Томас Дримм. Конец света наступит в четверг ван Ковеларт Дидье

31

– Куда ехать? – спрашивает водитель такси.

Я медленно опускаю на колени свою старую плюшевую игрушку. Шофер, рассчитывая на чаевые, очень любезен. У меня сжимается горло, и я с трудом отвечаю:

– Площадь Леонарда Пиктона.

Двухлитровый «Подсолнух» беззвучно трогается с места.

– Его именем назвали площадь еще при жизни? Класс! – восхищается Бренда. – Зачем нам туда?

– Он так сказал…

– Правда? Я не заметила. Теперь он говорит, не раскрывая рта?

Соблюдая предосторожность, я шепчу ей, что Пиктон давно молчит.

– Это хорошо или плохо?

– Он хотел, чтобы мы поехали в банк и открыли его ячейку.

– Ах, черт! – вырывается у нее. – Дай-ка его мне.

Она забирает у меня медведя и пытается сделать ему искусственное дыхание.

– Ну, давай, очнись!.. Нельзя же так…

Глядя в зеркало заднего вида, водитель говорит сочувственным тоном:

– Эти плюшевые мишки часто ломаются. Слишком уж они напичканы всякой электроникой, а она легко выходит из строя. В конце концов, если у тебя есть ребенок, считай, уже повезло. Мы с женой так и остались одни с игрушками, которые покупали заранее.

Бренда ничего не отвечает. Похоже, ей неловко оттого, что меня приняли за ее сына. Мне, в общем-то, тоже. Хотя всё это совершенно неважно. Если полицейские нашли тело Пиктона, то они сразу установят связь между местом, где его обнаружили, и тем, что рядом находится казино, в котором работает моя мать. Все мои старания, чтобы это выглядело как самоубийство, теперь обернутся против меня. Сначала я позвонил в Службу пропавших без вести, а потом сказал полиции, что обознался, приняв за него другого человека. Скоро выяснится, что его убил чей-то воздушный змей, как раз в тот день, когда мой потерялся. Похоже, я окончательно спалился.

Я вздрагиваю. На лбу у медведя появляются складки. Бренда тоже это видит и с силой сжимает мне пальцы. Видно, тоже обрадовалась.

– Он нас игнорировал? – спрашивает она вполголоса.

– Нет, ему надо было перезагрузиться.

Покрутившись среди подготовленных к сносу домов с замурованными окнами и дверями, такси останавливается на маленькой невзрачной площади. Палатки бомжей окружают статую Пиктона, на которой развешено белье.

– Подождите нас, пожалуйста, – говорю я водителю.

Я выхожу и открываю дверцу со стороны Бренды. В пути она задремала и теперь выходит из такси, растерянно озираясь. Но потом вспоминает о цели нашей поездки, и ее лицо проясняется. Мы переходим на другую сторону площади.

Инвестиционный интернет-банк Объединенных Штатов зажат между колбасной лавкой, торгующей натуральными продуктами, и агентством недвижимости. Это приземистый бетонный куб, внутри которого всё полностью автоматизировано. Во время последнего банковского кризиса правительство упразднило весь персонал, и теперь каждый управляет своими счетами из дома. В депозитарий может войти только клиент банка, чип которого при входе сканируется. Но на случай поломки сканера есть, как и раньше, терминал, куда надо ввести код доступа.

– Y213В12 24, – диктует медведь.

Раздвижная дверь отъезжает в сторону со словами «Здравствуйте, господин Пиктон». Профессор показывает нам дорогу в комнату-сейф, где уже другой код открывает бронированное помещение. Мы оказываемся в большом зале со стальными стенами. В воздухе почему-то пахнет фиалками. Ячейка под номером 1432 находится слишком высоко для меня, поэтому я повторяю Бренде цифры под диктовку профессора, а она набирает их на кодовом замке. Дверца с щелчком приоткрывается. На полке лежит транзактор – устройство для перевода денег на текущий счет своего чипа, хозяйственная сумка из биополимера с документами и футляр из красной кожи, который Бренда тут же открывает.

– Ах! – восклицает она, увидев то, что находится внутри.

– Подарок на восьмидесятилетие моей жене, – вздыхает медведь. – Оно будет через месяц. Я хотел сделать ей настоящий сюрприз, поэтому тайком велел вставить в этот фамильный браслет восемь бриллиантов. Мне пришлось расстаться со своей страховкой, но так хотелось ее обрадовать! Разумеется, теперь, когда я умер…

Он разочарованно разводит лапами.

– Я всегда думал, что с этими ее метастазами она умрет раньше меня… И хотел устроить ей незабываемый праздник. Чтобы по крайней мере сохранить о ней хорошие воспоминания. Грандиозный праздник для нас двоих, на который у меня раньше не находилось времени, потому что я всю жизнь отдал работе…

С минуту он молчит, погрузившись в воспоминания, потом продолжает:

– Я отложил на время транзактор, чтобы сконструировать протонную пушку. Скажи доктору Логан, чтобы она перевела деньги на свой счет.

– Все?

– Все.

Я передаю Бренде приятную новость. Не поблагодарив, словно речь идет о сущих пустяках, она приставляет электрод к голове – туда, где находится чип, – и включает транзактор, чтобы запустить процедуру перечисления со счета на счет. С некоторым сомнением я спрашиваю профессора: не хочет ли он, чтобы мы использовали его деньги для освобождения моего отца? Ведь подкуп – довольно опасная вещь: очень часто коррупционеры берут взятку и не выполняют обещанного.

На мониторе мелькают цифры, потом раздается короткий сигнал, и всё останавливается.

– Восемьсот лудоров! – восклицает Бренда, не веря своим глазам.

– Не может быть! – вскакивает медведь. – Там было четыре тысячи!

– На мне висел долг три тысячи двести, – объясняет она. – Впервые за последние три года я в плюсе! Спасибо, Лео!

Она целует его в нос. Никак не реагируя на это, медведь поворачивается ко мне и сухо предлагает ознакомиться с документами, лежащими в ячейке. Я вытряхиваю содержимое хозяйственной сумки на один из маленьких металлических столиков, расставленных по залу. Мы садимся за стол, и я предлагаю Бренде просмотреть вместо меня страницы с вычислениями и научными заключениями. Учитывая уровень моих знаний, будет лучше, если она разберется во всем сама.

– Это ужасно, – тихо произносит она через минуту.

– О чем тут написано?

Она отрывает взгляд от страницы и растерянно спрашивает:

– Чего конкретно он ждет от тебя, Томас?

Медведь по-прежнему молчит, сидя на столе между нами. Я отвечаю за него, как запомнил:

– Он хочет, чтобы мы пошли завтра на конгресс в Зюйдвиль и убедили его коллег создать протонную пушку. Эта штука должна разрушить Аннигиляционный экран.

– Но послушай, если они его разрушат…

Бренда внезапно замолкает и с тревогой снова хватается за бумаги. Минуты проходят под тихое гудение кондиционеров. Прищелкнув языком, она резко захлопывает папку и встает.

– Это какое-то безумие! До сегодняшнего утра я думала, что загробного мира не существует, а теперь я должна помогать спасать мертвых?

Я уточняю:

– В основном детей… Таких, как дочь Вигора.

– Подожди, я расскажу, как поняла. Ты знаешь, что доказывают расчеты из области квантовой механики и волновой физики, которые я сейчас прочла? Что кроме чипов, используемых повторно после смерти, у всех есть душа, сохраняющая наши воспоминания и переживания, а из-за Аннигиляционного экрана она остается запертой на Земле.

– Он мне так и говорил в общих чертах.

– Этот Экран служит не для того, чтобы защищать нас от ракет, посланных враждебными государствами, которых уже не существует, а для того, чтобы помешать мертвым достичь Рая…

– Точно.

– …поскольку, как утверждает твой Пиктон, источник возобновляемой энергии на самом деле не тот, о котором нам говорят. Наши чипы получают энергию вовсе не от умственной деятельности и выигрышей в казино, а от страданий, ярости, вибрации сопротивления, которые посылают в материальный мир запертые на земле души.

– Этого он мне не объяснял…

– Человеческое страдание в качестве источника энергии… Чудовищно! Что касается научного обоснования, то его выводы вполне согласуются с тем, что нам читали в институте о преобразовании и измерении психических волн, и здесь мне нечего возразить. Всё это очень правдоподобно! Чудовищно, но правдоподобно!

– Значит, он прав?

– Я этого не сказала! Можно всё верно посчитать, а думать неправильно. Хорошо рассуждать и плохо поступать. Я вижу только одну вещь, связанную с тобой. Еще при жизни Пиктон решил уничтожить свое изобретение, чтобы освободить души, находящиеся в плену механизмов, которые используют повторно наши чипы. И теперь он хочет, чтобы ты принял эстафету. Чтобы ты разрушил Аннигиляционный экран, даже с риском для жизни.

– Это так.

– А с какой стати ты должен рисковать ради него? – резко бросает она. – Он ведь тебе даже не родственник!

Меня охватывает отчаяние.

– Ладно, – вздыхает медведь. – Расскажи ей.

Задыхаясь от волнения, я открываю Бренде всю правду. О воздушном змее, встрече на пляже с Лео Пиктоном, о порыве ветра, моем невольном преступлении и попытках инсценировать самоубийство. Она слушает, остолбенев, с выражением изумления и уважения на лице. Я думал, она будет ругаться или жалеть меня, но такого не ожидал.

– Он тебя подверг эмоциональному шантажу, так? Он ставит тебя перед выбором: мучиться угрызениями совести или повиноваться. Как же всё-таки отвратительны эти мужики…

– Не собираюсь оправдывать Пиктона, но у него никого нет, кроме меня.

Она приходит в негодование:

– Но ты же еще ребенок, Томас!

Я выпячиваю грудь и гордо заявляю:

– Я уже достаточно взрослый и могу сам решать, что мне делать, а чего не делать!

Я замолкаю, видя, каким отчужденным становится ее взгляд. Судя по тому, сколько ей пришлось вытерпеть от мужчин, не стоит слишком увлекаться ролью мачо. Я добавляю более мягко:

– Но без тебя мне не обойтись, Бренда.

Она смотрит на медведя, и в ее глазах загорается какая-то мысль.

– А почему бы не заключить с ним сделку?

– То есть?

– Ты у полиции под подозрением. Они арестовали твоего отца, чтобы выбить из него признания или чтобы давить на тебя. Это очевидно. А значит, им известны намерения Пиктона. Они знают, что он умер и ты прячешь его в своем медведе. Что для тебя важнее: стать террористом, исполнив последнее желание плюшевой игрушки, или добиться освобождения отца? Им нужен Пиктон – так отдай его.

Медведь неожиданно спрыгивает со стола и на своих неуклюжих лапах пытается убежать. Бренда хватает его за шкирку. Он беспомощно брыкается в воздухе.

– Томас, скажи ей, чтобы она меня отпустила!

– Ничего не выйдет, Бренда! Я уже пробовал вернуть его жене! Он сразу замолкает, перестает двигаться и прикидывается обычной игрушкой. Никто нам не поверит!

Пиктон поворачивает голову ко мне и неожиданно объявляет совершенно спокойно и с достоинством:

– Это совсем другое дело, мой мальчик! Не беспокойся: если надо спасти твоего отца, я заговорю только под пыткой.

Я с изумлением смотрю на медведя. Он больше не брыкается, зажатый в пальцах Бренды. Чувствуя перемену в настроении профессора, она усаживает его на стол.

– Твоя соседка права, Томас: я должен пожертвовать собой, это единственный выход.

Из вежливости я не соглашаюсь. Он отмахивается лапой от моих возражений и продолжает:

– Мы заключим соглашение. Если завтра вы поедете на конгресс в Зюйдвиль, покажете мои работы коллегам и убедите их в необходимости уничтожить Аннигиляционный экран, я соглашусь сдаться властям в обмен на твоего отца.

Я не ожидал такого и вопросительно смотрю на Бренду.

– Что он сказал?

Я передаю ей предложение Лео. Ее лицо выражает крайнее замешательство.

– Ты уверен, что ему можно доверять?

Я мысленно подвожу итог двум дням, проведенным с медведем-призраком. И серьезно отвечаю: да. Бренда возражает:

– Но если Экран будет уничтожен, что изменится? Думаешь, этому вонючему государству придет конец? Думаешь, этого достаточно, чтобы смести правительство, устроить революцию и вернуться на тридцать лет назад, когда мы жили в свободном мире без чипов? Для этого надо менять жизнь, Томас, а не заниматься мертвыми!

– Но это только начало…

Она тихонько гладит меня по голове. И говорит уже мягче:

– Мне-то нечего терять. Но ты рискуешь своим будущим.

Не сдержавшись, я выпаливаю:

– До знакомства с тобой у меня вообще не было будущего. А теперь вдвоем мы можем перевернуть мир!

Бренда смотрит на меня растроганно, но в то же время недоверчиво. Да, иллюзии – явно не ее стихия.

– Ладно, – вздыхает она наконец. – По крайней мере, попытаемся хоть что-нибудь сделать.

Девушка протягивает мне медведя, которого я укладываю в хозяйственную сумку между его собственными документами. Она ставит пустой транзактор на металлическую полку и нерешительно смотрит на бриллиантовый браслет. Пожав плечами, присоединяет шкатулку к нашим трофеям, закрывает дверцу, и мы выходим из хранилища.

32

Такси на месте нет. Бренда находит его в трехстах метрах, припаркованное на углу улицы во втором ряду. Наверное, полиция велела водителю отъехать, чтобы не мешать движению. Пока мы идем к машине, я обдумываю предложение медведя. Конечно, идея обменять профессора на моего отца очень соблазнительна. Допустим, для спасения мира действительно необходимо уничтожить Аннигиляционный экран, но как я смогу убедить в этом коллег Пиктона, если его не будет рядом, чтобы мне подсказывать?

Внезапно я получаю сильный удар в спину и тут же слышу крик Бренды. Я падаю на тротуар, но сразу вскакиваю и вижу двух удирающих субъектов: более рослый прижимает к себе нашу хозяйственную сумку. Бренда бросается за ними. Я хочу рвануть следом, но меня останавливает резкая боль в ступне. Наверное, вывихнул лодыжку. И теперь, сидя на тротуаре, смотрю, как Бренда с невероятной скоростью мчится за ворами. На углу бульвара она настигает одного из них и так резко дергает за руку, что он летит в канаву, роняя сумку. Его сообщник набрасывается на Бренду сзади и пытается сломать ей шейные позвонки.

Вылетевший из сумки Пиктон пробирается на четвереньках у них под ногами. Стиснув зубы от боли, я подхожу ближе и вижу, как медведь своими неуклюжими пальцами пытается развязать шнурки на ботинках грабителя. Второй субъект в это время встает и выхватывает из кармана складной нож.

В ужасе я зову на помощь полицейского, стоящего напротив. Тот отрицательно качает головой, показывая на свои желтые нашивки: его обязанность – следить за уличным движением, а не встревать в потасовки. Увидев лезвие, направленное ей в живот, Бренда шарахается назад, толкая бандита, который душит ее сзади. Тот наступает на свои шнурки, теряет равновесие, но всё-таки удерживается на ногах. Однако Бренда, воспользовавшись моментом, выворачивается у него из рук. Как раз в эту секунду второй налетчик наносит резкий удар ножом. Но там, где только что стояла девушка, теперь грузное тело его сообщника. Злодей, вскрикнув от изумления, сползает на землю. Второй поспешно удирает.

– Достали уже! – сквозь зубы говорит Бренда.

Подняв с тротуара медведя и небрежно кинув его в сумку, она быстро тащит меня к такси.

Обернувшись, я вижу, что полицейский говорит по мобильному телефону. Наверняка звонит в Службу контроля за чипами. Что же, теперь это действительно его забота – ведь труп мешает движению пешеходов. Хотя тротуары безлюдны. Редкие прохожие, увидев нападение, поворачивают, чтобы не попасть в свидетели. Безопасный мир – это когда никто не осмеливается заявлять в полицию и таким образом сильно улучшается статистика преступлений.

– С тобой всё в порядке? – спрашивает Бренда, видя, что я растираю лодыжку.

Я киваю, боль постепенно проходит.

– А как ты, Бренда?

– Бывало и хуже.

Водитель складывает газету, снимает наушники, из которых доносится вышедший из моды технорэп, и спрашивает, куда мы едем теперь. Бренда называет свой адрес. Потом, искоса глянув на меня, произносит:

– Не знаю, храбрый ты или заторможенный, но удар держишь хорошо.

Мне хочется ответить что-нибудь мужественное, но она продолжает:

– Им был нужен браслет или медведь?

От ее вопроса меня бросает в дрожь. Неужели эти типы были из тайной полиции?!

– Я не успел сосредоточиться на их мыслях, только на их шнурках, – отвечает Пиктон. – Это могли быть и простые налетчики, которые подкараулили нас у выхода из банка. Но если у тебя есть сомнения и ты хочешь обменять меня на своего отца, в твоих интересах сделать это как можно быстрее.

– У меня странное чувство, – говорит Бренда.

У меня тоже. Я всё больше ощущаю, что Пиктон хитрит. Во всяком случае, у него есть какая-то задняя мысль. Его желание броситься прямо в волчье логово похоже на одержимость, и я спрашиваю себя: действительно ли это проявление альтруизма по отношению к моему отцу?

– Именно так! – настаивает медведь, прочитав мои мысли.

И добавляет, что, если у меня есть план лучше, он примет и его.

– Кажется, есть.

– Что есть? – переспрашивает Бренда.

Я молчу. Медведь тоже замолкает, чтобы изучить идею прямо у меня в голове.

– Это может сработать, – соглашается он.

Мы поднимаемся к Бренде, вынимаем ее кенгуру из морозилки и разогреваем в микроволновке. Потом я приступаю к допросу. Безрезультатно. То ли Борис Вигор не хочет говорить, то ли не может. Или у него случился тепловой удар.

– Наоборот, – возражает Пиктон. – В микроволновке клетки меняют полярность сто миллиардов раз в секунду: это должно было подстегнуть обменные процессы между фотонами его сознания и молекулами кенгуру. Нет, проблема в другом.

Пока Бренда варит себе кофе, профессор продолжает размышлять вслух:

– После смерти этот недоумок невольно оказался здесь, потому что твоя соседка рисовала его дочь. Вигор материализовался в игрушке, как я. Он и при жизни только и умел, что воровать у меня идеи. Но результат получился плачевным: он может выговорить только одно слово и не способен двигаться. Значит, ему нужно вселиться во что-то, имеющее с ним более тесную связь.

– Но какое отношение вы имели к моему медведю? Почему у вас так хорошо с ним сладилось?

– Потому что он уже опустел. Эта старая игрушка просто собирала пыль. Ты больше ничего к нему не испытывал, он был свободен. А кенгуру весь пропитан привязанностью Бренды, ее чувством обделенности и одиночества, детскими мечтами. Этот Волшебный принц, заключенный в махровом мешке, слишком нагружен эмоционально, он неподходящее место для негативных вибраций Вигора. Министра надо переселить.

– Куда?

– В твою куклу, изображающую Бориса Вигора. В этот кошмар из латекса, с которым никто никогда не устанавливал эмоциональной связи. Ему будет легче наладить контакт между своими переживаниями и телесным образом.

– И как его переселить?

– Потом объясню.

Я предлагаю Бренде пойти ко мне, но она отказывается. Ей не по себе. Может, из-за того, что мы терзаем друга ее детства, запихивая то в морозилку, то в микроволновку… Она ворчит:

– Еще утро не кончилось, а я уже выдохлась. Старею.

Бренда глотает горсть таблеток и косо смотрит на меня.

– Пора мне перестать психовать из-за твоих приключений, Томас. Честно говоря, ты просто всё выдумал. А я поверила, и в результате у меня начались глюки. Бесит, что со мной вообще не считаются!

Я тяжело вздыхаю. Как это утомительно – всё время возвращаться к пройденному. Бодрящий эффект виски закончился, теперь дают о себе знать неприятные последствия. А может, это реакция на нападение? Вдруг оно разбудило в ней какие-то жуткие воспоминания?

Не скрывая разочарования, я говорю:

– Прости, Бренда. Буду выпутываться сам. Одолжишь мне кенгуру? Я освобожу его от всего постороннего, принесу обратно и оставлю на коврике перед дверью. Счастливо!

Она смотрит, как я укладываю Вигора и Пиктона в хозяйственную сумку между бумагами. Ее взгляд падает на футляр с бриллиантовым браслетом. Наши глаза встречаются. С безразличным видом я вынимаю шкатулку и кладу на край раковины со словами:

– Компенсация за беспокойство.

А потом выхожу из квартиры и закрываю за собой дверь.

33

Вставляя ключ в замочную скважину, я слышу шаги за спиной. Даже не оборачиваясь, я знаю, кто это. Футляр с бриллиантовым браслетом шлепается в хозяйственную сумку между медведем и кенгуру. И рука Бренды тяжело опускается на мое плечо. С обреченным видом она бормочет сквозь зубы:

– Ты у меня уже в печенках сидишь!

Ничего более лестного я в жизни не слышал.

– Знаешь, почему я помогаю тебе, Томас? Потому что в моей жизни нет никого и ничего интересного, вот и всё. Так что не воображай о себе слишком много.

Я киваю. И говорю, что если бы мог обратиться к кому-нибудь еще, то ни о чем бы ее не просил.

Потом открываю дверь и предупреждаю:

– Сними обувь, иначе мать закатит скандал.

Она скидывает кроссовки, интересуется, можно ли остаться в носках или необходимо надеть мусорные пакеты. Я воспринимаю ее ехидство как знак, что мы стали сообщниками. Бренда усаживается на диван, где спал отец. На подушке еще осталась вмятина от его головы. Тоска сжимает мне сердце. И я поскорее выхожу из гостиной.

Ступеньки, по которым я поднимаюсь наверх, нещадно скрипят, и можно всхлипывать, не опасаясь быть услышанным. У себя в комнате я хватаю кукольного Бориса Вигора, сидящего на полке, и как можно быстрее спускаюсь к Бренде.

И вот я уже удрученно смотрю на четырех персонажей, сидящих рядком на папином диване. Женщина моей мечты, которая сначала напивается, а потом глотает таблетки от похмелья. Медведь моего детства, оккупированный скандалистом-ученым. Махровый кенгуру с застрявшим в нем покойником-министром. И латексный супермен с бодрой улыбкой… Огромная усталость наваливается на меня, хочется на всё махнуть рукой.

– Только вот не надо сейчас переживать кризис переходного возраста, – ворчит Пиктон. – Потом у тебя будет на это куча времени. Давай, за работу.

– А как это делается?

– Так же, как вчера, когда ты мобилизовал свои белки и атаковал жир. Никакой разницы. Доверься интуиции. Вообрази, что это ты сам, и постарайся представить картинку.

Я тяжело вздыхаю и стараюсь настроиться на кенгуру Бренды, мысленно войти в нутро махровой сумки. Собираю воедино все свои воспоминания о Борисе. Представляю, как они вихрем кружатся в молекулах Брендона, словно снежинки в стеклянном шаре. А потом делаю усилие, чтобы эти образы слепились в один. И наконец крепко зажмуриваю глаза – будто смыкаю челюсти экскаватора. И, мысленно вырвав шарик из кенгуру, вкладываю его внутрь фигурки из латекса. Расслабив веки, я приказываю воспоминаниям, заключенным в шарике, вновь рассыпаться и перемешаться с молекулами резины.

– Томас, ты в порядке?

Я лежу на полу. Бренда, наклонившись, встревоженно трясет меня за плечи. Я встаю.

– Превосходно, – говорит медведь.

– Ай… рис, – бормочет маленькая копия Вигора.

– Я его слышу! – вскрикивает Бренда. – Это его голос, это он!

Я оборачиваюсь. Она нервно грызет ногти, а ее глаза выражают одновременно испуг и облегчение. Я протягиваю ей кенгуру:

– Можешь забрать его, он теперь такой же, как раньше. Перемещение закончено.

Она изумленно смотрит, как Пиктон делает Вигору гимнастику. Медведь сгибает и разгибает куклу, чтобы помочь министру включиться в резиновую структуру. При этом он всё время повторяет:

– От чего ты умер, Борис?

– Сердце… – с трудом выговаривают резиновые губы, застывшие в победной улыбке.

– Тебя не убили?

– Ннет.

– А где твой чип?

– А т-твой? – медленно произносит бывший министр, словно каждый звук стоит ему нечеловеческих усилий. – Где… он?

– Тебе дали задание, да? Перед тем как тебя… как ты умер? Я был прав, – заключает медведь. – За всем этим стоит Оливье Нокс. Живые потеряли надо мной контроль и поэтому послали мертвого, чтобы заставить меня говорить. Вот почему они не сняли с него чип.

– Где… моя дочь? – невнятно произносит кукла.

Я бросаю в ответ:

– А где мой отец?

Нарисованное лицо с идиотской улыбкой остается неподвижным.

– Отвечай, если хочешь увидеть девочку, – командует Пиктон.

– Я… не… предатель, – произносит уменьшенная копия Вигора.

Оттолкнувшись от пола задними лапами, медведь прыгает на низенький столик, включает телевизор и трижды нажимает на пульте цифру «6».

Вместо изображения на экране появляется рябь.

– Папа! – зовет тихий голос, еле слышный сквозь треск помех.

Белая как бумага, Бренда хватает меня за руку. Это потрясающе – ощущать с ней единство, переживать одно и то же чувство. От того, что ее пальцы сжимают мои, я на секунду забываю обо всех опасностях и проблемах…

– Айрис! – кричит резиновый министр. – Иди ко мне!

– Не могу… – раздается стон, еле слышный сквозь помехи. – Забери меня отсюда! Спаси!

Игрушечный Вигор пытается встать, но всё время падает.

– Помоги мне попасть в телевизор, Пиктон! – умоляет он.

– Это невозможно, – отвечает профессор. – И бесполезно. Вы общались бы не больше, чем два комка в пюре. Нет, вы сможете обрести друг друга только в высшем, духовном мире. И только если ты поможешь уничтожить Аннигиляционный экран, который удерживает вас на Земле… Нокс обманул тебя, чтобы отправить в потусторонний мир. Живой или мертвый, ты ничем не можешь помочь своей дочери. Если только не перейдешь на мою сторону. Он отправил тебя ко мне как шпиона. Так стань двойным агентом!

– Но что я тогда ему скажу… про твой труп? Где он?

Медведь вопросительно смотрит на меня пластмассовыми глазками.