Охотничий Дом Фоли Люси

Хитер

Я пила чай чашку за чашкой, так что уже вот-вот могла сама превратиться в чайник. Больше, похоже, никто не пил, хотя когда я предлагала, они рассеянно кивали, а потом так и сидели с чашкой, и чай остывал нетронутый. За окном снег не собирался униматься. Уже и не представить, что когда-то ее не было, этой подвижной белой завесы.

Я думала, что после обнаружения тела царит суета, повсюду снуют люди в комбинезонах и с фонариками. Но погода подчинила нас своей прихоти. Впервые с того дня, как приехала сюда, я понимала, насколько странное это место и как мало я, в сущности, о нем знаю. Оно словно другая планета. Я убеждена, что здесь есть секреты помимо убежищ контрабандистов и щук-монстров. Это лишь малая часть того, что скрыто.

В соседней комнате раздался пронзительный вопль, я дернулась так, что пролила воду из чайника на пол. Разумеется, это просто ребенок. Вспомнился плач младенца в новогоднюю ночь, когда я в окно ванной увидела – или подумала, что увидела, – странный огонек на склоне Мунро. Интересно, могут ли детские крики перекрыть шум снаружи.

Все эти здешние звуки, вроде бы такие нормальные, но в каждом мне слышалось что-то особенное, пугающее. Ожидая, пока закипит чайник, я припомнила одну из своих первых ночей здесь.

Я поселилась в коттедже и старалась ни о чем не думать. Была неделя страшной годовщины. У меня имелось достаточно вина – лечебная доза, где-то полторы бутылки. Помню, как легла на кровать и натянула на голову одеяло. Единственное, что я узнала о тишине, – по крайней мере, о тишине дикой природы, – что она на удивление громкая. Дом был старый, отовсюду доносились какие-то скрипы. За стенами две совы перебрасывались долгими заунывными криками. Ветер шумел в верхушках сосен. Постанывали стволы. Я еще тогда подумала, что вся эта лесная какофония со временем будет меня успокаивать. Что я привыкну к ней. Но я так и не привыкла.

Внезапно в ту ночь раздался крик, перекрывший все звуки. Громкий, отчаянный, страшный – крик человека, испытывающего ужасную боль. Он повис в воздухе на несколько долгих секунд. Я села в постели, всю сонливость после вина как рукой сняло. Слух по-звериному обострился, я вся дрожала в напряженном внимании, ожидая нового крика. Его не последовало.

Я ждала: наверняка ведь кто-то еще это слышал? Потом вспомнила, что здесь только я и лесничий в самом дальнем домике, и ни души на мили вокруг… кроме того, кто кричал. Я представила, как Даг натягивает высокие сапоги, берет ружье. Идти, конечно, должен он. А не я, пьяная и до смерти напуганная. Но ночь вдруг погрузилась в тишину.

Я приоткрыла створку окна, выглянула наружу. Ни огонька. Часы показывали два. Я вернулась в постель. Время размылось, скоро я уже не понимала, сколько пролежала. Все из-за вина, должно быть. До меня начало доходить, что Даг наверняка крепко спит. Что крик слышала только я.

Может, мне почудилось… Может, я провалилась в сон. Я даже толком не смогла бы описать тот крик, хотя звук все еще вибрировал в голове.

И тут, словно чтобы напомнить мне, крик раздался снова, и на этот раз он был еще ужаснее. Вопль агонизирующего существа. Я вылезла из постели, нащупала тапочки. Надо пойти посмотреть, больше нет сил притворяться, что ничего не происходит. Кто-то попал в беду.

Я спустилась по лестнице, надела куртку, обулась, взяла чугунную кочергу из камина и фонарик с подоконника. Ночь была иссиня-черной. Помню, я отметила, что никогда не видела такого черного-черного неба, больше напоминавшего бездну.

Я вглядывалась в темноту, пытаясь уловить какое-нибудь движение.

– Эй? – позвала я.

Руки тряслись так, что свет от фонаря беспорядочно метался, выхватывая мерзлые участки земли. Тишина вокруг была как чье-то затаенное дыхание.

– Эй?

И в этой ужасной тишине я почувствовала, что за мной наблюдают, ведь я стояла в свете, лившемся из распахнутой двери. Кроме того, эти мои жалкие вскрики, меня было видно и слышно. И наверняка я была в опасности.

Я сделала несколько шагов. И тут в стороне, где, по моим представлениям, находилось озеро, я уловила движение. Не увидела, а скорее ощутила – каким-то животным чутьем, о существовании которого у себя и не подозревала.

– Кто там?

От страха горло сдавило, вопрос прозвучал тоненьким, придушенным писком. Я направила фонарик в ту сторону. Ничего. И тут снова что-то мелькнуло, уже совсем рядом.

– Хитер?

Я вскинула руку, в свете фонаря возникло лицо. На меня надвигалась жуткая фигура, я едва не заорала, но уже в следующий миг обрадованно выдохнула. Передо мной стоял Даг.

– У вас все в порядке? – спросил он.

В его голосе не было ничего особенного, обычный низкий голос, неторопливая манера говорить.

– Я слышала чей-то крик. Вы слышали?

Он нахмурился:

– Крик?

– Да, такой пронзительный. Такой жуткий… Я вышла посмотреть… – Заметив недоверие на его лице, я запнулась. – Так вы не слышали?

– Так? – И он, к моему изумлению, точь-в-точь повторил этот ужасающий вопль.

По спине пробежал ледяной озноб.

– Да. Абсолютно точно.

– А. Ясно, это была лиса. Самка.

– Не понимаю. Это был женский крик, я уверена.

– Да, похоже, спутать легко. Вы не первая, кто попался. Недавно читал про один случай, парень погиб на железнодорожных путях под Эдинбургом, пытался спасти, как он думал, попавшую в беду женщину. – Он слегка вздернул брови. – Вы что там у себя в городе, не слышали этой истории?

– Нет.

Мне было уже неловко – за свой дрожащий голос, за свой страх. Надо взять себя в руки.

– Это когда они… – он поморщился, – у самцов… ну знаете, эта штука, она острая. И самкам это не то чтобы приятно.

Я невольно поежилась.

– Да уж. Неприятно, в общем. Но никто никого не убивал. – Он помолчал. – У вас точно все в порядке?

– Да. – И сама услышала, сколь неубедительно это прозвучало. Потому быстро добавила: – Правда. Все хорошо.

– Тогда разрешаю вернуться в постель.

Помню, в тот момент его взгляд скользнул по мне и тут же ушел в сторону. Я была в пижаме. Но внезапно почувствовала себя совершенно голой.

– Спасибо, – пробормотала я.

Он приподнял воображаемую шляпу:

– Всегда к вашим услугам.

Я вошла в дом, закрыла дверь на задвижку и прижала руку к груди. Похоже, мозг не сообщил сердцу, что опасность миновала. Оно билось так тяжело и часто, словно вот-вот выпрыгнет из груди. И только забравшись в постель и натянув одеяло, я смогла привести мысли в порядок. Если Дага разбудил не крик, как меня, почему он бродил среди ночи?

Мне не давала покоя его забинтованная рука и то, что он уклонился от объяснений, как поранился. Вспомнились слова босса – дескать, по части браконьеров Даг в самый раз. Мне так не хотелось, чтобы он имел отношение к происходящему. «Потому что он тебе нравится, – прозвучал в голове голос. – Вот ты о нем и думаешь». Сделав усилие, я отогнала эти мысли.

Затем вспомнился совет матери погуглить его. Внезапно это показалось важным, почти насущно важным, необходимым.

Я быстро прошла в кабинет, заперла дверь. Если Даг попытается войти, скажу, что замок защелкнулся случайно. И я тут пробуду недолго, чтобы не вызывать подозрений. Я открыла шкафчик с личными делами. Их всего два – мое и Дага. И контракт Иэна. Думаю, Иэн знаком с боссом уже давно.

Я открыла папку Дага. Совсем коротенькое резюме – служба в морской пехоте, шесть лет. И все. А что, собственно, я ищу? Я села за компьютер, вбила полное имя Дага в поисковик, результаты загружались медленно – связь едва ворочалась. Только когда у меня начало жечь в груди, я поняла, что затаила дыхание. Ничего не найдется, думала я. Ничего особенного… Мне было мерзко от того, что я делаю это. Что обманываю его доверие, хотя он и не узнает. Он никогда не узнает, а я избавлюсь от подозрений на его счет и перестану терзаться. Наконец загрузилась страница с результатами поиска.

Сколько ссылок. Чего ожидаешь, если ищешь информацию про обычного человека, не знаменитость? Пять-шесть ссылок? На профили в социальных сетях, большинство из которых – однофамильцев. Упоминание о спортивных достижениях в колледже. Но на запрос не самой распространенной фамилии Дага интернет выдал десятки страниц. И ни на одной не было ничего хорошего. Один кромешный ужас.

Как бы я хотела никогда не увидеть этого. Никогда.

Миранда

Мы вышли за Дагом во двор, где стоял его «лэндровер», рядом с большим старым пикапом красного цвета – наверное, на нем ездит Хитер. Я представила эту малышку за рулем такой огромной развалины и едва не рассмеялась.

Даг открыл ультрасовременный кодовый замок, смотревшийся совершенно неуместно на двери старого деревянного сарая. Видимо, так положено хранить оружие. Когда он навалился на тяжелую дверь, под старой рубашкой напряглись мускулы (в одной рубашке зимой!). Пожалуй, он был бы идеальным кандидатом в любовники леди Чаттерлей, такой высокий, широкоплечий, дикий. Какой контраст с Джулиеном, невольно подумала я, крема и лосьоны мужа соперничают с моими за место в шкафчике ванной.

Мы проследовали за Дагом в сарай, и он выдал нам экипировку – толстенные штаны и куртки, нашел туристские башмаки для Кейти, которая не удосужилась взять ничего мало-мальски подходящего. Марк попросил нелепую клетчатую кепку в духе Шерлока Холмса.

– Если хочешь, приятель, – сказал Даг. При желании в голосе можно было уловить насмешку.

Рядом со штанами и куртками висели десять ружей. Было что-то убийственное в самом их виде, словно они могут отправить тебя на тот свет, даже вися себе на стене.

Потом мы долго слушали нудеж про безопасность и про то, куда мы сегодня пойдем: вверх по крутому склону, мимо Старого Дома, потому что вроде бы там в последнее время любят собираться олени, но нас интересуют только оленихи, поскольку самцов в это время года стрелять нельзя. Наконец я не выдержала:

– Так, давайте-ка уясним. Мы можем не добыть сегодня оленя. И даже если добудем, у него не будет рогов, для самцов сейчас неподходящий сезон. Но мы выложили сотни фунтов за охоту.

– Да, – кивнул Даг, – это дорогое развлечение.

Голос спокойный, но в глаза мне он смотреть избегал. Я ощутила легкий триумф от этой маленькой победы. Мне знаком этот признак. Я всегда была верна Джулиену – ну, за одним исключением в самом начале. Но я совру, если скажу, что не люблю попробовать свои силы, закинуть приманку. Думаю, это мой личный способ охотиться. Гораздо интереснее, чем ползать по мокрому вереску в мерзких дерматиновых штанах.

Дверь закрылась с металлическим щелчком. После чего Даг повел нас на задний двор, велел лечь на земле и стрелять по пустым пивным банкам. Джулиен, Джайлс, Бо и Марк стреляли ужасно, просто смех. Но никому, кроме Бо, который никогда не теряет беззаботности (хотя с его прошлым наркомана вряд ли он всегда таким был), совсем не было смешно. Марк – мне приходилось заставлять себя смотреть на него – после каждого промаха что-то зло бурчал. Джулиен, промазав в шестой раз, так стиснул челюсти, что не оставалось сомнения – он злится, у него даже дергался глаз. Я видела, что он завелся. Они все завелись. Даже тихоня Джайлс преобразился. Наверное, представляют себя героями боевика или компьютерной стрелялки. Мужчины все-таки вечные мальчишки. И все же мне было как-то тревожно.

Кейти тоже мазала, но, по-моему, она даже не пыталась попасть – и не притворялась, будто ей это нравится. Самира – которая после долгих уговоров согласилась доверить Прайю на пару часов менеджеру Хитер – тоже была не на высоте, но очень старалась. Помню ее университетские победы в гребле. Дайте ей неделю, и она достигнет олимпийского уровня. Я с радостью наблюдала проблеск в ней той, прежней Самиры, девушки, которую знала когда-то. В конце концов, это же Самира однажды подожгла стол у нас в доме, пытаясь изобразить бар на Ибице, за что ее чуть не выгнали из колледжа.

У меня получалось совсем не плохо, но и не так хорошо, как я рассчитывала, а я ведь всегда любила спорт. Даг сказал, я слишком резко нажимаю на спусковой крючок.

– Надо касаться его нежно, с лаской.

Сказал он это абсолютно серьезно, но… мне кажется или и вправду прозвучало несколько эротично?

Ник стрелял отлично, как и говорил. Он всегда был хорошим спортсменом. И он всегда так точен во всем, так чересчур серьезен. Но лучше всех оказалась Эмма. Даг назвал ее «прирожденным стрелком», она улыбнулась и скромно покачала головой.

– Женщины всегда лучшие стрелки, – добавил Даг. – Точные и беспощадные. В этом спорте не нужны тестостерон и физическая сила.

Хотелось бы мне не переживать из-за того, что похвалил он не меня.

Потренировавшись, мы полезли в гору. Держали курс на Старый Дом, про который вчера говорила Хитер. Как же я ненавижу эти пешие походы. Такая бессмысленная скукота. Бегать куда лучше, хотя бы калорий сжигаешь больше. Марк, Джулиен и Ник устремились вперед, будто им объявили, что стрелять будет только один. Кейти топала чуть впереди меня, болтала с Бо. Было немного обидно, что она не предпочла идти в паре со мной. Конечно, можно было догнать их, но не хотелось унижаться, добиваясь ее внимания. Кажется, я обидела ее за завтраком, когда спросила про нового мужика. Да, следовало быть поделикатней, она такая скрытная по этой части, но я же просто хотела проявить интерес. И уж после того, как мы столько не виделись, она могла бы спросить, как у меня дела, не умерла бы. Вообще-то, на нее это не похоже. Раньше мне бывало комфортно в ее компании. Джулиен как-то раз съехидничал, что мне повезло с подругой, которая готова слушать столько, сколько я готова трепаться. Но он не так уж и не прав. Я всегда считала Кейти своей противоположностью, своим дополнением.

Тропинка вдруг пропала, мы теперь продирались через заросли вереска, идти стало намного тяжелее. Вереск цеплялся за ноги, тянул, как бы напоминая, кто тут главный. А главной тут была природа. Безжалостная. Заметно похолодало, ледяной воздух жалил лицо и руки. Мне казалось, что даже зубы мерзли. Скоро холод пробрался и под куртку, и даже под мой красивый – и, как я думала, теплый – кашемировый свитер.

Земля местами была заболоченная – надо полагать, в другое время года тут стекают ручьи. Ноги то и дело проваливались в мягкую почву, и ледяная вода затекала в ботинки. Бедные кашемировые носочки, которые мне подарил Джулиен, вы будете безнадежно испорчены. Было время, когда Джулиен каждую неделю возвращался домой с подарком – наверняка чувствовал себя виноватым за то, что втянул меня в свои сомнительные дела, но уверял, что ему просто нравится меня баловать.

Ник, Марк и Джулиен замедлили ход. Они почти толкали друг друга, норовя вырваться вперед, – каждый хотел забраться на холм первым. Это ведь опасно, если при тебе заряженное ружье? В какой-то момент Марк явно намеренно пихнул Джулиена. Не сильно, но точно не случайно. Он отшутился, и Джулиен рассмеялся, но я видела, что ему совсем не смешно.

Наконец-то устроили привал – возле Старого Дома, унылой горелой развалины. Даг достал флягу и пустил по кругу. Когда он протянул флягу мне, я задержала пальцы на его руке чуть дольше, чем следует. У него такие темные глаза, что зрачков не разглядеть. Хочу, чтобы Джулиен увидел, чтобы заметил мужчину, который желает меня.

Я не большая поклонница виски, но здесь он как-то хорошо пошел, в этом заброшенном месте. И его тепло будто чуть развеяло странное настроение, владевшее мной со вчерашнего вечера. Я сделала еще глоток и, передавая фляжку Дагу, с удовольствием заметила отпечаток своей помады на горлышке.

Кажется, незадолго до нас тут кто-то уже побывал. На земле валялись окурки. Даг подобрал один и долго рассматривал, словно не окурок это, а секретное послание. Я заметила, как он сунул его в карман. Мне показалось это странным. Зачем подбирать чьи-то старые бычки? Я оглядела его потертую куртку, поношенные ботинки, и меня внезапно захлестнула жалость. Неужели он его подобрал, чтобы потом докурить?

Кейти

Старый Дом выглядел пугающе. Это единственное уродливое пятно в ландшафте. Обгорелый остов, остались одни почерневшие стены. И здесь было холоднее, чем у озера, возможно, потому, что место открыто всем ветрам. Зачем, интересно, понадобилось что-то здесь строить? Так далеко от какого-либо естественного укрытия. Я подумала о пожаре. Наверняка его было видно на мили вокруг – как свет маяка.

Здешняя тишина отличалась от тишины в остальном поместье. Мир тут словно затаил дыхание. Такое чувство – как бы банально ни прозвучало – что ты не один, что чьи-то глаза наблюдают за тобой. Камни похожи на древние кости, будто на холме лежит скелет чудища, недостойного погребения и брошенного под открытым небом. Когда мы подошли к сгоревшему строению достаточно близко, я уловила в воздухе запах гари. Но это ведь невозможно? Или же гарь впиталась в камни? Не верилось, что после пожара прошел почти век, а не несколько лет.

Конюшня – немногое, что уцелело, потому что пламя не смогло до нее добраться, – выглядела почти непристойно в своей неприкосновенности. На двери тоже был кодовый замок – видимо, чтобы гости не заходили туда, потому что строение ветхое. Небо было красивого бледно-лилового цвета. Это к снегу? И что мы будем делать, если сильный снегопад застанет нас прямо здесь? Склон горы совершенно голый. Охотничий Дом – я имею в виду Новый – поблескивал отсюда осколком стекла на берегу озера, серого, свинцового, неприветливого в обрамлении угольно-черной щетины деревьев. Станция, оказывается, находится примерно на таком же расстоянии от Охотничьего Дома, что и Старый Дом, но с другой стороны, отсюда она смотрелась как деталька игрушечной железной дороги.

– И что мы здесь забыли, – сказала Миранда, – могли бы сидеть дома и упиваться шампанским.

По дороге сюда она беспрестанно жаловалась – на болотистую почву, на то, что ледяная вода заливается в ботинки. Уверена, все оттого, что она плохо стреляла на тренировке. Прояви она себя снайпером, неслась бы во главе нашей компании. Миранда терпеть не может быть хоть в чем-то хуже других. Так и вижу, как она скривила губы, когда Даг похвалил Эмму, как будто не могла поверить, что приземленная Эмма способна быть хорошим стрелком.

– Охренеть, как тут холодно. Олени наверняка прячутся сейчас где-нибудь, если у них есть мозги. Правда же, мы тут никого не найдем?

Ник вдруг резко повернулся к ней.

– Эй! – прикрикнул лесничий. – Осторожней, парень, у тебя ружье заряженное.

– Простите, – Ник немного смутился. – Но, честно говоря, меня достало слушать, как тебя все достало, Миранда. Почему бы тебе не вернуться, если тебе это все не в кайф? Мы никого не найдем, если ты будешь стонать на всю округу, как тебе плохо.

Наступила оглушительная тишина, ледяной воздух словно стал еще холоднее. У Миранды был такой вид, будто ее ударили. Сегодня все какие-то дерганые, но это был первый откровенно враждебный выпад. И неудивительно, что столкнулись именно Ник с Мирандой. В конце концов, Ник никогда не был ее поклонником. И думаю, он ее так и не простил.

Когда на первом курсе Ник признался нам в своей сексуальной ориентации, его родители, служившие в посольстве в Омане, еще ничего не знали. Не то чтобы он боится им рассказать, поделился он со мной.

– Они достаточно либеральны и наверняка уже догадались. Ведь была парочка парней, когда мы жили в Париже, с которыми я встречался.

Но он хотел найти подходящий момент, потому что это было важным событием – объявить о том, кто он есть.

Миранда утверждала, что ничего не знала об этом, когда родители Ника приехали на библиотечную неделю[17] и Ник познакомил их со всеми в общей гостиной. Зашел разговор о летней сессии, и Миранда сказала этаким скабрезно хихикающим тоном: «Не волнуйтесь, мы проследим, чтобы Ник учился, а не бегал за всеми красивыми парнями».

Никто и не думал, что она в курсе, вот что было хуже всего. Она не входила в группу избранных, с которыми поделился Ник. Это я рассказала ей, хотя обычно умею хранить секреты. Но я была пьяна, а Миранда дразнила меня тем, что я влюблена в Ника, и это вырвалось само собой. Разумеется, я умоляла ее никому не говорить. И она клялась, что вообще забыла об этом, а после еще утверждала, что была уверена, будто родители Ника «и так знали».

Я не сомневалась, что Ник меня не простит. Поэтому обрадовалась тому, как он себя повел. Он страшно разозлился, это правда. Но, к счастью, не на меня. Сказал, что обдумывает несколько неприятных способов отомстить Миранде, но не смог придумать ничего, что соответствовало бы масштабам того, что натворила она.

– Понятно, ничего страшного не произошло, – сказал он. – Все равно я собирался сказать им на этой неделе… как-нибудь за ланчем, например. Но я знаю, что она не случайно. Ей надо было продемонстрировать свою вседозволенность. Ну, и поссорить нас, конечно.

– В смысле?

– Я больше чем уверен, ее бесит, что ты дружишь со мной.

– Ерунда, – сказала я. – У Миранды куча других друзей, и у меня тоже… немножко.

– Да, но близкая подруга у нее одна, ты, неужто не заметила, Кейти? Только ты. И вряд ли она любит делиться своими игрушками.

Конечно, теперь все это уже совсем неважно. Или Ник хорошо постарался внушить себе эту мысль. И все-таки интересно, вспоминает ли он о том случае. Раны, нанесенные в таком восприимчивом возрасте, обычно очень болезненные и оставляют самые глубокие шрамы.

– Эй! – крикнула Самира. – Давайте все просто расслабимся, ладно? Мы приехали отдыхать.

Забавно. Не припомню, чтобы раньше Самира спокойно относилась к подобному. Взять хотя бы, как она утром явно боролась с собой, с каким трудом удержалась, чтобы не огрызнуться в ответ на слова Миранды.

Миранда буркнула что-то сердитое. Она была по-настоящему задета. Удар нанести она способна, а вот сама держит удар не всегда. Под жесткой гламурной оболочкой она куда уязвимее, чем это может показаться. И подозреваю, что она всегда втайне восхищалась Ником, считала его равным себе.

Она бросила быстрый взгляд на Джулиена. Ждет, чтобы вступился за нее? Если так, то будет разочарована, но вряд ли удивится. Миранда не раз говорила, что он терпеть не может столкновений, старается всем нравиться, быть для всех своим парнем.

Мне тоже не хотелось принимать чью-то сторону. Хватит с меня собственных проблем. Меня как будто закинули в прошлое: Миранда скандалит, а я выступаю буфером между ней и ее противником. Нет уж, сейчас я воздержусь. Я отошла к другой стороне развалин, встала на обрыве прямо против ветра, закрыла глаза.

Ногти больно впились в ладони. Надо прекратить. Я должна остановить это, убить в себе это желание навсегда. Вот только мне ни разу еще не удалось. Стоит наступить подходящему моменту, и во мне словно все умирает. Как же я вляпалась во все это. Я несколько раз глубоко вдохнула, открыла глаза и обвела взглядом пейзаж внизу.

Мне довелось побывать в очень красивых местах, но ни одно из них не сравнится с этим. С первозданным ландшафтом, с его дикостью, нетронутостью, когда присутствие человека сводится лишь к горстке домиков, крошечной станции и черным руинам за спиной. Красота суровая, неприветливая, но именно этим она и берет. Приглушенные цвета – сланцево-синие деревья, грязно-желтое небо, ржаво-красный вереск. Завораживает даже сильнее, чем лазурное море или белоснежный пляж.

Внезапно вереск прямо передо мной зашевелился, задвигался, и я поняла, что это олени – бегут, почти сливаясь с фоном, лишь мелькают забавные белые хвосты. И вдруг я увидела нечто чужеродное – еще одно движение, выше по склону. Человек. До него было ярдов пятьдесят, в камуфляже, с большим рюкзаком. Лица я не разглядела, какого роста человек, было непонятно – он по пояс утопал в зарослях вереска. И явно хотел остаться незамеченным – пригнулся, пытаясь слиться с зарослями. Наверняка это он спугнул оленье стадо.

Меня он вряд ли видел. Сердце стучало где-то в горле. Было что-то очень опасное в том, как он двигался – плавно, по-звериному. И тут, точно почуявший чужого хищник, человек поднял голову, обернулся и увидел меня. И замер.

Не могу объяснить, что произошло потом. У меня нет никаких разумных версий. В следующую секунду он просто исчез, растворился в вереске. Я моргнула, решив, что мне привиделось. Никого не было.

Я вспомнила слова Хитер. Сообщите лесничему или мне, если увидите в поместье незнакомого человека. Значит, я должна рассказать Дагу? Но я даже не уверена в том, что видела. Человек же не может бесследно раствориться, так не бывает. Просто у меня слезятся глаза от ветра и голова слегка не своя после снотворного, которое я вчера приняла. Остальные решат, что я придумываю или мне померещилось. Будь я Мирандой, сочинила бы целую драму, историю про призрака. Но я другая. Я Кейти, тихоня и созерцатель. И не случится ничего плохого, если я ничего никому не скажу. Правда?

Даг

В их группе что-то изменилось. Он заметил это еще до того, как парень в очках поцапался с красивой блондинкой. Перемена случилась раньше. Все началось с оружия. Каждый из них вдруг получил новую силу. Поначалу на стрельбах они вздрагивали от каждой отдачи, когда ружье с силой било в плечо. Но быстро – даже как-то чересчур быстро – все приноровились, с каждым выстрелом все больше входили во вкус, обрели уверенность. Им начало нравиться. Но было и кое-что еще. Соперничество. Даже более того… в них пробудилось что-то первобытное. Охотничий раж, знакомый всем новичкам. Жажда крови. Каждый уже хотел пройти через убийство. И они ведь даже не понимали, к чему рвутся. Поскольку никогда раньше не убивали – никого крупнее мухи или мыши, угодившей в мышеловку. Тут все будет совершенно иначе. Охота изменит их. Они расстанутся с невинностью, о которой сейчас и не подозревают.

Причиной была и природа. Она пробуждала в них нетерпение. На горе повсюду грубые изгибы скал-скелетов, ржавый пух вереска, из которого гранит выступает наподобие старых костей. Здесь, наверху, понимаешь, насколько ты одинок – ни живой души на многие мили вокруг.

Разве что… Пальцы нащупали окурок в кармане. Не нравится ему это. Видно, кто-то здесь побывал, недавно. Хитер не курит, насколько ему известно, да и не пошла бы она к Старому Дому без особой надобности. Иэн курит, но зачем ему сюда подниматься, вся его работа внизу у домов или в насосной у озера. Конечно, это могли быть исландцы, но в прошлый вечер после ужина он видел их с самокрутками.

Надо рассказать Хитер. Спросить, не заметила ли чего.

Браконьеры? Но они бы оставили и другие следы. Перепачканную кровью траву там, где тащили добычу, гильзы от патронов, следы от костра, обглоданные кости. Иногда он даже находил туши животных раньше, чем за ними возвращались, – браконьеры забирали голову, самую ценную часть, а обезглавленное тело прятали в траве, пока не представится случай вернуться за ним.

Окурки мог оставить какой-нибудь турист, ведь здесь не запрещено бродить, хотя повсюду таблички (возможно, незаконные) «частная собственность». Но он не помнил, чтобы видел хоть одного пришлого туриста. Кроме того, нынешние туристы всегда в ярких ветровках, повернуты на сохранении природы и мусора после себя не оставляют.

Нет, все это ему определенно не нравилось.

Даг был рад уйти от Старого Дома. История этого дома перекликалась с его собственными призраками. Лесничий, одержимый другой войной, устроивший тут пожар. Даг знал, что за сила способна толкнуть человека на такое.

Двух олених, отделившихся от стада, они увидели сразу за Старым Домом. По небу медленно расползалось пятно тьмы – солнце, спрятавшееся за тучей, готовилось к закату. Надо торопиться. Он велел гостям лечь в вереск и ползти к оленям – тихо, чтобы не спугнуть.

Одна олениха – уже старая. Прихрамывает. То, что надо. Убивать только старых, хромых. Что бы ни думали браконьеры, это не охота ради трофеев.

Когда они подползли достаточно близко, Даг повернулся к блондинке – той, что пониже, и не такой красивой:

– Хотите попробовать подстрелить ее?

Она с чувством кивнула.

Он показал ей, куда целиться.

– Прямо в центр груди, ни в коем случае не в голову. Если целить в голову, легко промахнуться. И не слишком низко, а то раздробите ей ногу. И не забудьте, жмите на крючок мягко.

Она сделала все, как он сказал. Выстрел, раскат грома, звон в ушах. Остальные олени, пасшиеся в стороне, бросились прочь с поразительным проворством. Позади вскрикивали гости.

Как всегда, в первый миг показалось, что ничего не произошло – ружье дало осечку или пуля пролетела мимо. Но тут олениха дернулась, словно ее пронзило током. Послышался запоздалый удар металла, входящего в плоть. Раздался рев, полный боли. На ослабевших ногах олениха сделала пару шагов, пошатнулась. И через мгновение ноги под ней подогнулись и она повалилась в траву – медленно, словно желая не удариться при падении. Грудь ее набухла красным. Идеальный выстрел.

Он быстро преодолел сотню ярдов, отделявших их от умирающего животного. Олениха лежала в вереске, над ней туманом висел пар от дыхания. На секунду их взгляды встретились. Потом он достал нож и вонзил точно у основания черепа. Олениха была мертва. Ему было жаль это грациозное существо, теперь неподвижное. Но в отличие от других смертей, за которые он ответствен, эта была правильной, необходимой. Если популяцию не контролировать, олени слишком размножатся, и тогда стадо начнет голодать и болеть.

Он наклонился к животному, погрузил свои пальцы в рану. Потом вернулся к той женщине, Эмме, и по старинной традиции пометил ее лоб и щеки кровью.

Эмма

Егерь сказал, что с вырезкой из оленя, которого я подстрелила, ничего не получится – тушу надо выдержать в подвешенном состоянии несколько дней, потому что в первые сутки окоченение слишком сильное, и мясо будет несъедобным до тех пор, пока ткани снова не расслабятся. Но у них есть уже выдержанное мясо, которое я могу использовать, если хочу. Сегодня вечером я собиралась приготовить говядину «веллингтон», но можно заменить на оленину. Будет великолепная память о сегодняшнем дне.

За мясом нужно было сходить в сарай-хранилище. Сначала, конечно, я умылась. Если верить сказкам, метку нельзя смывать до полуночи, иначе случится беда, но все это глупости и суеверие. И потом, кровь засохла неприятной коркой. Возле сарая никого не было, но дверь стояла приоткрытой. Я толкнула ее и услышала чей-то низкий торопливый говор. При звуке моих шагов голоса смолкли. Внутри было темно, приходилось щуриться, чтобы что-то разглядеть. Я отступила на шаг к двери. Сбоку от меня висели три жуткого вида туши. С одной на кирпичный пол капала кровь – наверное, это та самая олениха, которую я подстрелила. В воздухе стоял хорошо узнаваемый запах – тяжелый, металлический.

Тут я в полумраке разглядела работника, Иэна, которого уже видела. В руке у него был топорик, фартук весь в крови. Свободной рукой он помахал мне, ладонь тоже вся в крови. Я перевела взгляд – чуть в стороне стояли исландцы.

Интересно, о чем эта странная троица так возбужденно беседовала.

– Ваша оленина готова, – сказал Иэн. Потянулся к стойке сбоку от себя, снял сверток.

– Спасибо. – Я осторожно приняла сверток из вощеной бумаги. Тяжелый.

– Эти двое, – он указал на исландцев, – интересуются, можно ли им забрать сердце убитого вами оленя, его вкуснее есть свежим. Надеюсь, вы не против?

– Нет… – Я постаралась скрыть отвращение. – Вовсе нет.

Исландец – я вспомнила его имя, Ингвар – улыбнулся.

– Спасибо. Знаете, это самая вкусная часть.