Татуировщик из Освенцима Моррис Хезер
— Пока мне и этого довольно. Значит, тебя поставили на работу в «Канаде»? — (Гита кивает.) — Там нормально?
— Нормально. Но немцы просто сваливают вместе все вещи узников. Испорченная еда вперемешку с одеждой. И плесень. Терпеть ее не могу, она воняет.
— Я рад, что ты не работаешь снаружи. Я разговаривал с мужчинами, знакомыми с девушками из их деревни, которые работают в «Канаде». Они сказали мне, что те часто находят драгоценности и деньги.
— Слышала об этом. Я, похоже, нахожу лишь заплесневелый хлеб.
— Будь осторожна, ладно? Не делай глупостей и всегда поглядывай на СС.
— Я хорошо усвоила этот урок, уж поверь.
Звучит сирена.
— Тебе лучше вернуться в свой барак, — говорит Лале. — В следующий раз принесу тебе немного еды.
— У тебя есть еда?
— Могу брать дополнительный паек. Достану для тебя, и увидимся в следующее воскресенье.
Лале встает и протягивает Гите руку. Она берется за нее. Он помогает ей подняться и удерживает ее руку в своей чуть дольше необходимого. Ему никак не оторвать от нее глаз.
— Нам пора.
Она отводит взгляд, но он весь во власти ее очарования. От ее улыбки у него подгибаются колени.
Глава 6
Проходят недели, деревья вокруг лагеря сбрасывают листья, дни становятся короче, предвещая наступление зимы.
Кто эти люди? Лале задает себе этот вопрос со дня прибытия в лагерь. На стройплощадках каждый день появляются группы людей, одетых в гражданскую одежду. После окончания работы они исчезают. Вдохновленный встречами с Гитой, Лале уверен, что сможет поговорить с кем-нибудь из них, не привлекая внимания эсэсовцев. Портфель послужит ему щитом.
Лале непринужденно шагает к одному из строящихся кирпичных зданий. Эти здания не похожи на бараки для узников, но их назначение сегодня его не интересует. Он подходит к двум мужчинам — один старше другого, — занятых укладкой кирпича, и опускается на корточки возле штабеля. Мужчины с интересом смотрят на него, замедлив темп работы. Лале берет кирпич, делая вид, что изучает его.
— Не понимаю, — тихо говорит он.
— Чего не понимаешь? — спрашивает тот, что постарше.
— Я еврей. Меня пометили желтой звездой. Вокруг себя я вижу политзаключенных, убийц и бездельников, не желающих работать. А теперь вы. На вас нет клейма.
— Не твое дело, еврейский мальчик, — говорит молодой, сам почти мальчик.
— Я к вам по-дружески. Вы ведь понимаете, я просто осматривался и заинтересовался вами и вашими товарищами. Меня зовут Лале.
— Отстань! — заявляет парень.
— Угомонись! Не обращай на него внимания, — произносит старший мужчина охрипшим от сигарет голосом. — Меня зовут Виктор. Этот крикун — мой сын Юрий.
Виктор протягивает ему руку, и Лале пожимает ее. Лале подает руку Юрию, но тот отказывается от рукопожатия.
— Мы живем неподалеку, — объясняет Виктор, — и каждый день приходим сюда на работу.
— Просто я хочу четко это уяснить. Вы добровольно приходите сюда каждый день? То есть вам за это платят?
— Правильно, еврейский мальчик, — высоким голосом говорит Юрий. — Нам платят, и мы каждый вечер уходим домой. А вот ты…
— Юрий, я сказал, заткнись! Не видишь — парень со всей душой.
— Спасибо, Виктор. Я не причиню вам вреда. Я уже сказал: просто проверяю что и как.
— Зачем тебе портфель? — выкрикивает Юрий, смущенный тем, что его отчитали на глазах у Лале.
— В нем мои инструменты. Чтобы наносить заключенным татуировки с номерами. Я татуировщик.
— Хлопотная работа, — язвит Виктор.
— Иногда. Я никогда не знаю, когда привезут партию людей и насколько большую.
— Я слыхал, будет что-то похуже.
— Расскажешь?
— Это здание. Я видел планы. Тебе не понравится, когда узнаешь.
— Наверняка не может быть хуже того, что здесь уже происходит.
Теперь Лале стоит, облокотившись на штабель кирпичей.
— Это называется «Крематорий номер один», — тихо произносит Виктор и отворачивается.
— Крематорий. Номер один. Возможно, будет и номер два?
— Прости. Я же сказал, тебе не понравится.
Лале бьет ладонью по последнему положенному кирпичу, сшибает его и от боли трясет рукой.
Виктор лезет в лежащий рядом мешок и достает кусок сырокопченой колбасы, завернутый в вощеную бумагу.
— Вот, возьми, я знаю, вас морят голодом, а у меня еще много этого дома.
— Это наш обед! — кричит Юрий, бросаясь к отцу, чтобы выхватить у него колбасу.
Виктор отталкивает Юрия:
— Ничего с тобой не случится, если денек не поешь колбасы. Этому парню она нужнее.
— Вот скажу маме, когда придем домой.
— Моли Бога, чтобы я не рассказал ей о твоем поведении. Тебе еще долго придется учиться хорошим манерам, молодой человек. Пусть это будет твоим первым уроком.
Лале все-таки не берет колбасу:
— Простите. Я не хотел доставить вам беспокойство.
— Но все же доставил, — причитает обидчивый Юрий.
— Ничего подобного, — возражает Виктор. — Лале, бери колбасу и снова приходи к нам завтра. Я принесу тебе еще. Черт, если мы в силах помочь хотя бы одному из вас, мы это сделаем! Правда, Юрий?
Юрий неохотно протягивает руку Лале, и тот пожимает ее.
— Спаси одного — спасешь целый мир, — тихо говорит Лале скорее себе самому, чем окружающим.
— Я не могу помочь вам всем.
Лале берет еду:
— Мне нечем вам отплатить.
— Это не важно.
— Спасибо. Правда, может быть, я найду способ вас отблагодарить. Если найду такой способ, сможешь достать мне кое-что еще, например шоколад?
Ему нужен шоколад. Вот что можно подарить девушке, если получится достать.
— Уверен, мы что-нибудь придумаем. Тебе лучше уйти, на нас пялится офицер.
— Пока, — говорит Лале, засовывая колбасу в портфель.
Пока он идет к своему бараку, в воздухе кружатся снежинки. Попадая в последние лучи солнца, они вспыхивают. Эти пляшущие огоньки напоминают ему о калейдоскопе, с которым он играл в детстве. Что не так с этой картинкой? По пути в барак Лале обуревают эмоции. Снег тает на его лице, перемешиваясь со слезами. Наступила зима 1942 года.
Придя в свою комнату, Лале достает кусок колбасы и аккуратно разламывает на равные части. Потом разрывает вощеную бумагу на полоски и плотно заворачивает каждый кусочек, потом убирает в портфель. Дойдя до последнего кусочка, Лале останавливается и рассматривает этот небольшой плотный сверток с едой, зажатый в его огрубевших грязных пальцах. Пальцах, когда-то бывших гладкими, чистыми и холеными, пальцах, которыми он брал со стола изысканную еду, которые поднимал, говоря хозяину дома: «Нет, благодарю, мне, пожалуй, больше не нужно». Покачав головой, он засовывает сверток в портфель.
Он идет в сторону одного из зданий «Канады». Как-то он спросил знакомого из блока 7, почему эти сортировочные склады так называются.
— Работающие там девушки мечтают о какой-то далекой стране, где всего вдоволь и все живут счастливо. Они решили, что Канада — как раз такая страна.
Лале общался с двумя девушками, работающими именно в этой «Канаде». Он много раз следил за всеми выходящими оттуда. Гита тут не работает. Есть другие здания, до которых не так-то легко добраться. Должно быть, она работает в каком-нибудь из них. Он высматривает двух девушек, с которыми как-то разговаривал. Они идут вместе. Он достает из портфеля два свертка и с улыбкой подходит к ним, потом поворачивается и идет с ними рядом:
— Пусть каждая из вас медленно вытянет руку. Я собираюсь дать вам по кусочку колбасы. Откройте сверток, только когда будете одни.
Девушки делают то, что он сказал, не замедляя шага и озираясь по сторонам: не наблюдает ли за ними эсэсовец. Получив колбасу, они обхватывают себя руками, чтобы согреться и укрыть подарок.
— Девушки, я слышал, вы иногда находите драгоценности и деньги. Это правда? — (Женщины переглядываются.) — Послушайте, я не хочу подвергать вас риску, но как, по-вашему, можно ли кое-что из этого тайком передать мне?
— Пожалуй, это не сложно, — нервозно произносит одна. — Наши надсмотрщики перестали строго за нами следить. Они считают нас безобидными.
— Отлично. Не вызывая подозрений, достаньте то, что сможете, а я на это куплю вам и другим еды вроде этой колбасы.
— Как думаешь, ты мог бы достать шоколада? — спрашивает одна, и глаза у нее загораются.
— Обещать не могу, но попробую. Помните: только берите понемногу. Я постараюсь прийти сюда завтра ближе к вечеру. Если не приду, есть ли надежное место, где вы можете спрятать вещи до моего прихода?
— Только не в бараке. Это невозможно. Нас постоянно обыскивают.
— Я знаю где, — говорит другая. — За нашим бараком сваливают снег. Можно завернуть вещи в тряпку и, когда мы пойдем в туалет, спрятать там.
— Ага, это подойдет, — говорит первая девушка.
— Нельзя никому говорить, что вы делаете или откуда берете еду. Это очень важно. Ваша жизнь зависит от того, будете ли вы молчать. Поняли?
Одна из девушек подносит палец к губам. Они подходят к территории женского лагеря, Лале отделяется от них и на некоторое время задерживается у барака 29. Гиты не видно. Так и должно быть. Но через три дня снова наступит воскресенье.
На следующий день Лале за несколько часов заканчивает работу в Биркенау. Леон просит его провести с ним остаток дня, чтобы обсудить их дела без посторонних ушей. Лале отказывается, сославшись на неважное самочувствие и желание отдохнуть. Они расходятся по своим баракам.
Лале пребывает в сомнении. Ему позарез нужна любая еда, и Виктор мог бы ее принести, но ему надо чем-то расплатиться. Девушки заканчивают работу примерно в то же время, когда уходят Виктор и другие приходящие работники. Хватит ли у него времени узнать, достали ли они что-то? В конце концов он решает подойти к Виктору и уверить того, что думает, как найти источник оплаты.
С портфелем в руке Лале направляется к строящемуся зданию. Осматривается в поисках Виктора и Юрия. Виктор замечает его, толкает локтем Юрия, и они отходят от других рабочих. Медленно приближаются к Лале, а тот останавливается и делает вид, будто ищет что-то в портфеле. Юрий здоровается с Лале за руку.
— Мать вчера вечером поговорила с ним, — начинает Виктор.
— Простите, я не смог придумать, чем с вами расплатиться, но надеюсь, скоро придумаю. Пожалуйста, больше ничего не приносите, пока я не расплачусь за то, что вы уже дали.
— Все нормально, у нас есть чем поделиться, — говорит Виктор.
— Нет, но вы рискуете. По меньшей мере вы должны получить что-то взамен. Дайте мне день или два.
Виктор достает из мешка два свертка, которые опускает в открытый портфель Лале:
— Мы будем здесь завтра в то же время.
— Спасибо, — говорит Лале.
— Пока, — произносит Юрий, и это вызывает у Лале улыбку.
— Пока, Юрий.
В своей каморке Лале открывает свертки. Колбаса и шоколад. Он подносит шоколад к носу и вдыхает аромат. И вновь он делит еду на небольшие порции, чтобы девушкам было легче прятать ее и раздавать другим. О-о, он надеется, они будут осторожными. О последствиях неосторожного поведения даже думать невыносимо. Лале оставляет немного колбасы для блока 7. Его маниакальные попытки разделить продукты на абсолютно одинаковые порции прерывает сирена, возвещающая об окончании работы. Он бросает все в портфель и поспешно идет к «Канаде».
Недалеко от женского лагеря Лале нагоняет двух своих знакомых. Они видят, как он подходит, и замедляют шаг, смешиваясь с толпой девушек, устало бредущих «домой». В одной руке он держит свертки с едой, в другой — открытый портфель, а сам вклинивается между девушками. Не глядя на него, каждая девушка бросает что-то в его портфель, а он сует еду им в руки, и они засовывают свертки в рукава. У входа в женский лагерь Лале покидает девушек.
Лале не знает, что найдет в четырех лоскутках, разложенных на кровати. Он аккуратно разворачивает их. Монеты и банкноты польского злотого, бриллианты, рубины и сапфиры, золотые и серебряные кольца, украшенные драгоценными камнями. Лале отступает назад и ударяется о дверь у себя за спиной. Его смущает грустное происхождение этих вещей, каждая из которых связана с важным событием в жизни бывшего владельца. К тому же он опасается за собственную безопасность. Если у него обнаружат это богатство, смерти ему не избежать. Шум снаружи заставляет его побросать драгоценности и деньги в портфель, а самому улечься на койку. Никто не входит. В конце концов он поднимается и идет на ужин, прихватив портфель. В столовой он не ставит портфель под ноги, как обычно, а придерживает рукой, стараясь не привлекать к себе внимания. Ему кажется, у него ничего не получится.
Поздно вечером он отделяет драгоценные камни от денег, одиночные камушки от украшений и заворачивает каждый в отдельный лоскуток. Большую часть добычи он прячет под матрас. В портфеле он оставляет одиночный рубин и кольцо с бриллиантом.
Утром в семь часов Лале околачивается у ворот в главный лагерь, когда входят рабочие из местных. Он бочком подходит к Виктору и, разжав ладонь, показывает ему рубин и кольцо. Виктор в рукопожатии накрывает руку Лале, спрятав драгоценности в ладони. Портфель Лале открыт, и Виктор быстро засовывает туда несколько свертков. Их договор теперь подписан.
— С Новым годом! — шепчет Виктор.
Лале устало идет прочь под сильным снегом, укрывающим лагерь. Начался 1943 год.
Глава 7
Страшно холодно, лагерь представляет собой месиво из снега и грязи, однако Лале полон оптимизма. Сегодня воскресенье. Лале и Гита окажутся среди смельчаков, гуляющих по лагерю в надежде на мимолетную встречу, чтобы обменяться словом, прикосновением руки.
Высматривая Гиту, он бодро вышагивает, пытаясь побороть пронизывающий холод. Лале ходит взад-вперед перед женским лагерем, но так, чтобы не вызвать подозрений. Из барака 29 появляются несколько девушек, но Гитысреди них нет. Он уже собирается уходить, когда, осматриваясь по сторонам, появляется Дана. Заметив Лале, она спешит к нему.
— Гита заболела, — подходя ближе, говорит Дана. — Она заболела, Лале. Не знаю, что делать.
Сердце у него в страхе замирает, когда он вспоминает тележку с трупами и себя на волосок от смерти. Вспоминает людей, выходивших его.
— Мне надо ее видеть.
— Ты не можешь войти. Наша капо настроена ужасно. Она хочет вызвать СС, чтобы Гиту забрали.
— Нельзя позволить им. Вы не должны позволить им забрать ее. Дана, прошу тебя, — говорит Лале. — Что с ней случилось? Ты знаешь?
— Мы думаем, это сыпной тиф. На этой неделе мы уже потеряли несколько девушек из нашего барака.
— Значит, ей нужно лекарство, пенициллин.
— И где мы, по-твоему, достанем это лекарство? Если мы пойдем в госпиталь и попросим пенициллин, они просто заберут ее. Я не могу ее потерять. Я уже потеряла всю семью. Прошу, помоги нам, Лале, — умоляет Дана.
— Не отправляй ее в госпиталь. В любом случае не ходи туда. — Лале лихорадочно соображает. — Послушай, Дана, наверное, это займет пару дней, но я попытаюсь достать ей пенициллин. — На него находит оцепенение. В глазах туман. В голове стучит. — Вот что ты должна сделать. Завтра утром возьми ее с собой в «Канаду», как только сможешь — неси, тащи, — но отведи в «Канаду». На день спрячь ее в тряпье, постарайся влить в нее как можно больше воды, потом приведи ее в барак на перекличку. На поиск лекарства мне может понадобиться несколько дней, но ты должна водить ее с собой. Это единственный способ спасти ее от госпиталя. Теперь иди и ухаживай за ней.
— Хорошо, постараюсь. Ивана мне поможет. Но лекарство очень нужно.
Лале хватает Дану за руку:
— Скажи ей… — (Дана ждет.) — Скажи ей, что я о ней позабочусь.
Лале смотрит, как Дана бежит к бараку. Он не в силах пошевелиться. В голове копошатся мысли. Тележка для трупов, которую он видит каждый день. Ее называют «Черной Мари»… Нельзя допустить, чтобы Гита окончила свои дни в ней. Пусть это не станет ее судьбой. Он оглядывается на смельчаков, отважившихся выйти из бараков. И представляет себе, как они падают в снег и лежат, улыбаясь ему, благодарные за то, что смерть вырвала их из этого ада.
— Ты ее не получишь! — кричит он. — Не позволю тебе забрать ее у меня!
Узники отшатываются от него. В этот холодный, промозглый день эсэсовцы предпочитают оставаться в помещении, и вскоре Лале оказывается в одиночестве, парализованный холодом и страхом. Наконец он начинает двигать ногами. Разум заставляет тело шевелиться. Спотыкаясь, он идет в свою каморку и падает на койку.
В каморку сочится утренний свет. Комната кажется ему совсем пустой. Глядя сверху вниз, он не видит себя. Состояние вне тела. Куда я подевался? Мне надо вернуться. Я должен сделать что-то важное. Воспоминание о вчерашней встрече с Даной возвращает его к реальности.
Он надевает сапоги, набрасывает на плечи одеяло, хватает портфель и бежит к передним воротам. Он не смотрит по сторонам. Ему надо немедленно увидеться с Виктором и Юрием.
Его знакомые приходят со своей командой, на каждом шагу проваливаясь в снег. Заметив Лале, они отделяются от остальных и встречают его на полдороге. Он показывает Виктору камни и деньги — по цене небольшое состояние. Все, что у него есть, он бросает в мешок Виктора.
— Пенициллин или что-то аналогичное, — говорит Лале. — Сможешь помочь?
Виктор кладет свертки с едой в раскрытый портфель Лале и кивает:
— Да.
Лале спешит к бараку 29 и наблюдает издали. Где они? Почему не появились? Он ходит взад-вперед, не обращая внимания на сторожевые вышки вокруг лагеря. Он должен увидеть Гиту. Ей надо пережить эту ночь. Наконец он видит Дану и Ивану, ведущих под руки ослабевшую Гиту. Две другие девушки помогают заслонить эту группу от лишних глаз. Лале падает на колени при мысли, что, возможно, видит Гиту в последний раз.
— Что ты делаешь на земле? — спрашивает у него за спиной Барецки.
Лале с трудом поднимается на ноги:
— Мне стало нехорошо, но теперь все в порядке.
— Может, стоит пойти к врачу. Ты ведь знаешь, в Освенциме у нас есть несколько врачей.
— Нет, спасибо, скорее попрошу вас пристрелить меня.
Барецки достает из кобуры пистолет:
— Если желаешь здесь умереть, Татуировщик, буду рад оказать тебе эту услугу.
— Не сомневаюсь, но не сегодня, — говорит Лале. — Как я понимаю, у нас есть работа?
Барецки убирает револьвер.
— Освенцим, — говорит он, трогаясь с места. — И отнеси это одеяло на место. У тебя дурацкий вид.
Лале с Леоном проводят утро в Освенциме, выбивая номера на руках испуганных новичков и стараясь смягчить их шок. Однако Лале поглощен мыслями о Гите и несколько раз загоняет иглу слишком глубоко.
После полудня, закончив работу, Лале чуть не бегом припускает в Биркенау. У входа в барак 29 он встречает Дану и передает ей все пайки от своего завтрака.
— Мы соорудили ей постель из одежды, — говорит Дана, пряча еду в отвороты рукавов рубашки, — и поим ее водой из талого снега. Вечером отвели ее в барак, но ей по-прежнему очень плохо.
Лале сжимает руку Даны:
— Спасибо. Попытайтесь впихнуть в нее немного еды. Завтра я достану лекарство.
Он уходит, весь во власти лихорадочных мыслей. Он едва знает Гиту, но как ему жить, если она умрет?
В ту ночь сон бежит от него.
На следующее утро Виктор опускает в портфель Лале еду и вместе с ней лекарство.
Вечером он сможет передать его Дане.
Вечером Дана и Ивана сидят у кровати Гиты, впавшей в полное беспамятство. Приступ сыпняка оказался сильнее их, у девушки одеревенело все тело. Они пытаются говорить с ней, но она никак не реагирует. Ивана открывает рот Гиты, Дана вливает в него несколько капель из пузырька.
— Боюсь, я не смогу больше тащить ее в «Канаду», — говорит изможденная Ивана.
— Ей станет лучше, — настаивает Дана. — Всего несколько дней.
— Где Лале достал лекарство?
— Нам знать не обязательно. Просто будь благодарна за это.
— Думаешь, уже слишком поздно?
— Не знаю. Давай укутаем ее и постараемся, чтобы она пережила ночь.
На следующее утро Лале издали наблюдает, как Гиту опять тащат в «Канаду». Он видит, как она пару раз пытается поднять голову, и это наполняет его радостью. Теперь ему надо разыскать Барецки.
Основные офицерские казармы находятся в Освенциме. В Биркенау у них лишь небольшое здание, и именно сюда приходит Лале в надежде поймать Барецки. Тот появляется через несколько часов и удивляется, увидев, что Лале ждет его.
— У тебя мало работы, да? — спрашивает Барецки.
— Хочу попросить вас об одолжении! — выпаливает Лале.
Барецки прищуривается:
— Никаких больше одолжений.
— Может быть, когда-нибудь я смогу сделать что-нибудь для вас.
— Что такого ты можешь для меня сделать? — хохочет Барецки.
— Нельзя сказать заранее. А вам не хотелось бы оказать услугу про запас, на всякий случай?
— Что ты хочешь? — вздыхает Барецки.
— Это Гита…
— Твоя подружка.
— Вы можете перевести ее из «Канады» в административный корпус?
— Зачем? Полагаю, ты хочешь, чтобы она была в помещении с отоплением?
— Да.
Барецки стучит ногой:
— Это может занять день или два, но попробую что-то сделать. Ничего не обещаю.
— Спасибо.
— Ты мой должник, Татуировщик. — Он ухмыляется, поглаживая офицерскую тросточку. — Мой должник.
— Пока нет, но надеюсь стать им, — с напускной храбростью говорит Лале.
Он уходит прочь бодрым шагом. Может быть, ему удастся сделать жизнь Гиты более терпимой.
В следующее воскресенье Лале медленно идет с выздоравливающей Гитой. Ему хочется обнять ее, как это делают Дана и Ивана, но он не решается. Хорошо просто быть рядом с ней. Она очень быстро выбивается из сил, а сидеть слишком холодно. На ней длинное шерстяное пальто, без сомнения взятое девушками из «Канады», и СС не возражает. Лале наполняет глубокие карманы пальто едой и отправляет девушку в ее барак отдохнуть.
На следующее утро офицер СС ведет дрожащую Гиту в главный административный корпус. Молодой женщине ничего не сказали, и она автоматически боится самого худшего. Она болела и теперь очень слаба. Начальство явно решило, что от нее никакой пользы. Пока офицер разговаривает с младшим по чину, Гита оглядывает большую комнату. Тут стоят зеленые столы и шкафы для хранения документов. Все предметы на своих местах. Больше всего ее поражает тепло. Эсэсовцы тоже здесь находятся, поэтому есть отопление. Женщины, заключенные и штатские, молча и быстро работают, опустив головы, — пишут, сшивают документы.
Конвойный офицер подводит Гиту к служащей, и Гита спотыкается от слабости после перенесенного сыпняка. Служащая грубо отталкивает ее. Потом хватает Гиту за руку, рассматривает татуировку, после чего тащит ее к пустому столу и усаживает на твердый деревянный стул, рядом с другой узницей, одетой так же, как она. Эта девушка не поднимает глаз, стараясь казаться меньше, незаметней, чтобы не привлекать внимания офицера.
— Покажи ей работу, — отрывисто говорит раздраженный офицер.
Когда они остаются одни, девушка показывает Гите длинный перечень фамилий и описаний. Она вручает ей стопку карточек и объясняет, что сначала Гита должна переписать данные каждого человека на карточку, а затем в большую тетрадь в кожаном переплете, лежащую между ними. Никто в комнате не разговаривает, и Гита, осмотревшись по сторонам, понимает, что ей тоже следует держать рот на замке.
Ближе к концу рабочего дня Гита слышит знакомый голос и поднимает глаза. В комнату входит Лале и передает бумаги одной из штатских сотрудниц за конторкой. Окончив разговор, он медленно окидывает взглядом сидящих девушек. Увидев Гиту, подмигивает ей. Не в силах совладать с собой, она громко вздыхает, и некоторые женщины поворачиваются к ней. Соседка толкает ее локтем в бок, и Лале поспешно выходит из комнаты.
После окончания работы Гита видит стоящего поодаль Лале, который наблюдает, как девушки выходят из административного корпуса, чтобы пойти в свои бараки. Из-за навязчивого присутствия СС Лале не решается подойти ближе. Девушки идут рядом, разговаривая.
— Я Силка, — говорит новая сослуживица Гиты. — Из блока двадцать пять.
— Я Гита, блок двадцать девять.
Едва девушки входят на территорию женского лагеря, как к Гите бросаются Дана и Ивана.
— С тобой все в порядке? — настойчиво спрашивает Дана с выражением страха и облегчения на лице. — Куда тебя увели? Зачем тебя увели?
— Все хорошо. Меня взяли на работу в администрацию.
— Как? — спрашивает Ивана.
— Лале. Думаю, он как-то это устроил.
— Но с тобой все в порядке? Тебя не обижали?
— Я в порядке. Это Силка. Я теперь работаю с ней.
Дана и Ивана обнимают Силку. Гита улыбается, довольная тем, что ее подруги сразу приняли в свою компанию чужую девушку. Весь день она тревожилась, думая, как они отреагируют на ее новую работу с относительным комфортом, в тепле, не требующую физических усилий. Она не станет винить их, если они позавидуют ей, чувствуя, что она больше не одна из них.
— Пожалуй, пойду в свой барак, — говорит Силка. — Увидимся завтра, Гита.
Силка отходит от них, а Ивана смотрит ей вослед:
— Господи, какая хорошенькая! Даже в лохмотьях она красивая.
— Да, верно. Она весь день то и дело улыбалась мне, чтобы подбодрить. Ее красота подкупает.
Силка оборачивается и улыбается девушкам. Потом одной рукой снимает с головы шарф и машет им, открывая взорам длинные темные волосы, ниспадающие на спину. Она движется с грацией лебедя, эта молодая женщина, как будто не сознающая своей красоты и неподвластная окружающему ужасу.
— Тебе надо спросить у нее, как она сберегла волосы, — говорит Ивана, рассеянно поправляя собственный шарф.
Гита стаскивает с головы шарф и пробегает пальцами по своим колючим, коротко остриженным волосам, отлично понимая, что и эти волосы ей скоро сбреют наголо. Улыбка исчезает с ее лица. Она снова натягивает на голову шарф, берет за руку Дану и Ивану, и они шагают к тележке с едой.
Глава 8
Лале с Леоном работают сутки напролет. Немцы продолжают захватывать города и деревни, вывозя оттуда евреев. Евреи из Франции, Бельгии, Югославии, Италии, Моравии, Греции и Норвегии пополняют ряды узников, уже захваченных в Германии, Австрии, Польше и Словакии. В Освенциме они набивают номера тем несчастным людям, которых отобрала «медицинская комиссия». Этих предназначенных для работы людей привозят на поездах в Биркенау, что избавляет Лале и Леона от восьмикилометровой «прогулки» туда и обратно. Но, занятый этими вновь прибывшими, Лале не в состоянии собирать «дань» с девушек из «Канады», и угощение Виктора каждый день возвращается с ним домой. Время от времени, когда номера истощаются и наступает подходящее время суток, Лале отпрашивается в уборную, а сам отправляется в «Канаду». Запас камней, драгоценностей и денег у него под матрасом увеличивается.
День переходит в ночь, но люди продолжают выстраиваться в очередь для получения клейма на всю жизнь, короткую или длинную. Лале трудится, как робот: смотрит на клочок бумаги, берет протянутую ему руку, набивает цифры.
— Дальше. Следующий, пожалуйста.