Секта с Туманного острова Линдстин Мариэтт

9

Раздались громкие удары в дверь. В комнате, как обычно, было совершенно темно, но София инстинктивно почувствовала, что еще ночь, а не утро. Постепенно зажглось освещение, и стала видна сидящая в постели Мадлен. Часы на стене показывали двадцать минут пятого. В дверь снова заколотили, нетерпеливо и исступленно.

– Сбор в столовой через десять минут! Надевайте джинсы!

Голос Буссе звучал сердито и пронзительно. Вероятно, что-то случилось. Какое-то несчастье или экстренная ситуация. Сколько она проспала, София не знала, поскольку до поздней ночи думала об Эллисе и блоге, но точно не больше пары часов.

Эльвира тоже проснулась и сидела, подтянув одеяло к подбородку с безумно испуганным видом.

– Что происходит?

– Не знаю, – ответила Мадлен. – Но надо одеваться и бежать в столовую.

Они в панике забегали по комнате, натягивая джинсы и то, что удалось отыскать в ящиках комодов.

– Ты имеешь представление, что это может быть? – снова попыталась София.

– Нет, Франц вчера засиделся допоздна. Мне, наверное, не следовало уходить спать…

Когда они спустились в столовую, большинство уже находились там. Они стояли в обычных шеренгах, усталые, с бледными лицами, растрепанными волосами и взволнованными глазами. В комнате было холодно и влажно, в окна стучал дождь.

Освальд стоял прямо перед ними. Одет он был, как обычно: черные джинсы и футболка. Он наверняка не ложился, но усталым не выглядел, а только страшно сердитым.

Он прочел блог!

Эта мысль подействовала на нее, как удар кнута. Несомненно, так и есть. Он сидел в Интернете, увидел этот отвратительный блог и все прочитал. Другой причины, почему он собрал их в четыре часа утра, София придумать не могла.

В дверь вошли несколько отставших, и Освальд сердито уставился на них.

– Все в сборе? – спросил он Буссе.

Тот принялся обходить и осматривать шеренги, считать и бормотать, пока не установил, что присутствуют все, кроме Катарины – главного садовника.

– Она больна, у нее температура, – сказал Буссе. – Я оставил ее спать.

– Я сказал, что хочу говорить со всем персоналом, – возмутился Освальд. – Значит, я буду дожидаться ее.

Буссе умчался. Возникла неловкая тишина. Разговаривать никому не хотелось. Все уставились прямо перед собой, избегая взглядов друг друга и, прежде всего, избегая смотреть на Освальда. Беззвучность казалась леденящей.

Наконец, вернулся запыхавшийся Буссе вместе с Катариной. Она выглядела ужасно: потная, глаза лихорадочные, а кожа такая бледная, что в холодном освещении приобретала зеленый оттенок. На ней по-прежнему были ночная рубашка и домашние тапочки.

– Пока вы посапывали, я работал до поздней ночи, – начал Освальд. – И по пути домой заглянул сюда, чтобы посмотреть, как идет ремонт. Пойдемте, я покажу вам, как это выглядит.

Увлекая за собой персонал, он прошествовал из столовой по коридору в ремонтирующуюся часть. Самые низкорослые пытались вытягивать над толпой головы, и в дверях образовывалась толчея. Освальд ничего не говорил. Просто ходил, указывая на доски, разбросанные инструменты, кучи опилок, лежащие на полу защитные очки и банки с краской, даже не закрытые на ночь. Потом обошел и показал им комнаты. Все двадцать. Ни одной готовой комнаты не наблюдалось. Посреди этого бедствия София испытывала облегчение. Все-таки речь шла не о блоге. Кроме того, она, собственно, не несла ответственности за этот хаос.

– Этим проклятым проектом вы занимались три месяца, – проговорил Освальд. – Сейчас я покажу вам, что происходит при таком головотяпстве.

Он вышел во двор, остальные последовали за ним. На улице шел дождь – холодный ливень, почти сразу промочивший их до нитки. София с беспокойством покосилась на кашлявшую позади нее Катарину. Освальд повел их к маленькому хлеву, к лесной части.

Под несколькими соснами, закрепленная во мху, стояла большая белая палатка. Освальд расстегнул молнию на входе и показал им, что находилось внутри. Там вперемешку лежали спальные мешки, подушки и одеяла, а также несколько дорожных сумок. Софии, которая держалась поблизости от Освальда, удалось засунуть внутрь голову. Ее обдало густым запахом плесени и пота от ног.

– Здесь живет хозяйственный отдел, – сказал Освальд. – В главном здании места для них нет. Правда, приятно? Они живут здесь, на моей территории, как в свинарнике.

Он долго стоял молча. Ситуация казалась абсурдной, почти комичной. Дождь усилился и затекал Освальду в глаза и рот, и ему постоянно приходилось моргать и сглатывать. Сквозь грохот ливня слышался лишь клокочущий кашель Катарины.

Насквозь промокший, с приглушенным дождем голосом, он, возможно, почувствовал, что выставляет себя в смешном виде, потому что лишь покачал головой и произнес:

– Я не желаю иметь с вами дела. Ни с единым мерзавцем. Езжайте домой к маме и папе. Найдите себе работу, которая будет вам по силам. Здесь вам делать нечего.

И он решительным шагом направился обратно к главному зданию.

Все члены персонала остались стоять, онемевшие, перепуганные и насквозь промокшие.

– Сбор в столовой! – нарушил молчание Буссе.

В столовой сразу же образовалась маленькая группа, стоявшая в углу и шушукающаяся. В нее входили Буссе, Мадлен и Бенни со Стеном – близнецы, работающие охранниками. Их регулярно видели разъезжающими по территории на мотоциклах или сидящими в будке возле ворот. Высокорослые и упорные, но немного непонятливые – именно такими София представляла себе типичных охранников. Поначалу она считала их идеально подходящими для этой работы. Но настолько ли они хороши, чтобы принимать участие в решении нынешней проблемы?

София обдумывала, не присоединиться ли ей к маленькой группе, чтобы показать, что ситуация ее действительно волнует, но решила подождать. Ей совершенно не хотелось нести какую-либо ответственность за ремонт.

Буссе вскочил на стул.

– Нам надо поднажать изо всех сил, – сказал он. – Покажем Францу, что мы – команда. Пока ремонт не завершится, участвовать в нем должны все. Без исключения. Занимающиеся гостями – следите лишь за тем, чтобы те получали еду и все прочее. Работать будем до тех пор, пока не закончим.

Надежда Софии скользнуть обратно в теплую постель сразу умерла. Перспектива выглядела скверно. Совсем скверно.

Буссе разделил их на группы, которым предстояло заниматься разными частями ремонта. София вместе с Эльвирой попала в группу маляров.

И началось самое безумное, хаотичное и бессонное время в ее жизни. Дни и ночи сливались в неразбериху, которую способна создать только группа неумелых и не имеющих плана людей. Народ пилил, подметал, шлифовал, обрабатывал наждачной бумагой и красил. Буссе и его новые пособники бегали вокруг, пытаясь заставить всех работать быстрее возгласами «быстрее!» и «у тебя есть пятнадцать минут на то, чтобы это доделать!», но поскольку все эти команды были совершенно бессмысленными, никто их не слушал.

Ночью они спали часа по два, а иногда не спали вовсе. После нескольких бессонных ночей персонал то и дело засыпал, и его приходилось трясти, чтобы вернуть к работе.

София изо всех сил старалась не отключаться. Усиленно красила. Белая краска была у нее на ладонях, руках, ногах и в волосах.

Во что я ввязалась? Что я здесь делаю?

Эта мысль посещала ее ежедневно, но она вместе с Эльвирой продолжала красить. Посреди банок с краской, кистей и скипидара они сдружились. Делились бутылками воды и жевательной резинкой. Сторожили друг друга, когда одна из них проскальзывала в кладовую, чтобы, когда совершенно выбивалась из сил, немного вздремнуть за стеллажами на жестком полу. Если кто-нибудь из руководящей группы, как они называли компанию Буссе, направлялся в сторону кладовой, сторожившей следовало подбежать и отвлечь их. Потом она трижды кашляла, чтобы разбудить спящую и дать ей время протереть со сна глаза.

Этого хватало – сон на ледяном полу всегда бывал легким и хрупким, как первый тонкий лед на море. Кашель пробивался сквозь него, и спавшая тут же вскакивала на ноги, выбегала из кладовой и продолжала красить.

Каждый раз, когда они, казалось, заканчивали, возникали какие-нибудь претензии: где-то не тот цвет, где-то слишком короткие плинтусы или неподходящая мебель. А каждый раз, когда что-то шло не так, на группу обрушивались новые волны истерики и ярости.

Усталость поглотила Софию. С каждым днем становилось все хуже. Веки казались свинцовыми, а кисть у нее в руке – тяжеленной. Но она, стиснув зубы, продолжала красить…

И вот однажды они вдруг закончили.

Все смотрели друг на друга, удивленные, ошеломленные, почти уверенные в том, что это не может быть правдой, что наверняка осталось что-нибудь еще. Однако после нескольких обходов руководящей группы было установлено, что работа закончена.

Освальда они после той жуткой ночи под дождем не видели ни разу. Теперь его следовало призвать для проверки работы.

Он заставил их ждать два дня. Они чистили и подметали. Передвигали взад и вперед мебель. Полировали дверные ручки, не смея покинуть этаж из боязни, что Освальд внезапно появится.

Придя, он трижды обошел комнаты. В полном молчании. И наконец кивнул.

Ад закончился.

Освальд устроил им праздник в столовой. Еда, вино, музыка и танцы – будто они попали в новый мир. На праздник пришел и сам Освальд. Разговаривал с персоналом, шутил, смеялся и хлопал людей по спинам.

Увидев Софию, он подошел со своего рода извинениями.

– Я знаю, что ты новенькая. Но иногда необходимо действовать жестко. Ты, наверное, понимаешь это.

– Да, конечно! – весело откликнулась она, надеясь, что Освальд не заметит белую краску, от которой ей не удалось полностью очистить волосы.

Но он взялся за слипшуюся прядь волос возле щеки и провел тыльной стороной пальцев вдоль ее лица до кончика подбородка.

– Надо же, как ты поработала!.. София, замечательно, что ты здесь.

Ее словно пронзило током – от щеки до низа живота. Она, попытавшись принять безразличный вид, пожала плечами. Однако Освальд заметил все – и перед тем, как идти дальше, многозначительно улыбнулся и поднял брови.

София была по-прежнему обессилена от недосыпа и не могла по-настоящему радоваться. Беспрестанно думала о том, что палата пуста и что можно ускользнуть туда, достать ноутбук и послать мейл домой. Дать знать о себе после двухнедельного молчания.

На празднике гремела музыка, но у Софии в голове по-прежнему эхом отдавались звуки ремонта: удары молотка и злобное жужжание электропилы. Она решила незаметно выскочить через входную дверь.

Тут-то она и наскочила на него.

Он, видимо, пришел с улицы, поскольку от него пахнуло холодным осенним воздухом и запахом кожи от его куртки. Глаза у него были в точности такими, как ей помнилось, – веселыми и живыми. Откинутые ветром назад волосы выглядели забавно. В приоткрытом рту виднелась щель между передними зубами.

– Господи, как я рад, что ты здесь! – произнес он и взял ее за руки.

Внезапно София перестала ощущать усталость.

С тех пор, как я нашел книгу, прошло недели две.

Все это время меня не покидала моя задумка.

Она безумная, головокружительная, но гениальная.

Я покопался и нашел еще доказательства, припрятанные моей кретинкой матерью, которая считает себя чертовски хитрой.

Вот она сидит за кухонным столом и смотрит в окно, надутая и упрямая. Челюсти сжаты намертво, словно она дала вечный обет молчания. Я сажусь на стул напротив нее и заявляю:

– Никто не ненавидит тебя больше меня.

Она не говорит: «О нет!» или «Не смей так говорить!», или что угодно, что сказала бы нормальная мать. Просто таращится, неподвижная и молчаливая, как мертвая рыба. А во всем виновата она – главным образом в том, что мы сидим в этой проклятой хибаре, нищие и жалкие; и все это потому, что ей вздумалось наскоро переспать с графом. При этом я, к своей большой досаде, вижу в ней себя.

Мы – сильные, мрачные и упрямые. Мы – крепкие орешки. Не то что трусливый подонок, сбежавший с острова в такое идиотское место, как Франция.

Нет, я знаю, что похож на нее, и от этого ненавижу ее еще сильнее.

– Я написал ему, – говорю, показывая ей письмо. Подношу прямо к носу, чтобы она могла прочесть на конверте его имя. Тут ее взгляд, наконец, тускнеет от беспокойства, и она открывает рот, чтобы что-то сказать.

Но я уже направляюсь из дома.

Обернувшись на газоне, вижу, что она встала и смотрит в окно.

«Пялься, – думаю я. – Пялься сколько хочешь, но теперь уже поздно».

10

Туман взялся за остров в начале октября, а с середины месяца вцепился в него железной хваткой. Он прокрадывался ночью, и утром был настолько густым, что из окна спальни София не могла разглядеть сараи. Краски листвы поблекли, и ландшафт обрел золотисто-коричневый цвет. Температура постоянно опускалась. В другой ситуации туман приводил бы Софию в уныние. Но только не сейчас, когда она почти все время думала о Беньямине. Казалось, будто туман превратил остров в сказочный мир с бесконечными занавесями, сквозь которые можно было проходить, чтобы открывать новые края.

Беньямин возникал в библиотеке ежедневно. Когда именно он появится, София не знала, поэтому постоянно пребывала в ожидании и в приподнятом настроении. Для прихода туда у него имелось хорошее оправдание: Освальд велел ему помогать Софии со всеми закупками для библиотеки. Однако часто Беньямин приходил с совершенно несущественными вопросами и делами. Он проявлял такое рвение, что, казалось, вечно куда-то бежит. Едва переступив порог, сразу же заполнял комнату своей энергией. Он забывал снять ботинки, топтался повсюду и оставлял на коврах пятна, сам того не замечая. Его тело постоянно пребывало в движении: он расхаживал по комнате, смотрел в окна, поднимал вещи, опускал их обратно, непрерывно разговаривая с Софией. Правда, усаживаясь напротив нее, просто замирал. Ему удавалось менять свое состояние – от взвинченности до полной расслабленности – буквально за мгновение.

София постоянно вела сама с собой диалог на тему о том, правильно ли вступать в новые отношения так скоро после катастрофы с Эллисом, и без конца перебирала аргументы «за» и «против». Пока она работала, это нервное разбирательство служило ей своего рода фоновой музыкой. Но когда в комнату входил Беньямин, ее голос умолкал. Так продолжалось до воскресенья, когда он показал ей пещеру.

У них был выходной день, и весь остров покрывал густой туман. Мокрым было все: деревья, кусты и пахнущая грибами и гниющими листьями земля. Беньямин показывал Софии новую дорогу через лес, где для того, чтобы пройти, приходилось перелезать через большие покрытые мхом валуны.

С вершины самого высокого камня сквозь деревья виднелось море, серое и пенящееся. Там дуло, но в лесу было безветренно.

Беньямин слез вниз, а София осталась стоять на камне.

– Вот оно! – послышался снизу голос Беньямина.

Она сползла с камня и увидела, что он нашел во мху множество лисичек.

– Это мое тайное место, где растут лисички. Давай соберем.

Он прихватил с собой рюкзак, и они аккуратно положили туда маленькие грибы.

– Возле видовой площадки я покажу тебе кое-что, чего ты еще не видела, – сказал Беньямин.

– Откуда ты так хорошо знаешь остров?

– В детстве у нас здесь была дача.

– Она сохранилась?

Он поспешно отвел взгляд.

– Нет, пришлось продать. Когда мне было двенадцать, от нас ушла мама. Вскоре после этого папа погиб в автокатастрофе. Мы с сестрой остались вдвоем.

– Прости; я хочу сказать, я не знала…

– Ничего страшного. Это было уже давно.

– Почему твоя мама ушла?

– Этого я никогда не узнаю. Она просто исчезла однажды. Правда, тут я немного виню себя… Я всегда задавался вопросом, какую ошибку совершил.

Он слегка съежился, стал казаться меньше.

– Но ты же всегда выглядишь таким веселым!

София сразу услышала, как неправильно это прозвучало – будто он лишил себя права на счастье.

Беньямин встал и закинул за плечи рюкзак.

– А что остается делать? Будущее – вот что главное. Я обрел семью в «Виа Терра».

На видовой площадке дул сильный ветер. Туман у моря слегка рассеялся, но небо по-прежнему оставалось серым. Волны били так, что от скал отлетала пена.

– Это Дьяволова скала, – Беньямин показал рукой. – Ты о ней слышала?

– Да. Бьёрк, который водит паром, рассказал мне всю историю. Ты во все это веришь?

– Кое во что верю. Однажды, когда я был помладше и висел туман, мне показалось, что я вижу на Дьяволовой скале графиню. Чертовски жуткое зрелище! Там стоял кто-то весь в черном. А потом фигура исчезла в тумане. Как бы растворилась.

– Я летом тоже кого-то там видела. Но все выглядело так, будто это обычный человек. По крайней мере, я так думаю.

– В детстве мы имели обыкновение прыгать с этой скалы, – сказал Беньямин. – Но потом произошло несчастье. Один парень прыгнул и погиб. Его унесло течением в море.

– Ты его знал?

– Немного; он был на пару лет старше меня. Но помню, как мы испугались, когда узнали об этом. Его мать работала в усадьбе. Там тогда жил врач – его я не помню, но помню его дочь, Лили. Она тоже была старше нас. Мы частенько подглядывали за ней, когда она лежала и загорала. Но Лили погибла во время пожара в одном из сараев. Все произошло одновременно. Это было чересчур жутко.

– Может, тогда правда, что на усадьбе лежит проклятье?

– Нет, настолько я в мистику не верю. Но верю, что некоторым душам трудно обрести покой и они могут как бы оставаться.

София взглянула на скалу и чуть ли не различила там фигуру.

– Фу, как ты меня напугал!..

Беньямин засмеялся и обхватил ее за плечи.

– Нам надо спуститься по скалам, – сказал он, озабоченно посмотрев на ее резиновые сапоги. – Будь осторожна, не поскользнись.

Они стали медленно спускаться по крутому склону. София пару раз поскользнулась, но сумела удержать равновесие и старалась не отставать от Беньямина.

Они добрались до маленького поросшего травой уступа между скалами, и там Беньямин остановился. Они находились прямо под Дьяволовой скалой. Она нависала над ними, как огромный потолок. Волны ударялись, завывали и брызгали. Беньямин показал вверх, на поверхность скалы. Поначалу София не поняла, на что он указывает, но затем увидела посреди каменных глыб большое темное пятно. Это мог быть черный камень, но она поняла, что это отверстие.

Беньямин подошел к ней и приобнял ее за плечи.

– Ты должна пообещать, что никому не расскажешь о пещере. Обещаешь?

– Конечно.

– Хорошо. Тогда полезли внутрь.

Пещера оказалась около четырех метров глубиной и полтора метра высотой. Внутри было влажно и прохладно, но пол оказался сухим. У Софии возникло удивительное ощущение: будто она смотрит на волны из парящего над морем дома.

Беньямин извлек из рюкзака содержимое: несколько деревяшек, сковородку, спички, а также сыр, хлеб и фрукты, которые он выпросил на кухне. Они разожгли костер и обжарили над огнем бутерброды с лисичками. Есть пришлось руками – ножи и вилки Беньямин забыл. Они непрерывно разговаривали, потом немного посидели, молча глядя на море и все-таки не прояснившееся небо. Когда огонь погас, в пещере стало холодно.

– Теперь пойдем, поужинаем в деревне, – сказал Беньямин. – Пойдем в «Фритьофс». Сейчас сезон крабов, а у них лучшие крабы.

Уже начало темнеть, поэтому они пошли в деревню по автомобильной дороге.

Некоторое время шли в полном молчании. София едва различала в тусклом сумеречном свете его лицо, однако чувствовала, что Беньямин над чем-то размышляет. Всю дорогу он обнимал ее рукой за плечи; вдруг его рука соскользнула вниз. София собралась было спросить, о чем он думает, но они как раз подошли к ресторану.

Внутри, в теплом освещении, Беньямин опять вел себя как обычно: смеялся над ее посиневшими от холода пальцами и согревал их, шутил с официанткой; заказал так много крабов и гарнира, что заполнился весь стол. От света стоявшей на столе свечи его волосы пылали и выглядели так, будто они горят.

София спросила его о ремонте и лишении людей сна; что он обо всем этом думает.

– Если бы Франц не действовал жестко, ремонт так и не закончили бы, – решительно сказал он.

– Значит, ты фанатичный приверженец?

– Возможно… Понимаешь, «Виа Терра» – моя семья. Другой у меня нет.

– Но ведь это не означает, что некоторые вещи не могут иногда делаться неправильно?

– Ты еще новенькая, София. Привыкнешь. Главное – цель. – Его взгляд снова накрыла та же тень.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

– Кончай. Я же вижу: что-то есть.

Беньямин откашлялся; вид у него сделался смущенный.

– Ну, дело в том, понимаешь… в «Виа Терра», если люди хотят быть вместе, то ожидается, что они… хм… съедутся.

– Съедутся?

– Я просто хочу, чтобы ты, прежде чем мы что-нибудь сделаем, знала правила. Похоже, тебе их никто не объяснил.

– Какие правила?

– Сексом можно заниматься, только если люди живут вместе или женаты.

– Кто говорил о сексе?

– Ты усложняешь мне ситуацию.

– И какой болван придумал это правило?

Беньямин засмеялся.

– Наверное, Франц. Но ты ведь понимаешь, что произойдет в такой маленькой группе, если народ начнет спать друг с другом налево и направо?

София ненадолго задумалась. Все это увлекало ее, казалось новым, необычным, слегка щекотало нервы – и почему-то, как ни странно, ей это нравилось.

– Но ведь наличие правил не означает, что их нельзя немного расширить?

Беньямин согласно кивнул, словно они заключили некий контракт.

Когда они покинули ресторан, стало совсем темно. С ясного неба на них светил полумесяц. От дыхания шел пар, воздух кусал щеки холодом. София подняла воротник и засунула руки в карманы куртки. Беньямин обнимал ее за плечи.

Путь до «Виа Терра» был не ближний, но они шли быстро. София клонилась к Беньямину и периодически опускала голову ему на грудь.

Сидевший на вахте Стен рассеянно махнул им рукой и открыл калитку. Когда София подняла взгляд, ей показалось, что она заметила свет в окне чердачного этажа, который не использовался. Но тут свет снова пропал, и она подумала, что ей, наверное, почудилось.

Правила они расширили всего через пару недель. Больше об этом разговора не заходило, но напряжение между ними возросло настолько, что его визиты в библиотеку стали невыносимыми.

У них был выходной день, и Беньямин забрал ее у ворот. Они даже не обсуждали, куда пойдут, – ноги сами направились к летнему домику, а руки судорожно переплелись. На последнем участке пути она прильнула к нему. Заметила, что его дыхание стало слегка неровным.

У Софии имелся опыт хорошего секса и плохого секса, но запретный секс был для нее в новинку. Она вошла в домик первой, и Беньямин сразу обнял ее со спины. Поднял распущенные волосы и нежно поцеловал в затылок. Потянул за мочки ушей. Попытался засунуть руки ей под одежду, но застрял одной рукой между пуговиц. София потащила его за собой к кухонному дивану и там они рухнули, нетерпеливые, но неловкие в верхней одежде. Скатились на половик. По пути София по ошибке схватилась за кружевную скатерть стола так, что полетел подсвечник и едва не угодил Беньямину в голову. Заходясь смехом, они сумели стянуть друг с друга одежду: куртки, ботинки, перчатки, брюки и свитера, всё вперемешку. Они смеялись и тяжело дышали, а куча одежды росла.

«В первый раз так и должно быть, – думала София. – Дико и прекрасно». Потом подумала о том, что произойдет, если кто-нибудь войдет в домик и застанет их на полу, но решила, что ей все равно, даже если это окажется сам Освальд. Они были словно сошедший с рельсов поезд, и ничто не могло их остановить.

Потом, когда они лежали, переплетясь друг с другом, на половике, София подумала, что запретный секс, пожалуй, круче всего.

Ее голова покоилась на его плече, и они долго лежали так, не шевелясь. Без сил, совершенно опустошенные.

– Каково будет наказание? – наконец спросила София.

– Наказание?

– Да, за то, что мы сделали.

– Сделали что?

– Давай, колись.

– Ну, ничего хорошего. Исключение из группы. Увольнение. Отправка обратно на материк.

– Кончай! Только за то, что люди занимаются сексом, не живя вместе?

– Да, так и есть. Но нам ведь необязательно рассказывать? Это же сугубо наше дело.

София подумала о ждавшей ее в недалеком будущем библиотеке. Каково будет объяснять семье и друзьям, что она не справилась, что ее выгнали…

– Именно. Это ни одной собаки не касается.

Я сижу на скале, уставившись в туман.

Думаю, как странно, что он не редеет, хотя уже весна. Возможно, это знак, обращенный ко мне призыв отправляться в путь.

Моря почти не видно; слышно только, как оно ударяется о скалы. Несколько уток слетают вниз и приводняются, превращаясь в маленькие коричневые шарики. Я жалею, что оставил ружье дома. Бросаю в них камень, они вспархивают и улетают.

Поднимается небольшой ветер, и туман над морем начинает рассеиваться; уже виден маяк, как парящая в дымке точка. Редкое зрелище. Не красивое, потому что понятие «красивый» я никогда не употребляю, – им пользуются слабаки, чтобы показать, какие они чувствительные.

Но возле моря спокойно, пожалуй, даже безмятежно.

Ответа на письмо я не получил, но это не имеет значения. Теперь он знает.

Все готово. Я заложил мамашины украшения – предметы, которых она хватится, только когда я буду далеко от острова.

Билет надежно спрятан у меня в кармане брюк. Рюкзак с книгой и другими важными бумагами лежит под кроватью. Я думаю о своем отбытии, о том, как я исчезну. Какие чувства охватят меня по возвращении, когда со всем будет покончено.

Теперь мне необходима последняя ночь с Лили – церемония и подтверждение.

Тут раздается звук. Он доносится с моря и эхом отдается о скалы. Глухой, монотонный рев со стороны старого маяка.

Туманный рупор.

Моя первая мысль: этого не может быть. Известие предназначено кому-то другому, какому-нибудь старику в деревне или склонному к суициду придурку, блуждающему в лесу.

Это предупреждение тому, кому суждено умереть.

11

В начале ноября, по пятам за туманом, нахлынул шторм. Шведский институт гидрологии и метеорологии объявил третий уровень опасности, поэтому все исступленно подготавливали территорию. Закрепляли всё, что лежало на земле, загоняли животных в сараи, тестировали резервный генератор.