Странные дела, или Детектив по-деревенски Романовская Л.

1.

По дому разнесся истошный крик бабки.

– Уби-и-и-ли!

  Я вытерла руки и, мысленно перекрестившись, поспешила на вопли. Сандра Христофоровна с ошалелым видом раскачивалась из стороны в сторону.

– Что случилось?

– Генку убили-и… – снова заголосила Христофоровна.

– Так рано же еще…

– Да какой там, – запричитала она, тыча пальцем в телевизор. Я посмотрела на экран и мне все сразу стало ясно.

   На белых простынях, залитых кровью, распластался убиенный Генка, бабкин любимый герой-любовник-покоритель дамских сердец. Бабуля сериал этот до глаукомы проглядела. Вчера только я ей первую серию включила, и никак не ожидала, что она так быстро до пятой доберется. Обычно это происходит на третий-четвертый день. А тут на тебе. Не подготовилась я к убийству Генки ревнивым мужем главной героини: валокордин не налила, конфет не насыпала в вазочку. Горе мне! Теперь до полуночи буду выслушивать, что за дрянь эта Машка, чей рогатый муж Витька застрелил, совращенного стервой Машкой, добропорядочного Генку.

   К бабкиным закидонам я уже привыкла, ибо трудилась и нянькой, и домработницей и личным секретарем у нее уже полгода.

Надо сказать, доставалось от Христофоровны не только героям сериалов. Жаловалась старушка буквально на все на свете: на погоду, которая то жарила, то морозила; на соседей, хоть и жили ближайшие к нам аж за километр; на участкового, который не реагировал на заявления на этих самых соседей. Если говорить совсем уж честно, то не было такой вещи на свете, которой бабка была бы сполна довольна. Еда всегда оказывалась то недосоленной, то пересоленной, а то вообще "дерьмом редкостным".

Я, по ее мнению, не вышла ни рожей, ни кожей, хотя это было и не так, да и умом особым не блистала. Ну и все в том же духе.

   Спустя какое-то время бабка все же, не без моей помощи, улеглась поудобнее, и потребовала принести ей "чаю с кренделями". На что я злорадно возразила, что доктор запретил мучное такой больной женщине. В ответ Сандра Христофоровна запустила в меня вазу, стеклянную, между прочим, но я ловко увернулась и буквально выкатилась за дверь.

– Новости включи, курица безмозглая, – крикнула бабка вдогонку.

– Нечего мозги засорять, кроссворды лучше для ума разгадывайте, – уже из кухни проорала я в ответ.

– Дура!

   Новости вредной старушке я все же включила, и со спокойной душой пошла заниматься домашними делами. Бабка, хоть и слегка придурочная, но хозяйство до недавних пор держала крепко. Прислуги не имела, сама неплохо управляясь со своими делами, лишь раз в неделю пуская в дом помощницу для уборки помещений. Пару лет назад старушку накрыл инсульт вкупе с радикулитом, и с бизнесом по производству детского питания пришлось попрощаться.

Денег у старушки было немерено, по моим лично меркам, и она вполне могла нанять себе полный штат персонала. Но отчего-то не нанимала. На мой вопрос почему, отвечала "не твоего ума дело". И хоть бабка "лежачей" не была, однако все больше любила поваляться в постели, посматривая новости. Особенно Христофоровна любила эти самые новости комментировать, раскрывая попутно всемирные заговоры и шпионские сети. Иногда, проходя мимо чуть приоткрытой двери, я застукивала старушку за просмотром "Дом-2", но не травмировала ее своей осведомленностью. Все заботы и хлопоты по хозяйству я вела в одиночку, благо других дел у меня все равно не было.

   Порой, приняв на грудь грамм сто чистейшего самогона (знать бы, где она берет), бабуля в порыве откровенности рассказывала "невероятные" вещи. Будто бы сама она из тех самых Беляковых (в этот момент она многозначительно показывала пальцем куда-то вверх), считавшихся чернокнижниками еще при царской России. Якобы она их прямой потомок по материнской линии, и кое-какие умения колдовать у бабки в крови. А дом этот, в деревне Духовке, был когда-то дворянской усадьбой, и достался ей по наследству от матери, а той от отца, и так далее…

То есть выходило, будто бабка моя дворянка. Но верить ей, само собой не стоило, а потому, я Христофоровну слушала, конечно, кивая где нужно головой, а сама обычно в это время мечтала о чем-нибудь прекрасном.

   За окном звонко пели птицы, погода радовала теплым солнцем и голубым небом. Земля, еще вчера влажная от проливных дождей, сегодня уже высохла, будто так и было. Градусник показывал плюс двадцать, настроение отличное, и я решила, что самое время прогуляться до деревенского магазина.

Бабка, посмотрев новости, как всегда, заснет еще на половине выпуска. А значит я имею полное право посвятить часок-другой прогулке по свежему воздуху. Заодно пополню запасы еды и всяких бытовых мелочей. На выходных я как раз собиралась вымыть окна – по заверениям синоптиков дождей в ближайшее время не предвидится.

Перед выходом заглянула к бабке в комнату. Та, уткнувшись в подушку, громко храпела. Так сладко спать могут только праведники, не иначе.

   В деревне меня давно все знают, я частенько прихожу за продуктами. На улице начало мая, народ массово вышел на посадку огородов. По пути я то и дело здоровалась с местными.

– Что, Женя, спит змеюка? – Маринка, продавщица, весело подмигнула левым глазом.

Правого у нее с недавних пор не было. Маринкин сожитель, Анатолий Петрович, по пьянке выбил его прошлым летом, за что сейчас и отбывал наказание в далекой колонии. Маринка друга давно простила, и каждый месяц исправно отправляла ему посылку с "голышками" и сигаретами.

– Спит, а как же, – я придирчиво выбирала помидоры на прилавке, указывая ей, какие класть в пакет.

– Слушай, Жень, а мне места у вас не найдется, а? Я и гладить могу, и убирать, и в огороде.

– А чего здесь? Не платят?

– Да Лешка, черт лысый, чтоб ему по миру пойти, блеет, что я народ отпугиваю своим видом. А кого здесь пугать-то? Все свои, привыкли уж.

– Вряд ли, Марин. Я с Сандрой Христофоровной поговорю, конечно, но сомневаюсь, что ей кто-то еще нужен в доме.

   Маринка скривила рот и протянула:

– Ну ясно-о…

   Я подозревала, что она мне не поверила. Ну и ладно. Что я, бабку свою не знаю?!

   Я вежливо попрощалась, прихватив напоследок газету, и пошла домой. Гуляла я долго, бабка наверняка скоро проснется и будет орать, где меня черти носят. Но, против моих ожиданий, в доме стояла тишина, и я порадовалась, что Христофоровна до сих пор дрыхнет. Будет время еще выпить кофе и почитать, что там в мире творится.

Через час я заволновалась и решила проведать старуху. Сандра Христофоровна лежала точно так же, как и пару часов назад, когда я уходила в магазин. Меня тут же посетили нехорошие предчувствия. Дрожащими руками я прикоснулась к бабкиной руке, мирно покоившейся на боку, и приготовилась заорать в случае, если она вдруг окажется холодной.

– Ба! – заорала вдруг ведьма старая.

– А-а-а… – закричала я, отшатнулась, и чуть не упала.

– Что, стерва, думала померла бабка?! Хрена тебе лысого, а не жратвы халявной на поминках! Где тебя черти носили?!

   Я молча смотрела на смеющуюся бабулю, и предавалась мечтам о том, как буду убивать ее. Когда-нибудь. Когда совсем допечет.

– Ну чего встала, никак полдничать пора. Неси скорей свои помои, а то у меня живот второй час урчит, пока ты где-то там подолом крутишь.

   Не говоря ни слова, я погрозила старушке кулаком, и пошла готовить омлет. Черт его знает почему, но Сандра страсть как уважает смешанные с молоком яйца именно в это время суток.

   В голову лезли нехорошие мысли, что если подсыпать бабуле какой-нибудь гадости, то ужасный и мучительный жидкий стул ей будет хорошим наказанием. Терпение мое явно на исходе. Бабка конечно и раньше изводила меня придирками и криками, но в этот раз она превзошла саму себя.

Я уже ведь приготовилась пояс потуже затягивать, накоплений у меня никаких, все деньги, между прочим, немалые, уходят на оплату кредита, который я в порыве редкостного идиотизма оформила когда-то для бывшего мужа. Пашка, тогда еще дражайший супруг, решил обзавестись бизнесом, но что-то сразу пошло не так. Нет, теперь-то я знала, что муженек мой редкостный дурак и с этим, увы, ничего поделать нельзя. Жаль только, что осознание пришло ко мне слишком поздно. Но тогда я еще любила подлеца, и верила в его ум. Зря, как оказалось.

Спустя время Пашку пригрела его новая пассия, которая также, как когда-то я, верила в его способности и тоже вроде бы связалась с банками. А я осталась с долгами и с котом. Кот, кстати, вскоре умер, а долги нет. Лучше бы, конечно, наоборот.

   Компания, где я трудилась, обанкротилась и бабкино объявление оказалось как раз кстати. В объявлении было указано, что "милой одинокой старушке требуется умная и расторопная девица с высшим образованием и навыками домработницы".

Поехала на собеседование, чтобы отвлечься от грусти и тоски, да так тут и осталась. Старушка, едва завидев меня, сказала, что я ей подхожу, хоть и «уродка невообразимая». Первым порывом было развернуться и уйти, но тут она озвучила зарплату, и я, немного посомневавшись для вида, осталась. Мало того, что бабка платила неплохие по меркам нашего городка деньги, так еще жить мне полагалось в этом доме, а значит надобность в съемном жилье сама собой отпала и этими деньгами я планировала расплатиться с банком в ближайшие год-два. Честно говоря, за время работы здесь я очень привязалась к дому. Свежий воздух действовал на меня вполне благотворно. По утрам я каталась на велосипеде, вечерами просматривала вместе с бабкой многочисленные ток-шоу и сериалы, иногда валялась в гамаке в саду, наслаждаясь книгой и вином.

   Такая спокойная и размеренная жизнь в корне отличалась от той, что я вела раньше. Мне не нужно вставать в шесть утра, чтобы навести марафет и мчаться на работу. Не надо надевать надоевшие туфли на шпильках и сводить дебеты с кредитами. Отпала надобность то и дело что-то решать, думать, креативить, выкручиваться. Короче, тишь да гладь.

Одно беспокоит в последнее время все сильнее. Христофоровна быстро сдает. Того и гляди помрет, а мне куда идти? Не хочется расставаться с этим домом. Кажется, что я привязалась к нему не меньше, чем когда-то к мужу и коту. А это означает только одно – любовь моя сильная и безграничная.

– Сандра Христофоровна, вы дом-то кому завещаете? – спросила я бабку, ставя поднос с полдником на стол возле кровати.

   Бабкина привычка есть в кровати меня жутко раздражала, но так как кровать все же была ее, то я не спешила высказываться по этому поводу.

– Да уж не тебе, всяко ясно, – мерзкая старуха противно захихикала, и постучала по голове.

– Кому стучите? Тараканам? Так сбежали поди, с вами даже они ужиться не могут, – припечатала я.

   Старушка взглянула искоса и отвернулась, не желая больше разговаривать. Тут мне стало стыдно.

– Я пойду, пожалуй, – пропищала я, и мгновенно выбежала за дверь. Часа через два тихонько заглянула к бабке – она как ни в чем не бывало спала. Я спустилась в кухню за вином, и уже наливала его в бокал, когда вдруг погас свет.

– Мамочки, – прошептала я, и принялась на ощупь искать шкафчик, где, помнится, лежали свечи. Кое-как нашла и зажгла толстую свечу, и тут услышала… тихий то ли стон, то ли плач. Доносился он явно не со стороны бабкиной комнаты, находившейся на втором этаже, а снизу, из подвала.

– Ооо, – простонала я, и, спотыкаясь бросилась к бабке.

   Не стучась, ворвалась в ее комнату, кинулась к кровати, и прошептала:

– Вы спите?

   Но в ответ мне раздался вой снизу, и кожа покрылась мурашками.  Из постели не доносилось ни звука. Я поднесла свечку к кровати и вскрикнула. Бабки на месте не оказалось.

2.

Вот оно что… бабка-то моя – упыриха. Мамочки… я бросилась вон из комнаты, налетела на что-то мягкое, заорала и уронила блюдце со свечкой на пол.

– Не ори, дура! Ты мне еще пожар устрой! Хватит с меня пожаров-то.

   Внезапно включился свет в коридоре, и передо мной предстала сама бабка, топчущая свечу на полу. В белой сорочке в рюшах и воланах, бледная как смерть, она сейчас больше всего походила на привидение.

– Ну, так и будешь у ног моих валяться?! – противно захихикала она, шагая к кровати.

– Вы где были? Я чуть с ума не сошла! Вы слышали, там внизу, вой какой-то? – честно говоря, я была ужасно рада видеть бабку живой и здоровой, и вообще, казалась самой себе ужасной трусихой в тот момент.

– Где была, там уж нет! В ватерклозет я ходила, малахольная. И не слыхала я ничего, приснилось тебе верно, надо тебя к доктору, к психиатрическому показать, может ты шизанутая вовсе!

   Я закивала в ответ, неуклюже поднялась с пола, взяла протянутую бабкой свечку и, пожелав ей добрых снов, отправилась к себе. Придется, видимо, прощаться с Сандрой, ибо творящаяся здесь чертовщина явно плохо сказывается на моей психике. Решено.

Завтра позвоню бабкиному доктору, самой бабке сообщу, что нам пора прощаться, и буду подыскивать другую работу. Бросить я ее, конечно, не смогу. Какая-никакая, а живой человек. Без меня она явно не справится. Придется ждать, пока старушка найдет новую сиделку "с высшим образованием и задатками домработницы".

   Утром, как это обычно бывает, все произошедшее накануне показалось полным бредом. За окном приветливо светило солнце, где-то вдалеке протяжно мычали коровы, со стороны деревни слышался звонкий смех детей.

Посмеявшись над вчерашними страхами, решила сегодня всеми правдами и неправдами уговорить бабку погулять. Хоть я давно перестала удивляться ее закидонам, одним из которых было полное затворничество в доме, но погода стояла столь чудесна, а прошедшая ночь была так душераздирающа, что мне очень захотелось сделать что-то из ряда вон выходящее.

   Бабка сердито постукивала ложкой по тумбочке возле кровати и дулась. Я поставила перед ней поднос и ласково спросила ее о самочувствии. Бабка подозрительно на меня посмотрела и гаркнула:

– Пока не сдохла!

– Ну вот и не надо, Сандрочка Христофоровна. Мы сейчас с вами покушаем и гулять пойдем. Погода-то какая? А?

   Бабка скрипнула зубами и запустила в меня ложкой с налипшей на нее кашей.

– Поняла-поняла. Приятного аппетита.

  Ну что ж… очередная попытка вытащить бабулю провалилась.

   Весь оставшийся день я занималась домашними делами, благо их всегда хватало, учитывая размеры усадьбы. К вечеру, порядком устав, я уселась в кресло смотреть с бабкой очередной сериал. Когда она уснула, я тихонько выскользнула за дверь, и вот тут снова услышала то ли плач, то ли вой, доносившийся из подвала. Любопытство – самый ужасный мой порок. И не надо говорить мне, что сумасшедшая, за каким-то чертом лезущая в пасть неприятностям. Сама знаю.

   Так вот, памятуя о вчерашних перебоях со светом, в этот раз я сбегала за фонариком и только тогда пошла к подвалу. Плач, правда, больше не повторялся, но любопытство уже вгрызлось в душу и я, трясясь от страха, все же спустилась вниз.

Дверь, ведущая в подвал, оказалась заперта. Вот так. Раньше меня как-то совсем не интересовали тайны дома, и я и подумать не могла, что кто-то запирает двери в доме на замки. Разочарованная вернулась я на кухню, по дороге придумывая, куда бабка могла деть ключ. А может Христофоровна Синяя Борода? А в подвале держит кости покойных мужей? Кстати… а была ли бабка вообще замужем? Вот что я знаю о Сандре? Только то, что она поведала мне вскользь. То есть почти ничего.

   Ключи от подвала не давали мне покоя. Где-то же они наверняка есть, раз дом по наследству перешел бабке. В последнее время, благодаря многочисленным кредитам, я плохо спала по ночам, и в запасе у меня всегда было снотворное. Придется видимо бабушке уснуть чуть крепче, чем обычно, главное не убить ненароком старушку. Без работы не больно-то охота оставаться, да и грех на душу брать желания нет.

    Вечером, когда Христофоровна уснула, я немного выждала, и беззастенчиво принялась шарить по комнате в поисках ключей. Сказать, что мне просто повезло – значит значительно преуменьшить размах везения.

Когда я обшарила всю комнату и уже готова была сдаться и уйти, я вдруг споткнулась о ковер, неуклюже взмахнула руками и полетела на пол. В полете схватилась за картину на стене, и она с грохотом повалилась вместе со мной на пол.

Я вскочила, боясь, что бабке вздумается проснуться. Но та спала, как убитая. А на том месте, где только что висели "Мишки на дереве", зиял тайник. Я вскочила с пола, заглянула внутрь и… о счастье, в нем лежала связка ключей. Вне себя от радости я повесила картину на место, привела комнату в порядок, и немедля бросилась в подвал.

   Второй ключ из четырех в связке подошел к двери как родной, я повернула его трижды, прежде чем запор открылся. В подвале царила темнота. Густая, тяжелая. Я включила фонарь, посветила вглубь и… показалось что ли? Мне померещилось, будто кто-то, или что-то промелькнуло в углу. А затем… затем я увидела Дуську – дворовую кошку… она юркнула мимо меня, на прощание истошно мяукнув и сверкнув желтыми глазами, и выбежала в дом.

   Здорово! Это очень страшная находка – кошка. Так вот значит кто плакал в подвале. Вопрос только, каким таким образом она туда попала? То-то я ее уже два дня не вижу. Миска с едой, которую я еще позавчера заботливо поставила у входной двери, так и стояла не тронутой. Я-то, помнится мне, еще подумала, что Дуська с другом своим, соседским разбойником Тимофеем ухлестала, оттого и не всполошилась. Вдруг мне показалось, что наверху закашляла Христофоровна, и я, быстро заперев подвальную дверь, ринулась к бабке в комнату. Та все еще сладко спала, и мне удалось со спокойной душой вернуть ключи на место. Жаль, что подвал так и не удалось осмотреть. Зачем-то же Сандра прячет ключи от него?! Знать бы еще, что за тайны хранит он в себе.

   Жаркий воскресный день сменился теплым вечером, погода стояла прекрасная, и я решила, что самое время немного прогуляться. По пути здоровалась с редкими прохожими. Вспомнила, что закончился кофе и пошла в сторону магазина. За прилавком Маринка скрупулезно отсчитывала десюнчики местному алкашу Витьку. Я поздоровалась, но продавщица даже не удостоила взглядом.

   Обиделась, наверное. Возле магазина начал собираться народ. Все местные алкоголики скучковались вокруг лавки, сообразив из нее незамысловатый стол. Я поприветствовала их, и пошла по тропинке. У соседнего дома, на лавке, дымила тетка Катя, отдыхая от трудов праведных.

– Что, теть Кать, время перекура? – вместо приветствия крикнула я ей.

– Время собирать камни, – она меланхолично выпустила колечко дыма в воздух.

– Это вы к чему?

  Тетка Катя в ответ помахала тоненькой книжкой и многозначительно ответила:

– Тут вот вычитала.

   Я взглянула на книжку, где на обложке значилось «Китайская философия», и удивилась. Вот значит, какие в деревне книги читают. Тетя Катя пригласила меня на чай, и мы, уплетая свежие пирожки с мясом, вареньем и капустой, принялись болтать обо всем на свете.

   Тетка Катя оказалась очень любознательной женщиной. Муж, давно покойный, оставил ей для проживания вот этот ладный двухэтажный домишко, и она, от нечего делать, принялась его обустраивать. Да так увлеклась, что и не заметила, как дом превратился в настоящее произведение искусства, славясь на всю округу красотой неписанной.

Точнее, я бы как раз назвала вполне писаной, ведь тетка Катя, внезапно обнаружив в себе скрытый доселе талант художника, расписала весь дом узорами и пейзажами. Потом уже она увлеклась валянием декоративных игрушек, шитьем подушек, вышиванием всевозможных салфеток и полотенец и прочими прикладными искусствами. Местным Катерина без сожаления раздаривала свои работы, но вскоре слава о духовской чудо-рукодельнице пронеслась по всем округам и к ней потянулись, пусть и нечастые, но все же гости. Катерина вначале стеснялась брать плату за «блажь», как она сама называла поделки, но потом, увидев, каким спросом пользуются ее работы, стала брать небольшие презенты, или деньги.

   В итоге все были довольны. Катерина стала иметь свой небольшой доход, которого вполне хватало на деревенскую жизнь, учитывая, что и огород был свой, и работа тоже была. Приезжие же за небольшую плату получали чай с пирогами и товар ручной работы. И все было бы хорошо, если бы не случилось прошлой весной несчастье. У Катерины начали отказывать руки. Артроз поражал сустав за суставом, и вот уже один из пальцев на левой руке вовсе перестал разгибаться, принося еще и нестерпимую боль своей хозяйке. Пришлось Катерине забросить рукоделие. Оставила она только живопись. И только для души, для себя. Иногда еще в подарок. Руки Катя теперь берегла.

Недавно она увлеклась философией, штудируя многочисленные учения классиков. Но из них она особо ничего не поняла. А вот этот самый томик, с изречениями великих китайских умов ей был ясен и понятен. Особенно ценно было то, что все, что там было написано можно интерпретировать на свой лад.

   Я уже было собралась домой, как вдруг откуда-то раздался душераздирающий крик. А потом еще один, и еще. Кричали со стороны магазина. Мы с теткой Катей, не сговариваясь, бросились на крики. Бледнолицые мужики, еле держась на ногах, что-то мычали и указывали на дверь.

Тетя Катя вбежала первой, и когда я вошла за ней, успела увидеть только, как она аккуратно сползла по стеночке на пол, закатив глаза.

Маринка лежала на прилавке, сложив руки на груди, как покойник. Никаких повреждений на ней я не увидела, и, в два прыжка подскочив к прилавку, я дотронулась до ее руки. Теплая. Пощупала пульс – и выдохнула. Тут и сама Маринка открыла свой глаз, ошалело уставилась на меня и грязно выругалась. Надо же, сколько нового можно узнать о себе, не оправдав чьих-то надежд и чаяний.

– Скорую вызывайте, – крикнул кто-то из-за двери, в толпе, успевшей собраться возле магазина.

– Да какая скорая, тут уж труповозку только, – меланхолично зевнул вошедший дед Митяй, пожевывая травинку меж оставшихся зубов.

– Да какая скорая, какая труповозка?! Пьяная она просто, Маринка ваша, – я многозначительно посмотрела на мужиков, – а вот тете Кате точно помощь нужна.

   Дед Митяй смачно сплюнул, матюкнулся и направился к своему дому, на ходу что-то бурча про пьяных идиотов. Отчасти я была с ним согласна, потому что такие выверты кого хочешь до припадка доведут. С другой стороны, я порадовалась, что все живы-здоровы, а значит я могу со спокойной душой покинуть деревню.

– Дочка, поди сюда.

   Я обернулась и увидела, как по дороге ко мне спешит дед Митяй.

– Дочка, а ты, часом не родня нашей Христофоровны? – спросил дед, странно меня разглядывая. Я бы даже сказала неприлично, но вряд ли старому Митяю такое в голову могло прийти, в его-то годы.

   Насколько я помнила из разговоров с теткой Катей, деду было под восемьдесят, ну или около того. И мне, девушке во всех отношениях приличной, даже при большой фантазии сложно представить, что в таком возрасте люди могут думать о чем-то эдаком. Вроде как дед служил когда-то на флоте и в здешних краях не так давно, относительно своих лет.

– Нет-нет… я работаю у нее.

– А похожа, похожа, – дед развернулся и, хромая, пошел обратно.

   И что это было?! В этот момент, я, кстати, даже немного расстроилась. Упаси господь на бабку быть похожей. С ее-то характером и вредными привычками, нет уж, увольте.

   Мимо, обнимаясь, прошмыгнула парочка влюбленных. Инга Молчанова, учитель местной школы. А рядом, улыбаясь во всю ширь, гордо вышагивал фельдшер медпункта. Не помню, как его зовут, да только не удивительно, что паренек так радуется. Внешне он совершенно не примечательный, я бы даже сказала неприятный какой-то. Нос длинный, острый, больше похожий на клюв. Бровей почти не видно, настолько они светлые. Настоящий альбинос. Волосы редкие, желтоватые. Губы тонкие, в придачу от нижней к подбородку тянется толстый шрам. Однако то ли улыбка, то ли влюбленность заметно его украшают. И на таком контрасте рядом настоящая красавица.

Что и говорить, а внешностью Ингу Бог не обидел. Выше среднего роста, с тонкой талией, почти осиной, и грудью четвертого размера она производила на местных мужчин магическое воздействие. При виде нее все мужики деревни вставали в охотничью стойку, а их жены злобно пускали ядовитую слюну вслед. Но кроме отличной фигуры у Инги было красивое личико: яркие голубые глаза, пухлые губы, почти всегда накрашенные красной помадой, высокие скулы и прямой идеальный нос. Пожалуй, с такой внешностью она вполне бы могла удачно устроиться в жизни, если бы не уехала из города.

Сейчас ее светлые локоны были уложены в затейливую прическу, высокую грудь обтягивала черная кожаная курточка, а на том месте, где должна быть юбка, выглядывало что-то больше похожее на кожаный пояс.

– Вот, полюбуйтесь, и эта шалава наших детей учит еще! – возмущенно прошептала бабка Афанасия, прытко обгоняя меня на повороте.

   Я не нашлась что ответить. В конце концов это не моих детей учит Инга. А потому какое мне дело, в чем и как щеголяет местная учительница?!

   Постояв некоторое время в раздумьях, я все же отправилась домой, ожидая от Христофоровны нагоняй за долгую прогулку. Честно говоря, мне и самой было немного стыдно, все же я деньги получаю за уход за старушкой, пусть она и называет меня секретарем, а не сиделкой.

   Уже подходя к воротам, я заметила на участке машину. Красная иномарка аккуратно припаркована на бабкиной клумбе, и я даже представить себе не могла, что за самоубийца сделал такое. На кухне горел свет. На столе тарелка с остатками пищи. Интересно, что же это за гость такой к нам пожаловал?! И каким образом он сумел проникнуть в дом?

3.

Из комнаты бабки доносились голоса. Говорил в основном мужчина, а Христофоровна лишь что-то мычала в ответ. В груди похолодело. Неужели грабитель? Проник в дом, обчистил холодильник и теперь выпытывает у моей бабули, где деньги хранятся? Я, схватив из холла выходную бабкину клюку с тяжелым набалдашником, и, стараясь не шуметь, на цыпочках подошла к двери.

– Где они могут быть? – мужчина явно выпытывал из Христофоровны места заначек.

   Ну все! Я поняла, что просто не могу бросить бабулю на растерзание преступнику и, с криком «руки вверх», ввалилась в комнату.

– Ромочка, деточка, я же говорю тебе, сказки это все, – ласково ответила она, даже не взглянув в мою сторону.

– Это что? – спросил симпатичный брюнет, таращась на меня, так и застывшую посреди комнаты с клюшкой наперевес.

– Это? А-а-ах это… не обращай внимания. Взяла по доброте душевной малахольную в секретари, да вот думаю, что поспешила, – прошипела бабка, грозя мне кулаком.

– А-а-а… – парень явно потерял ко мне всякий интерес, – бабуль, я попозже зайду, вещи нужно разобрать.

– Иди-иди, Ромочка! Отдохни с дороги. Женька! Ну-ка подавай на стол быстро, не вишь, гость приехал, внучек мой родненький.

– Не, бабуль, не надо. Я уже распробовал эту стряпню. Так себе, конечно, но чего с голодухи не съешь, – нагло ухмыльнулся этот хмырь, и, чмокнув бабку в щеку, вышел из комнаты.

   Бабка довольно щурилась, а я хватала ртом воздух от возмущения. Нет, ну это надо же! Меня при мне же и обсуждают.

– Вы, Сандра Христофоровна, веселитесь-веселитесь. А я пока вещи пойду соберу, сколько ж можно уже издеваться-то!

– Да стой ты, шутим мы. Готовишь ты, конечно, неважно, но съедобно, и то ладно. Вот Людка, до тебя стряпала тут, так я два раза с отравлением в больницу попадала.

– Это вы типа так извиняетесь?

– Типа да. Садись, чего встала?! Что там эти плебеи? Рассказывай давай, что в мире творится, а то страсть как скучно. Хоть внучек приехал любимый, порадовал бабку.

   Я устроилась в кресле напротив бабкиной кровати и нагло закинула ноги на него. Христофоровна этого страсть как не любила, но сегодня я решила, что она в моих руках. Раз старушка извиняется, значит все-таки я ей нужна. А раз нужна, так пусть потерпит некоторые неудобства. В конце концов не только ей надо мной измываться можно.

– В деревне одноглазая Маринка перепугала сегодня всех до смерти.

– Нажралась что ли?

– А то! Тетка Катя из-за нее чувств лишилась.

– Единственный нормальный человек во всей преисподней.

   Надо же… я-то думала, что бабка всех жителей за людей не считает, а вон тетка Катя чем-то угодила старушке моей. Кстати, преисподней бабка называла деревню не просто так. Говорила, что за свои грехи деревенские и живут как в аду. Во хмелю и без надежды на светлое будущее.

– Она ведь не здешняя. Сколько ж ей сейчас? Так… – бабка что-то высчитала в уме и продолжила, – Ага. Шестьдесят значит. Замуж она по дурости за Виталика Поливайкина вышла в семьдесят девятом. Из соседней области сюда зачем-то прикатила, в глушь эту. Дура безмозглая. А Виталик-то что?

– А что он?

– Ух он и бил ее. Смертным боем. Я когда дом-то обжила, уж в девяносто втором дело было, как-то вышла до магазина. Смотрю, лежит Катя избитая вся. Нос поломал, козел! Ну я в дом ее, все дела. Разговор завела с ней. Помню, злилась сильно, что в полицию и скорую не хочет обращаться. Жалела она его, глупая. Хорошо хоть помер в девяносто пятом, изверг. Захлебнулся собственной рвотой, зараза.

– А что же сейчас-то Катерина не заходит? Вот бы вам общение было.

   Бабка вдруг нахмурилась, сплюнула в сторону и замолчала.

   Зная, что из Христофоровны и клещами не вытянешь того, что говорить сама не захочет, я сочла разговор завершенным, и пошла готовить ужин. Но про себя все же решила, что обязательно узнаю у тетки Кати, что за черная кошка пробежала между женщинами, и почему ни смотря ни на что, бабка по-прежнему считает ее единственным нормальным человеком в Духовке. Уже смешивая тесто для оладий, я вдруг вспомнила, что бабка так меня заболтала, что я и забыла совсем расспросить ее о внуке. За полгода, которые я здесь работаю, ни разу, ни полусловом Христофоровна не обмолвилась о Роме. Ну ничего, придет время, сама узнаю, чего бы мне это не стоило. Уж больно загадочный этот внучек. И подозрительный.

  На следующий день, переделав все домашние дела, и накормив Христофоровну, я решила прогуляться в лесу. Погода с утра стояла чудесная. Живописные виды почти дикой природы в столь отдаленном от цивилизации месте располагали к умиротворению и молчаливому созерцанию.

   Романа со вчерашней нашей первой и последней встречи я так и не видела, и слава богу.

До сих пор сердито вспоминала его язвительное замечание по поводу моей стряпни. Бабка сказала, что внук очень рано отправился на рыбалку, благо дело это с детства уважал. При этом насмешливо на меня поглядывала, а я гадала, что это обо мне подумала старушка. Надеюсь, не то, что ее внучек мне понравился. Совсем нет. Точно нет. Никогда не любила напыщенных индюков, уверенных в своей неотразимости. Даже если это и правда было так. Да и старые раны до конца не срослись, и уж что-то, а романов в ближайшее время я точно не планировала.

   Побродив по округе, и нарвав небольшой букетик цветов, я присела у березки, и принялась плести венок. Венок получался ярким, но кривым. Я вновь и вновь распускала его, и сама не заметила, как, в конце концов, заснула. Проснулась я от ощущения чьего-то взгляда. Открыла глаза и, отшатнувшись назад, ударилась головой о дерево.

– Больно? – насмешливо спросил Роман. Никакого сочувствия в голосе я не услышала и это еще больше разозлило.

– Приятно, блин! Я, знаешь ли, обожаю биться головой обо все подряд, – огрызнулась я, с кряхтением вставая. Он было протянул руку, чтобы помочь мне подняться, но я в негодовании отмахнулась.

– Оно и заметно, – засмеялся мой новый сосед. Гад!

– Что тебе заметно?!

– Заметно, что только такая красотуля как ты может одна гулять по лесу, не боясь злодеев.

– Ты про себя что ли? Так вот почему ты так смотрел на меня… может мне в полицию сообщить? – невинно поинтересовалась я.

– Ой, вэй… мне нравится, как ты мило сердишься. У тебя сразу щечки краснеют, и правый глаз дергаться начинает.

– Да пошел ты! – огрызнулась я.

– Куда прикажет сердитая мадам? Ради вас хоть на край света, – он снова засмеялся и склонился в шутливом полупоклоне.

– Шут гороховый, – крикнула я ему и поспешила к дому.

   Черт! Черт! Угораздило наткнуться на такого… такого… я, так и не придумав, как бы назвать нового знакомого, выругалась, надела купальник, и, прихватив полотенце, отправилась к озеру.

   Вода в нашем озере чистая-пречистая, прозрачная до такой степени, что дно видно чуть ли не до середины.

Я обожаю встречать здесь закат, наслаждаясь красками вечерней природы. Солнце лениво сползает за деревья, оставляя на небе разноцветные полоски. Воздух, чистый и звонкий, как хрусталь, проникает внутрь, течет по венам и артериям, попадая прямиком в мозг. Мысли становятся чистые-чистые, ясные и прозрачные. Озеро находится далековато от деревни, и потому я почти всегда наслаждаюсь одиночеством в этом месте.

Деревенские облюбовали большой пруд, и даже оборудовали там что-то наподобие городского пляжа. Откуда-то приволокли полуразваленные лежаки, пару зонтиков, честно стащенные из какого-то кафе, доставляли на чьей-то газели. Каждый год старательно расчищают его, подвозят свежий песок. Если бы не отдыхающие из соседних деревень, купались бы там два с половиной человека, хоть и в Духовке сто домов, а все же отдыхать людям особенно некогда. Работа, огород, да хозяйство.

   Вообще, здесь хоть и пьют поголовно все мужчины, и частично женщины, а народ вполне трудолюбивый и крепкий. Сказать, что живут они бедно – не скажешь. Мужчины ездят работать на вахту, кто куда. Женщины одни справляются с животными, детьми и домашними делами, успевая ездить на ближайший к Духовке рынок, чтобы продавать мясо, яйца, огурцы. Небольшая школа, куда бегают ребята из трех соседних деревень, магазинчик со всем самым необходимым, фельдшерский пункт. Жить можно.

   Занятая такими мыслями, я загорала на расстеленном полотенце, и не сразу заметила, что рядом кто-то есть. Да что ж это такое! Я открыла один глаз. Так и есть – соседушка. Роман, ничуть не смущаясь, расстелил большое покрывало справа от меня, стянул шорты, оставшись в красных плавках. Потом долго копался в сумке, и, наконец, достал тюбик и протянул мне.

– Намажь спину, а то обгореть недолго, – нагло улыбался он.

   Я молча поднялась, и принялась одеваться.

– Ну ладно-ладно. Я дурак, извини.

  В голосе его никакого раскаяния не угадывалось.

– Ну хоть спину-то намажь, – протянул наглец, на что я, девушка вполне воспитанная и интеллигентная, показала ему средний палец, и, не прощаясь, потопала по тропинке к дому.

– Ну и вали! Сама же еще приползешь, – закричал Роман вслед.

   Как мило! Придурок… нет, ну каков, а. Интересно, надолго он к бабке приехал? Мне от него что, прятаться теперь?

   Дома я первым делом приняла душ, повесив полотенце и купальник сушиться на веревку во дворе. Хорошо Христофоровна не видит сие непотребство. Бабуля моя страсть как не любит это дело, считая, что я превращаю усадьбу в деревенскую хибару такими украшениями.

Внизу хлопнула дверь, когда я как раз досушивала волосы феном.

Спускаться вниз и встречаться с внучком не было никакого желания, но готовить обед нужно, а потому я навесила на лицо самую милую свою улыбку, накинула длинную рубашку до колен, заплела волосы в две косы и вышла в холл. Как жаль, что на кухню из моей комнаты нет прямого хода. Хотя, как я обнаружила спустя минуту, это бы мне сильно не помогло.

Роман, развалившись на диване, накладывал остатки оладий в тарелку. По телевизору шла очередная политическая передача, и Роман с интересом вслушивался в перепалку странных людей в зале.

– Вкусно! – отметил он, с интересом меня рассматривая.

– Вкусно?

– Да, я же говорю! Очень вкусно.

– Ну не подавись тогда, – припечатала я.

   В этот самый момент внучек вдруг выпучил глаза, схватился обеими руками за горло, и открыл рот, из которого донеслись страшные сипы и хрипы. Я в ужасе смотрела на Романа, не в силах поверить, что мое пожелание не подавиться, сказанное с издевкой, сработало. Господи, что же делать?! Он, конечно, тот еще придурок, но не бросать же его здесь умирать? Что делать-то?

Я в два прыжка подскочила к парню и принялась что есть силы долбить его по спине ребром ладони. Хотя я слышала, что вроде этого делать как раз нельзя, но что можно делать я знать не знала, а помочь хотела. Не хватало мне еще тут трупа. Внезапно Рома перестал задыхаться, перехватил мою руку и притянул меня к себе. Гад! Симулировал значит.

Я вывернулась кое-как и с силой влепила ему пощечину. А он… он смотрел на меня, и громко ржал. Нет! Это невыносимо! Ну, внучек, войну значит объявил мне. Будет тебе война!

   Самое интересное, что все наши действия походили на немое кино. Никто не произнес ни звука, и лишь настенные часы нарушали тишину в кухне. Все так же молча я отвернулась к плите, чтобы поставить кастрюлю с водой, и тут в кухне раздался голос бабки:

– Мы жрать сегодня будем?!

– О! Бабуля! – Роман вскочил с дивана, и протянул руку Христофоровне. Надо же, какой джентльмен.

– Сандра Христофоровна? Вы почтили кухню своим вниманием? – удивилась я.

   Кстати говоря, сейчас я не язвила. Просто бабка всегда считала место, где готовится стряпня, наделом прислуги, вроде меня. Обедать она предпочитала в столовой, когда выходила из комнаты, или в своей спальне.

– Тебя спросить забыла. Нет, Ромочка, ты представляешь, язвит и язвит, стерва малахольная!

– Ничего, бабуль, мы ее быстро отучим со старшими так разговаривать, – сладким голосом протянул внучек.

– Я вас не смущаю? Может вы сами тут? – я развела руками, показывая на кастрюли.

– Нет-нет, дорогая. Это твоя вотчина, – улыбался Роман.

– Да, Женя. Рома говорит дело. Ты это, в столовой накрывай, как готово будет. Да давай как-то пошустрее что ли. Все кишки уже свело, еще немного и помру.

– Ты уж помрешь, дождешься, ага… – прошептала я, когда они вышли из кухни.

   Нет, ну ты посмотри, что делают изверги. Я им что, девочка на побегушках?! Уволюсь, вот завтра прям и уволюсь к чертовой матери. Нашли, видишь ли, себе грушу для битья.

   Немного успокоившись, я принялась за готовку, одним ухом слушая новости. Готовка меня всегда успокаивала. Бабка хоть и доводит меня часто, но и поесть тоже любительница по пять раз на дню.

А потому приходилось вертеться, чтобы удивить Христофоровну различными блюдами. Так что успокаивалась я часто, за что ей отдельное спасибо.

Сегодня решила покорить бабулю диетическим столом в отместку за издевательства, а заодно и проучить Романа. Будут вам, ироды, кабачки пареные, да каша перловая. А что, вкусно и полезно, злорадно посмеивалась я. В какой-то момент в голову закралась постыдная мысль испортить кашу солью, а еще лучше плюнуть в тарелку Ромке, но кое-как я справилась со своим желанием и понесла всю эту красоту, украшенную пучком петрушки, в столовую. Уже подходя к двери, услышала бабкин голос:

– Ты пошто девку обижаешь?!