Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра Ротфусс Патрик

— О!

— А мне кто-нибудь объяснит? — раздраженно спросил я.

Вилем проигнорировал мой вопрос.

— Какие занятия ты посещаешь?

— Все, — ответил я, радуясь поводу пожаловаться. — Геометрию, наблюдения в медике, «углубленную симпатию» у Элксы Дала и еще учусь у Манета в артной.

Симмона мой ответ, похоже, слегка шокировал.

— Неудивительно, что ты выглядишь так, словно не спал целый оборот, — сказал он.

Вилем кивнул сам себе.

— И ты еще работаешь в мастерской у Килвина?

— Пару часов каждый вечер.

Симмон пришел в ужас.

— Да еще учишься играть? Ты что, ненормальный?

— Музыка — единственная вещь, которая помогает мне держаться, — сказал я, гладя футляр лютни. — Я не учусь играть, мне просто нужна практика.

Вилем и Симмон обменялись взглядами.

— Сколько, думаешь, он уже?..

Симмон оглядел меня с ног до головы:

— Оборота полтора, как пить дать.

— Да вы о чем?

Вилем наклонился вперед.

— Все мы раньше или позже пытаемся откусить слишком большой кусок. Но некоторые студенты не знают, когда надо бы уже и выплюнуть лишнее. Они перегорают — уходят или проваливают экзамены. У некоторых крыша едет. — Он постучал пальцем по виску. — Обычно это случается в первый год учебы. — Он многозначительно посмотрел на меня.

— Я не слишком много откусываю, — запротестовал я.

— Посмотри в зеркало, — по-дружески посоветовал Вилем.

Я открыл рот, чтобы убедить Вила и Сима, что со мной все в порядке, но, услышав, что бьет шесть, тут же торопливо попрощался. Даже при этом мне пришлось бежать, чтобы попасть на углубленную симпатию вовремя.

Элкса Дал стоял между двух жаровен среднего размера. Его аккуратно подстриженная бородка и черная магистерская мантия все так же напоминали мне типичных злых волшебников, появлявшихся в дурных атуранских пьесах.

— Каждому из вас следует запомнить, что симпатист привязан к огню, — говорил он. — Мы его хозяева и слуги.

Он спрятал руки в длинных рукавах и начал ходить туда-сюда.

— Мы хозяева огня, потому что имеем над ним власть. — Элкса Дал легонько ударил по ближайшей жаровне, заставив ее тихонько звякнуть. Пламя охватило угли и начало жадно тянуться вверх. — Энергия всех вещей подвластна арканисту. Мы приказываем огню, и огонь повинуется.

Дал медленно прошел в другой угол зала. Жаровня за его спиной притухла, а та, к которой он подошел, заискрила и начала гореть. Я оценил его умение выгодно представить свое искусство.

Дал остановился и снова повернулся к классу.

— Но мы также слуги огня. Потому что огонь — наиболее простая и доступная форма энергии, а без энергии от одного мастерства в симпатии толку мало. — Он повернулся к классу спиной и начал стирать формулу с грифельной доски. — Подготовьте свои материалы. И посмотрим, кто сегодня будет соревноваться с э'лиром Квоутом.

Он принялся писать список студентов. Мое имя стояло первым.

Три оборота назад Дал решил устраивать нам соревнования друг с другом. Он называл это дуэлью. И хотя после монотонности лекций такая перемена была приятна, в этом непривычном занятии мне виделся дурной привкус.

Сотня студентов покидали арканум каждый год, примерно четверть из них — с гильдерами. Это означало, что каждый год в мире становилось на сотню больше людей, обученных пользованию симпатией. Людей, с которыми ты, по той или иной причине, мог столкнуться в будущем. Хотя Дал никогда об этом не говорил, мы понимали, что нас учат чему-то большему, чем простая концентрация и мастерство. Нас учили драться.

Дуэли также могли приносить некоторую выгоду, поскольку существовали тайные пари. Когда мы хотели побиться об заклад, мы с Совоем ставили друг на друга. Хотя, как правило, у меня не бывало лишних денег.

