Томас Дримм. Конец света наступит в четверг ван Ковеларт Дидье
– Его съела акула! – кричу я. – Ее поймали, порубили на куски, зажарили, расфасовали по банкам… Пока они будут вскрывать по всей стране консервы с акульим мясом, мы выиграем несколько дней…
Воодушевленный своей идеей, я добавляю, что сейчас же отнесу Бориса в министерство, и он передаст эту информацию в обмен на освобождение моего отца.
Две игрушки молча ведут переговоры.
– Ты и вправду чокнутый, – задумчиво произносит Бренда.
Я благодарю ее за комплимент и достаю мобильник, чтобы вызвать такси.
И тут раздается звонок в дверь. Бренда сразу настораживается, готовая спрятать наших призраков под диван. Снова звонят. Я выглядываю в щелку между занавесками. Это Дженнифер, моя приятельница из коллежа. Она знает, что утром я был на приеме у доктора Макрози, и пришла за новостями.
– Избавься от нее, – шепчет Бренда, – тебе надо торопиться в министерство.
Медведь продолжает спорить с Борисом:
– Как раз наоборот! Захватим их врасплох, ты и я. Твоя фамилия откроет нам все двери.
– Я беру с собой только Бренду и Бориса, – перебиваю я. – Вы, профессор, спрячетесь здесь.
– Нет-нет! Нельзя упускать такой шанс! На крыше Министерства энергоресурсов установлена передающая линза. Достаточно направить пучок протонов в антипротоны, выведенные на орбиту, и весь Экран сразу будет нейтрализован цепной реакцией!
– Ау, профессор! Они вас тут же узнают и схватят!
– Вигор сказал им, что я нахожусь в плюшевом медведе, а не в махровом кенгуру! Тебе всего-то надо переместить меня внутрь Брендона. Повторим старый трюк: подсунем им троянского коня.
Бренда спрашивает меня, что он сказал. Я повторяю как можно точнее. И поясняю, что троянский конь упоминался в легенде одной исчезнувшей цивилизации, которую мне рассказывал отец. Хитроумные воины спрятались внутри огромного деревянного коня на колесах, чтобы незаметно проникнуть во вражеский город.
Бренда вдруг испытующе смотрит на меня:
– Томас… а ты уверен, что с тобой говорит именно профессор Пиктон?
Я хмурюсь. Что она хочет сказать? Дженнифер теряет терпение, звонок звонит не переставая. Наверное, она видела, как я выглядывал из-за штор, и думает, что я не хочу ее пускать. Я приоткрываю окно и кричу:
– Уже иду, подожди минуту!
Потом оборачиваюсь к Бренде и спрашиваю: что на нее опять нашло? Снова сомнения, что призрак может вселиться в игрушку? Она же сама слышит!
– Не спорю, у него шевелятся губы, но слышим мы то, что хотим услышать! В этом всё дело. Я взволнована историей с дочкой Вигора, поэтому всё, что, как мне кажется, я слышу, связано с ней. А тебе не дают покоя мысли об отце, ты увлечен наукой… Отсюда твои слуховые галлюцинации. На самом деле мы не получаем информацию извне, а только транслируем в окружающий мир свои мысли.
– Как она надоела, – раздается из плюша голос физика.
– Жуткая зануда, – отзывается из резины министр.
Я, сдерживая раздражение, напоминаю Бренде, что не смог бы сам выдумать код от банковской ячейки профессора. Она умолкает, сраженная этим доводом.
Я пользуюсь моментом, чтобы сбежать вниз и открыть входную дверь, напустив на себя самый будничный вид.
– Привет, Дженнифер! Молодец, что заглянула, но я сейчас страшно занят. Ты не ходила на занятия?
Она начинает объяснять, что мадемуазель Бротт не явилась на урок… Но, опешив, замолкает и изумленно оглядывает меня с ног до головы. Еще бы: со вчерашнего дня я похудел на десять кило. Глаза бедной девочки наполняются слезами, которые она пытается сдержать, улыбаясь и качая головой. Дженнифер рада за меня, это видно, но теперь она – самая толстая в классе.
– Это дорого?
– Что?
– Лечиться у доктора Макрози. К нему можно попасть на прием? Я буду работать сверхурочно.
Я смотрю на нее с жалостью. Раньше отец Дженнифер был большим человеком – торговал элитными тачками в Лудиленде. Но однажды его застукали курящим около семнадцатилетнего подростка – и тут же уволили. С тех пор он работает простым механиком в гараже рядом с нашим коллежем – это единственное место, куда его взяли. Мать Дженнифер так привыкла жить на широкую ногу, что, не выдержав новых условий, в прошлом году покончила с собой. Я думаю, что именно с этого момента девочка начала толстеть. После уроков она моет машины, чтобы помочь отцу выплачивать штраф. Они должны шесть тысяч лудоров Министерству по защите детства, ведь самоубийство матерей запрещено законом.
