Мой хозяин – 2 Алиса Ковалевская
— А кто ты такая?! — прорычал он, и по взгляду его я поняла — он действительно считает меня никем. Красивой обёрткой для удовлетворения желаний таких, как он. Пустышкой без собственных чувств.
— А сам ты кто такой?! Кто?! — закричала я, даже не думая вытирать бегущие по лицу слёзы. Я чувствовала ненависть. Должно быть, впервые в жизни я чувствовала столь сильную ненависть! За то, что он сделал, за то, что сделали с другими девочками — такими же беспомощными, оказавшимися на обочине жизни, как Стэлла. За всех нас вместе и каждую в отдельности. В этот момент Матвей был для меня олицетворением уродства, первородным злом, заключающим в себе все пороки этого мира. И я хотела… Боже, я хотела уничтожить его, стереть, чтобы он исчез, погряз в небытие, а вместе с ним чтобы исчезла вся та грязь, что есть в этом мире.
Недолго думая, я повернулась к стоящему рядом Артуру. На поясничной кобуре у него висел пистолет. Не знаю, что мной руководствовало, но уже в следующий миг пистолет был у меня в руках. Он оказался тяжёлым — достаточно тяжёлым, чтобы я чувствовала его всей кистью. И да, я хотела этой металлической тяжести!
— Будь ты проклят! — заорала я, направляя дуло Матвею в голову. — Будь ты проклят, Матвей! Ты и каждый хоть сколько-то на тебя похожий!
Артур было метнулся ко мне, но Вандор остановил его взглядом. Краем глаза я видела, как они переглядываются, но меня это не интересовало. Я хотела другого — хотела крови и возмездия. Я не могу исправить устройство этой жизни, не могу ничего изменить, но могу хотя бы начать… Могу, чёрт возьми! Матвей смотрел на меня со страхом. Он действительно боялся меня, и от этого внутри меня поднималась волна смеха. Этот ублюдок боится меня! И правильно делает, тварь!
— Не надо, Мила, — спокойно сказал Вандор, накрывая мою ладонь с зажатым в ней пистолетом своей. — Он того не стоит. Не надо.
Я всхлипнула. Дёрнула запястьем, но Вандор сжал сильнее.
— Он не стоит того, чтобы ты ломала себя, Милана, — повторил он тихо, но твёрдо и решительно забрал у меня оружие. — Ни одна гнида не стоит твоей души.
В следующий миг я оказалась прижатой к крепкой, надёжной груди. Вандор бережно прикрыл ладонью мой затылок и поцеловал меня в волосы.
— Уведите его, — услышала я голос мужа у себя над головой. — И объясните ещё раз, что будет, если он приблизится к моей семье.
Наверх я поднималась словно в каком-то забытье. Вроде и понимала, что происходит, но в то же время всё было будто в тумане: перила, ступени, холл второго этажа, дверь спальни… Меня бросало то в жар, то в холод, пальцы казалось до сих пор чувствовали свинцовую тяжесть металла. Не знаю, что было бы, если бы Вандор не остановил меня… Я действительно не знаю этого! Должно быть, я бы выстрелила, потому что… просто потому что в тот момент не могла иначе. Господи, как же хорошо, что он оказался рядом…
Вандор
Без понятия, что стоило мне больших нервов — весь этот день или последние пару минут. Должно быть, в тот момент, когда Милана выхватила у Тура пистолет, что-то во мне перевернулось. И, видит Бог, я бы сам с удовольствием пустил пулю в этого гадёныша. Сам. Но позволить сделать это ей… Никогда! Её мир и так пошатнулся, все её идеалы, её жажда справедливости. Марать же руки… Нет. Что угодно, но её никогда не коснётся ни кровь, ни грязь. Достаточно и того дерьма, в котором варюсь я сам. Милану я сохраню для себя такой, какая она есть — чистой девочкой с сапфировыми глазами.