Таким образом, не было никакого совпадения в том, что мы с Совоем регулярно сталкивались, когда готовили материалы. Я передал ему под столом две йоты.

Он сунул их в карман, не глядя на меня.

— Надо же, — шепнул он. — Кто-то сегодня очень уверен в себе.

Я небрежно пожал плечами, хотя на самом деле немного нервничал. Начав четверть без единого пенни, я пока богаче не стал. Но вчера Килвин заплатил мне за оборот работы в артной; две йоты — все деньги, что были у меня сейчас в этом мире.

Совой начал рыться в ящике, доставая симпатический воск, шнурок и несколько кусочков металла.

— Не знаю, сколько я смогу поставить на тебя. Ставки уменьшаются. Полагаю, три к одному — лучшее, что ты получишь сегодня. Тебе все еще интересно, даже если ставки упадут?

Я вздохнул. Ставки действительно уменьшались, несмотря на мой статус непобежденного. Вчера они были два к одному, что означало, что я рискнул бы двумя пенни, чтобы выиграть один.

— У меня есть кое-какой план, — сказал я. — Не делай ставку, пока мы не обговорим условия. Тебе надо получить по крайней мере три к одному против меня.

— Против тебя? — пробормотал он, доставая пригоршню всякой всячины. — Не раньше чем ты выйдешь против Дала.

Я отвернулся, чтобы скрыть смущенный румянец от комплимента.

Дал хлопнул в ладоши, и все бросились по местам. Я оказался в паре с винтийцем Фентоном. Он был всего на ступень ниже меня в классовой системе рангов. Я уважал его как одного из немногих в классе, кто мог бросить мне реальный вызов.

— Хорошо, — сказал Элкса Дал, нетерпеливо потирая руки. — Фентон, вы ниже по рангу, выбирайте оружие.

— Свечи.

— Ваша связка? — задал ритуальный вопрос Дал. Со свечами всегда использовался фитиль или воск.

— Фитиль. — Он показал всем кусочек фитиля.

Дал повернулся ко мне:

— Связка?

Я порылся в кармане и поднял свою связку, помахав ею.

— Солома.

По классу пошел шепот. Это была смехотворная связка. Лучшее, на что я мог надеяться, — три процента передачи, может быть пять. Связка Фентона будет в десять раз сильнее.

— Солома?

— Солома, — сказал я с чуть большей уверенностью, чем ощущал. Если это не поднимет ставки против меня, то я не представлял, что еще может поднять.

— Хорошо, солома, — легко согласился Элкса Дал. — Э'лир Фентон, поскольку э'лир Квоут пока не побежден, за вами выбор источника.

Тихий смешок прокатился по залу. У меня внутри все упало. Этого я не ожидал. Обычно источник выбирал не тот, кто заказывал игру. Я планировал выбрать жаровню, зная, что большое количество тепла поможет свести на нет мое позерство.

Фентон усмехнулся, понимая свое преимущество.

— Без источника.

Я поморщился: все, что мы сможем вытянуть из собственных тел. Трудно даже в самых благоприятных обстоятельствах, не говоря уже о некоторой опасности для здоровья.

Я не мог победить. Меня ожидала потеря первенства, но, кроме того, я никак не мог просигналить Совою, чтобы он не ставил мои последние две йоты. Я попытался встретиться с ним глазами, но он уже завяз в тихих напряженных переговорах с группой других студентов.

Мы с Фентоном молча уселись на противоположных концах стола. Элкса Дал поставил перед каждым из нас по толстой свече. Целью было зажечь свечу противника, не дав ему зажечь твою. Это включало расщепление разума на две части: одна пыталась удержать алар, что твой кусок фитиля (или соломы, если ты дурак) — тот же самый, что и фитиль свечи, которую ты стараешься зажечь. А потом ты вытягивал энергию из своего источника, чтобы заставить это произойти.

В то же время вторая часть разума занималась поддерживанием веры, что кусок фитиля у твоего противника не тот же самый, что фитиль в твоей свече.

Если это звучит сложно, то поверьте, что вы не знаете и половины всего.

Еще хуже, что ни у одного из нас не было легкодоступного источника энергии. Используя себя как источник, следовало быть осторожным. Тело не без причины имеет такую температуру. Оно плохо себя чувствует, когда из него вытягивают энергию.

По сигналу Элксы Дала мы начали. Я немедленно посвятил весь разум защите своей свечи и принялся бешено думать. У меня не было возможности победить. Не важно, насколько ты искусный боец, ты в любом случае проиграешь, если у твоего противника клинок рамстонской стали, а сам ты в качестве оружия выбрал ивовый прутик.

Я погрузился в «каменное сердце». Затем, все еще отдавая большую часть разума защите своей свечи, я пробормотал заклинание, связывающее мою свечу со свечой Фентона. Я протянул руку и уронил свою свечу набок, вынудив противника схватиться за свою свечу, прежде чем она сделает то же самое и укатится прочь.

Я попытался извлечь преимущество из его замешательства и зажечь его свечу. Я вбросил себя в это и почувствовал, как холод потек к правому плечу от ладони, державшей свечу. Ничего не произошло. Свеча Фентона оставалась холодной.

Я сложил руку чашечкой над фитилем своей свечи, блокируя ему линию взгляда. Это был жалкий трюк и почти бесполезный против опытного симпатиста, но моей единственной надеждой было как-нибудь отвлечь его.

— Эй, Фен, — сказал я. — Ты уже слышал анекдот про лудильщика, тейлинца, фермерскую дочку и маслобойку?

Фентон не ответил. Его бледное лицо застыло в яростном сосредоточении.

Я отбросил идею отвлечь как бесполезную. Фентон был слишком умен, чтобы сбить его с толку таким образом. Кроме того, я обнаружил, что мне трудно сохранять нужную концентрацию, чтобы защищать свою свечу. Я глубже ушел в «каменное сердце» и забыл весь мир, кроме двух свечей, соломы и кусочка фитиля.

Через минуту я весь покрылся липким холодным потом. Меня била дрожь. Фентон увидел это и улыбнулся бескровными губами. Я удвоил усилия, но его свеча игнорировала все мои попытки зажечь ее.

Пять минут прошли — весь класс молчал, как каменный. Большинство дуэлей продолжались не дольше минуты-двух: один быстро доказывал, что умнее или обладает более сильной волей. Теперь похолодели обе мои руки. Я увидел, как на шее Фентона судорожно задергался мускул — так лошадь дергает боком, пытаясь стряхнуть кусачую муху. Его поза стала напряженной — он подавлял дрожь. Фитиль моей свечи начал дымиться.

Я атаковал, чувствуя, что мое дыхание со свистом вырывается сквозь стиснутые зубы, а губы растянулись в зверином оскале. Фентон словно не заметил, его глаза остекленели и взгляд рассредоточился. Я снова вздрогнул, так сильно, что почти пропустил дрожь в его руке. Затем Фентон начал медленно клониться вперед. Его веки опустились. Я стиснул зубы и был вознагражден тонкой струйкой дыма от фитиля его свечи.

Двигаясь словно деревянная кукла, Фентон повернулся посмотреть, но, вместо того чтобы усилить защиту, сделал медленный отстраняющий жест и уронил голову на сгиб руки.

Он не поднял головы, когда свеча у его локтя судорожно загорелась. По залу пронеслись короткие аплодисменты, смешанные с возгласами недоверия.

Кто-то хлопнул меня по спине:

— Ты глянь, спалился.

— Нет, — тупо сказал я и бросился вокруг стола. Непослушными пальцами я разжал руку Фентона, сжимавшую фитиль, и увидел на нем кровь. — Магистр Дал, — сказал я так быстро, как только мог, — он переохладился.

Слова заставили меня обратить внимание, насколько холодны мои собственные губы.

Но Дал уже был здесь, с одеялом, чтобы завернуть Фентона.

— Ты, — указал он на одного из студентов. — Приведи кого-нибудь из медики. Живо! — Студент убежал. — Глупо. — Магистр Дал пробормотал заклинание тепла и оглядел меня. — Тебе лучше походить. Ты выглядишь не сильно лучше него.

Больше в этот день дуэлей не было. Остальной класс смотрел, как Фентон медленно оживает под заботами Элксы Дала. К тому времени, как из медики пришел старший эл'те, Фентон уже согрелся достаточно, чтобы начать бешено дрожать. Через четверть часа теплых обертываний и целительной симпатии Фентон смог выпить горячего, хотя его руки все еще тряслись.

К тому времени, как неразбериха закончилась, был уже почти третий колокол. Магистру Далу удалось усадить всех студентов и заставить их замолчать, чтобы сказать несколько слов.

— То, что мы видели сегодня, — превосходный пример заклинательского озноба. Тело — штука тонкая, и быстро потерянные несколько градусов тепла могут вывести из строя всю систему. Легкие последствия озноба вот такие: охлаждение. Но более тяжелый случай может привести к шоку и переохлаждению. — Дал оглядел класс. — Может кто-нибудь сказать, в чем заключалась ошибка Фентона? — Все замолкли, затем поднялась рука. — Да, Браэ?

— Он использовал кровь. Когда тепло уходит из крови, тело охлаждается целиком. Это не всегда дает преимущество, поскольку конечности могут выдержать более резкую потерю температуры, чем внутренние органы.

— Зачем тогда вообще используют кровь?

— Она быстрее отдает тепло, чем плоть.

— Сколько можно было вытянуть без последствий? — Дал оглядел класс.

— Два градуса? — предположил кто-то.

— Полтора, — поправил Дал и написал на доске несколько уравнений, чтобы показать, сколько тепла это даст. — При имевших место симптомах сколько, вы считаете, он на самом деле взял?

Наступила пауза. Наконец Совой сказал:

— Восемь или девять.

— Очень хорошо, — ворчливо сказал Дал. — Приятно, что хоть кто-то из вас иногда читает. — Его лицо посуровело. — Симпатия не для слабых разумом, но также и не для чересчур самоуверенных. Если бы нас не было здесь, чтобы оказать помощь Фентону, он бы тихо заснул и умер. — Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до студентов. — Лучше, если вы честно осознаете свой предел, чем переоцените свои способности и потеряете контроль.

Пробил третий колокол, и зал наполнился внезапным шумом, поскольку студенты поднялись и стали собираться. Магистр Дал возвысил голос, чтобы я его услышал:

— Э'лир Квоут, можете задержаться на минутку?

Я поморщился. Совой, шедший за мной, хлопнул меня по плечу и пробормотал:

— Удача.

Я не понял, говорит он о моей победе или желает ее.

После того как все ушли, Дал повернулся ко мне, положив тряпку, которой стирал с доски.

— Ну, какие получились ставки? — непринужденно спросил он.

Я не удивился, что он знает о пари.

— Одиннадцать к одному, — признался я.

Я выиграл двадцать две йоты, чуть больше двух талантов. Наличие этих денег в кармане согревало меня.

Он задумчиво посмотрел на меня.

— Как ты себя чувствуешь? В конце ты и сам немного побледнел.

— Меня слегка колотит, — соврал я.

На самом деле в суматохе после обморока Фентона я выскользнул в коридор и провел там несколько тяжелых минут. Дрожь, близкая к судорогам, едва позволяла стоять. По счастью, никто не видел меня таким — трясущимся, с челюстями, стиснутыми так крепко, что я опасался за свои зубы.

Но никто меня не нашел. Моя репутация осталась невредимой.

Дал бросил взгляд, сказавший мне, что он, скорее всего, знает правду.

— Иди, — махнул он на одну из жаровен. — Немного тепла тебе не повредит.

Я не спорил. Протянув руки к огню, я почувствовал, что слегка расслабился. Внезапно я понял, насколько устал. Мои глаза зудели и горели от недостатка сна. Тело было тяжелым, словно в кости залили свинец.

Неохотно вздохнув, я убрал руки от жаровни и открыл глаза. Дал пристально смотрел мне в лицо.

— Мне надо идти, — сказал я с легким сожалением в голосе. — Спасибо за ваш огонь.

— Мы оба симпатисты, — сказал Дал, дружески помахав мне, когда я собрал вещи и направился к двери. — Добро пожаловать к моему огню в любое время.

Позже вечером, в гнездах, Вил открыл дверь на мой стук.

— Будь я проклят, — сказал он. — Два раза в один день. Чему обязан такой честью?

— Думаю, ты знаешь, — буркнул я и протиснулся в похожую на камеру комнатку. Прислонив футляр с лютней к стене, я упал на стул. — Килвин запретил мне работать в мастерской.

Вилем сел на кровать.

— Почему это?

Я прищурился:

— Полагаю, потому что вы с Симмоном заглянули к нему и попросили об этом.

Он секунду смотрел на меня, затем пожал плечами.

— Ты догадался быстрее, чем я думал. — Он потер щеку. — Но особенно огорченным не выглядишь.

Я был в ярости. Как только удача повернулась ко мне лицом, меня вынудили оставить единственную платную работу из-за благонамеренного вмешательства моих друзей. Но вместо того чтобы разбушеваться и сорвать на них злость, я пошел на крышу главного и поиграл, чтобы остудить голову.

Музыка успокоила меня — как всегда. И пока я играл, обдумал все еще раз. Мое ученичество у Манета продвигалось хорошо, но там было слишком много чего учить: как обжигать сушильные печи, как тянуть проволоку для получения нужной фактуры, какие сплавы применять для наилучшего эффекта. Я не надеялся продраться через все это так же, как выучил руны. В мастерской Килвина я не мог заработать столько, чтобы отдать долг Деви в конце месяца, не говоря уже о деньгах на оплату обучения.

— Я бы и огорчился, — признался я, — но Килвин заставил меня посмотреть в зеркало. — Я устало улыбнулся. — Действительно кошмарно выгляжу.

— Ты выглядишь как замученный кошмар, — поправил он меня и неловко умолк. — Я рад, что ты не рассердился.

В дверь постучали, и появился Симмон. Удивление на его лице при виде меня сменилось виноватым выражением.

— Разве ты не должен быть… в артной? — запинаясь, спросил он.

Я рассмеялся, и облегчение Симмона стало почти ощутимым. Вилем убрал кипу бумаг с другого стула, и Симмон плюхнулся на него.

— Все прощено, — сказал я великодушно. — Но вот чего я прошу: расскажите мне все, что вы знаете об «Эолиане».

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

МЕДЛЕННЫМИ КРУГАМИ

«Эолиан» — то место, где ждет за кулисами долгожданная героиня нашей истории. Я не забыл, что именно к ней я продвигаюсь в своем рассказе. Если вам покажется, что я хожу кругами, причем слишком медленными кругами, то так оно и есть, поскольку мы с ней всегда двигались друг к другу по медленному кругу.

По счастью, и Вилем, и Симмон уже бывали в «Эолиане». Вместе они рассказали мне то немногое, чего я еще не знал.

В Имре имелось много мест, куда можно было прийти послушать музыку. Практически в каждом трактире, таверне или пансионе какие-нибудь музыканты перебирали струны, пели или дудели в качестве фона. Но «Эолиан» на них не походил: он принимал лучших музыкантов города. Если ты мог отличить хорошую музыку от плохой, ты знал, что в «Эолиане» найдешь лучшую.

Вход в «Эолиан» через переднюю дверь стоил целую медную йоту. Попав внутрь, ты мог оставаться там и слушать столько музыки, сколько душе угодно.

Но плата у дверей еще не давала музыканту права играть в «Эолиане». Музыкант, желавший вступить на сцену заведения, должен был заплатить за эту привилегию один серебряный талант. Что правда, то правда: люди платили, чтобы сыграть в «Эолиане», а не наоборот.

Почему люди платили такую бешеную сумму всего лишь за то, чтобы поиграть на сцене? Ну, некоторые из тех, кто отдавал серебро, просто были богаты и могли потворствовать своим желаниям. Для них талант не казался такими уж большими деньгами, и они рады были выставить себя на столь великолепное обозрение.

Но серьезные музыканты тоже платили. Если твое выступление производило достаточное впечатление на публику и владельцев, тебе давали знак: крошечную многоствольную флейту — ряд серебряных дудочек, которые можно было приколоть на булавку или ожерелье. Талантовые дудочки признавались как отличительный знак в самых приличных трактирах на расстоянии трехсот километров от Имре.

Если у тебя были талантовые дудочки, тебя пускали в «Эолиан» бесплатно и ты мог играть там, когда заблагорассудится.

Единственной обязанностью, которую приносили талантовые дудочки, были выступления. Если ты получал дудочки, тебя могли вызвать играть. Обычно эта ноша не слишком тяготила счастливчиков, поскольку вельможи, часто захаживавшие в «Эолиан», нередко дарили музыкантам, которые доставили им особенное удовольствие, деньги или подарки. Своего рода покупка выпивки для скрипача — только высшего класса.

Некоторые музыканты играли почти без надежды получить дудочки. Они платили, чтобы поиграть, потому что никогда не знаешь, кого может сегодня вечером занести в «Эолиан». Иногда хорошее выступление или единственная песня не приносили дудочек, но зато покоряли сердце богатого покровителя.

Покровителя.

— Ни за что не угадаешь, что я слышал, — сказал однажды вечером Симмон, когда мы сидели на нашей скамейке на площади наказаний. Мы были вдвоем, поскольку Вилем строил глазки служанке Анкера. — По вечерам в главном слышат всякие странные звуки.

— Да ну? — Я изобразил полное отсутствие интереса.

Симмон продолжал настойчиво:

— Да. Говорят, это призрак студента, который заблудился в здании и умер там от голода. — Он постучал пальцем по носу, как старый крестьянин, рассказывающий историю. — Говорят, он скитается по коридорам по сей день, но никак не может найти выход.

— А!

— Другие думают, что это злобный дух. Говорят, он мучает животных, особенно кошек. Вот такой звук студенты слышат по вечерам, ближе к ночи: стон кишок замученной кошки. Наверняка страшно.

Я посмотрел на Сима: он был почти готов расхохотаться.

— Не держи в себе, — сказал я ему с насмешливой серьезностью. — Продолжай. Ты заслуживаешь этого за свою проницательность. Даже несмотря на то, что в наши дни никто не использует струны из кишок.

Он фыркнул, довольный собой. Я взял одну из его печенек и начал есть, надеясь, что это даст ему хороший урок смирения.

— Так ты все-таки собираешься?

Я кивнул.

Симмон вздохнул с облегчением.

— Я думал, ты переменил планы. Я не видел тебя с лютней в последнее время.

— Нет необходимости, — объяснил я. — Теперь, когда у меня есть время заниматься, я могу не хватать по минутке то там, то тут.

Группа студентов проходила мимо, один из них помахал Симмону.

— И когда ты собираешься это сделать?

— В скорбенье, — ответил я.

— Так скоро? — спросил Сим. — Всего два оборота назад ты жаловался, что заржавел. Что, все так быстро вернулось?

— Не все, — признал я. — На все уйдут годы. — Я пожал плечами и положил в рот последнее печенье. — Но уже стало полегче. Музыка больше не замирает в моих руках, она просто… — Я попытался объяснить, но вместо этого пожал плечами: — Я готов.

Честно говоря, я предпочел бы попрактиковаться еще месяц или даже год, прежде чем отдать за просто так целый талант. Но времени не оставалось: четверть почти закончилась. Мне нужны были деньги, чтобы отдать долг Деви и заплатить за следующую четверть. Я больше не мог ждать.

— Ты уверен? — спросил Сим. — Я слушал людей, проигравших талант, и некоторые были настоящие музыканты. В начале этой четверти один старик пел песню про… ну, про женщину, чей муж ушел на войну.

— «В деревенской кузнице», — сказал я.

— Да не важно, — отмахнулся Симмон. — Я говорю, он очень хорошо пел. — Он тревожно посмотрел на меня. — Но дудочек не получил.

Я скрыл свою тревогу под улыбкой.

— Ты ведь не слышал, как я играю?

— Прекрасно знаешь, что нет, — сварливо буркнул он.

Я улыбнулся. Я отказался играть для Вилема и Симмона, пока не наберу практику. Их мнение было почти так же важно для меня, как и мнение владельцев «Эолиана».

— Ну вот, в это скорбенье ты получишь возможность, — поддразнил его я. — Придешь?

Симмон кивнул.

— И Вилем тоже. Если, конечно, не случится землетрясения или кровавого дождя.

Я посмотрел на закат.

— Мне надо идти, — сказал я, вставая. — Мастеру нужна практика.

Сим помахал мне, и я направился в столовую, где просидел довольно долго, ковыряя ложкой бобы и пытаясь прожевать плоский кусок жесткого серого мяса. Уходя, я прихватил с собой маленькую буханку хлеба, поймав несколько вопросительных взглядов от сотрапезников.

Я отправился к себе в комнату и достал лютню из сундука у изножья кровати. Затем, памятуя о слухах, описанных Симом, я предпринял самый сложный путь на крышу главного корпуса, продребезжав по нескольким водосточным трубам в укромном тупичке. Я не хотел привлекать лишнего внимания к своим вечерним занятиям.

Уже совсем стемнело, когда я добрался до уединенного дворика с яблоней. Свет во всех окнах уже погас. Я посмотрел вниз с края крыши, но не увидел ничего, кроме темноты.

— Аури, — позвал я. — Ты там?

— Ты опоздал, — донесся слегка недовольный ответ.

— Извини, — сказал я. — Хочешь залезть наверх сегодня ночью?

Маленькая пауза.

— Нет, спускайся сюда.

— Сегодня мало луны, — сказал я своим лучшим ободряющим тоном. — Ты уверена, что не хочешь подняться сюда?

В кустах послышался шорох, а затем я увидел, как Аури вскарабкалась по дереву, словно белка. Она пробежала по краю крыши и замерла метрах в четырех от меня.

По моим догадкам, Аури было всего на несколько лет больше, чем мне — и уж точно не более двадцати. Но я превосходил ее ростом сантиметров на тридцать. Обтрепанная одежонка оставляла голыми ее тонкие, как у детей-беспризорников, руки и ноги. Ее щеки запали, и вся она была тощая — частично из-за хрупкого сложения, но не только. Длинные волосы Аури так истончились, что летели за ней по воздуху, как облачко.

Мне потребовалось много времени, чтобы вытащить ее из укрытия. Я заподозрил, что кто-то слушает, как я упражняюсь, но прошло почти два оборота, прежде чем я смог ее увидеть. Поняв, что она едва не умирает от голода, я стал приносить и оставлять ей еду, какую только мог стянуть из столовой. После этого прошел еще оборот, прежде чем она поднялась ко мне на крышу.

В последние несколько дней Аури даже начала говорить. Я ожидал, что она будет угрюмой и подозрительной, но мои опасения не оправдались. Она оказалась ясноглазой и восторженной. При виде ее я все время вспоминал себя в Тарбеане, но на самом деле сходство почти отсутствовало. Аури была безупречно чиста и полна радости.

Она не любила открытого неба, ярких огней и людей. Я предположил, что Аури была когда-то студенткой, но повредилась в уме и убежала в подземелья, прежде чем ее успели отправить в Гавань. Я не так уж много знал о ней, потому что она все еще стеснялась и побаивалась меня. Когда я спросил, как ее зовут, она бросилась под землю и не возвращалась несколько дней.

Поэтому я сочинил ей имя: Аури. Хотя в глубине души я думал о ней как о своей маленькой лунной фее.

Подойдя на несколько шагов ближе, Аури остановилась, подождала, потом снова шагнула вперед. Она проделала так несколько раз, пока не оказалась прямо передо мной. Когда она стояла спокойно, ее волосы ореолом развевались в воздухе. Обе руки она держала перед собой, сжав их под подбородком. Протянув руку, Аури пощупала мой рукав и снова ее отдернула.

— Что ты мне принес? — с восторгом спросила она.

Я улыбнулся.

— А ты что мне принесла? — мягко поддразнил ее я.

Она улыбнулась и протянула руку. Что-то блеснуло в лунном свете.

— Ключ, — гордо сказала Аури, кладя его мне на ладонь.

Страницы: «« « ... 2223242526272829 » ... »»