Шорохи Кунц Дин

Да, он был прав. Она могла стрелять, когда он напал на нее, но не сейчас, когда он просто уходил. Угадывая ее колебания, Фрай повернулся к ней спиной. Хилари бесила его наглая самоуверенность, но она не могла заставить себя спустить курок. Он медленно дошел до двери и даже не оглянулся. Начал спускаться по лестнице.

Хилари прошиб пот. Что, если он не уйдет? Спрячется в одном из помещений нижнего этажа – в той же кладовке. Выждет, пока приедет и уедет полиция, а потом снова нападет на нее. Она выскочила на лестничную площадку – как раз вовремя, чтобы увидеть, как он скрылся в прихожей. Повозился с замком. Громко хлопнула входная дверь.

На три четверти спустившись по лестнице, Хилари вдруг сообразила: он мог понарошке хлопнуть дверью и не уйти. Затаиться в прихожей.

Крепко сжимая в руке пистолет, она сошла вниз и немного подождала. Рванула дверь в прихожую. Никого. Дверь кладовки распахнута настежь. Фрай и вправду ушел.

Хилари закрыла кладовку. На два замка заперла входную дверь. Пошатываясь, пересекла гостиную. Вошла в кабинет. Здесь пахло лаком для мебели: только вчера приходили две женщины из бюро услуг. Хилари включила свет и подошла к письменному столу. Положила пистолет.

На окне стояла ваза с алыми и белыми розами. Их аромат мешался с запахом лака.

Хилари села за стол и придвинула к себе телефон. Посмотрела в справочнике номер полиции.

И вдруг к глазам подступили горячие, злые слезы. Она тщетно пыталась их удержать. Ведь она – Хилари Томас, а Хилари Томас не плачет. Никогда. Хилари Томас – сильная женщина. Она не сломается, даже если весь мир обрушится ей на голову. Хилари Томас превосходно владеет собой, благодарю вас.

Но как она ни закрывала глаза, поток слез не иссякал. Крупные, точно градины, соленые слезы катились у нее по щекам и скапливались в уголках губ, откуда затем стекали по подбородку. Сначала она плакала втихомолку, из какого-то суеверного страха. Потом дала себе волю и, трясясь всем телом, заплакала навзрыд. В горле стоял комок. Хилари пришла в отчаяние: она все-таки сломалась. Она обхватила себя руками за плечи. Потом достала из ящика пачку клинексов, высморкалась – и снова зарыдала.

Она плакала не потому, что Фрай причинил ей боль – во всяком случае, физическую. Ей самой было трудно это объяснить, но она плакала потому, что он учинил над ней насилие. Нет, он не смог надругаться над ее телом, ему не удалось даже полностью сорвать с нее одежду. Но он нагло нарушил неприкосновенность ее жилища, сломал барьер, который она возводила столько лет и с таким трудом. Ворвался в ее чистый, уютный мир и захватал своими грязными лапами.

Совсем недавно, сидя за престижным столиком в «Поло Лаундж», Уолли Топелис пытался убедить ее не быть все время настороже, и она впервые за двадцать лет задумалась насчет возможности жить, не уходя в глухую оборону. После хороших новостей и под влиянием Уолли ей захотелось стать беспечнее. Иметь больше друзей. Чаще отдыхать. Больше веселиться. Это была сверкающая греза, надежда на новую жизнь, которая не дается легко, но стоит усилий. И вот явился Бруно Фрай и растоптал ее хрупкую мечту. Задушил в зародыше. Напомнил, что мир полон опасностей – как подпол, кишащий страшными, невидимыми в кромешной тьме тварями. Она столько лет карабкалась вверх из смрадной ямы – но Бруно Фрай ударил ее грязным сапогом по лицу и столкнул обратно, на дно жизни, где царят страх, неуверенность и подозрительность. И одиночество.

Этот человек раздавил и уничтожил ее. Сгреб грязными ручищами ее надежду и безжалостно сокрушил, как злой хулиган – любимую игрушку слабого ребенка.

Глава 2

Геометрические образы.

Они сводили Энтони с ума.

