Механика вечности Прошкин Евгений
Первый вагон был уже в нескольких метрах. Поезд останавливался, но скорость была еще приличной. Он раздавит человека как помидор. Красная гуща разлетится по сальной стене, а тонкая кожица намотается на вращающиеся части. Я не смогу!
Беспокойно озираясь, Тихон задержал взгляд сначала на мне, потом на беспортфельном киллере. Он понял. И он также стоял перед выбором.
– Пойдем, Саша, – я тронул Кнутовского за плечо, уводя его от приближающегося поезда, и тут Тихон не выдержал.
Распихивая неповоротливых пассажиров, он бросился ко мне. Люди возмущенно роптали, но расступались: кому охота связываться? Тихон схватил меня за ворот как раз в тот момент, когда до передних колес оставался один прыжок. Машинист с интересом покосился на внезапную возню, но поезд унес его дальше. Мимо летел второй или третий вагон, собственно, уже не летел – дожимал остатки движения, а Тихон все не отпускал мою рубашку и продолжал оттаскивать меня от Шурика.
– Ну и подонок же ты! – Выдохнул он.
Тихон поверил. Значит, я все-таки убил Шурку – не в нынешней версии, так в какой-то другой. Кто я после этого?!
Вокруг нас образовалась невообразимая давка: народ устремился к дверям, но из вагона еще не все вышли. Мы мешали и тем, и другим. Какой-то дюжий мужчина оттолкнул нас в сторону, однако там тоже были люди, и они также торопились. Барабанные перепонки проткнул истошный крик ребенка. Мальчишка в красно-белой бейсболке с эмблемой «Спартака» на козырьке упорно протискивался сквозь тела, силясь до кого-то дотянуться.
Тетка вновь заработала локтями, Тихон споткнулся и упал, на него осела старушка с кошелками. Пытаясь подняться, он яростно засучил ногами, но лишь опрокинул сумки, из которых высыпались какие-то мягкие свертки. Кепка слетела на пол и тут же была затоптана разномастной обувью.
Мне помогли выбраться на свободный участок. Кнут уже находился там, наблюдая окончание потасовки. Через секунду из толпы вывели Тихона с выкрученными руками. Двое «серых» крепко, но неприметно придерживали его запястья, и, как только появилась возможность, накинули на них наручники.
– С этим что? – Осведомился третий, указывая на Шурика.
– Он ни при чем.
В глазах Кнутовского читалось желание вникнуть в суть происходящего, но для этого нужно было знать всю историю, такую же запутанную, как и большинство его сюжетов. Он, несомненно, заметил, что я не просто связан со светлопиджачной троицей, но и в каком-то смысле ее возглавляю.
– Мишка, кто они?
– Мы привлекаем внимание, – деловито заметил один из спецов. – У нас наверху машина.
– Мишка?..
– Иди, дурак, пока отпускают, – прошипел Тихон. Я ждал от него ненависти и отчаяния, но увидел только горечь. – Как хотите. Вам жить, – добавил он странное.
Поднимаясь на эскалаторе, я не удержался и посмотрел вниз – Кнут все не уходил. Он одиноко стоял в центре зала и не сводил с меня глаз. Инцидент на платформе давно забылся, последние свидетели разъехались, а наши следы затерлись и потерялись в пестром мраморе. Только Шурка не двигался с места и продолжал вглядываться в толпу, словно трагически и сентиментально прощался с первой любовью.
Из очередного поезда хлынули новые пассажиры, и Кнутовский утонул в торопливой массе. Я надеялся, что он не исчезнет так незаметно и еще появится, но когда запримеченный пятачок опустел, там уже никого не было.
У выхода из метро тихонько урчал микроавтобус с зашторенными стеклами. Широкая дверь, выступив, отъехала вбок, и мы забрались в жаркий салон. Внутри было гораздо больше свободного пространства, чем могло показаться с улицы. Окна отсутствовали – выгоревшие занавески были лишь искусной имитацией. На полу лежали толстые резиновые коврики, а стены покрывал пористый фиолетовый пластик. Дверь закрылась, и звуки улицы сразу смолкли, будто кто-то выключил проигрыватель.
Тихона усадили на кресло с металлическими подлокотниками и протянули между ручками тросик. Затем подлокотники укоротились, и проволока впилась ему в живот. Остальные разместились на длинном диване, и мне передали несколько черных пакетиков.
– Все, что нашли, – пояснил один из группы.
Я разодрал пленку, высыпая на сидение конфискованное у Тихона добро. Кроме дырокола он имел при себе немного местных денег с бурлаками и аленушками, карманный атлас Москвы и обмотанное изолентой кольцо для ключей, к которому были припаяны два жестких усика. Я не понял, зачем оно ему, впрочем, в его рюкзаке, оставшемся у Фирсова, болталось столько всякого барахла, что удивляться не приходилось.
– Куда едем? Если надо от него избавиться, мы сами можем, – оперативник откинул замаскированный в стене лючок и достал из ниши шприц-ампулу.
– Нет… Пока нет. Давайте к Никитским Воротам, дальше я покажу.
– За сколько продался? – Презрительно спросил Тихон. – Не продешевил, надеюсь?
Мужчина, сидевший рядом, тыльной стороной ладони ударил Тихона по лицу – не слишком сильно, но этого было достаточно, чтобы из его губы побежал алый ручеек.
– Не волнуйся, кабина звуконепроницаемая, – сказал он.
Я и не волновался. Просто мне уже приходилось слышать нечто подобное. Где и когда? Ах, ну конечно. То же самое я говорил Алене, а до этого – безусому наемнику, косящему под эсэсовца. Какого черта меня записали в их компанию?
Машина заехала во двор и остановилась в трех метрах от дома. На голову Тихону одели шерстяную шапочку и, надвинув ее до самого подбородка, бегом перевели пленного из автобуса в подъезд. Люди в окнах предпочли этого не заметить.
Куцапов не открывал. Я позвонил еще раз, но ответа не последовало.
– Эх ты, организатор! – Мужик, которого я про себя назвал Главным, осмотрел замок. – Хозяева не обидятся? У нас рабочий день не нормированный, просто не правильно это – на лестнице топтаться. Или вернемся в машину.
– Вскрывай, – разрешил я.
Посягать на собственность Куцапова мне было не впервой. Оперативник принес из автобуса какой-то прибор вроде тестера и, сняв с замка крышку, подключил к проводам четыре «крокодильчика». Сканер засветился, считывая пустоту. Обманутый запор клацнул и открыл дверь.
Тихона бросили на пол. Главный присел рядом, а двое других разбежались, проверяя квартиру.
– Порядок, – отрапортовали они.
– Там покойник должен лежать, – запоздало предупредил я и прошел в дальнюю комнату.
Кровать, на которой оставили Куцапова-старшего, была пуста, но потрясло меня не это, а то, что покрывало оказалось совершенно чистым. У постели, для блаженства босых пяток, растянулся коврик цвета ряженки – на нем также не нашлось ни пятнышка.
Я закурил и, не отыскав пепельницы, принялся стряхивать сигарету в выпендрежный вазон у телевизора. Сейчас было самое время посмотреть новости, но я не имел ни малейшего представления о том, как этот ящик включается. Под экраном располагалось несколько кнопок, и я ткнул в самую левую. Телевизор ожил и показал какое-то ток-шоу: студия, освещенная «под интим», незнакомый ведущий и сотня постных рож, поочередно бубнящих в микрофон.
– Сделай громче, – попросил Тихон, отрывая голову от пола. – Хочу послушать, как вашего начальника расчешут.
– Лежи смирно! – Прикрикнул Главный, пнув его под ребра.
– Что еще за гости? – Раздалось из прихожей.
Группа мгновенно заняла огневые точки: Главный встал за дверью, а его напарники рассредоточились по комнатам.
– Свои! – Объявил я и удивился, как это сегодня у меня все валится из рук. Колян сдуру мог выхватить пистолет, и его бы тут же застрелили. – Сюрприз для тебя имеется. Вон он – в шапке.
– Замерз? – Оскалился Колян. – Щас согреем.
Куцапов был слегка пьян.
– Далеко ходил? – Спросил я на правах старшего товарища.
– Не очень. Так, договаривался кое с кем, – проговорил Колян, медленно обходя Тихона. – Ребят, выпить хотите? – Радушно предложил он и, сжав кулачище, потряс им высоко над головой. – Скоро вот вы где у меня будете! Все!
– Колян, ты, никак, в президенты намылился?
– Хо! Президент! Да кому он нужен? Люди должны жрать – каждый день! А жрать-то скоро станет нечего! – Он задорно подмигнул, намекая на обстоятельства, известные только нам и Тихону.
– Ферму, что ли, приобрел?
– Зачем мне ферма – навоз вилами ковырять? Тушенка, Мишка, из стратегического запаса. Почти миллион банок, целый склад под Вологдой. Купил вместе с ангаром! Давайте, ребята, отметим.
Мне вдруг стало нестерпимо обидно: только что я собирался угробить друга, а Куцапов тем временем заботился о будущей выгоде. В стране начнется голод, и он на этом недурно заработает. Я без труда догадался, кто станет его первым помощником. Хороший бизнес: по два динара с каждой банки.
– Колян уже в деле? Шустро! – Высказался Тихон и тут же получил новый тычок в ребра.
– Он меня знает? – Опешил Куцапов.
– Еще познакомитесь. Ты куда старшего перевез?
– Я?!
– Его нет на месте.
Колян, на ходу теряя ухмылку, рванулся к кровати.
– Я к нему не прикасался. Кто его мог?..
– Дверь была закрыта!
До меня начало доходить. Вряд ли кому-то понадобилось похищать труп, просто история опять чуть-чуть изменилась. Возможно, в новой версии Куцапова-старшего никто не убивал, и он сейчас мирно распивает в компании с Конем и Левшой.
– Шанс? – Спросил Колян, подумав о том же.
– Может быть.
– Не переживай, еще встретитесь, – заверил его Тихон.
– Где?
– Как все нормальные люди – на том свете.
– Хватит, слушать тошно! – Неожиданно заявил Главный. – Как будто в палату у Сербского попал. Никого больше не ждем?
Эта фраза меня насторожила. Одновременно я заметил неуловимые движения его подчиненных – они все еще находились в чрезвычайно удобных позициях как для обороны, так и для атаки. Профессионалы. На людей Иван Иванович не поскупился.
– А теперь оба легли туда же, рядом с этим придурком. Живее!
На нас нацелились три пистолета. Спецы стояли у вершин правильного треугольника и в любой момент могли открыть огонь без риска ранить друг друга.
– Ты кого притащил?! – Куцапов, мгновенно протрезвев, кинулся к столику.
Он распахнул пиджак и даже успел взяться за удобную рукоятку, однако на этом его сопротивление закончилось. Одна-единственная пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, перебила ему позвоночник, и Колян тихо осел, роняя на себя ворох журналов.
Отсутствие Куцапова на кровати объяснялось простой и страшной причиной: человек не умирает дважды. Лишь сейчас я понял по-настоящему, что значит прервать жизнь. Куцапов-старший, а с ним и целый мир, превратились в фантом. Никакой торговли тушенкой, никаких засад на иракских офицеров, никаких двадцати пяти лет. Все, что он сделал за вторую половину жизни, стало лишь вероятностью. К реальности это уже не имело ни малейшего отношения.
Я улегся возле Тихона, и он снисходительно фыркнул.
Открылась и закрылась дверь – в комнате появился кто-то еще.
– Грязно, – неодобрительно сказал Фирсов. – Пять минут, и уже покойник. Радист, опять ты отличился? Ведь покараю!
– Вооружен, – коротко ответил невидимый с пола Радист.
– Кто он?
– Некто Куцапов, – подсказал новый голос. – Список «три», подробности уточняем.
– Связи, связи! – Нетерпеливо произнес Иван Иванович. – Снимите с рыжего намордник. Личность установили?
– Нет информации.
– Уволю!
– Работаем, – смиренно отозвался голос.
– Этот хитрожопый пусть повернется.
Мне врезали по почкам, и я автоматически перекатился на спину – повторения не хотелось.
– Для начала объясни, откуда ты взялся. Двойник твой – человек, как человек, никуда не лезет. А ты что за птица?
– Иван Иванович, вы все не так поняли!
Тихон улыбнулся, и из его разбитой губы снова потекла кровь.
– Кто написал письмо?
– Вы. Проверьте почерк!
Это был мой первый и, к сожалению, последний аргумент.
– Откуда сведения? – Настаивал Фирсов. – Это что, провокация?
– От вас.
– Врешь! Я не мог этого знать.
Как не мог? Разве там не про него? Что в письме?!
– Я думал, ты сволочь, – сказал Тихон. – А ты дурак.
Иван Иванович нахмурился и повернулся к рыжему.
– Почему он за тобой охотится?
– По твоему приказу.
– Вы, друзья мои, чего-то не уяснили, – скорбно проговорил полковник. – В спецкамере вы расколетесь на счет «раз», просто я даю вам возможность разойтись по-хорошему.
– Иван Иванович, – спокойно сказал Тихон. – У тебя сейчас одна печаль: как бы самому туда не попасть. Войска в городе видел? Письмецо-то опоздало! Теперь тебя никакая синяя папочка не спасет.
Фирсов задохнулся и несколько секунд впустую раскрывал рот. У него в кармане тренькнул мобильный телефон, но он раздосадованно треснул трубкой о стену. Главный угадал приказ начальника с полувзгляда и звонко щелкнул предохранителем. Я судорожно сжал в ладонях оба дырокола. Аппараты, способные опрокинуть мир, были бессильны против одной острой капли металла.
То, от чего я ушел в четверг, случится в понедельник. Сегодня. У Главного нет чемоданчика, но он обойдется и пистолетом. Как странно, я сам лишил себя трех дней жизни.
– Недоумок поганый, – шепнул мне Тихон.
По белоснежной поверхности потолка разбежались, быстро затухая, ровные круги, и из центра этого волнения выпало что-то темное. Оно глухо стукнуло по ковровому покрытию и, подкатившись к Фирсову, замерло. Иван Иванович машинально поднял с пола предмет и, взвесив его в руке, зачарованно произнес:
– Без чеки…
В гробовой тишине стало слышно, о чем бурчит телевизор.
– Мы прервали нашу программу, чтобы передать экстренное обращение Президента Российской Федерации, – сказали там.
Потом был взрыв.
Часть 5
ЗАВТРА БУДЕТ ЛУЧШЕ
Кажется, я куда-то летел. Сносил спиной какие-то перегородки, врезался грудью во что-то острое и несся дальше – пикировал, проваливался, падал. Это длилось не долго и было совсем не похоже на то, что рассказывают люди, испытавшие клиническую смерть.
Я пошевелил головой – что-то воткнулось в горло и разбудило приступ тяжелого влажного кашля.
– Ох ты, ожил! Земляк, сигареты есть?
Надо мной стоял высокий старик с впалыми щетинистыми щеками и смуглым горбатым носом.
– Поднимайся. Пойдем, покурим.
– Что это у меня?
Я потрогал тонкий стержень, торчавший прямо из тела, и его движение отдалось неприятной щекоткой под ребрами.
– Зонд, – объяснил старик. – Жидкость из легких откачивали. Они всегда его оставляют, вдруг пригодится, – он взялся за стержень темными окаменелыми пальцами и внезапно потянул на себя.
Гибкая трубка легко вышла наружу – пятнадцать или двадцать сантиметров розовой пластмассы. Я вновь закашлялся и сплюнул на пол какой-то комок.
– Пошли, – дернул меня старик. – Одному надоело.
– Не слушай его, – раздалось из дальнего угла. Там кто-то зашевелился, и колченогая капельница звякнула полупустой склянкой. – Это Олег, у него не все дома. Олег!
– Чего тебе?
– Отстань от него. Пусть оклемается.
– Не коллектив, а черт те что! – Сокрушенно произнес старик и поперся прочь.
– Меня зовут Женя, – представился мужчина. – Сейчас иголку вытащат, тогда подойду.
Я приподнялся на локте и оглядел помещение. Кроме того, что это была больничная палата, я ничего не узнал. Пять кроватей, три из которых пустовали, но не были застелены, – пациенты по укоренившейся в русской медицине традиции где-то шлялись – пять тумбочек с термосами, кружками и мятыми салфетками да косая капельница, нависшая над бородатым Женей. На окнах – крахмальные занавесочки, загораживающие голубое небо.
– Склифосовского?
– Ну.
– Сколько время?
– Скоро обед.
– А точнее?
– Зачем тебе? Здесь никуда не торопятся.
Выдувая через ноздри остатки дыма, появился старик.
– Олег! – Позвал я. – Можно тебя?
Он с преувеличенным достоинством подошел к моей кровати, и я, притянув его за лацкан истончившегося от многих стирок халата, спросил:
– Какое сегодня число?
– Не знаю, – бесхитростно ответил Олег. – Лежи, болей, скоро все равно не выпишут.
– Ну, а месяц-то? Сентябрь или нет?
– Это да, сентябрь, – закивал он, давая понять, что во времени ориентируется.
Я набрался храбрости и, поднеся губы к его волосатому уху, шепнул:
– А год, Олег? Год сейчас какой?
Старик отстранился и посмотрел на меня с укоризной.
– Молодой, а туда же – потешаться. Женька, что ли, подучил?
– Какой год, Олег? – Требовательно повторил я.
– Амнезия? – Равнодушно осведомился Женя. – Бывает. Или симулируешь? – Он оглянулся на дверь и, убедившись, что она закрыта, посоветовал. – Если решил прикидываться, надо идти до конца.
Я сел на кровати и поискал ногами тапки. Голова немного кружилась – то ли от травмы, то ли просто от долгого сна. Живот был стянут тугой эластичной повязкой и привычно побаливал. Я представил себе шрам, посеченный осколками, – на пузе мог получиться вполне симпатичный узор. Фирсова разорвало пополам, это я своими глазами видел. Тихона, кажется, тоже убило, остальных – не помню. Как там появилась граната? С неба свалилась, с потолка, точнее.
Я посмотрел вверх – ничего. Тонкая трещинка на пожелтевшей побелке.
– Какой сейчас год? – Снова повторил я.
– Да успокойся ты. Первый. Ну, две тысячи первый. Куда собрался? Ложись, тебе еще от наркоза отходить.
Подтверждая это, внутренности екнули, и я привалился обратно. Спешить мне действительно некуда. Передохну.
Неожиданно дверь распахнулась, и в палату вбежал ребенок. Он гулко топал пятками в полосатых шерстяных носках, ноги путались в вытянутом, потерявшем форму свитере, а на маленькой головке был по-старушечьи завязан белый платок с мелкими черными листиками.
– Мальчик, ты мальчик или девочка? – Издевательски спросил Олег.
– Мальчик, – гордо ответствовал ребенок.
– А чего в косынке?
– Мамка заставляет, чтоб не простудился. У вас игрушки есть?
– Иди-к сюда, – сказал Женя, шаря по тумбочке свободной от иглы рукой. – Лепесин хочешь?
– Апельсин, – строго поправил его мальчик. – Давай, если не жалко.
– Сколько ж тебе лет, орелик?
– Три, а тебе?
– А мне сорок, – глупо ответил Женя.
– Ты уже большой, – констатировал мальчик, разглядывая подарок.
– Ты, вроде, тоже не маленький. Серьезный такой.
– Не, я пока малолетний.
– Скоро станешь взрослым.
– Не, не скоро, – замотал головой ребенок и, крепко держа апельсин, подбежал ко мне.
– Тот дяденька болеет, – попытался оградить меня Женя от детской назойливости.
– Да ничего, ничего, – махнул я ладонью. – У тебя здесь, наверное, мама лежит?
– Лежит.
– Скучно тебе?
– Скучно, – вздохнул мальчик.
– Дома, небось, игрушки, друзья?
– Нету. Дома тоже скучаю, но не так сильно. Вырасти бы… Тебе тоже сорок лет?
– Нет, тридцать.
– Тридцать и три – тридцать три, – задумчиво проговорил он. – Хороший возраст.
– Так ты считать умеешь? Молодец! А сколько будет пять плюс два?
– Ладно, пойду я. Мамке без меня плохо.
– Погоди, мальчик, – остановил его Олег. – На вот тебе бараночек, – он высыпал в пухлые ладошки горсть сушек.
– Спасибо, дядя, – ребенок выбежал из палаты, но в коридоре споткнулся или на кого-то налетел – было слышно, как баранки зацокали по полу.
– Что ж ты, Тишка, такой неаккуратный? – Участливо сказала невидимая женщина. – Давай собирать, а то растопчутся. Опять вы? – Обратилась она еще к кому-то. – Сейчас посмотрим.
В палату заглянула приземистая нянечка.
– Очнулся. Я за врачом схожу, ведь замучаете человека.
– Такого замучаешь! Ему теперь сто лет жить, – сказал какой-то мужчина, приближаясь к моей койке. Вторую фразу он адресовал не столько ей, сколько мне. Кроме этого незнакомец приветливо улыбнулся и даже подмигнул – он явно спешил наладить доверительные отношения.
– Бог троицу любит, – заметил он неизвестно к чему. – Здравствуйте. Я уже два раза наведывался – вы все не просыпались. Как самочувствие?
– Нормально.
– Прекрасно. Я следователь Михайлов, – представился мужчина. – Можно Петр.
– Какой следователь?
– В смысле?
– Ну, вы ведь разные бываете, следователи.
– Уголовный розыск, если вас это интересует.
Врет, собака. Четыре человека из ФСБ, включая полковника Фирсова, размазаны по стенам, а ко мне присылают простого сыскаря с Петровки.
– Только не долго, – с казенной чуткостью потребовал появившийся в комнате врач. – Им скоро обедать.
– Десять минут, – покладисто отозвался Михайлов.
За доктором вошел санитар и отсоединил Женю от опустевшей бутылки. Капельница, словно не желая расставаться с теплой рукой, пронзительно заскрипела всеми четырьмя колесиками. Женя торопливо надел спортивный костюм и потащил Олега к выходу. Следователь благодарно кивнул. Он уже собрался озвучить первый вопрос, когда старик вдруг остановился и, шумно растерев шершавые ладони, попросил закурить. Михайлов протянул ему пачку, и Олег, пользуясь моментом, нагло предупредил:
– Я две возьму.
– Берите три, только, пока не выкурите, сюда ни ногой, – раздражаясь, сказал следователь. – И дверь за собой прикройте. Итак, – молвил он, возвращая лицу выражение крайней доброжелательности. – Начнем с формальностей: имя, фамилия, отчество, год рождения – ну, сами знаете. Думаю, анкеты заполнять приходилось.
Усевшись рядом, Михайлов пристроил на коленях хорошую кожаную папку, постелил на нее лист бумаги и приготовил ручку.
– Вы не поверите…
– Поверю, – пообещал следователь, торопливо заполняя шапку протокола.
– …но я ничего не помню.