Странные дела, или Детектив по-деревенски Романовская Л.

13.

Домой я приехала поздно, уже давно стемнело. Последняя электричка приветливо помахала мне уходящим вдаль вагоном, унося городскую суету и переживания вместе с собой. Я с наслаждением втянула носом свежий деревенский воздух и даже зажмурилась от удовольствия. Нет, однозначно я хочу провести остаток своей жизни здесь, в Духовке. Ну или в подобной этой деревне. Вот выйду замуж, нарожаю деток, заведу корову с поросятами и заживу… о том, что потенциальный жених канул в лету, я в тот момент старалась не думать, и даже немного гордилась собой. По крайней мере тем, что мне удалось не залипнуть мыслями на этом парне, несмотря даже на то, что он мне безумно нравился и прочую девичью блажь.

Я лишь поздравила себя, что удалось выйти из этой истории без каких-либо видимых потерь, и утешилась тем, что Денис не единственный такой прекрасный и особенный – будет в моей жизни еще хороший мужик. А не будет, и черт с ним, сам виноват.

Свет в доме не горел, из чего я сделала логичный вывод, что домашние спят и меня не ждут. Ну верно же, я, кажется, в последний разговор с бабкой обещалась приехать завтра. Посидела немного на веранде, слушая стрекот кузнечиков и отдаленные голоса деревенских. За спиной что-то зашуршало, я встрепенулась, подумав, что это Дуська крадется с ночной охоты, но в темноте разглядела Ромку.

– Приехала значит, – почему-то грустно вздохнул он.

Хотя может и показалось, что грустно. С чего бы ему грустить?!

– Ну да, – в тон ему ответила я. – Гуляешь?

– Развлекаюсь как могу, – съязвил Ромка, – Как отдохнула?

– Нормально.

– А чего так рано приехала? Бабуля сказала раньше завтра тебя не ждать.

– Соскучилась, – я пожала плечами и стала подниматься, но Ромка не дал мне такой возможности. Он приблизился очень быстро. Так быстро, что я даже понять ничего не успела. Наклонился и принялся жадно меня целовать. Я попыталась отстранить его, но он крепко схватил меня за руки, и прижал к стене. Не учел Ромка только одного. Ноги мои были вполне свободны, а потому уже через секунду он взвыл, резко схватившись за причинное место, а я опрометью бросилась к двери.

– Сучка! – прошипел он, но за мной не пошел.

  Выдохнула я только в своей комнате. Заперла дверь на защелку, на всякий случай, и разревелась. Ну почему мужики такие козлы?! Один пропал черт знает куда. И главное причины никакой не было исчезать. Второй, несмотря на мою холодность, цепляется все время и еще вон целоваться лезет. Ну что это такое, а?! Хоть в лес беги, ей богу. Вот не было Ромки, как хорошо-то жили, а! И Денис еще этот… работу все-таки придется видимо менять. Ну их на фиг, эти нервы. Не хочу, не буду, впору ножкой топнуть. Спать я ложилась в полном раздрае, и ничего хорошего от утра не ждала. И не зря.

Нас утро встречает прохладой… вспомнились мне эти строки неспроста, когда вся окоченевшая, я проснулась ни свет ни заря. За окном зарядил неслабый такой дождь, порядком напрудивший лужу на полу возле открытого окна. Я, закутавшись в одеяло, подбежала к нему и закрыла створки наглухо. Холодно к тому же. Отличное утро, ничего не скажешь.

Горячий душ хоть как-то отогрел мои невеселые мысли и окоченевшее тело, и к своим рабочим обязанностям я приступала уже совсем почти довольная жизнью. Соскучилась поди Христофоровна по горячей каше с маслицем. Полная энтузиазма насытить старушку до отвала, я наварила целую кастрюлю овсянки, напекла блинов с творогом, все красивейшим образом сервировала в столовой, и, весело напевая, направилась к бабке в комнату. Там уже шел вполне оживленный диалог. Ромка что-то громко доказывал бабуле, Христофоровна только что не материлась на внучка, и я запоздало поняла, что пришла совсем не вовремя. Потому что оба, как только я вошла, тут же накинулись на меня.

– Не запылилась она! – воскликнула бабка.

– Совсем ты прислугу распустила, – кивнул Ромка.

– И не позвонила, – надулась Христофоровна.

– Да уволить ее к чертовой матери! – ухмыльнулся Ромка.

  Я зачем-то слушала все это, немного приоткрыв рот. Нет, я понимаю, что меня здесь «очень любят», прям обожают. Но не до такой же степени.

  Они что-то еще продолжали говорить то ли мне, то ли про меня, а я стояла и улыбалась. Улыбалась-улыбалась, а потом вдруг оцепенение спало с меня, я помахала им ручкой, присела в книксене и вышла из комнаты. Ну что ж, вот кажется и все. Выходит, все разрешилось само собой. Пора удира-ать, пора брат, пора…

Как ни странно, слез не было, в душе поселилась какая-то пустота. Даже обиды не было, видимо я настолько уже устала от всего этого безобразия, что мне вдруг стало совершенно все равно.

Я молча собирала свои вещи, аккуратно складывая их в чемодан. Хорошо, что у меня их совсем немного, не придется потратить часы на сборы. Как бы я не противилась, придется, по ходу дела, все-таки возвращаться в родной город и как-то там обустраиваться. Погуляла и хватит. Права, видно, мама, жаль, что я раньше ее не слушала. Жить надо там, где родные, где любят и ценят. И не пытаются спустить на тебя всех собак низа что ни про что. Где не унижают, чтобы самоутвердиться за твой счет и не считают тебя пустым местом.

Как бы теперь еще зарплату за последний месяц получить? Ужас, как не хочется идти к Христофоровне, но, с другой стороны, это же мои кровно заработанные, так почему я должна стесняться и бояться их просить?! А если не отдаст, то что? А ничего. Неприятно, но не смертельно, в конце концов. Долгие месяцы я почти ничего не тратила. Еда казенная, дом тоже. Ни тебе коммунальных счетов, ни торговых центров поблизости. Из одежды – самый минимум, и то, когда реальная необходимость. Здесь ведь как, захочешь приодеться, да негде. А в город ради блажи ехать, на мой взгляд, дурость несусветная. Да и куда мне тут наряды носить? Разве что в клуб деревенский, куда меня как-то, еще в начале моего житься в Духовке, активно зазывали местные мужички.

  Так что денег скопилось достаточно на первое время. И на кредит хватит, и на завтраки с обедами. А без ужина вполне можно обойтись. Заодно фигуру соблюду.

  Сумка уже была набита доверху, и я решила больше ничего не брать. Оставить то, что не влезло. За дверью послышались голоса и тяжелые шаги Христофоровны.

– Уезжаешь, значит, да? Бросаешь меня с этим остолопом?! – грозно спросила бабка, переступая порог.

  Я ничего не стала отвечать, и попыталась бочком протиснуться к двери, где горой возвышался Ромка.

– А ты чего молчишь?! – рыкнула Христофоровна на Ромку, – извиняйся быстро, или ты мне больше не внук.

Ромка насупился весь, а я постаралась все-таки пробраться к выходу. Мне этот цирк с конями порядком надоел, и хотелось как можно быстрее покинуть дом.

– Жень… ты это… я не хотел, – пробормотал он, опустив глаза.

– Дальше, – потребовала вредная бабка.

– Я больше так не буду, – совсем уже тихо пропищал Ромка, и я, до того настроенная крайне негативно, вдруг прыснула со смеха.

  Ромка совсем уже не знал куда деваться и отступил назад.

  Христофоровна, пряча усмешку, смущенно посмотрела на меня и пробормотала:

– Женя, ты меня знаешь. Я человек крайней степени пожилой. Еще и самодурка знатная. Ты прости нас. Ну не уезжай что ли…

  Я посмотрела на Христофоровну. Она, кряхтя опустилась на мою кровать и принялась носком тапочки ковырять коврик. Ей богу, как школьница. Сил моих продолжать все это больше не было. Я поставила сумку на пол. Вдохнула. Выдохнула. Уперла руки в бока и твердо сказала:

– Я останусь, если уж вы это и правда хотите, – обращалась я непосредственно к бабуле, так как Ромкино мнение меня не больно-то интересовало, – но у меня есть условия, которые всем придется соблюдать. Иначе ничего не получится.

  Сандра лукаво посмотрела на меня, и, заметив мой взгляд, срочно изобразила муки страдания на лице.

– В принципе условие только одно: вы не обсуждаете меня в моем присутствии. Ах, да… чуть не забыла… работодатель у меня один, и с ним, собственно, я и сотрудничаю.

Христофоровна согласно закивала, Ромка закатил глаза, а я устало опустилась на пуфик. Шло время, комнату никто не торопился покидать, молча разглядывали друг друга. Идиотизм какой-то. Внезапно Христофоровна крякнула и гаркнула:

– Роман Витальевич, вы свободны!

  Долго уговаривать Ромку не пришлось, он подорвался как ошпаренный и вылетел из комнаты пулей. Христофоровна поманила меня рукой, присесть рядом. Не зная, что ожидать от бабули, я, не спеша, приблизилась и прикроватилась по соседству с ней.

– В общем так, – зарплату я тебе повышу. И не возражай, – прикрикнула она, когда я попыталась что-то вякнуть. – Обязанности все те же, что и раньше. Выходных побольше выдавать буду, а то что это в самом деле… девка ты молодая, небось свои дела какие.

Я снова попыталась вставить хоть слово, но бабка показала мне кулак.

– Не перечь старой больной женщине! Единственное, о чем тебя попрошу, в подвал больше не ходи. Нечего тебе там делать.

  Я смущенно опустила глаза, даже и не пытаясь узнать, откуда бабуля прознала про мои выходки. Знает, а это главное. Стыдно ужасно.

– Место это для меня особенное, так что уважь старушку – послушайся. Вот вроде и все.

  Христофоровна, кряхтя поднялась, я вскочила, чтобы помочь, но она лишь отмахнулась. Уже на пороге бабка обернулась и тихо сказала:

– А к Ромке все же присмотрись. Хороший он мужик.

  Ну вот… я только забыла о подвале, как Христофоровна не преминула напомнить, старая ведьма. Теперь любопытство взыграло еще сильнее, но я скорее откушу себе руку, чем подведу старушку. И так уже проявила слишком много эгоизма, за что сейчас раскаиваюсь сполна. Да и она, видимо, чувствует себя виноватой, раз не постеснялась при внучке извиниться. Радует одно, от Ромкиного общества я теперь, между прочим, на вполне законных основаниях, освобождена. Может хоть сто раз звать, принципиально не пойду. Несмотря на то, что он извинился, кстати, под нажимом все той же Христофоровны, я не собираюсь общаться с ним. Максимум, поздороваться и пожелать доброй ночи. Хватит с меня, я сыта по горло этими его штучками. Пусть теперь ищет себе другую девочку для битья.

14.

На улице снова зарядил дождь. Небо потемнело, заслонив только что беззаботно сиявшее солнце. Делать было решительно нечего, и я, радуясь возможности остаться наедине с собой, схватила первую попавшуюся с полки книгу и улеглась читать. Но не успела я прочитать и пары страниц, как случилась новая напасть – зазвонил телефон. Вздохнув, я скорчила рожицу в зеркале и после пятого гудка, поняв, что мама так просто не сдастся, взяла-таки трубку.

– Доча, до-о-очь, – закричала она, пытаясь, видимо, перекричать шумевшее на заднем фоне нечто.

– Да, мам. Не кричи, пожалуйста! Я тебя хорошо слышу.

– Что? Женя-я, Же-ень, не слышу, говори погромче, а то там Вася ковер пылесосит.

– Мама, я не могу громче, я на работе.

– Что? Женя, что ты говоришь? Ничего не слышу. Говори погромче, а то там дядя Вася ковер пылесосит.

– Мам! Вот скажи, обязательно звонить мне именно тогда, когда твоему Васе приспичило уборкой заниматься?!

– Что? Ох, плохо слышно. Женя-я, Же-ень…

– Да вырубите вы свой пылесос! – заорала я, не выдержав этой пытки, и в сердцах бросила трубку.

  Что за день, ей богу?! Надеюсь, мама не сильно обиделась на меня. Нет, ну правда, это невыносимо. Ну почему у нее всегда так?! Ладно, сейчас остыну немного и перезвоню с извинениями. Мама у меня добрая и отходчивая, долго обижаться не умеет. Но позвонить маме мне не дали. Телефон зазвонил вновь, на этот раз на экране высветилось «Ленка». Ленка набрала видео-вызов, я снова вздохнула обреченно, и нажала прием звонка. Изображение на экране замелькало, запрыгало, потом прошла какая-то рябь, и, наконец, успокоилось и остановилась.

– Лен, ты звонишь, чтобы показать мне стену?

  Изображение вновь запрыгало и показалось зареванное лицо Ленки.

– Блин, все время забываю камеру переключать, – и тут же без перехода добавила, – прикинь, этот козел все забра-ал…

– Погоди, какой козел, что забрал?

  Но Ленка, будто не слыша меня, продолжала материться и подвывать. Спустя минут десять я кое-как поняла суть Ленкиных душевных терзаний. А она была такова: сегодня Ленка, наконец, добралась до своих подарков, которые до этого просто впихнула в необжитую комнату. И каково же было ее удивление, когда вдруг обнаружилось, что все коробки и пакеты самым наглым образом вскрыты, а их содержимое исчезло. В том числе и та ваза, что я подарила подружке на новоселье. Но и это еще не все. Из заветного секретера пропало все золото-бриллианты, а также любимые бабушкины часы, которые передавались из поколения в поколение.

Кроме Казановы в доме больше никого не было после застолья. А подарки они вместе с ним оттаскивали после нашего ухода. Чтобы под ногами не мешались. От таких новостей я немного обалдела и как могла, принялась утешать Ленку.

– Но ты, я надеюсь, в полицию-то ходила?

– Да какой там, – махнула Ленка рукой, – я даже имени его не знаю.

– Мда-а…, ты где его вообще откопала?!

– Да он сам пришел. Я подумала вначале, что это чей-то парень, не буду же спрашивать. Потом я напилась и меня уже мало интересовали такие вопросы. Ну а утром вообще глупо было об этом спрашивать. Тем более, что это гад заблевал всю квартиру. Наверняка специально.

– Господи! – воздела она руки к потолку. – За что мне все это?!

  Я не нашлась, что ответить. Но горячо принялась убеждать Ленку, что все обязательно наладится и образумится. Та еще немного поплакала, и, наконец, взяла себя в руки. Так что прощалась я с ней вполне уверенная, что подруга-таки пришла в норму и не наделает глупостей.

  А отключившись от Ленки, я тут же вспомнила про маму. Когда я почти набрала ее номер, по дому разнесся истошный вопль Христофоровны.

– Убили-и-и!

  Я вздохнула, мысленно обругав старушку всеми возможными словами, и, нисколько не торопясь, пошла в ее спальню. Интересно, это Ромка включил ей любимый сериал, или сама научилась? Покой мне только снится в этом доме.

  Но, против ожиданий, в комнате бабки не оказалось.

– Сандра Христофоровна, где вы? – крикнула я во всю мощь.

  Ответом мне послужила полная тишина. Тут, надо признаться, я немного струхнула, успев за несколько секунд напридумывать себе всякого. А вдруг и правда кого убили? А теперь и Христофоровна стала жертвой преступника?! Я тихонько заскочила в туалет, схватила швабру, какая-никакая, а защита. Заодно прихватила с собой керамическую подставку под ершик, выполненную в виде слоника. Все! Я вооружена и опасна. Бойтесь меня, невидимые кровопийцы. На цыпочках спустилась на первый этаж и… обнаружила Христофоровну без чувств на полу. Из груди у нее торчал нож.

– Батюшки мои, – воскликнула я, и, побросав свое оружие, ринулась к бабке. Склонилась над несчастной жертвой расправы и запричитала. Причитания сменялись ревом и размазыванием соплей по лицу. По-моему, не по бабкиному. Правда что-то мне показалось странным, но что конкретно, я затруднялась определить. Внезапно в голову пришла здравая мысль, нужно ведь что-то делать, нельзя просто так рыдать над старушкой. Она вон бледнеет на глазах, скорую надо, полицию, МЧС, пожарных. Я прикоснулась к бабке, но та не шевелилась. Жизнь уходила из Христофоровны и в какой-то момент мне показалось, что та уже не дышит. В панике я, наконец, побежала за телефоном.

– Алло, скорая… у нас тут у…

  Так и не договорив фразу, я завизжала, потому что кто-то опустил мне руку на плечо. Я медленно повернула голову. Прямо передо мной стоял некто в черном плаще, с глубоко надвинутым капюшоном на лицо. Я покосилась на лопату в его руке, пискнула, выронила телефон из рук и… лишилась чувств.

  Господи, миленький, сделай, пожалуйста, так, чтобы все это было всего лишь дурным сном. Сделай, пожалуйста, так, чтобы Христофоровна снова была жива и относительно здорова, а я не сошла с ума. Ведь иначе объяснить убийство Христофоровны и появление человека в капюшоне просто невозможно. Я осторожно открыла глаза. Вроде бы я жива, и даже могу двигаться. Стоп. А почему я в своей комнате, и как я тут вообще оказалась? Я точно помню, что разговаривала с диспетчером скорой помощи в холле, когда… когда увидела его… человека в плаще и капюшоне. Или это был не человек? Христофоровна! Я вскочила с кровати и хотела было уже бежать звать на помощь, но тут тихий голос произнес:

– Тсс… лежи, жива твоя бабка.

– Рома? – я с удивлением обнаружила спрятавшегося в кресле внучка. Он спокойно поглядывал на меня, сонно щурясь и позевывая.

– Но… так она жива? В какую больницу ее увезли? Ты спугнул убийцу? – засыпала я его вопросами, но тот лишь отмахнулся.

– Что ей сделается? Чуть не уморила деву юную.

– Так она что, не? – округлила я глаза.

– Евгения Петровна! Ты черт знает сколько работаешь у моей славной бабули, и до сих пор не привыкла к ее закидонам? Сандра, насмотревшись своих глупых сериалов, вчера вдруг возомнила себя актрисою. Ну и решила проверить эффект.

– Эффект? – глупо повторила я.

– Именно. Вчера она сердечный приступ изображала. Вполне, надо сказать натурально. А сегодня, когда я в… кхм… огород пошел, решила сымитировать свое убийство. Только вот не рассчитала, что ты дома. Ты так тихо сидела у себя в комнате, что она подумала, будто ты гулять ушла.

– Так это все был всего лишь спектакль? – недобро сощурилась я. И тут я поняла, что смутило меня в «убиенной» Христофоровне. Кровь! Ее не было совсем, но тогда, увидев мою старушку бездыханной, я не придала этому значения. Ну Сандра, ну ведьма!

– Ну конечно. Ты только бабушку не ругай. Она и так сама не своя, что так все вышло, – хихикнул Ромка.

– А ты значит в огород ходил?

– Угу, – Ромка отвел взгляд, но мне и без этого было ясно куда он ходил.

– Ну вы… ну вообще. Да что блин за дурдом! – не выдержав, заорала я.

  Ромка аккуратно поднялся с кресла и бочком-бочком направился к двери, тихонько приговаривая, чтобы я не обижалась на старушку сильно.

  Ромка-то ушел, а мне так сильно захотелось плакать, что я, не сдерживая себя, разразилась рыданиями. Горькими, со всхлипами и сморканиями. Всю душу они мне измотали, нервы мои нежные. Мама, Христофоровна, Ромка этот проклятый, Денис. Еще убийство это. Ну почему? Почему все не может быть как прежде? Второй раз за день я реву белугой. И все из-за чего? Из-за чужих выкрутасов? Да на фиг они мне не уперлись! Домой хочу, на ручки хочу, на море и на луну хочу. Исчезнуть отсюда, скрыться хоть бы на недельку, хотя неделькой мои нервы вряд ли выйдет излечить. На две, а еще лучше на месяц. И чтоб ни одной живой души рядом, только я, книга и тишина.

Поплакав так с полчаса, я еще столько же стояла под душем, смывая с себя обиду и злость. Решено, теперь пускай хоть кол на голове тешат, мне будет все по барабану. Могут вешаться, топиться, сто раз звать на помощь – ни с места не сдвинусь. Мое дело маленькое – кушать подано и извольте жрать. Прибраться, постирать, купить, отвезти – вот и все. Свои семейные дела сами пусть решают, а меня не трогают.

Наскоро одевшись, выскочила на кухню, где по-быстрому сварганила обед. Через дверь спальни сообщила Христофоровне, что стол накрыла в столовой, и чтобы ждали меня не раньше ужина – ушла за продуктами.

  В планах моих сегодня посетить деревенскую школу, и поговорить с директором. Пока шла в деревню, запоздало поняла, школа-то летом вряд ли работает, а значит ту, кого я ищу, следует искать дома.

  Тетка Катя, задумчиво, впрочем, как и всегда, курила на крылечке, полуприкрыв глаза. Из окна тихо лилась музыка, что-то из классики. Ужасно не хотелось отвлекать Катерину от релакса, но делать нечего. Я тихонько позвала ее, и она на удивление сразу открыла глаза.

– Женечка, здравствуй милая! Ты ко мне?

– К вам, к вам.

– Ну пойдем в дом, расскажешь, что за напасть тебя привела.

  В доме Катерина принялась хлопотать, выставляя на стол всевозможные яства, и нисколько не слушая моих возражений на этот счет.

– Как твое расследование? Есть какие-то зацепки?

  Я усмехнулась. Любит Катерина детективы на ночь почитывать, сразу видно. Расследование, зацепки.

– Да что-то как-то… – вздохнула я, и рука сама потянулась за конфеткой, выставленной тут же, в вазочке.

– Ох… Неужто Юрку нашего посадят ни за что ни про что? – на глазах у Катерины появились слезы, и она украдкой смахнула их рукавом.

– Да если бы… если бы мне бы поговорить с деревенскими. Ну хоть вы бы их вразумили, теть Кать.

– И думать нечего, – всплеснула она руками, – тут, Женя, тебя теперь на дух не жалуют. Я уж их и так и сяк увещевала, бесполезно.

– Но что же делать?! – воскликнула я, – мне так нужно с директором школы поговорить, как же быть?!

– С Анной Васильной? Ну она-то женщина умная, думаю, с ней у тебя не должно проблем выйти. А знаешь что? Мы сейчас с тобой перекусим по-быстрому, и сразу к ней двинем. Уж она-то женщина добрая, авось не откажет…

  Так мы и поступили. Буквально за пять минут выпили чай с конфетами, и заспешили к директрисе.

Анна Васильевна Жукова – седовласая степенная дама, при виде нас нахмурилась, но без лишних вопросов впустила в дом. Пригласила к столу, но мы вежливо отказались. Тогда Анна Васильевна усадила нас на диван в гостиной, и вопросительно принялась переводить взгляд с меня на тетку Катю. Сама при этом молчала. Я же, в свою очередь, уставилась на Катерину, надеясь, что она первой начнет разговор. Тетка Катя поняла все без слов. Она пригладила седые волосы, расправила складки клетчатого платья, и только потом сказала:

– Анна Васильевна, мы по поводу Инги Молчановой.

– Это я уже поняла, – поджала губы директриса.

– Так вот, эта милая барышня, – Катерина кивком указала на меня, – хотела бы поговорить с вами.

  Я закивала, подтверждая ее слова.

– Ну и о чем ты хотела меня спросить, милая барышня? – усмехнулась директриса.

– Женя. Евгения Белоусова. Я работаю у Сандры…

– Христофоровны. Я в курсе. Давай без предисловий. У меня дочка из города должна приехать через час, мне нужно ужин готовить. Итак, деточка. Ты хотела узнать, что за человек была Инга?

– Да, хотелось бы…

– Что ж… Тогда слушай. Не уверена, что тебе понравится то, что я скажу, так как это может порядком подпортить твою версию. И, вероятнее всего, ты будешь удивлена. Так вот… В отличие от многих, я убеждена, что Инга была очень хорошим человеком.

– А как же… – хотела было спросить я, но директриса меня остановила грозным взглядом.

– Не перебивай, пожалуйста. Так вот, Ингу я знаю с детства. С ее, естественно, детства. Да и сложно не знать человека, который мало того, что живет с тобой в одной деревне, да еще и учится в твоей же школе. Когда Инга заканчивала девятый класс, я еще не была директором. Работала учителем. Инга росла очень смышленой девочкой и крайне покладистой. Она не была злой или мстительной.  У нее не было гонора, так сказать. Все, что нужно было выполнять она выполняла, все, о чем просили, делала без пререканий. И еще она была очень доброй. Единственным недостатком ее мне казалось эмм… Ну вы понимаете…

– Мальчики?

Анна Васильевна поерзала, и отвела взгляд.

– Да… можно и так сказать. Инга вообще рано стала развиваться. Ну как женщина, если вы понимаете о чем я. Грудь уже в пятом классе расти начала. К девятому она выглядела как вполне себе взрослая девушка. Еще и красивая. В общем за ней все мальчики, и не только мальчики, бегать принялись. А у нее гормоны, и дурь в голове. При всем при том ведь умненькая была. Я с ней уж сколько билась, объясняла, доказывала…

– А мама?

– Ты имеешь в виду ее мать? Знаешь, Ирина хорошая женщина. И девочек своих любит беззаветно.   Но она постоянно работает, с утра до ночи буквально. Да и Инга, она ведь маме все в другом свете преподносила. Та и не думала, что девчонка так гуляет.

– Неужели деревенские ей ничего не говорили?

– Может и говорили, конечно, да только та то ли верить не хотела, то ли виду не подавала, что в курсе. Я с ней-то как-то тоже беседовала, она помню, плакала. Говорила все, что с дочкой у них хорошие отношения. Та во всем ей помогает. Не дома же ее запирать?! Эх…

– То есть вы считаете, что врагов у Инги не могло быть?

– Ну почему же? Я такого не говорила. Соперницы – вот среди кого искать надо. Да боюсь, что это непосильная задача, – усмехнулась Анна Васильевна.

– Их там много? – догадалась я.

– Сами же уже знаете, чего спрашивать. Половина деревни в женихах у Инги ходила. Вторая тоже бы, да годы у дедов не те.

– А подруги у нее были?

– Подруги-то? Ну если можно так назвать. В школе были приятельницы. Но они все больше завидовали Инге. А вот одну точно помню. Но она не наша, не духовская. К деду вроде в гости приезжала. Как ее звали-то? Лана вроде. Да, точно. Лана.

– И где ее найти можно?

– Так у деда ее и спроси.

– А кто ее дед?

– Да Дмитрий Никанорович же. В самом конце улицы дом его.

– Спасибо вам, вы очень помогли.

  Анна Васильевна махнула рукой, и поднялась, давая понять, что аудиенция окончена. Напоследок, уже возле самой двери, она тронула меня за плечо и тихо произнесла:

– Надеюсь, что ты исправишь свою ошибку с Юрой.

  Тетка Катя удрученно молчала, мне тоже нечего особо было сказать. Возле магазина мы распрощались, и я направилась за покупками. Маринка все еще смотрела насуплено, но уже не так грозно, как в прошлый раз. Я расплачивалась, когда в магазин вбежала бабка Афанасия. Увидев меня, ведьма злобно шикнула и плюнула мне под ноги, едва не попав на кроссовки.

– Эй, ты чего?! Ты ошалела, старая, да?! – заорала Маринка, – да я тебя щас, да ты вообще…ну-ка убирай давай, карга старая!

  Афанасия обнажила в улыбке щербатый рот и показала Маринке кукиш. Та, не сдерживая душевного порыва, выпрыгнула из-за прилавка и подскочила к Афанасии. Бабка, нисколько не теряясь, схватила продавщицу за волосы и с невероятной силищей поволокла ее на улицу.

– Батюшки! – заорала я, – вы что ж творите! Люди добрые, разнимите их!

  Я выскочила за драчуньями на улицу, где уже начал толпиться народ. Всем хотелось посмотреть на противостояние двух главных забияк деревни. Кто-то уже начал делать ставки, а ушлый дед Митяй методично записывал их в откуда-то взявшийся блокнот.

– Да вы что? Ну помогите же, – крикнула я мужикам.

– Еще чего! А то и нам прилетит. И вообще, не мешай зрелищем наслаждаться.  Они сейчас наобнимаются немного и успокоятся. Не впервой.

  И действительно, не прошло и пары минут, как две склочные бабы, как ни в чем не бывало, разлепились друг от дружки, и, сказав, на прощание пару матерных слов, разбежались в стороны.

– Дурдом! – прошипела я, и понеслась к крайнему дому на улице.

  Завернула я к дому и обомлела. Из-за раскидистого дуба на меня надвигалось нечто.

– А-а-а-а, – заорала я и бросилась со всех ног с пригорка, но объятая ужасом не заметила кочку, споткнулась и покатилась вниз кубарем. Последней мыслью было, кажется, что-то вроде «только не в дурдом».

– Очнулась, дочка? – скрипучий голос отдавался страшным эхом в моей пустой головушке.

  Последнее воспоминание – я тороплюсь домой, тут из-за дуба на меня вываливается нечто в белом, очень похожее на привидение. Дальше я видимо споткнулась и тюкнулась своей бестолковой головой о землю.

  Я открыла глаза. Надо мной склонился дед Митяй, при этом он безостановочно осенял меня крестным знамением и поливал водой. Не иначе – святой.

– Дед Митяй, ты чего?! И что я тут делаю? И где я вообще? – возмущенно пропищала я, и попыталась приподняться с кровати.

– Дык чего ты, милая. Лежи-лежи. Вон какая шишка на голове, небось сотрясла все мозги-то.

– Да-да, – бормотала я, пытаясь бочком сползти с кровати. Странный он, Митяй этот. Фиг его поймет, что удумал старый моряк. Ведь зачем-то он притащил меня к себе.

– Да лежи ты, глупая. Что я тебе сделаю-то?! Вишь, старый пень-трухлявый веник?! Я домой с магазина возвращался, и узрел, как ты от Гришки-мельника ломанулась, да башкой брякнулась. Я спугнул ирода, да тебя сюда сволок, в чувство значит привести.

– Какой еще Гришка? Не слышала о таком.

– Как какой? Гришка – мельник, привидение духовское.

  Что же, выходит не показалось мне? Да быть такого не может. Всем известно, что приведений не существует. Также как домовых, леших и прочей заразы сказочной. Кто-то наверняка придурялся.

– Не веришь мне? – прищурился дед Митяй, – ну послушай тогда историю занятную. А потом и выводы слагай.

  "Давным-давно, в конце девятнадцатого века жил в деревне молодой парень Гришка. Был Гришка мельником и жил он на отшибе, там, где сейчас пустырь, а раньше стояла мельница. А у барина Белякова, что в усадьбе жил, дочка подрастала – Дарья. Красавица писаная, но нрава ужасного. Мать ее еще в родах младшей дочери умерла. Отец во второй раз женился, но и вторая жена от неизвестной хвори скончалась спустя год. Больше Беляков не женился, однако девок местных привечал. Отца Дарья и слушать не хотела, творила, что сама желала. И вот однажды увидел Гришка Дарью. Девушка, словно деревенская, голышом в озере, что за усадьбой, купалась. Влюбился парень, и Дарье той в любви признался. Сам-то Гришка хорош собой был, плечист да высок. Дарье парень по нраву пришелся, ответила она на его любовь. Пришли они к батюшке-отцу. Так мол и так, любим друг друга – сил нет. Отец как услышал про то, озверел совсем. Гришку лично батогой бил, Дарью в подвале запер. Целый год сидела несчастная в той узнице. Гришка почернел весь, сам не свой ходил, говорить совсем перестал. Через год уверовал барин, что дочка образумилась, выпустил ее на свет. А та, за то время, что в темнице сидела, ослепла на один глаз совсем. Вторым кое-что видела, да Гришку нигде своего углядеть не смогла. Слегла Дарья, кашель грудной с кровью всю измотали несчастную, сказывался год в подвале сыром, в заточении проведенный. Ничего не осталось от прежде хохотушки своенравной, тень только. Чувствуя, что конец ее близок, испросила Дарья отца позволить попрощаться с любимым. Тот ответил ей, мол, уехал Гришка из деревни. А куда – одному Богу ведомо. Погоревала Дарья, все глаза выплакала. Хоть бы одним глазом любимого увидеть, знать, что в порядке с ним все. Сжалилась над ней служанка одна, рассказала, что перед тем, как Дарью на свет божий выпустили, мельница сгорела дотла, а вместе с ней и Гришка упокоился в остатках золы. Закричала Дарья нечеловеческим голосом. Отца позвала, в смерти любимого обвинила. Не стал слушать барин дочь непутевую, хлопнул дверью дубовой. А через час испустила Дарья дух. Но перед тем прокляла весь род свой. И вот, с тех пор в усадьбе, говорят, дух Дарьи ходит, а по деревне Гришки-мельника душа неупокоенная бродит, народ пугает."

  Дед закончил историю и уставился на меня. Я немного подумала, переваривая печальную историю, коих в каждой деревне по штуке, и спросила:

– И что же, сработало проклятье?

– А как же. Отца Дарьи медведь той же зимой задрал. Угораздило дурня на шатуна наткнуться, когда на зайца охотился. Сестра Дарьи сына родила. Тот в революцию убит был, а жена его с дочкой во Францию сбежали. Жена-то там во Франции скончалась, а дочка вернулась в сорок восьмом вроде.

– Это была мать Христофоровны? – догадалАсь я.

– Она самая, – кивнул дед.

  Надо же… выходит не врала бабка моя, когда про предков рассказывала. Сейчас-то фамилия у старушки другая, ну оно и верно, это мать ее Белякова была, не отец.

  Я поднялась с кровати, поблагодарила Митяя за свое спасение от незнамо чего. Но перед тем, как покинуть гостеприимного деда, все же спросила:

– Дед Митяй, ну неужто ты и правда в Гришкино приведение веришь?

– Тут дочка хоть верь, хоть не верь. А ты сама ж все видала.

  Вышла я из дома деда Митяя, прошла вдоль дороги до поворота к усадьбе, и тут только поняла задним числом, что это и был искомый мною дом. Тот, в котором Дмитрий Никанорович должен проживать. Постойте… так ведь Дмитрий это и есть Митя. А по-духовскому Митяй. Я опрометью бросилась назад, несмотря на звон в голове, и принялась стучать в дверь, но мне никто не открывал. Простояла я так минут десять, долбясь как оглашенная.

– Ты чего стучишь? – на дороге появилась полноватая женщина, соседка Митяя.