– У тебя найдется пара минут, или я мешаю?
Я колеблюсь. Но бедняга выглядит такой одинокой, что я позволяю ей войти. В гостиной она видит Бренду, здоровается и вопросительно смотрит на меня.
– Дженнифер – Бренда. Бренда – Дженнифер.
Дамы кивают друг другу, любезно и недоверчиво.
Взгляд Дженнифер падает на плюшевого медведя, махрового кенгуру и резинового Вигора.
– Вы… вы играли? – удивляется она.
Естественно, я не собираюсь объяснять Дженнифер, что она присутствует при составлении антиправительственного заговора. И ляпаю первое, что приходит в голову: Бренда – антиквар, и я хочу продать ей свои старые игрушки. В ответ Дженнифер произносит:
– А доктор меня примет, если я сошлюсь на тебя?
Вероятно, она думает, что я собираюсь продать свои игрушки, чтобы вернуть родителям часть денег, потраченных на гонорар доктору Макрози. В порыве жалости я признаюсь, что этот шарлатан не имеет никакого отношения к моему новому телу. И быстренько объясняю про убиквитин. Белок, который присутствует в организме каждого из нас. И который надо только разбудить.
– Ты мне его разбудишь? – шепчет она просительно.
В ее голосе столько искренности, печали и доверчивости, что я не могу сказать «нет». Бренда встает и с нарочитой резкостью, за которой прячет доброту, говорит, что выйдет на улицу покурить.
– Самый подходящий момент для диетического курса, – недовольно восклицает медведь. – Выгони уже эту толстуху! Я должен еще столько всего объяснить Борису, чтобы он выглядел убедительно, когда будет отчитываться Ноксу…
Я игнорирую его ворчание. Проблема Дженнифер – не самая срочная, конечно. Ее килограммы могут подождать, а мой отец – нет. Но почему-то я уверен, что должен пройти сначала этот этап. Откуда это ощущение, будто моя жизнь превратилась в видеоигру и я рискую потерять всё, если не пройду по порядку все испытания, которые возникают?
– Закрой глаза, Дженнифер. Я попробую.
34
Министерство игры, 12:30
Войдя в диспетчерскую, Лили Ноктис осведомляется у дежурного оператора, как его зовут. Залившись краской, тот вскакивает и лепечет, как на экзамене. Не слушая, она требует связать ее с казино в Лудиленде. Оператор снова садится и выполняет указание, после чего Лили тычет ногтем ему в плечо, веля освободить место.
Не снимая облегающий черный плащ очень строгого покроя с узким разрезом сбоку, бизнес-леди усаживается в крутящееся кресло. Пока диспетчер неотрывно таращится на разрез, она через мониторы разглядывает зал игровых автоматов в казино. Когда в объектив камеры попадают игроки, в правом углу экрана тут же отображается энергия чипа, накопленная каждым из них. Через несколько мгновений Лили Ноктис останавливает свой выбор на красивом сорокалетнем мужчине с чипом в 1500 йотт. Его биография открывается на экране в окне слева. Заместитель начальника по раздельной сортировке мусора в Министерстве искусственного оплодотворения, он в эту минуту теряет всё, что выиграл за последние три часа. Лили облизывает верхнюю губу, а ее пальцы бегают по клавиатуре, выводя на экран характеристики игрового автомата.
В диспетчерской появляется осунувшийся от беспокойства министр игры, которому сообщили о внезапном визите Лили Ноктис. Он тоже весь в черном в связи с траурной церемонией экстракции чипа Бориса Вигора, которая начнется через полчаса.
– Что случилось? – осведомляется министр, заметив в нижней части экрана контактные данные казино, недалеко от которого жил Лео Пиктон. – Есть новости?
– Скоро будут, – отвечает Лили, не удостоив его взглядом.
Она щелкает мышкой на контекстном меню, вводит пароль и отключает функцию случайной выборки.
– Что вы делаете? – с беспокойством спрашивает министр игры.
– Сами видите.
На экране возникает электронная схема игрового автомата. С минуту она изучает ее, нажимает какую-то клавишу, проверяя счетчики ставок и выигрышей. Потом добавляет несколько команд в программу и нажимает кнопку «применить».
Выбранный игрок угрюмо запускает барабан, явно смирившись с тем, что сегодня не его день. Пять красных семерок, мерцая, выстраиваются в ряд, и под праздничную музыку огоньки сигналят о суперджекпоте.
– Но это совершенно незаконно! – возмущается министр. – Мы уже выбрали всю месячную квоту на Неслучайные выигрыши! Они должны оставаться в пределах вероятности, иначе до чего мы дойдем? Такое злоупотребление очень опасно! Разве вы не знаете, что с равновесием платежного баланса шутить нельзя? Мы должны соблюдать закон! Случайность – это не игра!
– Закон – это я, – сухо прерывает Лили Ноктис. – Если хотите сохранить доверие президента, не паникуйте. Впрочем, вы уже отстранены.
– Что, простите?
– Завтра вам будет объявлено назначение в Министерство зеленых насаждений. Поздравляю с повышением. Президент пожелал, чтобы ваше место заняла я.
Министр стискивает зубы, ослабляет узел галстука и кислым тоном желает ей приятных развлечений.
Не успел он отвернуться, как Лили Ноктис уже печатает на другой клавиатуре приказ о срочной командировке Антони Бюрлю, инспектору по контролю за психическим здоровьем выигравших. Пункт назначения: казино в Лудиленде. Она отправляет имейл, улыбаясь краешком рта, а потом просит дежурного оператора принести ей кофе. Молодой человек, польщенный такой честью, бросается из зала. В дверях он оборачивается и озабоченно спрашивает:
– Маленькую чашку с сахаром или большую без сахара?
– На ваш вкус, – отвечает она, сладко улыбаясь.
Он снова заливается краской и исчезает. Лили Ноктис откидывается на спинку кресла и закидывает ногу на ногу. Подняв взгляд к потолку, она старается уловить мое присутствие, прислушивается к моим вибрациям, определяет, где я сейчас нахожусь.
– Эй, Томас! Сегодня ты не такой, как обычно… Ты не спишь, твое сознание сейчас в особом состоянии… в глубоком трансе. Это хорошо. Ты делаешь успехи. Только, пробуя свои силы, к сожалению, не можешь их контролировать…
Подступивший холод парализует мои мысли. Она добавляет:
– Ведь сегодня вечером мы первый раз встретимся с тобой по-настоящему? Очень хорошо. Мне не терпится. У тебя интересный замысел, но его еще нужно довести до ума.
Она непринужденно показывает пальцем на экран, где в это время обалдевшего от счастья игрока усердно обхаживают сотрудники казино.
– Его показатель взлетел до 68 000 йотт, – говорит она, просматривая характеристики чипа. – То, что надо. Решительно, это самый счастливый день его жизни: правительство в полном составе выразит ему свою признательность. Какая честь – обладать чипом, который будет повторно использоваться в качестве чипа самого Бориса Вигора…
Она подходит к экрану и продолжает:
– Итак, от чего он у нас умрет? Пожалуй, от радости – это отличная смерть. Сердце не выдержит шока. Подождем, когда приедет твоя мать. Ее уже предупредили, она будет с минуты на минуту. Ты понимаешь, что происходит? Самый гигантский джекпот в истории казино выпадает на ее смену! Какое волнение для твоей мамочки! Тем более что не пройдет и трех минут, как он даст дуба прямо у ее ног.
Изображение на мониторе кривится. Это у меня от возмущения помутилось в глазах.
– О, отлично! – торжествует она. – Ты сопротивляешься. Сегодня ты хорошо управляешь своими психическими способностями… Значит, хочешь пожалеть этого игрока? И ты прав, по крайней мере, в одном: убивать его нет смысла, потому что вы вернули Бориса. Ведь так? Если этот недоумок переметнулся к вам, мы выкинем его из игры. Он просто лишится чипа. Тем хуже для него. И бедняжки Айрис… Ты вынуждаешь меня помиловать приговоренного, Томас. И тебе известен закон Игры: на место спасенной жертвы должен быть назначен кто-то другой. Ты захотел, чтобы я оставила в живых какого-то никчемного типа, – твое дело. Но в результате рискуешь потерять близкого человека.
Она обреченно вздыхает и выключает монитор.
– Ничего не поделаешь, я запрограммировала, что кто-то умрет в казино, где работает твоя мать, и не могу отменить команду. Боюсь, ты не обрадуешься. И сильно пожалеешь.
Она на минуту замолкает и улыбается, глядя в пустоту.
– Во всяком случае, – продолжает она, – процесс, который ты запустил, уже идет. Благодаря тебе, мой юный красавчик, у человечества осталось всего два дня. Конец света наступит в четверг.
35
– Томас! Томас!
Всё исчезает в тумане. Я лежу на диване. Надо мной склонились две женщины и тормошат меня.
– Когда он ел в последний раз? Он слишком худой, у него истощение!
Голос Дженнифер окончательно приводит меня в сознание. Значит, мне удалось мысленно переместиться в ее тело. Я был клеткой, как тысячи других клеток, с которыми сталкивался, ища среди них убиквитин. Я призывал его восстать против жиров, сжечь лишние килограммы, используя чувства, которыми сейчас полна Дженнифер: ревность и досаду от того, что мы перестали быть друзьями по несчастью. Точно так же, как я воспользовался своей болью, когда Бренда вычеркнула меня из своей жизни…
И тут они напали. Антитела, эти «коммандос», созданные для борьбы с незаконным вторжением, окружили, схватили, поглотили меня… Для них врагом был я, а не жировые клетки. Я был захватчиком, которого надо уничтожить ради внутренней безопасности. Я защищался как мог, убеждал, твердил о своих добрых намерениях, но я присутствовал там лишь наполовину… Вторая половина была где-то в другом месте, занималась другими вещами… Я забыл, чем именно, но чем-то очень важным. Впереди маячила какая-то опасность, угроза…
У меня больше нет сил. Как выматывают эти постоянные кошмары!
Мне всовывают в правую руку батончик мюсли, а в левую – мобильник. Я с жадностью поглощаю первый, глядя, как мигает второй.
– Твой телефон сигналил, когда я вошла, – говорит Бренда. – Тебе пришло сообщение.
Я спрашиваю себя, сколько времени я находился в теле Дженнифер – не больше, чем понадобилось Бренде, чтобы выкурить пару сигарет? Дженнифер ничего не помнит. Возможно, я заснул сам, пытаясь ее загипнотизировать. В любом случае, сразу видно, что в ней ничего не изменилось. Утешая меня, Дженнифер говорит, что всё равно не верила в успех. У нее неправильный обмен веществ, и ничего тут не поделаешь. Ну, останется толстой, что ж теперь…
– Если моешь машины, это не так уж важно, – добавляет она, – клиентам даже нравится, когда трешь собственным животом, это лучше, чем валиками в автомойке.
Она чмокает меня в щеку, пожимает руку Бренде и уходит зарабатывать на жизнь чаевыми на парковке при казино. Летом моя мать (из жалости и не без выгоды для себя) помогла ей получить место в управлении по трудоустройству: теперь ее «Кольза-800» обслуживается бесплатно.
– Бедная девочка, – вздыхает Бренда. – Будь с ней помягче.
– Так я и пытался ей помочь!
– Она влюблена в тебя, ты это прекрасно знаешь. Решай сам, что хуже: делать вид, что ты ничего не замечаешь, или понапрасну ее обнадеживать.
Я качаю головой, жуя свой энергетический батончик. Разберусь с этим потом, когда решу проблему с отцом.
– Давно пора, – бурчит медведь. – Ты разбрасываешься, Томас! Давай, отправляйся в министерство, живей!
– Эй! Можно передохнуть хотя бы две минуты?
Я беру мобильник и прослушиваю голосовое сообщение. Это мать, у которой, как обычно, очередная вселенская катастрофа, она требует немедленно перезвонить. С тяжелым вздохом набираю ее номер.
– Алло, Томас, я сейчас не могу разговаривать! – отвечает она. – Ты где?
– Дома. Делаю гимнастику с доктором Логан.
– Пусть сейчас же привезет тебя в казино, тут такое!.. Включай Главный новостной канал, меня показывают по телевизору! Сейчас это прямой репортаж в горячих новостях, но, кроме того, обо мне делают передачу, которая пойдет в вечернем эфире: они хотят показать меня в семейном кругу. Поторопись, съемка уже через час! И разумеется, ни слова об отце! Если будут спрашивать, говори, что он уехал на экскурсию со своим классом, ясно? Всё, разъединяюсь, меня зовут.
Я отключаю громкую связь и смотрю на Бренду. От ее сочувственного взгляда становится немного легче. Потрепав меня по волосам, доктор Логан вздыхает:
– Твоя мать не злая, но она – настоящее чудовище!
Бренда включает Главный новостной канал. Моя мать, с окаменевшей от лака прической, восторженно представляет зрителям счастливца, выигравшего именно здесь, в казино Лудиленда, где она работает психологом, самый крупный в истории джекпот.
Интервью прерывается на середине фразы, и нас возвращают в студию, где дикторша с выражением скорби на лице объявляет о прямом включении из штаб-квартиры президента Объединенных Штатов, где только что началась общенациональная церемония экстракции чипа Бориса Вигора.
Под траурную музыку одна картинка сменяет другую. Бренда, медведь и я оборачиваемся к резиновому Вигору. Сидя на краю дивана и наклонившись вперед, тот уставился нарисованными глазами на экран, где крупным планом показывают его гроб из бронированного стекла.
– …В присутствии его превосходительства сына президента Нарко и правительства в расширенном составе, – захлебывается от восторга голос за кадром.
Камера показывает крупным планом лица министров. Этот национальный герой оставил после себя двойную брешь – в политике и спорте, – и оттого все взволнованы утратой.
Дрожь пробегает по телу игрушечного Бориса, сидящего на диване, когда глава Службы контроля за чипами в бирюзовом пальто медленно и торжественно приближается к трупу, одетому в новенький, с иголочки, костюм. Шприц со сверлом упирается в череп бывшего министра.
– Но мне же обещали, – с трудом произносит резиновым ртом виновник торжества. – Нет! Айрис… малышка…
Жж-ж – бум – дзынь! Крупным планом показывают, как чип национального героя, посверкивая под софитами, втягивается внутрь стеклянной капсулы. Игрушечный Борис замертво падает лицом на ковер.
– Прощай, бывший враг, – ворчливо говорит Лео Пиктон.
С бессильной горечью и грустью профессор объясняет последствия произошедшего. Когда чип извлекают из мертвого мозга, душа окончательно покидает тело. Аннигиляционный экран мешает достичь верхнего уровня, и она оказывается навеки заперта в электрических сетях, производя энергию для общественных нужд.
– Нокс, скорее всего, догадался, что я переманил Бориса на свою сторону. Он изменил свои планы, Томас, и мы должны сделать то же самое.
Торжественным шагом к гробу приближается игрок команды «Нордвиль Стар». Он несет позолоченную чашу, готовый принять чип своего капитана. А потом под мощные звуки органа рысью бежит обратно, в окружении сотрудников службы безопасности, вооруженных до зубов.
– …Во втором ряду официальных лиц, – продолжает дикторша, – можно заметить Оливье Нокса, генерального директора «Нокс-Ноктис» – фирмы, которая производит и реализует мозговые чипы. Можно представить себе его горе, но также и гордость за покойного министра энергоресурсов, который аккумулировал в своем чипе 75 000 йотт и, кроме того, был игроком в менбол, одержавшим наибольшее количество побед.
Спортсмен с чашей пересекает парадный двор, доставляя чип героя к месту повторного использования. Так, по легендам, которые рассказывал отец, в древности несли олимпийский огонь.
– По нашей информации, – добавляет дикторша, – чип будет немедленно имплантирован в систему электропитания передающей линзы Аннигиляционного экрана, установленного на крыше Министерства энергоресурсов. Действительно, можно ли выразить бльшую признательность, подарив душе создателя вторую жизнь в самом сердце его творения?
– «Его» творения, – вздыхает медведь разочарованно. – Жди теперь, когда следующие поколения восстановят справедливость! Во всяком случае, – заключает он, совсем расстроившись, – не самый подходящий момент, чтобы идти туда с диверсией. Ладно, съездим пока к твоей матери. Чувствую, в казино нас ждет новая проблема. Тебе тоже так кажется?
Я киваю, пытаясь разобраться в противоречивых чувствах, от которых у меня уже болит сердце. Бренда смотрит на резиновое тельце Бориса Вигора, лежащее на ковре, потом поднимает на меня глаза, полные слез.
– Можно взять его на память?
Я растроганно киваю. Она бережно подбирает игрушку и с ожесточением клянется, что никогда не оставит маленькую Айрис. Потом опускает куклу в сумку-кенгуру и спрашивает:
– Идем?
– Пошли! – отвечает медведь.
Прежде чем скрыться в сумке Бренды, он показывает мне свою заднюю лапу, где уже вытерся плюш.
– Найди свои детские башмаки. Если я вынужден постоянно спасать вам жизнь, то должен быть в форме.
Без возражений уношу Пиктона в комнату матери. Достаю из-под кровати картонную коробку, где хранятся вещи, напоминающие о моем детстве. Пока я обуваю медведя в свои первые башмачки, он вытаскивает коллекционную авторучку, застрявшую между формочкой и бутылочкой с соской. Разглядывая это допотопное изделие, он медленно произносит:
– Это первый подарок, который сделал тебе отец в тот день, когда отказался писать донос. Но твоя мать отобрала ее из опасения, что ты поранишь себя пером.
Его голос звучит всё более хрипло.
– Этот предмет разговаривает со мной. А я ему отвечаю. Гляди…
Не веря своим глазам, я вижу, как на кончике пера образуются два костяных нароста.
– Чашечка принимает волны из космоса, – говорит он, – а серп оградит тебя от вредных воздействий.
– Это очень похоже на мои инициалы – буквы Т и D, у которых общая вертикальная перекладина.
– Да, это твои инициалы, но не только. Однажды ты напишешь этим пером о себе и обнаружишь свою истинную власть над живыми существами и предметами. Но время еще не пришло, – заключает он, решительно возвращая ручку на прежнее место. – В путь!
36
Гигантская пробка заблокировала все окрестности казино. Полиция оттесняет зевак, пропуская только автомобили аккредитованных представителей прессы. Я говорю таксисту, чтобы он высадил нас перед пляжем.
Бренда следит за моим взглядом. Я с тревогой смотрю на песчаный холм под понтонным мостом.
– Это здесь ты его?..
Я отрицательно качаю головой. Шторм сильно перемешал песок в том месте, где я закопал свой XR9. К счастью, на пляже ни души – все зеваки столпились вокруг казино, чтобы хоть одним глазком взглянуть на выигравшего самый крупный в истории джекпот. Я прошу Бренду подождать, а сам иду проведать могилу моего воздушного змея.
Поискав минут пять, я вынужден признать очевидное: змей исчез. То ли его унесла волна, то ли кто-то выкопал. Если эта улика оказалась в руках полиции, мне конец. Любой анализ ДНК покажет, что кровь на арматуре принадлежит профессору Пиктону.
В животе холодеет от страха, но я напускаю на себя бодрый вид и возвращаюсь к Бренде. Чтобы она не волновалась, ничего не говорю ей, но медведь, сидящий в махровой сумке, читает мои мысли.
– Не переживай, – доносится его голос через синтетическую ткань кенгуру. – Интуиция подсказывает мне, что это не нарушит наши планы.
Но его голос звучит так фальшиво, что мой страх только усиливается.
– Что происходит, Лео?
– Абсолютно ничего! Я, что ли, не имею права быть не в духе? Думаешь, приятно вернуться туда, где умер? Вспоминать свою последнюю прогулку, последние мысли, когда был живым существом, а не прозябал в мерзком плюше…
– Может, хватит ругаться?
– Кончай разговаривать с моей сумкой, – советует Бренда. – Мы не одни.
Толпа, зажатая между барьерами, штурмует лестницу казино. Бренда прокладывает дорогу, крича, что меня ждет съемочная группа. Не слишком удачная идея. Все сразу решают, что я – сын того счастливчика, и бросаются ко мне, чтобы рассказать о своих долгах, болезнях, о необходимости кормить семьи и о судебных приставах, которые вот-вот выкинут их на улицу. Подкрепляя свои слова ударами кулака, Бренда разъясняет им, что всё не так: я – сын психолога из казино, и мы сами живем в бедности. Тогда они перестают хватать меня за одежду, и полиция дает нам спокойно войти.
– Ты видел свою рубашку? – вскрикивает мать. – Разве можно сниматься в таком виде!
– Напротив! – радуется режиссер. – Так будет даже естественнее. Но пока он может пойти поиграть: мы начнем его снимать не раньше двух. Сейчас мы повторно сделаем интервью с нашим чемпионом, госпожа Дримм. Не могли бы вы немножко растормошить его, чтобы нам не приходиось делать по двенадцать дублей после каждого вопроса?
В ответ моя мать заявляет, что ей надо поправить прическу.
– Но вы будете за кадром!
– А вот и нет. Наш герой требует, чтобы я стояла перед камерой рядом с ним. Это придает ему уверенности.
– Но тогда надо заново ставить свет!
– Ну так ставьте! Иначе он откажется сниматься.
Надувшись, режиссер возвращается к съемочной группе. У матери порядком измученный вид, но, торжествующе улыбаясь, она крепко сжимает мою голову руками. Это ее звездный час. Может, единственный раз в жизни, когда все лебезят перед ней, потому что от нее зависит согласие героя. И она рассчитывает извлечь из этого максимум выгоды. Однако в ее взгляде сквозит какая-то растерянность, несмотря на очевидный триумф. Она убеждается, что на нас никто не смотрит, и отводит Бренду в сторону.
– Доктор, со мной случилась ужасная неприятность. И, конечно, в самый важный момент моей жизни. Видите вон того элегантного господина, который разговаривает с продюсершей?
– Флегматика с рожей Маразматика? – уточняет Бренда.
Я киваю.
– Это господин Бюрль, инспектор по контролю за психическим здоровьем из Министерства игры. Моя карьера полностью в его власти. Мое будущее зависит от того, как я удержу ситуацию с сегодняшним джекпотом. Малейший психологический промах, одно неверное слово в общении с прессой – и мне придется попрощаться с продвижением по службе.
– А как ваш муж, у вас есть о нем новости? – сурово прерывает Бренда, в отличие от меня, еще не привыкшая к тому, что весь мир должен вращаться вокруг моей матери.
– Да, у него всё в порядке, проблема не в нем. Произошло несчастье, и как раз в тот момент, когда выпал джекпот. Человек покончил с собой. Я распорядилась перенести тело в холодильную камеру. Я знаю наверняка, что он мертв, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы об этом пронюхали журналисты! Вас не затруднило бы сходить туда и констатировать смерть от несчастного случая? Свидетельство остается, конечно, у вас, но вы выпишете его задним числом, на час раньше. В случае чего оно меня подстрахует: все поймут, что я сразу же вызвала врача, но просто хотела избежать скандала. Я могу рассчитывать на вас?
– Ну вы даете!
– У меня нет выбора, доктор. Подумайте о моем сыне! Если меня задержат за сокрытие самоубийства, это будет означать, что я не сумела ни излечить, ни даже диагностировать нервную депрессию у персонала! Меня сразу же арестуют за нарушение Закона о кадровом обеспечении, и ребенок останется сиротой!
Я изумленно смотрю на свою мать. Сейчас она переживает то, что свалилось на меня два дня назад с трупом профессора Пиктона. И она реагирует в точности как я: лжет, уничтожает улики, придумывает всякие катастрофические последствия… С каждым шагом она, стремясь защититься, всё больше усугубляет ситуацию. Теперь ясно, от кого я это унаследовал. Я вдруг чувствую такое облегчение, что даже пугаюсь. Впервые в жизни я узнал в ней себя. Сейчас, конечно, не самый подходящий момент, но мне вдруг так хочется признаться ей, что я невольно стал убийцей. Тогда мы смогли бы найти взаимопонимание. Что-то друг другу посоветовать.
– Госпожа Дримм! – орет инспектор по психическому здоровью. – Наш чемпион требует вас!
– Иду, господин Бюрль! – отзывается мать и шепчет мне почти неслышно: – Отведи доктора в холодильную камеру. Но сам не смотри на тело, а то будешь потом переживать.
– Кто он? – спрашиваю я, холодея.
Ногти Бренды впиваются в мое плечо, я оборачиваюсь. И почему-то понимаю, что она думает о Дженнифер.
37
– Давайте скорее! – говорит мать, сжимая запястье Бренды. – Я рассчитываю на вас и, поверьте, сумею отблагодарить. После того как сходите в холодильную камеру, вернетесь и тихонько мне всё расскажете, если в этот момент я не буду на съемках.
Мы смотрим, как она бежит в свой кабинет на высоких каблуках, которые выгодно подчеркивают ее стройные ноги. Не выдержав, бросаюсь за ней и догоняю уже в служебном коридоре.
– Кто это, мама?
Она испуганно оглядывается и шепчет:
– Фейс-контролер. Я должна была сообщить о нем начальству, едва у него начались провалы в памяти. Но – рука не поднялась, он ведь гулял с тобой маленьким… Ох, погубит меня моя доброта!
Машинально она начинает отскребать пятно на моей рубашке.
– Его Альцгеймер сильно прогрессировал в последние дни. На него поступали жалобы, и агенты из Центра перепрограммирования приехали, чтобы прояснить ситуацию. Увидев их фургон, бедняга забрался на крышу и спрыгнул вниз. Я сказала агентам, что он сегодня не вышел на работу, и они уехали. Вот как было дело. Давай, сходи к нему с доктором Логан, но обещай, что сам смотреть не будешь: когда впервые видишь мертвеца, он становится навязчивой галлюцинацией.
Я мог бы «успокоить» мать, сказав, что это уже не первый труп в жизни ее сына, но слишком расстроился из-за моего старого приятеля Физио. С другой стороны, он больше всего боялся, что его разберут на части в Центре переработки. Глаз туда, почку сюда… Он говорил: «Я стал совершенной развалиной и не хочу, чтобы эти мошенники торговали моими органами».
Стараясь не привлекать внимания, я веду Бренду в подвальную часть казино. У холодильной камеры дежурит крупье. Мы выражаем ему соболезнования по поводу смерти Физио, и он позволяет доктору протиснуться внутрь, между ящиками с газировкой и висящими окороками.
– Я возвращаюсь на свое рабочее место, – говорит он мне печально, но твердо. – Ты знаешь, как он любил тебя. Все сотрудники согласны с твоей матерью: это несчастный случай. Надо уважать его память, даже если он ее лишился.
Я смотрю на своего старого друга, лежащего на аппарате для приготовления льда. Он прыгнул с крыши вниз головой, и теперь его можно опознать только по костюму. И тут меня посещает совершенно сумасшедшая идея. Но я уверен: это единственно возможное решение.
– Ты псих, и к тому же наивный, – отзывается Пиктон из сумки Бренды, когда мы выходим из холодильной камеры. – Этот номер у тебя не пройдет.
Я возражаю ему, что у нас нет выбора: шторм утих, и подводные поиски вот-вот возобновятся. Нужно, чтобы полиция перестала искать тело.
– И что у тебя за идея? – недоверчиво спрашивает Бренда.
Я объясняю ей, что Физио был почти таким же старым, как профессор Пиктон, одного с ним роста и таким же лысым – он вполне может его заменить.
– Постой, ты что, хочешь надуть полицию и правительство, подсунув им чужой труп? Совсем спятил!
– В общем-то, идея не так глупа, как мне сначала показалось, – рассуждает медведь из сумки. – Через шесть минут после смерти чип прекращает передавать свой идентификационный код. Если в Службе по контролю за чипами не обеспокоились, получив сигнал о смерти твоего Физио, значит, энергетический потенциал его чипа не представляет интереса. Они просто ждут вызова, чтобы выставить счет за транспортировку…
– Они сделают сравнительный анализ ДНК, Томас! И что общего между чипом фейс-контролера, больного Альцгеймером, и чипом ученого-гения?
– Очень даже много общего! – возражает Пиктон. – И у него, и у меня потенциал чипа близок к нулю. Я не признавал азартные игры и близко не подходил к игровым автоматам, а ему как фейс-контролеру было запрещено играть. По энергетическому потенциалу йоттметр может спутать наши чипы. В источник энергии перерабатывается не интеллект и способность к умственному труду, а лишь сила выигрыша. Алчность, азарт и радость победы, власть собственного эго… Нам нужно одно: чтобы моя вдова опознала труп. Тогда анализ ДНК проводить не будут. Но здесь возникает другая проблема…
– Томас, – зовет крупье с лестницы, – твоя мать просит тебя вернуться на съемочную площадку.
Мы поднимаемся. Ассистенты причесывают меня, накладывают грим и инструктируют, что, как и сколько времени я должен говорить.
– Главное, держись естественно. Импровизируй.
За два дубля они получают то, чего хотели. Я говорю в камеру, что горжусь своей матерью. И как мне повезло, что меня воспитывает психолог, который одинаково самоотверженно занимается психическим здоровьем игроков и собственного сына. Это благодаря ей я расту таким уравновешенным, трудолюбивым, уверенным в себе. И я благодарен казино, которое подарило моей матери счастье заниматься самым полезным делом в мире.
– До вечера, дорогой, – говорит мать, провожая нас с Брендой. – Я тоже горжусь тобой. Я вернусь сразу, как только освобожусь. Слушайся хорошенько диетических рекомендаций доктора Логан: тебе ни в коем случае нельзя набрать ни грамма – сейчас ты в своей лучшей форме. Господин Бюрль уже осыпал меня комплиментами. Вот кого надо благодарить за это чудо.
Бросив взгляд на Маразматика по психическому здоровью, который стоит в ожидании благодарности, мать задерживает Бренду на выходе из игрового зала и спрашивает с тревогой:
– А что насчет нашей… проблемы?
– Сейчас и займемся, – отвечает Бренда.
Мы молча идем по пляжу к проспекту Президента Нарко Третьего. Тот же путь, только в обратном направлении, профессор Пиктон проделал во время своей последней прогулки, перед тем как мой воздушный змей пробил ему голову. Я пытаюсь представить, что он тогда почувствовал. В какой момент осознают свою смерть? А бедный Физио с его спутанным сознанием – отдавал ли он себе отчет, что покинул этот мир? Или его дух продолжал вхолостую оценивать клиентов, входящих в казино? Даже когда Физио еще не страдал провалами в памяти, от него уже не было никакого толка. Ведь современные системы контроля чипов позволяют за несколько секунд выявить шулеров и тех, кому запрещены азартные игры. Физио держали в качестве декорации, отдавая дань традициям.
В конце концов я задаю профессору вопрос, который не дает мне покоя. Если наш план сработает и полицейские примут чип Физио за чип профессора, что они будут делать с ним дальше?
– Они объявят его не годным к повторному использованию, – отвечает Пиктон. – Как в случаях с великими преступниками, великими мыслителями и неблагонадежными гражданами. И конвертируют его жизненную энергию в оружие массового устрашения для борьбы с античиповыми демонстрациями.
Я киваю, но на сердце у меня тяжело. Отец рассказывал, что где-то в Южных Штатах, по слухам, есть мятежники, которые просверливают себе череп, чтобы избавиться от чипов. Они сразу же теряют разум, и тогда их подвергают атаке с использованием мозговых импульсов тех, кто страдает расстройством сознания. Мятежники убивают мятежников – такова политика Министерства государственной безопасности. Мне обидно за Физио. Его жалкая энергия будет сначала присвоена, а затем использована. Но других вариантов нет.
– Привет, Томас!
Читать бесплатно другие книги:
