Механика вечности Прошкин Евгений

– Ненавидеть, – Тихон многозначительно глянул на генерала, и тот чуть заметно кивнул. – У вас, вроде, тоже гости? – Он вразвалку подошел к девушке и по-хозяйски приподнял ее подбородок.

Происходящее вдруг перестало мне нравиться.

– Который час?

– У нас этот вопрос не имеет смысла, – наставительно проговорил Куцапов, залечивая ущемленное «кувалдой» самолюбие.

– Минуты две, – невпопад сказал Тихон, откровенно рассматривая Ксению.

Мне хотелось надеяться, что он лишь прикидывается, поддерживает реноме шизофреника – фаната какой-то заумной книги, уравнивающего в правах взрывчатку и контрацептив.

Не знаю, почему, но конечный результат меня волновал все меньше: я уже видел, что было до, я уже знал, что будет после, единственное, чем я еще дорожил, – это текущая секунда, плотная пустота под названием «сейчас», но и она стремительно обесценивалась, испарялась сквозь высверленные во времени отверстия.

Ксюша назвала меня пассажиром. Может, оно и к лучшему. Она забыла почти все, что знала, и поступила правильно. Наверно, мне стоит последовать ее примеру. Что нас связывало? Общая беда, слепая ночь в темной камере и причастность к великой тайне. Кого теперь интересуют тайны?

– Дамочка уверяет, что наше настоящее… э… как? версия? ага, только версия, и что на самом деле все не так, – сообщил Иван Иванович. – Будто в двадцать шестом году Россия является богатой и свободной страной, а вся наша история, начиная с Балтийского кризиса – бред сивой кобылы. Поскольку ты вернулся ни с чем, и цветения акаций, то бишь тополей, за окном не наблюдается, – Фирсов картинно оглянулся на забитые жестью рамы. – Можно сделать вывод, что она говорит неправду.

– Совершенно верно, – сказал Тихон. – Никаких параллельных путей не существует. В тридцать третьем все закончилось, и от этого никуда не деться. Акаций не предвидится.

– Но ты же сам!.. – Воскликнул Лиманский.

– Я ошибался. Колян, браслеты у тебя с собой?

– А как же!

– Укрась ими эти тонки ручки, – Тихон взял пулемет поудобнее и направил его на Ксению.

Мои подозрения оформились в ярость, и я потрогал нож. Вогнать его под скулу, прямо в рыжую небритость шеи, потом вырвать оружие и разослать пули во все стороны. Это надо сделать раньше, чем Левша дотянется до курка. И еще – успеть полюбоваться хлещущей из ненавистного горла кровью. Задача не для меня, не для живого человека, по крайней мере. А почему я решил, что останусь в живых после того, как они разберутся с Ксенией?

– Петрович, нам понадобится Майор, – сказал Тихон. – Не в службу, а в дружбу.

– Пусть Левша сбегает.

– Он нужен здесь.

Лиманский поднялся и с видом оскорбленного достоинства прошествовал к выходу.

– Здесь пока еще я начальник, – напомнил Фирсов и вдруг исступленно закашлялся. – Николай, лекарства!.. Что ты, Тихон… Удумал?

– Сейчас объясню. Миша, оставь нас.

Я пошевелил ладонью, и нож, наполовину выскользнув из рукава, уперся рукояткой в согнутые пальцы.

– Миша, подожди в коридоре! – Настойчиво повторил Тихон. – Хотя бы секунд двадцать.

Схватив Ксению, он поволок ее на середину комнаты, но она вывернулась и врезалась головой ему поддых.

– Вот, стерва! – Крякнул Тихон. – За спиной надо было руки… Мефодий, пошел отсюда!!

– Чего разорался? – Спросил Иван Иванович, мучительно заглатывая сухую таблетку. – Николай, воды принеси.

Левша привстал и незаметно снял автомат с предохранителя. Тяжело дыша и придерживая живот, Тихон обошел Ксению сзади и вдруг нанес ей короткий удар под колено. Ксюша вскрикнула и упала.

– Ты зачем бабу трогаешь? – Лениво протянул Левша.

– У меня с ней свои счеты, – Тихон взял ее за ремень и, приподняв, куда-то поволок.

Я, наконец, сообразил, что он просто выталкивает Ксению из кабинета, выносит ее из опасной зоны.

– Куда вы? – Куцапов с пустым стаканом замер, созерцая странную возню на полу, но Фирсов снова разразился надсадным царапающим кашлем, и Колян поспешил за водой.

Стряхнув оцепенение, я подскочил к извивающейся Ксюше и вцепился в ее куртку.

– Тащи, – прохрипел Тихон, отпуская девушку, разгибаясь, поворачиваясь, поправляя пулемет и грустно улыбаясь Левше.

– Где Кришна? – Неожиданно вспомнил Иван Иванович.

– Стареешь, полковник, – Тихон на него даже не посмотрел. Он следил за тем, чтобы очередь, со свистом вырывавшаяся из блестящего шара, ложилась точно в грудь Левши – растерянного, насмерть удивленного.

Потолок всколыхнулся, как затянутый ряской омут, и разошелся затухающими кругами. В комнате стало заметно светлее, откуда-то сверху полилось сияние, но не слепящее, а словно пропущенное через черный фильтр. До двери оставалось около метра, когда закопченная плита над головой бесшумно булькнула и исторгла тяжелый овальный предмет, свалившийся на стол перед Фирсовым.

Тихон бросился ко мне и взял Ксению под руки.

– Дура, не упирайся! – Крикнули мы в один голос.

– Коля! – Жалобно позвал Иван Иванович.

Вылетев в коридор, мы раскатились в стороны и прижались к полу.

– Как дети, – проворчал Майор и зашел в кабинет.

Обиженный Петрович, задумавшись, остановился, и Тихон рванулся было к нему, чтобы оттолкнуть от дверей, но в этот момент внутри что-то низко ухнуло. Лиманского ударило о противоположную стену и отшвырнуло назад, прямо на неловко распластавшегося Тихона. Это был уже не Лиманский, а безобразное мягкое туловище без единой целой кости, с конечностями, сгибающимися, вопреки законам анатомии, в любом месте, с раздавленными глазами и беззубым кровоточащим ртом.

Барабанные перепонки среагировали только на первый звук – потом они отключились и потеряли способность что-либо воспринимать. Я ощущал лишь мощную вибрацию, охватившую здание. Тяжкое эхо в железобетонных конструкциях не умирало, а множилось, пока не превратилось в сильнейшую тряску. Откуда-то сверху заструился песок.

Из дальней комнаты выскочило несколько бойцов. Вместе с часовым они помчались к нам, на бегу передергивая затворы.

Тихон силился выбраться из-под трупа, но тот волочился за ним, окрашивая лужи в оранжевый цвет. Прочертя по полу широкую кровяную дорогу, Тихон сумел-таки подняться и принялся разыскивать пулемет.

Будто с кем-то прощаясь, подвал могуче содрогнулся, и в центре коридора обвалились потолочные перекрытия. Вместе с плитами обрушились горы мусора, отрезавшие нас и от боевиков Сопротивления, и от лестницы. Какое-то время бункер еще шуршал, наполняя пустоты пыльным гравием, потом шевеление прекратилось.

Держась за стену, Тихон доковылял до развороченной дверной коробки и что-то вымолвил, но я не разобрал. Он кинул мне маленький блестящий ключик и вошел внутрь. Слева подползла Ксения. Она потрясла скованными руками и посмотрела на ключ. Отомкнув наручники, я кое-как встал и погрозил ей пальцем:

– Зачем сопротивлялась, дуреха?

Она замотала головой, показывая, что не слышит, и вдруг, глядя поверх моего плеча, заговорила сама – торопливо и отчаянно. Я начал знаками объяснять, что оглох, и неожиданно налетел на угол. Пол стал крениться, стена поползла куда-то вбок, но я удержался и, отлепившись от шершавого бетона, сделал шаг назад. И тут же врезался снова.

Очнулся я от того, что кто-то хлестал меня по щекам. Ксения сидела рядом и, дико вытаращив глаза, тормошила меня за рубашку. Она пыталась сообщить что-то важное, но не знала, как это сделать без слов.

В обугленном, как нутро старой печки, кабинете горела только одна лампа, и происходящее там смахивало на живую гравюру. Тихон бегло просматривал бумаги из объемистой пластмассовой папки и кидал их на изувеченное тело Фирсова. Теперь Иван Иванович казался особенно маленьким – ни Кормчего с плаката, ни энергичного полковника узнать в нем было невозможно. Тихон вынул из обложки оставшиеся листы и, с сожалением оглядев всю пачку, торжественно рассыпал ее вокруг Фирсова. Потом достал из сейфа канистру и щедро полил документы керосином.

Тихон очень торопился, поэтому не заметил, как в темноте, в двух или трех метрах от него что-то шевельнулось. На фоне тусклого огонька выделялся только черный силуэт, но и этого было достаточно: я узнал его по крупному черепу и по силе удара. Откуда он взялся, ведь проход завалило! Или воду здесь набирают в другом конце коридора?

Куцапов молча наблюдал за тем, как Тихон разбирает лампу. Можно было подумать, что Колян не верит собственным глазам и желает окончательно убедиться в измене.

Где-то в темноте валялся автомат Левши, но на его поиски могло уйти слишком много времени, к тому же не было никакой гарантии, что он не поврежден. Кольнув запястье острым кончиком, нож сам выполз из рукава и перебрался в правую руку. Я встал позади Куцапова и размахнулся.

Мне предстояло убить человека – поганого и, в сущности, мелкого человечишку, но разве плохих убивать легче? Я должен был это сделать хотя бы следуя инстинкту самосохранения, но разве, имея мотив, убивать проще? Я давно уже понял, что этот поход не оставит мои руки чистыми, но почему все так совпало: знакомого, в кромешной тьме, в спину? Вся подлость человечества собралась воедино и воплотилась в одном ноже.

Компромат генерала Фирсова маслянисто вспыхнул, и на посеревших стенах проявились три контрастные тени. Тихон вздрогнул и медленно поднял голову. Его пулемет лежал около помятого взрывом сейфа – только дотянуться.

– Старик тебе верил, а я всегда знал, что ты гнида.

На пистолете Куцапова заиграли желтые блики.

Глухота прошла, но радости от этого я не испытал: мне пришлось услышать, как скрипнуло, втискиваясь между ребрами, лезвие, как оно проникло сквозь упругие органы и воткнулось во внутреннюю поверхность бронежилета.

Колян уронил пистолет в костер и несколько раз цапнул воздух за ухом, потом его рука застыла и, скрючившись, повисла вдоль тела. Тихон схватил пулемет, но присмотревшись к Куцапову, положил обратно.

– Спасибо, Мишка.

Оказывается, я заслужил чью-то благодарность. Колян по-прежнему стоял на месте, и я засомневался, достаточно ли надежно его зарезал. Я хотел попросить Тихона, чтобы он проверил зрачки и пульс, но глотка выдавила лишь бестолковое мычание.

– Все, Миша, все. Отпусти его, – Ксения погладила меня по щеке и попыталась разжать пальцы, но рукоятка стала частью моего организма.

– Вот, дерни, – Тихон извлек из-за пазухи мятую сигарету и прикурил ее от догорающей страницы с заглавием «СПИСОК 3».

Стоило мне ослабить хватку, как Куцапов закачался и рухнул на пол.

– Почему он раньше не падал? – Тупо спросил я.

– Затянись еще, Миша. Все пройдет.

– Там выход завалило.

– Ничего, он здесь не один. Пойдемте, а то отряд может вернуться. Коня на улице не было, значит, поехал за кем-то.

В коридоре Тихон снял со стены уцелевшую лампу и повел нас вглубь, к той самой камере, которой я был столь обязан. Ксения, занятая своими мыслями, на железную дверь даже не взглянула.

Коридор закончился узким тупиком, заставленным какими-то ящиками. Тихон поставил лампу и принялся растаскивать их в стороны. Я начал было помогать, но дно первой же коробки провалилось. Под ногами что-то захлопало и зашипело.

– Не дрейфь, это шампанское. Все расколотил, или что-нибудь осталось?

– Одна штука, – Ксения подкатила к себе бутылку и бережно подняла. – Не пойму, что здесь написано.

– Только для правоверных, – невесело пошутил Тихон.

Убрав последний штабель, мы добрались до стиснутых дверей маленького служебного лифта. Двери открылись гораздо легче, чем я думал. За ними начиналась пустая и удивительно светлая шахта. Я посмотрел вверх. Небо было совсем близко.

– Все-таки это ты, Оксанка! – Сказал Тихон, подавая ей руку.

– А ты кто? – Оторопела она.

– Я? – Тихон засмеялся так, что чуть не уронил ее обратно. – Братец твой. Младшенький. Вообще-то племянник, но ты же знаешь, как в нашей семье. – Тишка! – Крикнул он. – Ти-ишка-а! Ну где этот засранец?

– Вот он я, – отозвался мальчик, карабкаясь по осыпающемуся склону. – Сам говорил там тебя ждать, а сам тут вылез и обзываешься еще.

– Это тоже я, – представил Тихон ребенка. – Тишка, узнаешь тетеньку?

Тот наморщился и, критически оглядев Ксению, заметил:

– На сестру похожа, только больно старая.

– А ты, Оксана, и правда почти не изменилась. Все такая же коза неуемная. Давай, что ли, поцелуемся.

– Вы чего, мужики, спятили? – Отшатнулась она. – Нет у меня никаких братьев, и лобызаться я с вами не собираюсь! А еще назовешь меня Оксаной – получишь в морду.

– Понял? – Грустно сказал мне Тихон. – Вот и вся биография. Пузырь хоть не разбила, Оксана?

Мы отошли от бункера и, укрывшись за клыком двухэтажной стены, открыли шампанское.

– Ребят, а ведь где-то рядом Большой театр, – вспомнил я, оторвавшись от горлышка. – Надо только восстановить направления.

– Не будем ничего восстанавливать, – буркнул Тихон. – И так нормально. Тишка, куда ты полез опять?

– Никуда, играю я.

– Ничего не бери, ручки заболят.

– Я и не беру, у меня свои игрушки, – Тишка повертел в воздухе двумя бесформенными предметами.

– Это что у тебя, кораблики или самолетики? – Снисходительно поинтересовалась Ксюша.

– Машинки. Только они не ездят.

Тихон уже собирался поднести бутылку к губам, но осекся и передал ее мне.

– Ну-ка, покажи! Откуда? – Рявкнул он.

– Дядя подарил, – сказал мальчик и заплакал.

– Не ори на ребенка, рыжий! – Прикрикнула Ксения.

– Какой такой дядя?

Тишка молча показал на меня.

– Ты?..

– Дай мне! – Я отнял у Тихона странные игрушки и внимательно их рассмотрел. – Мать честная, машинки! Где взял?

– В больнице. Все равно их выбросить хотели.

– Дыроколы! – Ахнула Ксения. – Кто же детям такие вещи доверяет?

– Верно, – согласился Тихон, укладывая синхронизаторы на кусок гранита.

И все-таки я был первым. Заслуга весьма сомнительная, да и не заслуга вовсе, а смертный грех. Хоть так, хоть этак, а машинку передал я. Что от меня зависело? Можно подумать, не было бы меня, не завертелись бы все эти ремни-колеса-шестеренки! Я просто дал им новый способ, а как его применить, они придумали сами. Получите – распишитесь. Владейте. Решайте.

Где-то здесь похоронены вечно бегущие кони с Большого.

– Это что, тоже я сделал?!

– Люди сделали, Миша. И сами же ответили – по справедливости, – Тихон выбрал глыбу потяжелее и, кряхтя, поднял ее над головой. – Не буду я их чинить. Отказываюсь.

Тишка перестал хныкать и, растерев по мордашке грязь, уставился на машинки. Ксения хотела что-то возразить, но приборы уже хрустнули под плоским розовым камнем.

Издалека донеслось тарахтение приближающегося автобуса – бойцы возвращались в бункер. Машина виляла и подпрыгивала – видно, вылазка удалась, и Конь получил законную премию.

– Как зовут твою маму? – Спросил я у Ксюши.

– Смотри! – Воскликнула она.

Я обернулся, но ничего примечательного не увидел. Автобус скрылся за одним из холмов и, скорее всего, там заглох, поскольку ни песен, ни грохота разбитого движка уже не было слышно.

– Они пропали! Посреди дороги!

– Точно, – подтвердил Тихон. – А это что?

Прямо над головой с оглушающим ревом пронесся самолет – так низко, что я без труда разглядел каждую его заклепку. Он появился из ниоткуда, звук моторов не нарастал постепенно, а взорвался в абсолютной тишине.

Оторвав взгляд от неба, я чуть не вскрикнул: мы сидели посередине оживленной улицы. Водители сигналили и стучали себя пальцами по лбу. Кто мог объехать – объезжал, но машин было слишком много, и перед нами собралась целая толпа.

– Вам что, идиоты, газонов не хватает? – Крикнул, высовываясь в окно, какой-то мужик.

– У меня галлюцинации, – заявила Ксения.

– И у меня. Тишка, бегом сюда, задавят!

Неистово размахивая жезлом, к нам пробирался человек в ярко-красной фуражке. Таких инспекторов я еще не видел.

– Уйдем, что ли? – Предложил Тихон, и улица мгновенно опустела.

Инспектор переместился в сторону и превратился в долговязого парня с белой повязкой на рукаве. У него за спиной бежали кони – те самые, еще не погребенные под слоем битого кирпича и бетона. Все восемь колонн Большого театра стояли на своем месте, только над ними кто-то растянул длинное полотнище с надписью не по-русски. Парень махнул нам рукой, но мы, как юродивые, продолжали сидеть, и тогда он пошел сам. Сделав несколько шагов, он исчез, а здание за ним обратилось в груду щебня. Рядом торчала неизвестно что от чего отгораживающая одинокая стена, чуть дальше возвышался пригорок бункера. К нему подъезжал автобус. Знакомый пейзаж продержался не долго – за ним сразу же возник другой, тоскливо напомнивший мне о первом посещении будущего: военные в голубых касках, угловатая бронетехника и длинная очередь за чем-то съестным. Эту картинку вытеснила еще более мрачная, а за ней пришла новая – или старая? – с гудящими машинами и озадаченным инспектором, который, кстати, был уже близко. Впрочем, через мгновение пропал и он. Дома развалились, снова выросли, развалились – дома, руины, танки, руины, руины, дома – мелькание красок и форм ускорялось до тех пор, пока не закрутилось в сплошной стремительный хоровод. Глаз не успевал фиксировать изменения реальности, он лишь отмечал известные ему ландшафты, но они испарялись раньше, чем доходили до сознания.

– Куда мы попали? – Отчаянно крикнула Ксения.

Все вокруг слилось в мутное марево, но с туманом оно не имело ничего общего. Воздух был вязок и непрозрачен, казалось, стоит вытянуть руку, и она обожжется.

– Он не выдержал, – подумал я вслух.

– Кто?

– Мир. Мы его столкнули, и он летит в пропасть.

– Мы вышли за пределы допустимого, – сказал Тихон. – Слишком много версий, и каждая имеет право на существование. Каждая из них – настоящая.

– Если бы не Фирсов…

– Не он один, Миша. Кто-то же помог ему с расчетами. Кто-то создал эти приборы, а потом нашел их и сберег. И заново восстановил. Думаю, свою роль ты сильно преувеличиваешь. Все-таки первым был другой.

– Ты?!

– Не уверен, но… больше не кому.

– Ты помогал Фирсову?!

– Неизвестно, на чьей стороне я буду лет через десять. Я могу передумать, могу измениться. Ведь у меня в запасе еще одно детство, которого я не помню.

– Это легко проверить. Мы найдем тебя в будущем и…

– В чем? – Резко спросил он. – Будущее перед тобой. Ищи, если хочешь.

Тихон помолчал и заговорил снова:

– Меня там нет. Тебя встречал, да, – он криво усмехнулся, и я опустил глаза. – А я так и не добрался. Просто не дожил. С кем не бывает?

– Это навсегда? – Ужаснулась Ксения.

– А вот мы и проверим, – сказал Тихон, поигрывая дыроколом.

– О, нет, – простонала она.

– Никаких поправок. Вернетесь к себе. Там, я надеюсь, вы найдете что-нибудь относительно устойчивое.

– А ты?

– Ну и я, конечно. То есть мы, – странно произнес он. – Правда, мне еще нужно кое-что закончить. Узнаешь? – Тихон небрежно подкинул гранату. Похабная этикетка напоминала сигнатуру на пузырьке с мазью. – Ведь и это кто-то сделал.

Замкнуть круг? Снова выбросить меня в окно, доставить в больницу и вручить машинки трехлетнему Тишке, чтобы он до поры схоронил их в надежном месте?

– Зачем? Ты же сам сказал, что это бестолку.

– У следствий нельзя отнимать их причины, иначе все потеряет смысл.

– А разве уже не потеряло?

– Не настолько. Но вас я с собой не возьму, поэтому ты, Миша, выполнишь одну мою просьбу. Синхронизатор не должен попасть в чужие руки, согласен?

– Вполне.

– Я отправлю вас по домам, и оставлю его… ты знаешь, где. Иди прямо сейчас и принеси его. Потом в две тысячи первый ты уже не попадешь.

– Но если ты отдашь мне дырокол до того, как…

– Я сумею выбраться, не переживай.

– Мы ведь еще увидимся?

– Конечно.

С тех пор, как мы с Коляном ползли по этой лестнице, она совершенно не изменилась. И дом, и улица, и город. Старые солдаты любят писать в мемуарах что-нибудь вроде «все дышало предчувствием войны». Черта с два. Никто не готовился к надвигающейся катастрофе, а она, тем временем, была уже на пороге. Завтра в Москву войдут войска, но Фирсова это не остановит. Или не завтра?

Позавчера! Они появились в понедельник, когда Куцапов-младший вызволял меня с Петровки, а сегодня среда, уж этот день я не забуду. Я специально сделал крюк по проспекту, но не обнаружил там ни одного броневика. Переменилось! В какую сторону – в лучшую, в худшую? Время показало, что платить приходится за все. Во сколько обойдутся несколько лишних лет покоя? А вдруг на этот раз действительно обойдется? Видел же я и нормальные версии – мельком, расплывчато, но видел! Не знаю, насколько те люди счастливы, но они живы.

– Вот ты и кончился, гнида! – Торжественно произнесли наверху.

Я прижался к двери, беспокоясь, как бы кто не вышел на лестницу. Ах, да, никто и не выйдет.

Потом раздался выстрел – совсем не громкий, такой, что его можно было принять за хлопок лопнувшего шарика.

– Кто из нас кончился? – Безразлично отозвался второй, помоложе.

Я услышал длинный парный свист – это заработали пулеметы. Дырокол открывал возможности, недоступные простому смертному, и Тихон научился ими пользоваться гораздо раньше меня. Например, появляться в одном месте и времени дважды.

– Мишка, мы потерялись, – сокрушено сказал Колян.

Перед глазами возникла сцена на площадке, и мне стало жаль Куцапова. Кто он? Та же пешка, что и я, только другого цвета. Он сыграл не за тех. А я?

Стараясь не шуметь, я встал под лестницей. С третьего этажа послышался шорох и хриплое дыхание. Надрываясь, Миша тащил Куцапова. Миша надеялся, что он выживет.

Гулко ударяясь о массивные перила, сверху свалился дырокол. Как Михаил о нем мечтал, сидя на истертом кафеле! Что, если отдать им машинку сейчас? Тогда, наверное, Миша не пойдет к Алене, не обратится за помощью к молодому Фирсову, не вручит ему письмо, не догадается устроить засаду на Тихона. Много чего не случится.

Подобрав синхронизатор, я расстегнул рубашку. Живот по-прежнему ныл, но так слабо и неназойливо, что я давно уже не обращал на него внимания. Бинт растянулся и не слетал только благодаря присохшей крови. Я завел руку за спину и, отогнув нижний край повязки, засунул под нее дырокол, затем подвигался, проверяя, не выпадет ли, и снова замер. Второй прибор лежал в кармане или наоборот: именно его я спрятал, а тот, что выкинул Тихон, переложил в джинсы, впрочем, это, скорее всего, не имело значения.

Но каким образом он собирается вернуться без машинки? Те, кто стрелял в Куцапова, ушли еще при нас, значит, от них он помощи не получит. А Тишка? Неужели он оставил его одного? Там, в мельтешении версий, в болоте времени, в каменной мгле. Там – нигде… Он не посмеет его бросить, он должен взять его с собой. Куда?

Я наступил на что-то твердое и посмотрел под ноги. Оплавленный кусок черного с белыми вкраплениями мрамора, круглый как галька.

На верхней площадке было столько крови! И большая часть пуль потерялась по дороге, она досталась не мне, не Коляну – кому-то еще, оказавшемуся между нами и двумя пулеметами.

Тихон сказал, что не доживет до старости, он уже тогда знал, чем все это закончится, но при чем тут трехлетний Тишка? Он испугался, что когда-нибудь ребенок вырастет…

Михаил донес Куцапова до машины и повез его умирать на кремовом покрывале, а я все еще стоял под лестницей и не мог прийти в себя. Тихон сам пошел под свистящие очереди и вместе с собой он привел Тишку.

У меня еще будет время его отговорить, успокаивал я себя, ведь машинка здесь, без нее из тридцать восьмого им никуда не деться. Прежде, чем ее отдать, я поставлю Тихону ультиматум. Если он самоубийца – черт с ним, пускай. Но ребенка он не тронет, Тишка сам должен выбрать, кем ему стать – психом, гением или кем-то еще. Впрочем, мне с трудом верилось, что из этого что-то получится. Перехитрить его я смог только однажды, да и то неизвестно, сильно ли он сопротивлялся.

Дом был старым, и его могли скоро снести, поэтому пользоваться дыроколом в подъезде я не решился. Выйдя на улицу, я направился к ближайшим многоэтажкам, но дойти до них мне не удалось. Прямо передо мной затормозил микроавтобус с выгоревшими шторками на окнах, и чьи-то крепкие пальцы, сжав горло, втащили меня внутрь. В фиолетовом салоне было тихо и душно. Проворные руки в мгновение ока натянули мне на голову шерстяной чулок и обшарили карманы. Ладони приклеились к подлокотникам – мне они больше не подчинялись.

– Есть, – сообщил кто-то.

– Хорошо, – ответил мелодичный голос.

Женский. Удивительно знакомый. Чей?

– Попытка вмешательства, – снова мужчина.

– Это, что ли? – Скупой смешок. – Уже откорректировали, оставь ему на память.

Что они там откорректировали?

– Вы кто? – Спросил я в темноту.

– Еще?

– Все. Ключи, платок. Тьфу, грязный!

– Верни.

– Ксюша, ты?!

В салоне воцарилась гробовая тишина. Кто-то кашлянул.

– Разуй его.

– Но…

– Выполняй.

С меня сняли шапочку, и я увидел то, чего так боялся. Напротив сидела Ксения, суровая и сосредоточенная, по обе стороны от нее разместились какие-то крепыши с типовыми лицами героев.

– Тебе известно мое имя?

– И кое-что еще, – игриво заметил я.

– Пассажир, это не в твоих интересах.

– Как ты вернулась? Ведь дырокол у меня.

– Не понимаю.

– Отдай машинку, я не закончил одно дело.

– Дело?

– Мне нужно послать письмо, – соврал я. – Получить – получил, а послать некому.

– Какая глупость.