Суровые времена Кук Глен

41

– Где тебя черти носили? – зарычал я на Одноглазого. – Отряд, понимаешь, ведет самый распрепакостнейший бой за последние… хм-м-м… несколько дней, а он где-то шляется!

Хотя… Его присутствие вряд ли чем-нибудь помогло бы.

Одноглазый ухмыльнулся. На мое неудовольствие ему было плевать.

– Должен же я был забрать мой тенекрутокол назад! Столько труда в него вложено… А что такое?

– А?

На миг я увидел маленькую черную точку, быстро двигающуюся через серый ландшафт небес на высоте, недостижимой из Деджагора – даже с верхушки цитадели, где ребят из Старой Команды более не жалуют…

– Ничего, коротышка. Дать бы тебе как следует, да все равно толку не выйдет. Значит, ты спускался на равнину. Что было дальше с Вдоводелом и Жизнедавом?

Пока я обеспечивал нашему предводителю спокойную жизнь, эта парочка сгинула без следа.

Интересно, как Могаба опишет все происшедшее, если продолжит вести Анналы?

– Одноглазый!

– Чего тебе? – уже раздраженно спросил он.

– Ты ответишь, наконец? Что было дальше с Вдоводелом и Жизнедавом?

– А ты что-то знаешь? Я – ни малейшего понятия не имею. И не желаю иметь. У меня одно было в голове: надо забрать копье, потому как для следующего раза может пригодиться. А потом мне пришлось позаботиться о шайке тенеземцев, которые хотели меня взять, а потом куда-то делись. Все понятно?

Исчезновения их не понимал никто – всадники пропали как раз тогда, когда самоуверенность тенеземцев сделалась наиболее шаткой. Тенекрут поджал хвост, и его люди сломались.

– Будь это Старик с Госпожой, – проворчал я, – они шли бы вперед, пока со всем этим балаганом не было бы покончено. Верно?

Я устремил взгляд на белую ворону, устроившуюся менее чем в двадцати футах от нас. Взгляд ее был разумен и зол.

В ту ночь ворон вокруг было множество.

Они наверняка преследовали какие-то другие цели, а я был просто пешкой, запутавшейся в сети интриги. Однако, пока мы не мешаем, нет нужды нас трогать…

Могаба с нарами, а также их таглиосские части были по горло заняты еще несколько дней. Может, Хозяин Теней решил, что Могаба должен заплатить за невыполнение своей части молчаливого уговора.

Что являлось только еще одним доказательством, что с Черным Отрядом связываться – себе дороже.

Занервничаешь тут, если из головы не идет, будто все на тысячу миль вокруг желали бы, чтобы ты никогда не рождался на свет.

Мои ребята вовсю наслаждались положением, в которое влип Могаба. А он по поводу их отношения и вякнуть не мог. Мы ему обеспечили в точности то, о чем он просил.

Я почти каждый день встречался с ним на заседаниях штаба. А еще приходилось показываться солдатам – так, словно мы – братья, плечом к плечу идущие на злобного врага.

И ни разу это никого не обмануло – кроме, может быть, самого Могабы.

Я никогда не подходил к этому с личной точки зрения. Занял положение, которое, скорее всего, одобрили бы все летописцы прошлого: просто изображал Могабу, как не принадлежащего к нам.

Мы – Черный Отряд. Друзей у нас нет. Все прочие – враги или просто не достойны доверия. Подобные отношения с миром не требуют ненависти или еще каких-нибудь чувств. Необходима лишь бдительность.

Возможно, наш отказ протестовать против предательства Могабы и даже допускать возможность оного, послужил тем последним перышком, а может, хребет ему переломило то, что даже его сотоварищи-нары теперь были уверены, что настоящий капитан вполне мог остаться в живых… Словом, как бы то ни было, наш величайший и совершеннейший воин пересек рубеж, из-за коего нет возврата. А мы не раскрывали тайны, пока не пришлось платить золотом боли…

Возвращение к обыденной жизни заняло десять дней – если только положение перед тем большим штурмом можно назвать обыденным. Обе стороны ужасно пострадали. Я был уверен, что Тенекрут займется зализыванием ран, а нас просто оставит малость проголодаться.

42

– Мурген, тут кое-что для тебя.

Я начал пробуждаться.

– Что?..

Что стряслось? Вроде бы я не сбивался с пути…

Одноглазый сиял широчайшей улыбкой, однако она улетучилась, едва он взглянул на меня пристальнее.

– Что, опять припадок?

– Припадок?

