Каштановый человечек Свейструп Сорен

65

Как выясняется, анонимные заявления в адрес копенгагенского муниципалитета по поводу женщин, имеющих детей, – штука довольно популярная. Во всяком случае, благодаря стараниям сотрудников управления стопка красных папок с соответствующими делами на столе постоянно растет, и Хесс уже начинает сомневаться, правильно ли поступили они с Тулин. Однако после беседы с Нюландером им не оставалось ничего иного, кроме как приступить к выполнению этого плана. Найя предпочла просматривать дела на экране ноутбука «Эйсер» в огромном офисе открытого типа, а Хесс расположился в комнате для совещаний, где и переворачивает один за другим листы, некоторые из них еще не остыли после принтера.

Метода его проста. Он открывает соответствующее дело и просматривает лишь само заявление. И если оно представляется ему не имеющим отношения к расследованию, папка отправляется в стопку слева. Если же оно на первый взгляд требует более тщательного изучения, папка находит свое место в стопке справа.

Однако такой грубый отсев, как выясняется, осуществить сложнее, чем представлялось изначально. Во всех посланиях авторы отзываются о матерях с гневным возмущением, знакомым ему по заявлениям на Лауру Кьер и Анне Сайер-Лассн. Люди, чувствуется, зачастую пишут, находясь в состоянии аффекта, некоторые с явными намеками, дающими повод предположить, что авторство принадлежит бывшему супругу, тетушке или свекрови, которые сочли необходимым прислать анонимное заявление с перечислением грехов матери. Однако полной уверенности в их правоте у Хесса и быть не может, и потому стопка справа все растет и растет. Чтение само по себе наводит на читателя ужас, поскольку все заявления в общем и целом свидетельствуют о гражданской войне, в которую оказались втянуты дети и которая, очень может быть, все еще продолжается – ведь по всем запрошенным Хессом делам обвинения в результате проверок не подтвердились. Управление по делам детей и молодежи в любом случае обязано изучить все обстоятельства, но хотя это и не снимает с Хеннинга Лёба ответственности, Хесс нежданно-негаданно для себя самого стал лучше понимать, почему сотрудники так цинично относятся к подобным заявлениям, ведь авторами их двигали и многие побочные мотивы, а не только забота о здоровье и благополучии детей.

Прочитав примерно сорок анонимных заявлений с предложением провести выездную проверку по месту проживания семьи, поступивших в последние шесть месяцев, Хесс почувствовал, что сыт ими по горло. Да и времени эта работа заняла гораздо больше, чем он предполагал. А именно почти два часа, поскольку иной раз ему приходилось просматривать и отчет о проведенной по заявлению работе. Но что хуже всего, выяснилось, что преступник, в принципе, мог бы быть автором большинства заявлений. И ни один из них не использовал выражения «самовлюбленная шлюха» или «ей следовало бы раньше задуматься», как в заявлениях на Лауру Кьер и Анне Сайер-Лассен.

Один из сотрудников управления сообщает Хессу, что больше заявлений, согласно выдвинутым им критериям, нет, и поэтому Марк начинает просматривать дела заново. Когда он прочитал все заявления по второму разу, за окнами ратуши с фасадом в цветах датского флага сгустилась темнота. Времени вряд ли больше половины пятого, но на бульваре Г. К. Андерсена уже зажглись уличные фонари, и на голых ветках темных деревьев вдоль парка «Тиволи» светятся разноцветные лампочки. На сей раз Хесс с трудом отобрал семь заявлений, но он далеко не уверен, что среди них есть нужное им. Во всех семи содержится призыв к изъятию одного или нескольких детей из семьи какой-то женщины. Заявления сильно разнятся. Некоторые из них короткие, другие – длиннее. В одном случае Хесс при ближайшем рассмотрении решил, что ероятным автором является какой-то из членов семьи, в другом – ему показался возможным вывод, что заявителем выступил воспитатель, поскольку в тексте содержится внутренняя информация о собрании в подготовительном классе.

Но авторство оставшихся пяти заявлений он не в силах даже предположить. Хесс отбрасывает еще одно, так как в нем много устаревших слов, точно автор его – дедушка или бабушка ребенка, и еще одно, поскольку в нем слишком много орфографических ошибок. В итоге у него остаются три заявления. Одно – в отношении женщины из Гамбии, которую аноним упрекает в том, что она посылает своих детей на заработки. В другом мать-инвалид обвиняется в том, что забросила своих детей, поскольку сама подсела на иглу. В третьем случае матери, вышедшей на досрочную пенсию, вменяют в вину интимные отношения с собственным сыном.

Итак, во всех трех заявлениях содержатся жуткие обвинения, и Хесса одолевает мысль, что если хотя бы одно из них действительно написано преступником, то его предположения, скорее всего, верны. По крайней мере, так было в случаях с Лаурой Кьер и Анне Сайер-Лассен.

– Сильно продвинулся? – спрашивает Тулин, входя в помещение с ноутбуком в руках.

– Не очень.

– Мне бросились в глаза три. Насчет гамбийки, инвалида и той, что на досрочной пенсии.

– Что ж, возможно.

Хесс не удивлен, что Тулин отобрала те же три дела, что и он сам. Марк уже подумывает, что вообще-то она могла бы справиться с этим заданием и в одиночку.

– По-моему, этим нам и нужно заняться. Возможно, всеми тремя.

Тулин с нетерпением смотрит на Хесса. У него раскалывается голова. Предстоящая работа отчего-то представляется ему тяжелой и ненужной, только он не может понять, отчего. Выглядывает в окно, за которым еще больше сгустилась тьма, и понимает, что нужно принимать решение, если они хотят предпринять хотя бы какие-то меры уже сегодня.

– Преступник, вероятно, исходит из того, что рано или поздно мы выясним, что на жертв поступили заявления в муниципалитет. Так или нет? – задает вопрос Хесс.

– Так. Может, он даже хочет, чтобы мы этот факт обнаружили. Только вот не знает, как быстро мы это выясним.

– В таком случае преступнику также известно, что мы в какой-то момент прочтем заявления и на Лауру Кьер, и на Анне Сайер-Лассен. Так или нет?

– Зачем нам играть в вопросы и ответы? Если мы сейчас не определимся, можем с равным успехом снова допросить соседей.

Хесс, однако, продолжает, стараясь развить свою мысль:

– Если б ты была на месте преступника и написала эти два заявления – и знала бы, что мы их обнаружим и почувствуем себя гениями, – то каким было бы твое третье заявление?

По глазам Тулин Хесс догадывается, что она его поняла. Найя переводит взгляд с Хесса на экран принесенного с собой ноутбука.

– Показатель сложности текста во всех случаях невелик, но если аноним и вправду задумал нас запутать, то давай посмотрим два других заявления, которые тоже выделяются среди остальных. То, где уйма орфографических ошибок, и второе, с устаревшими выражениями.

– И в каком из них он затупил? – спрашивает Хесс.

Тулин быстро пробегает глазами тексты на экране, а Марк не глядя берет две папки и открывает их. И на сей раз что-то настораживает его в заявлении с массой ошибок. Возможно, воображение разыгралось… А может, и нет. Тулин поворачивает монитор своего компьютера в сторону Хесса, и тот кивает в знак согласия. Она обнаружила то же, что и он: заявление на Йесси Квиум, двадцати пяти лет, проживающую в жилом комплексе Урбанпланен на Амагере.

66

Йесси Квиум, держа за руку свою шестилетнюю дочку, быстрым шагом идет по коридору, но перед самым поворотом за угол их догоняет воспитатель. Тот самый, из чурок, с дружелюбным взглядом.

– Йесси, ты можешь задержаться на минутку? Надо поговорить.

Она пытается объяснить, что им с Оливией, к сожалению, надо торопиться на танцы, но, увидев его решительное лицо, понимает, что улизнуть ей не удастся, и даже не заканчивает фразу. Йесси всякий раз старается избежать встречи с ним, потому что он всегда умеет пробудить ее больную совесть, вот она и пытается включить все свое обаяние, чтобы поскорее смыться. Она кокетливо подмигивает ему и убирает со лба волосы пальцами со свежим маникюром на длинных ногтях – пусть увидит, как хороша она сегодня. Йесси два часа провела в парикмахерской на Амагербульваре – да, конечно, работают там чурки, но зато они задешево и макияж накладывают, и маникюр делают, и времени много на это не тратишь, если, как сегодня, нет очереди. Ее тугие бедра обтягивает новая желтая юбка. Йесси недавно приобрела ее в «H&Mg»[27] за какие-то жалкие семьдесят девять крон. Ведь эту летнюю вещичку и так уже собирались отправить на склад нераспроданных товаров, да к тому же ей удалось доказать продавщице, что юбчонка вот-вот разлезется по швам… Впрочем, последнее обстоятельство ее особо не волновало, если иметь в виду, на какой случай этот предмет одежды ей понадобится.

Однако ни улыбка, ни подмигивание желаемого ею впечатления на воспитателя не производят. Впрочем, она готова выслушать уже ставшие привычными упреки в том, что она забирает ребенка в самую последнюю минуту перед закрытием подготовительной школы. И парировать их, заявив, что хоть что-то же можно получить за свои кровные, уплаченные ею в налог. Но сегодня Али, или как там зовут воспитателя, заводит разговор о другом. Он интересуется, почему в гардеробе Оливии отсутствуют комплект из непромокаемых плаща и брючек, а еще резиновые сапожки.

– Ботиночки у нее хороши, но они промокают, и она жалуется, что у нее ноги мерзнут. Да и вообще, не очень-то они практичны для осени.

Воспитатель тактично косится на прохудившиеся резиновые ботиночки Оливии, а Йесси так и подмывает проорать ему прямо в рожу, чтобы он заткнул свою грязную пасть. Ну нет у нее прямо сейчас пятисот крон на этот осенний комплект для дочки. Да и вообще, будь у нее достаточно бабок, она давно уже перевела бы дочку куда-нибудь подальше от этой подготовительной школы, где половина детей говорит по-арабски, а на родительских собраниях требуется помощь переводчиков аж с трех разных языков. Правда, сама она на этих собраниях сроду не бывала, только слышала об этом от других родителей.

Но, к глубочайшему ее сожалению, в коридоре появляются другие учителя, и потому Йесси решает действовать согласно плану Б:

– Да мы уже купили и комплект, и сапожки. Вот только на даче всё забыли, но в следующий раз обязательно заберем.

Это, конечно же, ложь от начала до конца. Нет у них никакого комплекта, как нет и сапожек, не говоря уж о даче. Но полбутылки белого вина, выпитые ею дома в Урбанпланен перед тем, как переодеться и ехать за Оливией, помогают ей врать не краснея.

– Ладно, с этим выяснили. Ну, а как у Оливии дела дома?

Йесси замечает на себе взгляды проходящих мимо учителей и рассказывает, что дома Оливия ведет себя замечательно. Али приглушает голос и говорит, что особого прогресса в общении ее дочери с другими детьми не наблюдается, чем он несколько озабочен. Дескать, Оливия держится отчужденно, и он считает, что в скором времени надо будет еще раз поговорить на эту тему. Йесси мгновенно соглашается с ним с таким восторгом, будто он предложил им сходить в «Баккен»[28] за его счет.

Потом они едут в маленькой «Тойоте Айго», дочка переодевается в костюм для танцев на заднем сиденье, а Йесси ведет машину и курит в открытое окошко. В машине темно и покойно, и Йесси говорит Оливии, что воспитатель прав и скоро они купят этот осенний комплект.

– И еще важно, чтобы ты собралась и побольше играла с другими ребятами. О’кей?

– У меня ножка болит.

– Ничего, кошенька, пройдет, как только ты согреешься. Нельзя нам танцы пропускать.

Школа танцев находится на верхнем этаже торгово-развлекательного центра «Амагер», куда они приезжают за две минуты до начала урока. С паркинга в подвальном этаже до зала им пришлоь пробежаться вверх по лестнице. Другие маленькие принцессы уже стоят в исходных позициях в своих дорогих модных костюмчиках на лакированном деревянном полу. А на Оливии все то же купленное в «Фётексе» лиловое платьице, в котором она проходила на танцы весь год. Платьице чуточку жмет ей в плечах, но ничего, еще какое-то время оно будет ей вполне впору. Йесси торопливо снимает с дочери верхнюю одежду и отсылает Оливию на танцпол, где ее с приветливой улыбкой встречает учительница. Вдоль стены сидят мамаши прочих детей, все из себя такие спесивые, и беседуют об осенних каникулах на Гран-Канария, о концепции здорового образа жизни и благополучии класса, в который ходят их дети. Йесси приветствует их вежливой улыбкой, хотя на самом деле с превеликим удовольствием поджарила бы всех на костре.

Девочки уже начали заниматься, а Йесси все с нетерпением оглядывается по сторонам и оправляет юбку, но его все нет и нет. Явно разочарованная, она пристраивается к мамашам. Йесси была уверена, что он появится, и его отсутствие заставляет ее засомневаться в прочности их отношений, в чем раньше она не сомневалась. Йесси чувствует себя лишней в этой компании, но, хотя и решила заранее молчать в тряпочку, от смущения все же присоединяется к всеобщему кудахтанью:

– Ой, какие они все красивые сегодня, наши маленькие принцессочки… Я просто в отпаде. Надо же так здорово научиться танцевать, и всего-то за год…

И с каждым новым словом чувствует на себе все больше и больше сочувственных взглядов. Но наконец-то дверь распахивается, и в зале появляется он. Со своей дочкой, разумеется, которая сразу же присоединяется к танцующим. Он смотрит в сторону мамаш, дружелюбно кивает, улыбается непринужденой улыбкой, и Йесси чувствует, что сердце у нее забилось неровно. Он ступает уверенным шагом и крутит на пальце ключи от так хорошо знакомой ей «Ауди». Обменивается парой реплик с кем-то из мамаш, отчего те разражаются хохотом, а Йесси становится грустно – ведь он пока что даже не взглянул на нее. Он старательно делает вид, будто не замечает ее, хотя она стоит рядом, словно виляющая хвостом собака, желающая привлечь внимание хозяина. И у Йесси вдруг вырывается, что вообще-то ей надо кое-что перетереть с ним. Нечто важное о «культуре общения в классе». Это выражение она только что услышала от одной из матрон. Он немало удивлен, но, не дожидаясь ответа, Йесси направляется к выходу из зала. Оборачивается и с удовлетворением отмечает, что он, посчитав странным при всех отказаться от ее предложения, раз уж речь идет о деле такой важности, просит прощения у «мадамов» и идет вслед за ней.

Она спускается по лестнице на этаж ниже и, с трудом открыв тяжелую дверь выходит в коридор, слыша его шаги позади. Останавливается, поджидая его, и по его лицу понимает, что он до крайности раздражен.

– Какого дьявола, ты что, совсем рехнулась? Как ты не можешь понять, что между нами все кончено? Оставь меня в покое, черт бы тебя побрал совсем!

Йесси хватает его за руку, расстегивает молнию на брюках, запускает пальцы в ширинку и сразу находит искомое. Он пытается оттолкнуть ее, но она крепко держит его член, вытаскивает его наружу, берет в рот, и все его сопротивление выливается в протяжное постанывание. Когда он оказывается на грани оргазма, она поворачивается, наклоняется над мусоросборником и другой рукой пытается задрать юбку сзади. Но он опережает ее, дергает новую желтую юбку за край, и Йесси слышит треск расходящихся швов. Она чувствует, что он проник в нее, и начинает делать движения тазом взад и вперед, чтобы он не смог устоять перед соблазном. Через несколько секунд он кончает и, тяжело дыша, замирает. Она поворачивается, целует его в безжизненные губы, держа в руках его влажный пенис. Но он, отступив на шаг, будто Йесси его оттолкнула, отвешивает ей полновесную пощечину.

Она в таком шоке, что не может вымолвить ни слова, и лишь чувствует, как жар расползается по лицу. А он спешно застегивает ширинку.

– Это было в последний раз. Я ничего к тебе не испытываю. Ни хрена. И свою семью никогда на оставлю. Понятно?

Йесси слышит его шаги, звук закрывшейся за ним тяжелой двери и остается в одиночестве, а левая щека горит и болит. Ей кажется, будто он все еще в ней, там, между ног, но сейчас она думает об этом, как о чем-то постыдном. В металлической табличке на стене видит свое искаженное отражение, оправляет одежду и лишь теперь замечает, что юбка у нее разорвана не только сзади, но и спереди, и застегивает пальто, чтобы скрыть разрывы. Вытирает слезы и пытается собраться с силами. Сверху, из танцевального зала до нее доносится веселая музыка. Идет она обратно тем же путем, что пришла сюда, но дверь на лестницу оказывается запертой. Она безуспешно толкает ее, потом пытается позвать кого-нибудь на помощь, однако в ответ слышит лишь слабые звуки музыки.

Йесси решает пойти в обход, проходит по длинному коридору с трубами отопления, где раньше никогда не бывала. Но вдруг коридор раздваивается, и в выбранном ею сначала направлении заканчивается тупиком. Йесси пробует открыть еще одну дверь, но та тоже заперта. Она возвращается к коридору с трубами, но, пройдя еще метров двадцать, вдруг слышит какой-то звук за спиной.

– Эй! Есть здесь кто?

Сперва она пытается внушить себе, что это возвращается он, чтобы попросить прощения, но тишина подсказывает ей: это не так. Она продолжает путь неуверенным шагом, но вскоре переходит на бег. Один коридор следует за другим, и Йесси кажется, будто позади звучат чьи-то шаги, но теперь уже она никого на помощь не зовет. Она пытается открыть каждую дверь, что встречается ей на пути, и наконец одна из них поддается. Йесси бегом устремляется вверх по лестнице. Ей слышится, будто внизу кто-то вышел из коридора вслед за ней, и, достигнув следующего этажа, она с такой силой распахивает дверь, что та с грохотом врезается в стену.

Йесси Квиум оказывается на верхнем этаже торгового центра, где покупатели целыми семьями бродят с тележками под голос диктора, вещающего об осенних скидках. У входа в танцевальный зал видит женщину и высокого мужчину со следами побоев на лице. Они о чем-то расспрашивают одну из мамаш, которая вдруг замечает Йесси и указывает пальцем в ее сторону.

67

– Так это она или нет?

– Пока не знаем. Ей показалось, будто кто-то преследует ее в центре. Только вот помогать нам она не торопится, хотя, может, и вправду ничего больше не знает, – отвечает Нюландеру Тулин, а Хесс тем временем через зеркальное окно наблюдает за тем, что происходит в допросной. С той стороны окно непрозрачное, так что Йесси Квиум его вообще не видит, тогда как она у него как на ладони.

Внутренний голос подсказывает ему, что Йесси, скорее всего, обладает какой-то тайной, интересующей преступника. Правда, она разительно отличается от предыдущих жертв. В глазах Хесса и Лаура Кьер, и Анне Сайер-Лассен – дамы мелкобуржуазного воспитания, они и старались вести себя соответственно, а вот Йесси Квиум – деваха дерзкая и всегда уверенная в своей правоте. С другой стороны, именно по этой причине она прекрасно подходит для роли красной тряпки для быка. Как раз таких, как Йесси, и выбирают мужики среди сотен других женщин, потому что одновременно и увлекаются ими, и страшатся их. Прямо сейчас эта молодая разгневанная женщина ведет жаркую дискуссию с несчастным оперативником, дежурящим у двери допросной, которого она безуспешно пытается уговорить выпустить ее на волю. И Хесс благодарит Господа, что звук динамика на стене приглушен. Небо за окном совсем почернело, а у него возникает желание прикрутить и голос Нюландера.

– Так если она ничего не знает, может, вы пошли по неверному следу?

– А может, она нас просто запутать хочет? Чтобы мы больше времени на нее потратили?

– Больше времени? – Нюландер обдумывает слова Тулин, и Хесс, проживший уже довольно долгую жизнь бок о бок с полицейскими начальниками, прекрасно понимает, чем это все закончится.

Прямо из ратуши Тулин с Хессом отправились в Урбанпланен, где проживает Йесси Квиум. Дверь квартиры никто не открыл, и на телефонный звонк женщина не ответила. В деле не были указаны родственники, только номер телефона куратора из муниципалитета, который еженедельно встречался с Йесси и ее дочкой, а сказать вернее, осуществлял за ними контроль. Куратор сообщил по телефону, что Йесси по предложению муниципальных властей каждую пятницу в семнадцать тридцать обязана привозить дочку в школу танцев на верхнем этаже ТРЦ «Амагер».

Они разыскали Йесси Квиум, и им сразу стало понятно, что с нею что-то не так. Молодая женщина объяснила, что почувствовала, будто ее кто-то преследует, когда она спускалась вниз, чтобы поставить парковочный циферблат на лобовое стекло машины. Они тут же прочесали все лестницы, коридоры и подземный этаж, но никого подозрительного не обнаружили. В коридорах отсутствовали камеры видеонаблюдения, а на подземной стоянке теснилось слишком много посетителей, делавших покупки на уик-энд.

На допросе в управлении полиции Йесси Квиум вела себя еще более агрессивно. От нее несло вином, а когда ее попросили снять пальто, выяснилось, что у нее напрочь разорвана юбка. Девица заявила, будто просто зацепилась за дверцу, выходя из машины, и потребовала объяснить, какого хрена ее держат здесь, в управлении. Ей попытались втолковать, о чем идет речь, но Йесси Квиум, по ее словам, вообще ничего не знала и знать не желала. Она, мол, и думать не думала, что ее кто-то преследует в торговом центре. Зато у нее не было никаких сомнений в том, кто примерно два месяца назад написал анонимное заявление в копенгагенский муниципалитет с призывом изъять у нее Оливию, поскольку она пренебрегает своими родительскими обязанностями и, более того, поколачивает дочку.

– Да это кто-то из школьных мымр. Они кого хочешь запросто закопают. И всё потому, что боятся, как бы их похотливые муженьки на кого-нибудь помоложе да покрасивее глаз не положили. А сами и писать-то без ошибок не могут.

– Йесси, мы не уверены, что заявление написала кто-то из матерей одноклассников Оливии. Кто бы это еще мог быть, по-вашему?

Йесси Квиум, однако, продолжала настаивать на своей версии, и в какой-то момент, к ее удовольствию, сотрудники муниципалитета поверили ей. Хотя, конечно, тяжковато ей пришлось, ведь «столько времени они в моем грязном белье копались».

– Йесси, чрезвычайно важно, чтобы вы сказали правду. Ради вас самой. Мы не собираемся вас ни в чем обвинять, но если в заявлении есть хотя бы толика правды, не исключено, что автор письма желает вам зла.

– Да что вы себе позволяете? – Йесси Квиум расплакалась. Никто не имеет права называть ее плохой матерью. Она одна воспитывает девочку, а от папаши помощи не дождаться, он ей ни кроны не дал. Правда, в последние два года по уважительной причине: он в тюряге в Нюборге парится, наркотой торговал. – А если кто сомневается, может у Оливии спросить, хорошо ли ей живется.

Однако в планы Хесса и Тулин последнее не входило. Шестилетняя девочка в это время сидела все в том же танцевальном костюмчике с одной из сотрудниц отдела в столовой за столом с газировкой и хрустящими хлебцами и смотрела мультфильм, полагая, что полиция проверяет у мамы документы на машину. Одежда на ней изношенная, дырявая, и сама она весьма худа и не слишком ухожена, но все-таки не производит впечатление ребенка, которого подвергают издевательствам. Принимая во внимание все обстоятельства, никто не удивлялся, что девочка ведет себя тихо, и, разумеется, было бы непростительно еще больше нагружать ее психику и расспрашивать, как с нею обращается мать.

Из допросной вновь доносятся громкие ругательства и проклятия – это Йесси Квиум пытается доказать дежурному, что ее пора выпустить на волю. И снова ее заглушает голос Нюландера:

– Нет у нас больше времени. Вы сказали, что идете в правильном направлении, – ну так и действуйте в том же духе. Или же придется выработать иную версию.

– Дело, может, и пошло бы гораздо быстрее, если б мы провели допросы, которые считаем необходимыми.

– Ты опять на Розу Хартунг намекаешь?

– Я просто говорю, что нам не дали возможности переговорить с нею.

– Ну сколько раз надо повторять тебе одно и то же, чтобы до тебя наконец дошло?!

– Не знаю; я уже и считать перестал. Но мои слова никакого отклика не находят.

– Послушайте! Есть ведь и другой выход.

Хесс и Нюландер прекращают словесную баталию и обращают взоры на Тулин.

– Если мы считаем, что Йесси Квиум вполне может стать следующей жертвой, нам, в принципе, нужно просто дать ей возможность жить привычной жизнью – ну, разумеется, под нашим наблюдением, – а нам останется только ждать, когда преступник объявится.

Нюландер смотрит на Тулин и качает головой.

– Это исключено. Черт возьми, как ты себе это представляешь? Чтобы я после двух убийств просто выставил Йесси Квиум на улицу и этот психопат укокошил ее, несмотря на все наши наблюдения? Он уже пару раз нас наколол.

– Я не Йесси Квиум имею в виду, я о себе говорю.

Хесс с изумлением смотрит на Тулин. В ней росточка-то всего метр шестьдесят семь, не больше. И вообще она тростинку напоминает, ее же ветром в момент сдует. Хотя, впрочем, если заглянуть ей в глаза, расклад сил может показаться совсем другим…

– Рост у меня такой же, и волосы такого же цвета, и фигура примерно такая же, как у Йесси Квиум. А если еще удастся раздобыть большую куклу и замаскировать ее под дочку Йесси, думаю, мы сможем заставить преступника ошибиться в ситуации, какую сами же и создадим.

Нюландер смотрит на Тулин с интересом.

– Когда?

– Побыстрей бы. А то преступник удивится, мол, куда она запропастилась… Если он действительно нацелился на Йесси Квиум, ему наверняка известен ее распорядок дня. А ты что скажешь, Хесс?

– Давайте еще раз допросим Йесси. Возможно…

В этот момент открывается дверь, и на пороге появляется Тим Янсен. Нюландер, не скрывая раздражения, поворачивается к нему:

– Не сейчас, Янсен!

– Придется сейчас. Или включи новости.

– Зачем?

Янсен бросает взгляд на Хесса.

– Затем, что кто-то слил информацию об отпечатках Кристине Хартунг. На всех канал вой стоит, что дело Хартунг, видите ли, не раскрыто.

68

На маленькой газовой плите в квартире на Вестербро готовится ужин, и Найе приходится прибавить звук, чтобы расслышать новости за шумом вытяжки и таймера.

– Открой деду.

– А ты?

– Помоги, я ведь ужин готовлю.

Ле неохотно плетется в прихожую с неизменным «Айпэдом» в руке. Они только что поссорились, но Найе недосуг продолжать выяснения отношений с дочерью. Медийные ресурсы на полную катушку раскручивают сенсационную новость об отпечатках пальцев Кристине Хартунг, обнаруженных на двух каштановых человечках, что были оставлены на месте убийства Лауры Кьер и Анне Сайер-Лассен. Насколько Тулин может судить по материалам в Сети, первой новость опубликовало одно из двух крупнейших таблоидных изданий ближе к концу рабочего дня. Однако конкуренты так быстро подсуетились, что трудно определить, получили ли они известие из собственных источников или же просто повторили первую публикацию. Заголовок «Шок: неужели Кристине Хартунг жива?» распространился в медийном пространстве со скоростью степного пожара, и почти все СМИ напечатали тот же текст, указывая в качестве источника два таблоида. «Пожелавшие остаться неизвестными источники в управлении полиции» намекали, что, возможно, существует связь между убийствами двух женщин и делом Кристине Хартунг, поскольку загадочные отпечатки ее пальцев посеяли сомнения в ее гибели. То есть, в принципе, СМИ публиковали правду, если не принимать во внимание, что Нюландер и прочие шишки в полиции отвергали любые предположения такого рода. В общем, дело приняло столь сенсационный оборот, что новость эта стала топовой во всех средствах массовой информации. И если б Тулин забыла, насколько сама была ошарашена, когда впервые услышала о пресловутых отпечатках пальцев Кристине Хартунг, она обязательно вспомнила бы об этом теперь. Из всех утюгов сыпятся разные версии и догадки, а журналисты одного сетевого издания даже придумали кличк убийце, назвав его «Каштановым человеком». Впрочем, можно было, без опаски ошибиться, предположить, что это лишь прелюдия к целой туче репортажей, статей и заметок. Так что Тулин прекрасно поняла Нюландера, сразу же покинувшего их с Хессом, – ведь ему предстояло провести ряд совещаний по выработке стратегии собственных действий и тактики в отношениях с прессой.

Сама же она с ходу погрузилась в подготовку к вечерней акции в Урбанпланен. Нюландер одобрил предложение устроить преступнику засаду, хотя Хесс и выступил против. Йесси Квиум тоже с недоверием и обидой отнеслась к сообщению, что им с дочерью сегодня не удастся вернуться в свою квартиру, однако все ее возражения были отметены. Зубными щетками и всем прочим необходимым их обеспечат, и ближайшую ночь – как, возможно, и последующие, – им придется провести под охраной в поселке садового товарищества в Вальбю, где муниципальные власти предоставляют несколько домиков во временное пользование неблагополучным семьям. Впрочем, поселок этот был им знаком, поскольку летом они отдыхали там в одном из домиков за счет муниципалитета.

Йесси Квиум пришлось рассказать, как складывается ее распорядок дня по пятницам, и по характеру вопросов и настойчивости следователей она наконец поняла, что действительно существует угроза ее жизни. Тулин, допрашивавшая ее вместе с Хессом, вникала в каждую деталь и теперь в подробностях знала, чем занималась Йесси начиная с того момента, как приехала домой на своей машине, которую полиция также собиралась задействовать в операции.

Тулин была готова отправиться в Урбанпланен немедленно, однако возникла загвоздка, потому что вечер пятницы Йесси проводила иным образом. После урока в танцшколе она с шести до девяти вечера обязана была участвовать в собрании анонимных алкоголиков в помещении на Кристансхаунс Торв. Таково было условие муниципальных властей, если она и в дальнейшем собиралась получать различные детские пособия в дополнение к социалке. Дочка же, как правило, все эти три часа спала на стуле в коридоре, пока мать не забирала ее в машину по окончании мероприятия. Но шел уже восьмой час вечера, и потому было принято решение, что Тулин начнет играть роль Йесси Квиум в начале десятого, когда мать-одиночка по плану должна покинуть собрание.

В ожидании начала операции ее руководитель и члены группы захвата занялись изучением планов расположения квартир, а также въездов и выездов с территории жилого комплекса. Тулин же тем временем заехала за дочкой, игравшей с Рамазаном у него дома, и отправилась к себе, чтобы успеть приготовить на ужин пасту до прихода деда, согласившегося побыть с Ле в отсутствие матери. Девочка весьма неодобрительно встретила сообщение о том, что вечером ее не будет дома – ведь Найя обещала помочь ей выйти на следующий уровень в «Лиге легенд», которую та считала делом всей своей пока еще маленькой жизни. И Тулин ничего не оставалось, кроме как признать, что ее слишком часто не бывает дома по вечерам.

– Давай скорее. Пора ужинать. Если дед голоден, вы можете поужинать вместе.

Дочь возвращается из прихожей с торжествующим видом:

– Это не дед, а с твоей работы, ну тот, с побитым лицом и глазами разного цвета. Он сказал, что с удовольствием покажет, как мне перейти на следующий уровень.

69

Тулин не собиралась тратить время на ужин, однако явление Хесса под лампой в небольшой прихожей заставило ее изменить планы.

– Я приехал пораньше, потому что привез схемы комплекса в Урбанпланен и расположения квартир. Тебе придется изучить их до отъезда.

– Только сначала ты поможешь мне! – кричит Ле, и Тулин не успевает ответить. – Как тебя зовут?

– Марк. Но я уже сказал, что, к сожалению, сегодня у меня не будет времени помочь тебе с игрой, а вот в другой раз – с удовольствием.

– Тебе еще поужинать надо, Ле, – быстро вставляет реплику Тулин.

– Ну так и Марк может со мной поужинать. Пошли, Марк, ты мне все за едой объяснишь. Мама своим любовникам есть с нами не позволяет, но ты ведь маме не любовник, тебе можно.

Ле убегает в кухню. Найя стоит перед Хессом и, понимая, что сейчас не время резониться с дочерью, слегка помедлив, отступает чуть в сторону, освобождая Хессу дорогу.

Он садится за стол рядом с Ле, сменившей «Айпэд» на ноутбук. Тулин достает из шкафчика три тарелки. С достойной наследницы престола очаровательной улыбкой Ле завладевает вниманием гостя. С самого начала она выказывала ему расположение, скорее всего, в пику матери, но постепенно, по мере того как Хесс все больше и больше раскрывает свои непостижимым для Тулин образом накопленные познания, девочка полностью сосредоточивается на его советах, которые помогут ей достичь страны обетованной на шестом уровне.

– А ты Пак Су тоже знаешь? Его весь мир знает.

– Пак Су, ты говоришь? – переспрашивает Хесс.

Тут же на обеденном столе появляется постер и маленькая пластмассовая фигурка корейского подростка. Они начинают трапезу, разговор переходит и на другие игры – Найя даже не подозревала, что дочке они известны. Правда, тут выясняется, что Хессу знакома только «Лига легенд», а в прочие он никогда не играл. Ле чувствует себя мастером, к которому заглянул на огонек ученик. Она в быстром темпе излагает свои познания, а когда тема оказывается исчерпанной, приносит в кухню клетку с волнистым попугайчиком, у которого, по ее словам, скоро появится дружок, и тогда Ле сможет добавить еще несколько имен на генеалогическое древо.

– У Рамазана пятнадцать имен на древе, а у меня только три. То есть пять, если считать попугайчика и хомячка. Мама не разрешает добавлять своих любовников, а то ух сколько б у меня на древе имен было…

Тут Тулин замечает, что дочери пора уже заняться переходом на шестой уровень, и, получив еще пару дельных советов от Хесса, Ле наконец-то усаживается на диван и приступает к боевым действиям.

– Сообразительная девочка.

Найя коротко кивает, полагая, что эта реплика – лишь сигнал к началу интервью об отце девочки, семейном положении и связях Тулин, о чем говорить ей вовсе не улыбается. Однако Хесс вместо этого поворачивается к висящей на спинке стула куртке, вынимает из кармана пачку бумажек и раскладывает их на столе.

– Посмотри-ка вот это. Сейчас я тебе все поясню.

Хесс подготовился основательно, и Тулин внимательно слушает его разъяснения, следя за пальцем, которым тот водит по схемам домов, расположения квартир и территории вокруг зданий.

– Весь комплекс будет под наблюдением, но, само собой, наблюдатели будут находиться на соответствующем расстоянии, чтобы не спугнуть преступника. Если он вообще там появится.

Он упоминает и куклу, которая будет завернута в перинку, так что Тулин сможет изобразить, что несет в руках спящего ребенка. Найя делает несколько замечаний насчет размещения наблюдателей; она опасается, что их присутствие может вызвать подозрение у преступника, однако Хесс настаивает на их участии в операции:

– Мы не имеем права рисковать. Если Йесси Квиум выбрана в качестве следующей жертвы, то преступник, по всей вероятности, прекрасно изучил весь комплекс, так что мы обязаны быть на месте и в случае чего вмешаться. Если вдруг возникнет хотя бы намек на опасность, тебе следует немедленно сообщить об этом. И точно так же ты можешь прямо сейчас сказать, если хочешь, чтобы тебя заменили.

– С какой стати мне отказываться?

– Но ведь это небезопасно.

Тулин смотрит ему прямо в глаза – в голубой и в зеленый: да, если б она не знала, о чем именно он говорит, то готова была бы поклясться, что Хесс тревожится за нее.

– Все нормально. Никаких проблем.

– Так вы ее ищете? – Ле незаметно для них прошла в кухню за стаканом воды. Она глядит на экран стоящего на обеденном столе под углом к стене «Айпэда» матери, на котором начинается трансляция еще одного выпуска новостей. Разумеется, главная новость – дело Кристине Хартунг, и ведущий смакует детали прошлого и настоящего этой истории.

– Тебе нельзя это смотреть. Это не для детей. – Найя поднимается и резким движением выключает планшет.

Ранееона предупредила дочку, что позднее вечером ей придется уйти на работу, и раздосадованная Ле попросила объяснить, зачем. Тогда Тулин и рассказала, что они разыскивают одного человека, но не называла его преступником. И поэтому Ле решила, что мама имела в виду Кристине Хартунг.

– А что с ней случилось?

– Слушай, Ле, пойди лучше еще поиграй.

– Девочка умерла?

Вопрос был задан совершенно невинным тоном, точно она просто хотела спросить, живут ли еще на Борнхольме динозавры. Но за любопытством явно чувствовалось волнение, и Тулин пообещала себе самой впредь выключать новости в присутствии Ле.

– Не знаю, Ле. То есть… – Найя тщетно подыскивает слова. Что бы она ни ответила, риск оказаться в ловушке чрезвычайно велик.

– Никто этого не знает наверняка. Может быть, она просто заблудилась. Так бывает: человек заблудится и никак не может отыскать дорогу домой. Но если она заплутала, мы ее, конечно, найдем, – ответил вместо нее Хесс. И ответил хорошо; во всяком случае, глаза Ле вновь оживились.

– Мне плутать не доводилось. А твоим детям?

– У меня нет детей.

– Почему?

Найя замечает, что Хесс улыбается Ле, но на сей раз не произносит ни слова. В этот момент в прихожей раздается звонок, а это значит, что время ожидания и подготовки к операции вышло.

70

Вообще-то Урбанпланен – это обычный жилой комплекс в городском районе Западный Амагер, и находится он всего лишь в трех километрах от Ратушной площади Копенгагена. В шестидесятые годы прошлого века здесь возвели бетонные корпуса с целью удовлетворить растущую потребность в жилье. Однако что-то пошло не так, и в начале нулевых комплекс ряд лет значился в правительственном списке геттокварталов. Муниципальные власти до сих пор не решили всех проблем, и потому, как и в Парке Одина, присутствие здесь бледнолицых датских полицейских, будь они даже в цивильной одежде, вызывает повышенное внимание местных жителей. Поэтому в наиболее приметных местах, в том числе и в некоторых автомобилях на темной парковке слева от корпуса, где расположился Хесс, ведут наблюдение сотрудники, внешностью отличающиеся от коренных датчан.

Таймер на плите в пустой квартире на первом этаже показывает почти час ночи. Прежние жильцы выехали из квартиры, и она выставлена на продажу, а потому полиция решила задействовать ее на время операции. Свет в квартире выключен, и через окно маленькой кухоньки Хесс может обозревать темный ночной двор с почти совсем сбросившими листву деревьями, игровой площадкой и скамейками. Виден ему и освещенный вход в подъезд Йесси Квиум, где помимо лестницы есть и лифт. Хотя все наблюдатели располагаются в правильно выбранных местах, Хесс нервничает. В корпусе, где проживает Йесси Квиум, четыре подъезда, по одному на каждую сторону света, и за всеми ими наблюдают Хесс или оперативники, занявшие свои места вокруг здания. Так что им видны все, кто входит в дом или выходит на улицу. На крышах располагаются снайперы, способные поразить двукроновую монету с двухсот метров. А в двух минутах езды находится автобус с группой захвата, готовой действовать по первому же полученному сигналу. И все же у Хесса на душе неспокойно; ему кажется, что всего этого недостаточно.

Приезд Тулин прошел без сучка и задоринки. Хесс сразу же узнал маленькую «Тойоту Айго», когда та с зажженным дальним светом повернула к въезду в комплекс и остановилась на парковке в условленном месте, откуда незадолго до этого отъехал полицейский автомобиль без опознавательных знаков.

На Тулин были шапочка Йесси Квиум, ее одежда и пальто, только порванную юбку заменили на новую, но, разумеется, такого же желтого цвета, и по крайней мере на расстоянии не было заметно, что Тулин не та, за кого себя выдает. Она взяла с заднего сиденья завернутую в перинку куклу, закрыла машину, прислонившись к дверце спиной, и направилась к подъезду, держа куклу на руках как-то неуклюже, но в точности так, как на ее месте делала бы настоящая Йесси Квиум. Хесс видел, как она вошла в подъезд, где мгновенно зажегся свет. Они, конечно, не могли предусмотреть, что лифт будет занят так долго в это время суток и Тулин придется тащиться по лестнице. Но, к счастью, она без проблем добралась до третьего этажа и даже умудрилась создать такое впечатление, что с каждым лестничным пролетом ей все труднее и труднее нести на руках ребенка. Мимо нее прошли соседи, спускавшиеся с верхних этажей, но, видно, вообще не обратившие на нее внимания. Наконец Тулин пропала из поля зрения Хесса, и он затаил дыхание, пока в квартирке с небольшим балкончиком не зажегся свет.

С тех пор минуло три часа, но ничего такого особенного не произошло. До того, вечером, во дворе появлялись люди. Кто-то возвращался с работы, кто-то болтал с соседями о событиях в мире, стоя под кружащимися над их головами опадающими листьями, а в подвальном помещении корпуса слева, предназначенном для общих собраний жильцов, началась небольшая вечеринка. И пару часов на пространстве между корпусами звучала индийская цитра, но постепенно пыл гостей угас, как и погасли огни во многих окнах, словно подавая знак, что время позднее.

Свет в квартире Квиум по-прежнему горит, но Хесс знает, что скоро его выключат, – ведь, по словам Йесси, она обычно ложилась спать в это время, по крайней мере в те редкие пятничные вечера, когда находилась дома.

– Одиннадцать-семь на связи. Вы слышали байку про Монашку и Семерых Маленьких полицейских из Европола? Прием.

– Нет, давай рассказывай, одиннадцать-семь. Мы слушаем.

Это Тим Янсен развлекает коллег по рации с плохо скрытой иронией по адресу Хесса. Со своего места у окна в кухне Марк его не видит, но знает, что тот сидит в машине чуть к западу от подъезда вместе с одним молодым сотрудником из местного отдела, этнически близким к жителям квартала. Хесс не любит, когда коллеги используют радиосвязь для шуточек-прибауточек, но и вмешиваться на торопится. На сборе группы в управлении, перед тем как он отправился домой к Тулин, Янсен высказался скептически о целесообразности операции – дескать, он не видит достаточно доказательств, что жизнь Йесси Квиум реально находится в опасности. Янсен, конечно, уверен, будто это Хесс выдал прессе информацию об отпечатках. Тут дело ясное, ведь Марк поставил под сомнение результаты расследования дела Кристине Хартунг, а такие вещи наказуемы. В последние несколько дней, бывая в управлении, Хесс замечал, что Янсен плетет против него интриги. Но после того как вечером в прессе взорвалась бомба, некоторые другие коллеги тоже стали поглядывать на него с недоверием. Что, разумеется, было смеху подобно. Лишь в редчайших случаях освещение СМИ дел об убийствах имело положительный для следствия эффект, и потому у Хесса давно вошло в привычку держаться от журналистов подальше. Фактически утечка вызывала у него раздражение лишь тогда, когда она действительно имела место. Преступник теперь, стало быть, осведомлен об отпечатках, и Хесс досадует – ведь тот наверняка забавляется, наблюдая, как следствие стало посмешищем в глазах общественности. Надо бы не забыть проверить источники журналистов, напоминает он сам себе и раздраженно хватает радиотелефон, так как Янсен начинает рассказывать новый анекдот.

– Одиннадцать-семь, используйте связь только в целях выполнения задания.

– Иначе что? Ты позвонишь в «БТ»?[29]

Руководитель оперативного штаба реагирует на ситуацию и приказывает прекратить смех и вообще засорять эфир трепотней. Хесс смотрит в окно. Свет в квартире Йесси Квиум погас.

71

Тулин старается держаться подальше от больших темных окон, но время от времени переходит из одной комнаты в другую, чтобы преступник знал, что она, то бишь Йесси Квиум, дома. Ну конечно, если он находится во дворе и наблюдает за окнами.

Спектакль на парковке был разыгран как по нотам. Кукла в перинке не оставляла сомнений, что на руках у Тулин ребенок, а его голова с искусственными черными волосами почти полностью скрывалась под перинкой. Прокол случился лишь один: лифт в подъезде оказался занят. Одако Найя решила, что такая нетерпеливая от природы женщина, как Йесси Квиум, не станет долго ждать и предпочтет подняться по лестнице. По пути наверх ей встретилась молодая пара, однако они прошли мимо, даже не взглянув на нее. Она отперла дверь ключом Йесси и захлопнула ее за собой, как только оказалась в прихожей.

Хотя Тулин ранее никогда не бывала в этой квартире, она хорошо изучила расположение комнат на схеме и, сразу пройдя в спальню, положила куклу на постель. В комнате оказались две кровати, одна для матери, другая – для дочери. Занавески на окнах с видом на еще один бетонный корпус напротив отсутствовали. Она знала, что Хесс находится в квартире на первом этаже, но ей не было известно, кто еще из коллег, возможно, наблюдает за нею. Тулин сняла с куклы перинку и уложила ее в постель, как если б укладывала спать Ле у себя дома. Вот уж парадокс так парадокс: исполняя служебные обязанности, она желает спокойной ночи кукле… Впрочем, размышления на эту тему были явно не ко времени. Затем она прошла в гостиную, в соответствии с распорядком дня Йесси Квиум включила телевизор с плоским экраном и уселась в кресло спиной к окну, чтобы иметь возможность обозревать все, что происходит в квартире.

Последней здесь была сама Йесси Квиум, и она явно не потратила времени, чтобы хоть чуть-чуть прибраться в доме, где царит полнейший бардак: множество пустых винных бутылок, тарелки с остатками еды, коробки из-под пиццы и горы немытой посуды. Игрушек в квартире немного. И Тулин внезапно почувствовала, будто находится в привилегированном положении. Да, они не были уверены, что Йесси на самом деле совсем пренебрегала своими родительскими обязанностями, но и условия, в которых росла ее дочь, вряд ли можно назвать приемлемыми. Найе даже вспомнилось ее собственное детство. Впрочем, думать об этом ей совсем не хотелось, и она сосредоточила внимание на происходящем на экране.

Дело Кристине Хартунг по-прежнему занимало первое место в новостных передачах, в которых все время повторялся тезис, что оно, по-видимому, все же не расследовано до конца. Упоминалось об отказе Розы Хартунг от комментариев, и Тулин стало жаль министра – ведь ей и семье еще раз напомнили о прошлом, которое они хотели бы поскорее забыть. И тут последовала кульминация.

– Смотрите через минуту: Стиин Хартунг, отец Кристине, будет гостем студии новостей.

Стиин Хартунг выступил в последней вечерней новостной передаче и дал довольно большое интервью. По его словам, он не сомневается, что его дочь все еще жива. Он умолял всех, кому что-либо известно о ее местонахождении, позвонить в полицию, и напрямую обратился к похитителю Кристине, заклиная его вернуть девочку родителям целой и невредимой.

– Мы так тоскуем по дочери… Она все еще ребенок и нуждается в матери и отце.

Тулин прекрасно поняла порыв Стиина Хартунга, но не была уверена, что его призыв пойдет на пользу следствию. Затем перчатку подняли министр юстиции и шеф убойного отдела Нюландер и в резких выражениях дистанцировались от всяческих слухов и домыслов. В особенности непреклонен был Нюландер. Он обрушился на прессу с нападками, но при этом голос его звучал так бодро, что Тулин заподозрила, будто он просто-напросто наслаждается всеобщим вниманием к собственной персоне. В середине программы Тулин получила эсэмэску от Генца; тот спрашивал, что произошло и почему репортеры уже начали названивать и ему. Она написала в ответ, чтобы он ни в коем случае не давал комментариев. Генц в шутку ответил, что не может ничего обещать, если Тулин не согласится пробежать с ним пятнадцать километров завтра с утра пораньше, но Найя на этом переписку закончила.

Шумиха вокруг дела Кристине Хартунг наконец-то улеглась ближе к полуночи, когда пришла пора скучнейших телесериалов. Оптимистический настрой и азарт, охватившие Тулин на пути из Кристиансхауна, постепенно уступают место сомнениям. Насколько они могут быть уверены, что именно Йесси Квиум выбрана следующей жертвой? Насколько они могут быть уверены, что преступник нацелился именно на нее? Она слышит, как Тим Янсен пытается убить время, балагуря на свой манер по рации, и в какой-то степени оправдывает его поведение. Деятель этот, конечно, дурак дураком, но если они ошиблись, это будет означать в том числе, что они бесконечно далеки от завершения расследования. Посмотрев на мобильнике, который час, Найя, как и было договорено, выключает свет в гостиной, но не успевает снова усесться в кресло, как звонит Хесс.

– Всё о’кей?

– Да.

Ей кажется, что он несколько успокоился. Они обсуждают создавшееся положение, и хотя Хесс об этом даже не заикается, Тулин чувствует, что он по-прежнему находится в состоянии полной боевой готовности. Во всяком случае, в большей степени, нежели она сама.

– А насчет шуточек Янсена не парься, – неожиданно для себя самой говорит Найя.

– Спасибо. Я и не парюсь.

– Он похваляется, что раскрыл дело Хартунг, с тех пор, как я работаю в отделе. И то, что ты, а теперь и журналисты сомневаются в этом, для него все равно как если б ему из обреза в живот угодили.

– Ты так говоришь, точно сама ему пулю в живот всадить хочешь.

Тулин улыбается. Она собирается ответить, но тон Хесса внезапно меняется:

– Вроде бы начинается. Переключи на рацию.

– Что происходит?

– Переведи на рацию. Скорее.

Связь прерывается.

Найя откладывает мобильник и вглядывается в темноту. И почему-то ее вдруг пронизывает мысль, насколько, в сущности, она одинока.

72

Хесс замер у окна. Он знает, что с улицы его не видно, но все же стоит не шевелясь. Метрах в ста, в конце корпуса Квиум появляется молодая пара с велоприцепом для детей. Они открыли дверь в подвал, где размещается велосипедная стоянка, и скрылись в помещении. Гидравлическая дверь начинает медленно закрываться, и тут Хесс замечает какое-то движение в темноте у прилегающего здания. Может быть, это порыв ветра качнул ветки деревьев? Нет, движение повторяется. Какая-то фигура метнулась к входу в подвал и успела проскользнуть внутрь, прежде чем дверь закрылась. Хесс берет рацию:

– Возможно, гость появился. Дверь на востоке. Прием.

– Мы видели. Прием.

Хесс знает, что находится в том конце здания, хотя ни разу там не был. Подземный коридор ведет от двери к велосипедной стоянке и далее к лестнице и лифту, откуда можно попасть на этажи.

Хесс покидает свой наблюдательный пункт, выбирается в подъезд и закрывает за собой дверь. Но во двор не выходит, а спускается по лестнице в подвал. Свет не зажигает, но достает из кармана фонарик. Он внимательно изучил схему комплекса и знает, куда двигаться дальше. Освещая путь перед собой фонариком, Хесс бежит по ведущему к корпусу Квиум подземному коридору под территорией двора. До корпуса метров пятьдесят, и, уже приблизившись к тяжелой металлической двери подъезда Квиум, он слышит по рации, что лифт занят парой, зашедшей в дом с велосипедным прицепом для детей.

– Неустановленная личность, по идее, находится в подъезде, но свет на лестнице на зажегся, так что мы не уверены. Прием.

– Надо прочесать весь подъезд. Начинаем прямо сейчас, – отвечает Хесс.

– Но мы даже не знаем…