Эпоха завоеваний Ханиотис Ангелос

Symploke: рождение всеобщей истории

В 221 году до н. э., когда к власти в царствах Антигонидов и Птолемеев пришли новые цари, ни один греческий политик, без сомнения, не заметил одно событие, случившееся в очень отдаленном месте. В Испании раб-ибериец убил карфагенского полководца Гасдрубала, и должность главнокомандующего в Испании занял его 26-летний родственник Ганнибал, сын Гамилькара Барки. Отец Ганнибала командовал карфагенской армией в Первой Пунической войне, которая завершилась победой Рима в 241 году до н. э. С детства Ганнибал был заклятым врагом Рима; в молодые годы он был свидетелем того, как его отец пытался расширить владения Карфагена в Испании (237–229 гг. до н. э.). Теперь ему представилась возможность продолжить отцовское дело. Его военные действия 221–219 годов до н. э. в Испании стали увертюрой к вторжению в Италию, ко Второй Пунической войне и к заключению союза с Македонией в 215 году до н. э.

«Может ли взмах крыльев бабочки в Бразилии вызвать торнадо в Техасе?» — так назвал свою речь на 139-й встрече Американской ассоциации содействия развитию науки в 1972 году математик и первопроходец теории хаоса Эдвард Лоренц. «Мог ли раб в Испании стать в конечном счете причиной завоевания Греции римлянами?» Искать в истории эффект бабочки бессмысленно. Но степень взаимозависимости событий в географически отделенных друг от друга землях, в сущности, связана с фундаментальными чертами исторического периода. Неслучайно впервые эту взаимосвязь событий, происходивших ок. 220 года до н. э., подметил один историк. Этим историком был Полибий; его наблюдения касаются взаимозависимости исторических событий всего Средиземноморья начиная с 220 года до н. э., для чего он использовал слово symploke — переплетение.

В первой книге своей «Истории» Полибий объясняет, почему он решил начать свое повествование с событий 220 года до н. э.:

«Раньше события на земле совершались как бы разрозненно, ибо каждое из них имело свое особое место, особые цели и конец. Начиная же с этого времени история становится как бы одним целым, события Италии и Ливии переплетаются с азиатскими и эллинскими, и все сводятся к одному концу»[63].

В Греции и Малой Азии, на Ближнем Востоке и в Египте местные переплетения были постоянным феноменом со времен войн диадохов. В наиболее крупных войнах — таких как Хремонидова и Лаодики — участвовали все великие державы и большинство мелких образований. Но Полибий был прав, считая, что время невиданного переплетения политических и военных событий начинается ок. 220 года до н. э.

«Женщина, огонь и море»: война, приведшая римлян на Балканы (229 г. до н. э.)

Древние историки, писавшие об истоках римской экспансии на Восток, без труда определяли ее виновника: cherchez la femme. Если верить им, расширение римских владений в этом направлении было чередой справедливых войн, начало и конец которой отмечали походы, спровоцированные злонамеренными царицами Тевтой Иллирийской и Клеопатрой Египетской. В том, что античные авторы чаще выставляют женщин в дурном свете, но не замечают их благоразумия, следует винить мужские предрассудки. Мораль этих историй в том, что деятельность женщин приводит к беде. Этот стереотип был увековечен в стихе комического поэта эллинистического времени Менандра «Женщина, огонь и море»[64] — единственном стихе античности, использованном как заглавие рассказа в Playboy. Но мужские предрассудки и стереотипы — не лучшие инструменты исторического анализа, и нам не следует верить историкам лишь потому, что они писали на греческом или латыни.

Тевта выходит на сцену, когда ее муж Агрон, царь иллирийского племени ардиеев, внезапно умирает от чрезмерного празднования победы в 231 году до н. э. От своей первой жены Тритевты он оставил малолетнего сына Пинна[65]. От имени последнего Тевта и взошла на престол, получив власть над народом, который, как и многие другие народности Адриатического и Эгейского морей, привык добывать средства к существованию набегами.

«Тевта, как и свойственно женщине, мечтала только об одержанной победе, не помышляя о прочем, и потому прежде всего разрешила подданным грабить на море по своему усмотрению всякого встречного; потом она снарядила флот, собрала войско не меньшее прежнего и, отправляя его в поход, дозволила начальникам поступать с каждой страной как с неприятельской»[66].

Семьюдесятью годами позднее Полибий смотрел на эти события глазами мужчины-грека. Грабители достигли Ионического моря и даже захватили важный остров Керкиру (Корфу), который Тевта передала во власть правителя острова Фароса (Хвара) Деметрия. Когда разнеслась весть о том, что набеги привели к гибели римских и италийских купеческих судов, а сами они стали угрожать безопасности торговых путей в Адриатике, римский сенат решил принять меры. С Тевтой встретились два римских посла, которые потребовали уплаты репараций и прекращения грабежей. Во время беседы Тевта якобы назвала пиратство законным способом приобретения богатств — мнение, с которым согласились бы многие прибрежные сообщества, — и отказалась лишать своих подданных выгоды от этой деятельности. Посол ответил, что Рим позаботится о том, чтобы в Иллирии установились лучшие порядки. По пути в Рим посольский корабль был атакован, и один из посланников погиб. В 229 году до н. э. Рим объявил войну.

Сомнительно, чтобы решение сената отправить свыше 20 000 человек и 200 кораблей для овладения Керкирой и вторжения в Иллирию было мотивировано одной лишь активизацией пиратских действий. Нападения иллирийских кораблей не были чем-то новым. В 229 году до н. э. положение поменялось из-за новых факторов — распространения интересов Рима на адриатическое побережье Италии и превращения части Сицилии в римскую провинцию в 241 году до н. э. Катализатором конфликта в 229 году до н. э., который отсутствовал до середины III века до н. э., была отнюдь не женщина, но обязанность Рима защищать возросшее число союзников и зависимых общин.

Первая Иллирийская война длилась недолго (229–228 гг. до н. э.). Когда римский флот с армией достигли Керкиры, Деметрий Фаросский сменил сторону, отдал свой остров римлянам и выступил их проводником. Тевта отступила в северную часть своего царства, капитулировала и исчезла со страниц исторического повествования. Римский сенат сделал то, что было необходимо: он сохранил доверие союзников. Сенаторы удовлетворились мирным соглашением, которое обязывало Тевту выплатить дань и оставить большую часть Иллирии; ей разрешалось выводить за Лисс, бывший границей Иллирии, не более двух невооруженных судов. Рим не был заинтересован в установлении над Иллирией протектората, оккупации стратегически важных пунктов или завоевании и присоединении территорий. Его целью было, главным образом, утверждение своего лидерства путем защиты интересов союзников. Потребовав от Тевты оставить руководство всеми племенами иллирийцев, Рим намеревался предотвратить образование объединенного иллирийского государства. Когда эта задача была выполнена, римляне ушли, оставив значительную часть Иллирии под контролем Деметрия Фаросского. Однако эта война имела далеко идущие последствия, так как в то же время Рим заключил договоры о дружбе с прежними жертвами нападений Тевты — Эпидамном, Керкирой и Аполлонией. Из-за этих договоров, на первый взгляд безобидных, римляне могли вынужденно ввязаться в политическую или военную борьбу.

От доверия и лояльности к экспансии: первые шаги Рима к имперской власти

В Новое время поколения ученых пытались объяснить причины римской экспансии. Их интерпретации постоянно видоизменялись, и едва ли новые истолкования когда-либо прекратят появляться, так как позиция современного ученого определяется его собственным восприятием империализма — британского, германского, советского, американского или какого угодно иного в будущем — и, следовательно, скорее новыми теоретическими моделями, чем новыми свидетельствами.

Для тех древних, кто верил в телеологию — историческое развитие с заданной целью, — экспансия Рима выглядела естественным процессом. Человечество по природе своей движется к экуменическому единству под руководством и управлением лучшего человека или лучшей нации. Наиболее ярко такую телеологию выразил в середине I века н. э. Плиний, который понимал Римскую империю как содружество наций. По его мнению, Италия была избрана богами для того, «дабы объединить разделенные силы, смягчить обычаи, свести воедино различные и дикие наречия такого множества народов путем использования для общения одного языка, привить человечность роду людскому и, короче говоря, сделать так, чтобы все народы во всем мире имели одну родину». Некоторые авторы ставили вопрос иначе: почему Риму удалось покорить мир? Греческий историк Полибий приписывал успех превосходству римского политического устройства, в то время как римский историк Саллюстий объяснял его главным образом доблестью (virtus) римлян. Такие представления пришлись по нраву историкам нацистской Германии, которые вслед за Гитлером считали, что римская история — отличная наставница в политике, а также выводили успех Рима из биологического превосходства и естественного инстинкта к власти, якобы присущих его уроженцам.

Историки, идеологическая программа которых выражена менее отчетливо, чем у Плиния и Гитлера, понимали, что на неправильно поставленные вопросы обычно даются неудовлетворительные ответы. Для них постановка проблемы не должна быть ни телеологической («Какую цель преследовала римская экспансия?»), ни примитивно-каузальной («Почему римляне решили покорить мир?»), но, скорее, должна подразумевать динамический характер процессов и обращаться к пониманию первостепенных целей римской политики на различных этапах римской экспансии. Потому некоторые историки защищали идею «оборонительного империализма», согласно которой восточная политика Рима начиная со Второй Пунической войны и заканчивая уничтожением Македонского царства (216–167 гг. до н. э.) определялась стремлением римского сената отвратить реальные или воображаемые угрозы; другие отрицали наличие какого-либо плана и считали расширение на Восток одним из величайших происшествий мировой истории или результатом череды случайностей; иные же не признавали за экспансией Рима характер неделимого и непрерывного процесса, вместо этого говоря о постепенном переходе от оборонительной политики к сильной заинтересованности в аннексировании и экономической эксплуатации областей к востоку от Адриатики. Но в действительности ни один подход не может объяснить расширение Рима на восток, если рассматривать его только как феномен римской истории и итог одних лишь действий Рима. Вплоть до присоединения территорий Греции в 146 году до н. э. для большинства эллинистических государств римляне были прежде всего орудием достижения их собственных целей. Римская экспансия — такой же важный эпизод эллинистической истории, как и истории римской.

С уничтожения царской власти в конце VI века до н. э. и до Первой Пунической войны (264–241 гг. до н. э.) политика знатных фамилий, господствовавших в сенате, была нацелена сперва на завоевание лидирующих позиций среди городов Лация, а затем — на расширение своей гегемонии на остальную Италию. Римская экспансия от первого союза Рима и соседних городов Лация в 493 году до н. э. до распространения господства на Северную Италию, начиная примерно с 232 года и заканчивая 218 годом до н. э., представляла собой непрерывный процесс. Если действия Рима после победы в той или иной войне представляют собой ключ к политике его знати, то Рим изначально не был заинтересован в покорении и присоединении территорий, хотя в том случае, если земли врага были близки, подобное и случалось. Главной заботой Рима было установление его лидерства в Италии и создание сети союзников, которые смогут поддержать его в случае войны. Отношение римлян к побежденным общинам определялось местными особенностями, специфическими проблемами и потенциальными выгодами — политическими, военными и экономическими; поэтому в каждом конкретном случае они действовали по-разному. Зачастую Рим позволял таким общинам существовать в качестве автономных союзников, обладавших разнообразными правами и обязанностями. Римская система управления складывалась из сообществ различных типов союзнической, полуавтономной и подчиненной зависимости. Этрусские, италийские и греческие города и племена Центральной и Южной Италии, мирным путем или в результате договора и военного поражения признанные союзниками Рима, сохраняли свою автономию, но были обязаны помогать римлянам в их войнах, выставляя отряды под собственным командованием. Другие подчиненные общины с определенным уровнем автономии также отправляли войска на войны Рима. Колонии — то есть поселения римских граждан в Италии, а позднее и в провинциях — имели огромное значение для обеспечения военного контроля над Италией и вместе с этим обеспечивали Риму место для размещения части беднейшего населения города. Такая гибкая система правления гарантировала безграничное военное и политическое лидерство Рима в Италии, не налагая на римскую знать тяжелой задачи заботы о внутренних делах союзников и подчиненных общин; она обеспечивала большой резервуар для найма надежных солдат; и она давала римлянам возможность осуществлять экономическую деятельность за пределами их собственной территории. Слабые стороны этой системы стали заметны позднее, начиная с середины II века до н. э.: по мере того как сенатские декреты направляли римские легионы во все более отдаленные области, армия, состоявшая из мелких землевладельцев, была вынуждена находиться вдали от дома на протяжении долгого времени, а традиционных римских институтов уже было недостаточно для контроля над обширной сетью подчиненных общин.

Лидерство Рима в этой сложной системе союзов и зависимых общин базировалось на fides (верности) — ценности, лежавшей в основе всего аристократического римского общества. Fides обязывала лицо, занимающее более высокое положение в иерархии (patronus), оказывать защиту подчиненному лицу (cliens), получая взамен поддержку последнего в борьбе с другими представителями знати за политическую власть и общественный престиж. Будучи перенесенной в сферу внешней политики Рима, ценность fides обязывала его выступать в интересах тех, кто принял его главенствующее положение в качестве союзника или его власть — в качестве подчиненной общины. Римская экспансия включила в систему fides общества восточного побережья Италии и Сицилии. Вот почему в конце III века до н. э. Рим не смог проигнорировать пиратские нападения иллирийцев, как он делал это в прошлом, когда жертвы грабителей еще не были включены в эту сеть.

Поэтому Первая Иллирийская война, проще говоря, отражает несколько важных черт римской экспансии: Рим подал заявку на лидерство со всеми политическими, военными и экономическими выгодами, вытекающими из такой гегемонической позиции; локальная война вынудила его вмешаться, чтобы подкрепить свое лидерство; эта интервенция привела к дальнейшему расширению контактов Рима и включению в сеть римской гегемонии новых членов. Новые контакты предполагали новые обязательства, а значит, следовало ожидать новых вмешательств. Серьезные проблемы у кого-то из новых друзей вынуждали Рим продемонстрировать свое лидерство и оказать защиту; эта интервенция, в свою очередь, продвигала Рим далее на восток — к новым контактам, новым обязательствам и новым вторжениям. Этот процесс кажется знакомым, потому что мы видели, как он развивался в случае с другими гегемониями, самым недавним примером чего является случай с США.

Деметрий Фаросский и Вторая Иллирийская война (219–218 гг. до н. э.)

Если римляне еще не знали, что человеку, однажды совершившему измену, доверять нельзя, то вскоре этот урок им пришлось выучить. Деметрий Фаросский, предательство которого помогло им победить в войне, усилил свою власть, укрепил позиции союзами с Македонией в 222 году до н. э. и с иллирийским племенем истров в 221 году до н. э., а затем попытался вернуться к той самой политике, которая привела к падению Тевты. В 220 году до н. э. новый иллирийский флот в нарушение договора с Римом выплыл южнее города Лисса, разграбил Южный Пелопоннес и навел ужас на острова Эгейского моря.

В греческой «Союзнической войне» Деметрий выбрал сторону Македонии. Можно предположить, что его целью было возрождение могущества Иллирии. Должно быть, он решил, что момент удачен, так как внимание Рима было отвлечено сперва кельтскими племенами в Северной Италии (225–222 гг. до н. э.), а затем — Карфагеном (219 г. до н. э.); Македония же была надежным союзником. Он расширил свои владения за счет друзей Рима и сделал плавания в Адриатическом море небезопасными. Он не ожидал от Рима немедленного и мощного ответа. Но прямо перед началом войны с Ганнибалом римский сенат постановил обезопасить гавани в Иллирии, и разгорелась Вторая Иллирийская война. То, что началось как грабительский поход, имело эффект домино в силу переплетений между различными сторонами. Выдающаяся стратегия римского консула Эмилия Павла, атаковавшего Деметрия в сердце его державы — на острове Фаросе, — решила исход войны в пользу Рима в 218 году до н. э. Деметрий бежал к македонскому двору, а в Иллирии возникли независимые мелкие племенные государства.

Пока Эмилий Павел в Риме праздновал триумф, в Италию направлялась армия Ганнибала. Покорив в 220–219 годах до н. э. Испанию, Ганнибал перешел Пиренеи, а затем, в сентябре 218 года до н. э. — Альпы; в октябре 218 года до н. э. он вторгся в долину реки По с 20 000 пехоты и 6000 конницы. Всего через два года Эмилий Павел погибнет на поле боя при Каннах, могущество Рима будет поколеблено, а история греков и римлян окажется переплетена так сильно, как в конце Второй Иллирийской войны никто не мог бы и предположить.

Тучи с Запада (217–205 гг. до н. э.)

Примерно в то же время, когда битва при Рафии положила начало важным изменениям в Египте, вдалеке от Восточного Средиземноморья произошло другое знаменательное военное событие, имевшее долгосрочные последствия. В конце июня 217 года до н. э. римская армия, дабы остановить продвижение Ганнибала в Северную Италию, заняла позиции у Тразименского озера. В битве на его берегу римляне пережили одно из наиболее унизительных поражений в своей истории. Разгром и колоссальные потери (как утверждают, погибло 15 000 человек) вызвали панику в Риме и заставили сенат назначить диктатора — главнокомандующего, обладавшего властью над всеми магистратами на период до шести месяцев: мера исключительная, допустимая лишь в отчаянном положении.

Пока Ганнибал продолжал свой поход в Центральной и Южной Италии, некоторые союзники Рима переходили на его сторону, а римляне начинали опасаться за само существование их города, Филипп V принял неожиданное решение: в августе 217 года до н. э. он пригласил греков на мирную конференцию в Навпакте. Его главного соперника, Этолию, представлял ее ведущий политик Агелай. Историк Полибий пересказывает речь этолийского лидера, в которой он убеждал Филиппа V шире взглянуть на последствия войны между Ганнибалом и Римом:

«Восторжествуют ли карфагеняне над римлянами, или римляне над карфагенянами, победитель ни в каком случае не удовольствуется властью над италийцами и сицилийцами, что он будет простирать свои замыслы и поведет свои войска далеко за пределы, в каких подобало бы ему держаться… Если царь стремится к приумножению своих владений, то он советует ему обращать взоры на запад и зорко следить за нынешними войнами в Италии, дабы в положении мудрого наблюдателя выждать удобный момент и попытаться добыть себе всемирное владычество. Настоящий момент благоприятствует таким стремлениям. Распри и войны с эллинами он убеждал царя отложить до времен более спокойных и позаботиться больше всего о том, чтобы сохранить за собою возможность заключать с ними мир или воевать по своему желанию. „Если царь допустит только, чтобы поднимающиеся теперь с запада тучи надвинулись на Элладу, то следует сильно опасаться, как бы у всех нас не была отнята свобода мириться и воевать и вообще устраивать для себя взаимные развлечения — отнята до такой степени, что мы будем вымаливать у богов как милости, чтобы нам вольно было воевать и мириться друг с другом, когда хотим, и вообще решать по-своему наши домашние распри“»[67].

Полибий записал эти строки полвека спустя, когда тучи, тогда лишь сгущавшиеся над Западом, уже висели над Грецией. Пусть Агелай и не говорил тех самых слов, которые вкладывает ему в уста Полибий, его речь выражает общие для того времени мысли. Идея объединения греков ради противостояния внешним угрозам принадлежит долгой традиции греческой идеологии: греки — большая их часть — боролись с персидским нашествием Ксеркса в 480 году до н. э.; Филипп II и Александр устраивали Панэллинский союз против державы Ахеменидов. Ведущие греческие государственные деятели следили за событиями, происходившими в Италии. Совет Агелая отложить войны против греков отвечает беспринципной политике того времени и печально известному коварству Филиппа V. Надежда на расширение владений была по природе свойственна эллинистической царской власти; отсылка на стремление к захватам, сделанная Агелаем и побуждающая победителя продолжать экспансию, связана с представлением, которое можно проследить в греческой литературе начиная с Геродота.

Речь, может быть, и вымышлена, но взгляды, которые она выражает, необязательно анахроничны. Совершенно не соответствует духу времени, однако, предсказание о том, что греки могли быть лишены своей свободы вести войну и устанавливать мир. Предвидеть это в 217 году до н. э. не мог никто. Точно так же никто не мог бы предугадать последствия решений Филиппа V: согласиться на мир в Греции, а затем, два года спустя — заключить союз с Ганнибалом.

Закончил ли Филипп V «Союзническую войну» в Греции с тем, чтобы напасть на ослабленных римлян и добиться мирового господства? Несмотря на то что решение его было принято всего несколько недель спустя после сокрушительного поражения Рима, царем могли двигать и другие мотивы. Возможно, Филиппу требовалось защитить свое царство от очередного нападения варварских племен и восстановить свое влияние в Иллирии. Но, какими бы ни были изначальные причины мирных переговоров, важно, что Филипп V избрал конфронтацию с Римом. Это решение отдалило от него его главного советника Арата. Царь приказал построить 100 лембов — небольших быстрых судов, подходящих для перевозки войск и внезапных атак, но не для морских сражений. Без сомнений, эти лембы не годились для достижения мирового господства, но были идеальны для установления контроля над восточным побережьем Адриатического моря и его островами. Когда римский флот из десяти кораблей прибыл в Ионическое море, чтобы оказать поддержку друзьям Рима (Аполлонии, Эпидамну и Керкире), Филипп V немедленно приостановил свои действия. Он не готовился к большой войне и не ждал ее. На начальном этапе конфликта как Рим, так и Филипп V действовали осторожно. Римляне не могли оставить своих союзников в Адриатическом море, но и не могли ввязаться в серьезную борьбу на втором фронте; главная цель Филиппа V состояла в том, чтобы обезопасить свои владения.

Великое переплетение: Первая Македонская война (215–204 гг. до н. э.)

Год спустя положение изменилось коренным образом. В августе 216 года до н. э. римляне пережили, на этот раз при Каннах, еще одно сокрушительное поражение. Согласно Полибию, была уничтожена почти вся римская армия, выдвинувшаяся навстречу Ганнибалу (90 000 человек): 70 000 убиты, 10 000 взяты в плен. Цифры преувеличены, однако они говорят об огромном масштабе потерь и оказанном ими эффекте. Столь же преувеличены были вести, достигшие Рима: погибли две консульские армии вместе с полководцами. Потери чрезвычайно сильно сказались на численности населения. По современным оценкам, в первые годы войны Рим потерял пятую часть граждан мужского пола старше 17 лет. Удивительно, однако, что всего несколько римских союзников решили перейти на сторону противника; среди них были Сиракузы — крупнейшая греческая колония на Западе.

Именно в этот критический момент, в 215 году до н. э., Филипп V подписал с Ганнибалом договор о союзе, невзначай сведя грядущую историю греков к главе об истории римской экспансии. Греческий перевод договора сохранился во «Всеобщей истории» Полибия. Стороны обещали блюсти альянс и оказывать друг другу взаимную поддержку в борьбе с врагами, однако сфера действия соглашения в случае победы над Римом была очень ограниченной. Показателен соответствующий пассаж, в котором Ганнибал формулирует обязательства и ожидаемые выгоды его союзника:

«Если боги даруют нам победу в войне против римлян и их союзников, если тогда римляне пожелают войти в дружбу с нами, мы согласимся на это с тем, чтобы такая же дружба была у них и с вами, дабы римляне никогда не поднимали войны против вас и не властвовали бы над керкирянами, аполлониатами, эпидамнийцами, а равно над Фаросом, Дималою, Парфипами и Атинтанией. Они же обязаны будут возвратить Деметрию Фаросскому всех его подданных, какие только находятся в пределах Римского государства»[68].

Филипп V желал изгнать римлян со всех земель к востоку от Адриатического моря. Его внимание было приковано к Греции, где он постоянно вмешивался во внутренние дела городов. Амбиции Филиппа V не подразумевали расширения его господства на Италию, как и у Ганнибала не было планов уничтожить Рим. Ганнибал не просил помочь ему войсками в Италии и довольствовался тем, что в Иллирии римляне получат второй фронт. Однако этот договор, пусть и ограниченный по своим масштабам, имел огромные последствия. Арат, ведущий политик Ахейского союза, последовательно противостоял действиям Филиппа V, но после долгой болезни умер в 214 году до н. э., будучи, как утверждают, медленно отравлен царем, который имел любовную связь с невесткой политика.

По пути в Македонию римляне перехватили афинского посла. Узнав о соглашении, они решили дать отпор на втором фронте и отправили туда флот под командованием пропретора Марка Валерия Левина. В этой Первой Македонской войне, длившейся с 214 по 205 год до н. э., главным театром боевых действий была Иллирия. Величайшим успехом Филиппа V был захват важного порта Лисса в 212 году до н. э., предоставивший ему выход к Адриатическому морю и контроль над прилегающими территориями. В Италии дела у Ганнибала шли плохо. Его надежды на то, что союзники Рима перейдут на его сторону, не оправдались. Большинство союзников сохранили верность римлянам, а те, кто переметнулся, были ими разбиты.

Одним из наиболее драматичных эпизодов Второй Пунической войны стала осада Сиракуз, в которой великий стратег Марк Клавдий Марцелл столкнулся с великим математиком Архимедом. Когда Марцелл начал осаду с возведения огромной осадной машины на платформе из восьми связанных друг с другом галер, Архимед изобрел ряд технических приспособлений, которые усложнили жизнь захватчиков. На римлян с невероятной скоростью сыпались всевозможные снаряды и камни; их корабли уничтожались бревнами, внезапно летевшими со стен; железные когти поднимали суда за нос в воздух и затем бросали их вниз. Марцеллу удалось в конце концов взять город лишь потому, что на переговорах он приметил недостаточно защищенную башню, оценил ее высоту, подготовил осадные лестницы и напал в то время, когда сиракузяне были отвлечены торжествами. В сумятице Архимед был убит. Когда он был поглощен геометрической задачей и рисовал фигуры на песке, к нему подошел римский солдат. «Не тронь моих чертежей!»[69] — таковы были его знаменитые последние слова. Но на кону в этой войне были ставки куда значительнее геометрических рисунков.

Римлянам нужны были союзники в Греции. Естественно, потенциальными союзниками являлись враги их врагов — этолийцы, которые с тревогой взирали на рост могущества Филиппа V. Осенью 212 года до н. э. Рим и Этолия заключили союзный договор, текст которого сохранился в сочинениях Ливия и, частично, на одной надписи. Как и с соглашением между Ганнибалом и Филиппом V, примечательна статья, посвященная послевоенному положению. Все земли к северу от Этолии должны были войти в Этолийское государство, в то время как пленники и движимое имущество становились добычей римлян; сдавшиеся города должны были стать членами Этолийского союза, сохранив свою автономию. Рим не проявлял никакого интереса к территориальной экспансии. Но два менее значимых, на первый взгляд, пункта имели непредвиденные последствия. Во-первых, соглашение запрещало союзникам заключать сепаратный мир. В 206 году до н. э. этолийцы именно это и сделали; нарушив договор, они освободили римлян от всяких обязательств по отношению к себе. Во-вторых, текст позволял присоединиться к союзу другим государствам, облегчая, таким образом, контакты Рима с Грецией и более далекими землями.

Присоединение Пергамского царства имело долговременные последствия. Пергам занял положение региональной державы на северо-западе Малой Азии при династах Филетере (281–263 гг. до н. э.) и Эвмене I (263–241 гг. до н. э.). В 238 году до н. э. новый правитель Аттал I (241–197 гг. до н. э.) победил в решающем сражении галатов, грабивших полуостров на протяжении трех десятилетий. Его триумф обернулся территориальными приобретениями в Малой Азии за счет Селевкидского царства. Главным врагом Аттала I был его сосед вифинский царь Прусий I (ок. 228–182 гг. до н. э.), союзник Филиппа V. Это обстоятельство не оставляло правителю Пергама иного выбора, кроме как присоединиться к врагам македонского царя. Аттал I, вступив в союз римлян и этолийцев, впервые сделал Пергамское царство объектом европейской политики и установил связь между Римом и Малой Азией. Его решение привело к большой войне, в которую оказались вовлечены почти все государства Греции и два царства в Малой Азии.

Дипломатические связи между Римом и греческими государствами демонстрируют важную черту политической истории того периода: фрагментацию греческого мира на множество соперничающих политических образований, которые заключали между собой союзы с единственной целью — обеспечить собственную безопасность — и разрывали их, как только появлялась более выгодная возможность. В мире, в котором у государства есть только враги, на международной арене враг врага — его друг, но лишь до той поры, пока он служит наступательным или оборонительным целям этого государства. В Первой Македонской войне Ахейский союз поддержал Филиппа V против Рима, так как его противники на Пелопоннесе (Спарта, Мессена и Элида) были врагами царя. Аттал I занял сторону этолийцев, потому что его враг в Малой Азии, Вифинское царство, состоял в союзе с Филиппом V. Любая незначительная перемена в этой хрупкой системе имела далеко идущие последствия.

Хотя Филиппу V пришлось столкнуться с широкой коалицией на различных фронтах в Центральной Греции и на Пелопоннесе, он выстоял и в 207 году до н. э. заставил Аттала I Пергамского прекратить поход и вернуться в Пергам. Этолийцы, потеряв союзника и не получая от Рима сколь-нибудь значительной помощи, были вынуждены в 206 году до н. э. заключить сепаратный мир с Филиппом V, нарушив тем самым свой собственный договор с Римом. Если бы только они подождали! Годом позднее, в 205 году до н. э., в городе Фенике римляне тоже заключили мир с Филиппом V, дабы не отвлекать силы на заключительных этапах войны с Ганнибалом, закончившейся сражением у Замы и разгромом Карфагена в 202 году до н. э. Мир в Фенике признавал status quo до начала войны, подчеркивая тем самым положение Рима как защитника малых независимых городов Ионического моря, Эпира и Иллирии. Филиппу V не удалось изгнать римлян с Балкан.

Ахейский союз, потерявший в 214 году до н. э. своего лидера Арата и отвлеченный на вечные проблемы Пелопоннеса, не играл в этой войне сколь-нибудь важной роли. Стоит кратко описать войну, которая проходила одновременно с Первой Македонской войной на Пелопоннесе: это всего лишь один из множества региональных конфликтов подобного масштаба в Греции и Малой Азии того времени. В истории Пелопоннеса их определяли три главные причины: территориальные споры, особенно спор между входившими в Ахейский союз Мегалополем и Мессеной; попытки Спарты вернуть влияние и территории, утраченные после поражения Клеомена при Селассии; и борьба Ахейского союза с городами и федерациями, оспаривавшими его положение гегемона, особенно со Спартой, Элидой и Мессеной. В лице Филопемена, великого полководца, избранного военачальником впервые в 209 году до н. э., союз обрел сильного лидера. Новый стратег реорганизовал союзную армию и обратился к проблемам, вызванным возрождением спартанских претензий на лидерство. По традиции Спартой правили два царя, происходившие из двух царских родов. Около 209 года до н. э. один из них был ребенком по имени Пелоп. Имя, вероятно, было связано с гегемоническими устремлениями. Пелопом звали мифического героя, давшего название Пелопоннесу («остров Пелопа»). До рассматриваемого времени нет сведений ни об одном человеке с таким именем, потому представляется, что оно отражает претензии на власть на полуострове. Но какие бы надежды ни ассоциировались с ребенком, они не были исполнены. При неясных обстоятельствах некий Маханид — человек с темным прошлым и, возможно, наемник — стал регентом и узурпировал власть. В качестве союзника этолийцев он совершил грабительский поход по территории Пелопоннеса вплоть до Олимпии, пока его собственноручно не убил Филопемен в битве при Мантинее в 207 году до н. э. На смену Маханиду пришел следующий регент — Набис, другой авантюрист неясного происхождения. Тот продолжил прежнюю захватническую политику, бросая вызов Ахейскому союзу до тех пор, пока Филопемен не разгромил его в битве при Тегее в 201 году до н. э.; тогда Набису пришлось отказаться от своих планов. «Для эллинов должно быть всего желаннее никогда не воевать друг с другом»: к этому совету Агелая не прислушались.

Теперь, когда Филипп V впервые столкнул Греческое царство в войне с Римом, судьбы Западного и Восточного Средиземноморья переплелись в полной мере. Лишь греки Северного Причерноморья, отвлеченные куда более насущными угрозами, исходившими от соседних варварских племен, могли не замечать, как «сгустившиеся на западе тучи» стали надвигаться на Элладу. Начиная с этого времени любой контакт между греческим миром и Римом будет оказывать влияние не только на сам этот мир, но и на все города, федерации и царства, с которыми она могла бы иметь отношения. Мир Средиземноморья напоминал нечто из второго действия «Золушки» Россини:

Египетский кризис и беспринципный союз (204–201 гг. до н. э.)

Мир в Фенике совпал во времени с неожиданными изменениями в царстве Птолемеев, предоставившими Филиппу V и Антиоху III возможность напасть на Египет, о чем они могли только мечтать. Когда в 205 году до н. э. умер Птолемей IV, на египетском троне остался ребенок — его четырехлетний сын Птолемей V. Придворный Агафокл, чья сестра была любовницей царя, воспользовался ситуацией, убил царицу Арсиною III и стал опекуном несовершеннолетнего. Южная часть царства, где ок. 206 года до н. э. разгорелось восстание местного населения, начиная с 205 года до н. э. находилась под контролем независимого фараона Хармахиса. По мере того как Агафокловы злоупотребления властью становились все более заметны, возмущение жителей Александрии против царского попечителя росло. Кризис в Египетском царстве невозможно было скрыть от традиционных соперников Птолемеев — Антигонидов и Селевкидов.

Мир в Фенике позволил Филиппу V вновь обратить внимание на Восток. Можно предположить, что он завершил свою войну с Римом именно для того, чтобы осуществить планы экспансии в другой части Эгейского моря. Антигониды всегда стремились к господству в Эгейском море; ни Филипп V, ни его предшественник не забывали, что некогда основатели их династии правили частью Малой Азии. Лишь за два десятилетия до этого, в 228 году до н. э., Антигон Досон пытался оккупировать часть Карии. Теперь настал черед Филиппа V строить подобные планы. Его естественным врагом в южной части Эгейского моря был остров Родос — морская держава, имевшая большие военные и торговые притязания. Чтобы не дать ему усилиться, Филипп V использовал свое влияние на Крите — с 217/216 года до н. э. он возглавлял союз критских городов. По его побуждению корабли критян напали на Родос, другие острова южной части Эгейского моря и прибрежные поселения Малой Азии. Эта так называемая Первая Критская война (ок. 206–201 гг. до н. э.) не принесла Филиппу V сколь-нибудь ощутимых выгод. Напротив, она отдалила от царя многие греческие общины и придала родосцам статус защитников свободы мореплавания. К 201 году до н. э. Родос расколол Критский союз, найдя сторонников на острове и даже разместив в восточной его части свой гарнизон.

Хотя Филипп V и не смог установить контроль над Южной частью Эгейских островов, успех возымели его предприятия на стратегически важной территории — во Фракии, у входа в Геллеспонт, от которого зависит проход судов из Средиземного моря в Черное и из Европы в Азию (см. карту 5). Часть европейской Фракии все еще находилась в руках Птолемеев; на азиатской стороне проливов в тлеющий территориальный конфликт были вовлечены Пергамское царство Аттала I и Вифиния под управлением Прусия I, зятя Филиппа V; ряд греческих городов (Византий, Абидос и Киос), в силу своего положения способных контролировать связь между континентами, были членами Этолийского союза. Именно здесь Филипп V добился величайшего успеха. Он захватил Киос и Мирлею и отдал их Прусию, попросив взамен царя Вифинии о расширении владений за счет Пергама. Следующими жертвами стали два других члена Этолийского союза — Лисимахия и Халкедон, равно как и остров Фасос.

Для Антигона III события в Египте стали приглашением к реваншу за поражение при Рафии. В годы, прошедшие после битвы, он бросил все силы на то, чтобы вернуть утраченные земли своей державы. Сначала он усмирил восстание своего двоюродного брата Ахея, объявившего себя царем в Малой Азии (216–214 гг. до н. э.). В следующих походах, продолжавшихся до 209 года до н. э., Антиох III возвратил северные и восточные провинции, которые откололись под руководством сатрапов и местных правителей. Верховным владыкой признал Антиоха III Ксеркс, правивший Арменией; была вновь установлена власть в Парфии; греко-бактрийский царь Евтидем был разбит, однако сохранил титул. Тогда Антиох III приступил к своему главному предприятию — походу в Индию, копировавшему кампанию Александра. Перейдя в 207 году до н. э. Гиндукуш, он достиг владений индийского царя Софагасена (Субхашены). Эта война не принесла ему постоянных территориальных приращений в Афганистане и Индии, однако он приобрел богатства, 150 боевых слонов и авторитет. Когда в 205/204 году до н. э. он вернулся в Сирию, восстановив державу, которой когда-то правил Селевк I, он уже был известен как Антиох Великий (Megas).

Можно было ожидать, что два могущественных и честолюбивых царя, Филипп V и Антиох III, теперь, когда Египетское царство переживало кризис, будут драться друг с другом за подчинение земель Птолемеев и контроль над ними. Вместо этого, однако, они решили объединиться, чтобы захватить столько птолемеевских владений, сколько им удастся. Зимой 203/202 года до н. э. они пришли к соглашению о разделе державы Птолемеев. Антиох III должен был получить Кипр, территории на юге Малой Азии (Ликию и Киликию) и Келесирию; Филипп V — северные владения Птолемеев во Фракии, Херсонес Фракийский (Галлиполийский полуостров у входа в Геллеспонт) и Кикладские острова. Никто не ожидал, что этот (секретный) договор, касающийся действий во владениях, к которым римляне не проявляли никакого интереса, скоро приведет к новым войнам с Римом.

Поворотный пункт римского империализма? Вторая Македонская война (200–197 гг. до н. э.)

Филипп V и Антиох III начали боевые действия в 202 году до н. э., но успехи македонского царя вызвали эффект домино с непредвиденными последствиями. Его операции во Фракии и землях Малой Азии, где он в 201 году до н. э. опустошил область Пергама и покорил территории в Ионии и Карии, не напугали Рим. Но они устрашили Пергам, затронули Родос и вызвали беспокойство у свободных греческих городов. Родосцы и царь Аттал I, поддержанные Афинами, решили обратиться к Риму. Летом 201 года до н. э. их послы предстали перед сенатом, информировали римля о соглашении между Антиохом III и Филиппом V и запросили помощь в борьбе с экспансией Македонии. Рим только что вышел из долгой войны с Карфагеном; война, пусть и победоносная, вызвала большие людские потери, упадок сельского хозяйства и рост военных расходов. Сенаторы, конечно, не забыли, что Филипп V заключил союз с их врагом в тот самый момент, когда над ними нависла самая страшная угроза. Но в ответ они не объявили войну, да они и не могли — пока — этого сделать. Вместо этого они направили посольство из трех сенаторов, которое предъявило царю ультиматум. Рим запрещал Филиппу V начинать войны против греческих государств и советовал обращаться для разрешения конфликтов, особенно конфликта между Македонией и Пергамом, к международному арбитражу. Ко времени прибытия послов Филипп V осаждал город Абидос на северо-западе Малой Азии. Ультиматум он сперва проигнорировал, а затем отверг.

В Риме консул Гай Сульпиций Гальба, в чью зону политической ответственности входила Македония, созвал народное собрание и, поддержанный верхушкой сената, предложил объявить царю Филиппу V и македонянам войну в ответ на акты несправедливости и нападения на союзников римского народа. Известно, что предложение было отвергнуто, потому что римляне устали от опасностей и трудностей войны. Лишь на второй раз консулу удалось склонить народное собрание на свою сторону.

Это решение, приведшее ко Второй Македонской войне (200–197 гг. до н. э.), считается поворотным моментом истории всего Средиземноморья. В отличие от прежних военных конфликтов в Греции, теперь casus belli (повод к войне) не заключался в прямой угрозе римлянам. Действия Филиппа V во Фракии и в Малой Азии не отражались на интересах Рима или его италийских союзников. Кроме того, договор между Филиппом V и Антиохом III касался судеб региона, далеко отстоящего от Рима и Италии с прилегающими к ним зонами интересов. Эти факторы отличали данное решение от прежних вторжений Рима на восточное побережье Адриатического моря. Ни Родос, ни Афины не были союзниками Рима. Лишь Аттал I, действовавший в альянсе с римлянами в ходе Первой Македонской войны и, вероятно, остававшийся их союзником и после мира в Фенике, имел достаточно оснований для того, чтобы запросить военную помощь, однако в момент объявления войны он уже не был жертвой нападения Филиппа V.

Итак, можно ли считать 200 год до н. э. годом начала новой наступательной империалистической политики Рима на Востоке? По мнению Теодора Моммзена, получившего в 1902 году Нобелевскую премию по литературе за свою «Римскую историю», римлянам пришлось ввязаться в эту войну ради собственной безопасности. Во времена, когда писал Моммзен, государственные деятели безоговорочно верили в справедливую войну подобно тому, как верил в нее столетие спустя Джордж У. Буш. Сегодня для понимания решений мы склонны принимать во внимание воздействие эмоций, самосознания и ценностей народа, который за ними стоит. Римляне и их вожди, безусловно, с подозрением и страхом наблюдали за образованием великой державы на Востоке всего через несколько лет после усмирения Карфагена на Западе; они с негодованием восприняли надменный отказ Филиппа V принять ультиматум; они желали отомстить человеку, который заключил союз с Ганнибалом и остался невредим после мира в Фенике. На решение повлияли и общественные ценности, в которых воспитывались римляне, — в особенности идея fides, которую римляне применяли в международных отношениях. Отказ от помощи союзникам нарушил бы соблюдение fides в римской политике и сразу сделал бы неосновательными претензии Рима на лидерские позиции.

Сомнительно, однако, чтобы римские политики, предложившие объявить войну, понимали средне- или долгосрочные перспективы вторжения в Македонию или Малую Азию — хотя римская интервенция в Испанию могла бы послужить наглядной параллелью. В обоих случаях решение народного собрания изначально было отрицательным, но непреклонный консул настаивал на принятии своего предложения, что ясно показывает: в 200 году до н. э. позиция Рима относительно лидерства и экспансии еще не была окончательно сформулирована. Римляне на народном собрании выбрали войну вместо бездействия, что предопределило исторический путь Восточного Средиземноморья и последующие действия Рима во внешних сношениях. По словам Цицерона, писавшего на заключительном этапе римской экспансии, римляне вели войны aut pro sociis aut de imperio («либо в защиту союзников, либо за власть»). Так как число союзников и политическое значение города постоянно увеличивались, возможность проигнорировать предложение к действию становилась все меньше.

Во Второй Македонской войне Рим мог рассчитывать на поддержку всех греческих государств, обеспокоенных экспансией Филиппа V на различных фронтах в Греции и Малой Азии. К Пергаму, Родосу и Афинам присоединились традиционные противники Македонии — этолийцы. В первые годы противостояния (200–198 гг. до н. э.) Филипп V успешно боролся с этой широкой коалицией, а война не вызывала особенного энтузиазма. Ахейский союз сначала не принимала в ней участия, так как ввязалась в войну против спартанского царя Набиса; правитель Спарты предложил Филиппу V свою поддержку в обмен на важный город Аргос, который Набис занял в 199 году до н. э. Все изменилось в 198 году до н. э., когда начальником римских военных сил был назначен молодой полководец Тит Квинкций Фламинин, родившийся ок. 229 года до н. э., глубоко восхищавшийся эллинской культурой и хорошо понимавший ценности греческого общества. Цель войны под командованием Фламинина заключалась уже не в том, чтобы мешать Филиппу V нападать на города, но в том, чтобы вынудить его вывести из них гарнизоны. Фламинин выдвинул лозунг свободы, который часто уже использовался эллинистическими царями и их противниками в прошлом. Эллины с готовностью последовали за его призывом к освободительной войне. На стороне Фламинина в кампании по завоеванию симпатий греков стоял пергамский царь Аттал I. Однако с ним случился удар, когда он произносил в Беотии хвалебную речь о Риме, и ему пришлось вернуться в Пергам.

Фламинин вынудил Филиппа V отступить в Фессалию, и его поход получил новый импульс, когда многие члены Ахейского союза, отказавшись от своих промакедонских или нейтральных позиций, присоединились к римлянам. Филиппа V предал Набис, надеявшийся сохранить Аргос в случае победы римлян. Филипп V желал обсудить мир, отказываясь от своих завоеваний во Фракии и Малой Азии, но Фламинин не был заинтересован в мирном соглашении, желая дольше оставаться на своем посту. Он потребовал от Филиппа V очистить Грецию и ограничиться Македонией и Фессалией — то есть пределами Македонского царства до битвы при Херонее в 338 г. до н. э. Разумеется, для царя Македонии это было неприемлемо. На фоне затянувшихся переговоров Фламинин получил долгожданное продление полномочий и продолжил войну. Филипп V, покинутый всеми своими союзниками, кроме Акарнании, в конце концов был разбит в Фессалии. Решающее сражение, произошедшее на Киноскефальских холмах в июне 197 года до н. э., стало триумфом римской военной тактики над тяжелой македонской фалангой, которая не могла полноценно действовать в холмистой местности и оказалась окружена подвижными римскими манипулами. Филипп V, понесший тяжелые потери и бежавший с поля битвы, был вынужден принять мир на условиях римлян.

Он согласился очистить всю Грецию, не считая своих завоеваний в Малой Азии, Фракии и северной части Эгейского моря (Лемнос и Фасос). Была потеряна Фессалия, входившая в Македонское царство со времен Филиппа II, вместе с одной из столиц Македонии Деметриадой, где был похоронен Деметрий Полиоркет, прадед Филиппа V. Македонский царь, лишенный своих привычных крепостей Халкиды и Коринфа, утратил в Греции всякое влияние. Кроме того, автономию получили земли на западе (Орест) и севере Македонии. Филипп V обязался отказаться от флота, за исключением пяти кораблей, выплатить компенсацию в 1000 талантов и послать своего младшего сына Деметрия в Рим в качестве заложника. Условия мирного соглашения были унизительны. Хотя Македонское царство сохранило государственность, как держава-гегемон оно было поставлено на колени. Примерно в то же время в Пергаме скончался Аттал I, вероятно, так и не узнавший о поражении своего врага.

Свобода: декларация с последствиями (196 г. до н. э.)

Фламинин знал, как преподнести известие о победе греческой аудитории. Каждые два года эллины отмечали великие торжества с атлетическими и музыкальными состязаниями в Истмии близ Коринфа. Место это имело разностороннее символическое и идеологическое значение. Именно в Истмии в годы греко-персидских войн был организован первый Эллинский союз, и здесь же он возобновлялся позднее. Посейдон, в честь которого проводились игры, был покровителем Деметрия Полиоркета, а в близлежащей цитадели — Акрокоринфе — размещался важнейший гарнизон Антигонидов в Греции. Фламинин избрал это празднество, чтобы объявить собравшимся отовсюду эллинам об их освобождении. В суматохе, вызванной его словами, далеко не все поняли, что именно он сказал. На стадион был заново вызван глашатай, дабы повторить объявление. Сообщается, что одобрительный шум был столь громким, что с неба падали птицы. Фессалийцы учредили торжества в честь свободы (Элевтерии), чтобы отметить свое освобождение и воссоздание федеративного государства.

Римский полководец, возвестив о свободе, сделал то, что в прошлом делали эллинистические цари: предстал в облике спасителя и освободителя. Фламинин, подобно монархам эпохи эллинизма до него, удостоился божественных почестей в Халкиде. Рим стал державой, присутствие которой ощущалось от восточного побережья Адриатического моря до Малой Азии, взяв на себя роль, которую прежде исполняли эллинистические цари. Потому неудивительно, что Рим чествовался греческими общинами точно так же, как и обладатели царской власти времен эллинизма, — в образе божества. Ромой (Rhome) звалась богиня, а так как слово rhome означает «мощь», греки поклонялись ей одновременно как персонификации мощи и величайшей военной силы того времени. Предоставление божественных почестей Риму началось сразу же после объявления свободы. В 196 году до н. э. федерация эвбейских городов учредила празднества в честь богини Ромы, а в Малой Азии свидетельства поклонения Риму фиксируются с 189 года до н. э. Вскоре появился культ всего римского народа и сената.

Была объявлена свобода. Но что это означало? Фламинин имел в виду нечто весьма конкретное — свободу от македонских гарнизонов. Но некоторые греки были склонны придавать этому слову более глубокое значение: свобода от любой силы, которая может ограничивать автономию, свобода вести войны и заключать мир по своему усмотрению. С такой интерпретацией свободы новые конфликты были неизбежны.

Теперь Рим вступил на поле, где сталкивались разные силы, и это то, с чем руководство сената не могло не считаться. Греки ожидали, что Рим будет отныне играть традиционную роль эллинистического царя — роль арбитра в территориальных спорах и опоры в час нужды. В Риме видели ответственного за безопасность Греции от варварских вторжений с севера — по этой причине для римлян важно было сохранить Македонское царство, — но также и за разрешение мелких и крупных конфликтов внутри Эллады.

Римлянам, чтобы выполнять эту роль, надо было стать греками. Они были допущены к соревнованиям на различных панэллинских празднествах; вспомнили или сочинили легенды, подтверждавшие их родство с греками. Казалось, Рим пришел в эллинистический мир не как внешний завоеватель, но как великая держава эпохи эллинизма, с которой многие греческие города заключили союзные договоры, возложив тем самым на римлян еще больше обязанностей и ввязав их еще сильнее в политическую путаницу эллинистического Востока.

Роковое противостояние: Антиох III и Рим (196–189 гг. до н. э.)

Динамика этого процесса стала очевидной сразу же после объявления свободы. Подчинив одного честолюбивого царя, Рим столкнулся с другим — Антиохом III. Удачно позабыв о секретных соглашениях с Филиппом V и не привлекая внимания втянутых во Вторую Македонскую войну Пергама, Родоса и Рима, он расширил свои владения за счет царства Птолемеев. В 202 году до н. э. в Александрии в ходе восстания был убит сановник Агафокл, правивший Египтом как опекун малолетнего царя Птолемея V. Паралич центральной власти и мятеж в Южном Египте позволили Антиоху III закончить в 198 году до н. э. завоевание Келесирии. Теперь он мог продолжить свою экспансию в Малой Азии, угрожая Пергаму. Когда весной 196 года до н. э. Фламинин подписывал в Истмии мирный договор с Филиппом V, Антиох III со своими войсками уже стоял на европейской земле, во Фракии. Его посланники, присутствовавшие на играх, были представлены Фламинину, который выдвинул требования, вытекающие из объявленной им свободы. Антиоху III следовало уважать независимость свободных малоазийских городов и оставить города, которые он захватил у Филиппа V и Птолемея V. Ему запрещалось пересекать с армией Геллеспонт. Эти условия не сразу привели к войне: Риму нужен был перерыв. На встрече в Лисимахии во Фракии в начале 195 года до н. э., когда римляне повторили свои требования и истолковали пребывание Антиоха III во Фракии как часть плана по нападению на Рим, царь публично выразил свою точку зрения:

«Царь отвечал, что, во-первых, ему неизвестно, на чем основываются притязания римлян на города Азии, ибо ему кажется, что римляне имеют на них меньше прав, нежели всякий другой народ. Во-вторых, он просил римлян не вмешиваться вовсе в дела Азии, как он нисколько не занимается делами Италии. В Европу он переправился с военными силами затем, чтобы возвратить себе обладание Херсонесом и городами Фракийского побережья; ибо господство над этими странами приличествует ему больше, чем кому-либо иному. Первоначально власть здесь принадлежала Лисимаху, потом, когда воевал против него <…> и вышел победителем Селевк [281 г. до н. э.], все царство Лисимаха по праву войны сделалось достоянием Селевка… Что касается вольных городов Азии, то справедливость требует, чтобы они обязаны были своей свободой не предписанию римлян, но его собственной милости»[71].

С ранней молодости Антиох III преследовал неизменный план: восстановить державу своего родоначальника. Он добился этого в восточных сатрапиях, Сирии, Палестине и Малой Азии. Так как Селевк некогда разбил Лисимаха, то, по мнению Антиоха, Селевкиды имели законные права на Фракию. Римляне и Антиох III сошлись лишь на одном пункте: Азия не является областью римских интересов. Однако применительно к Европе заявления римлян о том, что присутствие Антиоха III представляет для них угрозу, не настолько абсурдно, как кажется. Всего за 23 года до этого Ганнибал начал свой поход против Рима из куда более отдаленной местности, чем Фракия. Да и сам Ганнибал, поверженный враг Рима, находился при дворе Антиоха III и побуждал царя развернуть войну в Италии. Кроме того, Греция теперь была зоной интересов Рима, который не мог игнорировать экспансию Антиоха III. На этой встрече столкнулись два мира: старый мир царя, названного «Великим», чьи претензии корнями уходили в войны диадохов, и новый мир, в котором обязательства Рима перед союзниками сделали его важным фактором греческой политической жизни. Нельзя винить Антиоха III за то, что он оказался не способен осознать перемены, принесенные победой Рима.

В последующие годы Антиох III заключил ряд династических браков, укрепивших его позиции. Он уже назначил своего старшего сына Антиоха соправителем в 196 году до н. э., женив его на сестре Лаодике — такие браки между братом и сестрой были привычны для Египта, но в царстве Селевкидов это был первый прецедент. Когда в 193 году до н. э. Антиох-младший умер, Лаодика вышла замуж за следующего наследника, Селевка, который стал теперь соправителем. Антиохида, дочь Антиоха III, в 194 году до н. э. была выдана замуж за царя Каппадокии Ариарата IV, укрепив тем самым союз в Восточной Анатолии; а в 193 году до н. э. Антиох III разрешил конфликт с Египтом, отдав свою дочь Клеопатру I Сиру в жены Птолемею V — она стала первой египетской царицей с этим именем.

Холодную войну между Антиохом III и Римом превратили в горячую две другие силы: этолийцы, разочарованные тем, что, несмотря на свою помощь Риму, они ничего не приобрели от разгрома Македонии во Второй Македонской войне; и новый царь Пергама Эвмен II, на глазах которого большая часть земель, приобретенных его отцом Атталом I, отошла Антиоху. Как этолийцам, так и Эвмену II, по разным причинам, была выгодна война между Римом и Антиохом III. Решительный шаг сделали этолийцы, пригласив в 192 году до н. э. селевкидского царя в Грецию для разрешения спора между Этолией и Римом. В октябре 192 года до н. э. Антиох III прибыл вместе с очень небольшой армией, насчитывавшей 10 000 пехотинцев, 500 всадников и шесть боевых слонов. Его надежды на то, что вся Греция тут же займет его сторону, были сразу же перечеркнуты. Даже Филипп V объединился с Римом, чтобы наказать своих давних врагов этолийцев и неверного союзника Антиоха III. Римляне не могли проигнорировать прибытие Антиоха III в Грецию; началась война. Антиох III, неспособный удержать свои позиции в Греции, вернулся в Малую Азию весной 190 года до н. э. В том же году новоизбранный консул Луций Корнелий Сципион вместе со своим братом Сципионом Африканским, одолевшим Ганнибала, одержал важную победу в битве при Магнезии у Сипила. Даже если Ливий и преувеличил разницу в потерях обеих армий — 400 римлян и 50 000 селевкидских воинов, — исход сражения для Антиоха III был катастрофическим, а для царства Селевкидов оно стало поворотным событием. Вскоре после этого, в 189 году до н. э., этолийцы также были вынуждены искать мирного соглашения.

Апамейский мир: поворотный пункт в истории Греческого Востока (188 г. до н. э.)

Условия, навязанные римлянами по окончании войны против Антиоха III, представляют собой важную веху в истории развития римской экспансии и международного права. Этолийцы обязались принять гегемонию Рима (imperium maiestatemque populi Romani) и иметь тех же друзей и врагов, что были у него, — другими словами, их внешняя политика была подчинена римской. Эта ситуация отличалась от более ранней практики заключения Римом договоров о дружбе (amicitia) или о союзе для ведения конкретных войн. Мирное соглашение с Антиохом III было заключено в 188 году до н. э. в Апамее.

Антиох III утратил все свои владения в Малой Азии (см. карту 5) к северу от гор Тавра и реки Каликадна, составлявшие до одной трети его земель на полуострове. Его гарнизоны были выведены из городов, а боевые слоны — переданы Риму вместе с заложниками. Антиох III согласился выплатить огромную контрибуцию в 15 000 талантов, что примерно соответствовало годовому жалованью 300 000 наемников. Его корабли потеряли право появляться к северу от Каликадна. На западных границах царства римляне разрешили ему вести лишь оборонительные войны. В Малой Азии некоторые города получили свободу, а несколько военных поселений воспользовались политическим вакуумом, чтобы объявить себя полисами. Своих союзников Рим наградил огромными территориями. Родос, который к тому времени уже имел владения на малоазийском побережье, получил Ликию и Карию, на короткое время став самым обширным из греческих полисов, о размерах территории которого не могли мечтать ни Афины периода своего расцвета, ни Спарта. Эвмен Пергамский расширил пределы своего царства в Малой Азии, где ему достались земли, прежде принадлежавшие Селевкидам. Для того чтобы разобраться с Ганнибалом, римлянам пришлось подождать еще несколько лет; родившийся в 247 году до н. э., он продолжал сражаться уже стариком: сперва против римлян в качестве командующего армией и флотом Антиоха III (до 189 г. до н. э.), затем — против Эвмена как военачальник Прусия I Вифинского. Под давлением Рима Прусий решил отправить карфагенского полководца в Рим, но в 182 или 181 году до н. э. Ганнибал предпочел принять яд, чтобы наконец-то освободить своих кровных врагов от страха. «Надо избавить римлян от их постоянной тревоги: ведь они не хотят слишком долго ждать смерти старика», — написал он в предсмертном письме.

Когда Эллада перестала быть матерью героев

Победа над Антиохом III стала важным поворотным пунктом в отношениях между Римом и греческими государствами. Как и в случае с объявлением свободы в 196 году до н. э., решения о судьбе греческих городов Малой Азии односторонне принимались комиссией из десяти римских сенаторов во главе с Гнеем Манлием Вульсоном. Хотя сами римляне не приобрели новых территорий и до сих пор отказывались брать на себя какую-либо административную ответственность на Греческом Востоке, они выступали в роли суверенной державы, которая могла решать территориальные вопросы и определять выплату дани другими государствами, равно как и юридический статус эллинских городов. Римский сенат добился своих основных целей, которые заключались в том, чтобы навсегда подорвать мощь своих оппонентов и укрепить союзников. Римские войска ушли и оставили греческим городам разбираться с новым балансом сил.

Уже в годы, непосредственно предшествовавшие Апамейскому миру, римский сенат и магистраты заполнили вакуум власти, образовавшийся в результате упадка царства Антигонидов. За два десятилетия после заключения мира их роль усилилась: сенат и римские военачальники выступали арбитрами в приграничных спорах и конфликтах между греческими общинами; посольства, прежде отправлявшиеся к царским дворам, теперь пересекали Адриатическое море и представали перед лидерами Рима; а римских посланников часто видели в Греции и при царских дворцах. Но Рим не владел и не управлял напрямую ни одной местностью на Балканах и в Малой Азии. Он оставлял достаточно места для того, чтобы традиционные монархи могли проводить свою собственную политику и обманывать себя, будто почти ничего не изменилось.

До сих пор оставались политики, которые считали, что Риму не следует оказывать никакого влияния на греческие дела. Именно по этой причине неизвестный римлянин назвал «последним эллином» Филопемена, который был твердо убежден в том, что Ахейский союз должен оставаться по-настоящему независимым. Он погиб, проводя эту политику. Не желая терпеть мятежа Мессены против союза в 183 году до н. э., он повел на этот город войско, упал с лошади, окруженный врагами, и был схвачен в плен. Противники заставили его принять яд. Его смерть объединила Ахейский союз против восставших мессенцев, и на своей родине, в Мегалополе, Филопемен на протяжении столетий почитался как бог. Для несения погребальной урны стратега на одной из самых впечатляющих похоронных церемоний Греции был избран Полибий, который позднее станет историком. Четыре столетия спустя путешественник Павсаний скажет, что после его смерти Эллада перестала быть матерью героев. Это спорное утверждение. Верно, однако, что после его смерти и до превращения Греции в римскую провинцию не прекращались ни попытки отдельных государств покинуть Ахейский союз, ни вмешательства Рима.

Власть как привычка

В своем исследовании, проливающем свет на теории римского империализма, Цви Явец приводит польский анекдот о католическом священнике, который пытается объяснить крестьянам, что такое чудо. «Если я упаду с церковной башни и останусь невредим, как ты это назовешь?» — «Случайность», — отвечает мужик. — «А если я вновь упаду и останусь цел?» — настаивает ксендз. — «Опять случайность». — «А если я сделаю это в третий раз?» — «Привычка», — ответил рассудительный крестьянин. Если до разгрома Антиоха III военное вмешательство Рима в дела Востока можно было рассматривать как случайные происшествия, вскоре после этого события они стали привычкой.

За 40 лет эллинистический мир пережил истинную революцию: ослабление и упадок трех традиционных монархий — Антигонидов, Селевкидов и Птолемеев — и возвышение новой силы и ее союзников — Рима, Родоса и Пергама. Римские лидеры расширили (вероятно, осознанно к этому стремясь) владения на Западе, создав две провинции в Испании, объединив Италию и упрочив связи между италийскими общностями и Римом. Постройка в 220 году до н. э. Фламиниевой дороги, соединявшей Рим с важным портом Аримином (Римини) на Адриатическом море, способствовала этой консолидации наряду с другими мерами вроде основания в Италии колоний римских граждан и предоставления римского гражданства италийцам. На том этапе, когда лидеры сената не добились еще сплочения Италии в союз, их не могло интересовать подчинение территорий Востока. Ситуация менялась постепенно по мере того, как гегемония Рима в Средиземноморье преобразовала его экономические структуры — вследствие ввоза большого числа рабов, упадка мелкого землевладения и расцвета крупных земледельческих хозяйств, зависимости части его населения от военной добычи и развития экономических интересов за пределами Италии. После бесконечных триумфальных войн, которые Рим одерживал во всех четырех направлениях Средиземного моря, его внешняя политика явно перестала быть политикой ответа; она стала политикой действия. Хотя мы проследим за развитием этой политики отдельно на каждой территории — сначала в Македонии и Греции, затем в Азии и Египте, в новом, «переплетенном», мире все эти направления были взаимосвязаны.

Конец Македонского царства (179–167 гг. до н. э.)

В Македонии Филипп V последние годы своего правления (до 179 г. до н. э.) посвятил защите урезанных границ своего царства и укреплению армии. Его сын и наследник Персей продолжил эту политику, избегая провокаций и блюдя свободу эллинских городов. Однако все же он вел себя как самостоятельный правитель. Его царство уменьшилось в размере, но он оставался главой династии, которая столетиями играла активную роль в греческой политике. Для восстановления былых позиций у него не было гарнизонов, обеспечивавших его отцу контроль над землями Греции, но имелись средства дипломатические и пропагандистские. В 178 году до н. э. он женился на дочери Селевка IV; его собственная сестра была выдана за царя Вифинии Прусия II. В материковой Греции Дельфийское святилище некогда пользовалось покровительством его предка Деметрия Полиоркета. Македоняне были представлены в совете священного союза (амфиктионии, amphiktyony), управлявшего святилищем. Именно здесь в 174 году до н. э., во время проведения Пифийских торжеств, Персей появился с вооруженной свитой, продемонстрировав стремление к обретению ведущей роли среди греков. Примерно в это же время он поставил в Дельфах монумент, надпись на котором повторяла древние документы, свидетельствующие о покровительственной поддержке святилища его предками. В 173 году до н. э. он заключил союз с Беотийским федеративным государством.

За действиями Персея внимательно наблюдал Эвмен II. После покушения на жизнь пергамского царя в Дельфах он обвинил Персея в подготовке убийства. Следуя примеру своего отца Аттала I, разжегшего Вторую Македонскую войну сообщением о действиях Филиппа V перед римским сенатом, Эвмен II в 172 году до н. э. предстал с пламенной речью перед сенатом. В ней он уверял, что каждое действие Персея представляло прямую угрозу Риму. Его слова возымели успех не из-за правдоподобия аргументов, но потому, что римская знать благосклонно относилась к планам войны в Греции.

На протяжении нескольких лет Рим не участвовал в военных действиях, что разочаровывало младших сенаторов, с завистью взиравших на победы, триумфы и славу старшего поколения. Топливом конкуренции аристократов была война. Влиятельные римские всадники, члены второго по значению в римском обществе сословия, активно вовлекались в торговлю и ремесло. Потому они имели прямой интерес в приобретении новой добычи и обращении в рабов новых военнопленных; такой исход казался привлекательным и части простого населения. Экономический интерес был куда более вероятной причиной войны, нежели защита союзников или обязательства, вытекающие из fides.

Неудивительно, что новоизбранные консулы потребовали выделить на следующий год в область их ответственности Македонию. В Грецию для подтверждения поддержки эллинов в случае потенциальной войны против Персея были направлены посольства. В то же время македонский царь, не желая военной конфронтации, предпринимал меры для увеличения своего авторитета в Элладе. В греческих городах многие из тех, у кого имелись причины быть недовольным ситуацией, взирали на него с надеждой — вероятно, не потому, что у Персея были какие-то конкретные планы социальных реформ или отмены долгов, но из-за ненависти к предводителям олигархии, поддерживавшим римлян.

Пока римские послы колесили по Греции, набирая союзников, Персею так и не удалось встретиться с ними и предотвратить войну. Римский сенат не намеревался об этом вести переговоры, поскольку решение о военных действиях уже было принято. Римляне так и не выдвинули никаких требований и не предъявили ультиматум. Создается впечатление, что с самого начала этого противостояния целью римских политических лидеров была война для получения трофеев. Объявлена она была в начале 171 года до н. э. Незадолго до начала Третьей Македонской войны римляне отправили в Дельфы письмо, в котором перечислялись их претензии к Персею. Этот текст, крупными буквами высеченный в святилище, представляет собой отличный источник о том, как формулировался casus belli. Персея обвиняли в том, что явился в Дельфы во время священного перемирия в честь Пифийских игр; в союзе с варварами, жившими по ту сторону Дуная, — теми самыми варварами, что некогда пытались поработить греков и разграбить святилище Аполлона в Дельфах; в нападении на друзей и союзников Рима; в убийстве послов, отправленных заключить мир с Римом, в попытках развратить сенат и убить царя Эвмена; в подстрекательстве смут и раздоров в греческих городах, подкупе ведущих государственных деятелей и стремлениях завоевать симпатии масс обещаниями отмены долгов; в замышлении войны против Рима с тем, чтобы лишить эллинов их защитника и поработить их. Следовали и другие, не сохранившиеся на камне обвинения, вероятно, такие же лживые или преувеличенные, как и дошедшие до нас. Представление претензий перед нападением — повсеместная стратегия убеждения. Одна из басен Бабрия (II в. н. э.) содержит ироничный комментарий к такой практике:

Никто не собирался лишать волка его обеда. В этой войне Персей, несмотря на симпатии к нему со стороны множества греков и недовольство римской интервенцией, был оставлен почти всеми. На первом этапе войны (171–170 гг. до н. э.) он добился некоторого успеха, но это не принесло ему союзников, за исключением иллирийского царя Гентия; римляне же не хотели вести переговоры. Попытки Родоса выступить в этой войне в качестве арбитра были встречены с подозрением и отвергнуты Римом. В 168 году до н. э. Гентий был разбит и пленен. Новый консул Луций Эмилий Павел встретился с Персеем в решающем сражении близ Пидны в 168 году до н. э. Поначалу римская армия не могла сдержать продвижение ужасающей македонской фаланги с ее длинными копьями. Но, по мере того как римские легионы отступали на неровную холмистую поверхность, фаланга теряла сплоченность, и манипулы Павла прорвались в бреши, нападая на македонских солдат с неприкрытых флангов. От коротких мечей македонян было немного толку против более длинных лезвий и тяжелых щитов легионеров. В критический момент, когда решался исход всей битвы, македонская конница не пришла на помощь — то ли потому, что царь был ранен в начале сражения, то ли, как говорят злые языки, потому что он бежал, как трус. Македонская армия была истреблена; передают, что пало 30 000 македонян. Персей скрылся на острове Самофракия, однако, осознав безысходность своего положения, в конце концов сдался Павлу, был увезен в Рим и продемонстрирован на триумфе. Вскоре после этого он умер в тюрьме в городе Альба Фукенс в 165 или 162 году до н. э.

Послевоенное обустройство мира римлянами качественно отличалось от их прежних ответов на победы и отражало важные изменения в римской политике. Македонское царство Антигонидов было расчленено. На этот раз решение сената затрагивало не просто территориальную целостность эллинистического государства, но само его существование. Территория царства была поделена на четыре независимые республики, называемые merides (районы), которые соответствовали прежним административно-военным единицам (см. карту 1). Восточная мерида, столицей которой был Амфиполь, раскинулась между реками Нест и Стимон; Фессалоники стали центром второй мериды в центральной Македонии между реками Стимон и Аксий. Важнейшие области прежнего Македонского царства, расположенные на западе, стали третьей меридой, а исконное место пребывания царя Пелла — ее столицей. Четвертая мерида состояла из горных областей Верхней Македонии (Пелагонии), а центром ее была Гераклея Линкестийская. Четырем государствам было запрещено иметь друг с другом какие-либо сношения; не дозволялись даже трансграничные браки. До 158 года до н. э. под запретом находилось использование природных ресурсов Македонии — добыча древесины и разработка шахт. Половина подати, которая прежде уплачивалась в царскую казну, теперь должна была отходить Риму; впервые римляне навязали регулярную уплату дани, явный признак подчинения, к востоку от Адриатического моря. Царя, членов двора и царских казначеев вывезли в Рим. Эти условия были предъявлены представителям македонян в Амфиполе как декларация свободы, так как население освобождалось от монархии. В Иллирии монархию также отменили, разделив территорию на три номинально независимые мериды.

О новом качестве римского присутствия в Греции говорят и меры, касавшиеся остальных греков, включая даже общины, не участвовавшие в войне. В нейтральных или союзных Риму государствах людей, благожелательно относившихся к Персею, изобличали политические оппоненты, их арестовывали и депортировали в Италию вместе с заложниками, которые должны были гарантировать лояльность Риму в будущем. Один только Ахейский союз обязан был выставить 1000 заложников, среди которых был начальник конницы Полибий — сын выдающегося политика, стремившегося сохранить нейтралитет Ахеи, и член правящей олигархии ахеян. Его беда стала счастьем для историков современности. Полибий стал наставником сыновей Эмилия Павла, был введен в круг ведущих сенаторов и имел доступ к документам и информации из первых уст, касавшимся древней и современной ему истории; эти данные легли в основу его исторического труда, освещающего экспансию Рима с 264 по 146 год до н. э. Полибий, мятущийся между ностальгией по миру независимых греческих государств и восхищением римскими институтами и ценностями, оставил важные соображения не только о политической истории, но и о роли историка как наставника прагматической политики.

В Эпире, который стал единственным заметным союзником Персея, были уничтожены и разграблены 70 поселений; их жители — как сообщают, 250 000 человек — были проданы в рабство. Традиционные друзья римлян родосцы были жестоко наказаны за одно только желание выступить арбитром между Римом и Персеем. Родос утратил свои территории в Малой Азии — Карию и Ликию, — которые были объявлены свободными. Но главная кара состояла в том, что остров Делос, бывший независимым от Афин на протяжении большей части эллинистического периода (314–167 гг. до н. э.), был возвращен афинянам и объявлен вольным портом — то есть таким портом, где экспорт и импорт не облагаются пошлинами. Внезапно у Родоса появился мощный торговый конкурент, и Делос стал важнейшим центром транзитной торговли в Восточном Средиземноморье, привлекая множество купцов из Италии (италиков). Даже на Эвмена II, который в конечном счете спровоцировал войну и сражался на стороне римлян, сенат взирал с подозрением из-за слухов о том, что на заключительном этапе войны он якобы пытался предотвратить полный разгром Персея. В результате таких мер Рим теперь стал не просто союзником или покровителем, но суверенным господином.

События этих лет демонстрируют перемены в римской политике на Востоке. Война была объявлена без веских оснований; побежденное государство утратило свою целостность; были созданы новые государства, политическое устройство которых было продиктовано римлянами; Риму уплачивалась дань; земли переходили из рук в руки на основании односторонних решений сената; цари терпели унижения. В 167 году до н. э. вифинский царь Прусий посетил Рим с остриженной головой и в одеянии вольноотпущенника, чтобы просить милости у сената. Психологическое воздействие этого факта на греческий мир было огромным; к счастью, мы можем наблюдать это в документах того времени. В 167 году до н. э. послы ионийского Теоса отправились в Рим, чтобы выступить в защиту их колонии Абдеры во Фракии, конфликтовавшей с фракийским царем Котисом. Декрет в их честь показывает, с каким эмоциональным напряжением сталкивалась традиционная гордость свободной общины, вынужденной униженно просить римлян: «Прибыв в Рим в качестве посланников, они терпеливо перенесли душевные и телесные страдания, взывая к римским должностным лицам и в своем упорстве предлагая себя в роли заложников… Они даже с тщанием посвятили себя ежедневным визитам в портики». Ни одна другая греческая надпись не сообщает более о душевных страданиях. Послы, вынужденные обращаться к римским магистратам и ежедневно исполнять клиентские ритуалы, чувствовали себя так, будто они уже утратили свободу и стали заложниками, бесчисленное множество которых тогда свозилось в Рим. Предсказание, якобы сделанное Агелаем в Навпакте, сбылось: тучи с Запада надвинулись на Элладу.

Graecia capta: превращение Греции в провинцию (167–146 гг. до н. э.)

Расчленением царства Антигонидов и другими односторонними мерами 167 году до н. э. римляне продемонстрировали свое стремление к гегемонии в Греции и Малой Азии. Однако им потребовалось еще 20 лет для того, чтобы перейти к последнему шагу — введению прямого управления после присоединения территории и создания собственной администрации путем создания провинций. Удобный предлог для этого им предоставили восстание в Македонии и бесконечные конфликты на Пелопоннесе.

В 153 году до н. э. некий Андриск, правитель Адрамиттиона, что на северо-западе Малой Азии, объявил себя сыном и законным наследником Персея, царя Македонии. «Дядя», селевкидский царь Деметрий I, не поддержал его претензии на трон, а вместо этого доставил самозванца в сенат. Тем самым он признал сенат высшим органом власти, который имел если и не право, то, безусловно, достаточно силы для того, чтобы признавать или отвергать царей. В Риме Андриска никто всерьез не воспринял (его имя означает «Человечек»). Но в 149 году до н. э. ему удалось бежать из Рима при помощи фракийского царя Тереса, который был женат на сестре Персея, вторгнуться в Македонию, восстановить монархию и начать набеги на земли Фессалии. Передают, что низшие классы его поддерживали, питая надежды на отмену долгов и передел земли. Римляне первоначально недооценили опасность и намеревались разобраться с ним руками Ахейского союза. Но в 148 году до н. э. началась Третья, и последняя, Пуническая война, и Андриск совершил фатальную ошибку, заключив союз с Карфагеном. Римскому легиону, посланному против него, разбить Андриска не удалось, и тот даже завоевал Фессалию. Но, когда в 148 году до н. э. прибыли два легиона под командованием претора Квинта Цецилия Метелла, у Андриска не оставалось шанса на победу. Царь, не заручившийся поддержкой македонской знати и не имевший союзников в Греции, вскоре был побежден, показан на триумфе в Риме и казнен.

Примерно в то же время на Пелопоннесе вновь вспыхнуло вечное противостояние между Спартой и Ахейским союзом. После убийства в 192 году до н. э. царя Набиса Спарту вынудили присоединиться к Союзу, что самими спартанцами воспринималось как утрата независимости. Напряжение достигло крайней точки, когда в 165 году до н. э. сенат попросил Союз выступить арбитром в земельном споре между Мегалополем и Спартой, где тот вынес решение в пользу Мегалополя. Желание Спарты покинуть Ахейский союз было доброжелательно встречено сенатом. Сенаторы, не разбиравшиеся в острых для местного населения вопросах или безразличные к ним, дошли до того, что в 147 году до н. э. рекомендовали выйти из союза нескольким важным городам, включая Коринф и Аргос. Ситуация стала взрывоопасной, когда этот конфликт приобрел социальную окраску. Ахейский политик Критолай связал вступление Спарты в Ахейский союз с обещаниями социальных реформ в пользу должников и неимущих. Был ли это итог искреннего интереса в реформировании общества или просто популистская мера для завоевания поддержки масс, определить трудно. Критолай предлагал не отменить долги, но лишь заморозить выплаты и освободить тех, кто утратил свободу из-за неуплаты задолженностей. Его социальная программа, изначально направленная против Спарты, объединила всех тех, кому она была выгодна, и обратила их гнев не только против Спарты, но и против Рима. После того как ряд федеративных государств (Беотия, Эвбея, Фокида, Локрида) поддержал политику Критолая, конфликт распространился и на Центральную Грецию.

Метелл, остававшийся в Македонии после своей победы, отправил трех послов на народное собрание Ахейского союза, однако собрание отослало их назад и объявило Спарте войну, спровоцировав тем самым ответные действия Рима. Легионы Метелла без промедления выдвинулись из Македонии и разбили ахейцев у Скафея. В этой битве Криолай погиб, а его преемник Диэй наскоро организовал оборону Коринфа. В отчаянии ахейские лидеры обещали свободу и гражданство всем рабам, которые будут сражаться вместе с ними. Последняя битва греков, закончившаяся их разгромом, случилась у Левкопетры близ Коринфа. Новый римский консул Луций Муммий взял город Коринф и, вероятно, по решению сената, стер его с лица земли в 146 году до н. э. — в тот самый год, когда такую же судьбу пережил Карфаген. Диэй покончил с собой; жители Коринфа были убиты или проданы в рабство. Если уничтожением Коринфа сенат хотел задать эллинам урок — таково наиболее правдоподобное объяснение этой жестокости, — то ему это удалось. На протяжении жизни двух поколений материковая Греция не создавала проблем для римских сенаторов.

Действия римлян после победы беспрецедентны не только по своей жестокости, но и по своему размаху организационных мер. Четыре македонских государства были ликвидированы, а их территория стала первой римской провинцией в Греции. За новую провинцию отвечал проконсул — консул, власть которого продолжалась после годового пребывания в должности, назначаемый в область, находившуюся в прямом подчинении Риму. Юрисдикция проконсула простиралась до Иллирии, которая после смещения ее последнего царя Гентия в 167 году до н. э. была номинально независимой. Первый глава провинции после отъезда Метелла, Гней Эгнаций, прибыл в 146 году до н. э. Он немедленно, опираясь на модель Фламиниевой дороги, начал строительство Эгнатиевой дороги, связывавшей важный порт Эпидамн (Диррахий, Дуррес) на Адриатическом море с Фессалониками, способствуя объединению провинции, увеличению грузооборота и улучшению связи с Италией. Этот путь неоднократно восстанавливался и используется до сегодняшнего дня (см. илл. 17).

Комитет сенаторов из десяти человек регулировал вопросы Центральной и Южной Греции; историку Полибию была поручена задача осуществить политическую реорганизацию Южной Греции. Большинство мер можно лишь косвенно восстановить по более поздним источникам. Союзники Рима (Спарта, Афины, Этолия, Акарнания, федеративные государства Фессалии) сохранили номинальную независимость. Все прочие государства (Ахейский союз, Мегара, Локрида, Беотия, Фокида, Эвбея) попали под юрисдикцию чиновника, управляющего провинцией Македония. На короткое время федеративные государства были распущены, а когда они восстановились, количество их членов было уменьшено; например, Ахейский союз сократился до границ одноименной области Ахеи в северо-западной оконечности Пелопоннеса. Города оставались свободными и автономными. Так как сведений о сборщиках подати (publicani) в Греции нет, вряд ли они с самого начала вынуждены были платить Риму дань. Часть территории Коринфа и владения тех, кто возглавлял антиримскую оппозицию, перешли в категорию общественных земель Рима. Новая свобода греческих городов радикально отличалась от свободы, некогда объявленной Фламинином. Теперь в Македонии находился римский проконсул, и ни одна греческая община не могла и подумать о том, чтобы предпринять какие-либо внешнеполитические шаги, не обсудив этого с проконсулом и сенатом. Что касается внутренних дел, они находились в руках олигархических режимов, которые установились повсюду при поддержке Рима. После 146 года до н. э. Греция оказалась во власти римского сената.

Сравнительное исследование империализма позволяет выделить ряд общих черт, характеризующих политику империалистической державы по отношению к зависимым странам. Меры, осуществленные Римом после 146 года до н. э. — равно как и некоторые шаги, предпринятые до этого, — соответствуют большинству этих черт: Рим ограничивал свободу греческих государств в их внешнеполитических связях, обустраивал провинциальную администрацию, аннексировал территории, вмешивался в местные дела, обязывал некоторые из зависимых сообществ выплачивать дань и требовал внеочередную военную поддержку; он эксплуатировал экономические ресурсы, позволял собственным гражданам приобретать землю в зависимых областях и обязывал подчиненные государства заключать с Римом неравноправные договоры.

После разграбления Коринфа бесчисленные произведения искусства были отправлены в Рим, что дало импульс для развития художественного ремесла в самом Риме и в Италии. Сто лет спустя Гораций признает значение этого события в своем знаменитом стихе: «Graecia capta ferum victorem cepit et artes intulit agresti Latio» («Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, В Лаций суровый внеся искусства»[73]). Но современники событий вряд ли усмотрели бы положительные для культуры стороны в разрушении одного из древнейших городов Эллады. Греки были безмерно потрясены. Поэт того времени Антипатр Сидонский в длинной череде ритмически выстроенных вопросов оплакивал разграбление города, с горечью подчеркивая мимолетную природу власти и разрушительную силу войны:

От союзного царства к провинции: последние Атталиды (159–129 гг. до н. э.)

Хотя Пергамское царство в войнах Рима было самым надежным его союзником, попытка Эвмена II стать посредником при заключении мира с Персеем в 168 году до н. э. вызвала в сенате подозрения. Пергамский царь разжег войну, думая, что сумеет использовать римлян против своих македонских врагов; но он лишь предоставил им повод для войны в их собственных интересах. В последующие десятилетия правители Пергама столкнулись с двумя угрозами: они имели территориальные споры с соседним Вифинским царством, а жившие восточнее галатские вожди регулярно совершали набеги на земли Пергама, местные греческие города и независимый религиозный центр Пессинунт во Фригии. В 166 году до н. э., несмотря на то что Эвмен справился с восстанием галатских племен, Рим признал независимость Галатии, наказав таким образом пергамского царя за недостаток энтузиазма на последнем этапе войны против Персея.

Эвмену II наследовал его брат Аттал II (159–139/138 гг. до н. э.). При восшествии на престол царь был уже стариком, осознававшим свою зависимость от Рима. В письме к жрецу Пессинунта он пытается объяснить, почему не решился вести войну против малоазийских галлов и, таким образом, не смог оказать обещанную им помощь:

«Какое-либо предприятие, совершенное без них [римлян], стало казаться нам сопряженным с великой опасностью. Ибо в случае [нашей] удачи появятся зависть, клевета, низкие подозрения, то, что было у них [римлян] и по отношению к моему брату; в случае же неудачи — явная гибель. Ибо они не помогут, но с удовольствием будут смотреть [на то], что мы без них предприняли такое дело. Теперь же — да не случись этого! — если мы в чем-либо потерпим неудачу, то, действуя с их согласия, мы получим от них помощь и вновь сразимся с благословения богов»[75].

Решения Аттала II требовали одобрения Рима не в силу юридических соглашений и договоров, но вследствие новой политической реальности.

Экспансия Вифинии при Прусии II привела к войне, тянувшейся с 159 по 154 год до н. э. Аттал II, поддержанный царями Каппадокии и Понта, разгромил Прусия II, и Рим обязал последнего выплатить Пергаму контрибуцию. Несколько лет спустя, в 149 году до н. э., Прусий II был убит своим сыном Никомедом. В Каппадокии Аттал II помог царю Ариарату V в его войне против брата Ороферна (158–156 гг. до н. э.), приобретя тем самым и здесь ощутимое влияние. В последние свои годы Аттал II правил царством вместе со своим племянником Атталом III, накапливая богатства с податей, уплачиваемых подчиненными городами и селениями и обеспечивая стабильность на западе Малой Азии. Самым знаменитым свидетельством могущества Атталидов является Пергамский алтарь (см. илл. 12), возведенный между 184 и 166 годами до н. э.; сцена боя между олимпийскими богами и гигантами намекает на победы Атталидов над галлами, в то время как другие изображения увековечивают мифических основателей Пергама.

Атталу II наследовал Аттал III, который умер вскоре после того, как взошел на трон (139/138–133 гг. до н. э.). Несмотря на то что длинная надпись сообщает о военной победе, благодаря которой Аттал III получил божественные почести, о возведении огромной статуи, непомерных торжествах и установлении ежегодных памятных празднеств, кажется, что настоящие интересы царя лежали в области медицины и ботаники. Ни его триумф, ни ботанические штудии не оставили после себя глубокого следа. В отличие от завещания. Умирая бездетным, он отписал свое царство римскому народу, в то же самое время дал свободу городу Пергаму и его территории; по-видимому, он оставил за римлянами решение, обложить ли податью другие эллинские города его царства или сделать их свободными. Современные историки предполагают, что Аттал III боялся социальных потрясений либо стремился не дать занять престол своему сводному брату Аристонику. На решение могло повлиять и то обстоятельство, что к моменту его смерти прямое римское управление в Греции было реальностью на протяжении уже более чем десяти лет и нигде в Восточном Средиземноморье ни одно важное политическое решение не принималось без предварительных консультаций с римским сенатом.

Ко времени смерти Аттала III положение было таково, что его завещание спровоцировало непредвиденные события. Во-первых, Рим находился в глубоком социальном кризисе, вызванном прежде всего обнищанием мелких землевладельцев. Именно тогда Тиберий Гракх выдвинул предложение земельной реформы, которую десятилетие спустя будет осуществлять его брат Гай Гракх. Пергамское наследство стало для Рима нежданным источником средств для решения насущных социальных проблем, и Тиберий немедленно предложил распродать сокровища Аттала, чтобы разделить вырученные деньги среди получателей земли. Во-вторых, у Аттала III был единокровный брат Аристоник, незаконный сын Эвмена II, который не готов был отдать свое наследство без сопротивления. В-третьих, греческие города, входившие в царство Атталидов и уплачивавшие подать, увидели возможность восстановления своей автономии в полном объеме. И наконец, любому серьезному политическому процессу суждено было пробуждать надежды более широких перемен среди тех, кто не был удовлетворен своим финансовым и социальным положением. Соединение этих факторов делало ситуацию взрывоопасной. Аристоник под царским именем Эвмена выдвинул претензии на престол. Завещание должно было встретить определенное недовольство; вероятно, Аристоник имел какую-то поддержку. Люди, лишенные гражданства из-за того, что они покинули Пергам после смерти Аттала III, должны были стать сторонниками претендента. Но ввиду новых обещаний свободы ни Пергам, ни другие греческие города не желали признавать нового царя. Эти чувства выражает надпись из Метрополя в Ионии, чествующая местного политика Аполлония, убитого в первый год войны, в 132 году до н. э.:

«После того как скончался царь Филометор [Аттал III] и римляне, всеобщие благоволители и спасители, в соответствии со своим декретом возвратили всем, кто был прежде подчинен царской власти Аттала, их свободу, а Аристоник пришел и захотел лишить нас свободы, возвращенной нам сенатом, Аполлоний посвятил себя долгу словами и делами противодействовать этому человеку, который облек себя царской властью несмотря на решение римлян, всеобщих благоволителей, искренне взяв на себя защиту свободы в соответствии с волей народа».

По-видимому, римский сенат немедленно обещал освободить города от дани, которую они обязаны были платить царям. Это подтверждается речью Марка Антония перед греческим народным собранием в Азии в 41 году до н. э.: «Мы освободили вас от налогов, которые вы платили Атталу». Города воспринимали это как восстановление их изначального, законного статуса.

Аристоник, не получивший поддержки горожан, завоевал симпатии сельского населения, обещав свободу рабам и землю — зависимым крестьянам. Контролируя несколько городов (Фиатиру, Аполлонию и Стратоникею на Каике), он основал также город в Мисии, назвав его Гелиополем — «городом Солнца». Политика Аристоника, которую историки-марксисты обыкновенно интерпретируют как социальную революцию, вероятно, была не более чем прагматичным ответом на нужды его борьбы за власть. Военные командиры и города регулярно пытались увеличить рекрутскую базу для своих войск, обещая освободить рабов, отменить долги и предоставить гражданство широкому кругу лиц. Серьезные социально-экономические реформы были прежде всего средством восстановления военных сил государства. Это не значит, что в то время не было запроса на социальные и экономические реформы. Напротив, в то же время, когда Аристоник начинал свое восстание, Рим впервые столкнулся с восстанием рабов на Сицилии под предводительством некоего Евна, раба из Сирии (135–132 гг. до н. э.), а философ-стоик Гай Блоссий советовал Тиберию Гракху провести земельную реформу и разделить землю между неимущими. После убийства Тиберия в 133 году до н. э. Блоссий покинул Рим и присоединился к Аристонику. Возможно, на создании «города Солнца» сказались его философские идеи, о которых практически ничего не известно. Однако, скорее всего, Аристоник не начинал свое восстание с тем, чтобы провести преобразования, но лишь использовал общественное недовольство в своих собственных целях; те, кто был недоволен своим положением, охотно присоединялись к тому, кто мог стать их защитником, даже если думали они в первую очередь не о том, кто будет править Пергамом, а о том, кто даст им землю и свободу.

Большинство городов и все соседние царства (Понт, Вифиния, Каппадокия и Пафлагония) по разным причинам присоединились к возглавляемой Римом коалиции, направленной против Аристоника. Города опасались общественных потрясений, надеялись на обретение независимости и желали продемонстрировать лояльность Риму; близлежащие царства боролись против образования по соседству с ними сильного государства. Вначале Аристоник добился некоторого успеха: в одной из первых битв в 131 году до н. э. был убит римский консул Публий Лициний Красс. Все изменилось с прибытием подкрепления под командованием Марка Перперны, который осадил Аристоника в Стратоникее, пленил его и в 129 году доставил в Рим, где тот был удушен во время празднования триумфа Перперны.

Сразу же по окончании войны в Пергам была направлена комиссия из десяти сенаторов под началом консула Мания Аквиллия с тем, чтобы воплотить в жизнь условия более раннего решения сената, касавшегося завещания. Восточные территории царства (часть Фригии и Ликаонии), вероятно, были отданы царствам, заключившим союз с Римом (см. карту 5). В Малой Азии оставалось достаточно земель, чтобы образовать новую провинцию, названную Азией. Она включала в себя эллинизированные и урбанизированные области Северо-Западной и Центральной Анатолии (Мисия, Троада, Иония, Лидия, юго-запад Фригии и часть Карии). Европейские владения Атталидов — Херсонес Фракийский и остров Эгина — были включены в провинцию Македония. Пергам и другие важные города стали свободными, не считая тех из них, что поддержали Аристоника. После войны с пиратами на юго-востоке Малой Азии в 102 году до н. э. территория Равнинной Киликии стала второй азиатской провинцией Рима.

Экспансия как эксплуатация: римские сборщики податей в Азии

В процессе экспансии Рим устанавливал для своих провинций, включая Македонию, подати. Государственные финансы, особенно по мере обеспечения обширной программы социальных реформ, сильно зависели от этих сборов. Хотя новая провинция Азия, вероятно, не платила дань в первые годы после своего образования, следовало ожидать, что римляне обратятся к опыту других провинций вроде Сицилии и Македонии и потребуют платежей. Их организация была делом рук Гая Гракха и являлась важнейшей частью его попыток найти финансовые средства для осуществления своих социальных реформ. Гай, расширив реформу, начатую его братом, предложил серию законов, которые обещали наделить римских граждан землей, создать поселения в провинциях, закупать и распределять между гражданами по низкой цене зерно, строить дороги и экипировать солдат за государственный счет (123–122 гг. до н. э.). Кто мог оплатить эту программу? Ответ Гракха заключался в повышении эффективности сбора подати с провинций; новообразованная провинция Азия, считавшаяся источником несметных богатств, предоставила возможность опробовать новую систему.

Широко распространена была продажа права сбора налогов одному предпринимателю или их группе, которая даст наиболее высокую цену. Участники аукциона определяли цену исходя из грубой оценки различных сборов, ожидавшихся с области, — налогов на сделки и на землю, таможенных пошлин в портах и так далее. Так казна получала подать загодя, не нуждаясь в содержании административного аппарата для ее сбора, и переносила риски — например, в случае плохого урожая — на откупщиков. Естественно, приобретавшее право лицо или «компания» делали все возможное для того, чтобы собрать как можно больше налогов и превысить сумму, уже уплаченную в казну; излишек же был их прибылью. В Риме сборщики податей, организованные в компании и называвшиеся societates publicanorum («общества публиканов»), достоверно зафиксированы в 184 году до н. э., но должны были существовать и ранее. Публиканы принадлежали в основном к сословию всадников — классу богатых римлян, занимавшихся торговлей, горным делом, ремесленными и финансовыми предприятиями, и по этой причине с 218 года до н. э. им было запрещено входить в сенат и избираться на высокие государственные должности. Публиканы пользовались дурной репутацией из-за неумолимости при сборе податей и безжалостности методов, которые они применяли, чтобы добиться более высоких прибылей.

Закон Семпрония о провинции Азия (lex Sempronia de provincia Asia), принятый под руководством Гая Гракха, устанавливал порядок сбора налогов в новой административной единице. Пятилетние договоры на сбор подати заключались теперь не там, под началом наместника, но выставлялись на аукцион в Риме, за что ответствен был цензор — важный магистрат, отвечавший за публикацию регистра римских граждан и их собственности. Так Гай Гракх намеревался сократить риск подкупа и коррупции. Налог на сельскохозяйственное производство был зафиксирован на уровне 10 % от созданного продукта; импорт и экспорт были обложены пошлиной размером 2,5 %. Весьма вероятно, что закон о пошлинах на сухопутные или морские перевозки в Азию и из Азии (экономически важной области от Босфора до Памфилии) первоначально был составлен в это же время. Этот закон (lex de portorii Asiae) несколько раз модифицировался, но благодаря одной надписи у нас есть форма, которую он принял при императоре Нероне (62 г. н. э.). Это очень обстоятельное установление говорит о намерении жестко регулировать фискальные вопросы в провинциях, дабы избежать, с одной стороны, произвольных решений и коррупции, а с другой — снижения доходов. Даже вольные города не были освобождены от таможенных пошлин, составлявших 2,5 % стоимости товаров. Исключение составляла лишь свободная от налогов зона в Ликии; не платили сборы также римские чиновники, солдаты и сборщики подати.

Хотя Гай Гракх принял закон, позволявший провинциям жаловаться на незаконное изъятие богатств представителями римских властей (lex Sempronia repetundarum), они не были избавлены от злоупотреблений. В последующие десятилетия действия публиканов в Азии постоянно становились предметом жалоб и обращений в Рим. Например, в 101 году до н. э. откупщики пытались собрать налоги даже с земель, принадлежавших свободному городу Пергаму.

Гай Гракх некогда написал в отчете о том, как его брат, проезжая через Этрурию, увидел, что село покинуто свободными земледельцами, а поля возделывают привезенные из-за рубежа рабы; это зрелище, по его словам, стало причиной реформ Тиберия. Его собственные преобразования были делом римского гражданина, интересующегося только процветанием римских граждан. В сохранившемся отрывке речи он объясняет свою мотивацию: «Я выступаю за увеличение налогов с тем, чтобы вы могли с большей легкостью добиться своих выгод и управлять Республикой». По складу ума он был представителем империалистического государства, без колебаний согласным эксплуатировать подчиненные народы для выгоды собственных граждан. Для Цицерона, писавшего в 66 году до н. э., публиканы были самыми почетными и достойными гражданами; сборы, которые они обеспечивали, были «жилами государства» (nervos rei publicae). Несколько отличное мнение жителей римских провинций Востока выразил век спустя после реформ Гракха историк Диодор: «отдав провинции в жертву безрассудной алчности откупщиков, он вызвал у подвластных народов заслуженную ненависть к своим правителям»[76].

Когда автор Евангелия от Луки искал образ героя, который более всех нуждался в покаянии, выбор его с легкостью пал на откупщика, запечатленного в притче о фарисее и сборщике податей. Отношение греческих провинций к Риму в последующие десятилетия в огромной степени определялось опытом общения с наиболее доступными им представителями римской власти.

«Сумерки богов»[77] на Востоке

Долгий закат Селевкидов, на протяжении которого их царство постепенно уменьшалось в размерах и разрывалось во внутренних конфликтах, утратив какой-либо авторитет в качестве международного игрока, начался сразу же после заключения Апамейского мира. Он длился более века, и его невозможно пересказать в подробностях. Попытки селевкидских царей удержать или вернуть отдельные части своего государства оказались бесплодны. Селевкиды, ослабленные династическими конфликтами и восстаниями, постепенно потеряли не только восточные сатрапии, но и большую часть своего царства. В 83 году до н. э. селевкидский престол захватил армянский царь Тигран II; 20 лет спустя был убит последний «призрачный царь»[78] из некогда великой династии.

Чтобы компенсировать свои потери на Западе, Антиох III сразу после унизительного Апамейского мира начал новый поход на Восток, в Луристан (Западный Иран). Он погиб в 187 году до н. э. при ограблении храма; смерть во время святотатства должна была показаться многим его современникам божественной карой. Преемником стал его сын Селевк IV, унаследовавший огромную контрибуцию, наложенную на его отца римлянами. Вместо того чтобы продолжать экспансионистскую политику отца, Селевк попытался справиться с финансовыми проблемами царства, улучшив сбор податей с провинций. Одна из принятых им мер касалась централизованного назначения жрецов, надзиравших за храмами в провинциях и сбором с них доходов. С политикой царя прямо связан один эпизод, рассказанный в Ветхом Завете и увековеченный в ватиканской фреске Рафаэля «Изгнание Гелиодора из храма». Главный министр Селевка IV Гелиодор был отправлен в Иерусалим, чтобы забрать сокровища Храма, состоявшие, вероятно, из внесенных туда денежных вкладов; этому, однако, помешало божественное вмешательство. Доверять или нет историчности библейского рассказа — вопрос веры читателя, однако сейчас мы имеем четкие свидетельства того, что Селевк IV принимал такие меры. В числе эпиграфических находок, обнаруженных в Израиле, копии царских писем 178 года до н. э., адресованных тому самому Гелиодору и сообщающих ему о назначении жреца, ответственного за храмы Келесирии и Финикии.

Краткий период мирных отношений между Селевкидами и Птолемеями резко оборвался, когда в 176 году до н. э. умерла царица Египта Клеопатра Сира, оставив на престоле своего малолетнего сына Птолемея VI. Ее брат Селевк IV был убит годом позднее Гелиодором, который желал видеть на троне малолетнего Деметрия, сына Селевка IV. Вместо него власть захватил брат скончавшегося царя Антиох IV, взявший в жены вдову прежнего правителя — для Лаодики это был третий и последний брак с ее братом. Тот факт, что она имела детей как от Селевка IV, так и от Антиоха IV, был корнем династических конфликтов, которые длились на протяжении столетия.

Когда опекуны Птолемея VI потребовали возвращения Келесирии, Антиох IV предпринял нападение на Египет (Шестая Сирийская война), вторгся на его территорию, достиг Александрии и пленил царя (170–169 гг. до н. э.). Население Александрии взбунтовалось и посадило на трон царского брата, известного как Птолемей VIII. Два подростка 16 и 12 лет соответственно условились править совместно, однако Антиох IV воспользовался видимой отвлеченностью Рима на Третью Македонскую войну, чтобы предпринять в 168 году до н. э. вторую атаку с целью захвата Египта и Кипра. Он был у Александрии, когда в пригороде Элевсине его настиг римский посол Гай Попиллий Ленат, призванный на помощь египетским царем. Ленат потребовал от Антиоха вывести свои армии из Египта. Когда царь ответил, что он желает обсудить данный вопрос со своим советом, Ленат начертил на песке вокруг растерянного Антиоха IV круг и сказал: «Дай мне ответ, не выходя из этого круга». Царь, столкнувшись с перспективой войны против Рима, согласился и отступил. Свидетели этой сцены, вошедшей в историю как «день Элевсина», должны были понять, что мир изменился.

«День Элевсина» обрушился на Антиоха неожиданно, в то самое время, когда до завоевания всего Египта или его части оставалось протянуть руку. По общему правилу правитель должен компенсировать военную неудачу демонстрацией силы. Антиох IV был мастером иллюзии; для того чтобы представить унижение в Элевсине триумфом, ему потребовалась определенная постановка. Он добился этого, организовав по возвращении из похода в 166 году до н. э. в Дафне близ столицы Антиохии впечатляющий военный парад, в котором участвовало более 50 000 человек. Этой демонстрации военной мощи, богатства и экзотического вооружения суждено было стать лебединой песней Селевкидов.

Более 100 лет отделяют унижение одного Селевкида в «день Элевсина» от низложения и смерти последнего «призрачного царя» Селевкидов в 63 году до н. э. Этот период непрекращающегося ослабления порожден стечением многих обстоятельств — национального восстания в Иудее, утраты восточных провинций и, прежде всего, чередой династических конфликтов и узурпаций. Хотя события на этих трех направлениях развивались параллельно друг другу и частично переплетались, нам следует рассмотреть их отдельно.

Столкновение культур в Иудее: от первосвященников до царей

Антиох IV еще воевал в Египте, когда местный конфликт вызвал в Иерусалиме ряд событий, которые в конце концов привели к образованию первого еврейского государства со времен Вавилонского пленения в 587 году до н. э. Иерусалим и Иудея, которые в III веке до н. э. находились под властью Птолемеев, попали в руки Селевкидов в 198 году до н. э., будучи частью провинции Келесирии и Финикии. Знатные еврейские семьи, служившие Птолемеям, представляли для новых правителей угрозу, однако иерусалимский гарнизон контролировал город. Чтобы заручиться поддержкой местного населения, Антиох III и его преемники позволили евреям соблюдать свои религиозные обычаи и законы, а также наделили первосвященника властью и некоторой степенью автономии. Селевкидского царя интересовали подати, а не иудейские ритуалы. Еще при Птолемеях представители иерусалимской еврейской знати приняли греческие имена и обычаи. «Эллинизаторы» столкнулись с презрением со стороны хасидов (hasidim) — правоверных евреев, находившихся под влиянием консервативных толкователей Торы — так называемых книжников. Так как хасиды в большинстве своем, хотя и не исключительно, принадлежали к низшим слоям населения, эта конфронтация между двумя еврейскими группировками являлась также и социальным конфликтом. Однако она не приемлет упрощений: столкновение имело социальный, экономический, религиозный и культурный аспекты. Эллинизаторы были чем угодно, но не единой силой с четкой программой. Личные амбиции и вражда, равно как и соперничество за должность первосвященника, превратили это противостояние в кровавый конфликт.

Сторонник эллинизации, известный как Ясон — греческий вариант имени Иисус, — смог стать первосвященником в 175 году до н. э., пообещав Антиоху IV увеличить выплату подати. Сомнительно, чтобы его реформы следовали сколько-нибудь связной политической программе, однако они включали явные шаги к принятию греческих институтов, например создание гимнасия как места атлетических и военных тренировок и введение эфебии — гражданского и военного воспитания будущих граждан. Ясон выделил на Храмовой горе, где располагался второй Храм, место для почитания Зевса Олимпийского. Он не потревожил традиционного еврейского места поклонения Яхве, алтарь которого остался нетронутым, но лишь хотел, чтобы проживавшие в Иерусалиме военные поселенцы смешанного греческого и восточного происхождения могли поклоняться своим собственным богам — греческому Зевсу Олимпийскому и сирийскому Баалшамину. Но в 172 году до н. э. более ревностный эллинизатор Менелай пообещал царю еще больше податей и отстранил Ясона от должности; в итоге Иерусалим стал ареной кровавого конфликта между двумя тщеславными деятелями: Менелай занял цитадель, а Ясон — город. Антиох IV, несмотря на слухи о своей гибели в Египте, в 168 году до н. э. прибыл в Иерусалим и решил положить конец проблемам, поддержав Менелая и приняв жесткие меры в отношении возмутителей спокойствия. Однако он зашел слишком далеко. Права, данные евреям его отцом и до того соблюдавшиеся, были отозваны; запрещались традиционные ритуалы вроде обрезания; евреям не разрешалось соблюдать Закон; для селевкидского гарнизона была выстроена крепость (Акра — цитадель). Эти меры, задуманные Антиохом IV для решения местных проблем, а не в качестве амбициозной программы эллинизации или антиеврейской кампании, привели к иудейскому восстанию, известному как Маккавейская война. Те, кто воспротивился новым установлениям, покинули Иерусалим и организовали сопротивление в сельской местности и пустыне под предводительством Маттафии (до 165 г. до н. э.), а затем — его сына Иуды Маккаби, или Маккавея (165–160 гг. до н. э.), и брата последнего Ионафана (160–143 гг. до н. э.). Антиох IV не мог справиться с восстанием, потому что был втянут в войну в Иране, где и погиб в 164 году до н. э. В том же году Иуда занял Иерусалим, не считая цитадели, и заново освятил Храм. Восстановление в Храме еврейского богослужения до сих пор отмечается как праздник Ханука. Визирь Антиоха IV Лисий, жаждавший стать регентом при новом царе Антиохе V, с готовностью согласился на мирный договор, возвращавший евреям их права. Но на этом восстание не завершилось.

В последовавшие годы продолжался внутрииудейский конфликт. Когда в 161/160 году до н. э. Иуда разгромил армию под командованием селевкидского полководца Никанора, поход против него начал новый царь Деметрий I. Хотя в 160 году до н. э. Иуда потерпел поражение и погиб, повстанцы уже установили отношения с Римом, и брат Иуды Ионафан на протяжении нескольких лет продолжал борьбу против селевкидского военачальника Бакхида. Мирное соглашение с Селевкидами позволило ему укрепить свои силы; его оплотом стал Михмас (или Михмаш). Поворотный момент восстания случился в 150 году до н. э., когда Ионафан воспользовался шансом, который дали ему династические распри в Селевкидском царстве. Он предложил свои услуги узурпатору Александру Бале, получив взамен не только должность первосвященника, но и пост меридарха (главы мериды — то есть полномочия правителя области Иудеи). Таков был первый шаг к созданию еврейского государства. Когда появился второй узурпатор Диодот Трифон, Ионафан изъявил готовность служить и ему, однако оказался жертвой предательства. В 143 году до н. э. Трифон пригласил Ионафана на встречу, схватил и казнил. Его брат Симон, чтобы отомстить за смерть Ионафана, занял сторону законного царя Деметрия II, получил освобождение от налогов и впервые был признан правителем полусамостоятельной Иудеи в 142 году до н. э. На следующий год собрание жрецов, старейшин и народа избрало его пожизненным первосвященником. Так началась династия Хасмонеев, правившая Иудеей до 63 года до н. э. После убийства Симона в 135 году до н. э. его дело продолжил сын Иоанн Гиркан (135–104 гг. до н. э.), покоривший Заиорданье, Самарию, Галилею и Идумею, но остававшийся в зависимости от Селевкидов до 110 года до н. э., когда его государство обрело полную независимость. Хотя династические конфликты и гражданские войны и раздирали Иудею на части до самого занятия Иерусалима римлянами в 63 году до н. э., она сохраняла государственность и часто воевала с селевкидскими царями и узурпаторами.

Взлет и падение греческих царств в Центральной Азии

Одновременно с событиями в Иудее Селевкиды боролись за удержание власти над восточной, крупнейшей, частью своей империи. Хотя в конце концов они утратили свои так называемые Верхние сатрапии на территории современных Ирана и Афганистана, эллинская культура и эллинская общественная организация продолжали процветать там до конца II века до н. э., оказав значительное влияние на искусство и культуру Центральной Азии.

Лояльность «Верхних сатрапий» зависела от способности монарха обеспечить их защиту против набегов кочевых племен и внешних вторжений. Своими великими походами между 210 и 204 годами до н. э. Антиох III восстановил здесь свою власть, вынудив сатрапов-ренегатов и местных династов признать его в качестве верховного владыки. Однако его поражение в войне с римлянами и последовавшие затруднения создали вакуум власти. Более остальных от упадка Селевкидов выиграло Парфянское царство.

Начало ему было положено в 247 году до н. э., когда одноименная сатрапия на северо-востоке Ирана откололась от Селевкидского царства, а ее сатрап Андрагор объявил себя царем. В 238 году до н. э. его владения были завоеваны иранским народом парнов, с той поры известных как парфяне. Антиоху III, не способному восстановить здесь свою власть, не оставалось иного выхода, кроме как признать Аршака II в качестве царя и потребовать в 209 году до н. э., чтобы парфянский правитель признал его верховенство. Когда на престол взошел Митридат I (171–138 гг. до н. э.), представилась возможность начать завоевания: Антиох IV уделял все свое внимание египетским походам, а потом — иудейским проблемам. В первые годы правления Митридат завоевал Герат и часть Бактрии (см. карту 6). Гибель Антиоха IV во время похода против парфян и последовавшие за ней династические распри позволили Митридату постепенно завоевать селевкидские земли к востоку от Тигра (Мидию и Персию), а также часть Месопотамии и Вавилонии. В 141 году до н. э. в руках Митридата оказалась первая селевкидская столица, названная по имени основателя династии — Селевкия на Тигре, ставшая западной столицей Парфянской империи. Территории, не покоренные парфянами, оказались во власти местных династов, известных по монетам. Хотя поздние Селевкиды продолжили борьбу против парфян, им так и не удалось возвратить утраченные области. Когда селевкидские цари лишились всех своих земель в Иране, жившие на крайнем востоке их владений бактрийские и индийские греки оказались отрезаны от остального эллинистического мира.

Причиной образования Греко-Бактрийского царства стала потребность восточных сатрапий обеспечить собственную защиту от укреплявшегося Парфянского государства. Антиох III принудил царя Евтидема признать свою власть, однако сын последнего Деметрий I снова сделал Греко-Бактрийское царство независимым и, воспользовавшись крахом империи Маурьев в Индии в 185 году до н. э., вновь покорил Арахосию (юг Афганистана и север Пакистана; см. карту 6). Надпись, обнаруженная в Восточной Бактрии, восхваляет Евтидема как «величайшего из всех царей», а его сына Деметрия — как «одержавшего славные победы». Поход Деметрия, заведший его, судя по всему, в Северную Индию, начался еще в правление его отца. После смерти Деметрия ок. 180 года до н. э. его царство раскололи узурпаторы-военачальники. Около 175 года до н. э. возникло отдельное Индо-Греческое царство, ядром которого была Гандхара (в современном Пакистане); во времена своего расцвета оно включало, кроме того, земли в Арахосии, Паропамисадах и Пенджабе. Собственно Греко-Бактрийское царство оказалось разделено на две части, которыми правили две отдельные династии. Наиболее выдающимся его правителем был Эвкратид (ок. 170–145 гг. до н. э.; см. илл. 8). Он царствовал на огромной территории, однако не смог захватить восточные земли, находившиеся под контролем царя Менандра (ок. 165/155 — ок. 130 г. до н. э.) — величайшего из индо-греческих правителей.

Поздняя история этих восточных эллинистических царств является составной частью истории Центральной Азии. Передвижение населения в центральноазиатских степях спровоцировало миграции племен к западу и к югу. Вторжения кочевников — сперва скифов с севера, а затем юэчжи (тохаров?), двигавшихся от западных границ Китая, — уничтожили центральную власть и привели к распаду греко-бактрийских царств ок. 130 года до н. э. Хотя примерно в то же время пришло к концу и Индо-Греческое царство, правители эллинского происхождения продолжали контролировать большую часть владений Менандра. Их имена известны нам по монетам, содержащим двуязычные греко-санскритские легенды, а также по кратким упоминаниям, разбросанным по греческим, индийским и китайским источникам. Изолированные и защищенные от вторжений хребтом Гиндукуш, они смогли сохранять власть дольше, чем греко-бактрийцы, однако нападения скифов, парфян и юэчжи постепенно сократили их территории. Надпись из Матхуры (современный штат Уттар-Прадеш в Индии) сообщает о строительстве колодца «в 116-й год правления яваны» — ионийцев, то есть греков; если предположить, что эта эра здесь отсчитывалась с начала правления Деметрия (ок. 186/185 г. до н. э.), то правители-эллины контролировали эти земли до начала I века до н. э. Последняя индо-греческая династия продолжала править в Восточном Пенджабе и в I веке н. э.: владения Стратона, ее последнего представителя, были завоеваны индо-скифами ок. 10 года н. э.

Греко-бактрийские и индо-греческие цари сохраняли язык и культуру предков, а также благоприятствовали синкретизму религии эллинов и буддийских верований. Слияние греческого искусства и буддизма очевидно в буддийских рельефах Гандхары. Отсюда художественное влияние эллинов, которое можно проследить вплоть до II века н. э., распространялось на весь субконтинент. Составленная в конце I века до н. э. надпись из Александрии Арахосии (в Кандагаре), содержащая длинную и изысканную поэму, свидетельствует о сохранении высокой греческой культуры после краха греко-бактрийских царств.

Междоусобные распри Селевкидов и медленная гибель Селевкидской династии

Утрата земель на востоке и на западе Селевкидской империи совпала по времени с начавшейся после смерти Антиоха IV в 164 году до н. э. и длившейся на протяжении столетия междоусобной борьбой, которой частично она и была вызвана. Помимо проблем, присущих любой системе, в которой главенствующие позиции занимаются не на основании личных достоинств, а в силу наследственных прав, кризис Селевкидского царства усугубило стечение дополнительных обстоятельств. Если первые цари в большинстве своем занимали престол после соправления с отцами, приобретя достаточно управленческих навыков и опыта, то начиная с конца III века до н. э. очень часто на троне оказывается младенец или ребенок, находящийся под опекой честолюбивого царедворца или вдовствующей царицы. Опекуны заботились в первую очередь о собственной власти и выживании, а не о воспитании молодого царя. Другим новым фактором — во всяком случае впервые с такой силой проявившимся — стало вмешательство в вопросы престолонаследия других царств и Рима. Слабость монархов давала возможность вмешиваться в политические дела представительницам династии женского пола. В начале периода эллинизма царевны играли роль главным образом дипломатических инструментов — их выдавали замуж за иноземных правителей отцы и братья. Однако во II–I веках до н. э. многие женщины царской крови осознавали свое политическое значение и могли участвовать в утверждении власти брата или сына. Тот факт, что активными участниками династических переворотов стали жители столичных городов, не был причиной кризиса, но, безусловно, явился одним из его симптомов.

Крайне запутанную историю селевкидских гражданских войн изложить здесь невозможно, однако мы должны, по крайней мере, выяснить причины беспрецедентной цепи династических конфликтов. Показательны обстоятельства их возникновения. Ко времени убийства Селевка IV в 175 году до н. э. его шестилетний сын Деметрий находился в Риме в качестве заложника. В его отсутствие брат Селевка IV Антиох IV узурпировал престол и женился на вдове предыдущего царя, которая была также и его сестрой. Когда в 164 году до н. э. умер Антиох IV, его сыну Антиоху V было девять лет. У Деметрия появилась возможность вернуть себе власть. За поддержкой он обратился к римскому сенату, тем самым признав за ним полномочия выносить суждения о законности эллинистических царей. Сенат предпочел видеть на престоле ребенка, а не честолюбивого молодого человека, и отверг его претензии, что, однако, не остановило 22-летнего царевича. В 161 году до н. э. Деметрий бежал из Рима и вернулся в Сирию, где, убив Антиоха V и визиря Лисия, начал правление, которое Кавафис в первой строке стиха «Деметрий Сотер (162–150 гг. до Р. Х.)» описал так: «Во всех своих надеждах он обманут!»

Поначалу казалось, что у Деметрия есть шанс объединить империю. В Иудее он разгромил Иуду Маккавея, а в Мидии нанес поражение сатрапу Тимарху, защитив свою область от парфян, объявил себя ее царем (162–160 гг. до н. э.). Оба врага были убиты, но у обоих были братья, способствовавшие падению Деметрия. В Иудее восстание продолжил Ионафан Маккавей, а в 152 году до н. э. брат Тимарха Гераклид нашел молодого человека, готового предъявить права на селевкидский престол, — Александра Балу. Его происхождение туманно, однако его преподносили как сына Антиоха IV и дали ему имя Александр, ассоциировавшееся с царским достоинством и славой.

К этому моменту своего непродолжительного правления Деметрий I приобрел уже так много врагов своими вмешательствами в династические распри в соседних Каппадокии и Египте, что борьба против узурпатора Александра Балы была обречена на поражение. Римский сенат поддержал претензии Балы, Ионафан Маккавей оказал ему поддержку в обмен на чин первосвященника, а Птолемей VI выдал за него свою дочь Клеопатру Тею. Деметрий I, имевший прозвище Сотер («Спаситель»), не смог спасти себя самого. Он потерпел поражение и был убит в 150 году до н. э.