Татуировщик из Освенцима Моррис Хезер
Он чувствует, что очень устал, но очередная рука такая тяжелая, что ему не удержать ее. Перед ним стоит настоящий гигант с мускулистой грудью, толстой шеей и массивными конечностями.
— Я очень голоден, — шепчет мужчина.
Лале делает нечто, чего не делал никогда.
— Как тебя зовут? — спрашивает он.
— Якуб.
Лале принимается за номер Якуба. Закончив, он оглядывается по сторонам: эсэсовцы утомлены и почти не обращают внимания на происходящее. Лале ведет Якуба за собой, в тень, куда не достигают лучи прожекторов.
— Подожди, пока я не закончу.
Нанеся номер на руку последнего заключенного, Лале и Леон собирают инструменты и стол. Лале машет на прощание Леону, выражая сожаление, что тот опять пропустил ужин, и обещает принести завтра утром что-нибудь из своих запасов. Или сейчас уже утро? Лале медлит, проверяя, все ли эсэсовцы ушли. Быстрый взгляд на сторожевую вышку — никто не смотрит в их сторону. Подойдя к Якубу, он велит тому идти за ним, и они спешат в каморку Лале. Лале закрывает за ними дверь, и Якуб садится на его койку. Лале приподнимает угол продавленного матраса и достает хлеб с колбасой. Он предлагает еду мужчине, и тот быстро расправляется с ней.
— Откуда ты? — спрашивает Лале.
— Из Америки.
— Как же ты оказался здесь?
— Навещал родных в Польше и застрял там, не смог уехать. А потом там устроили облаву, и вот я здесь. Я не знаю, где мои родные. Нас разлучили.
— Но ты живешь в Америке?
— Да.
— Черт, это круто!
— Как тебя зовут? — спрашивает Якуб.
— Лале. Меня называют Татуировщиком. Ты тоже здесь неплохо устроишься.
— Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
— Твои габариты. Немцы — те еще звери, но они не такие уж тупые. Они хорошо умеют ставить правильных людей на правильную работу, и я уверен, найдут дело и тебе.
— Какое дело?
— Не знаю. Подожди, и увидишь. Ты знаешь, к какому блоку приписан?
— Блок семь.
— А-а, я хорошо его знаю. Пошли, я отведу тебя. Тебе надо быть там, когда через пару часов будет перекличка.
Через два дня наступает воскресенье. Лале работал предыдущие пять воскресений и ужасно скучал по Гите. Сегодня, когда он идет по лагерю в поисках Гиты, на него светит солнце. Завернув за угол барака, он с удивлением слышит приветственные возгласы и аплодисменты. Таких звуков в лагере обычно не бывает. Лале проталкивается к центру толпы. Здесь, как на сцене, в окружении заключенных и эсэсовцев Якуб дает представление.
Трое мужчин подносят огромное бревно. Он берет его и отшвыривает в сторону. Заключенные с ужасом отскакивают. Кто-то приносит массивный металлический прут, и Якуб сгибает его почти в кольцо. Ему доставляют все более тяжелые предметы, и он продолжает шоу, демонстрируя свою силу.
Вдруг толпа затихает. Подходит Хустек в сопровождении эсэсовцев, но Якуб не замечает появления новых зрителей. Хустек смотрит, как силач поднимает над головой кусок стали и сгибает его. Он уже увидел достаточно. Офицер кивает ближайшим эсэсовцам, и те подходят к Якубу. Они не трогают его, а указывают дулами винтовок направление, в котором ему следует идти.
Толпа редеет, и Лале замечает Гиту. Он бросается к ней и ее подругам. Одна или две хихикают при виде его. Эти звуки так неуместны в лагере смерти, но Лале восхищен. Гита сияет. Взяв ее за руку, он ведет ее к их местечку позади административного корпуса. Земля еще слишком холодная, и сидеть на ней нельзя, поэтому Гита прислоняется к стене здания, подставляя лицо солнцу.
— Закрой глаза, — говорит Лале.
— Зачем?
— Просто сделай то, о чем тебя просят. Доверься мне. — (Гита закрывает глаза.) — Открой рот. — (Она открывает глаза.) — Закрой глаза и открой рот.
Гита так и делает. Лале достает из портфеля маленький кусочек шоколада и прикладывает его к губам Гиты, давая ей почувствовать текстуру, а потом медленно проталкивает кусочек ей в рот. Она прижимает к нему язык. Лале опять вытаскивает влажный шоколад и нежно проводит им по губам девушки. Она с удовольствием слизывает шоколад. Когда он сует шоколад ей в рот, она откусывает кусочек, широко открыв глаза. Смакуя вкус, она говорит:
— Почему шоколад кажется намного вкуснее, когда кто-то кормит тебя?
— Не знаю. Никто никогда не кормил меня.
Гита берет из рук Лале небольшой кусочек шоколада:
— Закрой глаза и открой рот.
Повторяется та же игра. Размазав остатки шоколада по губам Лале, Гита нежно целует его и слизывает шоколад. Он открывает глаза, видя, что ее закрыты. Он притягивает ее к себе, и они страстно целуются. Открыв наконец глаза, она вытирает слезы, сбегающие по лицу Лале.
— Что еще у тебя есть в твоем портфеле? — игриво спрашивает она.
Лале шмыгает носом и смеется:
— Кольцо с бриллиантом. Или ты предпочитаешь изумруд?
— О-о, пожалуй, с бриллиантом, — подыгрывая ему, говорит она.
Лале роется в портфеле и достает изумительное серебряное кольцо с бриллиантом. Протягивает кольцо ей:
— Оно твое.
Гита никак не может отвести глаз от кольца, в камне которого играет солнечный свет.
— Где ты это достал?
— Девушки из «Канады» ищут для меня драгоценности и деньги. На них я покупаю еду и лекарства для тебя и других. Вот, возьми его.
Гита вытягивает руку, будто хочет примерить кольцо, но потом отводит:
— Нет, пусть будет у тебя. Пусть послужит во благо.
— Ладно.
Лале собирается положить кольцо обратно в портфель.
— Постой. Дай взглянуть еще разок.
Он держит кольцо между двумя пальцами, поворачивая так и сяк.
— В жизни не видела ничего красивей. А теперь убери его.
— А я видел, — глядя на Гиту, говорит Лале.
Она заливается румянцем и отворачивает лицо.
— Я бы съела еще шоколада, если у тебя осталось.
Лале протягивает ей маленькую плитку. Она отламывает кусочек и кладет в рот, на секунду закрывает глаза. Остальное прячет в подвернутый рукав.
— Пошли, — говорит он. — Давай провожу тебя к девушкам, и ты их угостишь.
— Спасибо тебе. — Гита дотрагивается до его лица, гладит по щеке.
От ее близости Лале едва не теряет равновесие.
Гита берет его за руку и ведет за собой. Когда они входят на территорию основного лагеря, Лале видит Барецки. Они с Гитой отпускают руки. Он бросает на нее красноречивый взгляд, говорящий все, что ей надлежит знать. Больно расставаться с ней без слов, не зная точно, когда они вновь встретятся. Он направляется к Барецки, а тот пристально смотрит на него.
— Я тебя искал, — говорит Барецки. — У нас работа в Освенциме.
По пути в Освенцим Барецки передает Лале подробности о нескольких узниках, которых следует наказать. Эсэсовцы-конвоиры приветствуют Барецки, но тот игнорирует их. Сегодня он явно не в себе. Обычно он очень разговорчив, но сегодня кажется напряженным. Впереди Лале замечает троих заключенных, сидящих на земле спина к спине: они явно измождены и поддерживают друг друга. Заключенные поднимают глаза на Лале с Барецки, но не делают попытки пошевелиться. Не останавливаясь, Барецки выхватывает автомат и выпускает в них очередь.
Лале цепенеет, не в силах оторвать взгляда от убитых. Наконец оглядывается на уходящего Барецки и вспоминает тот первый раз, когда увидел подобное неспровоцированное нападение на беззащитных людей, в темноте справляющих нужду. Перед ним проносятся картины того первого вечера в Биркенау. Барецки быстро удаляется, и Лале боится, что очередной приступ гнева будет направлен на него. Он поспешно догоняет Барецки, но идет на некотором расстоянии от него. Барецки знает, что он рядом. Они в который раз подходят к воротам Освенцима, и Лале, подняв голову, читает слова: «ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ». Он молча чертыхается. Не важно, пусть Бог слушает.
Глава 9
Лале заходит в администрацию для получения инструкций. Погода постепенно улучшается. Целую неделю не было снега. Войдя в контору, он обегает глазами комнату: проверяет, на месте ли Гита. Вот она, по-прежнему сидит рядом с Силкой. Девушки очень подружились, и Дана с Иваной полностью приняли Силку в свой маленький кружок. В ответ на его привычное подмигивание девушки сдержанно улыбаются. Он подходит к польской сотруднице за стойкой:
— С добрым утром, Белла. Сегодня чудесный день.
— С добрым утром, Лале, — откликается Белла. — У меня для тебя работа. Велели передать, что сегодня перед всеми номерами ты должен ставить букву Z.
Лале опускает глаза на список номеров, и действительно, перед каждым стоит буква Z.
— Ты знаешь, что это означает?
— Нет, Лале, мне ничего не говорят. Ты знаешь больше моего. Я лишь выполняю инструкции.
— Как и я, Белла. Спасибо, еще увидимся.
Держа в руке инструкции, Лале идет к двери.
— Лале! — окликает Белла, и он оборачивается. — Ты ничего не забыл? — спрашивает она, кивая в сторону Гиты.
Улыбнувшись ей, он поворачивается к Гите и выразительно приподнимает брови. Некоторые девушки прижимают ладонь ко рту, исподтишка наблюдая за эсэсовцем, который надзирает за их работой.
Снаружи у здания Лале ожидает Леон, и по пути на рабочее место Лале передает задание напарнику. Поблизости из машин выгружают людей, и два товарища не сразу отдают себе отчет в том, что из грузовиков вылезают с посторонней помощью дети, а также пожилые люди обоего пола. До этого в Биркенау не было детей.
— Не станем же мы клеймить детей, — говорит Леон. — Я за такое не возьмусь.
— Вот идет Барецки. Он скажет, что делать. Молчи.
Широким шагом к ним подходит Барецки:
— Вижу, Татуировщик, ты заметил сегодня кое-что новенькое. Это ваши новые соседи. С этого дня вам придется иметь с ними много общего, так что будьте с ними поласковей. Их намного больше, чем вас. Чертовски много! — (Лале ничего не говорит.) — Они отбросы Европы, даже хуже вас. Это цыгане, и по неизвестным мне причинам фюрер решил, что они будут жить здесь, с вами. Что скажешь на это, Татуировщик?
— Мы должны татуировать детей?
— Будете татуировать всех, кто вручит вам номер. Оставляю вас с вашей работой. Я буду занят на отборе, так что не заставляйте меня возвращаться сюда.
— Не буду я этого делать, — бубнит Леон, когда Барецки уходит.
— Давай просто подождем и посмотрим, что будет дальше.
Через какое-то время к Лале и Леону начинают идти вереницей мужчины и женщины. Одни с младенцами на руках, другие сгорблены от старости. Лале и Леон с облегчением узнают, что детей клеймить не надо, хотя некоторые подростки с номерами в руке кажутся Лале чересчур юными. Он выполняет свою работу, улыбается детям, стоящим рядом с родителями, которым он наносит номера, а иногда говорит матери с ребенком на руках, какой у нее прелестный малыш. Барецки далеко от них и ничего не слышит. Сложнее всего Лале татуировать пожилых женщин, похожих на ходячих мертвецов. Судя по безжизненному выражению глаз, они знают о своей неотвратимой судьбе. Им он говорит: «Простите», зная, что они его не понимают.
Гита и Силка работают в администрации за своими столами. Неожиданно к ним подходят два эсэсовца. Силка охает, когда один из них хватает ее за руку и рывком поднимает со стула. На глазах у Гиты Силку выводят из комнаты. Обернувшись, та бросает на подругу испуганный, умоляющий взгляд. Гита не замечает подошедшего к ней дежурного офицера, пока на голову не обрушивается удар — недвусмысленный приказ вернуться к работе.
Силку волокут по длинному коридору в незнакомую часть здания. Она пытается сопротивляться, но ей не под силу справиться с двумя мужчинами. Остановившись перед закрытой дверью, они открывают ее и буквально швыряют девушку внутрь. Силка поднимается и оглядывается по сторонам. Большую часть комнаты занимает просторная кровать с балдахином. Есть также комод с зеркалом и прикроватная тумбочка с лампой и стулом. На стуле кто-то сидит. Силка узнает его. Это лагерфюрер Шварцхубер, старший комендант Биркенау. Это импозантный мужчина, который редко появляется в лагере. Он сидит, постукивая офицерской тросточкой по высокому голенищу кожаного сапога. С невозмутимым видом он уставился в пространство над головой Силки. Силка пятится к двери. Хватается за ручку. В тот же миг тросточка рассекает воздух и ударяет Силку по руке. Она вскрикивает от боли и сползает на пол.
Шварцхубер подходит к ней и поднимает свою трость. Он возвышается над ней. У него раздуваются ноздри, он тяжело дышит и упорно смотрит на нее. Сняв фуражку, он швыряет ее через комнату. Другой рукой продолжает твердо постукивать по ноге тросточкой. Силка вздрагивает от каждого удара, ожидая, что ее побьют. С помощью тросточки он приподнимает на ней рубашку. Понимая, чего от нее ожидают, Силка трясущимися руками расстегивает две верхние пуговицы. Затем Шварцхубер засовывает трость ей под подбородок и заставляет подняться на ноги. Взгляд у него застывший. Душа у этого человека уже умерла, осталось лишь тело с его грубыми запросами.
Он вытягивает вперед обе руки, и она понимает этот жест как приказ «раздень меня». Она делает шаг вперед и принимается расстегивать многочисленные пуговицы на его френче. Ударом тростью по спине он поторапливает ее. Шварцхуберу приходится выпустить из рук трость, чтобы она сняла с него френч. Взяв у нее френч, он отшвыривает его вслед за фуражкой. Потом снимает исподнюю рубашку. Силка принимается расстегивать его ремень и молнию. Опустившись на колени, она стягивает его брюки до лодыжек, но дальше ей мешают сапоги.
Затем он опрокидывает ее на пол, и Силка тяжело падает. Упав на колени, он садится на нее верхом. Силка в ужасе пытается прикрыться, когда он распахивает на ней рубашку. Ощущая на своем лице тыльную сторону его ладони, она закрывает глаза и подчиняется неизбежному.
В тот вечер Гита бежит из конторы к себе в барак, и по ее лицу струятся слезы. Пришедшие чуть позже Дана и Ивана находят ее рыдающей на нарах. Она безутешна и в состоянии сказать только, что Силку забрали.
Это был лишь вопрос времени. Сделавшись татуировщиком, Лале получил барак в свое полное распоряжение. Каждый день, возвращаясь туда, он наблюдал за строительством зданий вокруг. Он находится в лагере с четкой планировкой, спит в отдельной комнате, обычно отведенной в каждом бараке для капо, хотя сам капо не является. Он всегда предполагал, что рано или поздно пустые нары в его бараке заполнятся.
Сегодня Лале возвращается в свой барак и видит, что вокруг бегают дети, играющие в салки. Его жизнь изменится. Несколько старших детей подбегают к нему и задают вопросы, но он не понимает их языка. Выясняется, что они с трудом могут общаться на искаженном венгерском. Он показывает свою каморку новым обитателям барака и строгим голосом объясняет, что им ни в коем случае нельзя туда заходить. Он знает, что они его поняли, но вот послушаются ли? Только время покажет. Он размышляет о своем скудном понимании цыганской культуры и решает, что, пожалуй, следует поискать другой тайник для того, что спрятано под матрасом.
Он входит в барак, обменивается рукопожатиями со многими мужчинами, приветствует женщин, в особенности пожилых. Они знают, чем он здесь занимается, и он старается все им разъяснить. Они хотят знать, что с ними станет. Обоснованный вопрос, на который у него нет ответа. Он обещает сообщить им, если что-то выяснит. Похоже, они ему благодарны. Многие говорят, что никогда прежде не общались с евреем. Он, пожалуй, тоже никогда не общался с цыганами.
В эту ночь он не сразу засыпает, слыша, как плачут младенцы, а дети постарше просят у родителей поесть.
Глава 10
За несколько дней Лале превратился в почетного цыгана. Каждый раз при его возвращении в так называемый цыганский лагерь его приветствуют мальчики и девочки: окружают его и просят поиграть с ними или поискать еду в портфеле. Они знают, что у него есть доступ к еде — иногда он угощает их, но объясняет, что отдаст еду взрослым, чтобы те разделили между особо нуждающимися. Многие мужчины каждый день подходят к нему, спрашивая, есть ли новости об их судьбе. Он обещает им рассказать все, что узнает, и внушает, что надо достойно принять свою участь. Еще он советует им заняться обучением детей, пусть даже это будут просто разговоры о доме, семье, их культуре.
Лале доволен тем, что они следуют его советам, и старшие женщины берут на себя роль учителей. Он замечает, что в них проснулась какая-то искра, которой не замечалось прежде. Разумеется, его собственное возвращение всегда прерывает любой урок. При случае он садится рядом с ними и слушает, узнавая новое о народе с его культурой, совсем не похожей на культуру его собственного народа. Он часто задает вопросы, женщины с удовольствием отвечают, тем самым обучая детей, у которых после вопросов Лале пробуждается больший интерес. Он, проведя почти всю жизнь в одном доме, в кругу одной семьи, заинтригован кочевой жизнью цыган. Его прежняя комфортная жизнь, осознание своего места в мире, образование и жизненный опыт кажутся ему приземленными и предсказуемыми по сравнению со странствиями и борьбой, претерпеваемыми людьми, рядом с которыми он теперь живет. Он приметил одну одинокую женщину, у которой, похоже, нет ни родных, ни детей, никого, кто проявлял бы к ней любовь. Часто она помогает какой-нибудь матери управиться с выводком ребятишек. На вид ей лет пятьдесят с небольшим, хотя Лале узнал, что цыгане часто выглядят старше своих лет.
Однажды вечером, после того как оба они помогли уложить детей спать, Лале вышел за ней на улицу.
— Спасибо, что помогла сегодня, — начинает он.
Она бегло улыбается ему и садится отдохнуть на штабель кирпича:
— Я укладываю детей спать с самого детства. Могу делать это с закрытыми глазами.
Лале садится рядом с ней:
— Не сомневаюсь. Но похоже, у тебя здесь нет родных?
Она печально качает головой:
— Мой муж и сын умерли от сыпного тифа. Осталась только я, Надя.
— Мне так жаль, Надя. Расскажи о них. Меня зовут Лале.
В этот вечер Лале и Надя разговаривают до поздней ночи. В основном говорит Лале, а Надя предпочитает слушать. Он рассказывает ей о родных, оставшихся в Словакии, и о своей любви к Гите. Он узнает, что Наде всего сорок один год. Ее сыну было шесть, когда он умер три года назад, за два дня до отца. Спрашивая ее мнение о чем-нибудь, он обнаруживает, что Надины ответы аналогичны ответам, которые дала бы его мать. Не это ли притягивает его к ней, вызывает желание защитить ее, так же как он хочет защитить Гиту? Он ловит себя на том, что погружается в жгучую ностальгию. Страх перед будущим преследует его. Одолевают мрачные мысли о родных, об их безопасности. Если он не в силах им помочь, тогда он сделает все возможноедля этой женщины, сидящей рядом.
Несколько дней спустя у входа в барак Лале видит малыша, ковыляющего навстречу. Лале подхватывает его на руки. Ощущение от детского тельца напоминает ему о маленьком племяннике, с которым он попрощался больше года назад. Охваченный сильным чувством, Лале ставит ребенка на землю и спешит внутрь. В кои-то веки никто из детей не идет за ним; что-то подсказывает им держаться подальше.
Лежа на койке, он вспоминает тот последний день с родными. Прощание на железнодорожном вокзале, когда он уезжал в Прагу. Мать помогла ему упаковать чемодан. Утирая слезы, она вынимала из чемодана положенную им одежду, а на ее место укладывала книги для утешения и как напоминание о доме, куда бы его ни занесло.
Они стояли на платформе, и Лале собирался уже сесть в поезд, но тут впервые в жизни заметил слезы на глазах отца. Он ожидал увидеть слезы у кого угодно, но только не у отца, такого сильного, надежного. Из окна вагона он видел, как брат и сестра уводят отца. Его мать с раскинутыми руками бежала до конца платформы, как бы пытаясь дотянуться до своего сыночка. Два его маленьких племянника, не замечая происходящих вокруг перемен, мчались рядом с поездом, словно играя с ним в догонялки.
Прижимая к себе чемодан с одеждой и несколькими книгами, которые он разрешил матери положить, Лале прислонился лбом к стеклу и зарыдал. Его настолько захватили эмоции родных, что он позабыл о собственной опустошительной потере.
Ругая себя за слабость, Лале выходит из барака и начинает гоняться за детьми, позволяя им хватать его и виснуть на нем. Зачем нужны деревья, если есть Татуировщик, на котором можно повисеть? В этот вечер он присоединяется к группе сидящих на улице мужчин. Они делятся воспоминаниями о семейной жизни, увлеченные различием и похожестью их культур. Оставаясь в приподнятом настроении, он говорит:
— Знаете, в другой жизни у нас с вами не было бы ничего общего. Возможно, я отвернулся бы от вас или перешел бы на другую сторону улицы, увидев, как вы идете навстречу.
На несколько мгновений повисает тишина, а потом один из мужчин пронзительным голосом произносит:
— Эй, Татуировщик, в другой жизни у нас с тобой тоже не было бы ничего общего. Мы первые перешли бы на другую сторону улицы.
Раздаются раскаты смеха, и женщина выходит из барака с просьбой не шуметь — разбудят детей, и тогда хлопот не оберешься. Усмиренные мужчины входят внутрь. Лале медлит. Он не очень утомился и пока не хочет спать. Чувствуя, что Надя рядом, он оборачивается и видит, что она стоит на пороге.
— Иди сюда, — говорит он.
Надя садится рядом, устремив взгляд в темноту. Он рассматривает ее лицо в профиль. Она довольно красива. Ее нестриженые каштановые волосы спадают на плечи и под легким ветерком вьются вокруг лица, так что ей приходится то и дело заправлять их за уши. Знакомый жест: его мать каждый день вот так же заправляла за уши непокорные пряди, выбившиеся из плотного пучка или из-под надетого на голову шарфа. Такого тихого голоса, как у Нади, он не слышал ни у кого. Она не шепчет, просто у нее такой голос. Лале наконец осознает, что именно в ее голосе печалит его. Он бесстрастный. Говорит ли она о счастливых временах в семье или о трагическом пребывании здесь, тон ее речи не меняется.
— Что означает твое имя? — спрашивает он.
— Надежда. Оно означает надежду. — Надя встает. — Спокойной ночи.
И она уходит, не дав Лале времени ответить.
Глава 11
Каждодневная жизнь Лале и Леона подчиняется прибытию транспорта с людьми со всей Европы. Весна сменяется летом, а поток не прекращается.
Сегодня пара татуировщиков работает с длинными шеренгами узниц. Отбор происходит неподалеку от них. Они слишком заняты, чтобы обращать на это внимание. Перед ними появляется рука и клочок бумаги, и они выполняют свою работу. Снова и снова. Эти заключенные необычайно тихие. Вероятно, чувствуют разлитое в воздухе зло. Вдруг Лале слышит чей-то свист. Знакомая мелодия, наверное, из оперы. Свист становится громче, и Лале смотрит в сторону источника звука. К ним направляется мужчина в белом халате. Лале ниже опускает голову, стараясь не сбиться с ритма работы. Не смотри на лица. Лале берет клочок бумаги, наносит номер, как делал это уже тысячи раз.
Свист прекращается. Доктор теперь стоит рядом с Лале, источая едкий запах дезинфицирующих средств. Подавшись вперед, он рассматривает работу Лале — наполовину нанесенный на чью-то руку номер. Вероятно, он удовлетворен, потому что быстро удаляется, фальшиво насвистывая другую мелодию. Лале поднимает глаза на Леона, неожиданно побледневшего. Рядом с ними появляется Барецки.
— Что скажешь о нашем новом враче? — спрашивает он.
— Вообще-то, нас не представили друг другу, — бормочет Лале.
Барецки смеется:
— Поверь, ты не захотел бы, чтобы тебя представили этому врачу. Даже я его боюсь. Мужик — просто подонок.
— Знаете, как его зовут?
— Менгеле, герр доктор Йозеф Менгеле. Запомни это имя, Татуировщик.
— Что он делал на отборе?
— Герр доктор дал понять, что будет присутствовать на многих отборах, поскольку ищет особых пациентов.
— Полагаю, болезнь для него не критерий.
Барецки складывается пополам от хохота:
— Иногда ты такой смешной, Татуировщик.
Лале возвращается к работе. Немного погодя он слышит за спиной тот же свист, который вызывает в нем такой сильный безотчетный страх, что у него вдруг принимается дрожать рука и он сильно укалывает молодую женщину. Та вскрикивает. Лале стирает кровь, выступающую на коже. Менгеле подходит ближе.
— Что-то не так, татуировщик? — спрашивает Менгеле. — Ты ведь татуировщик, верно?
От его голоса у Лале мурашки бегут по спине.
— Герр, то есть да, герр… — мямлит Лале. — Я татуировщик, герр доктор.
Стоя рядом с ним, Менгеле буравит его взглядом черных как уголь глаз, лишенных сострадания. Странная улыбка растягивает его лицо. Потом он двигается дальше.
Подходит Барецки и сильно бьет Лале по руке:
— Тяжелый день, Татуировщик? Может, хочешь передохнуть и почистить сортир?
Вечером того же дня Лале пытается водой из лужи отмыть с рубашки засохшую кровь. Отчасти это ему удается, но потом он решает, что пятно будет хорошим напоминанием о том дне, когда он встретил Менгеле. Этот врач, как предчувствует Лале, принесет им много страданий и опасностей, о которых Лале не хочет думать. Да, пусть пятно останется и напоминает Лале о новой угрозе. Он должен всегда остерегаться этого человека с душой холодной, как скальпель.
На следующий день Лале с Леоном вновь отправляются в Освенцим — татуировать молодых женщин. Свистящий доктор тоже там. Он стоит перед строем девушек, решая их судьбу взмахом руки: направо, налево, направо, направо, налево, налево. Лале не видит в его решениях никакой логики. Все они в лучшей поре своей жизни, крепкие и здоровые. Он замечает, что Менгеле наблюдает за ним. Лале не в силах отвести глаза, когда Менгеле берет в свои большие ладони лицо следующей девушки, поворачивает из стороны в сторону и открывает ей рот. Потом, хлопнув по лицу, он толкает ее налево. Забракована. Лале сверлит его взглядом. Менгеле подзывает к себе эсэсовца и говорит с ним. Офицер бросает взгляд на Лале и направляется к нему. Черт!
— Что вам надо? — спрашивает Лале с напускной уверенностью.
— Заткнись, Татуировщик. — Эсэсовец поворачивается к Леону. — Оставь вещи и иди с нами.
— Подождите минутку! Его нельзя забирать. Разве не видите, сколько народу еще предстоит обработать? — спрашивает Лале, опасаясь теперь за своего молодого ассистента.
— Тогда лучше займись работой, а не то проторчишь здесь всю ночь. И герру доктору это не понравится.
— Оставьте его, пожалуйста. Дайте нам продолжить работу. Простите, если я чем-то огорчил герра доктора.
Офицер направляет на Лале дуло автомата:
— Тоже хочешь пойти с нами, Татуировщик?
— Я пойду, — говорит Леон. — Все нормально, Лале. Вернусь, как только смогу.
— Мне жаль, Леон. — Лале больше не в силах смотреть на друга.
— Все в порядке. Со мной все будет хорошо. Займись работой.
Леона уводят.
В тот вечер Лале, сильно опечаленный, с понурым видом плетется обратно в Биркенау. Его взгляд натыкается на яркое цветное пятно у дороги. Цветок, одинокий цветок колышется на ветру. Ярко-алые лепестки вокруг иссиня-черной сердцевины. Он высматривает другие цветы, но напрасно. Все же это цветок, и Лале вновь задумывается, сможет ли когда-нибудь подарить цветы любимому человеку. Перед ним встают зыбкие образы Гиты и его матери, двух самых любимых женщин. Волнами накатывает печаль, грозя поглотить. Встретятся ли когда-нибудь эти две женщины? Научится ли чему-нибудь младшая у старшей? Примет ли и полюбит ли мама Гиту, как любит ее он сам?
Лале изучил искусство флирта и практиковал его на своей матери. Она наверняка не осознавала того, что происходит, но сам он понимал. Он изучил то, что действует на нее, а что — нет, и быстро выработал подходящий стиль обращения мужчины с женщиной. Он догадывался, что все молодые люди начинают этот процесс обучения у своих матерей, хотя зачастую сомневался, что они отдают себе в этом отчет. Он поднимал эту тему с некоторыми своими друзьями, но те возмущались, говоря, что ничего подобного не делают. Когда он продолжал спрашивать их, обращаются ли они с матерью более свободно, чем с отцом, все они признались, что иногда их поведение можно истолковать как флирт. Они полагали, это потому, что мама уступчивей и спокойней отца. Лале в точности знал, что делает.
Душевная связь Лале с матерью сформировала его стиль общения с девушками и женщинами. Его привлекали все женщины, не только физически, но и эмоционально. Ему нравилось с ними разговаривать, нравилось помогать им обрести уверенность в себе. Для него все женщины были красивыми, и он не видел греха в том, чтобы говорить им об этом. Его мать, а также сестра подсознательно учили Лале тому, зачем мужчине нужна женщина, и до сих пор в своей жизни он руководствовался этими уроками. «Будь внимателен, Лале, помни о мелочах, и тогда важные вещи тоже получатся». Он мысленно слышал ласковый голос матери.
Наклонившись, он осторожно срывает короткий стебелек. Завтра он придумает, как подарить цветок Гите. Вернувшись в свою каморку, Лале бережно кладет драгоценный цветок у кровати и погружается в сон без сновидений.
На следующее утро, проснувшись, он видит, что лепестки цветка опали и лежат у черной сердцевины. В этом месте царит одна смерть.
Глава 12
Лале больше не хочется смотреть на цветок, и он выходит из барака, чтобы выбросить его. Барецки уже там, но Лале, не обращая на него внимания, возвращается в свою каморку. Барецки идет за ним следом и останавливается в дверном проеме, изучая хмурого Лале. Лале понимает, что сейчас сидит на целом состоянии из драгоценностей, денег, колбасы и шоколада. Схватив портфель, он проталкивается мимо Барецки, заставив того повернуться и выйти на улицу.
— Постой, Татуировщик. Мне надо с тобой поговорить. — (Лале останавливается.) — У меня есть к тебе просьба. — (Лале молчит, уставившись в точку поверх плеча Барецки.) — Мы, то есть мои коллеги-офицеры и я, хотим немного развлечься. И поскольку погода налаживается, мы подумали о футбольном матче. Что скажешь?
— Не сомневаюсь, для вас это будет потеха.
— Да, действительно. — Барецки выдерживает паузу.
— Чем я могу вам помочь? — Лале наконец прищуривается.
— Ну, раз ты спросил, Татуировщик, скажу: нам надо, чтобы ты нашел одиннадцать заключенных для игры против команды СС в товарищеском матче.
Лале хочется рассмеяться, но он не сводит взгляда с точки поверх плеча Барецки. Он долго и напряженно обдумывает ответ на эту странную просьбу.
— Что — без заменяющих игроков?
— Без.
— Конечно, почему бы и нет.
Откуда это? Я мог бы сказать тысячу других вещей. Например: отвяжись.
— Отлично, это здорово! Собери команду, и мы встретимся через два дня — в воскресенье. О-о, и мы принесем мяч. — Громко хохоча, Барецки собирается уйти. — Кстати, Татуировщик, можешь взять выходной. Сегодня машин нет.
Часть дня Лале проводит за сортировкой сокровищ, раскладывая их в маленькие кучки. Еда для цыган и парней из блока 7 и, разумеется, для Гиты и ее подруг. Драгоценные камни и деньги сортируются по типу. Процесс этот немного нереальный. Бриллианты к бриллиантам, рубины к рубинам, доллары к долларам. Есть даже пачка валюты, какой он никогда не видел прежде, с надписью: «Южно-Африканский резервный банк» и «Зюйд-Африкаанс». Он понятия не имеет о ее стоимости и о том, как она попала в Биркенау. Взяв кое-что из драгоценностей, Лале идет на поиски Виктора и Юрия, чтобы совершить покупки. Потом некоторое время играет с мальчишками из своего барака, пытаясь придумать, что скажет мужчинам из блока 7, когда те вернутся с работы.
Вечером Лале обращается с речью к толпе из десятков мужчин. Слушатели взирают на него с недоверием.
— Ты, наверное, шутишь, мать твою! — говорит один.
— Нет, — отвечает Лале.
— Собираешься играть в футбол с гребаным СС?
— Да. В это воскресенье.
— Ну а я не собираюсь, — говорит тот же человек. — Не заставишь меня.
— Я сыграю, — раздается голос из задних рядов. — Я играл немного. — Сквозь толпу мужчин проталкивается коротышка и встает перед Лале. — Меня зовут Джоэл.
— Спасибо, Джоэл. Милости просим в команду. Мне нужно еще девять человек. Что вы теряете? Это ваш единственный шанс безнаказанно навалять этим ублюдкам.
— Я знаю парня из блока пятнадцать, он играл за венгерскую национальную сборную, — говорит другой заключенный. — Если хочешь, могу у него спросить.
— А как ты сам? — интересуется Лале.
— Да, я сыграю. Я тоже Джоэл. Поспрашиваю тут, узнаю, кого смогу привлечь. Есть ли шанс, что до воскресенья у нас будет тренировка?
— Играет в футбол и обладает чувством юмора. Мне нравится этот парень. Приду завтра вечером посмотреть, как у вас дела. Спасибо, Большой Джоэл. — Лале бросает взгляд на другого Джоэла. — Без обид.
— Без обид, — откликается Маленький Джоэл.
Лале достает из сумки хлеб и колбасу и кладет на ближайшие нары. Собираясь уходить, он наблюдает, как двое мужчин распределяют еду: делят порцию на крохотные кусочки и раздают людям. Никакой толкотни, никакой драки, спокойное распределение питания, поддерживающего жизнь.
— Вот, Большой Джоэл, возьми мою пайку. Тебе нужно набраться сил, — доносится до него чей-то голос.
Лале улыбается. Плохо начавшийся день завершается великодушным жестом голодающего человека.
Наступает день игры. Лале забредает на основную территорию: там эсэсовцы вычерчивают белыми линиями фигуру, отдаленно похожую на прямоугольник. Он слышит, как его зовут. Команда в сборе, и он идет к своим.
— Привет, Лале, я набрал четырнадцать игроков, считая тебя и меня, — гордо сообщает Большой Джоэл. — Пара в запасе на случай, если кто-нибудь выйдет из игры.
— Извини, мне сказали, никаких запасных. Просто команда. Выбери самых крепких.
Мужчины переглядываются. Поднимаются три руки, и готовые отказаться от участия отходят. Лале смотрит, как некоторые разминаются и прыгают, будто на профессиональном разогреве.
— Похоже, парни знают, что делают, — шепчет Лале Маленькому Джоэлу.
— Неудивительно. Шестеро из них играли в полупрофессиональных командах.
— Шутишь?
— Нет. Мы надерем им задницы.
— Маленький Джоэл, нельзя. Нам нельзя выиграть. Наверное, я неясно выразился.