Антоний и Клеопатра Маккалоу Колин
— Потому что это слишком быстро, сын мой. Сначала мы с Антонием решим, выдержит ли наша любовь ответственность брака.
Что касается Антония, его распирала гордость. Клеопатра не была первой правительницей, с которой он спал, но она была намного важнее. И как он обнаружил, ее сексуальные навыки представляли нечто среднее между навыками профессиональной проститутки и покорной римской жены. Это ему подходило. Когда мужчина начинает отношения не на одну ночь, ему не нужна ни та ни другая, поэтому Клеопатра оказалась как раз тем, что нужно.
Этим можно было объяснить его настроение в первый вечер, когда его любовница щедро развлекала его. Вино было великолепное, а вода горчила, так зачем добавлять воду и портить такое вино? Антоний забыл о благих намерениях, даже не поняв, что счастливо, безнадежно пьян.
Гости Александрии, все македонцы высшего статуса, сначала смотрели на пьяного Антония с изумлением, потом, похоже, решили, что для этого должны быть серьезные причины. Писарь, ужасный человек с огромным самомнением, с гиканьем и хохотом опрокинул в себя первый графин, потом схватил проходившую мимо служанку и занялся с нею любовью. Тут же его примеру последовали другие александрийцы, доказавшие, что они не уступают римлянам, когда дело касается участия в оргиях.
Для трезвой Клеопатры, изумленно наблюдавшей за происходящим, это стало совершенно новым уроком. К счастью, Антоний, кажется, не замечал, что она не присоединилась к этому веселью, — он был поглощен выпивкой. Вероятно потому, что и ел он очень много, вино не довело его до скотского состояния. В укромном углу Сосиген, более опытный в этих делах, чем его царица, поставил ночные горшки и тазы за ширму, где гости могли облегчиться через любое отверстие, а также выставил бокалы с зельем, чтобы утром гости не страдали от похмелья.
— Мне было так весело! — кричал Антоний на следующее утро, чувствуя себя замечательно. — Давай сегодня вечером повторим!
Итак, для Клеопатры начались постоянные кутежи, продолжавшиеся больше двух месяцев. И чем более дикими они становились, тем больше радовался им Антоний и тем лучше чувствовал себя. Сосиген получил задание придумывать новинки, чтобы разнообразить качество сибаритских праздников. В результате корабли, приходящие в Александрию, выгружали музыкантов, танцоров, акробатов, мимов, карликов, уродов и фокусников, собранных со всего восточного побережья Нашего моря.
Антоний обожал розыгрыши, иногда граничившие с жестокостью. Он обожал рыбалку, обожал плавать среди голых девушек, править колесницей (что запрещалось аристократам в Риме), обожал охоту на крокодила, обожал всякие проделки, грубую поэзию, пышные зрелища. Его аппетит был настолько огромным, что раз по десять на дню он кричал, что голоден. Сосигену пришла в голову блестящая идея иметь наготове полный обед с набором лучших вин. Это сразу же возымело успех, и Антоний, крепко целуя его, назвал маленького философа принцем хороших людей.
Александрия ничего не могла сделать против пятидесяти с лишним пьяных людей, которые бегали по улицам с факелами, танцуя, стуча в двери и с хохотом убегая прочь. Некоторые из этих возмутителей спокойствия были высшими чиновниками города, чьи жены сидели дома, плача и удивляясь, почему Клеопатра позволяет все это.
Царица позволяла это, потому что у нее не было выбора, хотя сама она неохотно участвовала в подобных дурачествах. Однажды Антоний заставил ее опустить шестимиллионную жемчужину Сервилии в бокал с уксусом и выпить его. Он верил, что жемчуг растворяется в уксусе. Зная, что это не так, Клеопатра выполнила его просьбу, хотя выпить уксус было выше ее сил. На следующий день жемчужина как ни в чем не бывало красовалась у нее на шее. Зачастую гулянки сопровождались рыбалкой. Не добившись успеха как рыболов, Антоний платил ныряльщикам, чтобы они насаживали живых рыб на его удочку. Он вынимал трепещущих рыб и хвастал своим умением, пока однажды Клеопатра, уставшая от его хвастовства, не заставила ныряльщика насадить на его удочку тухлую рыбу. Но он хорошо воспринял шутку — это было в его характере.
Цезарион весело наблюдал за всеобщим шутовством, хотя ни разу не попросился на вечеринки. Когда Антоний был в настроении, они садились на коней и мчались охотиться на крокодила или бегемота, оставив Клеопатру терзаться при мысли, что ее сына затопчут огромные ножищи или перекусят длинные желтые зубы. Но надо отдать должное Антонию, он защищал мальчика от опасности, просто давая ему возможность хорошо провести время.
— Тебе нравится Антоний, — сказала Клеопатра сыну в конце января.
— Да, мама, очень. Он называет себя новым Дионисом, но на самом деле он — Геракл. Он может держать меня на одной руке, представляешь? И бросает диск на триста шагов.
— Я не удивляюсь, — сухо ответила она.
— Завтра мы идем на ипподром. Я поеду с ним в его колеснице — четыре коня в ряд, самая трудная упряжка!
— Гонки на колесницах — не подобающее фараону развлечение.
— Я знаю, но это так весело!
И что ответить на это?
Ее сын за последние два месяца стремительно вырос. Сосиген был прав. Компания мужчин освободила его от ореола исключительности, которого она не замечала, пока он не утратил его. Теперь он расхаживал по дворцу с важным видом, пытаясь громко кричать, как Антоний, смешно изображал счетовода навеселе и ждал следующего дня с блеском в глазах и с большим интересом, чего раньше никогда не было. Он стал сильным, гибким, успешно занимался военными видами спорта: точно бросал копье, стрелой попадал в центр мишени, действовал мечом с живостью легионера-ветерана. Как и его отец, он мог скакать на коне без седла галопом, держа руки за спиной.
Клеопатра не знала, как долго она сможет выносить кутежи Антония. Она уставала, у нее начались приступы тошноты, заставлявшие ее держаться ближе к ночному горшку. Все признаки беременности, хотя проявившиеся слишком рано. Если Антоний вскоре не прекратит свои безумства, ему придется куролесить одному, без нее. Для маленькой женщины она была сильной, но беременность брала свое.
Ее дилемма разрешилась сама собой, когда парфянский царь вторгся в Сирию.
Ород был уже стар, давно не принимал участия в войнах, и интриги, естественные для престолонаследия такой величины, угнетали его. Одним из обычных способов справиться с амбициозными сыновьями и фракциями было послать воевать самого агрессивного из них, а какая война лучше, чем против римлян в Сирии? Самым сильным из его сыновей был Пакор, и эту войну должен был возглавить именно он. На этот раз царь Ород схитрил. С Пакором шел Квинт Лабиен, придумавший для себя прозвище Парфянский. Сын величайшего военачальника Цезаря, Тита Лабиена, он решил лучше сбежать ко двору Орода, чем подчиниться победителю своего отца. Внутренний спор в Селевкии-на-Тигре также выявил разницу во мнениях насчет того, как можно победить римлян. В предыдущих стычках, включая ту, что закончилась ликвидацией армии Марка Красса в Каррах, парфяне полагались только на всадников-лучников, незащищенных доспехами крестьян, которые в притворном отступлении галопом неожиданно поворачивались и посылали в сторону врага смертоносный град стрел. Знаменитая «парфянская стрела». Когда Красс пал в Каррах, парфянской армией командовал женоподобный, раскрашенный принц Сурена. Он придумал, как сделать так, чтобы у его верховых лучников стрелы не кончались: нагрузил караван верблюдов стрелами и доставил их лучникам. К сожалению, его успех был так заметен, что царь Ород заподозрил Сурену в притязании на трон и приказал его казнить.
С того дня прошло более десяти лет, но спор о том, кто одержал победу в Каррах — лучники или катафракты, одетые в кольчуги с головы до ног и на лошадях, тоже одетых в кольчуги, — не утихал. Спор имел социальную окраску: лучники были крестьянами, а катафракты — аристократами.
И когда Пакор и Лабиен в начале февраля в год консульства Гнея Домиция Кальвина и Гнея Асиния Поллиона повели войска в Сирию, армия парфян состояла исключительно из катафрактов. Аристократы взяли верх.
Пакор и Лабиен перешли Евфрат у города Зевгма и там разделились. Лабиен и его наемники направились на запад и через Аманские горы переправились в Киликию Педию, а Пакор и катафракты повернули на юг, в Сирию. Они сносили все перед собой на обоих фронтах. Но агенты Клеопатры на севере Сирии сосредоточили внимание на Пакоре, а не на Лабиене и послали известие в Александрию.
Как только Антоний услышал об этом, он уехал. Никаких теплых прощаний, никаких заверений в любви.
— Он знает? — спросила Тах-а.
Не стоило уточнять, Клеопатра знала, что интересует Тах-а.
— Нет. У меня не было возможности. Он лишь потребовал доспехи и поторопил Деллия, — ответила она, вздохнув. — Его корабли должны плыть в порт Верит, но он не уверен в ветре и не рискнул плыть вместе с ними. Он надеется быть в Антиохии раньше флота.
— Чего не знает Антоний? — мрачно спросил Цезарион, больше всех недовольный внезапным отъездом своего героя.
— Что в секстилии у тебя появится брат или сестра.
Лицо ребенка прояснилось, он радостно запрыгал.
— Брат или сестра? Мама, мама, это же потрясающе!
— Ну, по крайней мере, это отвлечет его от мыслей об Антонии, — поделилась Ирас с Хармиан.
— Но ее мысли это не отвлечет, — ответила Хармиан.
Для Антония поездка в Антиохию стала тяжелой, изнурительной гонкой. По пути он посылал за тем или другим правителем в южной части Сирии, временами отдавал им приказы, не слезая с коня.
Тревожно было узнать от Ирода, что среди евреев мнения разделились. Большая часть иудейских инакомыслящих жаждала оказаться под властью парфян. Лидером пропарфянской партии был хасмонейский принц Антигон, племянник Гиркана, не любивший ни Гиркана, ни римлян. Ирод не посчитал нужным сообщить Марку Антонию, что Антигон уже заключил сделку с послами-парфянами, чтобы получить желаемое — еврейский трон и статус верховного жреца. Поскольку Ирода не очень интересовали эти тайные переговоры, как и настроение синедриона, Антоний продолжал двигаться на север, не зная, насколько серьезна ситуация с евреями. На этот раз Ирода застали врасплох: он был слишком занят, соперничая со своим братом Фазелем за руку принцессы Мариамны, и ничего вокруг не замечал.
Тир невозможно было взять, кроме как изнутри. Вонючий перешеек, отравленный горами гниющих моллюсков, служил защитой центру производства пурпурной краски, находящемуся на острове. А изнутри никто город не предаст, потому что ни один житель Тира не хотел поставлять пурпурную краску царю парфян за цену, назначенную этим царем.
В Антиохии Антоний нашел Луция Децидия Саксу, который нервно вышагивал взад-вперед. Наблюдательные вышки на массивных городских стенах были заполнены людьми, устремившими взгляды на север. Пакор пойдет по течению реки Оронт, и он уже недалеко. Из Эфеса пришел брат Саксы, чтобы присоединиться к нему. Беженцы уже устремились в город. Изгнанный из Амана царь разбойников Таркондимот рассказал Антонию, что Лабиен действует очень успешно. Предполагается, что сейчас он уже достиг Тарса и Каппадокии. А Антиох из Коммагены, правитель царства-клиента, которое граничило с Аманскими горами на севере, колебался, вставать ли на сторону римлян. Антоний слушал Таркондимота, чувствуя к нему симпатию. Может, он и разбойник, но умный и способный.
После проверки двух легионов Саксы Антоний немного расслабился. Эти легионеры, раньше принадлежавшие Гаю Кассию, были очень опытными воинами.
Гораздо более тревожные новости пришли из Италии. Луций, брат Антония, сидел в осаде в Перузии, а Поллион отступил в болота в устье реки Пад! «Это бессмысленно! Поллион и Вентидий намного превосходят Октавиана численностью войска! Почему они не помогают Луцию?» — спрашивал себя Антоний, совершенно позабыв, что сам он не отвечал на их мольбу о руководстве, — разве война Луция не была частью политики Антония?
Что ж, сколь бы серьезная ситуация ни складывалась на Востоке, Италия была важнее. Антоний поплыл в Эфес с намерением по возможности скорее попасть в Афины. Он должен был сам все узнать.
Монотонность первого этапа путешествия дала ему время подумать о Клеопатре и об этой фантастической зиме в Египте. О боги, как он нуждался в таком отдыхе! И как замечательно царица удовлетворяла все его прихоти. Он и правда любил ее, как любил всех женщин, с кем имел отношения дольше одного дня. И он будет продолжать любить ее, пока она не сделает что-нибудь такое, что начнет его раздражать. Хотя то, что сделала Фульвия, вызывало не просто раздражение, если судить по отрывкам новостей, получаемых из Италии. Единственной женщиной, любовь к которой устояла, несмотря на тысячи ее проступков, была его мать, пусть и самая глупая женщина в мире.
Как у большинства мальчиков из знатных семей, отец Антония очень редко бывал в Риме, поэтому Юлия Антония была — или должна была быть — единственной, кто сплачивал семью. Три сына и две дочери ничуть не добавили зрелости этой ужасающе глупой женщине. Деньги для нее были чем-то падающим с виноградной лозы или получаемым от слуг, людей намного умнее ее.
И в любви она была несчастна. Ее первый муж, отец ее детей, предпочел покончить с собой, чем вернуться в Рим и быть обвиненным в измене за неумелое ведение войны против критских пиратов, а ее второго мужа казнили на Римском Форуме за участие в восстании, поднятом Катилиной. Все это случилось к тому времени, когда Марку, старшему из детей, исполнилось двадцать. Две девочки выросли высоченными и некрасивыми, как и все в роду Антониев, и их пришлось отдать замуж за богачей, желающих подняться по социальной лестнице благодаря браку. Их деньги нужны были для финансирования государственной карьеры для мальчиков, которые росли без всякой поддержки. Потом Марк влез в огромные долги и вынужден был жениться на богатой провинциалке Фадии, принесшей ему приданое в двести талантов. Богиня Фортуна улыбнулась Антонию: Фадия и дети, которых она родила ему, умерли от чумы, и он получил возможность еще раз жениться на богатой наследнице, своей двоюродной сестре Антонии Гибриде. Этот союз дал одного ребенка — девочку, неумную и некрасивую. Когда Куриона убили, и Фульвия стала свободной, Антоний развелся со своей кузиной и женился на Фульвии. Еще один выгодный союз: Фульвия считалась самой богатой женщиной в Риме.
Не сказать, чтобы у Антония было очень несчастное детство и отрочество, но вот дисциплина у него всегда хромала. Единственным, кто мог контролировать Юлию Антонию и ее мальчиков, был Цезарь, хотя он и не являлся главой рода Юлиев, а просто самым волевым его членом. Со временем сыновья Юлии Антонии понравились Цезарю, но он не был легким человеком, и они его не понимали. Это фатальное отсутствие дисциплины в соединении с чрезмерной любовью к дебоширству у взрослого Марка Антония в конце концов отвернуло Цезаря от него. Антоний дважды доказал, что доверять ему нельзя. Для Цезаря и одного раза было достаточно. Он сильно отстегал его кнутом…
Облокотившись на перила палубы и наблюдая, как солнечные лучи играют на мокрых веслах, Антоний размышлял о том, что до сих пор не уверен, действительно ли он намеревался участвовать в заговоре против Цезаря. Оглядываясь назад, он склонен был думать, что по-настоящему не верил, будто такие люди, как Гай Требоний и Децим Юний Брут, настолько осмелеют или настолько возненавидят Цезаря, чтобы выполнить задуманное. Марк Брут и Кассий не имели большого значения. Они были номинальными главами, но не преступниками. Да, зачинщики заговора определенно Требоний и Децим Брут. Оба мертвы. Долабелла подверг Требония пыткам, от которых тот умер, а галльский вождь обезглавил Децима Брута за кошелек золота, присланный ему самим Антонием. Разумеется, это доказывает, что он вовсе не замышлял убить Цезаря! Просто он уже давно решил, что в Риме без Цезаря ему будет легче жить. Но величайшая трагедия состояла в том, что так оно и было бы, не появись Гай Октавий, наследник Цезаря, который в восемнадцать лет уже заявил свои права на наследство, что заставило его дважды идти на Рим еще до того, как ему исполнилось двадцать. Второй поход сделал его старшим консулом, после чего он имел смелость заставить своих соперников, Антония и Лепида, встретиться с ним и договориться. В результате получился Второй триумвират — три человека, чтобы воссоздать республику. Вместо одного диктатора — три диктатора с равной (теоретически) властью. До Антония и Лепида, высаженных на речной остров в Италийской Галлии, постепенно дошло, что этот юноша, годящийся им в сыновья, может заткнуть их за пояс хитростью и жестокостью.
В чем Антоний не мог себе признаться даже в самые мрачные моменты, так это в том, что до сих пор Октавиан демонстрировал, насколько проницательным был Цезарь в своем выборе. Больной, несовершеннолетний, слишком миловидный, настоящий маменькин сынок, Октавиан смог удержаться на плаву в водах, которые должны были накрыть его с головой. Наверное, отчасти потому, что его звали так же, как Цезаря, и он эксплуатировал это имя в полную меру, а отчасти благодаря слепой преданности молодых людей, таких как Марк Випсаний Агриппа. Однако нельзя отрицать и того, что своими успехами Октавиан был главным образом обязан самому себе. Антоний, бывало, шутил со своими братьями, что Цезарь — это загадка, но по сравнению с Октавианом Цезарь был прозрачен, как вода в Марциевом источнике.
5
Антоний прибыл в Афины в мае. В это время губернатор Цензорин был очень занят на дальнем севере Македонии, отбивая нападки варваров, поэтому не смог встретить начальника. Антоний был не в настроении. Его друг Барбатий оказался не другом. Как только Барбатий услышал, что Антоний развлекается в Египте, он оставил свой пост с легионами в Эфесе и ушел в Италию. А там, как узнал сейчас Антоний, продолжает мутить воду, которую Антоний не удосужился очистить. То, что Барбатий сказал Поллиону и Вентидию, заставило одного отступить в болота реки Пад, а другого — торчать бесполезно вдали от Октавиана, Агриппы и Сальвидиена.
Источником большинства этих неприятнейших новостей из Италии был Луций Мунаций Планк, занимавший апартаменты старшего легата в афинской резиденции.
— Все предприятие Луция Антония было катастрофой, — сказал Планк, тщательно подбирая слова. Он должен был дать полный отчет, не выставив себя при этом в плохом свете, ибо в настоящий момент не видел возможности перейти на сторону Октавиана. — В канун Нового года жители Перузии попытались прорвать осаду Агриппы, но безуспешно. Ни Поллион, ни Вентидий не выступили против армий Октавиана, хотя у того было значительно меньше войска. Поллион все твердил, что, э-э, не уверен, чего именно ты ждешь от него, а Вентидий не признавал ничьих приказов, кроме Поллиона. После того как Барбатий растрезвонил всем о твоем, э-э, дебоширстве — это его выражение! — Поллион пришел в такое негодование, что отказался вызволять твоего брата из Перузии. И город пал в самом начале нового года.
— А где был ты со своими легионами, Планк? — спросил Антоний с опасным блеском в глазах.
— Ближе к Перузии, чем Поллион и Вентидий! Я пошел в Сполетий, чтобы образовать южную часть клещей, но напрасно. — Он вздохнул, пожал плечами. — К тому же у меня в лагере сидела Фульвия, и с ней было очень трудно.
Да, он любил ее, но свою шкуру он любил больше. Фульвию Антоний не стал бы казнить за предательство, в конце-то концов.
— Агриппа имел наглость украсть у меня два лучших легиона, поверишь ли? Я послал их помочь Клавдию Нерону в Кампанию, но появился Агриппа и предложил людям лучшие условия. Да, Агриппа победил Нерона моими двумя легионами! Нерон вынужден был бежать на Сицилию, к Сексту Помпею. Очевидно, кое-кто в Риме поговаривал о том, чтобы убить жен и детей, потому что жена Нерона, Ливия Друзилла, взяла маленького сына и присоединилась к Нерону.
Тут Планк нахмурился, не зная, продолжать ли.
— Говори, Планк, говори!
— Э-э, твоя почтенная матушка, Юлия, убежала с Ливией Друзиллой к Сексту Помпею.
— Как будто я перестал думать о ней! А это не так, потому что я стараюсь не забывать о ней. О, в каком замечательном мире мы живем! — воскликнул Антоний, сжав кулаки. — Жены и матери живут в военных лагерях, они ведут себя так, словно знают, на чьей стороне будет победа. Тьфу!
Он с трудом взял себя в руки, успокоился.
— Мой брат… вероятно, он мертв, но ты еще не набрался смелости сказать мне об этом, Планк?
Наконец-то он мог сообщить хорошую новость!
— Нет-нет, мой дорогой Марк! Вовсе нет! Когда Перузия открыла свои ворота, какой-то местный богач решил, что его погребальный костер должен быть огромным и величественным, и сжег город дотла. Это худшая катастрофа, чем осада. Октавиан казнил двадцать известных в городе граждан, но не тронул войска Луция. Они вошли в легионы Агриппы. Луций попросил прощения и был прощен. Октавиан назначил его губернатором Дальней Испании, и он сразу уехал туда. Я думаю, он был счастлив.
— А это диктаторское назначение было одобрено сенатом и народом Рима? — спросил Антоний, возмущаясь нарушением закона, но и чувствуя облегчение.
Проклятый Луций! Вечно пытается превзойти своего большого брата Марка, и никогда это ему не удается.
— Было, — ответил Планк. — Хотя некоторые возражали!
— Привилегированное отношение к лысому демагогу, любителю выступать на Форуме?
— Э-э, ну да, такая фраза прозвучала. Я могу назвать тебе имена. Однако Луций был консулом в прошлом году, а твой дядя Гибрида цензор в настоящее время, поэтому большинство людей сочли, что Луций заслужил прощение и назначение. Он должен будет немного повоевать с лузитанами и отметить триумф, когда вернется домой.
Антоний хрюкнул.
— Тогда он выкрутился удачнее, чем заслуживает. Полное идиотство от начала до конца! Но я готов держать пари, что Луций лишь выполнял приказы. Это была война Фульвии. Кстати, где она?
Планк широко открыл карие глаза.
— Да здесь, в Афинах! Мы с ней убежали вместе. Сначала мы не думали, что Брундизий отпустит нас — этот город целиком на стороне Октавиана, — но, вероятно, Октавиан предупредил, чтобы нам разрешили покинуть Италию, если мы не возьмем с собой войска.
— Итак, мы установили, что Фульвия в Афинах. Но где именно в Афинах?
— Аттик позволил ей остановиться в его доме.
— Какое великодушие! Наш Аттик всегда стремится угодить и нашим, и вашим. Но почему он думает, что я буду рад видеть Фульвию?
Планк онемел, не зная, какой ответ хочет услышать Антоний.
— Что еще случилось?
— Разве этого не довольно?
— Нет, если только твой отчет полный.
— Ну, Октавиан не получил денег от Перузии для финансирования своих действий, но каким-то образом ему удается платить своим легионам достаточно, чтобы удерживать их на его стороне.
— Военная казна Цезаря должна быстро истощиться.
— Ты вправду считаешь, что это он взял ее?
— Конечно он! А что делает Секст Помпей?
— Блокирует морские пути и забирает все зерно из Африки. Его адмирал Менодор захватил Сардинию и выгнал Лурия, а это значит, что у Октавиана не осталось другого источника зерна, кроме того, что он может купить у Секста по огромным ценам, до двадцати пяти — тридцати сестерциев за модий. — Планк даже застонал от зависти. — Вот где все деньги — в кофрах Секста Помпея! Как он поступит с ними? Захватит Рим и Италию? Мечты! Легионы любят большие премии, но они не будут сражаться за человека, который доводит до голодной смерти их стариков. Наверное, поэтому, — продолжал Планк задумчиво, — он вынужден вербовать рабов и делать адмиралов из вольноотпущенников. Однажды тебе все же придется отобрать у него деньги, Антоний. Если ты этого не сделаешь, это сделает Октавиан, а тебе деньги нужнее.
Антоний фыркнул.
— Октавиан выиграет морской бой против такого опытного человека, как Секст Помпей? С такими союзниками, как Мурк и Агенобарб? Когда придет время, я займусь Секстом Помпеем, но не сейчас. Он действует во вред Октавиану.
Зная, что она прекрасно выглядит, Фульвия с нетерпением ждала мужа. Хотя несколько седых волос еще не были заметны в копне каштановых волос, она заставила служанку выдернуть их, а потом сделать ей самую модную прическу. Темно-красное платье подчеркивало изгиб груди и ниспадало вниз, скрывая чуть выступающий живот и располневшую талию. «Да, — думала Фульвия, прихорашиваясь, — я хорошо сохранилась для своих лет. Я все еще самая красивая женщина в Риме».
Конечно, она знала о веселой теплой зиме Антония в Александрии. Барбатий просветил ее по этому поводу. Но это мужские дела, и ее они не касаются. Если бы он развлекался с высокородной римлянкой, совсем другое дело. Она мгновенно выпустила бы когти. Но когда мужчина отсутствует месяцами, а то и годами, ни одна разумная жена, оставленная в Риме, не будет думать о муже плохо из-за того, что он избавляется от своей грязной воды. А дорогой Антоний любил цариц, принцесс, иностранок высокого происхождения. Переспав с какой-нибудь из них, он чувствовал себя настолько царем, насколько это может допустить римлянин-республиканец. Фульвия видела Клеопатру, когда та жила в Риме при Цезаре, и она понимала, что Антония привлекли титул и власть египтянки. Физически царица была совсем не такой сильной и энергичной женщиной, каких предпочитал Антоний. К тому же она была очень богата, а Фульвия знала своего мужа. Ему просто нужны ее деньги.
Так что когда появился управляющий Аттика и доложил что Марк Антоний уже в атрии, Фульвия встряхнулась, чтобы платье хорошо на ней сидело, и побежала по длинному, без роскоши, коридору туда, где ждал Антоний.
— Антоний! О, meum mel, как замечательно снова видеть тебя! — крикнула она с порога.
Антоний, занятый разглядыванием великолепной картины, изображавшей Ахилла и его корабли, оглянулся на звук ее голоса.
Впоследствии Фульвия не могла вспомнить, что именно произошло, так молниеносны были его движения. Она только почувствовала оглушительную пощечину, от которой растянулась на полу. Потом он наклонился над ней, схватил за волосы, поднял на ноги и стал наотмашь, открытой ладонью хлестать ее по лицу. И это было так же больно, как если бы он бил ее кулаком. Полетели зубы, сломался нос.
— Ты, глупая cunnus! — орал он, не переставая бить ее. — Ты глупая, глупая cunnus! Ты думаешь, что ты Гай Цезарь?
Кровь лилась у нее изо рта, из носа. Она, которая во всеоружии встречала каждый вызов богатой событиями жизни, была беспомощна, уничтожена. Кто-то кричал, должно быть, она сама, ибо слуги слетелись со всех сторон, но только взглянули — и убежали.
— Идиотка! Проститутка! О чем ты думала, когда пошла войной против Октавиана от моего имени? Когда растрачивала деньги, которые я оставил в Риме, Бононии, Мутине? Когда покупала легионы для таких, как Планк, неспособных их сохранить? Когда жила в военном лагере? Что ты о себе возомнила, если вообразила, что люди вроде Поллиона будут исполнять твои приказы? Приказы женщины! Запугивала моего брата от моего имени! Он идиот! Он всегда был идиотом! И еще раз доказал это, связавшись с женщиной! Ты недостойна даже презрения!
Плюнув, он швырнул ее на пол. Не переставая кричать, она уползла, как покалеченное животное. Слезы теперь текли быстрее, чем кровь.
— Антоний, Антоний! Я хотела угодить тебе! Маний сказал, что это тебе понравится! — хрипло кричала она. — Я продолжила твою борьбу в Италии, пока ты был занят на Востоке! Маний сказал! — шамкала она беззубым ртом.
Услышав имя Мания, Антоний вдруг почувствовал, что его гнев угас. Маний — ее грек-вольноотпущенник, змея. По правде говоря, пока Антоний не увидел ее, он и не знал, сколько в нем злобы, сколько гнева накопилось в нем за время его путешествия из Эфеса. Вероятно, если бы он следовал первоначальному плану и поплыл прямо из Антиохии в Афины, он не был бы так разгневан.
В Эфесе хватало сплетников и кроме Барбатия, и слухи ходили не только о его зиме с Клеопатрой. Некоторые шутили, что в его семье платье носит он, а доспехи — Фульвия. Другие посмеивались, что по крайней мере один человек из рода Антониев развязал войну, пусть даже и женщина. Антоний вынужден был делать вид, что не слышит всего этого, но раздражение его росло. Не помогло ни знание всей истории, рассказанной Планком, ни горе, поглощавшее его, пока он не узнал, что Луций в безопасности и здоров. Их брат Гай был убит в Македонии, и только казнь его убийцы ослабила боль. Он, большой брат, любил их.
Любовь к Фульвии ушла навсегда, думал он, с презрением глядя на нее. Глупая, глупая cunnus! Надев доспехи, она публично кастрировала его.
— Я хочу, чтобы к утру ты покинула этот дом, — отрезал он, схватив ее за руку и силой усадив под картиной с Ахиллом. — Пусть Аттик сострадает людям, заслуживающим этого. Я напишу ему сегодня, и он не посмеет оскорбить меня, сколько бы денег у него ни было. Ты — позор как жена и как женщина, Фульвия! Я больше не хочу иметь с тобой ничего общего. Я немедленно пришлю тебе уведомление о разводе.
— Но, — рыдая, прошамкала она, — я убежала без денег, без имущества, Марк! Мне нужны деньги на жизнь!
— Обратись к своим банкирам. Ты богатая женщина и sui iuris.
Антоний громко крикнул слуг.
— Приведи ее в порядок и выбрось вон! — велел он еле живому от страха управляющему, потом круто повернулся и ушел.
Фульвия долго сидела, прислонившись к стене и почти не ощущая присутствия дрожащих от ужаса девушек, которые старались умыть ей лицо, остановить кровь и слезы. Когда-то она смеялась, если слышала от какой-нибудь женщины о разбитом сердце. Она считала, что сердце не может разбиться. Теперь она знала, что это не так. Марк Антоний разбил ее сердце, и починить его уже нельзя.
По Афинам разнесся слух о том, как Антоний обошелся со своей женой, но мало кто, услышав это, жалел Фульвию, ведь она совершила непростительное — узурпировала исключительные права мужчины. Вновь вспомнили о ее подвигах на Форуме в тот период, когда она была замужем за Публием Клодием, о сцене, которую она разыграла у дверей сената, и о ее возможном содействии Клодию, осквернившему ритуалы, посвященные богине Bona Dea.
Нет, Антония не волновало, что говорили в Афинах. Он, римлянин, знал, что римляне, живущие в городе, не станут думать о нем хуже.
Кроме того, он был занят — писал письма. Трудное занятие. Первое письмо, резкое и короткое, — Титу Помпонию Аттику: полководец Марк Антоний, триумвир, будет благодарен ему, если он не будет совать свой нос в дела Марка Антония и не будет иметь ничего общего с Фульвией. Второе письмо — Фульвии: он сообщал, что разводится с ней из-за ее неженского поведения и что отныне ей запрещается видеться с двумя ее сыновьями от него. Третье письмо — Гнею Асинию Поллиону с просьбой сообщить, что делается в Италии и не будет ли он так любезен держать легионы наготове, чтобы пойти на юг в случае, если население Брундизия, которое любит Октавиана, не позволит Марку Антонию войти в страну? Четвертое письмо — этнарху Афин: он благодарил этого достойного человека за доброту его города и верность «правильным» римлянам. Поэтому полководец Марк Антоний, триумвир, с удовольствием дарит Афинам остров Эгина (к юго-западу от Афин) и несколько других малых островов, прилегающих к нему. Он считал, что этот подарок сделает афинян счастливыми.
Он мог бы написать много писем, если бы не прибытие Тиберия Клавдия Нерона, который нанес ему официальный визит, как только устроил жену и маленького сына недалеко от себя.
— Тьфу! — крикнул Нерон, раздув ноздри. — Этот Секст Помпей — разбойник! Хотя чего еще можно ждать от клана выскочек из Пицена? Ты не представляешь, какая у него штаб-квартира: крысы, мыши, гниющие отходы! Я не посмел подвергать свою семью опасности заболеть из-за грязи, хотя эти помещения были не худшими, какие мог предложить Помпей. Мы даже еще не распаковали вещи, а уже несколько из его принаряженных «адмиралов»-вольноотпущенников стали увиваться вокруг моей жены. Одному я хорошо дал по рукам! И поверишь ли, Помпей встал на сторону этого дворняжки! Я сказал ему, что я думаю по этому поводу, потом посадил Ливию Друзиллу на первый же корабль — и в Афины.
Антоний слушал Нерона, вспоминая, как Цезарь относился к этому человеку. «Болван» — самый мягкий эпитет, найденный Цезарем для его характеристики. Услышав больше, чем хотел сказать Нерон, Антоний понял, что Нерон прибыл в нору Секста Помпея и стал ходить везде, как петух, придираться ко всему, критиковать все и наконец сделался до того невыносимым, что Секст выгнал его. Трудно отыскать более несносного сноба, чем Нерон, а Помпеи были очень чувствительны к своим пиценским корням.
— И что ты теперь намерен делать, Нерон? — спросил Антоний.
— Жить по моим средствам, кои небезграничны, — жестко ответил Нерон, и выражение его смуглого, угрюмого лица стало еще более высокомерным.
— А твоя жена? — лукаво спросил Антоний.
— Ливия Друзилла хорошая жена. Она делает то, что ей скажут, чего не можешь сказать ты о своей жене.
Типичный для Нерона выпад. Похоже, у него отсутствовал самоконтроль, предупреждающий, что о некоторых вещах лучше умолчать. «Я должен соблазнить ее, — в ярости подумал Антоний. — Что за жизнь она ведет, будучи замужем за этим болваном!»
— Приведи ее на обед сегодня вечером, Нерон, — весело предложил Антоний. — Считай это экономией денег — до утра не надо будет посылать твоего повара на рынок.
— Благодарю, — ответил Нерон, выпрямляясь во весь свой непропорционально высокий рост.
Придерживая левой рукой складки тоги, он торжественно удалился, оставив Антония в веселом настроении.
Вошел Планк с выражением ужаса на лице.
— Edepol, Антоний! Что здесь делает Нерон?
— Помимо того, что оскорбляет всех, кто попадается ему на глаза? Готов спорить, он так вел себя у Секста Помпея, что ему указали на дверь. Можешь прийти сегодня на обед и получить удовольствие от его компании. Он приведет с собой жену, с которой они, наверное, два сапога пара. Кстати, а кто она?
— Его родственница, причем довольно близкая. Ее отцом был некий Клавдий Нерон, усыновленный знаменитым плебейским трибуном Ливием Друзом, следовательно, ее зовут Ливия Друзилла. Нерон — сын родного брата Друза, Тиберия Нерона. Конечно, она наследница — в семье Ливия Друза куча денег. Когда-то Цицерон надеялся, что Нерон женится на его Туллии, но она предпочла Долабеллу. Худший муж почти во всех отношениях, но, по крайней мере, он был веселым человеком. Разве ты не вращался в тех кругах, когда Клодий был жив?
— Вращался. И ты прав, Долабелла был хорошей компанией. Но ведь не Нерон стал причиной твоего ужаса, Планк. Что случилось?
— Пакет из Эфеса. Мне тоже пакет, но твой от твоего кузена Каниния, так что в нем, наверное, больше новостей.
Планк с горящими от нетерпения глазами сел в кресло клиента напротив Антония, сидевшего за столом.
Антоний сломал печать, развернул письмо своего кузена и стал медленно читать, хмурясь и бормоча проклятия.
— Хорошо бы, если бы больше людей приняли подсказку Цезаря и начали ставить точку над первой буквой нового слова. Я теперь это делаю. Так делают Поллион, Вентидий и, к сожалению, Октавиан. Это позволяет очень быстро прочитать даже длинный свиток.
Он вернулся к чтению, наконец вздохнул и положил свиток.
— Как я могу быть одновременно в двух местах? — спросил он Планка. — По праву я должен находиться в провинции Азия, отражая атаки Лабиена, а вместо этого вынужден сидеть ближе к Италии и держать легионы под рукой. Пакор наводнил Сирию, и все мелкие царьки поспешили связать свою судьбу с парфянами, даже Амблих. Каниний говорит, что легионы Саксы сдались Пакору. Сакса был вынужден бежать в Апамею, а потом отплыл в Киликию. С тех пор никто о нем не слышал, но идет слух, что его брат был убит в Сирии. Лабиен спешит захватить Киликию Педию и восточную часть Каппадокии.
— И конечно, восточнее Эфеса легионов нет.
— Боюсь, и в Эфесе их не будет. Провинция Азия должна будет защищаться сама, пока я не разберусь с положением в Италии. Я уже написал Канинию, чтобы он привел легионы в Македонию, — мрачно сказал Антоний.
— Это твое единственное намерение? — бледнея, спросил Планк.
— Определенно. Конец этого года я решил посвятить Риму, Италии и Октавиану, поэтому до конца этого года легионы будут стоять лагерем вокруг Аполлонии. Если станет известно, что они на Адриатике, это скажет Октавиану, что я намерен раздавить его, как клопа.
— Марк, — простонал Планк, — все уже сыты по горло гражданской войной, а то, о чем ты говоришь, — это гражданская война! Легионы не будут драться!
— Легионы будут драться за меня, — ответил Антоний.
Ливия Друзилла вошла в резиденцию губернатора с присущим ей спокойствием, прикрыв веками глаза, свое лучшее украшение. Надо прятать их! Как всегда, она шла чуть позади Нерона, как полагается хорошей жене, а Ливия Друзилла поклялась быть хорошей женой. Услышав о том, что сделал Антоний с Фульвией, она поклялась, что никогда не окажется в таком положении! Надеть доспехи и размахивать мечом! Для этого нужно быть Гортензией, которая сделала это, только чтобы продемонстрировать лидерам Римского государства, что женщины Рима, от высшего до низшего сословия, никогда не согласятся платить налоги со своих собственных денег, раз они не имеют права голоса. В этой дуэли Гортензия одержала бескровную победу, к большому удивлению триумвиров — Антония, Октавиана и Лепида.
Нет, Ливия Друзилла не хотела быть мышкой. Она просто притворялась существом маленьким, кротким и чуть робким. Она была очень честолюбива, но это ее качество не получило должного развития, потому что она понятия не имела, как его реализовать. Разумеется, оно выражалось в абсолютно римской форме, а именно: никакого неженского поведения, не быть о себе слишком высокого мнения, никаких грубых манипуляций. К тому же она не хотела быть еще одной Корнелией, матерью Гракхов, которой иные женщины поклонялись как настоящей римской богине, потому что она много страдала, родила детей, видела их смерть, но никогда не жаловалась на свою судьбу. Нет, Ливия Друзилла чувствовала, что должен быть другой путь достижения высот.
К сожалению, три года брака показали ей, что путь этот, несомненно, лежит не через Тиберия Клавдия Нерона. Как и у большинства девушек высокого происхождения, у нее не было возможности хорошо узнать будущего мужа. Она только знала, что он ее двоюродный брат. За время их редких встреч она успела поняла, что он глуп, и инстинктивно почувствовала презрение к нему. Смуглая, она восхищалась мужчинами со светлыми волосами и голубыми глазами. Умная, она восхищалась умными людьми. Ни одним из этих качеств Нерон не обладал. Ей было пятнадцать лет, когда отец, Друз, выдал ее замуж за ее двоюродного брата Нерона. В доме, где она выросла, не было безнравственных картин на стенах или ламп в форме фаллоса, по которым девушка могла узнать кое-что о физической любви. Поэтому союз с Нероном вызывал в ней отвращение. Он тоже предпочитал светловолосых, голубоглазых любовниц. В жене его привлекали только ее знатное происхождение и состояние.
Но как избавиться от Тиберия Клавдия Нерона, если она намерена быть хорошей женой? Это казалось невозможным, разве что кто-нибудь предложит ему более выгодный брак, а это едва ли. Уже в самом начале брака она поняла, что Нерона не любили, его терпели только из-за его статуса патриция и, следовательно, его права занимать любые официальные должности в Риме. И — о-о-о, как он надоел ей! Она слышала много рассказов о Катоне Утическом, злейшем враге Цезаря, и о его бестактной, вздорной личности. Но для Ливии Друзиллы он казался богом в сравнении с Нероном. Не могла она любить и сына, которого родила Нерону через десять месяцев после свадьбы. Маленький Тиберий был смуглым, тощим, высоким, серьезным и немного ханжой даже в свои два года. У него появилась привычка критиковать мать, потому что, в отличие от большинства маленьких детей, он большую часть времени проводил с отцом и слышал, как тот постоянно шпыняет ее. Ливия Друзилла подозревала, что Нерон предпочитает держать ее и маленького Тиберия при себе лишь для того, чтобы какой-нибудь красавчик с шармом Цезаря не посягнул на ее добродетель. Как это раздражало! Разве этот дурак не знал, что она никогда не унизит себя подобным образом?
Замкнутое существование, которое она вела, пока Нерон не отправился в свою катастрофическую поездку в Кампанию на стороне Луция Антония, не позволяло ей даже мельком взглянуть на кого-нибудь из знаменитых мужчин, о которых говорил весь Рим. Она не видела ни Марка Антония, ни Лепида, ни Сервилия Ватию, ни Гнея Домиция Кальвина, ни Октавиана, ни даже Цезаря, умершего, когда ей было пятнадцать лет. Поэтому сегодняшний день вызывал интерес, хотя по ее поведению этого не было заметно. Она будет обедать с Марком Антонием, самым могущественным человеком в мире!
Ее чуть не лишили этого удовольствия, когда Нерон узнал, что Антоний относится к тем беспутным людям, которые заставляют женщин сидеть рядом с ними на ложе.
— Либо моя жена будет сидеть на стуле, либо я ухожу! — заявил Нерон с присущим ему тактом.
Если бы Антоний уже не нашел овальное личико жены Нерона очаровательным, ответом на этот ультиматум был бы хохот и пожелание счастливого пути. Но поскольку жена Нерона оказалась привлекательной, Антоний усмехнулся и приказал принести стул для Ливии Друзиллы. Когда стул принесли, он поставил его напротив своего места на ложе, но так как на обеде присутствовали только трое мужчин, Нерон не мог протестовать против этого. Конечно, в этой ситуации он вынужден был видеть жену под углом от себя, но главным свидетельством грубой природы Антония Нерон посчитал тот факт, что хозяин отправил Нерона в конец ложа, а в середине посадил это самодовольное ничтожество Планка.
Ливия Друзилла сняла плащ, и оказалось, что на ней желтовато-коричневое платье с длинными рукавами и высоким воротом, но ничто не могло скрыть очарования ее фигуры или ее безупречной кожи цвета слоновой кости. Густые, блестящие, черные как ночь волосы с фиолетовым отливом были зачесаны назад, закрывая уши, и собраны в узел на затылке. Лицо совершенно прелестное! Маленький сочный ротик, огромные глаза, окаймленные длинными черными ресницами, как веерами, румянец на щеках, небольшой, но орлиный нос, и все это вместе — совершенство. Как раз в тот миг, когда Антоний разозлился, что не может определить, какого цвета ее глаза, она подвинула стул, и тонкий луч солнца осветил их. О, поразительно! Они были темно-синие, но каким-то волшебным образом со светлыми желто-коричневыми прожилками. Таких глаз он никогда еще не видел. Они внушали суеверный страх! «Ливия Друзилла, я мог бы проглотить тебя всю!» — подумал он и приступил к выполнению задуманного — влюбить ее в себя.
Но это оказалось невозможно. Она не была застенчивой, отвечала на все его вопросы прямо, хоть и сдержанно, не боялась при необходимости добавлять небольшие комментарии. Однако она не предлагала сама тему разговора и не сделала или не сказала ничего такого, в чем Нерон, с подозрением наблюдавший за ними, мог бы упрекнуть ее. Впрочем, все это не имело бы значения для Антония, заметь он хоть искру интереса к себе, а вот искры-то и не было. Будь он более чувствительным человеком, то понял бы, что чуть заметная гримаса, время от времени мелькавшая на ее лице, говорит об отвращении.
Да, решила Ливия Друзилла, он способен избить жену, которая совершила ужасную ошибку, но не так, как Нерон, холодно, с расчетом. Нет, Антоний сделает это с яростью и потом, успокоившись, не будет сожалеть об этом, ибо ее преступление простить нельзя. Большинству мужчин он нравится, они будут льнуть к нему, а большинство женщин будут желать его. Жизнь в течение этих нескольких дней у Секста Помпея в Агригенте свела Ливию Друзиллу с простыми женщинами, и она многое узнала о любви, мужчинах и сексе. Оказалось, что женщины предпочитают мужчин с большими пенисами, потому что большой пенис быстрее доводит их до оргазма (она не знала, что это такое, но не спросила из страха, что они будут смеяться над ней). Она не знала, что Марк Антоний знаменит своим огромным детородным аппаратом. Но это не имело значения, поскольку она не нашла в Антонии ничего, что могло бы понравиться или чем можно было бы восхищаться. Особенно после того как она поняла, что он изо всех сил старается вызвать у нее интерес к себе. Она почувствовала огромное удовлетворение, не ответив ему, и это стало для нее маленьким уроком того, как женщина может обрести власть. Только не с Антонием, чья страсть мимолетна и незначительна.
— Что ты думаешь о великом человеке? — спросил Нерон, когда они шли домой в коротких жарких сумерках.
Ливия Друзилла удивленно взглянула на мужа. Обычно он не спрашивал ее, что она думает о ком-то или о чем-то.
— Высокий по рождению, низкий по натуре, — ответила она. — Вульгарный невежа.
— Выразительно сказано, — одобрил он, довольный.
Впервые она посмела задать ему вопрос, относящийся к политике.
— Муж мой, почему ты хранишь верность такому вульгарному невеже, как Марк Антоний? Почему не Цезарю Октавиану, во всех отношениях совершенно другому?
Нерон остановился, повернулся к жене и посмотрел на нее скорее удивленно, чем раздраженно.
— Происхождение перевешивает все. Антоний лучшего происхождения. Рим принадлежит людям с правильной родословной. Они, и только они, имеют право занимать высокие государственные должности, управлять провинциями, вести войны.
— Но Октавиан — племянник Цезаря! Разве происхождение Цезаря не безупречно?
— О, у Цезаря было все: происхождение, ум, красота. Благороднейший из благородных патрициев. Даже его плебейская кровь была самой лучшей: мать из рода Аврелиев, бабушка из рода Марциев, прабабушка из рода Попилиев. А Октавиан — мошенник! Капля крови Юлиев, а остальное — мусор. Кто такие Октавии из города Велитры? Абсолютно никто! Некоторые Октавии вполне респектабельны, но не из Велитр. Один из прадедов Октавиана делал веревки, другой пек хлеб. Его дед был банкиром. Низко, низко! Его отец удачно женился во второй раз на племяннице Цезаря. Хотя и в ней кровь не чистая — ее отец был богатым ничтожеством, которое купило сестру Цезаря. В те дни у Юлиев не было денег, они вынуждены были продавать своих дочерей.
— А разве в племяннике не на четверть крови Юлиев? — смело спросила Ливия Друзилла.
— Он внучатый племянник, этот маленький позер! Одна восьмая крови Юлиев. Остальная часть отвратительна! — рявкнул Нерон, теряя терпение. — Я не знаю, что заставило великого Цезаря выбрать низкорожденного мальчишку своим наследником, но в одном ты можешь быть уверена, Ливия Друзилла: я никогда не свяжусь с людьми, подобными Октавиану!
«Ну-ну, — подумала Ливия Друзилла, — вот почему так много аристократов Рима ненавидят Октавиана! С моим высоким происхождением я должна бы тоже ненавидеть его, но он заинтриговал меня. Он так высоко поднялся! Меня восхищает в нем это, потому что я это понимаю. Возможно, время от времени Рим должен создавать новых аристократов. Возможно даже, что великий Цезарь понимал это, когда составлял завещание».
Толкование Ливией Друзиллой причин, почему Нерон принял сторону Марка Антония, страдало чрезмерным упрощением, но ведь и рассуждения Нерона были такими же упрощенными. Его узкий ум был неразвит. Никакое количество дополнительных лет обучения не могло сделать его умнее, чем он был, когда в молодости служил у Цезаря. Он был до такой степени туп, что до него не доходило, как сильно он не нравился Цезарю. С него было как с гуся вода, как говорили галлы. Когда твоя кровь самая лучшая, какой недостаток может найти в тебе твой товарищ, тоже аристократ?
Первый месяц пребывания Антония в Афинах был заполнен женщинами, но ни одна из них не стоила его драгоценного времени. Хотя было ли его время действительно ценным, если все, что он делал, не приносило плодов? Единственная хорошая новость из Аполлонии пришла с Квинтом Деллием, который сообщил, что его легионы прибыли на западный берег Македонии и очень хорошо расположились в месте с довольно благоприятным климатом.
Почти сразу после Деллия появился Луций Скрибоний Либон, сопровождавший женщину, которая, конечно, не могла улучшить настроение Антония, — его мать.
Она ворвалась в его кабинет, теряя на ходу шпильки, соря семенами для птиц, которых служанка несла в клетке, и нитками из длинной бахромы, пришитой какой-то сумасшедшей портнихой к краям ее меховой накидки. Ее волосы висели прядями, теперь уже больше седыми, чем золотистыми, но глаза оставались такими же, какими их помнил ее сын, — вечно исторгающими слезы.
— Марк, Марк! — воскликнула она, кидаясь ему на грудь. — О мой дорогой мальчик, я думала, что больше не увижу тебя! Какое ужасное время я пережила! Жалкая комнатушка на вилле, где день и ночь раздавались звуки актов, о которых неудобно говорить! Улицы оплеванные, залитые содержимым ночных горшков! Кровать, по которой ползают клопы, помыться негде…
Антоний наконец смог посадить ее в кресло и успокоить настолько, насколько кому-либо удавалось успокоить Юлию Антонию. Только когда слезы стихли до обычного, у него появилась возможность увидеть, кто вошел следом за Юлией Антонией. Ах! Подхалим из всех подхалимов, Луций Скрибоний Либон. Он не был сторонником Секста Помпея — он просто связался с ним, чтобы из кислого подвоя получить сладкий виноград. Невысокого роста и худощавого телосложения, с лицом, которое усиливало несоответствие его размеров и выдавало звериную натуру: хваткий, робкий, честолюбивый, непонятный, эгоист. Его момент настал, когда старший сын Помпея Великого влюбился в его дочь и развелся с Клавдией Пульхрой, чтобы жениться на ней. Воспользовавшись ситуацией, Либон обязал Помпея Великого возвысить его, как приличествует тестю его сына. Затем, когда Гней Помпей погиб вслед за своим отцом, Секст, младший сын, женился на его вдове. С тем результатом, что Либон стал командовать морским флотом и теперь действовал как неофициальный посол своего хозяина, Секста. Женщины из рода Скрибониев удачно выходили замуж. Сестра Либона дважды выходила за богатых, влиятельных людей, причем один раз за патриция Корнелия, от которого родила дочь. Хотя Скрибонии давно уже стукнуло тридцать и она считалась обреченной на неудачу (быть дважды вдовой — это уже слишком), Либон не терял надежды найти ей третьего мужа. Симпатичная, может рожать, приданое в двести талантов. Да, его сестра Скрибония снова выйдет замуж.
Однако женщины Либона не интересовали Антония. Его беспокоил сам Либон.
— Зачем ты привез ее ко мне? — спросил Антоний.
Либон широко открыл глаза, раскинул руки.
— Мой дорогой Антоний! Куда еще мне было ее везти?
— Ты мог отправить ее в ее собственный дом в Риме.
— Она закатила такую истерику, что мне пришлось выпроводить из комнаты Секста Помпея, иначе он бы убил ее. Поверь мне, она не желала ехать в Рим, все время кричала, что Октавиан казнит ее за измену.
— Казнит кузину Цезаря? — недоверчиво переспросил Антоний.
— А почему нет? — с невинным видом спросил Либон. — Он же внес в проскрипции кузена Цезаря, Луция, брата твоей матери.
— Мы с Октавианом оба это сделали с Луцием! — резко заметил Антоний. — Но мы не казнили его! Нам нужны были его деньги, вот и все. У моей матери денег нет. Ей ничто не угрожает.
— Вот ты и скажи ей об этом! — раздраженно крикнул Либон.
В конце концов, он терпел ее во время долгого вояжа. С него хватит.
Если бы кто-то из них подумал посмотреть на нее, он увидел бы, что полные слез голубые глаза полны также и хитрости и что уши, украшенные огромными серьгами, чутко ловят каждое произнесенное слово. Юлия Антония могла быть монументально глупой, но она очень заботилась о своем благополучии и была убеждена, что ей намного лучше будет сидеть у старшего сына, чем торчать в Риме, не получая дохода.
К этому времени прибыли управляющий и несколько перепуганных служанок. Отбросив их опасения, что они не справятся с этой проблемой, Антоний с благодарностью передал им свою мать, попутно уверяя ее, что не собирается отсылать ее в Рим. Наконец трудное дело было сделано, и в кабинете воцарился мир. Антоний вернулся в кресло и с облегчением вздохнул.
— Вина! Хочу вина! — крикнул он, вдруг вскакивая с кресла. — Либон, красного или белого?
— Спасибо, хорошего крепкого красного. Без воды. Воды я столько видел за последние три рыночных интервала, что мне хватит на всю оставшуюся жизнь.
Антоний усмехнулся.
— Я понимаю. Сопровождать мою маму небольшое удовольствие. — Он налил бокал до краев. — Вот, это должно унять боль. Хиосское, десятилетней выдержки.
Молчание длилось, пока двое пьяниц с удовольствием поглощали вино, уткнув носы в бокалы.
— Так что же привело тебя в Афины, Либон? — спросил Антоний, прерывая молчание. — И не говори, что это моя мать.
— Ты прав. Твоя мать просто удобный предлог.
— Не для меня, — прорычал Антоний.
— Я хотел бы знать, как ты это делаешь, — весело поинтересовался Либон. — Когда ты просто говоришь, у тебя высокий и несильный голос. Но в один миг ты можешь превратить его в низкий горловой рык или рев.
— Или вопль. Ты забыл про вопль. И не спрашивай меня, как я это делаю. Я не знаю. Просто это происходит. Если хочешь услышать мой вопль, продолжай уклоняться от ответа на мой вопрос.
— Э-э, нет, не хочу. Но если мне будет позволено продолжить тему твоей матери, я советую тебе дать ей много денег, чтобы она пробежалась по лучшим магазинам Афин. Сделай так, и ты больше не увидишь и не услышишь ее. — Либон с улыбкой наблюдал за пузырьками вина на краях бокала. — Как только она узнала, что твой брат Луций прощен и послан в Дальнюю Испанию с правами проконсула, с ней стало легче иметь дело.
— Так почему ты здесь? — снова спросил Антоний.
— Секст Помпей посчитал, что нам неплохо бы встретиться.
— Правда? С какой же целью?
— Образовать союз против Октавиана. Вы двое вместе сделаете кашу из Октавиана.
Поджав губы, Антоний отвел глаза.
— Союз против Октавиана… Умоляю, скажи мне, Либон, почему я, один из троих назначенных сенатом и народом Рима для восстановления республики, должен вступать в союз с человеком, который не лучше пирата?
Либон поморщился.
— Секст Помпей — губернатор Сицилии в полном соответствии с mos maiorum! Он не считает законным ни триумвират, ни проскрипционный эдикт, по которому он безвинно объявлен вне закона, не говоря уже о лишении его всего имущества и наследства! Его действия на море — это лишь средство убедить сенат и народ Рима, что его осудили несправедливо. Отмените приговор изгоя, отмените все запреты, и Секст Помпей перестанет быть, э-э, пиратом.
Читать бесплатно другие книги:
