Стамбул. Сказка о трех городах Хьюз Беттани

Раздел I

Отпечаток ноги эпохи неолита с раскопок в Еникапы (Археологический музей Стамбула)

Рыбаки в Константинополе, Мадридская хроника Скилицы (Alamy)

Тондо с портретом Септимия Севера (Бриджменская библиотека искусств)

Иисус в образе бога солнца Гелиоса (Alamy)

Константинополь в образе Тихе (Британский музей)

Свечение, якобы принявшее форму тела Юлиана Отступника (Британская библиотека)

Пейтингерова скрижаль (Бриджменская библиотека искусств)

Мозаика с портретом императора Юстиниана (Getty)

Ожерелье из Десборо (Британский музей)

Мозаики из Большого императорского дворца (Alamy)

Изображение внутренних помещений синагоги в Константинополе (Alamy)

Раздел II

Греческий огонь, Мадридская хроника Скилицы (Бриджменская библиотека искусств)

Погребальная пелена Карла Великого (Бриджменская библиотека искусств)

Фрагмент, увековечивший конец иконоборчества в Константинополе (Бриджменская библиотека искусств)

Философская школа в Константинополе, Мадридская хроника Скилицы (Alamy)

Осада Константинополя, Жан Картье (Национальная библиотека Франции)

«Сидящий писец», Джованни Беллини (Бриджменская библиотека искусств)

Миниатюра с изображением Стамбула, Матракчи Насух (Alamy)

Османские войска устанавливают осаду Вены (Getty)

Али-паша в немецкой газете (Музей Виктории и Альберта)

Пир для Валиде-султан, османская акварель (Бриджменская библиотека искусств)

Парад кондитеров и подметальщиков в Константинополе, из манускрипта Вехби (Библиотека музея «Дворец Топкапы»)

Раздел III

Гости с Запада в Константинополе (Художественный музей Уолтерс)

Хилья, Яхья Хилми (Музей Сакип Сабанчи)

Панорама Константинополя, Генри Астон Баркер (Alamy)

«Турецкая баня», Жан-Огюст-Доминик Энгр (Alamy)

Женщина в повозке с волами (Гюльхан Бенли)

Мечеть Ортакёй (Alamy)

Военные водолазы в Императорском арсенале (Библиотека Конгресса)

Придорожные торговцы симитами (Alamy)

Золотой Рог (National Geographic)

Стены Феодосия в современном Стамбуле (Alamy)

Доисторические поселения в окрестностях Босфора, Мраморного и Черного морей

Древнегреческие поселения на берегу Босфора

Античный город, примерно с V в. до н. э. по III в. н. э.

Глава 1. Кости, камни, Грязь

^{800 000–5000 гг. до н. э.}

• Вдруг пред ними волна взнялась нежданно из глуби,
• Гребнем восстав, подобно вершине кряжа. Пред нею
• Все они головами поникли…
• Тут внезапно волна перекатная вновь поспешила;
• Тотчас корабль помчался по хваткой волне, словно валик,
• Падая вниз и вперед катясь по глубокому морю.
• Бурный поток, завертев, задержал его между утесов;
• Две скалы сдвигались, гудя, а ладья цепенела.
• Тут-то Афина, левой рукой от скал отстранившись,
• Правою мощно толкнула корабль вперед…

Рассказ Аполлония Родосского о путешествии Ясона через Босфор «Аргонавтика»{37}

Может показаться, что гроб – странное начало. В 2011 г. под землей, под новой станцией метро «Еникапы» в центре нынешнего Стамбула, напротив магазинов, где продают тряпки для стирания пыли и пластиковые ведра, было найдено тело. Женщина эпохи каменного века, в позе зародыша, уложенная с юго-запада на северо-восток на деревянной решетке и накрытая одной-единственной деревянной дощечкой, в окружении глинобитных строений эпохи неолита с погребальными урнами, была захоронена в деревянном гробу, который на настоящий момент считается самым древним в мире{38}. Эти древние останки, насчитывающие 8000 лет, являются как уникальной находкой, на удивление хорошо сохранившейся в анаэробной среде стамбульской почвы, так и уникальным открытием, проливающим свет на обычаи погребения, принятые у наших анатолийских предков эпохи неолита.

Лежащая здесь молодая женщина (ее останки датируются периодом с 6300 по 5800 г. до н. э., примерно к тому же времени относится самый древний из известных в мире условный «город» Чаталхёюк[5] в Центральной Турции) явно стремилась к хорошей жизни. В ходе тех же раскопок в нефтесодержащем слое в грунте морского дна археологи обнаружили орудия труда (в том числе деревянную лопату, семена и перегоревшие органические останки), принадлежащие социальной группе этой женщины. Некоторые считают, что лопата – это на самом деле весло от пироги, и оно самое древнее из когда-либо найденных, ведь ему тоже 8000 лет.

Также примечательно, что на месте этой доисторической деревушки осталось более 1000 отпечатков человеческих ног. Некоторые из этих «стамбульцев» каменного века ходили босиком, другие носили кожаную обувь тонкой работы, а возможно, даже на деревянной подошве – вроде тех, что в наши дни в городе надевают в хаммамы{39}.

Место стоило того, чтобы проделать долгий путь – этот клочок земли был источником жизни. На Фракийском полуострове{40}, т. е. в регионе между Черным и Эгейским морями, в восточной части которого и стоит Стамбул, насчитывалось в общей сложности 236 естественных источников воды: ручьев, ключей, рек, озер и лагун – и все они были окружены лесами, где росли дубы, каштаны и фисташковые деревья. Эта молодая женщина принадлежит к многочисленным поколениям тех, кто оценил всю прелесть местности, где теперь стоит Большой Стамбул. А неподалеку были обнаружены ее более древние соседи, чьи останки относятся к мезолиту. Вместе с ними в пещере Яримбургаз (выходящей на окраины нынешнего города) обнаружились и останки гигантских медведей плейстоценового периода.

В этой тусклой известковой скале{41}, куда можно добраться по старой дороге, ведущей мимо фабрик (где предлагают чайные сервизы) и загонов с баранами (ожидающими забоя к празднику Ураза-байрам), есть созданное природой укрытие. Следы самых первых жителей территории Большого Стамбула (наконечники стрел, фрагменты костей и различные каменные орудия труда из кварца, кварцита и кремневых пород) обнаружили в ходе до сих пор ведущихся раскопок, под слоем грунта и перегноя в пещере Яримбургаз, которая протянулась в толще скал более чем на полмили в длину и местами достигает 50 футов в высоту.

Сегодня из пещерного комплекса открывается вид на современный город, словно фагоцит, протянувшийся вдоль озера, или gl, под названием Кючюкчекмедже. А в каменном веке были видны непроходимые леса и вода. Зимой здесь устраивались на спячку медведи, а весной селились люди. Некоторые найденные в пещере останки относятся к периоду 800 000–600 000 гг. до появления Homo sapiens. А ведь это значит, что стоянка древних людей на территории Большого Стамбула – одно из самых древних мест заселения на Ближнем Востоке. Археологи и многие представители городской власти очень обеспокоены тем, что в этой доисторической сокровищнице люди в последнее время чего только не делали: снимали фильмы, баловались наркотиками, грибы выращивали, проституцией занимались.

Ладшафты, окружающие доисторических людей и их потомков из каменного века, развивались в процессе эволюции и совершенно отличались от тех, что мы видим сейчас: Мраморное море сначала было солоноватым внутриматериковым озером, а по долинам бродили пока еще неизвестные толстокожие, по горам – пантеры, и было известно более 9000 видов цветов. Кого здесь только не было: и гигантские олени, и мамонты, и пятнистые гиены – все они прекрасно себя чувствовали при климате, должно быть, градуса на два теплее нашего.

Деревянный гроб доисторической красавицы обнаружили уже во время строительства подводного тоннеля, который стоил 4 миллиарда долларов и должен был соединить азиатскую и европейскую части города. Вдобавок нашли еще четыре захоронения людей и четырех кремированных, относящихся приблизительно к 6000 г. до н. э.

Эта территория стала настоящим парком археологических развлечений: когда в 2007 г. из-за случившейся засухи местным фермерам пришлось (в 17 милях от центра города) рыть новые оросительные каналы, налетели археологи. Они спасли скромные находки, оказавшиеся историческим сокровищем. Ведь здесь, у берегов озера Кючюкчекмедже и стамбульского побережья Черного моря, были найдены древнейшие материальные проявления самой сути человеческой цивилизации в Европе – ядрище навикулоидной[6] формы (ладьевидное, из камня) и ударное огниво. Еще там были ножи для мяса, кремневые ножи и скребки для костей{42}. Быть может, на этом месте была охотничья стоянка? Или стоянка мужчин и женщин, которые иногда охотились, а иногда занимались сельским хозяйством?

Археологи (и не только они) рассчитывают, что раскопки в дальних кварталах Золотого Рога принесут и другие находки{43}. В Большом Стамбуле почти наверняка таятся свидетельства существования в Европе практики земледелия за целое тысячелетие до того, как по прежним представлениям она возникла{44}. Сообщество жителей Стамбула и его окрестностей эпохи неолита вело битву за выживание на земле. И земля тогда отступила.

Около 5500 г. до н. э., в ходе гигантского, эпохального процесса, определившего характер и дальнейшую жизнь города, сформировались топографические очертания Большого Стамбула{45}. В результате резкого повышения уровня моря из-за таяния ледникового покрова море захлестнуло материк, образовав Босфорский пролив. Черное море из мелкого пресноводного озера превратилось в море, открыв прекрасные возможности – ведь на смену пресноводным пришли морские ракообразные. За 300 дней уровень воды здесь поднялся аж на 238 футов. Золотой Рог стал широким морским рукавом с естественными гаванями. Его питали два источника под названием «Сладкие воды Европы»: Кидарис и Барбис.

При создании этого нового мира многие жизни были загублены. В наши дни на дне Черного моря обнаруживаются следы проживания людей – затопленные строения и обработанные бревна. По некоторым оценкам, за один год прибрежный участок накрыло 10 кубических миль воды, затопив более 600 квадратных миль земли. Это событие один мир разрушило, но позволило возникнуть величайшему в мире городу.

У многих цивилизаций, например у египетской, с океаном бывают несколько натянутые отношения, но в Стамбуле от воды никуда не деться, так что его жителям приходится скорее дружить с морем, чем враждовать с ним. «Море венком окружает город»{46} – так писал о Стамбуле один из историков{47}. Сегодня Стамбул окружен Золотым Рогом, Босфорским проливом и Мраморным морем, с севера – Понтом Эвксинским, то есть Черным морем, а с юга – через Геллеспонт, то есть пролив Дарданеллы – Средиземным морем. Этот «жидкий континент», который в разные времена еще называли «Белым морем», «Морем веры», «Морем горечи», «Великим зеленым» и Mare Nostrum («Нашим морем»), нес в равной степени и перспективы, и разрушение. Среди весел и парусов, бухточек и естественных гаваней, благодаря появлению Босфора и образованию двух континентов, Стамбул стал поистине краем возможностей.

Так что, раз уж мы посвящаем свое время Стамбулу, будем помнить, что речь здесь не только о городе, но и о море.

Глава 2. Город слепых

^{Примерно 682 г. до н. э.}

Этот-то Мегабаз навеки оставил о себе память среди геллеспонтийцев следующим замечанием. В Византии Мегабаз как-то узнал, что калхедоняне поселились в области Халкидон на семнадцать лет раньше византийцев. Услышав об этом, он сказал, что калхедоняне тогда были слепцами. Ведь не будь они слепы, они не нашли бы худшего места для своего города, когда у них перед глазами было лучшее.

Геродот, «История»{48}

В мае 2016 года объявили о еще одной поразительной археологической находке в Стамбуле. Под щегольскими дачами, выстроившимися вдоль побережья Мраморного моря в Силиври, обнаружили круглое надгробие, напоминающее курганы в Центральной Азии. Надгробию 4000 лет, и в нем сохранились останки воина, также уложенного в позе эмбриона.

Официальные лица Турции заявили, что это захоронение – доказательство того, что доисторические корни Стамбула вырастали под влиянием из Центральной Азии. Это – серьезное заявление. Древние греки давно утверждали, что на самом деле это они основали то поселение, в котором нашли останки, – Селимбрия (ныне Силиври).

Ходившие вокруг древнего города Византия и его окрестностей предания не менее важны, чем его история. И легенды, рассказывающие о том, как получилось, что греки заложили город, ставший теперь Стамбулом, предсказуемо яркие.

Зевс, главный из богов, завел интрижку со смертной Ио – на этот раз со жрицей его жены Геры. Разъяренная Гера превратила Ио в корову (по другим версиям, в корову обратил ее сам Зевс, чтобы защитить), после чего Гера послала овода, чтобы тот мучил юную соблазнительницу. Говорят, что Боспор, «коровий брод», получил свое название от того, что по этому проливу проходил путь Ио. Впоследствии Ио родила дочь, Кероэссу, которую на берегах Золотого Рога (в эпоху Античности этот залив назывался Керас) воспитала нимфа Семестра. Там юная дочь жрицы (и Зевса) продолжила семейную традицию, связалась с олимпийскими богами и переспала с морским богом Посейдоном. Вот сын-то Кероэссы и Посейдона, Бизант, и основал Византий.

В других переложениях мифа об основании города, которые, наверно, ближе к реальности бронзового или железного века, говорится, что фракийский царь Бизант, наместник в Мегарах, сын той самой нимфы Семестры, взял в жены местную царевну Фидалейю, а в качестве ее приданого – землю, где теперь находится Стамбул.

В глубоких слоях почвы под историческим центром Стамбула действительно были найдены фракийские глиняные изделия 4500 г. до н. э. и фрагмент прекрасной нефритовой булавы. Эти люди неолита с их деревянными гробами знали, что здешнее место прекрасно подходит, чтобы осесть, – и это знание таинственным образом сохранилось на протяжении халколита, бронзового и начала железного века. Особенно привлекал людей клочок земли, вклинившийся между Золотым Рогом и Мраморным морем (звавшимся во времена Античности Пропонтидой), который ныне называется Сарайбурну, или Дворцовый мыс (у древних греков – акрополь, а у тех, кто говорил на латыни, – Promentorium Bosporium). Он окружен семью холмами – достаточно высокими, чтобы служить защитой, но не настолько, что нельзя было жить. Это место и вправду прекрасно подходило, чтобы начать тут жить.

В 1920-х и в 1942 гг. во время раскопок в окрестностях византийского ипподрома нашли большие фракийские сосуды. У одного из них одна сторона была выполнена – и весьма блестяще – в форме человеческого лица. Так что забудьте все эллинские мифы – люди проживали здесь задолго до прихода с запада греков. Местное поселение, расположенное на территории, где ныне стоит дворец Топкапы, и заселенное мужчинами и женщинами, которые вели торговлю и сельское хозяйство, непрерывно существовало здесь, по крайней мере, до 1100 г. до н. э.

Поскольку нынешний Стамбул – настоящий слоеный пирог, раскопки в центре вести затруднительно. Но наверняка еще появятся и другие свидетельства существования в городе жизни в древние века. В отчетах (к великой досаде – неопубликованных) об исследованиях, которые археологи-водолазы провели в 1989 г. на причале для яхт Фенербахче (неподалеку от бухты Каламыш), говорится о том, что дайверам под толстым слоем водорослей удалось нащупать архитектурные сооружения – строения, в которых некогда вполне могли жить люди бронзового века. Ведь поблизости были найдены сосуды, насчитывающие 4000 лет{49}. Здесь вода и творит историю, и скрывает ее.

Кувшин с причала для яхт Фенербахче. Эти находки указывают на еще не раскопанное доисторическое поселение на азиатском берегу Босфора

Так с нами тихо говорят самые первые жители Стамбула, его уроженцы. Их историю нужно извлекать из-под земли и из темных босфорских вод. Это – переселившиеся в Стамбул эллины, громко заявляющие о своем присутствии. Греки, изобретшие само понятие «история» и потому очень ловко вписывающие себя в нее, утверждают, что древнее поселение Византий принадлежит им.

Пока Зевс, Гера и Ио выпутывались из горьких уз своего любовного треугольника, авторы эпических поэм поведали нам, что Ясон со своими аргонавтами (Гераклом, Орфеем, царем Нестором и другими – истинным собранием всей легендарной мощи Греции) во время своего дерзкого странствия по Черному морю проплывал мимо мест, где стоял Византий. Искусной работы фрески с греческого острова Фира (Санторини) с тщательно проработанными деталями (эти фрески чудесным образом сохранились в вулканических породах примерно с 1615 г. до н. э., когда на острове произошла самая крупная в истории человечества геофизическая катастрофа) подтверждают, что древние греки действительно первыми освоили плавание под парусами. И лишь они одни могли прокладывать путь не только вдоль средиземноморского побережья, но и в открытом море.

Рассказывалось множество историй, которые не только описывали эти путешествия с континента на континент, но и, вполне возможно, воодушевляли других. Как эллин Ясон созвал своих аргонавтов (в том числе и Авгия, чьи огромные конюшни пришлось чистить Гераклу) в рискованное путешествие за приключениями и добычей. Как он высадился на берегах Босфора и нашел край восходящего солнца еще до того, как в этот край устремились за Еленой, Троей и славой другие греческие герои. Из гомеровской поэмы мы узнаем, как Ясон ходил на восток, где столкнулся с колхидской Медеей, ее тетушкой Цирцеей и агрессивным племенем амазонок.

Ясон соблазнился возможностью добыть золото – в этом регионе в древние века действительно искусно умели обрабатывать металл, что, пожалуй, и зародило у греков мысль о том, что Восток «богат золотом»{50}. Но затем из-за зелья и яда, приготовленных царевной Медеей, герой здесь задержался, успешно добравшись до Кавказа – края, который, по представлениям греков, был полон опасностей и многообещающих возможностей{51}. Именно здесь железными гвоздями был прикован к скале Прометей, осмелившийся украсть у богов огонь.

Археологические раскопки к востоку от Стамбула иллюстрируют, насколько мифы соприкасаются с историей. Находки, сделанные в Армении, расширили наши познания о многогранности работы с металлом – возможной благодаря открытию огня – в начале бронзового века к востоку от Босфора{52}. В 1917 г. отряд Королевского ВМФ производил земельные работы на острове Имброс, к югу от Стамбула, чтобы возвести обелиск в память о своих товарищах, павших на Галлиполи, и наткнулся на блестящий золотой кубок, каким пользовались гомеровские боги. Не зря Стамбул и его окрестности окутаны мифами.

По преданию, Ясону в своем путешествии пришлось справляться с огромными сталкивающимися скалами (почти в точности как при выходе из Босфорского пролива в Черное море), но затем он открыл проход для всех, кто следовал за ним. И неудивительно, что беотийский поэт Пиндар говорит, что Восток как искушает, так и творит героев.

Свежие находки на Кавказе подтверждают, что в бронзовом и железном веках греки действительно путешествовали из Эгейского моря по живописному проливу Геллеспонт (ныне Дарданеллы), пересекали Мраморное море, шли по узкому Босфору (хотя в центральной своей части он достигает глубины 400 футов, его ширина кое-где не более 700 ярдов), а потом, минуя песчаные побережья, переплывали Черное море. Неподалеку от Батуми на черноморском побережье современной Грузии, позади недавних раскопок, открывших акрополь V в. до н. э., где среди песка и низкого кустарника находят десятки греческих захоронений, возвышаются курганы бронзового века. Недавно обнаруженные здесь, в Азии, греческие артефакты и останки говорят не просто о торговых связях, а об эллинском присутствии. Есть убедительные свидетельства того, что вымышленным героям, вроде Ясона, соответствовали вполне реальные искатели приключений{53}.

В Стамбуле до сих пор помнят Ясона. Небольшая рыбацкая деревушка Тарабья, ныне любимое место городского бомонда, сначала была греческой Ферапией (это название означает «лечение» или «исцеление», а на закате Османской империи Ферапия стала излюбленным местом летнего отдыха иностранных послов). Ферапия получила свое название в V в. н. э., в рамках христианизации этого региона, проводимой патриархом Аттиком, который весьма не одобрял ее языческое название Фармакеус. Почему? Слово «pharmaka» начиная с бронзового века и позже означало лекарства, или полезные травяные средства – отсюда современный термин «фармацевтические средства». Но, говорят, под использованным в названии Фармакеус словом «pharmaka» во времена, когда еще не изобрели историю, подразумевали ядовитые зелья царевны Медеи. Их она, по преданию, бросила в бухту у берегов Европы, проплывая Босфор, когда отвергнутая венценосная красавица из Колхиды, обезумевшая от горя и ярости, ожесточенно преследовала своего вероломного возлюбленного.

Итак, нам известно, что греки ходили в Стамбул и дальше{54}. О том, какой именно формы были суда и сколько именно длилось это путешествие, ведутся горячие споры. Если плыть днем, по вечерам причаливая к берегу для ночлега и ужина, путь от материковой части Греции до Босфора займет месяц – плюс-минус неделя{55}. При ветре на кормовом курсовом углу изящные, длинные и узкие лодки, быстро идущие на веслах с многочисленной командой гребцов, могли идти со скоростью шесть узлов. Но сложность была в бурном море – идти против ветра невозможно, а впереди наверняка ждали известные и неизведанные опасности. Было несколько коварных мест: не в последнюю очередь – мыс Сунион, южная оконечность Эвбеи, северный ветер и движущееся на юг течение в Дарданеллах.

Чтобы проложить путь между двумя континентами, бесстрашные греки на свой страх и риск вышли из открытого моря и наобум поплыли в Геллеспонт, сами не зная, куда их приведет этот коварный, но манящий пролив. И (несколько странно, учитывая, что греки утверждают, что они так гениально разглядели ресурсы Византия) высадились они, пожалуй, в неподходящем месте. Поселенцы основали на азиатском побережье входа в Босфор, в естественной бухте на восточном берегу Мраморного моря город Халкидон. Халкидон находился примерно в километре от места, где на противоположном берегу пролива стоял Византий. У бивачных костров, на городских площадях, при королевских дворах и в классических произведениях Халкидон на протяжении веков называли «городом слепых». Он получил известность как место первой высадки европейцев в этих местах, а ныне окончательно слился со Стамбулом в его азиатской оконечности.

Здесь, в Халкидоне, нога человека, по правде говоря, ступала и до этого. Как и в случае с археологическими находками на другом берегу моря, культуры эпохи неолита оставили множество материальных свидетельств своей трудной, полной надежд жизни неподалеку от Фикиртепе. Здесь в примитивных глиняных хижинах влачили свое существование охотники и рыболовы. Поросшая фиговыми деревьями земля кормила их, а ложки и черпаки они делали из кости диких коров. В бронзовом веке прибывали сюда также и торговцы-переселенцы из Финикии.

Сегодня древний Халкидон стал небольшим оживленным азиатским районом Кадыкёй. Здешние улицы пропитаны народным духом, именно сюда вас приведут жители Стамбула, чтобы показать, что у города, имеющего мирового значения будущее, есть еще и социальная история. Здесь домашняя атмосфера: торговцы орехами ждут своих покупателей, а домохозяйки из европейской части Стамбула едут через пролив за лучшими, свежими горными сырами. Духовенство всех мастей продает свой товар, смотритель армянской церкви час за часом просиживает в надежде принять посетителей, кому бы он оказал радушный прием. В Кадыкёе расположена одна из старейших в городе синагог, а также римско-католический и сербский храмы. Закутанные в покрывала молодые местные жительницы вбегают и выбегают из мечети, построенной на заре Османской империи – как из благочестия, так и в качестве демонстрации новой мусульманской эстетики города. А в наши дни главная роль в этом районе отводится транспортным узлам. Вот железнодорожный вокзал Хайдарпаша, похожий на европейский замок (где вместо рва – Мраморное море) и построенный в 1908 г. для обслуживания направлений на Багдад, Дамаск и Медину. А вот еще автовокзал для автобусов и микроавтобусов. Со времен Античности, в Средние века и до начала наших дней Халкидон был важнейшим пунктом пересечения транспортных путей.

Возможно, Халкидон, защищать который было не так просто, как Византий, был и не самым лучшим вариантом. Однако вполне может быть, что в этом безрассудном решении древних греков есть логика. Судя по обнаруженным на возвышенности древнего Стамбула надгробиям, сосудам с изображением человеческих лиц, а также фрагментам булав, место, которое греки назовут Византием, было уже занято. Вновь прибывшие переселенцы не представляли собой полноценную армию захватчиков. Как бы они там ни похвалялись подвигами своих предков в Трое, они не смогли бы десять лет держать осаду дальше по азиатскому побережью. Наверное, Халкидон – город все-таки не слепых, а недальновидных. Сегодня перебраться из Азии в Европу можно запросто – заплатив менее фунта стерлингов (размер платы за паромную переправу). А 27 веков назад на кону было гораздо больше. Некто, чье имя истории пока неизвестно, оказался в Византии раньше.

Однако в первой половине VII в. до н. э., по преданиям, сами боги посредством невнятного рокота оракула велели жителям города на материковой части Греции, Мегары, выводить лодки (буквально) и искать другой город, расположенный «против города слепых».

Если Халкидон – «город слепых», то насколько же велики возможности «города зрячих»!

Глава 3. Город света

^{Приблизительно 680–540 гг. до н. э.}

Над горечью морской Удары гонга рвутся и гудят…

У. Б. Йейтс, «Византия» (перевод Г. Кружкова)

Ведь Бизантий стоит на плодородной земле, возле обильного рыбою моря, ибо огромные косяки ее, пробившись из Понта и испуганные протянувшейся наискось грядою подводных скал, отклоняются от изгиба противолежащего берега и устремляются в гавани этого города. Благодаря столь благоприятному обстоятельству жители его извлекали вначале большую выгоду и богатели…

Тацит, «Анналы»{56}

Мегара, средних размеров прибрежный городок в материковой части Греции, ничем не впечатляет с первого взгляда. В наши дни на подъезде к городу по шоссе Афины – Спарта вас встретит инсталляция из огромных покрышек от трактора и выхлопных труб. Город разделяет пополам железная дорога с брошенным полвека назад, бурым от ржавчины локомотивом. Ничем не примечательный, будничный и автономный – вот определения, что тут же приходят в голову.

Мегара настолько исключительно сельскохозяйственный город, что во времена режима полковников (1967–1974 гг.) некоторые жители отправились на тракторах в Афины протестовать против хунты – только чтобы быть отброшенными танками. Консервативный памфлетист IV в. до н. э. Исократ пренебрежительно отзывался об этом регионе как о месте, где люди возделывают камни. Ну да, и камни, и шерсть, и лошадей, и соль. Соль, без сомнения, была одним из алхимических минералов Античности, предопределяющим – благодаря своим консервирующим свойствам – либо выживание, либо голод. Ключевой задачей стало сохранение соли, и, в конце концов, порт Мегары соединили с самим городом длинными стенами. А это, пожалуй, стало даром морей, бесконечным даром, благодаря которому древние греки обратили свои взоры к морю, а воображением перенеслись на восток – за видимый горизонт.

Утверждают, что Византий «заложили» именно греки из Мегары. Греки говорят, что сюда их направил бог Аполлон через оракула в священных Дельфах. Нет сомнений, что правители города действительно ходили в глубь страны за благословением Аполлона, однако есть подозрения, что они уже вынашивали захватнический план. Вероятно, этот изобильный кусочек земли на северном краю Мраморного моря уже населяли люди (и кое-кому из жителей Мегары это было известно, они, скорее всего, сталкивались с жившими там фракийскими торговцами, что подтверждают эти горшки и булавы). Стало быть, поселение со столь прекрасным местоположением обещало такую жизнь, стремление к которой вдохновляло их отправиться в плавание, преодолевая бурные раскинувшиеся к востоку воды. Нужно представить себе искателей приключений, полных надежд и решимости победить. Вот они выходят из Мегары и направляются в сторону восходящего солнца. Вот они видят, как в прибрежных пейзажах, что они минуют, желтый известняк сменяется мраморно-белыми и вулканически черными ландшафтами – насколько умиротворяюще знакомыми они кажутся! А вот они меняются снова – по мере того, как Европа вот-вот перейдет в Азию.

Прелесть этого клочка суши и побережья, что они назовут Византием, очевидна. Его местоположение прекрасно подходит для торговли и защиты: клин земли, огражденный Мраморным морем, Босфором и его эстуарием Золотого Рога, – это созданная самой природой застава. Доступность рыбной ловли, о которой позже говорил римский историк Тацит, обеспечивала независимость и доход. Тунец, идущий вместе с дельфинами из Черного моря в более теплые воды Мраморного, заплывал в естественную бухту, что образовывал Золотой Рог.

Говорят, что это название происходит от обилия блестящей рыбы и морских млекопитающих, которых тут можно было ловить, когда они проплывали во время ежегодной миграции. Местные рыбаки, промышлявшие в Стамбуле до начала 1960-х (годов массового загрязнения), рассказывали, что вода сверкала от рыбьей чешуи. Здесь до сих пор водятся дельфины – проще всего их увидеть рано утром или вечером. Сейчас их стаи становятся все малочисленнее, но некогда тут бывали огромные косяки.

Еще древние писали о морской макрели, рыбе-меч{57}, морских черепахах и тюленях-монахах{58}. Древние византийские монеты были украшены изображением прыгающего дельфина, а над ним – вола{59}. По греческим легендам, Агамемнон пытался подкупить Ахилла, чтобы развеять его хандру на полях битвы у Трои, обещая ему право рыбачить в водах Босфора. Первооткрывателям было очевидно, что это – трофей, охраняемый духами и на суше, и под водой, за который стоит сражаться. Благодаря богатому геологическому прошлому древних византийцев ожидало обеспеченное будущее{60}.

Итак, греки прибыли на место, которое назовут Византием, и – то ли кровопролитием, то ли мирным путем – положили начало (почти наверняка мало-помалу расширяя со временем границы более раннего фракийского поселения) городу, которому суждено было стать одним из величайших на земле.

Греки объявились, когда открылась замечательная глава человеческой истории. С VII по V в. до н. э. в Европе и Азии постепенно зарождалось новое явление – город граждан. Это был совершенно иной город, где на арену экономической деятельности выходили обычные люди. В таких городах преуспеяние купцов и ремесленников зависело от сметки и сообразительности, удачи и мастерства, а не от того, кем им довелось родиться, не от покровительства королей или благословения высшего духовенства. Это было время, когда благодаря развитию техники обработки железа появились более удобные инструменты и снимались более обильные урожаи, а значит – желудки были полнее и появилось больше времени для размышлений.

Появились и более добротные корабли и более мощное оружие, а значит – чаще возникали конфликты между городами как результат древней гонки вооружений. Во многих отношениях города были нарушителями спокойствия, ведь здесь проверялись на прочность сложившиеся за тысячелетие дружеские и родственные связи. А по дорогам, которые строились для того, чтобы эти хорошо вооруженные армии могли свободно перемещаться, за ними распространялись и мысли.

После основания Византия у городских жителей появилась возможность делать больше, обладать большим. И они, как свидетельствуют воззрения таких мыслителей, как Сократ, Конфуций и Будда, острее прежнего осознали необходимость лучше познавать свой мир, а значит – лучше использовать возможности, которые он им предоставляет. Именно в этот период город стал будущим человечества.

Будучи стратегически важным пунктом, пожиная культурные, интеллектуальные и экономические плоды и пользуясь тенденциями как Востока, так и Запада, Византий оказался в удачном месте и потому преуспел.

Выходцы из Мегары (по своей культуре они были ближе к своим соседям на Пелопоннесе, спартанцам, чем к более авантюрным афинянам), говорившие на гортанном дорическом диалекте греческого, начали воссоздавать в Византии знакомый им мир. На этой окраине Фракии они возвели греческие бани, гимнастические залы, портики (крытые колоннады) и систему водопровода. На реке Ликос, которая некогда огибала центр города, они приносили священные подношения. Во время раскопок под небезызвестной после фильма «Полуночный экспресс» османской тюрьмой (ныне там роскошный отель) нашли булавку от фригийского плаща (должно быть, необычные изделия из центральной части Анатолии пользовались спросом) и кубки – в греческом стиле и с тонкой росписью – для смешивания вина и разливания масла.

В Византий выходцы из Мегары привнесли отчасти дорийское отношение к жизни: их восхищала маршевая музыка, а на календаре они отмечали соответствующие религиозные празднества, например связанные с Аполлоном Гиакинфии и Карнеи. Как раз недавно в резонирующем святилище Олимпия в материковой части Греции обнаружили византийскую надпись VI в. до н. э. – и действительно, буквы бета и эпсилон были типично мегарскими{61}. Выходит, что древний Византий – город с населением около 20 000 человек, представителей, в основном, эллинской культуры. В окрестностях же жили «варвары».

Судя по обычаям погребения, греки братались с урожденными фракийцами. Тем не менее греки предпочитают в своих преданиях подчеркивать свою принадлежность именно к грекам, таким образом доказывая всему миру, что город Бизанта – не просто варварский приграничный городишко. Можно себе представить этих поселенцев ночью: вокруг незнакомые звуки, и они подбадривают друг друга, рассказывая полные преувеличений легенды о величии своего родного города, не давая себе забыть, что именно один из них, Орсиппос, якобы первым пробежал обнаженным на Олимпийских играх и что греческий Робин Гуд, Феаген, защитил бедных, перебив весь скот богачей (это, пожалуй, говорит о том, что Феаген шел к тому, чтобы стать тираном). Эти мегаряне знали – чтобы оставаться у руля, нужно подчинить окружение. Напористо, по-господски, на манер Спарты. Новые греческие правители тут же объявили местных жителей prounikoi – «несущими бремя»{62}.

Представим-ка бесстрашных дорийских греков в византийском акрополе. Они видят, как другие греческие колонизаторы беспокойно стремятся прочь, проплывая по Босфорскому проливу к Черному морю. В такие моменты они, пожалуй, даже позволяют себе на мгновенье молчаливо порадоваться – ведь они знают, что, завладев «городом зрячих», они уже нашли золотую жилу. В VII–VI вв. до н. э. греческое влияние на этот регион усилилось. По всему побережью Малой Азии тут и там вырастали временные поселения греков – сначала возводимые из глины, а затем из камня. А византийская колония мегарян была, с экономической точки зрения, уникальной – ведь она еще и сторожила проход между континентами. Стамбул образца VI в. до н. э. – это город, где невозможно (и по сей день) игнорировать надежды и страхи, планы и желания других.

Но всего через несколько поколений желаемое стало необходимостью. Как только Византий после кропотливых усилий и надежд засиял звездой эллинских городов, туда бушующим потоком устремились заклятые враги греков – сметающие все на своем пути персы. Свирепо атаковав со стороны Босфора, персы контролировали город примерно с 546 г. до н. э., управляя им из Даскилеона (где сейчас ведутся раскопки). Правда, сатрапами были греческие диктаторы – ставленники новой персидской державы Ахеменидов, сложившейся около 550 г. до н. э.

Восточное владычество, похоже, пришлось византийцам не по душе, и они свергли своих азиатских правителей. Но персы вернулись – во главе с царем Дарием и его сыном Ксерксом, ведшими за собой по своим необозримым землям войско из 500 000 солдат. Один из персидских полководцев, некий Мегабаз, человек, который, как утверждал Геродот, и прозвал Халкидон «городом слепых», по приказу своего богоподобного императора велел своим войскам численностью более 80 000 человек «покорить все города, еще не подвластные персам»{63}. На беду жителей Византия, их город оказался в списке персидских завоеваний.

Глава 4. Персидский огонь

^{Примерно 513–411 гг. до н. э.}

Чрез многорыбный Боспор перекинув мост, посвятил я Гере картину сию в память о мосте, Мандрокл. Славу самосцам стяжал, себе же венец лишь почетный, Царскую волю свершив, Дарию я угодил.

Геродот, «История»{64}

Одним из синих «сапфиров», среди которых, как говорилось в текстах, «словно алмаз» зиждился Стамбул, был Босфор. Босфорский пролив не только труднопреодолимый психологический рубеж, но и коварная физическая преграда. Здесь соленая и пресная вода, смешиваясь, закручивается в водовороты. Поверхность прорезывают атласные узоры, за гипнотическим рисунком которых скрывается безжалостное течение. На 22-мильном протяжении направление и скорость течения в проливе, соединяющем Черное и Мраморное моря, меняются девять раз. Такой капризный его характер стал понятен лишь недавно, благодаря открытию подводной реки – желоба, проходящего под поверхностью моря, по дну пролива{65}. Вода и осадочные породы, влекомые по широкому подводному каналу, образовавшемуся в Черном море, направляют закручивающиеся потоки воды в направлении, противоположном основному течению. Получается, что здесь – «двойное море».

Многие утонули в этих водах или погибли, разбившись о скалы, невидные из-за подкравшихся морских туманов. Но для величайшего из правителей – персидского царя Дария Великого – это было нипочем. Когда глядишь на мир с его позиции, имея, как он, опору в Сузах, Вавилоне, Мемфисе и Персеполисе, внутренние районы греческого Халкидона очень кстати оказываются равнинными. В наши дни пологие холмы, окружающие равнину Меандра, покрыты рядами оливковых рощ. Ворота в Европу выглядят заманчиво, а вершины Кавказского хребта и горы, окружающие греческий Пелопоннес, напоминают заграждение. Меняющие направление потоки Геллеспонта и Босфора – просто ручейки, а обнимающие побережье острова – Самос, Лесбос, Хиос – не больше чем ступеньки, ведущие к новому материку, готовому к тому, чтобы собирать с него дань.

Так что стоявшему у подножия Азии и глядевшему на покрытые зеленью горы Европы человеку переход через маленький влажный промежуток между континентами, должно быть, казался детской игрой. Ведь царь царей прорубил канал, соединивший Красное море со Средиземным, этот человек ввел универсальную валюту, чтобы подхлестнуть торговлю с известными странами мира, а маленькие разорить. Пропорциональны ли размеры этих деяний? Совершенно очевидно, что для самого могущественного правителя на Земле этот переход был вполне осуществим. Вот и получается, что буквальная история существования Стамбула начинается с моста. Благодаря изображенному Геродотом образу построенного Дарием колоссального, длиной в милю, моста – одной из самых дорогих и дерзких затей этого царя – Византий был вписан в историю. На Западе были очень обеспокоены мотивацией этого дерзкого проекта.

Вассальный вавилонский царь Навуходоносор III взбунтовался против персов. Узнав эту радостную новость, скифы, занимавшие северную оконечность Черного моря и заправлявшие европейскими землями, простирающимися к западу от современного Стамбула, решили сыграть свою игру. Дарию это, естественно, не понравилось. Примерно в 513 г. до н. э. он преисполнился решимости отогнать скифов к их родным фракийским и балканским землям. Царь царей, восседавший в священном для греков храме Иерон на азиатском берегу Босфора, у выхода из пролива в Черное море (здесь Зевс-повелитель ветров следил за беспрепятственным проходом судов), вызвал к себе Мандрокла, инженера с острова Самос. Приказ царя – соорудить понтон из кораблей от азиатского до европейского берега Босфора. Может, Дарий и собирался завоевать весь мир, но мочить при этом ноги ему не хотелось.

На этом этапе неясно, был ли Византий невольным сообщником или послушным союзником Персии. Сейчас представляется вероятным, что персы установили в поселении Хризополис (ныне – район Ускюдар на азиатском побережье Босфорского пролива в Стамбуле, при Константине Великом этот населенный пункт обрел огромное значение) пункт грабительских сборов, выуживая деньги у кораблей, которые прибивало к берегам коварными босфорскими течениями{66}. Еще 25 веков вытягивание денег из проходящих судов будет любимым развлечением тех, кто господствовал в проливе и в городе. Персам не хотелось, чтобы такое доходное мероприятие было прервано – жители Византия впали у персов в немилость.

Тут, на краю цивилизации, было множество тех, кто не желал становиться частью обширной империи персов, где говорили по-арамейски и куда вливалось множество культур. Когда предшественник Дария, Кир Великий, впервые связался со скифами, то погиб от рук скифской царицы, а его голову пронесли в наполненном кровью мехе – идея была в том, что двигавшая им жажда власти теперь утолена{67}. В начале V в. до н. э. по побережью Малой Азии и на прибрежных островах со скоростью лесного пожара распространился мятеж. Дарий ответил на это с дьявольской жестокостью. Города стирались с лица земли, взрослое население убивали или уводили в рабство, мальчиков кастрировали, а девочек забирали в наложницы для свиты великого царя. К 494–493 гг. до н. э. восстание подавили, а Византий и Халкидон сожгли. С другого берега Босфора византийцы и халкидонцы видели клубы черного дыма, символы несчастья, постигшего их соотечественников. Геродот писал, что жители Византия, среди которых было немало борцов за свободу, бежали к песчаным берегам южного побережья Черного моря, чтобы затем вернуться, пополнив ряды военного флота персов.

Переплывая разделяющую Европу и Азию водную артерию, любой понимал, что вражда между восточным диктатором и Европой носила личный характер. Да, Персия жаждала добычи: и земель, и людей, но успех колонизации определяется исключительно качеством, а не количеством. Отныне сильным мира сего – как в Азии, так и в Европе – была совершенно необходима эта благословенная и стратегически чрезвычайно важная прибрежная полоска земли в окрестностях Византия. Земля с ее покрытыми лесом, удобными для удержания обороны холмами. Земля, что изгибается, словно признавая свое подданство{68}.

В 491 г. до н. э. Дарий потребовал капитуляции всей Греции, настаивая, чтобы эти бесстрашные греческие города-государства, которых в эгейском регионе было около 700, принесли дары в виде земли и воды в знак своей покорности. Мятеж в эллинских городах Малой Азии, возможно, и был подавлен, однако победа не была столь легка. Стратегия персов не повлияла на уникальное чувство общности, которым, по-видимому, обладали греки. Благодаря традиции принимать решения на советах, общего самосознания за счет языка и религии, мощи за счет связи мифических представлений греческие города-государства оказались невероятно жизнестойкими. Для персов позор их будущего поражения в битве при Марафоне в 490 г. до н. э. стал неприятной неожиданностью.

Однако после смерти Дария в 486 г. до н. э. его притязания не сгинули вместе с ним. Сын и преемник Дария, Ксеркс, вовсе не собирался позволять Греции вернуть свои земли, например Византий. Первыми из целого ряда жарких сражений стали битва при Фермопилах на суше и сражение при Артемисии (мысе на острове Эвбея, названном по святилищу Артемиды). Это были решающие бои между мощной Персидской империей и городами-государствами из разных частей грекоговорящего мира. Флотом греков командовал Фемистокл, этот речистый поборник демократии из Афин. А на стороне персов одним из военно-морских командиров была – почти уникальный за всю историю случай – женщина. Звали ее Артемисия, царица Галикарнаса (ныне Бодрум). «Отец истории» Геродот (а он сам родом из Галикарнаса и во время сражения был ребенком) говорит, что Артемисия хвасталась высоким происхождением, пятью кораблями и «мужской волей».

Из почти 150 000 участников этого морского сражения Артемисия была единственной женщиной. Персы отправили уничтожающее послание: греки столь женоподобны, что всемогущий Ксеркс вполне мог послать против них даже женщину. Было решено, что битва при Артемисии не окончилась ничьей явной победой. Но после успеха персов в Фермопильском сражении (примерно через десять недель) войско Ксеркса дотла сожгло афинский Акрополь, убив охранявших его жрецов. Стоя в отсветах пламени, персидский император глядел, как жестоко исполняется его воля.

Осматривая сохранившиеся в огненной буре артефакты, перевезенные в Новый музей Акрополя в Афинах, я прикасалась к пострадавшим древним статуям, жертвам этой бойни. Ломаная каменная поверхность этих статуй, пористых и покоробленных, до сих пор хранит жар персидского пламени. Тогда Ксеркс, наблюдая, сидел на высоком холме, уверенный в полном истреблении собранного со всей Греции войска в Саламинском сражении{69}. Казалось, Византию было предназначено стать одним из множества поселений под властью охватившей весь континент Персидской империи.

Однако Саламинское сражение, как и битва при Марафоне в 490 г. до н. э., стало для персов катастрофой. Рискнув подставить корабли коварному боковому ветру, греки победили скорее благодаря мозгам, а не за счет физической силы. Среди хаоса Артемисия протаранила свои же, персидские суда, но, по-видимому, не впала в немилость: «мужчины у меня превратились в женщин, а женщины – в мужчин», – выругался Ксеркс. Когда побитые персидские войска возвращались на Средний Восток, этой боевой царице доверили обеспечить поверженным сынам Ксеркса безопасное отступление в Малую Азию. Позднее, после поражения в битве при Платеях, Персия сосредоточила свое внимание лишь на востоке.

И тут случился любопытный для Византия поворот. Город стал пешкой в политической игре не только между Персией и Грецией, которые демонстрировали свои силы, но и среди самих греков.

Некий Павсаний, прославленный правитель Спарты, приведший греческие войска к победе в битве при Платеях, племянник доблестного царя Спарты Леонида (павшего при Фермопилах, защищая Европу от вторжения персов), по-видимому, влюбился в этот город. К тому времени это было устойчивое небольшое поселение. Были очевидны стратегическая выгода и польза от недавно сформировавшегося греческого подданства, панэллинской лиги. Но и дел предстояло немало: после ионийского восстания финикияне (как писал Геродот) сожгли много красивых дорических сооружений, так что – кому нужно – в Византии было чем заняться.