Подойдя к постели, я положил руки ей на плечи и мягко помассировал кожу. Она дёрнулась и резко развернулась ко мне лицом. Вскинула голову. Я хотел было снова дотронуться до неё, но что-то остановило меня. Её горящий голубым пламенем взгляд. В секунду руки мои вновь оказались на её теле, ткань платья затрещала под ладонями, бисерины посыпались на пол. Дорогой тончайший шёлк повис лохмотьями, но не успел я спустить платье ниже, она сама стянула его с плеч, разрывая то, что ещё оставалось целым. Лямка отлетела, нить бисера скользнула по коже и осыпалась к ступням. Обнажённая по пояс, Милана принялась расстёгивать пуговицы моей рубашки. Резко, нетерпеливо, молча, словно бы спешила куда-то. Я понимал её. Слишком много грязи, слишком много слов и эмоций. Схватил её за запястья и дёрнул на себя. Она тут же впечаталась мне в грудь, платье её скользнуло ниже по ногам, оплело лодыжки. Ухватив за подбородок, я подтянул её к себе, смял пучок, беспорядочно вынимая из длинных волос шпильки. Несколько прядок упало ей на спину, остальные так и остались собранными. Недолго думая, я запустил обе пятерни ей в волосы и растрепал остатки локонов. Запрокинув голову, она застонала в голос, её тёплое дыхание коснулось моего подбородка. Из груди её вырвался непонятный, клокочущий звук, похожий на глухой смешок, пальцы снова коснулись пуговиц рубашки. Глаза её блестели лихорадочно, словно она металась в бреду или была беспробудно пьяна, хотя я знал — нет ни того, ни другого.
— Хочу тебя, — горячо прошептала она и дёрнула последнюю пуговицу. Не выдержав, та отскочила на ковёр. Милана же дёрнула рубашку с моих плеч. Та повисла жалкой тряпкой.
Меня снова скручивало от желания, но на этот раз оно было нездоровым, шальным. Оба мы были нездоровыми — как будто накопленное за день так и рвалось наружу. Облизнув губы, ила уставилась на меня и снова подалась вперёд, на этот раз пальцы её коснулись пряжки ремня. Я накрыл её руки, помогая справиться быстрее, а после дёрнул вниз штаны вместе с боксёрами.
На кровать мы повалились полностью обнажённые. Я упал сверху, едва успев подставить руку, чтобы не придавить Милу весом собственного тела, но ей, кажется, до этого не было никакого дела. Ухватив за плечи, она потянула меня на себя, желая оказаться ещё ближе. Я зарычал и жадно впился губами в её шею. Она провела ногтями по моей спине — сильно, с нажимом, царапая, оставляя красные бороздки. Обхватила меня ногами и подалась вперёд бёдрами. Я чувствовал её влажную, жаркую плоть, ощущал её запах, и голова у меня плыла. Я сам плыл — голодный по ней, желающий лишь её одну. Только её и только с ней. С нажимом провёл по раскрытым для меня бёдрам, по бедерным косточкам, коснулся живота, обвёл впалую ямку пупка. Склонившись, втянул в рот мочку уха с прохладной серёжкой, прикусил и, ощутив, как ногти Милы впиваются в мою кожу, накрыл её губы. Её язык тут же столкнулся с моим — влажный и сладкий. Выдох рот в рот, один на двоих стон… В следующий миг я был в ней. До упора, до предела, до дрожи и эйфории. Член привычно стоял колом, яйца болели от напряжения, а существо тянулось к ней одной. Боже, как я хотел её…
— Если ты когда-нибудь изменишь мне, я убью тебя, — прорычал я ей в рот, уверенный, что так оно и будет. Чёрт подери, я не шутил! Действительно не шутил! Эта женщина моя и только моя. Не дай Бог…
— И я тебя, — выдохнула она, с силой сдавливая волосы на моём затылке. Пальцы её сжались с такой силой, что я зашипел, она же продолжила: — Я люблю тебя, Вандор. Ты ещё тот циничный подонок, но как же я тебя люблю… — Она всхлипнула, обхватила меня ногами ещё сильнее и снова сжала волосы. — Даже не смей думать, что у тебя может быть кто-то помимо меня. Я всё тебе отдала… Всё, что у меня есть — сердце, душу, тело…
— Люблю тебя, — усмехнулся я ей в губы. — Как же я тебя люблю, моя девочка… — Я впечатался в неё со всего маху, поймал её необузданный стон, лизнул уголок рта, стёр выкатившуюся из уголка глаза слезинку.
Какая она красивая… Глядя в её искажённое страстью лицо, я понимал — нет в этой жизни ничего прекраснее принадлежащей тебе женщины. Женщины, отдающей тебе всё, что у неё есть — самую свою суть и не скрывающей этого. Жизнь существует именно для таких моментов, и только от нас самих зависит, сколько их будет. Я всё сделаю, чтобы никогда не забывать этого. Всё, мать его! Расшибусь, но сохраню то, что досталось мне — вот это самое обычное счастье. Живое, человеческое, без прикрас и сомнений.
— Вандор… — закатив глаза, выдохнула она. — М-м-м… О, Боже…
Выгнувшись, она прижалась ко мне грудью. По телу её прошёлся спазм, а потом ещё один. Я почувствовал, как быстро и туго сжимаются её мышцы, как она обхватывает меня собой. Боже… Из горла моего вырвался животный рык, и я ускорил темп. Да, моя девочка… Только с тобой, только так и никак иначе. До сумасшествия, до безумия, с тобой до самого конца.
=19.
Вандор
Разбудил меня настырный солнечный луч, щекочущий лицо. Окна с вечера мы так и не зашторили, и теперь спальня была наполнена светом. Но Милане это совсем не мешало. Мягкая и тёплая, она сладко спала, разметав по подушке длинные чёрные волосы и выглядела настолько спокойной, что я даже позавидовал. Хотелось коснуться её губ, разбудить утренним поцелуем, но я сдержался. Несколько минут просто смотрел, подперев голову, а после откинул одеяло. Из-под него показалась голая женская коленка — изящная, с маленькой чашечкой. Я моментально почувствовал, как напрягся пах, и поспешил отвернуться. Слишком сложный был вчера день — пусть как следует выспится. А остальное… это мы ещё успеем.
Спустившись вниз, я отдал распоряжение приготовить завтрак.
— Круассаны с молочным кремом подойдут, — кивнул повару и тут же обратился к горничной: — Только не будите её. Подадите, когда проснётся.
Женщина моргнула и ответила размеренным кивком. Подумал, что нужно сегодня же заняться подбором новой прислуги. Хватит с меня этих безликих серых баб. Если Милане так хочется… Да хрен с ней — возьмем пару девочек из питомника, главное, чтобы работу свою выполняли, как нужно. В сущности, какая разница — из питомника они будут или откуда ещё? Может, так оно даже к лучшему…
Выпив чашку кофе, я вернулся в спальню. Милана уже не спала — лежала, растянувшись на постели, и жмурилась от солнца. Увидев меня, она потянулась, сладко зевнула, прикрыв рот ладонью, и привстала мне на встречу.
— Доброе утро, котёнок, — присев рядом, не удержался я от смешка. Она и правда напоминала котёнка — маленького, растрёпанного и до безумия сладкого.
— Мур, — игриво подалась ко мне, и я почесал её за ушком. Мила тут же потёрлась о мою руку и снова издала звук, похожий на грудное кошачье мурлыканье. Ну что за девчонка?!
— На кухне тебя ждут круассаны с молочным кремом и корицей, — поймав на себе её прищуренный взгляд, сказал я. — Пойдём завтракать.
— Мог бы и принести… — лениво отозвалась она.
Вот лиса! Почувствовала, значит, свою власть… Отдёрнув уголок одеяла, я потихоньку шлёпнул её по бедру.
— Вставай. Ты ещё не настолько беременная, чтобы завтраки тебе в постель носить.
Она насупилась, надула губы, состроила обиженную гримаску, но уже через секунду потянулась ко мне и поцеловала в уголок рта. Я тут же перехватил поцелуй, углубил его. Какая же сладкая… Чуть прикусив её нижнюю губу, я провёл по ней языком, подхватил верхнюю. Милана обняла меня, и я ощутил её податливость, тепло обнажённой груди. Мысли поплыли, но стоило мне обхватить её затылок, снизу послышался какой-то шум.
— Это что? — недовольно спросила Мила, хмуря хорошенькое личико.
Я прислушался. Голос был явно знакомым и, более того, я точно знал, кому он принадлежит.
— А я сказал… — Донеслось до меня глухое рычание отца. — Я… Где…
— Оставайся тут, хорошо? — обратился я к Миле и накинул одеяло ей обратно на ноги.
— А ты? — Она смотрела с беспокойством, и это заставило меня улыбнуться. Странно, но с ней улыбался я куда чаще, причём порой даже тогда, когда и причин-то особых делать этого не было.
— А мне нужно решить кое-какие вопросы с батей, — уголок моего рта дёрнулся, и я небрежно похлопал Милу по прикрытой коленке. — Думаю, у тебя есть лишние полчаса.
— Чёртов сукин сын! — взревел отец, едва увидел меня. — Ты хоть понимаешь, что теперь будет?!
Остановившись на последней ступеньке лестницы, я привалился к периллам и внимательно посмотрел на него. Глаза его бешено сверкали, лицо было тёмным, рот кривился яростью. В подобном состоянии я видел отца всего пару раз в жизни и, надо сказать, моменты те были не из самых приятных.
— Это война! Ты понимаешь, что из-за твоей шлюхи у нас с Кондратьевым будет война?!
— У нас и так война, — заметил я. — Причём не я её начал.
— Ты хотя бы понимаешь, что ты устроил?! — сжав кулаки, отец двинулся в мою сторону. Всегда аккуратно причёсанные волосы его находились в беспорядке, словно он только недавно сжимал их пальцами, на лице темнела щетина. — Теперь Борис…
— Так разберись с Борисом! — гаркнул я. — И с его пустоголовым сыном! Пусть следит за своим молокососом. Учти, отец, третьего раза не будет, — понизив голос до угрожающего рыка, заговорил я. — С меня хватит! Так можешь и передать своему Кондратьеву. Его сынок перешёл все границы, и терпеть этого я не собираюсь. Пусть держится подальше от моего дома и моей семьи, иначе… — не закончив, я рубанул воздух ребром ладони.
— Что я должен ему говорить?! — снова зарычал отец. — Эта девка…
— Эта девка — моя жена! — Я сделал решительный шаг с лестницы и подошёл к отцу вплотную. — Если ты этого еще не понял — повторяю: Милана — моя жена, моя женщина. Моя, отец! Хочешь ты того или нет. Для меня не имеет значения ни твоё мнение, ни твоя правда. Со своей жизнью ты можешь поступать, как хочешь, в свою семью я тебе лезть не позволю! И никому не позволю. Если дело дойдёт до крайности — я пойду на эти крайности, какими бы они ни были. Запомни это и никогда не забывай!
— Ты просто глупый мальчишка… — начал было отец, но тут взгляд его метнулся к ступеням.
Обернувшись, я увидел стоящую на лестнице Милану. Одетая в простой шёлковый халатик бледно-лилового цвета с кармашками по бокам, она, тем не менее, казалась гордой и неприступной. Подбородок вздёрнут, черты красивого лица чёткие, правильные… Я в очередной раз поразился её грации. Прямая, горделивая осанка, лёгкие движения…
Спустившись ко мне, она, гневно сверкая глазами, обратилась к моему отцу. Не знаю, чувствовала ли она в этот момент страх — я этого не ощущал. Напротив, вся она словно бы дышала праведным гневом.
— Как Вы можете так обращаться с собственным сыном? — вскинув голову, холодно спросила она. — Это же Ваш сын!
— Рот закрыла, — процедил отец, но Милана и не подумала этого сделать. Качнув головой, она продолжила:
— Вы глубоко несчастный человек, Александр. — В глазах её отразилось презрение и сожаление. — Вы свою жизнь под откос пустили и для сына своего того же хотите.
— Ты ей ещё и тявкать позволяешь? — не глядя на Милу, обратился отец ко мне. — Вместо того, чтобы…
— Вы можете быть свободны, — внезапно сказала Милана и небрежным жестом указала на дверь. — В этом доме Вам не рады. Скоро у Вас будет внук, но, судя по всему, Вам это ни к чему. Это же ребёнок, а не очередной выгодный контракт…
Отец недоверчиво усмехнулся, приподнял бровь и посмотрел на меня, ожидая, очевидно, что я что-нибудь скажу, но я лишь положил ладонь Милане на плечо и потихоньку сжал.
— Думаю, она права, — кивнул я. — Мои люди проводят тебя до ворот. А по поводу Кондратьева — я не шучу. Если Матвей ещё раз сунется к нам…
— Надо было сразу эту суку пристрелить! — рявкнул отец, наградил нас убийственным взглядом и, громко выматерившись, широким, размашистым шагом направился к двери. Сотрудник службы безопасности тут же направился за ним, но он отмахнулся от него, словно от надоедливой мухи. Я чувствовал, как в нём всё буквально клокочет гневом, но идти на попятную не собирался. Достаточно. То, что произошло вчера, произошло не без его участия, и мне это было достоверно известно. Если бы не Артур, ещё не понятно, чем бы всё закончилось…
— Пойдём завтракать, — взяв Милану за поясок, я потянул её к кухне. — Чувствуешь, как выпечкой пахнет?
— Вандор… — начала было она, глядя на меня с беспокойством. — Я знаю, что…
— Ты всё сделала правильно. — Я поцеловал её в кончик носа. — И сказала правильно. Не думаю, что отец пришёл в восторг от твоих слов, но это исключительно его проблемы.
— Ты не злишься? — глядя мне в глаза, уточнила она.
— Нет, родная. — Я снова потянул её за собой. — Я тобой горжусь.
Милана
Сидя на пледе в тени яблони, я рассматривала дом. Похожий на готический замок, он отбрасывал густую тёмную тень на лужайку, но казался при этом каким-то… живым и грустным. Дом со своей историей, своей атмосферой. Тёмный замок моего готического короля.
— О чём задумалась? — спросил Вандор, поглаживая мою коленку.
— О детской… — улыбнулась я и положила ладонь поверх его сильной, жилистой руки. — О большой, светлой детской. Хочу обои с лошадками и серебристые занавески на окнах…
Он потихоньку засмеялся.
— Если хочешь обои с лошадками, будут тебе обои с лошадками.
— Вандор, — позвала я. Он тут же вопросительно кивнул, перехватив мой взгляд. — Мне нравится этот дом. Правда нравится, но… Он такой мрачный. Ты никогда не думал, что можно было бы как-то…
— Ну началось! — закатил он глаза и, взяв меня за локти, потянул на себя. — Вначале лошадки, потом занавески…
— Я серьёзно! — убрала я его руки и снова присела рядом. — Мне нравится комната твоей матери. В ней есть душа. Мне хочется, чтобы во всём нашем доме была душа.
Он тоже внезапно стал серьёзным, каким-то собранным. Долго смотрел на меня, а после тихо сказал:
— У этого дома уже есть душа — его душа — ты. Благодаря тебе всё здесь стало живым. И я тоже стал живым благодаря тебе, Милана.
На глаза мои навернулись слёзы. Он говорил это так… так, что я не могла не верить ему. В каждом его слове, в каждом звуке его голоса слышалась искренность. И искренность эта словно окутывала меня тёмным бархатом его непростой души. Пусть он сложный, пусть сердце его порой тёмное, но он настоящий. И чувства его настоящие, и слова, и поступки. И даже этот дом… он настоящий — вместе со старым садом и каменными постройками, вместе с устремлённой вверх готической башенкой и отражающими свет окнами…
— Так ты разрешишь мне кое-что переделать? — уточнила я.
— Это твой дом. — Вандор присел у меня за спиной и, обхватив обеими руками, упёрся подбородком мне в плечо. Так же, как и я, уставился на наш замок. — Ты можешь делать тут всё, что считаешь нужным. Я обещал тебе, что у тебя будет дом… Вот он, Мила. Наш дом. Ты — хозяйка.
— Готическая принцесса? — улыбнулась я, посмотрев на него через плечо.
— Просто принцесса, — усмехнулся он. — Моя персональная фея с глазами — сапфирами. Моя лесная нимфа. Моя Сирена. Моя Милана. — Губы его коснулись моей скулы, потом мочки уха. Шумно втянув воздух возле моих волос, он прошептал: — Хозяйка моего сердца. Моя любимая девочка…
Эпилог
Милана
— О, Господи… — тяжело дыша, простонала я и облизнула губы.
Руки Вандора всё ещё лежали на моих ягодицах, я чувствовала его покрытое испариной тело и не могла пошевелиться. Кажется, на чулках моих появилась широкая стрелка…
Опустив взгляд, я снова застонала — и правда, вниз от коленки змейкой убегала стрела. И как мне теперь в таком виде перед гостями появиться?! А всё Вандор…
— Ты прекрасна, — довольно заявил он, помогая мне выпрямиться, одёрнул подол моего платья, шлёпнул по заду и, словно бы издеваясь, сообщил:
— Кажется, у тебя колготки порвались.
Я нервно засмеялась. Глянула на него из-под бровей и не удержалась от сарказма: галстук его перекосился, пуговица на рубашке болталась на одной нитке.
— А у тебя рубашка порвалась, — как бы невзначай заявила я и, дотянувшись до болтающейся пуговицы, окончательно её оторвала.
Вандор глянул на массивные наручные часы, потом на меня.
— У нас свадьба через полчаса… — проговорил он как-то обречённо, чем вызвал у меня очередной смешок.
Встретившись с ним взглядом, я резко замолчала. Несколько секунд мы молча смотрели друг другу в глаза, словно между нами шёл немой диалог. На самом деле, именно так оно и было. Я понимала, о чём он думает, а он, кажется, мог запросто прочитать мои мысли.
— Хочешь свадьбу на берегу моря? — внезапно спросил он.
Я насторожилась. Ещё несколько секунд смотрела на него, а затем кивнула — медленно и неуверенно.
— Я всё устрою, — словно бы с облегчением выдохнул Вандор и снова глянул на часы.
— А гости? — аккуратно поинтересовалась я. — Там же полно народу… Твоя мать приехала, сестра…
— Так ты хочешь свадьбу на берегу?! — в голосе его послышалось раздражение. Мне показалось, или он действительно нервничает?
— Хочу, — подтвердила я.
— Вот и отлично.
Я посмотрела на его галстук, на свои разорванные чулки, глянула в большое, в полный рост зеркало, стоящее в комнате. Длинное дизайнерское платье перекрутилось на талии, изящная причёска, украшенная жемчугом и мелкими белыми розочками, покосилась после недавних поползновений моего мужа… вернее, почти мужа. Несмотря на то, что я уже давно считала себя его законной женой, женаты по-настоящему мы не были. На пальце моём красовалось обручальное кольцо, но официально брак мы до сих пор не зарегистрировали. Дотронувшись до небольшого округлого живота, я разгладила складки на платье и обернулась к Вандору.
Тот мерил широкими шагами комнату, увлечённо разговаривая с кем-то по телефону. Я прислушалась.
— Да… И самолёт. Слушай, так вышло. Нет… Да иди ты к чёрту! — Вандор усмехнулся. — Самое то…/p>
Снова посмотрев в зеркало, я вытащила из причёски несколько шпилек и распушила волосы пальцами. Наскоро стянула рваные чулки и, подойдя к дивану, взяла с него свои джинсы. Вандор уставился на меня, когда я, задрав подол, принялась натягивать их, но я не обратила на него никакого внимания.
— Правильно… Договорились, — бросил он в трубку и убрал смартфон в карман. — Готова? — спросил он. Подошёл и положил ладони мне на живот. — Ну как моя крошка?
— Твоя крошка очень недовольна тем, что папочка решил задрать платье мамочке, — отозвалась я и приподняла волосы, чтобы он мог помочь расстегнуть застёжку на спине.
Лишних слов не требовалось — уже в следующую секунду платье соскользнуло с моих плеч, и я тут же схватилась за тонкую кашемировую водолазку. — Нет! — решительно возразила я, поймав на себе горящий взгляд Вандора. — Ты обещал свадьбу на побережье!
Он примирительно приподнял руки, осмотрелся по сторонам и, отыскав взглядом мою сумочку, схватил её.
— Что-то ещё нужно?
Я отрицательно качнула головой, и в следующий момент Вандор, словно пацан, стиснул мою руку.
— Тогда скорее уносим ноги, — бросил он. — Алекс подгонит машину.
— Ох уж мне твой дружок… — цокнула я языком и засмеялась. Уж кто-кто, а этот за любой кипишь…
Сицилия встретила нас ласковым солнцем и мягким, тёплым ветерком. Жара не была такой невыносимой, как летом, и я прикрыла глаза, подставив лицо бархатному воздуху. Этот запах… Почему-то на глаза навернулись слёзы. Италия… Эта страна стала для меня волшебной, она подарила мне столько счастья…
— Ты чего? — обеспокоенно спросил Вандор, заметив, что глаза у меня влажно блестят.
Я мотнула головой и улыбнулась.
— Просто… — обняла его, прижалась к его груди. Вокруг нас туда-сюда сновали люди, но мне было всё равно. Сицилия, Средиземное море…
Усевшись в арендованный автомобиль, мы двинулись по столь знакомому маршруту. Я смотрела в окно, на проносящийся пейзаж, на линию моря, сливающуюся с горизонтом, и всё во мне сладко замирало. Есть места, которые становятся особенно дороги сердцу. Для меня таким местом навсегда стал этот остров. На коленях моих лежала небольшая дорожная сумка, и я зачем-то крепко сжимала пальцами её ручки. Будто всё происходящее было нереальным, и мне нужно было хоть что-то, чтобы почувствовать — вот оно, настоящее.
— Устала? — спросил Вандор, мельком отвлёкшись от дороги.
Я мотнула головой и потихоньку всхлипнула. Дотронулась до живота, где чуть заметно шевельнулся наш малыш. Словно бы рыбка мотнула хвостиком… Да, мой сладкий, это чудесное место. Именно здесь твоя мама впервые ощутила себя любимой. Именно здесь обрела твоего отца…
Телефон Вандора в который раз зазвонил, и он глянул на дисплей. Вздохнул и выключил звук. Я поспешила сделать то же самое. Как объяснить толпе приглашённых на свадьбу гостей, почему молодожёны так и не появились? Правильно — никак. И пусть все подождут, потому что… Потому что никого из них это, в сущности, не касается. С шампанским и закусками они как-нибудь разберутся и без нас, а мы…
— Спасибо тебе, Вандор, — сквозь слёзы сказала я. — Свадьба на Сицилии… Это лучшее, что могло с нами быть.
Вандор
Стоя возле кромки воды, я смотрел на приближающуюся Милану. В руках её был маленький букетик белых роз, ветер теребил распущенные волосы, прижимал к босым ногам подол лёгкого хлопкового платья. Море, перебирая мягкими волнами, раз за разом накатывало на берег белыми барашками. Рядом со мной стоял высокий седовласый священник и, так же как я сам, не сводил с Милы глаз. Подойдя к нам, она остановилась и смущённо улыбнулась. Ветерок прижал платье к её округлому животику, обрисовывая силуэт.
Я подал ей руку, и она вложила свою ладонь в мою.
— Спасибо Вам, святой отец, что согласились обвенчать нас, — сказал я, вставая рядом с Милой.
Священник кивнул и посмотрел на нас проницательным, полным житейской мудрости взглядом. Ретивая волна, набежав, обдала наши ноги брызгами.
— Берёшь ли ты, Милана, этого мужчину в мужья добровольно? — спросил он, и Мила тут же прошептала:
— Да.
— А ты, Вандор, берёшь ли добровольно в жёны эту женщину?
— Да, — ответил я твёрдо.
Священник кивнул, и несколько чаек вторили его кивку громкими вскриками.
— Обещаешь ли ты, Милана, быть этому мужчине верной женой, заботиться о нём в бедствии и болезни, в радости и здравии, до самого последнего дня? Обещаешь ли хранить ему верность и быть хорошей, доброй женой?
— Да, — шепнула Мила.
— Обещаешь ли ты, Вандор, хранить эту женщину, заботиться о ней, быть ей достойным мужем? Быть верным ей и делить с ней всё, что бы ни уготовила вам жизнь?
— Да, — ответил я.
Священник снова кивнул и взял нас за руки, перевязал запястья шёлковой лентой и проговорил:
— Волей, данною мне Господом Богом, объявляю вас мужем и женой. Будьте счастливы, дети мои. Пронесите свою любовь через всю жизнь и передайте её своим детям. Будьте достойны чувства, что подарил вам Господь. Будьте достойны своей любви — это великое благо, которое даётся далеко не каждому в этой жизни.
По лицу Милы катились слёзы, я тоже чувствовал, что горло у меня сжалось. Море снова, словно благословляя, обдало наши ноги брызгами, в лёгкие проник солёный воздух, наполненный запахом свободы. Свободы выбирать, свободы чувствовать.
Я повернулся к Милане и посмотрел ей в глаза — синие-синие, словно это самое море, это небо… И в этот момент понял — я совершенно счастлив. Счастлив тем самым абсолютным счастьем, которое даётся один раз и на всю жизнь. Но это было не главным — главным было то, что я видел то же самое счастье в глазах своей любимой девочки, и от этого моё собственное счастье было больше всего мира, больше моря, выше неба. Оно было полным, таким полным, что мне бы не хватило крика, чтобы выразить его. Поэтому я просто сказал:
— Спасибо, что ты есть у меня. Спасибо, что ты моя.
Милана улыбнулась и всхлипнула.
— Куда же я без тебя? — шепнула она в ответ. — Ты же — мой хозяин. Я принадлежу тебе и только тебе, и этого уже не изменить.
________
Конец