– Ты отлично знаешь, о чем я.

Не совсем. Я лишь с их слов знаю, что порой со мною творится странное.

– Ты пережил нечто вроде психического потрясения. Пожалуй, я вовремя подошел.

Они с Гоблином говорили, что неплохо бы провести кое-какие эксперименты и выяснить, в чем дело, но, видимо, на большее у них времени не нашлось.

– Ну, с чем пришел?

– Сегодня утром рабочие проникли в катакомбы.

– Лонго говорил мне.

– И все в восторге туда повалили.

– Воображаю. Сокровищ пока не нашли?

Одноглазый принял оскорбленный вид. Для такой черносердечной жабы, как он, это у него неплохо получается.

– Значит, нет.

– Книги нашли. Целую кучу. Тщательно упакованные, и все такое. Похоже, лежали там с самого появления Хозяев Теней.

– Конечно, если вспомнить, что книги жрецов они имели обыкновение жечь. Кстати, жрецов вы там, случаем, не обнаружили?

– Вроде нет. Слышь, мне надо возвращаться. – Несомненно, пока кто-нибудь не захапал сокровища прежде него. – Я подошлю парочку ребят, чтобы приволокли тебе эти книги.

– Упаси тебя боги самому хоть что-нибудь поднять.

– Не забывайся, Мурген. Я человек пожилой.

Одноглазый слинял. Он это здорово умеет, когда ему нечего сказать.

Города редко бывают так наглухо закрыты, чтобы снаружи не поступало никаких новостей. Просачиваются, и порой – совершенно непостижимым образом. В Деджагоре же слухи очень редко бывали такими, какие хотел бы слышать Могаба.

Я изучал найденные книги и так заинтересовался, что пренебрег служебными обязанностями. Написаны они были на джайкури, однако его письменный вариант почти не отличается от таглиосского.

Вошел Гоблин.

– Ну, как ты? Головка больше не кружится?

– Нет. Что-то вы, ребята, уж слишком всполошились.

– Да нет. Слышь, тут какие-то новые байки ходят. Будто бы к нам направляется армия на подмогу. И возглавляет ее не кто иной, как Нож.

– Нож? Он же… Он же никогда не командовал более чем ротой в минимальном составе! И то – еще до нашего появления. Вел партизанскую войну против плохо обученных…

– Не я его назначал, я только докладываю. Да и управлялся он неплохо.

– И Лозан Лебедь с Корди Мотером – тоже. Однако случай, везенье, да еще недомыслие Хозяев Теней сделали не больше, чем эта троица. Какого же черта ему теперь доверили армию?

– Он, предположительно, заместитель Госпожи. Сомнений больше нет, она жива. И здорово зла. И собрала новую армию.

– Спорим, Могаба сейчас скачет от радости и орет: «Спасены! Спасены!»

– Скачет, это уж точно.

В течение следующих дней до нас дошли тысячи самых невероятных слухов. Если хоть десятая часть была правдой, во внешнем мире назрели серьезные перемены.

– Последние новости слышал? – спросил Гоблин как-то вечером, когда я на время оторвался от книг, чтобы взглянуть, как там, за стеной. – Госпожа – это вовсе не Госпожа, а воплощение какой-то богини по имени Кина. Наверное, тоже не подарок.

– Наверное. Тай Дэй! Ты знаешь о Кине?

Вход в наши убежища для Тай Дэя был закрыт, однако, стоило мне выйти наружу, он тут же возникал поблизости.

Он напрочь забыл все четыре таглиосских слова, в знании которых как-то признался. Имя богини начисто выскребло его память.

– И вот так – всегда, стоит с кем-нибудь заговорить о Кине, – сказал я. – Даже из пленных ничего о ней не смог вытянуть. Можно подумать, она принадлежит к Черному Отряду.

– Наверное, та еще очаровашка, – предположил Бадья.

– Это точно. Вон, гляди.

Последние слова относились к упавшей звезде. Им мы вели счет, как и кострам противника. Южане рассыпались по равнине маленькими отрядами. Наверное, боялись, что мы улизнем.

– Выходит, ты что-то знаешь о ней? – спросил Гоблин.

– Из книг, которые вы отыскали.

Катакомбы здорово разочаровали ребят: все выкопанные ими сокровища, помимо книг, состояли из нескольких запечатанных кувшинов с зерном. Гунниты, коих в Джайкуре было большинство, своих мертвых не хоронят, а сжигают. Веднаиты, коих было чуть меньше, мертвых хоронят, но ничего ценного в могилы не кладут – там, куда попадет умерший, ему ни в чем не будет нужды: как в раю – так и в аду.

