Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт
София чувствовала себя разочарованной и обманутой; раздражение пчелой жужжало у нее в голове, поэтому она снова упрямо уставилась на него.
– Почему текст такой короткий? Я думала, тезисы будут настоящими трактатами.
– Правда всегда проста, София.
– Да, но пялиться в пустой лист – этого, пожалуй, маловато?
Улоф сочувственно улыбнулся.
– Давай скажем, что лист – это твоя душа. Он совершенно пуст, и ты можешь делать с ним все, что захочешь. Поэтому мы называем его порталом. Что ты видишь на этой бумаге, София?
– Ничего.
– Именно. Попытайся отыскать в своей душе пустоту, и ты найдешь саму себя.
«Хорошо, что я за это не платила», – подумала она, сосредотачивая взгляд на белом листе.
Кипящая злость медленно остывала, и София дала глазам отдохнуть, пока лист бумаги не начал расплываться. Так она сидела долго. Казалось, время исчезло. Под конец она что-то почувствовала. Невесомость и облегчение, будто над головой рассеялась какая-то плотная масса.
Оторвав глаза от бумаги, София посмотрела на Хуртига.
– Я чувствую себя более легкой. Невесомой.
Лицо Улофа расплылось в широкой улыбке. Он оживленно закивал и положил руку ей на плечо.
– Отлично! Ты почувствовала свое внутреннее «я». Только и всего. Завтра мы перейдем ко второму тезису.
Позже вечером разочарование от простоты первого тезиса улетучилось. София действительно ощущала облегчение. Краски стали немного ярче, звуки – резче, а ее смех – несколько теплее. Заметив это, она приятно удивилась.
Следующим вечером София пошла в класс, не питая особых надежд. Улоф пребывал в возбуждении, потирая руки и улыбаясь во весь рот, отчего его худое лицо перекашивалось. София огляделась; ее интересовало, показалось ли также всем остальным, что первый тезис поначалу трудно воспринять. Они сидели с таким невозмутимым видом, словно пялиться в бумагу было самым естественным делом на свете. Эллен Вингос тоже присутствовала – и хохотала над чем-то так громко, что ее куратор приложил палец к губам, призывая ее замолчать.
На белых стенах висел лишь один плакат со словами: «Simplicity is power»[4]. София задумалась, почему текст написан не по-шведски; но, возможно, так он звучал бы не столь хорошо.
– Тезис номер два! – провозгласил Освальд. – Готова?
София кивнула и села напротив него.
Тезис 2: Ты – это твое прошлое.
В настоящий момент ты являешься кульминацией всего, что думал и совершил, и всего, что совершили против тебя. Ты – это сумма своих субъективных и объективных впечатлений. Поэтому у тебя ежедневно есть тысяча разных возможностей изменить свое «я». Вся сила, которую ты когда-либо обретешь, присутствует в тебе самом, в твоем прошлом.
Упражнение: Куратор научит тебя извлекать энергию и силу из твоих воспоминаний.
– Это упражнение мы будем делать у меня в офисе, – сказал Улоф, – чтобы нам никто не мешал.
Когда они вошли в его маленькую комнатку, он наполовину опустил жалюзи, и все стало выглядеть бледным и сероватым. София уселась перед ним на хилый стульчик для посетителей, а Улоф вытащил из ящика письменного стола маленький листок бумаги.
– Теперь закрой глаза. Я буду давать тебе простые команды, а ты должна говорить мне, что видишь и о чем думаешь.
Команды оказались краткими, но он растягивал слова грудным голосом, почти шепотом.
Вспомни раз, когда ты чувствовала себя сильной.
Вспомни раз, когда ты чувствовала себя уверенной в победе.
Вспомни раз, когда жизнь была прекрасна.
Вызови в памяти свой первый триумф.
Казалось, существуют бесконечные вариации этого вопроса, и у Улофа все время вертелась на языке следующая команда. Поначалу вспоминать Софии было трудно, но затем стали всплывать события. Давно забытые воспоминания. Красивые картины.
– Что мне делать, если возникает грустное воспоминание? – спросила она, поскольку в голову пришла велосипедная авария, когда она сломала руку.
– Ты чувствовала себя в тот раз сильной? Выше этого?
– Ну, не совсем…
– Тогда не будем обращать на это внимания. Просто найди другое воспоминание.
Они продолжали так часа два, пока голос Улофа не начал стираться, а в душе у нее не потеплело и она не почувствовала себя немного легкомысленной, чуть ли не смешливой. София погрузилась в теплую темноту, где существовала только она, картины и доносящийся издалека голос Улофа.
Тут возникла особенно яркая и отчетливая картина: неуверенно топающие по газону две маленькие ножки, вид сверху. Сначала она эту картину отбросила, поскольку та казалась совершенно невероятной. Однако картина вернулась, и теперь София уже ощущала росу под ногами и внутреннее ликование от способности передвигаться. «Странно, что мои ноги стали такими большими», – подумала она и слегка вздрогнула, поскольку сразу поняла, что воспоминание правдиво.
– Я представления не имела, – услышала София свои слова; правда, голос донесся откуда-то издали.
– Прости? – переспросил Улоф.
Она заставила себя поднять веки и увидела, что он смотрит на нее вопросительно.
– Ты что-то сказала.
– Я думала вслух. Мне подумалось, что я не имела представления о том, что способна помнить такие давние события. Я вспомнила, как делала первые шаги. Совершенно невероятно, но я знаю, что это воспоминание настоящее.
– Да… – Улоф оживленно подался вперед, призывая ее продолжать.
– Да, и еще мне подумалось, что прошлое – действительно ключ к присутствию.
– Бинго! – Он ударил ладонью по столу. – Именно! Так и есть! Конец упражнения. Завтра займемся третьим тезисом.
Направляясь в класс третьим вечером, София слегка волновалась. Почему – сама толком не знала; лишь связывала это с потерей контроля, потерей самой себя в упражнениях.
– Сколько всего тезисов? – спросила она Хуртига, едва они уселись.
– Пять. Но сначала делают с первого по четвертый, а потом некоторое время тренируют свои новые способности.
– Ты читал пятый тезис?
– Нет, его еще никто не выполнял. Франц выдаст его, как только пятьсот гостей завершат работу с первыми четырьмя. Он говорит, что пятый тезис настолько мощный, что для него вроде бы требуется особая команда. Но сейчас давай сосредоточимся на третьем.
Тезис 3: Сумерки одного человека являются рассветом другого.
Твое истинное «я» может существовать только при свободе от постоянной боязни возмутить или обидеть других, или причинить им вред. Жажда одобрения является наихудшей болезнью человека.
Упражнение: Освоение тезиса 3 происходит в классе с куратором, который повторяет следующую команду: «Вспомни раз, когда ты мог бы помочь кому-то, причинив ему вред».
Дочитав до конца, София вздрогнула.
– Звучит жестоко.
– В этом-то и суть. Сейчас протестует твоя жажда одобрения, а не твое истинное «я». Давай займемся упражнением.
Однако никаких ответов София не находила. Крутилась и вертелась на стуле, отвлекалась на происходящее в классе, и у нее лишь возрастало раздражение по поводу этого дурацкого упражнения.
– Я не нахожу ответов на твой вопрос, – сказала она под конец Хуртигу.
– Так и контрактимся.
– Что? Что ты имеешь в виду?
– Франц говорит, что третий тезис подходит не всем. Существуют доминирующие люди и покорные. Покорным этот тезис не покоряется.
– Я, черт возьми, вовсе не покорная! О чем ты говоришь?
– София, с тобой всё в порядке. Вселенная в целом строится на доминанте и покорности. Это столь же естественно, как то, что чайки в заливе едят селедку. Отдохни остаток вечера, а завтра займемся четвертым тезисом.
Когда она покидала класс, внутри у нее все кипело. Этот ходячий скелет ни черта о ней не знает. Покорная? Идиотизм, нелепость, а главное – совершенно неверно. И еще сравнивает ее с какой-то паршивой селедкой!.. Она немного походила по двору, потом села возле пруда и смотрела на лебедей, выдергивая руками траву.
Под конец встала и быстрым шагом вернулась в класс. Улоф Хуртиг был еще там.
– Ладно, я сделаю это чертово упражнение.
Его лицо просияло.
– Я так и думал.
Они начали заново, София нашла несколько ответов на вопрос и в конце концов почувствовала себя немного лучше. Достаточно хорошо для того, чтобы Хуртиг отпустил ее.
– Этот тезис настолько прост, что, читая его, лучше пользуйся не рассудком, а сердцем, – выкладывая перед ней четвертый тезис, сказал Улоф.
– Как это делается?
– Попробуй.
София прочла короткий текст.
Тезис 4: Темнота является сутью света.
В миллиметре под поверхностью земли царит полная темнота. Внутри твоего тела совершенно темно, тем не менее ты живешь и излучаешь энергию. ДНК, присутствующая в твоих клетках, светом не обладает, однако она – схема того, кто ты есть. Темнота является сутью света.
Упражнение: Куратор проводит тебя в совершенно темную комнату. От тебя требуется лишь следующее: сиди в полной темноте, пока не начнешь видеть.
– Я не могу сделать это упражнение, – сразу сказала она.
– София, не начинай снова.
– Ты не понимаешь. Я боюсь темноты. Я не выдержу, если меня запрут в темноте.
– Но ты ведь спишь здесь в полной темноте.
– Когда я сплю, это другое дело, – солгала София, поскольку всегда оставляла открытой щелочку с края шторы.
– Я буду все время сидеть перед комнатой, – пообещал Улоф. – Если почувствуешь панику, ты сможешь просто постучать в дверь, и я открою. Хотя бы попробуй.
Комната находилась в самом конце дома. Атмосфера здесь кардинально отличалась от класса: сырой и спертый воздух и сильный запах пота от подмышек человека, который, видимо, сидел здесь до нее. В центре комнаты стоял стул, в остальном она была абсолютно пуста.
– Здесь ужасно.
– Никакого комфорта быть не должно.
София медленно вошла и села на стул.
– Комната звуконепроницаемая, – сообщил Улоф. – Но если ты постучишь в дверь, я услышу.
Дверь с шумом захлопнулась.
Первым делом ее парализовала даже не темнота, а тишина. Было так тихо, что казалось, весь мир исчез. София слышала собственный пульс и странный, булькающий шум в ушах. «Это течет по венам кровь, – подумала она, – слух у меня переместился внутрь тела».
Затем под одежду, отыскивая каждый укромный уголок тела, поползла темнота: улеглась под мышками и в паху и так ухватилась за гортань, что стало почти невозможно дышать. Потом подоспело знакомое потоотделение, которое, начавшись с дурноты, жаром распространялось к груди, рукам и лбу, пока София вся не взмокла.
Я не выдержу. Надо выходить, надо выходить!
И тут произошло это. Она оказалась снаружи. Не только вне тела – его больше не существовало, – а за пределами всего острова. Она парила высоко в небе.
Все предстало перед ней в ярких красках: вот видовая площадка и обрывающиеся в море скалы, огромные леса и гавань, где лодки выглядят, как маленькие игрушки…
Стена обвивала усадьбу, точно белая змея. Лебеди в пруду превратились в две маленькие белые точки. Воздух был разреженным, а сама она – невесомой и горячей. Все двигалось словно в ультрарапиде. Ветер медленно отгибал назад кроны деревьев. Солнце золотым дождем лилось на весь ландшафт. Сколько времени это продолжалось, София не знала. Когда позже она спросила об этом у Улофа, тот лишь пожал плечами. Однако, когда София вернулась в комнату, страх исчез. Темнота казалась приятной и утешающей, как горячая ванна.
Я видела! Я видела без помощи глаз!
Она постучала в дверь.
Когда Улоф открыл, свет ослепил ее, но она была лишь благодарна за то, что, рассказывая о случившемся, не видит его улыбки. Услышала, как он хлопнул в ладоши, потер руки и засмеялся.
– Надо же, София! Ты закончила. Ты достигла последнего феномена четвертого тезиса.
В последующие дни все казалось другим. Новое, редкостное спокойствие в теле. Гармония. Покой. В поисках именно этого ощущения София и приехала на остров. «Вечно мне надо волноваться», – думала она. Осознанно или подсознательно, София всегда над чем-нибудь размышляла. Слабое ощущение паники, ее постоянного спутника, как ветром сдуло. Она проходила последнюю фазу программы – второе расслабление, когда полагалось ежедневно сидеть некоторое время в классе с закрытыми глазами. Ожидалось, что человек будет тренироваться извлекать из своих воспоминаний силу, но она в основном сидела и наслаждалась тем, что все так хорошо.
На третий день к ней подошел Улоф Хуртиг, потряс за плечо и пробудил от мечтаний.
– Франц хочет тебя видеть. Немедленно!
Это прозвучало так, будто сам Бог позвал ее на мессу.
София знала, где находится офис Освальда, и, несколько раз постучав, но не получив ответа, просто вошла. Ступить в его офис было все равно что войти в космический корабль. Никаких картин, цветов, ни единой фотографии, только белые стены с выходящими на море огромными окнами. Вдалеке София смогла разглядеть видовую площадку. Офис был полон электронной техники: компьютеров, принтеров, мониторов и разных штуковин, названия которых она не знала. Ей пришла в голову мысль, что это странно, поскольку в «Виа Терра» компьютеры запрещены, но она подумала, что главному начальнику компьютеры, возможно, необходимы.
Сам Освальд сидел за большим письменным столом, погруженный в текст на мониторе. Когда она вошла, он даже не поднял взгляда. Сидевшая за значительно меньшим письменным столом в самом углу офиса Мадлен приложила к губам палец и строго посмотрела на Софию. Значит, беспокоить нельзя. Та осторожно села перед Освальдом на стул для посетителей.
На нем опять была футболка. София заметила, что он напряг мышцы спины; интересно, намеренно ли? Когда Освальд повернулся в кресле, его глаза странно вспыхнули, словно ожидалось, что она что-нибудь скажет. Но София не знала что. Его присутствие было столь ощутимо, что она потеряла самообладание и совершенно онемела.
– Поздравляю! Я слышал, что ты завершила программу. Надеюсь, все прошло хорошо?
– Потрясающе. Лучше, чем я ожидала.
Он шутливо забарабанил пальцами по столу.
– Значит, я могу услышать твой ответ относительно библиотеки?
– Да, хм, я заинтересована… но сперва мне надо переговорить со всеми дома.
Освальд потянулся вперед и накрыл рукой лежавшую на столе ее руку. Ладонь у него была сухой и горячей. Ее рука вздрогнула, но София не отдернула ее.
– Нет, времени на обдумывание я тебе не дам.
– Почему?
– Дело в том, что, я думаю, ты уже решила, – ответил он и слегка сжал ее руку.
Казалось, будто ее устами говорит кто-то другой. Слова сами выскакивали у нее изо рта. София видела себя немного со стороны, снаружи тела. Видела, как открылся рот, и слова соскользнули с языка.
– Тогда я, наверное, скажу «да».
Голос возвращался к ней эхом, словно из пустоты.
Господи! Во что я ввязалась?
– Ты не пожалеешь, – сказал Освальд, выпустил ее руку и снова откинулся на спинку кресла. – Тебе, вероятно, надо кое с чем разобраться, прежде чем ты приедешь сюда. Просто позвони Мадлен и сообщи, когда приедешь.
Он развернулся на кресле и снова начал читать текст на мониторе.
Мадлен выпроводила ее из офиса.
София долго стояла за дверью в полной растерянности, потрясенная тем, что только что произошло.
В дальнейшем она будет бесчисленное количество раз копаться в себе. «Почему, скажите на милость? Что на меня нашло? Как я могла?» Она всегда приходила к одному и тому же выводу. Это была некая комбинация. Притягательная, неотразимая смесь. Красивый остров, повсюду роскошь, еда, сон, ощущение после тезисов; но главным образом – этого она будет стыдиться и с трудом признаваться в этом самой себе – Освальд и его притягательная сила. Здесь речь шла не о секте или культе, а о чем-то совершенно другом. Почти что о новом мире, осуществленной мечте о будущем.
Дело же обстояло иначе.
Впрочем, задним числом быть умным легко.
А в тот момент, выведенная из душевного равновесия и обливающаяся потом, София тем не менее сознавала, что должна вернуться в «Виа Терра». Иначе ее продолжало бы тянуть туда, как бабочку к огню.
И когда стояла там, в коридоре, то огорчаясь, то ощущая головокружительную эйфорию, она обнаружила, что на губах у нее играет глупая улыбка.
В пещеру мы возвращаемся снова и снова.
Смотрим, как на залив налетает дождь и хлещет море.
Ходим туда ночью, когда на поверхности воды сверкает лунная дорожка.
Пещера – это мое место на земле. Здесь я могу мыслить ясно. Я почти непрерывно думаю о своем плане. Кручу и верчу его, рассматриваю по швам, словно плету сеть, которая однажды покроет весь остров.
Иногда я настолько углубляюсь в мысли, что она тормошит меня, чтобы получить ответ на свою бессмысленную болтовню. Тогда я валю ее на пол и держу за горло, пока она не начинает безумно лягаться. Своего рода знак, что она сдается.
Теперь я знаю, что не смогу взять ее с собой. Она слишком бестолкова, а кроме того, я уже изучил каждый потайной уголок ее тела и начинаю воспринимать ее, как пакет от выпитого молока.
Правда, пещеры мне будет не хватать. Мощи ее твердых стен.
Отсюда можно увидеть всю вселенную.
Можно увидеть даже будущее, как мираж у горизонта.
6
Беззаботность сохранялась. Стучащее в голове беспокойство исчезло. София слышала, что есть люди, узнающие о головной боли, только когда та проходит. Сейчас у нее было именно такое ощущение. «Это мое истинное "я", – думала она. – Неделя пребывания на программе, и я чувствую себя новым человеком».
Кроме того, ее предупреждали о заманчивой мистике острова и, главным образом, самой усадьбы. Когда София глядела на главное здание, у нее от волнения ныло в груди. Она уже мечтала вернуться обратно.
В последний день ее подвезли до деревни, и София оставила свой багаж в камере хранения возле парома. Потом взяла напрокат велосипед и отправилась кататься по острову. Утром она лежала на пляже и загорала. Наслаждалась усилившимися на солнце ароматами: запахом смолы лодочных сараев и резким запахом покачивающихся у берега водорослей. Потом обедала на открытой террасе, на пристани. Ресторан был битком забит туристами. Наступил настоящий разгар лета. В деревне появилось так много народу, что на мощенных булыжником улочках стало тесно. Большинство домов сбились в кучу вокруг площади, где причаливал паром, но часть домиков забралась вверх по скалам и расположилась высоко над морем. Софию заинтересовала, каково это жить там, наверху, осенью, когда на остров налетают шторма.
На площади находился маленький сувенирный магазинчик, куда она зашла в поисках чего-нибудь для родителей и Вильмы. Внезапно перед ней возникла Эллен Вингос, загорелая и одетая в яркое летнее платье, которое демонстрировало значительную часть ее большого бюста.
– София, как приятно встретиться!
– Мне тоже. Я сегодня здесь последний день.
– Я тоже. Ну, как все прошло?
– Отлично. Я еще вернусь. Буду помогать им с библиотекой.
Ей не хотелось сразу говорить, что она примкнет к персоналу. Это, пожалуй, прозвучало бы как поспешное решение, а София не хотела показаться знаменитой оперной певице излишне доверчивой.
– Как получилось с тезисами? – спросила она Эллен.
– Ну, мне понравились первый и третий. Четвертый я толком не поняла; когда проходила его, ничего особенного не произошло. Но в целом, я считаю, получилось хорошо.
– Забавно. У меня было в точности наоборот. Мне больше всего понравился четвертый.
– Надо же… Но теперь я поеду домой, вернусь к ежедневному тяжкому труду. Посмотрим, удержится ли хорошее самочувствие… Черт возьми, как пришлось раскошелиться! – Она пронзительно засмеялась.
Две дамы, перебиравшие фарфоровые изделия, посмотрели на нее с возмущением.
Порывшись в большой сумке, Эллен достала маленькую карточку и протянула ее Софии.
– Вот моя визитка; если когда-нибудь приедешь в Стокгольм, позвони, и я устрою тебе билеты в оперу.
София смотрела вслед выходившей из магазина Эллен Вингос. Ей очень хотелось встретиться с ней снова.
Под конец она нашла две кружки с видами острова для родителей и книжечку с фотографиями природы для Вильмы.
Затем решила прокатиться на велосипеде в северную часть острова. Видовая площадка словно звала ее в последний раз.
Дуло, в виде исключения, с востока. Волны упорно били о скалы по правую руку. Ветер рвал ей волосы и завывал в дубах. Чайки свободно парили в небе.
София припарковала велосипед у конца дороги и направилась через поросший вереском торфяник к видовой площадке. Посмотрев в сторону моря, она заметила, что на Дьяволовой скале кто-то стоит, глядя в воду. София прищурилась и попыталась разглядеть фигуру, но скала находилась слишком далеко. Фигура спустилась вниз и скрылась из вида, но на торфянике не появилась. София подошла к Дьяволовой скале, однако, осмотрев окрестные скалы, никого не увидела. Неужели это старый граф высматривает на глубине графиню?.. Но с вершины скалы ей открылась только прозрачная темная вода, которая, похоже, не имела конца – дна, по крайней мере, видно не было.
София села на скалу и свесила ноги через край. Казалось, будто видишь, как земля загибается у горизонта. «Отсюда видны начало и конец мира, – подумала она. – Можно смотреть прямо в вечность».
Ей захотелось в последний раз взглянуть на летний домик, поэтому она, оставив велосипед у дороги, двинулась через лес.
Едва переступив порог, почувствовала, что все изменилось: половик при входе смят, а на кухонном столе лежит связка ключей. Дверь в спальню стояла открытой. На кровати виднелась какая-то фигура. Первым побуждением Софии было развернуться и уйти. Однако любопытство взяло верх, и она подкралась к спальне.
Вытянувшись на покрывале, с открытым ртом, лежал погруженный в глубокий сон парень в сером костюме. Она подумала было разбудить его, но обоим стало бы слишком неловко. Как раз когда она собиралась выскользнуть наружу, парень открыл глаза.
– Попалась, – пробормотал он, сел на кровати и потер глаза.
У него было подвижное лицо с яркими, живыми глазами. Подбородок немного выступал; все лицо, за исключением верхней части лба, покрывали веснушки. Волосы были рыжие, отросшие и нерасчесанные. Несмотря на большую их копну, голова казалась слишком маленькой для широкой и мускулистой верхней части тела. Когда он встал, София увидела, как он высок, наверняка метр девяносто, – великан по сравнению с ее метром пятьюдесятью восемью.
– Беньямин Фриск, – представился парень, протягивая руку. Рукав рубашки поднялся вверх, обнажив покрытую рыжим пушком руку. Второй рукой он тщетно пытался расправить помятый пиджак.
На языке у нее вертелись две или три убийственные реплики, но София сдержалась, поскольку не хотела смущать его еще больше.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Парень улыбнулся, демонстрируя большую щель между передними зубами.
– Черт! Понять не могу, как ты меня здесь нашла. Ну, ты, наверное, слышала, что мы ремонтируем жилье для персонала. Я занимаюсь перевозками, закупками и тому подобным… словом, дел по горло. Спать почти не удается.
– Значит, ты иногда приходишь сюда вздремнуть? – Да, так и есть.
– Меня зовут София.
– Я знаю, кто ты. Я тебя выследил; видел, как ты заходила в домик, и обратил на тебя внимание в гостевой столовой. Надеялся, что мы как-нибудь столкнемся. Но не таким образом.
– Тогда как получилось, что я тебя ни разу не видела?
– Я держался на расстоянии. До сих пор. Но, пожалуйста, садись. – Он указал в сторону кухонного стола так, словно владел домиком.
– Мне хочется побольше узнать о доме, – сказала София, когда они уселись. – Ты знаешь, кому он принадлежит и почему пустует?
– Владеет им одна тетка. Она приезжает сюда летом. Больше мне ничего не известно.
– В нем есть нечто особенное. Меня сюда словно тянуло.
– Он необычно расположен. Посреди леса…
Они немного помолчали, глядя друг на друга. Одинокий солнечный луч пронзил щель между кухонными занавесками и воспламенил пыль, взвивавшуюся к потолку, точно маленький торнадо. В глазах Беньямина присутствовало столько жизни… Останавливаясь на них взглядом, София ощущала приятный прилив, пробегавшее по телу теплое течение.
– Тебя не могут хватиться, когда ты исчезаешь?
– Нет. Час туда, час сюда – никакой роли не играет. Там такая неразбериха на первом этаже…
– Мне надо спешить к парому.
– Когда ты вернешься?
– Точно не скажу, но скоро. Я буду работать в библиотеке.
– Это я тоже знаю. В нашей маленькой группе слухи распространяются быстро. А ты не можешь поехать утренним паромом? Я знаю на этом острове каждый закуток; я могу тебя поводить, и…
– Не сегодня. Возможно, когда я приеду обратно.
София покосилась на наручные часы. Почти половина пятого.
– Дьявол! Мне нужно торопиться! – прокричала она, вылетая в дверь.
Побежала в лес, в сторону торфяника, но прежде чем скрыться между деревьями, в последний раз обернулась.
Парень стоял на газоне, глядя ей вслед.
«Беньямин Фриск, – подумала она. – Еще один повод, чтобы вернуться».
Всю дорогу до деревни София исступленно крутила педали. Солнце сверкало повсюду: на асфальте, велосипеде, море и скалах.
Мы ищем книгу, а находим вместо нее накидку.
Сидим в затхлом чердачном помещении и роемся среди книг, которые пахнут высохшей на солнце пылью и пометом моли и иногда распадаются по швам, когда мы их открываем.
– Что мы, собственно, ищем? – спрашивает она.
– Семейную хронику. Она должна быть в кожаном переплете и точно написана от руки.
– Откуда ты знаешь, что она здесь?
– Ее однажды видела мать. Когда прибиралась. Она положила ее здесь, среди остальных книг.
У нее кончается терпение. Она встает и принимается осматривать чердак, уходит от меня все дальше и дальше.
Вдруг далеко из темноты до меня доносится ее голос: