Игра теней Кук Глен

Глава 10. Хозяева Теней

Несмотря на солнечный день и целую дюжину полукруглых окон, здесь, где собралась Тьма, было тускло.

В центре просторного зала мерцал бассейн расплавленного камня, озаряя кровавым светом четыре фигуры, покоящиеся в воздухе, в нескольких футах над полом. Обращенные лицом друг к другу, они образовывали равносторонний треугольник — одну из вершин его занимали двое. Эти двое зачастую объединялись. Были они союзниками и теперь.

Все четверо долго воевали друг с другом по одиночке — и без видимой пользы. Сейчас они заключили перемирие.

Вокруг каждого ползали, вились, плясали Тени, а посему различимы были лишь смутные, неопределенные очертания фигур. Все четверо предпочли скрыться под черными балахонами и черными масками.

Наименьший, один из двоих объединившихся, нарушил вот уже час царившую в зале тишину:

— Она идет на юг. Те, кто служат ей и до сих пор носят несмываемое клеймо ее, идут с ней. Они переплыли море. Они несут с собой могущественные талисманы. И путь их делят с ними те, кто посвятил свои судьбы черному знамени. Включая и тех из них, чьей силой глупо пренебрегать.

Один из углов треугольника презрительно хмыкнул. Другой спросил:

— А что же с тем, на севере?

— Величайший остается в безопасности. Меньший же более не лежит в Тени древа неволи. Он был воскрешен и принял новое обличье. Тоже движется на юг, но он так безумен и жаждет мести, что его не стоит опасаться. С ним справится и ребенок.

— Имеем ли мы причины опасаться, что о нашем присутствии здесь известно?

— Нет. Даже в Трого Таглиосе лишь несколько человек убеждены в нашем существовании. За Первым же Порогом мы — лишь досужие сплетни, а за Вторым о нас и не слышали. Но тот, кто сделался повелителем великих болот, может почувствовать нас. Он может заподозрить, что грядет нечто большее, чем известно ему.

— Они идут, — добавил его компаньон. — Она идет. Но их связывает неповоротливость человека и лошади. У нас есть еще год. Может быть, и больше.

В противоположном углу снова презрительно хмыкнули:

— Болота как нельзя лучше подходят для их смерти. Позаботьтесь об этом. Вы можете подавить волю их ведущего величием и ужасом моего Имени.

И поплыл прочь.

Остальным поплохело. Злость, сгустившаяся в зале, стала почти ощутима.

Уплывавший приостановился. Остальные внимательно следили за его дрейфом.

— Вы знаете, что столь беспокойно спит на моей южной границе. Я не смею ослаблять бдительности.

— Разве что ради того, чтобы нанести удар в спину одного из нас. Я заметил, что всякий раз та угроза отступала на второй план.

— У вас есть мой залог. Мое Имя. Мир не будет нарушен мною, пока живы несущие опасность с севера. Вы можете объявить меня союзником, когда руки ваши потянутся за Тенями. Я не могу, я не смею дать вам больше.

С этими словами он продолжил свое движение.

— Что ж, пусть будет так, — сказала женщина, и треугольник перестроился так, будто включал в себя и удалившегося. — По крайней мере, в одном слова его были истиной. Болота — весьма подходящее место для их смерти. Если раньше их не настигнет рука Рока.

Один из оставшихся засмеялся. Тени отчаянно засуетились вокруг, словно крепнущий смех причинял им нестерпимые муки.

— Прекрасное место для их смерти.

Глава 11. Поход в былое

Сначала названия городов звучали, как из детства. Кочан. Братец. Сумрак. Писк. Одним из них Отряд служил, с другими — враждовал. Мир менялся чем дальше, тем больше; становилось теплее, города встречались все реже и реже. Они хранили поблекшие легенды и страницы Летописи — Тир, Разл, Слайт, Наб и Ноб… Мы вошли по ту сторону карт, когда-либо виденных мною, где города были известны мне лишь из Летописи, и только Одноглазый, бывал здесь раньше. Борос, Терис, Виг, Хаджай…

А мы все стремились на юг в первом длинном переходе. Вороны следовали за нами. Мы набрали еще четырех рекрутов, профессиональных охранников караванов из кочевого племени под названием рои, дезертировавших к нам. Я начал формировать взвод и для Мургена. Его это совсем не порадовало. Он продолжал быть знаменосцем и укреплялся в надежде перенять от меня должность летописца. Сам я был слишком занят обязанностями капитана и лекаря. Я не осмеливался лишать его этой надежды — кроме Мургена на эту должность годился лишь Одноглазый, но на него и, полагаться не стойло.

Еще дальше, еще южнее, и все же мы не добрались даже до родины Одноглазого, то есть до джунглей Длок-Алока.

Одноглазый клялся и божился, что никогда в жизни и названия-то такого «Хатовар» не слыхал. Возможно, он находится далеко, за поясом мира.

Есть же пределы выносливости бренной человеческой плоти!

Все эти многие лиги пути дались нам нелегко. Карета вороненой стали и фургон с багажом Госпожи привлекали к нам внимание бандитов, а также разных князьков и княгинь — тоже, впрочем, бандитов… Большей частью их брали на понт Гоблин с Одноглазым. Порой приходилось вынуждать их отступать, малость попугав. А был и такой отрезок пути, что магия вообще не действовала.

Если эта парочка и научилась чему за годы службы в Отряде, так это убедительности. Если уж они создают иллюзию, то у нее и из пасти разит аж за семнадцать футов. Если бы еще не практиковались друг на друге…

Я решил, что нам пора сделать привал на несколько дней. Наш юношеский задор нуждался в подпитке.

— Тут впереди, неподалеку, есть такое место — Храм Отдыха Странствующих. Они принимают у себя путников вот уж две сотни лет. Там неплохо бы сделать привал и провести кое-какие изыскания, — предложил Одноглазый.

— Изыскания?

— Из бывальщин и небывальщин путешественников за двести лет должна была скопиться огромная библиотека. Рассказы — единственная плата, какую они когда-либо просили.

Да, он нашел чем меня взять. И самодовольно заухмылялся по этому поводу. Старый подлец знал меня слишком хорошо. Ничто другое в мире не могло бы так верно заставить меня забыть хоть на время о решении добраться до Хатовара.

Я скроил Одноглазому непрошибаемую козью морду.

— Значит, ты хочешь бросить валять дурака и заняться делом.

— Чего?

— А кто, по-твоему, будет переводить?

Он, со стоном закатил единственный глаз.

— Да когда ж я научусь держать мою проклятую пасть на замке-е-е?!

Храм оказался слегка укрепленным монастырем, угнездившимся на вершине невысокого холма. Здание сияло золотом в лучах клонящегося к закату солнца. Леса позади и поля впереди Храма были так зелены — никогда прежде не видал я ничего подобного. Вот уж верно — место отдыха странствующих!

Стоило нам войти — нас словно окутала волна покоя. То же самое чувствуешь, вернувшись после долгих странствий в родной дом. Я взглянул на Госпожу. Лицо ее светилось тем же, что чувствовал я, и это тронуло мое сердце.

— Вот здесь я мог бы уйти на покой, — сказал я ей на второй день нашего отдыха.

Вымывшись в первый раз за последние несколько месяцев, мы вышли на прогулку в сад, никогда не видавший битв серьезнее воробьиных драк.

Она слегка улыбнулась в ответ и из вежливости не пустилась в рассуждения об иллюзорной природе мечтаний.

Здесь нашлось все, чего бы я только мог пожелать. Комфорт. Покой. Изолированность от язв мира. Цель. Громадное количество исторических материалов для утоления моей охоты разобраться, что и как происходило в прошлом.

И, самое главное, освобождение от ответственности. Каждый новобранец, казалось, удваивал тяжесть моего бремени — всех нужно накормить, содержать в полном здравии, следить, чтобы не попали в беду…

— Воронье, — пробормотал я.

— Что?

— Везде воронье, куда мы ни приходим. Может быть, я просто начал замечать их пару месяцев назад, однако везде, где мы идем, я вижу ворон. И никак не могу избавиться от чувства, что они следят за нами.

Взгляд Госпожи сделался озадаченным.

— Вон, взгляни. Вон на той акации. Целых две: расселись, словно черные вестники несчастья.

Взглянув на дерево, Госпожа посмотрела на меня еще более озадаченно.

— Но… — С этими ее словами одна из ворон взмыла в воздух и скрылась за монастырской стеной. — Там нет никаких…

— Костоправ! — Сквозь сад, распугивая птиц и белок, забыв о всяких приличиях, к нам ломился Одноглазый. — Эй, Костоправ! Угадай, что я нашел! Списки Летописи с тех дней, когда мы проходили здесь, направляясь на север!

Ну и ну. Усталому, старому разуму не подыскать подходящих слов. Восхищение? Пожалуй. Экстаз? Вы уж поверьте, почти сексуальное возбуждение обуяло меня в эту минуту. Мои чувства сосредоточились примерно так же, как если бы особо желанная женщина вдруг ответила взаимностью.

Несколько старейших томов Летописи потерялись либо пришли в негодность за многие годы. Некоторые из них я никогда не видел и даже не надеялся увидеть.

— Где? — выдохнул я.

— В библиотеке. Один монах решил, что тебе будет интересно. Не помню, как мы оставляли их здесь по дороге на север, но ведь тогда я вообще не шибко интересовался такими вещами. Тогда мы с Там-Тамом только назад успевали оглядываться.

— Пожалуй, мне будет интересно… Определенно — будет.

Здесь куртуазность изменила мне. Я сбежал от Госпожи, даже не буркнул: «Извини».

Хотя, возможно, я был вовсе не так увлечен, как старался изобразить.

И, когда понял, что сделал, почувствовал себя полным ослом.

Чтение этих списков потребовало работы коллективной. Написаны они были языком, которым уже не пользовался никто, кроме храмовых монахов, ни один из которых не говорил на понятном мне языке. Поэтому чтецу, пришлось переводить с листа ни родной язык Одноглазого, а уж Одноглазый переводил мне.

Даже в отфильтрованном виде все было дьявольски интересно.

У них нашлась Книга Чоу, которая была уничтожена за пятьдесят лет до того, как я записался в Отряд, и после лишь частично восстановлена. И Книга Те-Лара, известная мне лишь по загадочной ссылке в позднейшем томе. И Книга Скета, прежде не известная вовсе. И еще полдюжины — равной ценности. Однако ни Книги Отряда, ни Первой или Второй Книги Одрика не нашлось. То были легендарные первые три тома Летописи, содержащие наши изначальные легенды. На них ссылались в последующих томах, однако никто не упоминал, что видел их после первых ста лет существования Отряда.

В Книге Те-Лара объяснено, отчего.

Была битва.

Без битвы не обходилось ни одно объяснение.

Топот и лязг оружия — все равно что еще один знак препинания в долгой повести Черного Отряда.

В данном случае люди, нанявшие нашу братию, удрали после первого же вражеского удара. И так быстро, что скрылись прежде, чем Отряд понял, что произошло. Наши с боем отступили в укрепленный лагерь. В ходе последовавшей осады враг несколько раз врывался в него. И в ходе одного из таких вторжений и исчезли эти самые тома. Летописец с учеником оба были убиты, и некому было восстановить Книги по памяти.

Ну, что ж…

Я с головой погрузился в работу.

Найденные Книги обрисовывали наше будущее до самых краев имевшихся у монахов карт — а уж они-то исходили все, до тех самых мест с пометкой «Водятся Драконы». Еще столетие, и половина путешествия в наше вчера… Со временем мы так далеко проследили маршрут следования Отряда, что я возымел надежду на то, что и мы послужим материалом для карты, на которой будет вычерчен наш путь.

Как только выяснилось, что мы напали на золотую жилу, я добыл письменные принадлежности и девственно чистый том Летописи. Писать я мог с той же быстротою, с какой Одноглазый переводил.

Время понеслось вскачь. Монах принес свечи. Затем на мое плечо опустилась рука, и Госпожа сказала:

— Ты не хочешь передохнуть? Я могу сменить тебя на время.

Примерно полминуты я сидел весь красный. После того, как практически выставил ее из библиотеки. А уж после этого целый день даже не вспоминал о ней.

Она сказала мне:

— Я понимаю.

Может, оно и так. Она ведь неоднократно читала разнообразные Книги Костоправа — или, как, может быть, вспомнят их потомки — Книги Севера.

Под диктовку Мургена и Госпожи перевод двигался быстро. Единственным ограничением была выносливость Одноглазого.

Это было не безвозмездно. Я выменял их Летописи на мои, более свежие. Госпожа подсластила сделку сотней анекдотов о мрачной северной Империи, однако монахи никак не связали ее с той самой Королевой Тьмы.

Одноглазый у нас хоть и стар, но сокол еще тот. Он держался. Через четыре дня после его великого открытия работа была закончена.

Я подключил и Мургена, и он отлично справился. Не забыть бы купить или выпросить четыре чистых тома, чтобы переписать все это.

Мы с Госпожой возобновили нашу прогулку с того же самого места, где прервали, только теперь я был несколько подавлен.

— В чем дело? — буркнула она и далее, к изумлению моему, пожелала знать, не нахожусь ли я в посткоитальной депрессии.

Она воткнула в меня легкую шпильку.

— Нет. Просто я отыскал множество фактов из истории Отряда, но не узнал ничего принципиально нового.

Она все поняла, однако продолжала молчать, чтобы дать мне выговориться.

— Она описана сотнями способов, худо ли бедно ли, в зависимости от искусства каждого отдельного летописца, но, за исключением отдельных интересных подробностей, все — то же самое. Наступления, контрнаступления, битвы, празднования и бегства, и списки погибших, и разборки с очередным предавшим нас покровителем. Даже в том месте с непроизносимым названием, где Отряд прослужил пятьдесят шесть лет.

— Джии-Зле.

У нее выговорилось легко, словно она специально упражнялась.

— Да, верно. Где контракт длится так долго, там Отряд совершенно теряет лицо, переженившись на местных и всякое такое. Превращается в наследственных телохранителей, передающих оружие от отца к сыну. Однако скоро истинная сущность морального разложения этих, так сказать, князей сказывается, и кто-нибудь решает обмануть нас. Тогда ему режут глотку, и Отряд движется дальше.

— Ты читал уж очень избирательно, Костоправ.

Я взглянул на нее. Она тихонько смеялась надо мной.

— Ну да. Ладно.

Я просто слепо принимал прочитанное к сведению. Князек попробовал надуть нашу братию, и ему перехватили глотку. Однако Отряд посадил на трон новую, дружелюбную и достойную династию и еще несколько лет прослужил ей, пока в тогдашнем капитане не взыграло ретивое и он не замыслил отправиться на поиски сокровищ.

— У тебя нет предубеждений против командования бандой наемных убийц? — спросила она.

— Иногда бывают, — признался я, мягко обходя ловушку. — Но мы никогда не обманываем покровителя. — Ну это не совсем точно… — Однако каждый покровитель рано или поздно нас обманывает.

— Включая искренно вашу?..

— Один из твоих наместников обошел тебя в намерении. Но со временем нужда в нас сделалась бы менее насущной, и ты принялась бы искать на нас управу вместо того, чтобы по-честному расплатиться и просто расторгнуть договор.

— Вот за что ты мне нравишься Костоправ! За неослабную веру в человечество!

— Точно. И каждая унция моего цинизма подтверждена историческими прецедентами, — проворчал я.

— А ты знаешь, Костоправ, ты действительно умеешь растопить сердце женщины.

— Чего? — Я всегда вооружен до зубов целым арсеналом столь блистательных, остроумных ответов. — Я поехала с тобой, имея дурацкое намерение совратить тебя. Почему-то мне уже и пробовать не хочется.

Вдоль некоторых частей стены монастыря были устроены обзорные подмостки. Забравшись в дальний северо-восточный угол, я привалился спиной к саманным кирпичам и принялся смотреть назад, туда, откуда мы пришли. Я был очень занят — я жалел самого себя. Каждую пару сотен лет такие вещи приводят к обострению проницательности.

Этого чертова воронья вокруг стало еще больше. Сегодня собралось около двадцати. Я от души проклял их — и, клянусь вам, они в ответ передразнили меня. А когда я швырнул в них обломком самана, они взмыли вверх и направились…

— Гоблин!

Наверное, он не спускал с меня глаз — на случай, если задумаю наложить на себя руки.

— Что?

— Хватай Одноглазого и Госпожу и тащи сюда. Быстро!

Я отвернулся от него и вновь взглянул вверх по склону на предмет, привлекший мое внимание.

Он остановился, но, без сомнения, то была человеческая фигура в одеждах столь черных, что они выглядели прорехой в ткани всего сущего. Фигура несла что-то под мышкой — что-то наподобие шляпной картонки по габаритам. Вороны, штук двадцать или тридцать, так и вились вокруг фигуры, ссорясь за право устроиться на ее плечах. До фигуры от того места, где стоял я, было добрых четверть мили, однако я ощущал взгляд невидимых, укрытых под капюшоном глаз. Взгляд обжигал, точно пышущий жаром кузнечный горн.

Тут явилась толпа во главе со сварливыми, как обычно, Одноглазым и Гоблином.

— Что случилось? — спросила Госпожа.

— Взгляните туда!

Все посмотрели в сторону фигуры.

— Ну и что? — квакнул Гоблин.

— Как это «ну и что»!?

— Что такого интересного в старом пне и стае птиц?

Я поглядел… Проклятие! Пень… Но тут внезапно возник едва уловимый блеск, и я снова увидел черную фигуру. Меня пробрала дрожь.

— Костоправ, что с тобой? — Госпожа все еще была зла на меня, однако всерьез встревожилась.

— Нет, ничего. Глаза со мной шутки шутят. Показалось, что этот треклятый пень движется. Забудьте.

Они примчались по первому моему слову, бросив все дела. Я смотрел, как они уходят, и на минуту усомнился в здравии собственных мозгов. Но затем взглянул снова.

Вороны толпой улетали прочь — все, кроме двух, направлявшихся прямо ко мне. А пень шествовал по склону, точно намереваясь обойти монастырь кругом.

Я немного помолился про себя, но из этого ничего не получилось.

Я хотел было дать храмовой магии поработать над нами еще несколько деньков, однако еще сто пятьдесят лет странствий Отряда барабанной дробью гремели в моей голове. Да и передышка перестала быть живительной. Шило уже воткнулось в мою задницу. Я объявил о своем намерении. И возражений не встретил. Только согласные кивки. Возможно, даже облегченные.

Что же происходит?

Я наконец встряхнулся от замкнутости в себе, обычно я провожу там много времени, переставляя все ту же, исстари знакомую мебель, и не обращая внимания на других.

А они тем временем тоже потеряли покой.

Что-то витало в воздухе. Что-то подсказывало каждому: пора сваливать. Даже монахам, пожалуй, не терпелось избавиться от нас. Любопытно.

На воинской службе выживает тот, кто прислушивается к подобным чувствам, даже когда они не имеют никаких видимых причин. Если чувствуешь, что пора двигаться, то двигайся. А если не прислушался, остался на месте и прищемили тебя, плакать будет поздно.

Глава 12. Мохнатые холмы

Чтобы добраться до джунглей Одноглазого, нам пришлось пройти сколько-то миль лесом, а потом — пересечь кольцо весьма странных холмов. Холмы были округлые, очень пологие, и ни единого дерева на них, несмотря на не слишком большую их высоту, не росло. Холмы покрывала странная короткая буроватая травка, очень легко подхватывающая огонь и потому исполосованная черными шрамами. Издали холмы казались стаей громадных рыжешерстых горбатых зверей, устроившихся поспать.

Я нервничал. Этот облик спящих зверей не давал мне покоя. Я почти ожидал: вот сейчас эти холмы проснутся и стряхнут нас. Я даже спросил Одноглазого:

— С этими холмами ничего такого необычного нет? Может, ты просто случайно забыл предупредить?

Он насмешливо взглянул на меня:

— Нет. Хотя всякие невежды верят, что это — могильные курганы тех времен, когда по Земле бродили великаны. Однако это — просто так себе холмы. Внутри — только земля да камень.

— Тогда почему они внушают мне такое странное чувство?

Он оглянулся — и тут же вид его сделался озадаченным.

— Холмы ни при чем, Костоправ. Это — что-то там, за ними. Я тоже чую. Словно мы только что увернулись от пущенной стрелы.

Я не спрашивал, что именно там было. Знай он это — объяснил бы без вопросов. К концу дня я понял, что и всем нашим, подобно мне, беспокойно.

Впрочем, от тревог сейчас не больше проку, чем обычно.

На следующее утро мы встретили двух иссохшихся, сморщенных карликов — соплеменников Одноглазого. Обоим с виду было по доброй сотне лет. Один беспрестанно перхал и одышливо сопел, словно вот-вот помрет.

— Наверняка незаконные внуки нашего крокодилища! — загоготал Гоблин.

Да, сходство наблюдалось. То есть мы и ожидали этого сходства, привыкнув, что наш Одноглазый — явление уникальное.

— Ах ты, торба похабная! — вызверился на Гоблина Одноглазый. — Тебе еще с этими черепашками по базарам ходить!

Что за дьявольщина? Какой-то туманный хозяйственный разговор? Однако Гоблин, похоже, тоже ничего не понял.

Одноглазый, улыбнувшись, продолжал тараторить со своими сородичами.

— Я так полагаю, это — проводники, за которыми посылали монахи, — сказала Госпожа.

Монахи оказали нам эту услугу, узнав о наших намерениях. Да, проводники нам понадобятся. Миновав джунгли Одноглазого, мы будем нуждаться в переводчике и для него.

Вдруг Гоблин издал возмущенный клекот.

— Что такое? — спросил я.

— Да он им врет бессовестно!

И что здесь необычного?

— Откуда тебе знать? Ты ведь не понимаешь их языка.

— И не нуждаюсь. Я знаю Одноглазого — еще с тех пор, как твой папаша был мал и зелен. Глянь! Классический его подходец — корчит из себя могучего волшебника из далеких земель. Секунд через двадцать он…

На лице Гоблина заиграла глумливая улыбочка. Он что-то пробормотал про себя.

Одноглазый воздел руку к небесам. В полусогнутых пальцах его появился светящийся шар.

Раздался громкий «чпок», словно из бутылки вышибли пробку.

Рука Одноглазого наполнилась болотной жижей, тут же просочившейся сквозь пальцы и потекшей к локтю. Опустив руку, он в недоумении воззрился на нее.

Затем завизжал и резко обернулся к Гоблину.

Тот, невинный, словно дитя, усиленно изображал беседу с Мургеном. Но не имея мочи притворяться, вороватые глаза Мургена выдали Гоблина с головой.

Одноглазый по-жабьи раздулся, готовый взорваться. Но — случилось чудо: он сдержался. По губам его скользнула скверная улыбочка, и он вернулся к разговору с проводниками.

Сколько знаю его, то был второй случай, когда он сохранил самообладание и не поддался на подначку. Хотя Гоблин в этот раз был зачинщиком, что тоже бывало редко.

— Интересно, — сказал я Масло. Тот утвердительно хрюкнул. Его все это нисколько не волновало.

Тогда я спросил Одноглазого:

— Ну? Уже объяснил, что ты — некромант Глас Северного Ветра, явившийся успокоить боль их сердец, приведенный сюда тревогами за их благосостояние?