– Одна – сборник гуннитских мифов. Написавший ее парень был каким-то учеником богословия, и книга писалась для своих, чтоб простой народ не смущать.

– Гуннитская вера здесь самая распространенная…

– Сдается мне, мы это и без тебя знаем, – заметил Гоблин.

– Я просто напоминаю. И большинство здешних веруют в Кину. Даже те, кто не гунниты. А история – вот в чем. Есть у гуннитов Князь Света и Князь Тьмы. И княжествуют они с начала времен.

– Это уж – как водится…

– Кина же – нечто вроде самовозвысившейся сторонней силы разложения и разрушения, борющейся и со светом, и с тьмой. Ее создал Князь Света, дабы одолеть орду демонов, с которыми никак иначе было не справиться. Она и одолела, сожрав всех этих демонов. И естественно, растолстела. И видать, захотела чего-нибудь на сладкое, потому как принялась пробовать и всех остальных.

– Что ж она – была сильней богов, ее же создавших?

– Ребята, не я эту ерунду сочинял, и не требуйте, чтобы я ее пытался объяснить. Гоблин, ты у нас везде побывал – но видел ли хоть раз веру, от коей любой маловер, если у него есть хоть немного ума, не мог бы камня на камне не оставить?

Гоблин пожал плечами:

– Циник ты. Такой же, как Костоправ.

– Правда? Это здорово. В общем, там еще груда обыкновенной мифологической чернухи о мамашах, папашах, разных злобных, одиозных и инцестуозных выходках прочих богов, имевших место, пока Кина набиралась сил. Она была здорово подлой. Обман – один из ее непременных атрибутов. Но главный ее создатель, или отец, обхитрил дочурку и наложил на нее сонное заклятье. Так она до сих пор и храпит себе где-то, однако может влиять на наш мир посредством снов. Есть у нее и почитатели. Все гуннитские божества – большие, малые, злые, добрые и те, которым на все плевать, – имеют свои храмы и жрецов. О последователях Кины мне удалось узнать лишь самую малость. Они называются Обманниками. Солдаты о них говорить отказываются, причем наотрез, словно одно упоминание имени Кины может пробудить ее от спячки.

– По мне, дичь какая-то, – пробурчал Бадья.

– Это, – заговорил Гоблин, – объясняет, почему все так боятся Госпожи, когда она в ее наряде. Если только они вправду думают, что она превращается в эту богиню…

– Словом, я считаю, мы должны выяснить об этой Кине все, что сможем.

– Хлипковат твой план, Мурген. А как? Ведь никто не желает говорить?

Да. Самые дерзкие из таглиосцев покрывались холодным потом, если я уж слишком нажимал. Очевидно, они боялись не только своей богини, но и меня тоже.

Затем ко мне явился Одноглазый с душу согревающими новостями:

– Тенекрут каждую ночь украдкой выводит силы за холмы, точно думает, что в темноте мы перемещений не заметим!

– Может быть, он и вправду снимает осаду?

– Все войска его идут на север. То есть не домой.

Возможно, так оно и есть. Не будучи уверен, Одноглазый не пошел бы ко мне.

Хотя уверенность его не подразумевает его правоты. Это же Одноглазый.

Посему я поблагодарил его, отослал по какой-то мелкой надобности, а сам разыскал Гоблина и спросил, что тот обо всем этом думает.

Коротыш вроде как удивился моим сомнениям:

– Одноглазый – что, заикался?

– Нет. Но это ж Одноглазый…

Гоблин не смог сдержать самодовольной лягушачьей улыбки.

Могабе этих новостей не понес никто. Я полагал, что для всех будет легче, если он останется в неведении. Но Могаба тоже знал об этих слухах.

Деджагор был городом, полным фракций, которые связывала только необходимость обороняться. Сильнейшую возглавлял Могаба. К наибольшей относились джайкури. Самой слабой и малочисленной являлись мы, Старая Команда. Сила наша заключалась в нашей правоте.

Были еще нюень бао. Так и оставшиеся загадкой для всех.

43

Вечерами Кы Дам приглашал меня – побеседовать о делах мирских. Мы садились, друг против друга за чай, подаваемый его прекрасной внучкой, а детишки быстро избавлялись от нагнанного мной благоговейного страха и продолжали резвиться. Мы обменивались сведениями о друзьях и врагах, а мучимый лихорадкой человек все стонал в своем темном углу.

Мне это не нравилось. Он, очевидно, умирал, однако дело затянулось надолго. После каждого вскрика красавица отправлялась к нему. У меня сердце болело от сострадания – так измучена она была.

Наконец, не выдержав, я что-то сказал ради выражения сочувствия – фразы такого рода бросаешь без размышлений. Жена Кы Дама, которую, как я теперь знал, звали Хонь Тэй, подняла от своей чашки изумленный взгляд и что-то шепнула мужу.

Старик кивнул.

– Благодарю тебя за участие, Каменный Солдат, однако оно обращено не в нужную сторону. Дан пригласил дьявола в душу свою, и ныне платит за это.

Из темного угла послышалась быстрая, текучая трескотня на нюень бао, и к свету проковыляла толстая, низенькая старуха. Была она кривонога и уродлива, как кабан-бородавочник, хоть шутить над подобным и жестоко. Она затявкала на меня. То была Кы Гота, дочь Глашатая и мать моего неотлучного спутника, Тай Дэя. Среди нюень бао она слыла темной легендой. Я понятия не имел, о чем это она, однако чувствовал, что на мою бедную голову вываливают все хвори и немочи мира.

Кы Дам мягко заговорил с ней. Затем Хонь Тэй шепотом, еще мягче, повторила ей слова мужа. Мгновенно воцарилась тишина, Кы Гота поспешила убраться в темноту.

– Всю жизнь, – заговорил Глашатай, – нам суждено наслаждаться успехами своими и неудачами. Величайшая печаль моя – дочь Гота. Она носит в себе изъязвляющие муки, коих не может одолеть. Она упорствует в желании поделиться с нами своими болями. – Губы его дрогнули в легкой улыбке, означавшей горькую шутку, каковая должна была дать мне понять, что говорит он метафорически. – Ее же величайшая ошибка заключена в поспешности, с коей она выбрала Сам Дан Ку в мужья прекрасному цветку – своей дочери.

Он указал на прекрасный цветок. Женщина, как раз опустившаяся на колени, чтобы наполнить наши чашки, вспыхнула легким румянцем.

Несомненно, все эти люди отлично понимали по-таглиосски.

– Гота овдовела еще в юности и устроила этот брак в надежде усладить годы старости роскошью, обретенной при помощи богатства Самов, – добавил Кы Дам.

Глашатай снова слегка улыбнулся мне, вероятно, почувствовав мое недоверие. По-моему, богатство и нюень бао – две вещи несовместные.

– Дан, – продолжал старик, – был умен, а посему скрыл, что лишен наследства за жестокость, порочность и вероломство. Гота слишком спешила, дабы проверить недобрые слухи, а злонамеренность Дана после брачных церемоний лишь увеличилась. Но – достаточно обо мне и моем семействе. Я пригласил тебя, так как желал бы получше узнать о характере вождя Каменных Воинов.

Пришлось спросить:

– А отчего ты называешь нас так? Что это означает?

Кы Дам переглянулся с супругой.

– Понятно, – вздохнул я. – Снова – та болтовня, что люди наворотили вокруг Черного Отряда. Ты думаешь, что мы ничем не отличаемся от наших предшественников четырехсотлетней давности, только, вероятно, о них много наговорили лишнего – устная история всегда здорово преувеличивает. Слушай, Глашатай. Черный Отряд – просто шайка отверженных. Это так. Мы – всего лишь старые наемные солдаты, попавшие в непонятное положение, каковое нам совсем не по нраву. Мы просто шли мимо. Мы избрали этот путь, потому что нашего капитана заинтересовала история Отряда. А прочие не смогли придумать ничего предпочтительнее. – Я рассказал ему о Молчуне с Душечкой и прочих, кто предпочел разрыв уз братства долгому и опасному походу на юг. – Я клянусь: что бы ни пугало людей – а я был бы рад услышать, что же именно, – оно требует куда больше усилий, чем нам желательно вкладывать во что бы то ни было.

Старик пристально посмотрел на меня, затем перевел взгляд на жену. Она не сказала ни слова и даже не шелохнулась, однако что-то такое возникло меж ними. Кы Дам кивнул.

К нам подошел дядюшка Дой.

– Возможно, мы неверно оценили тебя, – сказал Глашатай. – Порою даже я позволяю предубеждениям направлять мой путь. Возможно, к следующей беседе я буду знать больше.

Дядюшка Дой слегка кивнул мне. Пора было и честь знать.

44

Гоблин застал меня за джайкурийскими книгами.

– Мурген!

Я вздрогнул:

– А?

– Время, однако, черт бы его побрал.

– Что? О чем ты?

– Я здесь стоял и глядел на тебя битых десять минут. Ты не перевернул ни страницы. И даже глазом не моргнул. И даже не знаю, дышал ли.

Я начал было извиняться.

– Ладно, ладно. Мне четыре раза пришлось крикнуть да еще шлепнуть тебя по загривку, чтобы привлечь внимание.

– Значит, я задумался.

Только вот ни единой мыслишки вспомнить не мог.

– Ну да. Конечно. Могаба желает, чтоб ты наконец добрался до цитадели.

– Множество южан скрытно выдвинулись навстречу подкреплению, – сказал я Могабе. – Поначалу я решил, что нас пытаются надуть. Оттянуться назад, а затем ударить, когда мы попробуем выступить вдогонку. Однако Гоблин с Одноглазым уверяют, что они просто идут себе да идут. Хотя… Как вообще могла возникнуть эта новая армия? Откуда взялись солдаты? Кто ею командует?

Поверит ли Могаба, что самые интересные из этих слухов прошли мимо меня? Он слышал больше моего, и то, что Ворчун жив, фигурировало в большинстве новостей.

Что же он предпримет, если Старик действительно окажется жив?

Я был совершенно уверен, что Могаба размышлял над этим не раз и не два.

Меня поблагодарили. Мне велели отправляться назад, к своим людям. И все. Выяснить, зачем он посылал за мной, не удалось.

Могаба сделал именно то, чего я опасался. Он предпринял разведку боем – наверное, намереваясь отыскать новые слабые места. Послал только самых доверенных из своих. А я продолжал сидеть на своем участке стены и наблюдать. И – гадать, отчего Могаба так уверен, что мы тут же дезертируем, если окажемся за стенами.

Вообще-то я в этой книге просто игнорирую его. Неприязнь моя не дает мне описывать его объективно, поэтому я пишу о нем только там, где без этого не обойтись.

В те дни изо всех наров лишь Зиндаб хоть как-то старался держаться в рамках приличий.

В общем, Могаба полагал, что у него появился шанс как следует врезать Хозяину Теней, но штабисты противной стороны отлично прослеживали ход его мыслей. Преследовавшее невезение ничуть не обескуражило его. Никаким неудачам не поколебать было его убежденности в собственной непобедимости. Если планы его рушились, он просто составлял новые.

Солдаты Могабы начали разбегаться и, так как из города выбраться не могли, приходили прятаться к своим друзьям среди наших таглиосцев. Жаловались, что Могаба слишком расточителен насчет солдатских жизней.

Могаба же на это отвечал особыми рационами и первоочередным допуском к проституткам – для самых верных.

Те закупоренные кувшины с зерном, что мы нашли, остались еще от первой осады Хозяев Теней. Вокруг дележа разгорелся нешуточный спор. Одноглазый убеждал всех, что Могаба долей не удовольствуется. Захочет знать о наших находках все и увидеть их своими глазами. А нам надо, чтобы он шастал по нашим подземельям?

Нет.

И, как вы думаете, что этот маленький паршивец сделал дальше? Не успели мы оглянуться, как он уже торговал свежевыпеченным хлебом по ценам, двадцатикратным сравнительно с доосадными.

В один прекрасный вечер я нашел на стене укромное, тихое местечко. По городу ходили свежие слухи о битве на севере, но разговор должен был пойти не о том. Я спросил Одноглазого:

– Что ты там говорил насчет причин не делиться с Могабой найденным зерном?

– Чего?

Выволочки по этому поводу он явно не ожидал.

– Ты был крайне настойчив. Насчет недопущения его в наши убежища.

Он, гордый собою, улыбнулся:

– И что же?

– Ты и сейчас думаешь так же?

– Еще бы.

– Тогда – зачем продаешь его людям хлеб, если у нас, предположительно, ни зернышка на муку нет?!

Он сдвинул брови. До него еще не дошло:

– Что значит «зачем»? Ради выгоды.

– Ты вправду думаешь, что Могаба настолько глуп, что не заметит? Думаешь – у него не возникнет вопросов?

– Ты слишком уж негибко смотришь на вещи.

– А ты – просто баран твердолобый, если и дальше станешь это продолжать. И черта с два я буду постоянно приглядывать за тобой и одергивать!

– Как знать. Порой мне кажется, что ты уже наполовину одержим.

– Что это значит?

– Да припадки эти. Во время припадка из твоих глаз словно бы кто-то другой смотрит. Будто чья-то чужая душа там, внутри.