карту поставлено слишком многое (см. обсуждение ошибки Отелло, глава 5).

Если лжец уважает того, кого пытается обмануть, и разделяет его ценности, то, скорее всего, он чувствует себя виноватым из-за этой лжи, и поведенческие признаки выдадут его ложь или мотивируют признание. Но верификатор не должен поддаваться искушению и думать о себе слишком хорошо, предполагая, что лжец испытывает к нему уважение. Недоверчивая или слишком придирчивая мать должна знать за собой эти качества и не ждать, что дочь, обманывая ее, будет чувствовать себя виноватой. Несправедливый начальник должен знать, что подчиненные считают его несправедливым, поэтому ему не следует полагаться на то, что в случае обмана чувство вины может выдать их.

Никогда не следует доверять чьим-либо суждениям, вынесенным при полном отсутствии информации о подозреваемом или ситуации. При выполнении моего теста у верификаторов не было никакой возможности познакомиться с людьми, о которых им приходилось выносить суждения. Увидев человека только один раз и не имея о нем никаких других сведений, они должны были решить, кто лжет, а кто говорит правду. В таких обстоятельствах лишь очень немногие справлялись с задачей. Сделать это было возможно, но для большинства оказалось очень трудно. (Позднее я объясню, каким образом те, кто справился, смогли вынести верное суждение на основе столь скудной информации.) У нас есть еще один вариант этого теста, где каждый человек показан дважды. Когда верификаторы имеют возможность сравнить поведение человека в двух ситуациях, их суждения становятся точнее, хотя даже и в этом случае большинство людей показывают результаты, незначительно превышающие уровень случайных[241].

Опросник, составленный для ситуации, когда на карту поставлено очень многое (глава 7), помогает при выявлении лжи оценить, какие признаки скорее всего будут присутствовать: явные, маскирующие или поведенческие. Он помогает определить, будут иметь место боязнь разоблачения, угрызения совести или восторг надувательства или нет. Специалист ни в коем случае не должен считать, что определить ложь по поведенческим признакам можно всегда. Он должен сопротивляться соблазну разрешить сомнения в правдивости подозреваемого, полагаясь лишь на свои способности.

Хотя Секретная служба оказалась единственной организацией, специалисты которой показали результаты выше случайных, в остальных профессиональных группах тоже нашлись отдельные представители с высокими результатами. Я продолжаю исследовать вопрос о том, почему лишь немногие люди умеют точно определять обман. Как они этому научились? Почему не все могут научиться выявлять ложь с такой же точностью? Можно научиться этому умению или это скорее талант, который человеку либо дан, либо нет? Эта странная мысль впервые пришла мне в голову, когда оказалось, что моя одиннадцатилетняя дочь выявляет ложь примерно с тем же успехом, что и лучшие представители Секретной службы США. Она не читала моих книг и статей. Может быть, у моей дочери и нет никаких особых талантов; возможно, и вообще большинство детей узнают ложь лучше, чем это делают взрослые. Мы только еще начинаем исследование этого вопроса.

И ключ к ответу на вопрос о том, почему некоторым людям удается точно определять ложь, дали сами участники теста. Мы попросили их рассказать, какими поведенческими признаками они пользовались при вынесении суждений о правдивости или лживости. Сравнив ответы всех профессиональных групп, мы обнаружили, что те, кому удается точно определять ложь, пользуются информацией, которую дает выражение лица, голос и тело подозреваемого, в то время как те, кто не справляется с этой задачей, основывают свои суждения только на словах подозреваемых. Этот результат, несомненно, полностью соответствует тому, о чем я говорил в предыдущих главах этой книги, но никто из участников семинара не читал ее до прохождения теста. Те, кому удается точно определять ложь, знали, что гораздо проще обмануть с помощью слов, чем скрыть выражение лица, голос или движения тела. Это не значит, что слова не имеют значения – очень часто лжеца выдают противоречия в сказанном, и весьма возможно, что всесторонний сложный анализ речи может помочь выявлению лжи[242], – но не следует полностью концентрировать внимание только на содержании сказанного. Нам еще надо выяснить, почему далеко не все верификаторы обращают внимание на соответствие между словами подозреваемого и, например, выражениями его лица и голоса.

Новые поведенческие признаки обмана

Дальнейшие исследования, проведенные в течение последних двух лет, подтвердили и расширили результаты, касающиеся важности мимики и голоса при выявлении обмана. Оценивая по видеозаписям выражения лиц студенток-медсестер в момент произнесения ими лжи или правды, мы обнаружили различия между двумя типами улыбок. Когда студентки на самом деле получали удовольствие, на их лицах были улыбки более прочувствованные (см. рис. 5а в главе 4), а когда лгали, на их лицах были так называемые улыбки-маски (в дополнение к улыбающимся губам видны признаки грусти (рис. 3а), страха (рис. 3б), гнева (рис. 3в и рис. 4) или отвращения)[243].

Существование различных типов улыбок подтвердилось также исследованиями детей и взрослых, проводившимися в Америке и других странах при самых различных обстоятельствах, не ограниченных ситуациями, связанными с ложью. Мы обнаружили, что при искренних улыбках ощущения людей и процессы, происходящие в их мозгу, отличаются от того, что происходит при всех прочих улыбках. Лучшим признаком искренности улыбки, вызванной ощущением удовольствия, является участие в ней не только губ, но и мышц, расположенных вокруг глаз[244].

Однако морщинки в виде «паучьих лапок» у внешних уголков глаз не всегда указывают на искренность улыбки. «Паучьи лапки» являются достоверным признаком искренности улыбки только в том случае, если человек испытывает не очень большое удовольствие и улыбается слегка. При широкой улыбке губы сильно растягиваются, что само по себе приводит к появлению «паучьих лапок», и тогда надо обращать внимание на брови. В случае искреннего удовольствия в улыбке участвуют мышцы глаз, и тогда брови чуть-чуть опускаются. Это тонкий признак, но, как мы выяснили, люди могут замечать его и без всякой специальной подготовки[245].

Мы также обнаружили, что во время лжи тембр голоса студенток становился выше. Предполагается, что тембр голоса человека, наслаждающегося приятной и спокойной сценой, не должен повышаться. Однако такое изменение тембра указывает на эмоциональное возбуждение и само по себе еще не является признаком обмана. К тому же не у всех лгавших девушек голосовые и мимические признаки обмана присутствовали одновременно. Тем не менее при использовании обоих источников информации результаты определения лжи оказались лучше: «рекордный» уровень – 86 %. Но это означает, что все же было 14 % ошибочных суждений; даже основываясь на двух таких признаках, как мимика и голос, мы сочли, что говорившие правду лгут, а лгавшие говорят правду. Таким образом, хотя эти признаки и справедливы для большинства людей, нельзя сказать, что они применимы ко всем. Я не думаю, что когда-нибудь мы получим набор поведенческих признаков, которые будут одинаково справедливы для всех людей. Некоторые люди от природы склонны к актерству, и их трудно поймать на лжи, другие же настолько своеобразны, что признаки лжи, справедливые для других, к ним не относятся.

В новой, еще не законченной, работе мы с доктором Марком Фрэнком обнаружили первые подтверждения моей мысли о том, что некоторые люди от природы артистичны и являются отличными лжецами, а некоторые не умеют лгать и им не удается обмануть никого. Мы с доктором Фрэнком поставили эксперимент, в котором участники могли лгать или говорить правду согласно двум сценариям. По первому сценарию они могли имитировать кражу, взяв из портфеля 50 долларов. Если им удавалось убедить «следователя», что они не брали денег, то деньги можно было оставить себе. По второму сценарию они должны были высказать свое мнение по какому-нибудь острому вопросу, например аборты или смертная казнь, причем они могли говорить правду или лгать. Фрэнк обнаружил, что те, кто успешно лгал в первой ситуации, столь же успешно лгали и во второй, а те, кого было легко уличить в неискренности высказанного мнения, так же легко попадались и в ситуации с кражей.[246]

Многие из приведенных в предыдущих главах рассуждений наводят на кажущуюся очевидной мысль, что успех каждой конкретной лжи гораздо больше зависит от характера лжи, чем от способностей самого лжеца. Но, скорее всего, оба эти фактора играют определенную роль. Некоторые люди лгут настолько мастерски или настолько неумело, что ситуация и специфика конкретной лжи не имеет значения; все равно первым удастся обмануть, а вторые будут уличены во лжи. Однако большинство не относится к крайним категориям, и для таких людей успех лжи зависит от того, кому они лгут, о чем лгут и что поставлено на карту.

Можно ли уличить лжеца в зале суда?

В результате опыта обучения полицейских, судей и адвокатов в течение последних пяти лет я натолкнулся на одну забавную мысль, которую теперь использую на своих семинарах: похоже, вся система уголовного права была придумана человеком, явно желающим, чтобы выявить обман по манере поведения обвиняемого на суде было никоим образом невозможно. Подозреваемому дается возможность подготовиться и прорепетировать свои ответы заранее, до того как судьи или присяжные будут оценивать их правдивость, а это повышает его уверенность в себе и уменьшает боязнь разоблачения. Один – ноль в пользу подозреваемого.

Допрос и перекрестный допрос проводятся спустя месяцы, а то и годы после совершения преступления, когда эмоции, связанные с этим событием, уже побледнели. Два – ноль в пользу подозреваемого.

В ожидании начала суда, назначаемого тоже далеко не сразу, подозреваемый успевает так много раз повторить свою лживую историю, что и сам может наконец в нее поверить; и, давая показания, он, в некотором смысле, уже не будет лгать. Три – ноль в пользу подозреваемого.

Как правило, адвокат подготавливает своего подзащитного к перекрестному допросу, вплоть до репетиций, а заданные вопросы часто допускают односложные ответы «да» или «нет». Четыре— ноль в пользу подозреваемого.

Теперь представьте себе невиновного обвиняемого, который ужасно боится, что на суде ему не поверят. Если ему не поверили полицейские, прокурор и судья, когда он до суда обращался с просьбой об освобождении, то почему должны ему поверить присяжные? Признаки этого страха могут быть интерпретированы неверно и приняты за страх действительного преступника, который боится, что будет уличен. Пять – ноль в пользу настоящего преступника.

В то время как у судей и присяжных мало возможностей положиться на поведенческие признаки, этого нельзя сказать о человеке, который проводит первый допрос подозреваемого. Как правило, это полицейский или иногда, в случаях, связанных с детьми, – социальный работник. Самые большие шансы определить по поведенческим признакам, что подозреваемый лжет, именно у них. Подозреваемый еще не успел прорепетировать свои ответы и, скорее всего, либо боится быть уличенным, либо испытывает чувство вины за совершенное. Несмотря на самые лучшие намерения полицейских и социальных работников, они часто не подготовлены к тому, чтобы задавать непредвзятые и ненаводящие вопросы. Их не учили оценивать поведенческие признаки правдивости и лжи, и они необъективны, поскольку их профессия обязывает их делать определенного рода предположения[247].

Они считают, что почти все люди в чем-либо виновны и, конечно же, лгут, что, возможно, и верно для большинства из тех, кого они допрашивают. Когда я впервые предложил мой тест по определению лжи офицерам полиции, оказалось, что многие из них сочли лжецами всех, кого увидели в фильме. «Никто никогда не говорит правду», – твердили они мне. Что же касается присяжных, то они, к счастью, имеют дело с подозреваемыми в уголовных преступлениях не постоянно и потому не столь склонны предполагать, что подозреваемый обязательно виновен.

Сигнальные флажки в расследовании дела адмирала Пойндекстера

Поведенческие признаки, связанные с мимикой, движениями тела, голосом и манерой говорить, сами по себе еще не являются признаками обмана. Они могут быть признаками эмоций, которые не соответствуют содержанию сказанного. Или могут указывать на то, что подозреваемый перед тем, как что-нибудь сказать, обдумывает свои слова. Эти признаки являются сигнальными флажками, указывающими на область, которую надо исследовать. Они подсказывают верификатору, что происходит нечто, требующее выяснения, что надо задать дополнительные вопросы и тем самым проверить информацию и так далее. Давайте рассмотрим пример того, как могут работать такие сигнальные флажки.

В середине 1986 года США продали партию оружия Ирану, надеясь таким образом освободить американских заложников в Ливане, захваченных группой террористов, действовавших под руководством Ирана или симпатизировавших этой стране. Администрация Рейгана заявила, что продажа оружия не является выкупом за заложников, а входит в политику улучшения отношений с новым умеренным исламским руководством Ирана, которое пришло к власти после смерти аятоллы Хомейни. Но вскоре разразился крупный скандал, поскольку стало известно, что часть прибыли от продажи оружия Ирану при прямом нарушении закона, принятого конгрессом (поправки Боланда), была тайно использована на покупку оружия для контрас, проамериканской группировки никарагуанских повстанцев, которые выступали против нового просоветского сандинистского руководства этой центральноамериканской страны. На пресс-конференции 1986 года президент Рональд Рейган и генеральный прокурор Эдвин Миз сами рассказали о переводе средств для контрас. И в то же время они утверждали, что ничего об этом не знали. Они заявили, что советник по национальной безопасности вице-адмирал Джон Пойндекстер подал в отставку, а его коллега подполковник флота Оливер Норт освобожден от своих обязанностей в Совете национальной безопасности. Газеты пестрели новостями об этом скандале, а проведенные опросы показали, что большинство населения все же не поверило заявлению президента Рейгана о том, что он не знал о незаконном переводе средств для контрас.

Через восемь месяцев подполковник Норт давал показания комиссии конгресса, которая расследовала этот скандал. Норт сказал, что часто обсуждал это дело с Уильямом Кейси, директором ЦРУ. Однако Кейси умер за три месяца до начала слушания дела. Норт сообщил комиссии, что Кейси предупреждал его, что он (Норт) будет «мальчиком для битья» и, возможно, в этой роли придется выступить и Пойндекстеру, поскольку им придется прикрывать президента Рейгана.

Затем комиссия конгресса выслушала показания Пойндекстера, который за явил, что самолично одобрил план подполковника Норта перевести доходы от продажи оружия контрас. Он утверждал, что воспользовался предоставленной ему властью, даже не сообщив президенту о своем решении, чтобы оградить Рейгана от «политически взрывоопасной проблемы», которая и в самом деле наделала столько шума впоследствии. «Решение принял я», – заявил Пойндекстер самым обыденным тоном[248].

Только один раз за все время допроса, а именно когда его спросили о ленче с покойным директором ЦРУ Уильямом Кейси, Пойндекстер сказал, что не может вспомнить, о чем они говорили за ленчем, а помнит только, что они ели сэндвичи. Сенатор Сэм Нанн настаивал на ответе, довольно резко съязвив по поводу про валов в памяти Пойндекстера, и в течение последовавших за этим двух минут на лице Пойндекстера дважды промелькнули микровыражения гнева, тембр его голоса повысился, он четыре раза сглотнул, а в его речи было много пауз и повторений. Этот момент показаний Пойндекстера иллюстрирует четыре важных пункта.

1. Если изменения в поведении не ограничиваются какой-либо одной областью (либо выражение лица, либо голос, либо изменения в нервной системе, на которые указывают непроизвольные глотательные движения), то это серьезный сигнал о том, что происходит нечто важное, на что необходимо обратить особое внимание. Конечно же, не следует игнорировать и признаки, относящиеся только к одному типу поведения, особенно когда ничего другого просто нет, но если признаки касаются различных аспектов, то они гораздо надежнее и обычно свидетельствуют о более сильных эмоциях.

2. Гораздо менее рискованно интерпретировать изменение поведения, чем какую-либо черту, которая постоянно повторяется в поведении человека. Пойндекстер не часто колебался, делал паузы в речи, глотательные движения и тому подобное. Следя за изменениями в поведении, верификатор постоянно должен иметь в виду явление, которое я называю «капкан Брокау» (см. главу 3). Сосредоточившись на изменениях, мы не будем введены в заблуждение своеобразием поведения подозреваемого.

Рис. 11. Бывший советник по национальной безопасности вице-адмирал Джон Пойндекстер

3. Если изменения в поведении появляются в связи с какой-либо определенной темой или вопросом, они указывают на область, которую необходимо исследовать. Несмотря на то что конгрессмены придирчиво допрашивали Пойндекстера по многим вопросам, Пойндекстер не выказывал подобных признаков до тех пор, пока сенатор Нанн не спросил его про ленч с директором Кейси. Подозрительное поведение Пойндекстера прекратилось, когда Нанн оставил вопрос о ленче и перешел к другой теме. При возникновении предположения, что группа поведенческих изменений появляется в связи с конкретной темой, специалист должен попытаться проверить, действительно ли изменения вызывает именно эта тема. Это можно сделать, оставив тему и перейдя, как Нанн, к другим вопросам, а затем неожиданно вернуться к этой теме вновь и проверить, появится набор поведенческих изменений на этот раз или нет.

4. Верификатор должен попытаться придумать другие объяснения для изменений в поведении и учесть возможность, что они могут и не являться признаками обмана. Если Пойндекстер лгал, отвечая на вопросы о ленче, то, вероятно, был этим расстроен. Религиозность вице-адмирала известна; его жена даже читала псалмы в церкви. Скорее всего, ему было неприятно лгать, даже если он считал, что его ложь оправдана национальными интересами. Вполне возможно, что он также боялся быть уличенным во лжи. Впрочем, существуют и другие варианты, которые тоже следует рассмотреть.

Пойндекстер давал показания в течение многих дней. Пред положим, что во время перерыва на ленч он всегда совещается со своими адвокатами и ест сэндвичи, приготовленные женой. До пустим, что сегодня, когда он спросил жену, приготовила ли она сэндвичи, она пришла в раздражение и сказала: «Джон, я не могу каждый день делать тебе сэндвичи, неделю за неделей, у меня есть и другие дела!» А если они с женой редко сердятся друг на друга, Пойндекстер мог расстроиться из-за этого. Позднее, когда Нанн спросил его о ленче и он упомянул сэндвичи, не нашедшие выхода эмоции, возникшие от ссоры с женой, всколыхнулись, и мы видели проявления именно этих чувств, а не признаки вины, вызванной ложью по поводу какого-то аспекта дела Иран-контрас или боязни быть уличенным во лжи.

Я никогда не узнаю, насколько обоснована подобная линия рассуждений. Я только хочу подчеркнуть, что специалист должен всегда пытаться рассмотреть альтернативные объяснения и собрать информацию, которая может помочь их исключить. Пример с Пойндекстером указывает лишь на то, что ленч с Кейси – «горячая» тема. Мы не знаем, с чем это связано, поэтому не должны приходить к поспешному заключению, что Пойндекстер лжет, пока не исключены все другие объяснения.

Актерские способности Оливера Норта

Показания подполковника Оливера Норта иллюстрируют еще одну мысль, вы сказанную в этой книге. Норт является ярким примером тех, кого я называю «прирожденными актерами»[249].

Я не утверждаю, что Норт действительно лгал (хотя его и обвинили в том, что он солгал во время своих предыдущих показаний в конгрессе), а хочу сказать лишь то, что если он лгал, то определить это по его поведению мы бы не смогли. Если бы ему пришлось лгать, то он лгал бы очень убедительно. Его выступление было воистину прекрасным спектаклем[250].

Проведенные в то время опросы общественного мнения показали, что широкие слои населения Америки просто восхищены Нортом. Его привлекательность объясняется многими причинами. Он мог казаться Давидом, сражающимся с Голиафом могущественного правительства в лице комиссии конгресса. Некоторым импонировала его военная форма. Кроме того, он выглядел «мальчиком для битья», несправедливо наказанным вместо президента или директора ЦРУ. К тому же его манера держаться и стиль поведения привлекали и сами по себе. Одной из характерных особенностей прирожденных актеров является то, что на них приятно смотреть; людям нравятся их выступления. Нет причин считать, что такие люди (хотя искушение солгать у них и сильнее, поскольку они знают, что им это легче сойдет с рук) лгут больше других, однако, когда они лгут, их обман выглядит весьма убедительно.

Рис. 12. Бывший подполковник Оливер Норт

Случай с Нортом поднимает еще и этический и политический вопросы о допустимости лжи в устах государственного чиновника. И в следующей главе мы займемся обсуждением этого, рассмотрев другие исторические примеры.

В предыдущей главе я описывал результаты последних работ и еще не законченных исследований, а также обращался к своему преподавательскому опыту работы с профессиональными верификаторами. Эта же глава основывается не на научных доказательствах. Здесь я привожу собственные оценки, которые сформировались в результате моих размышлений о природе лжи и попыток воспользоваться своими исследованиями для понимания мира, в котором я живу.

Чем Оливер Норт оправдывал свою ложь

Давая показания, подполковник Оливер Норт признал, что несколько лет назад он солгал конгрессу о переводе иранских денежных фондов проамериканским контрас из Никарагуа. «Мне трудно было решиться на ложь, – сказал он. – Но необходимо было все взвесить и выбрать, что важнее: ложь или человеческие жизни». Норт процитировал классическое оправдание лжи, о котором философы спорят уже много веков. Что вы ответите человеку, который спрашивает вас, угрожая пистолетом: «Где твой брат? Я убью его». Для большинства из нас такая ситуация не будет дилеммой. Мы не расскажем, где находится брат. Мы солжем и укажем место неправильно. Как сказал Оливер Норт, если на карту поставлена жизнь, то приходится лгать. Можно привести и более прозаический пример: указания, которые родители дают детям, оставленным дома в запертой квартире. Если в квартиру постучит незнакомец, дети не должны говорить, что они дома одни; они должны солгать и заявить, что родители, например, спят.

В своей книге, опубликованной через четыре года после слушаний в конгрессе, Норт так описывал свое отношение к конгрессу и ощущение правоты своего дела: «Для меня многие сенаторы, конгрессмены и даже чиновники были привилегированными людьми, которые бессовестно бросили никарагуанских повстанцев на произвол судьбы и оставили контрас незащищенными от сильного и хорошо во оруженного врага. А теперь хотели унизить меня, потому что я сделал то, что должны были сделать они! … Я никогда не считал, что стою выше закона, и никогда не намеревался совершить что-либо противозаконное. Я всегда считал и считаю до сих пор, что поправки Боланда не запрещают Совету национальной безопасности поддерживать контрас. Даже в самых строгих поправках есть лазейки, и мы этим пользовались, пытаясь добиться того, чтобы сопротивление в Никарагуа не осталось без поддержки»[251]. В своей книге Норт признал, что, когда в 1986 году члены конгресса пытались выяснить, оказывал ли он контрас прямую помощь, он ввел их в заблуждение.

Ложь Норта, мотивированная спасением человеческих жизней, была неоправданной, во-первых, потому что правильность его решения неочевидна. По его утверждению, поскольку одним из пунктов поправок Боланда был запрет конгресса оказывать и в дальнейшем «смертоносную» помощь повстанцам, контрас могли погибнуть. Однако далеко не все специалисты считали, что прекращение такой помощи означало гибель контрас. Это был политический вопрос, по которому демократы и республиканцы сильно расходились во мнениях. И ответить на него с такой же уверенностью, с какой мы отвечаем отпетому убийце, нельзя.

Вторым возражением против заявления Норта о том, что цель его лжи – спасение человеческих жизней, является неясность адресата лжи. Перед ним не было человека, выражавшего намерение совершить убийство. Если бы убийства и произошли, то их совершила бы никарагуанская армия, а не члены конгресса. Несмотря на заявления противников поправок Боланда о том, что последствиями этих поправок станут именно убийства, конгрессмены, голосовавшие за них, вовсе не ставили перед собой такой цели ни прямо, ни косвенно.

Достаточно умные и, вероятно, вполне высоконравственные люди никак не могли прийти к единому мнению ни в вопросе о последствиях прекращения «смертоносной» помощи, ни в том, действительно ли в поправках Боланда не осталось ни малейшей лазейки. Из-за своего ревностного стремления Норт не мог видеть, что в этой ситуации не существовало единственной истины, с которой согласились бы все разумные люди; а если и видел, то закрывал глаза на это. Норт оказался весьма высокомерным в своем стремлении противопоставить себя большинству конгрессменов и в уверенности, что его ложь перед конгрессом имеет оправдания.

Моим третьим возражением Норту и его лжи во спасение является то, что, солгав, он нарушил данную им присягу, запрещавшую ложь перед конгрессом. Никто не обязан отвечать правдиво отпетому убийце. Убийца намеревается своими действиями нарушить законы, которые должны соблюдать и мы, и он. Наши дети не обязаны быть правдивыми с постучавшим в дверь незнакомцем; впрочем, если бы этот незнакомец заявил, что попал в беду, ситуация оказалась бы неоднозначной. Тем не менее давать правдивые показания конгрессу должны все, и также все должны быть привлекаемы к ответственности за ложь. К тому же у Норта, учитывая его профессию, были и другие причины говорить правду. Подполковник Норт как боевой офицер давал присягу соблюдать Конституцию. Солгав конгрессу, Норт нарушил конституционный принцип разделения ответственности между двумя ветвями власти, а именно конституционное право конгресса контролировать бюджет и проверять работу исполнительных органов[252]. Ведь если бы Норт почувствовал, что его заставляют проводить политику, которая, по его мнению, безнравственна и подвергает опасности других людей, у него была и другая возможность оказать сопротивление. Он мог бы подать в отставку, а затем публично выступить против поправок Боланда.

Споры по поводу привлечения к ответственности за ложь перед конгрессом продолжаются и по сей день, но уже относительно сотрудников ЦРУ. Недавно в прессе обсуждался вопрос о том, существует ли для сотрудников ЦРУ свой специальный свод правил, поскольку из-за секретного характера их работы им часто позволяется не быть правдивыми перед конгрессом. Поскольку Норт выполнял приказы директора ЦРУ Кейси, его действия можно оправдать тем, что они соответствовали нормам, установленным для сотрудников этого управления. Директор ассоциации бывших сотрудников ЦРУ Дэвид Уиппл сказал: «На мой взгляд, это совсем неплохо, когда удается сообщить конгрессу как можно меньше сведений. Мне кажется, что не следует обвинять кого-либо из этих парней»[253]. А Рэй Клайн, также бывший сотрудник ЦРУ, сказал: «В ЦРУ всегда существовала традиция ограждать высших руководителей от разоблачений»[254]. Однако Стэнсфилд Тернер, который был директором ЦРУ при президенте Джимми Картере с 1977 по 1981 год, считает, что президент не должен давать ЦРУ разрешения лгать конгрессу, и все сотрудники ЦРУ должны знать, что если они солгут, за них никто не заступится[255].

Тот факт, что за ложь конгрессу привлечены к ответственности Норт, Пойндекстер, а недавно и сотрудники ЦРУ Алан Файерс и Клэр Джордж, лишь подтверждает вышесказанное. Причем самым высокопоставленным сотрудником ЦРУ, привлеченным к ответственности за ложь перед комиссией конгресса по делу Иран-контрас в 1987 году, был Клэр Джордж. Однако, поскольку всем известно, что директор ЦРУ Кейси не следовал этим правилам и считал, что его сотрудники имеют право на ложь, несправедливо наказывать людей, которые не только верили, что поступают как должно, но и рассчитывали на поддержку.

Президент Ричард Никсон и Уотергейтский скандал

Пожалуй, из всех государственных деятелей чаще всего обвинения во лжи выдвигались против бывшего президента Никсона. Он был первым президентом, который вынужден был подать в отставку; но это произошло не потому, что он лгал. И не потому что в июне 1972 года сотрудники Белого дома были задержаны при попытке взлома помещения штаба демократической партии, находившегося в Уотергейте. Все дело было в том, что он покрывал это преступление и для этого ему приходилось лгать. Когда стали достоянием гласности магнитофонные записи разговоров в Белом доме, всем стали известны следующие слова Никсона: «Наплевать мне на все происходящее, главное, чтобы об этом никто не узнал. Ссылайтесь на Пятую поправку, на что угодно – лишь бы спасти ситуацию».

Дело удавалось успешно замалчивать в течение почти целого года, пока один из обвиненных в попытке взлома, Джеймс Маккорд, не заявил судье, что взлом был лишь частью более крупного заговора. Тогда стало известно, что Никсон записывал на магнитофон все разговоры в Овальном кабинете. Несмотря на все попытки Никсона скрыть самую компрометирующую информацию, имевшуюся на этих пленках, у Юридической комиссии Белого дома оказалось достаточно доказательств для применения статьи об импичменте. И едва лишь Верховный суд обязал Никсона передать пленки суду присяжных, президент 9 августа 1974 года подал в отставку.

С моей точки зрения, проблема заключается не в том, что Никсон солгал, поскольку я считаю, что руководитель государства иногда вынужден лгать; дело в содержании этой лжи, ее мотивации и в том, кому она была адресована. В этой ситуации не было попыток ввести в заблуждение правительство другой страны – Никсон лгал всему народу Америки. Такую ложь нельзя оправдать необходимостью достижения определенных внешнеполитических целей. Никсон скрыл, что ему известно о преступлении, то есть о попытке украсть документы из офиса демократической партии в Уотергейте. Его главной целью было во что бы то ни стало сохранить свой пост. Он боялся вызвать неодобрение избирателей в случае, если они узнают, что помощники Никсона с его ведома нарушили закон с целью обеспечить ему победу на предстоящих выборах. Первая статья импичмента обвиняла Никсона в том, что он препятствовал правосудию; вторая – в том, что его администрация злоупотребляет властью и не способна обеспечить добросовестное исполнение законов, а третья – в том, что он предумышленно пренебрегал требованиями Юридической комиссии представить в суд магнитофонные записи и другие документы. Но не следует осуждать Никсона только за то, что он был лжецом, хотя его ликующие противники очень часто и выдвигали против него именно это обвинение. Главы государств не могли бы делать свое дело, если бы им не разрешалось лгать ни при каких обстоятельствах.

Оправданная ложь президента Джимми Картера

Хорошим примером оправданной лжи государственного деятеля является случай, который произошел во время правления Джимми Картера. Бывший губернатор штата Джорджия Джимми Картер был избран президентом в 1976 году, когда выиграл избирательную кампанию у Джеральда Форда, бывшего президентом после отставки Никсона. В ходе избирательной кампании Картер обещал после трудных и скандальных времен Уотергейта возродить в Белом доме нравственность. Его кампания была построена на том, что он смотрел в телекамеру и в самых простых выражениях обещал, что никогда не будет лгать американскому народу. Тем не менее через три года ему пришлось солгать, и не один раз, чтобы скрыть свои планы освобождения американских заложников в Иране.

В начале президентского срока Картера в Иране произошла революция, и исламские фундаменталисты свергли шаха. Шах всегда получал американскую поддержку, поэтому, когда он отправился в ссылку, Картер разрешил ему приехать в США на лечение. Взбешенные этим иранские боевики захватили посольство США в Тегеране и взяли шестьдесят заложников. Все попытки разрешить кризис с заложниками дипломатическими способами не давали никаких результатов, и телекомментаторы программ новостей каждый вечер считали дни, а потом уже и месяцы, в течение которых американцы оставались заложниками.

Вскоре после захвата заложников Картер отдал секретный приказ военным начать подготовку к спасательной операции. Эта подготовка проводилась в обстановке строгой секретности; более того, представители администрации неоднократно делали лживые заявления, чтобы усыпить любые подозрения. В течение многих месяцев Пентагон, государственный департамент и Белый дом неоднократно заявляли, что операция по освобождению заложников технически невозможна. Восьмого января 1980 года президент Картер солгал и на пресс-конференции, заявив, что военная операция по освобождению заложников «почти наверняка закончится провалом и почти наверняка приведет к смерти заложников», несмотря на то что именно в это время группа «Дельта» отрабатывала спасательную операцию в пустыне на юго-западе США.

Картер солгал американскому народу, поскольку знал, что иранцы слушают его выступления; он хотел, чтобы у охраняющих заложников иранских боевиков создалось ложное, успокоительное ощущение безопасности. В то самое время, когда разрабатывалась спасательная операция, Картер велел своему пресс-секретарю Джоди Пауэллу отрицать, что правительство планирует освобождение заложников. В своих мемуарах Картер пишет: «Если бы у боевиков возникло хоть малейшее подозрение, попытка спасти заложников была бы обречена на провал… Успех полностью зависел от неожиданности операции»[256]. Напоминаю, что Гитлер тоже лгал, чтобы получить преимущество внезапного нападения на противника. Но мы осуждаем Гитлера не за саму ложь, а за его цели и действия. Ложь главы государства, произнесенная для того, чтобы получить преимущество над врагом, сама по себе злом не является.

Ложь Картера была рассчитана в основном на иранцев, которые нарушили международные законы, взяв в заложники сотрудников американского посольства. Но их невозможно было обмануть, не обманув американский народ и конгресс. И ложь в этом случае была направлена на поддержку американских военных. К тому же и существовать она должна была совсем недолго. Хотя некоторые члены конгресса и поднимали вопрос о том, имел ли право президент Картер действовать, не уведомив их об этом заранее, как того требует Резолюция о Вооруженных силах, Картер заявил, что освобождение заложников является акцией милосердия, а не военной операцией. Действия Картера осудили потому, что спасательная операция провалилась, а не потому, что он нарушил свое обещание не лгать.

Стэнсфилд Тернер, который был директором ЦРУ при Картере, в своих записках о деле Иран-контрас пишет о необходимости того, чтобы сотрудники ЦРУ были честны перед конгрессом, и говорит о том, что стал бы делать он, если бы в конгрессе его спросили о подготовке спасательной операции: «Пожалуй, я бы не знал, что ответить. Но скорее всего сказал бы что-нибудь типа: “Сейчас неразумно говорить о проблеме заложников, поскольку сказанное может быть или неверно истолковано, или помочь иранцам”. Затем я бы проконсультировался с президентом и решил, следует ли мне вернуться в конгресс и прямо ответить на вопрос или нет»[257]. Однако мистер Тернер умалчивает о том, что бы он сделал, если бы президент Картер дал ему указания вернуться в конгресс и полностью отрицать существование каких-либо планов освобождения заложников.

Ложь Линдона Джонсона о войне во Вьетнаме

Гораздо опаснее была ситуация, когда президент Линдон Б. Джонсон скрывал от общества неблагоприятную информацию о ходе войны во Вьетнаме. Джонсон был преемником убитого в 1963 году президента Джона Ф. Кеннеди, но в 1964 году должны были состояться новые выборы. Во время предвыборной кампании его соперник из республиканской партии, сенатор от штата Аризона Барри Голдуотер, заявил, что ради победы в войне готов применить атомное оружие. Джонсон занял противоположную позицию. «Мы не собираемся посылать американских парней за девять или десять тысяч миль от дома, чтобы они сделали то, что азиатские парни должны сделать для себя сами». Однако после победы на выборах, убедившись, что выиграть войну можно лишь послав во Вьетнам войска, Джонсон в течение нескольких лет слал туда людей. В результате чего там побывало около полумиллиона американских парней и было сброшено бомб больше, чем во всей Второй мировой войне.

Джонсон считал, что сильные позиции на переговорах о приемлемом окончании войны обеспечены ему только в том случае, если северные вьетнамцы будут верить, что его поддерживает общественное мнение Америки. Поэтому Джонсон лично отбирал информацию, которую следует сообщать американскому народу о ходе войны. Военное командование, догадавшись, что Джонсон стремится представить успехи США в наиболее выгодном свете, а поражения Северного Вьетнама и Вьетконга в самых черных тонах, через некоторое время стало передавать с мест событий только положительную информацию[258]. Но этот фарс прекратился в январе 1968 года, когда во время праздника Тэт северные вьетнамцы и вьетконговцы перешли в сокрушительное наступление, и американцы вместе со всем миром узнали, насколько Америка на самом деле далека от победы в этой войне. Это наступление происходило как раз во время кампании по подготовке к выборам нового президента. Сенатор Роберт Кеннеди, который выставил против Джонсона свою кандидатуру от демократической партии, сказал, что это наступление «разбило маску официальных иллюзий, под которой мы скрывали истинное положение вещей даже от самих себя». Через несколько месяцев Джонсон объявил, что снимает свою кандидатуру и не будет переизбираться на второй срок.

При демократической системе правления невозможно обмануть другую нацию, не обманув собственный народ, поэтому при длительном применении политики обмана она становится очень опасной. Джонсон обманывал американский народ не день, не неделю и даже не месяцы. Создав иллюзию близости победы, Джонсон лишил электорат информации, необходимой для того, чтобы сделать правильный политический выбор. Демократия нежизнеспособна, если одна политическая партия может контролировать информацию, которая поступает к электорату и оказывает решающее влияние на результаты голосования. Как уже заметил сенатор Кеннеди, я подозреваю, что в результате этого обмана Джонсон и по крайней мере некоторые из его советников уже сами едва ли не поверили в собственную ложь. В такую ловушку могут попасть не только государственные чиновники. Я считаю, что чем чаще человек лжет, тем легче у него это получается. С каждым новым обманом его все реже посещают сомнения в допустимости лжи. После многократной практики лжец начинает обманывать настолько спокойно, что порой уже и не замечает, что лжет. И вспоминает об этом только тогда, когда его сведения подвергаются сомнению и проверке. Тем не менее, хотя Джонсону и хотелось верить в собственные лживые сообщения о ходе войны, и временами он, возможно, даже считал их истинными, все же я сомневаюсь в том, что ему когда-либо удавалось полностью обмануть самого себя.

Самообман и катастрофа космического челнока «Челленджер»

Когда мы говорим, что человек обманул сам себя, мы имеем в виду совсем другую ситуацию. При самообмане человек не осознает, что лжет самому себе, и не знает, чем мотивирован его обман. Я считаю, что самообман происходит на самом деле значительно реже, чем об этом заявляют те, кто хотят таким образом оправдать свои неправильные действия и тем самым избежать заслуженного наказания. При изучении действий, которые привели к катастрофе космического челнока «Челленджер», возникает вопрос о том, можно ли считать жертвами самообмана людей, которые приняли решение о запуске челнока, несмотря на серьезные предупреждения о возможной опасности. Иначе как объяснить тот факт, что, прекрасно зная о риске, люди все-таки разрешили запуск?

28 января 1986 года за запуском космического челнока наблюдали миллионы телезрителей. Этот запуск широко рекламировался еще и потому, что одним из членов экипажа была школьная учительница Криста Маколиф. Среди телезрителей было много школьников, и в том числе учеников г-жи Маколиф. Она должна была провести урок из открытого космоса. Но всего через семьдесят три секунды после старта корабль взорвался, и все семь человек, находившихся на борту, погибли.

Вечером, накануне запуска, группа инженеров фирмы «Morton Thiokol», которая изготовила стартовые двигатели, официально рекомендовала отложить запуск, поскольку, согласно прогнозу, на другой день ожидалась холодная погода и это могло привести к сильному снижению эластичности резиновых колец изоляции. В результате чего могли произойти утечка топлива и взрыв стартовых двигателей. Инженеры фирмы «Thiokol» звонили в Национальный комитет по аэронавтике и космическим исследованиям (NASA) и единодушно настаивали на том, чтобы запуск, назначенный на следующее утро, был отложен.

Дата запуска откладывалась уже три раза, несмотря на обещания NASA, что космический челнок будет летать по установленному графику. Менеджер NASA Лоуренс Маллой возражал инженерам фирмы «Thiokol», утверждая, что нет достаточных оснований думать, будто из-за холодной погоды кольца изоляции могут отказать. В тот вечер Маллой разговаривал с менеджером фирмы «Thiokol» Бобом Ландом, который позднее давал показания президентской комиссии, назначенной для расследования катастрофы «Челленджера». Ланд сказал, что в тот вечер Маллой посоветовал ему мыслить «как менеджер», а не «как инженер». Ланд, очевидно, так и сделал и изменил свое мнение, пренебрегая возражениями своих же коллег. Маллой связался также с одним из вице-президентов фирмы «Thiokol» Джо Килминистером и попросил его подписать разрешение на запуск. Джо Килминистер подписал разрешение в 23:45 и послал в NASA по факсу соответствующие рекомендации. Тем не менее Аллан Макдональд, директор отдела двигателей фирмы «Thiokol», отказался подписывать официальное одобрение запуска. (Ему через два месяца пришлось уйти из фирмы «Thiokol».)

Рис. 13. Экипаж космического челнока «Челленджер»

Позднее президентская комиссия обнаружила, что четырем главным исполнительным руководителям NASA, которые отвечали за разрешение каждого запуска, так и не сообщили о том, что в тот вечер, когда принималось решение о запуске, между инженерами фирмы «Thiokol» и группой менеджеров NASA по двигателям возникли разногласия. Роберт Сик, менеджер по челноку в космическом центре Кеннеди; Джин Томас, управляющий по запускам челнока в центре Кеннеди; Арнольд Олдрич, менеджер по космическим системам сообщения в космическом центре Джонсона в Хьюстоне, и директор челнока Моор позднее заявили, что их не проинформировали о возражениях инженеров фирмы «Thiokol» против решения о запуске.

Как же Маллой мог послать челнок в космос, зная, что тот может взорваться? Это объяснимо лишь в том случае, если, находясь под давлением, он стал жертвой самообмана и действительно поверил в то, что инженеры слишком преувеличивают риск. Если Маллой действительно стал жертвой самообмана, то разве справедливо обвинять его за неверное решение? Допустим, ему кто-то солгал и сказал, что риска и вообще не было. В таком случае мы, конечно, не стали бы обвинять его за принятие неправильного решения. Есть ли тут разница по сравнению с самообманом? Я думаю, что нет, но только в том случае, если Маллой действительно обманулся. Однако каким образом можно установить, было это самообманом или ловко обоснованной ложью?

Чтобы ответить на этот вопрос, давайте сравним то, что нам известно о Маллое, с одним из примеров явного самообмана, который часто приводят специалисты, изучающие самообман[259].

Человек, неизлечимо больной раком, поверив, что выздоровеет, сохраняет свою ложную веру, несмотря на многочисленные признаки быстро прогрессирующей неоперабельной злокачественной опухоли. Маллой тоже сохранял ложную веру, считая, что старт челнока не представляет опасности. (Я думаю, что вариант, согласно которому Маллой знал наверняка, что корабль взорвется, следует исключить.) Раковый больной верит, что его вылечат, несмотря на веские доказательства, свидетельствующие об обратном. Раковый больной видит, что он становится все слабее, что боль усиливается, но он настаивает на том, что это лишь временные рецидивы болезни. Маллой также упорствовал в своем ложном убеждении, хотя факты и противоречили этому. Он знал мнение инженеров, но пренебрегал этим фактом, считая его преувеличением.

Однако все сказанное до сих пор еще не является ответом на вопрос, кем следует считать ракового больного и Маллоя – преднамеренными лжецами или жертвами самообмана. Главным признаком самообмана является то, что его жертва не осознает мотивов, которые заставляют ее цепляться за свою ложную веру[260].

Раковый больной не осознает, что его самообман мотивируется его неспособностью справиться со страхом. Этот элемент – неосознанность мотивации самообмана – у Маллоя отсутствовал. Посоветовав Ланду мыслить «как менеджер», он тем самым продемонстрировал вполне ясное понимание того, что надо сделать, чтобы поверить в целесообразность запуска.

Лауреат Нобелевской премии физик Ричард Фейнман, бывший членом президентской комиссии, расследовавшей катастрофу «Челленджера», так охарактеризовал тип «менеджерского» мышления, которое оказало влияние на Маллоя: «После завершения программы исследования Луны… необходимо было убедить конгресс в том, что существует проект, который может осуществить только NASA. Для этого было необходимо – во всяком случае тогда было явно необходимо – преувеличить: преувеличить экономичность челнока, преувеличить частоту его полетов, преувеличить безопасность, преувеличить великие научные открытия, которые будут сделаны»[261]. Журнал «Newsweek» писал: «В каком-то смысле NASA стал жертвой им же самим созданной шумихи, поведя дело так, будто космический полет такое же обычное дело, как поездка на автобусе».

Маллой был лишь одним из множества сотрудников NASA, поддерживавших эти преувеличения. Он, вероятно, боялся реакции конгресса на четвертую отмену полета челнока. Это сыграло бы роль антирекламы, противоречащей всем преувеличениям NASA, и могло повлиять на будущие ассигнования. Во всяком случае, тот факт, что еще один перенос даты старта испортит репутацию челнока, не вызывал никаких сомнений. Риск же, связанный с погодными условиями, был лишь возможностью, а не несомненным фактом. Даже инженеры, которые возражали против запуска, не были абсолютно уверены в том, что взрыв непременно произойдет. Некоторые из них потом рассказывали, что еще за несколько секунд до взрыва надеялись, что, возможно, все и обойдется.

Следует осудить Маллоя за то, что он неправильно оценил ситуацию, придавая соображениям менеджмента больше значения, чем предупреждениям инженеров. Специалист по безопасности двигателей Хэнк Шуи, который по запросу NASA изучал историю катастрофы, сделал следующий вывод: «Это не дефект конструкции. Было принято ошибочное решение». Объяснять же или оправдывать неправильные решения самообманом не следует. Надо также осудить Маллоя за то, что он не сообщил начальству, обладающему полномочиями принимать окончательное решение о запуске, полной информации. Фейнман предлагает убедительное объяснение причин, побудивших Маллоя взять на себя ответственность: «Парни, стремящиеся заставить конгресс одобрить их проекты, не хотят и слышать таких разговоров (о проблемах, риске и т. п.). Лучше ничего не слышать, тогда они могут быть более «честными» – они не хотят оказаться перед необходимостью лгать конгрессу! Поэтому их манера поведения очень скоро меняется: все эти “шишки” и менеджеры среднего уровня начинают подавлять всю неугодную им информацию примерно так: “Не надо мне рассказывать о ваших проблемах с какой-то там изоляцией, иначе я буду вынужден запретить полет и заняться устранением неполадок” или: “Нет, нет, надо лететь, лететь, лететь во что бы то ни стало” или: “Не говорите мне об этом; я не хочу этого слышать”. При этом, быть может, они и не заставляют впрямую “молчать”, но не поощряют сообщений, что фактически одно и то же»[262].

Решение Маллоя не информировать руководство об острых разногласиях по поводу запуска челнока можно рассматривать как ложь посредством умолчания. Вспомните мое определение лжи (глава 1): один человек намеренно вводит в заблуждение другого человека без какого бы то ни было предварительного уведомления об этом. Не важно, как совершается обман – путем лживых утверждений или путем умолчания о важных фактах. Это лишь технические различия, результат – один.

Здесь уведомление является решающим пунктом. В отличие от человека, выдающего себя за другого, актер не является обманщиком именно потому, что зрители знают о его игре. Несколько более неоднозначна ситуация при игре в покер, поскольку правила допускают некоторые виды обмана (например, блеф), а также при покупке недвижимости, когда не следует ожидать, что продавцы с самого начала честно сообщат настоящую цену.

Если Фейнман прав и высшее руководство NASA не поощряло взаимодействия, фактически отказываясь от всякой информации снизу, то это можно считать фактически уведомлением. Маллой, а возможно, и другие в NASA знали, что плохие новости или трудные решения не следует передавать наверх. Если это так, то Маллоя не следует считать лжецом из-за того, что он не проинформировал высших руководителей, поскольку они разрешили такой обман. Я считаю, что руководители в этом случае полностью разделяют ответственность с Маллоем. Высшее руководство отвечает не только за окончательное решение о запуске, но и за создание атмосферы взаимодействия. И именно оно способствовало возникновению обстоятельств, которые привели к ошибке и к тому, что Маллой предпочел принять решение, не поставив высшее руководство в известность.

Фейнман отмечает черты сходства между ситуацией в NASA и тем, что ощущали чиновники среднего уровня, участвовавшие в деле Иран-контрас (например, Пойндекстер по поводу сообщения президенту Рейгану о своих действиях). Если подчиненные считают, что лицу, обладающему высшей властью, не следует говорить о вещах неугодных (в результате чего у высшего чиновника всегда есть удобная возможность отрицать свою причастность), это приводит к разрушению власти. Бывший президент Гарри Трумэн справедливо отметил: «Здесь кончается ответственность». Президент или высший исполнительный руководитель должен следить за ходом дел, оценивать ситуацию, принимать решения и нести за них ответственность. Другой способ руководства может принести временные преимущества, но он ставит под угрозу любую иерархическую организацию, способствуя превышению власти и создавая атмосферу санкционированной лжи.

Судья Клэренс Томас и профессор Анита Хилл

Противоречивые показания кандидата в члены Верховного суда судьи Клэренса Томаса и профессора права Аниты Хилл, которые были даны осенью 1991 года, содержат ряд весьма красноречивых свидетельств возможностей лжи. Их драматичная очная ставка, транслировавшаяся по телевидению, происходила всего за несколько дней до того, как Сенат должен был одобрить назначение Томаса членом Верховного суда. Профессор Хилл выступила перед Юридической комиссией Сената с заявлением о том, что с 1981 по 1983 год, когда она была ассистенткой Клэренса Томаса сначала в отделе гражданских прав Министерства образования, а затем, когда он стал главой Комиссии по равным возможностям трудоустройства, она не раз подвергалась сексуальным посягательствам с его стороны. «Он рассказывал мне о половых актах, которые видел в порнографических фильмах, в том числе о таких вещах, как половая близость между женщинами и животными, а также о фильмах с групповым сексом или сценами насилия… Он рассказывал мне о порнографических изданиях, где изображались индивидуумы с большими пенисами или большими грудями, совершающие половые акты в различных позах. В нескольких случаях Томас весьма образно рассказывал мне и о своих собственных сексуальных подвигах… Он говорил также, что если я расскажу кому-нибудь о его поведении, то испорчу ему карьеру». Она давала показания совершенно спокойно, не допуская противоречий, и многим казалась весьма убедительной.

Рис. 14. Клэренс Томас

Затем, после окончания ее показаний, судья Томас полностью отрицал все ее обвинения: «Я не делал и не говорил ни одной из тех вещей, которые вменяет мне в вину Анита Хилл». Он сказал: «Я хотел бы начать с недвусмысленного, категорического отрицания всех выдвинутых против меня сегодня обвинений». В порыве праведного негодования, вызванного таким явным подрывом его репутации, Томас заявил, что является жертвой нападения, мотивированного расистскими соображениями. Он продолжал: «Я не могу просто с ходу отмести эти обвинения, так как они соответствуют самому худшему из бытующих в этой стране стереотипных представлений о чернокожем мужчине». Жалуясь на Сенат, который заставил его пройти через такую пытку, Томас сказал: «Я бы предпочел пулю убийцы, чем жизнь в таком аду».

Рис. 15. Анита Хилл

Он назвал слушание своего дела «изощренным линчеванием наглых чернокожих».

Журнал «Time» писал тогда на первой полосе: «Два заслуживающих доверия и ясно формулирующих свои мысли свидетеля перед лицом всей нации высказывают несовместимые взгляды на события, имевшие место почти десять лет назад». Обозреватель Нэнси Гиббс писала: «Даже выслушав все показания, нельзя быть полностью уверенным в том, что они сами знают, как было на самом деле. И кто из них лжец эпического масштаба?»

Я преследую более узкие цели и сосредоточусь только на поведении Хилл и Томаса во время дачи показаний, не касаясь ни выступления Томаса перед комиссией до возбуждения дела Анитой Хилл, ни истории жизни Томаса и Хилл, ни показаний других свидетелей. Рассматривая только их манеру поведения, я не обнаружил никакой особой специфической информации и отметил лишь не ускользнувший и от внимания прессы факт, что оба говорили и вели себя вполне убедительно. Но их противостояние содержит несколько уроков, касающихся лжи и манеры поведения при обмане вообще.

Любому из них было нелегко целенаправленно лгать перед лицом всей нации. Для обоих ставка была очень высока. Представьте себе, чем бы это кончилось, если бы одного из них средства массовой информации и американский народ, справедливо или ошибочно, сочли бы лжецом. Но этого не случилось; оба выглядели так, будто говорили правду.

Допустим, что Хилл говорила правду, а Томас принял сознательное решение солгать. Если бы он обратился к главе 2 моей книги «Психология лжи», то нашел бы там совет: лучший способ скрыть страх быть пойманным на лжи – это замаскировать его под другую эмоцию. Воспользовавшись примером из романа Джона Апдайка «Давай поженимся», я описал, как Руфь могла бы дурачить своего мужа, рассердившись на то, что он ей не верит, и заставляя его защищаться. Именно так и поступил Клэренс Томас. Он рассердился очень сильно, причем не на Аниту Хилл, а на Сенат. Он получил дополнительное преимущество, завоевав симпатии всех, кто сердит на политиков, выступая в роли Давида, сражающегося с могучим Голиафом.

Так же как Томас потерял бы симпатии аудитории, если бы он нападал на Хилл, сенаторы потеряли бы симпатии публики, если бы напали на Томаса – чернокожего, который говорит, что его линчуют за наглость. Если бы он собирался лгать, то ему имело бы смысл не присутствовать при показаниях Аниты Хилл, чтобы сенаторы не могли напрямую задавать ему вопросы об этих показаниях.

Хотя подобная линия рассуждений и должна понравиться противникам Томаса, она еще не доказывает, что он лгал. Он с таким же успехом мог нападать на комиссию Сената и говоря правду. Если обманщицей была Хилл, то у Томаса было полное право прийти в ярость из-за того, что Сенат в присутствии публики выслушивает ее россказни, придуманные его политическими противниками, не сумевшими легально воспрепятствовать его назначению. Если обманщицей была Хилл, Томас мог быть настолько расстроен и сердит, что просто не стал бы смотреть ее показания по телевидению.

Могла ли лгать Анита Хилл? Я думаю, что это маловероятно, поскольку если бы она лгала, то должна была бояться, что ей не поверят, а признаков страха в ее поведении не наблюдалось. Она давала показания со спокойной и уверенной сдержанностью и почти без всяких признаков эмоций. Но отсутствие поведенческих признаков обмана еще не означает, что человек говорит правду. У Аниты Хилл было время, чтобы подготовить и отрепетировать свою историю. Возможно, что она именно благодаря этому и добилась убедительности своего выступления, хотя это и маловероятно.

Скорее всего, лжецом был Томас, а не Анита Хилл. Но существует и третья возможность, которую я считаю все же наиболее вероятной. Никто из них не говорил правду, и в то же время никто не лгал. Предположим, что на самом деле произошло нечто меньшее, чем говорила профессор Хилл, но большее, чем был готов допустить судья Томас. Если ее преувеличение и его отрицание повторялись много раз, то к тому времени, когда мы присутствовали при их показаниях, уже почти не оставалось шансов, что каждый из них помнит, что говорит не совсем правду.

Томас мог забыть, что делал, а даже если и помнил, то подверг воспоминания жестокой цензуре. Тогда его гнев по поводу ее обвинений полностью оправдан. С его точки зрения и согласно его воспоминаниям, он не лжет, он говорит правду. А если у Хилл была какая-либо причина обижаться на Томаса, реальная или воображаемая, например пренебрежительное отношение или оскорбление, то со временем реальное происшествие могло быть раздуто, преувеличено и разукрашено всеми цветами радуги. Тогда она тоже говорила ту правду, которую помнила и в которую верила. Это похоже на самообман, но все же отличается от него тем, что в данном случае ложные убеждения формируются постепенно, с течением времени, путем повторений, при каждом из которых происходит доработка. Впрочем, авторы, пишущие о самообмане, могут счесть это различие недостойным особого внимания.

В данном случае по манере поведения невозможно определить, какой из рассказов верен: кто из них лгал или кто говорил не всю правду? Тем не менее когда у людей есть глубокие убеждения, касающиеся сексуальных посягательств, морального облика членов Верховного суда, сенаторов, мужчин и так далее, то им тяжело перенести невозможность определить истину. Столкнувшись с такой неоднозначной ситуацией, большинство людей разрешают проблему, вполне уверив себя в том, что могут только по одной манере поведения определить, кто именно говорит правду. На деле же получается, что выигрывает человек, которому они больше симпатизировали с самого начала.

Это не означает, что поведенческие признаки обмана бесполезны, просто следует знать, когда они могут принести пользу, а когда – нет, и как относиться к ситуации, когда мы не можем определить, лжет человек или говорит правду. Для обвинений в сексуальных посягательствах существует срок давности – девяносто дней. Одна из самых обоснованных причин введения такого ограничения – это то, что чем ближе действительные события, тем легче заметить поведенческие признаки обмана. Если бы у нас была возможность посмотреть, как они давали показания через несколько недель после предполагаемых посягательств, то было бы гораздо больше шансов определить по их манере поведения, кто из них говорит правду. А возможно, и сами предъявленные обвинения были бы другими.

Страна лжи

Несколько лет назад я думал, что Америка стала настоящей страной лжи: ложь президента Джонсона о вьетнамской войне, Уотергейтский скандал, Рейган и дело Иран-контрас, так и не выясненная история о таинственной роли сенатора Эдварда Кеннеди в смерти его подруги в Чапаквиддике, плагиат сенатора Байдена и ложь бывшего сенатора Гэри Харта во время кампании по выборам президента в 1984 году, касавшаяся его тайного романа. Но лгут не только политики; в последнее время на первый план выходит ложь в деловом мире – ложь на Уолл-Стрит и скандалы со сбережениями и займами, а также ложь в спорте – известный бейсболист Пит Роуз скрывал, что играет в азартные игры, а чемпион Олимпийских игр атлет Бен Джонсон – что употребляет наркотики. Но вот в мае 1990 года я приехал читать лекции в Россию.

Прежде я посещал Россию в 1979 году в качестве «профессора Фулбрайта»[263] и был поражен, насколько теперь люди стали здесь откровеннее. Они больше не боялись разговаривать с американцем и критиковать свое правительство. Мне часто говорили: «Вы приехали именно туда, куда вам надо. Это страна лжи! Семьдесят лет лжи!» Снова и снова русские рассказывали мне, что они всегда знали, как много лжет их правительство. Однако за пять недель моего пребывания в России я успел увидеть, как они поражались, узнавая о новых случаях лжи, о которых раньше даже и не подозревали. Горьким примером является открытие правды о страданиях жителей Ленинграда во время Второй мировой войны.

Вскоре после нападения фашистской Германии на Россию в 1941 году фашистские войска окружили Ленинград (сейчас Санкт-Петербург). Блокада длилась 900 дней. По официальным данным, в Ленинграде умерло полтора миллиона человек, в основном от голода. Почти все взрослые люди, с которыми я встречался, рассказывали мне о членах своей семьи, погибших во время блокады. Но во время моего пребывания в России правительство объявило, что количество гражданского населения, погибшего во время блокады, занижено. Девятого мая, когда вся страна в очередной раз отмечала День Победы над фашизмом, советское правительство объявило, что потери в войне были столь велики из-за того, что не хватало офицеров для командования войсками. Правительство заявило, что перед началом войны советский вождь Сталин проводил чистку рядов и многие офицеры были расстреляны.

Но происходят не только разоблачения старой лжи, ложь продолжается и сейчас. Через год после прихода к власти Михаила Горбачева произошла ядерная катастрофа в Чернобыле. Над некоторыми районами Западной и Восточной Европы распространилось облако радиации, но советское правительство сначала пыталось все скрыть. Скандинавские ученые определили, что уровень радиации в атмосфере сильно повысился. И через три дня советские власти признали, что произошла большая авария, и сообщили о гибели тридцати двух человек. Горбачев впервые публично говорил на эту тему по прошествии нескольких недель и посвятил большую часть своего выступления критике реакции Запада на аварию. Правительство так и не признало, что население Чернобыля не было вовремя эвакуировано и многие заболели лучевой болезнью. По современным оценкам русских ученых, от последствий чернобыльской катастрофы могут умереть 10 000 человек.

Я узнал об этом от украинского врача, с которым ехал в Киев в купе ночного поезда. Он сказал, что партийные работники эвакуировали свои семьи, в то время как всем остальным было сказано, что никакой опасности нет. Этот врач теперь лечил девочек от рака яичников, который в обычных условиях не развивается в столь раннем возрасте. В отделении больницы для детей, страдающих лучевой болезнью, он видел, как их тела светятся в темноте (правда, из-за плохого знания языка я не могу с полной уверенностью утверждать, говорил он это буквально или метафорически). Он сказал: «Горбачев лжет, как и они все. Он знает, что произошло, и знает, что мы знаем, что он лжет».

Я встречался с психологом, который получил задание провести опрос жителей окрестностей Чернобыля, чтобы оценить, как они справляются со стрессом сейчас, через три года после аварии. Он считал, что их тяжелое положение было бы несколько легче, если бы не ощущение, что правительство бросило их на произвол судьбы. Он официально рекомендовал Горбачеву выступить перед народом и сказать: «Мы совершили ужасную ошибку, недооценив интенсивность радиации. Мы должны были эвакуировать гораздо больше людей и гораздо быстрее, но нам негде было разместить всех. Как только мы поняли свою ошибку, нам следовало сказать вам об этом, но мы и этого не сделали. Теперь мы хотим, чтобы вы узнали правду и знали, что страна сочувствует вам. Мы обеспечим вам необходимое медицинское обслуживание и надеемся, что у вас все будет хорошо». Но эта рекомендация осталась без ответа.

Гнев из-за лжи о Чернобыле еще не прошел. В начале декабря 1991 года, более чем через пять лет после аварии, украинский парламент потребовал, чтобы Михаил Горбачев и семнадцать других советских и украинских государственных чиновников были привлечены к судебной ответственности. Владимир Яворивский, председатель украинской Законодательной комиссии, расследовавшей аварию, сказал: «Все руководство, начиная с Горбачева и кончая шифровальщиками, расшифровывавшими секретные телеграммы, знали, каков истинный уровень радиационного загрязнения». Украинское руководство заявило, что президент Горбачев «лично способствовал сокрытию степени утечки радиации».

Десятилетиями советские люди обучались тому, что для того, чтобы чего-нибудь достичь, необходимо всячески уклоняться и обходить правила. Россия стала страной, в которой ложь и мошенничество превратились в норму, в которой все знали о коррумпированности системы и несправедливости законов – а для того чтобы выжить, надо было победить систему. Если все будут считать, что правила надо нарушать или обходить, то социальные институты не смогут работать. Я не уверен, что простые перестановки в правительстве могут быстро привести к изменению подобной политики. Сейчас никто не верит ничему из того, что говорит нынешнее правительство о чем бы то ни было. Очень немногие из тех, с кем я встречался, верили Горбачеву, а это было за год до провалившейся в 1991 году попытки государственного переворота.

Нация не может выжить, если никто не верит ни одному из своих лидеров. При такой ситуации население готово и даже хочет, чтобы к власти пришел любой сильный лидер с достаточно смелыми притязаниями и решительными действиями и вернул доверие народа.

У американцев есть такой короткий анекдот про политиков: «Когда политик лжет? – Когда шевелит губами!» Однако мой визит в Россию убедил меня в том, что, вопреки этому анекдоту, мы все еще ожидаем от наших лидеров достаточной честности, хотя и допускаем, что иногда они могут солгать. Законы действуют только тогда, когда большинство людей верит в их справедливость и только очень малая часть населения считает, что законы позволено нарушать. В демократическом государстве правительство успешно работает только тогда, когда большинство людей верит, что им говорят в основном правду, и у них есть все основания ожидать честности и справедливости.

Если доверие полностью потеряно, то никакие глубокие взаимоотношения невозможны. Если вы обнаружите, что ваш друг предал вас и постоянно лгал вам в корыстных целях, то ваша дружба не сможет продолжаться. Брак тоже разрушается, если один из супругов узнает, что другой обманывал его, причем не один, а много раз. Я сомневаюсь в том, что любая форма правления может просуществовать сколько-нибудь длительное время без использования силы для подавления собственного же народа, если народ считает, что его вожди всегда лгут.

Я надеюсь, что мы еще не дошли до такого положения. Ложь государственных деятелей все еще является событием, которое вызывает осуждение, а не восхищение. Ложь и коррупция являются частью нашей истории. Они не новы, но до сих пор все еще рассматриваются как отклонение от нормы. Мы все еще верим, что можем избавиться от мошенников.

Можно считать Уотергейт и дело Иран-контрас свидетельством того, что американская система управления государством несостоятельна, но можно рассматривать их и как доказательство обратного. Никсону пришлось уйти в отставку. Когда председатель Верховного суда Уоррен Бергер приводил сотрудников администрации к присяге Джеральду Форду, сменившему Никсона, он сказал одному из присутствовавших при этом сенаторов: «Она (система) сработала, слава Богу, сработала»[264]. Норт, Пойндекстер, а теперь и другие привлечены к судебной ответственности за ложь перед конгрессом. Во время слушаний в конгрессе по делу Иран-контрас конгрессмен Ли Гамильтон пристыдил Оливера Норта, приведя цитату из Томаса Джефферсона: «Искусство управления есть искусство честности».

Эта глава была написана, когда готовилось третье издание «Психологии лжи», в ней отражен материал, не вошедший в последнее американское издание книги (в 1992 году). Я описал вновь обнаруженные отличия лжи от других видов дезинформации. Затем я детально рассмотрел мотивы, которые побуждают людей лгать. И наконец, проанализировал многочисленные причины, которые могли бы объяснить, почему люди не очень хорошо распознают лжецов. В этой главе представлены новые данные: во – первых, теперь мы можем более успешно, чем я рассказывал об этом в начальных главах, распознавать ложь по мимике; и, во – вторых, мы обнаружили другие профессиональные группы, которым, так же как и Секретной службе США, необходимо тщательным образом выявлять ложь по поведенческим проявлениям[265].

Новые отличительные признаки

Бок[266] (Bok) определяет преднамеренное сокрытие информации как секретность. Такой подход, по моему мнению, не позволяет отличить сообщение, связанное с секретностью, от преднамеренного обмана. Я применяю термин «секретность», в тех случаях, когда предупреждают, что информация преднамеренно не раскрывается. Мы заявляем о своем праве не сообщать что – либо, называя это секретом, и тем самым защищаем свою личную жизнь. Один или два человека могут хранить секрет, а большее число людей защищают информацию, обозначенную ими как секрет, от остальных. Допустим, я спрошу свою дочь, есть ли у нее молодой человек, она может ответить: «Это секрет». Если на самом деле у нее есть молодой человек, то она скрывает это от меня, но поскольку сокрытие информации признается, то оно определяется как секрет. Предположим, я не спрашивал ее об этом, но из наших прошлых разговоров ей известно, что мне хотелось бы знать. Если у нее есть молодой человек и она мне о нем не рассказывает, то тогда она утаивает информацию, но это не секрет, поскольку она не объявила о своем праве на сокрытие правды, но это и не ложь, поскольку она не считает себя обязанной сообщать о своих романтических увлечениях.

Нарушенное обещание – это не ложь. Едва президент Клинтон вступил в должность, репортеры обвинили его в нарушении предвыборного обещания относительно иммиграции с Гаити, поскольку он принял точку зрения предыдущего президента – Буша, политику которого он ранее критиковал. Клинтон несколько раздраженно защищался, говоря, что американцы могли бы посчитать его недалеким, если бы он не изменил свою политику, в то время как ситуация изменилась. С моей точки зрения, Клинтон лгал бы лишь в том случае, если бы он знал, что собирается следовать политике Буша, в то время как критиковал ее. По аналогии с этим обвинением, когда президент Буш увеличил размер налогов, его следовало бы считать лжецом. Конечно, раньше, во время предвыборной кампании, Буш обещал не увеличивать налоги, и его можно было бы назвать лжецом, если можно было бы доказать, что он изначально собирался нарушить данное обещание.

Забывание – это не ложь, хотя разоблаченные лжецы очень часто ссылаются на свою забывчивость. Забывание поступков, о которых сожалеют, нетипично; но если все-таки такое забывание действительно произошло, то его не следует рассматривать в качестве обмана, поскольку в этой ситуации не было альтернативы. Зачастую невозможно определить, действительно ли сталкиваешься с забыванием или с попыткой оправдать ложь.

Если кто – то делает ложное сообщение о том, что произошло в действительности, это вовсе не означает, что человек намеревался ввести в заблуждение, если только не было преднамеренного умысла это сделать, и тогда ложное утверждение не следует считать ложью. Почему так важно, что именно мы называем ложным утверждением? Это не просто проблема семантики или дефиниции. Если человек не лжет, если он не верит, что вовлечен в обман, в то время как его совершает, то, я полагаю, его поведение не будет отличаться от поведения честного человека. Если человек, сообщающий информацию, в этот момент верит, что она правдива, то в его поведении нельзя обнаружить признаки того, что сообщение недостоверно. Хотя у меня и нет однозначных фактов, позволяющих это утверждать, такие ситуации согласуются с моей общей теорией, что ложь раскрывается в поведении, а другие данные[267] подтверждают это. Люди могут сообщать ложную информацию, полагая, что это правда, самым различным образом.

Зачастую люди истолковывают события ошибочно, особенно смысл поступков других людей или мотивы тех или иных действий. Тот факт, что каждый интерпретирует ситуацию так, чтобы предстать в ней в наиболее выгодном свете и чтобы это позволило поступать так, как больше всего ему хочется, вовсе не означает, что человек лжет, впрочем как и то, что он заблуждается. Я бы не стал рассматривать подобный случай как пример именно самообмана. Не всякое ошибочное толкование или неверное понимание означает самообман.

Рассмотрим человека, обвиняемого в изнасиловании, который утверждает, что жертва сама хотела заняться сексом с ним. Даже те насильники, которые знают, что их жертвы не испытывали никакого желания, часто утверждают обратное, – они лгут, чтобы избежать наказания; утверждение само по себе не говорит нам, что оно ложное. Невероятно, но теоретически оно может оказаться правдой. Предположим, это было изнасилование на свидании, жертва была очень нерешительной или очень напуганной, выразила несогласие лишь один раз, и то не очень сильно, а затем больше не сопротивлялась. Насильник мог принять изначальный отказ при дальнейшей пассивности и отсутствии сопротивления за согласие. Означает ли это, что насильник стал жертвой самообмана? Я считаю, что нет; если только не было доказано, что он не осознавал своего неверного толкования поведения жертвы, потому что хотел удовлетворить свои собственные потребности. Произошло ли изнасилование? Я думаю, да, несмотря на то что насильник может считать, что это не так, и возможно, говорит свою собственную правду, утверждая, что жертва не возражала. Одной из причин, почему поведение человека, делающего подобное утверждение, кажется правдивым, является то, что он верит в свое утверждение и верит, что говорит правду. (Чтобы всесторонне рассмотреть эту проблему, ознакомьтесь с работой Кросса и Саксе[268], которые критикуют применение детектора лжи в делах об изнасиловании детей.)