На закате, когда Хилари Томас, стараясь снять напряжение, колесила вверх и вниз по каньону, Энтони Клеменца и его напарник, лейтенант Фрэнк Говард, допрашивали одного из совладельцев бара в Санта-Монике. За огромными окнами заходящее солнце рисовало постоянно меняющиеся картины – пурпурными, оранжевыми и серебряными мазками на фоне темнеющего моря.

Бар «Парадиз» служил местом встреч одиноких сердец – сексуально озабоченных одиночек обоего пола. В наше время такие заведения тем более нужны, что традиционные места знакомств – церковные обряды, посиделки у соседей, пикники, клубы по интересам – давно снесены настоящими и фигуральными бульдозерами и на их месте выросли небоскребы административных зданий, башни из стекла и бетона, пиццерии и пятиэтажные гаражи. В «Парадизе» парень неопределенного возраста легко мог подцепить неопределенного возраста девушку, и ее жажда соединялась с его собственной. Здесь робкая секретарша из Чатсуэрта могла свести знакомство с некоммуникабельным программистом из Бербанка; и здесь насильник без труда находил свою жертву.

На взгляд Энтони Клеменца, посетители «Парадиза» делились на три живописные группы. В первую входили красивые, уверенные в себе мужчины и женщины, очень прямо сидевшие на высоких табуретах за стойкой и цедившие коктейли, не забывая принимать эффектные позы. Менее красивые, но наделенные точно такими же желаниями, держались с большей непринужденностью и как будто всем своим видом говорили: «Нам здесь хорошо, весело и нет никакого дела до этих воображал с прямыми спинами». Эта группа являла взору более плавные, более закругленные линии тел, находящихся в покое, искупая естественностью мелкие физические несовершенства.

И, наконец, третья группа состояла из безликих, ни красивых, ни безобразных особей, суетящихся по углам, шныряющих от столика к столику, обмениваясь скучающими взглядами и улыбками и пробавляясь низкопробными сплетнями, уверенных в том, что их никто и никогда не полюбит.

По мнению Тони Клеменца, общий колорит был довольно-таки мрачным. Темные полосы неудовлетворенного желания. Клетчатое поле одиночества. Тихое отчаяние в разноцветную елочку.

Но их с Фрэнком Говардом привело сюда не желание полюбоваться пейзажем и жанровыми сценами, а ниточка, ведущая к Бобби Вальдесу по прозвищу Ангелочек.

В апреле Бобби Вальдес вышел из тюрьмы, отсидев семь с хвостиком лет вместо положенных пятнадцати за изнасилование и непредумышленное убийство. И, похоже, его досрочное освобождение было грубейшей ошибкой.

Восемь лет назад Бобби изнасиловал от трех до шестнадцати жительниц Лос-Анджелеса. Полиция располагала доказательствами по трем случаям и подозревала в остальных. Однажды вечером Бобби напал на женщину на автомобильной стоянке; угрожая пистолетом, вынудил сесть в свою машину, отвез в безлюдное место среди Голливудских холмов, сорвал с нее одежду и несколько раз овладел ею, затем вышвырнул из машины и уехал. Голая женщина не удержалась на ногах, покатилась в кювет и там напоролась на старый поваленный забор с острыми деревянными кольями и колючей проволокой. Проволока изранила все ее тело, а заостренный кол пропорол ее насквозь, вонзившись в живот и выйдя из спины. Как ни невероятно, но, вынужденно отдаваясь Бобби, женщина нащупала у него в кармане одну из визитных карточек и, сообразив, что это такое, крепко зажала в кулаке. Далее полиции стало известно, что она всегда носила трусики из комплекта, подаренного ей кавалером: в районе промежности было вышито: «Собственность Гарри».

Такие трусики, грязные и разодранные в клочья, были обнаружены в коллекции Бобби во время обыска в его квартире. Обе эти улики и позволили арестовать его. К несчастью для населения Калифорнии, обстоятельства сложились так, что Бобби легко отделался. При задержании были допущены отклонения от формальной процедуры, это дало возможность развернуть жаркую дискуссию о конституционных гарантиях. Как раз в это время окружной прокурор по фамилии Кауперхаузен сам был заподозрен в коррупции. Сообразив, что нарушения, допущенные при аресте Бобби Вальдеса, могут спасти его собственный зад от любителей покопаться в дерьме, окружной прокурор поддержал предложение защитника признать Бобби виновным в совершении только трех изнасилований и одного непредумышленного убийства. Большинство детективов из отдела по расследованию убийств, такие как Тони, недоумевали, почему прокурор не предпринимает мер для сбора улик еще по нескольким изнасилованиям, а также убийству второй степени, похищению, разбою и содомии. Это казалось совсем не трудным делом. Однако судьба в лице судей благоволила к Бобби.

И вот он снова на свободе. «Ненадолго», – подумал Тони.

В мае, всего через месяц после освобождения, Ангелочек Бобби Вальдес в положенное время не явился отмечаться в полицейский участок. Он съехал с квартиры и не сообщил свой новый адрес. Попросту сбежал.

В июне Бобби принялся за старое – точно с такой же легкостью, как человек после нескольких лет воздержания снова начинает курить. Запретный плод в таких случаях становится еще слаще. В этом месяце Бобби изнасиловал двух женщин и еще двух – в июле. В августе число потерпевших возросло до трех, а первые десять дней сентября дали еще две жертвы. За семь лет в тюрьме Бобби соскучился по женщине.

Полицейские не сомневались, что все девять преступлений – а может быть, и еще несколько, оставшихся неизвестными, – дело рук одного и того же человека – Бобби Вальдеса. Прежде всего, во всех девяти случаях преступник одинаково приступал к делу. После того как одинокая женщина выходила из своей машины на безлюдной стоянке, он выныривал из темноты и, приставив к ее боку, спине или животу пистолет, говорил: «Я крутой парень. Едем со мной. Тебе ничего не будет. Откажешься – выпущу кишки. Если не будешь сопротивляться, тебе не о чем беспокоиться. Я и в самом деле крутой парень!» Каждый раз он произносил одно и то же. Жертвы запомнили эти слова, потому что уж очень они не вязались с юношеским, почти детским, обликом «крутого парня». Точно так же Бобби действовал восемь лет назад, в самом начале своей карьеры насильника.

Все жертвы одинаково описывали напавшего на них человека. Стройный. Ростом пять футов десять дюймов. Вес примерно сто сорок фунтов. Смуглый. Ямочка на подбородке. Каштановые волосы и карие глаза. Нежный девичий голосок. За этот голос и юное миловидное лицо приятели прозвали его Ангелочком. Бобби исполнилось тридцать лет, но он все еще выглядел на шестнадцать. Пострадавшие утверждали, что он показался им чуть ли не подростком, однако вел себя как жестокий, опасный, больной мужчина.

Бармен «Парадиза» поручил свою работу помощнику и внимательно ознакомился с тремя фотографиями Бобби Вальдеса, предложенными ему Фрэнком Говардом. Бармена звали Отто. Это был видный бородатый мужчина с красивым темным загаром. На нем были темные брюки и голубая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами; оттуда выглядывали жесткие курчавые волосы и золотая цепочка, на которой болтался зуб акулы. Отто перевел взгляд с фотографий на Фрэнка и нахмурился.

– Вот не знал, что Санта-Моника попадает под юрисдикцию лос-анджелесской полиции.

– Нас пригласил шеф полиции Санта-Моники, – объяснил Тони.

– Гм.

– Мы сотрудничаем в расследовании особо тяжких преступлений, – нетерпеливо произнес Фрэнк. – Ну что, вы когда-нибудь видели этого парня?

– Ага, заходил пару раз.

– Когда?

– Э… с месяц назад. Может, и раньше.

– Не в последнее время?

В это время на эстраду после двадцатиминутного перерыва вышел джаз и заиграл одну из песенок Билли Джоэла. Отто повысил голос, чтобы перекричать музыку.

– Говорю вам, я не видел его больше месяца. Я почему запомнил – он показался мне совсем сопляком, из тех, кому не положено отпускать спиртное. Пришлось спросить удостоверение личности. Он аж взбеленился. Начал тут выступать.

– Чего он хотел?

– Требовал управляющего.

– И все? – спросил Тони.

– Обзывался нехорошими словами, – угрюмо произнес Отто. – Меня никогда так не обзывали.

Тони приложил руку к уху наподобие раковины, чтобы лучше слышать бармена. Он ничего не имел против мелодий Билли Джоэла, но не в исполнении музыкантов, явно считавших, что энтузиазм и громкость способны компенсировать плохую игру.

– Значит, он вас оскорбил, – констатировал Фрэнк. – Дальше?

– Дальше ему пришлось извиниться.

– Так просто? Сначала он требует управляющего, обзывает вас, а потом этак запросто приносит свои извинения?

– Ага.

– Это с какой же стати?

– А с такой, что я попросил его об этом.

Фрэнк придвинулся к бармену поближе: музыка сделалась прямо-таки оглушительной.

– Извинился только потому, что вы его об этом попросили?

– Ну… сначала он полез на рожон.

– Вы подрались?

– Не-а, – лениво ответил Отто. – Если какой-нибудь сукин сын начинает выступать в моем баре, мне необязательно марать о него руки, чтобы заставить заткнуться.

– Должно быть, вы их гипнотизируете, – буркнул Фрэнк.

Джаз влупил на полную катушку. Казалось, от такого количества децибел глаза вылезут из орбит. Солист предпринимал жалкие попытки подражать Билли Джоэлу.

Рядом с Тони сидела, прислушиваясь к разговору, ослепительная зеленоглазая блондинка. Она вдруг открыла рот.

– Валяй, Отто. Покажи свой фокус.

– Вы что, умеете творить чудеса? – спросил Тони. – Например, делать так, чтобы нарушитель испарился в воздухе?

– Он их пугает, – объяснила блондинка. – Это высший класс. Покажи им, Отто.

Тот пожал плечами и, пошарив под прилавком, достал высокую стеклянную пивную кружку. Несколько секунд он выжидал, давая полицейским возможность рассмотреть ее – словно они никогда не видели ничего подобного. Потом поднес кружку к губам и, откусив кусок стекла, выплюнул в урну. Оркестр как раз сделал небольшую паузу, и было слышно, как хрустит стекло.

– Ничего себе! – воскликнул Фрэнк.

Блондинка захихикала. Отто повторил свой трюк. Наконец он отгрыз весь верх и швырнул кружку в урну.

– Я всегда так делаю, если кому-нибудь хочется побузить. И говорю, что, если он не успокоится, я откушу ему нос.

Фрэнк был потрясен.

– Неужели вам приходилось это делать?

– Что – откусывать нос? Не-а. Обычно хватает одного обещания.

– И часто здесь бывают драки? – осведомился Фрэнк.

– Не-а. Это приличное место. Не больше одной в неделю.

Джаз снова врубил на полную мощность.

– Как вы это делаете? – крикнул Тони.

– Кусаю стекло? Ну, есть тут один секрет. Но вообще-то нетрудно научиться.

– И вам никогда не случалось порезаться?

– Бывает, хотя и редко. Только не язык. Чтобы узнать, умеет ли человек это делать, попросите показать язык. Мой – в полном порядке.

– Но вы сказали, что у вас были несчастные случаи…

– Ясное дело. Губы. Хотя и не так уж часто.

– От этого трюк еще эффектнее, – вмешалась блондинка. – Видели бы вы Отто в тот момент, когда у него по бороде течет кровь, а на губах кровавая пена! – Ее зеленые глаза зажглись таким восторгом, что Тони стало не по себе. – Вы и представить себе не можете, как быстро они делаются паиньками!..

– М-да, – только и смог вымолвить Тони.

Фрэнк опомнился первым.

– Ну ладно. Вернемся к Бобби Вальдесу. – Он постучал костяшками пальцев по фотографиям на прилавке.

– Я же сказал, он уже месяц носу не кажет.

– В тот вечер, после стычки, он спросил чего-нибудь выпить?

– Да. Парочку стаканов.

– Вы сказали, что видели его удостоверение личности…

– Ага.

– Что это было – водительские права?

– Ага. Ему оказалось тридцать лет. Ни за что бы не подумал.

– Вы не заметили, на чье имя были выданы права?

Отто потеребил акулий зуб на цепочке.

– На чье имя? Ну, вы же знаете.

– Я просто подумал, – объяснил Фрэнк, – может, он показал вам фальшивые документы?

– Там было его фото.

– Это еще не значит, что они настоящие.

– Калифорнийские права не так-то легко подделать, – авторитетно заявил Отто. – Только попробуйте – они мигом начинают расползаться. Особая обработка. – Совладелец бара вдруг оживился. – Он что, шпион?

– Задавать вопросы – наше дело, – отрезал Фрэнк. – А ваше – отвечать.

Бармен моментально замкнулся в себе; глаза сделались пустыми.

Почувствовав, что они вот-вот потеряют свидетеля, Тони предостерегающим жестом положил руку Фрэнку на плечо:

– Хочешь, чтобы он начал хрупать стекло?

– Хотела бы я на это посмотреть! – снова захихикала блондинка.

– Может, попробуешь сам? – предложил Фрэнк.

– С удовольствием.

– Что ж, валяй.

Тони улыбнулся бармену.

– Послушайте, вы любопытны, мы – тоже. Никому не будет хуже, если мы удовлетворим вашу любознательность, а вы – нашу. Идет?

Отто начал оттаивать.

– Так что натворил этот Бобби Вальдес?

– Нарушил режим.

– Учинил разбойное нападение, – добавил Фрэнк.

– Изнасиловал девятерых женщин, – продолжил Тони.

– Эй, – удивился бармен. – Вы, парни, кажется, сказали, что вы из отдела по расследованию убийств?

Музыканты только что отыграли «Все по-прежнему» и устроили себе небольшую передышку, делая вид, что настраивают инструменты.

– Когда Бобби Вальдесу попадается не слишком покладистая бабенка, – объяснил Тони, – он угрожает ей пистолетом. Пять дней назад он напал на десятую жертву. Она сопротивлялась, и он так сильно ударил ее по голове, что она скончалась в больнице.

– Чего я не понимаю, – вставила блондинка, – так это зачем брать силой то, что многие и сами охотно дадут? – И она подмигнула Тони, но тот не прореагировал.

– Перед смертью, – подхватил Фрэнк, – потерпевшая дала точное описание преступника, Бобби Вальдеса. А теперь мы готовы послушать вас.

Как оказалось, Отто смотрел не только шпионские фильмы, но и детективы.

– Ага, – протянул он. – Выходит, он обвиняется в убийстве с отягчающими обстоятельствами?

– Точно, – подтвердил Тони.

– А как вы вышли на меня?

– В семи случаях из десяти он нападал на одиноких женщин на автостоянках возле таких заведений, как ваше.

– И вовсе не таких, – запротестовал Отто. – Наша стоянка отлично освещается.

– Оно так. Но мы объехали все бары для одиноких в городе, и один посетитель сказал, будто бы встречал его здесь. Хотя он и не уверен на все сто процентов.

– Я же сказал, что он заглядывал, – проворчал Отто. – Месяц тому назад.

Теперь, когда он смягчился, Фрэнк снова перехватил инициативу.

– Значит, он начал скандалить, вы проделали трюк со стеклом, и он предъявил удостоверение личности?

– Ага.

– На чье имя?

Отто насупил брови от напряжения.

– Точно не припомню.

– Роберт Вальдес?

– Не думаю.

– Постарайтесь вспомнить.

– Вроде бы он чикано.

– Вальдес тоже мексиканская фамилия.

– Та была еще более чикано. Кажется, она оканчивалась на «кес». Что-то вроде Веласкес, но не Веласкес.

– А имя?

– Это я запомнил. Хуан.

– Хуан?!

– Ага. Настоящий чикано.

– Вы не обратили внимания на домашний адрес?

– Не интересовался.

– Он что-нибудь рассказывал о себе?

– Нет. Выпил и ушел.

– И больше не возвращался?

– Вот именно. Во всяком случае, в мою смену.

– У вас хорошая память.

– Только на бузотеров и красоток.

– Нам бы хотелось показать эти снимки вашим посетителям, – сказал Фрэнк.

– Валяйте.

Сидевшая рядом с Тони блондинка оживилась.

– Можно мне посмотреть? Вдруг я его видела. И даже разговаривала.

Наклонясь над снимком, она задела Тони коленом.

– Меня зовут Джуди. А тебя?

– Тони Клеменца.

– Я так и думала, что ты итальянец. Глаза темные и грустные.

– Они меня выдают.

– И вьющиеся волосы.

– И на рубашке пятна от соуса к спагетти, – продолжил Тони.

Девушка с интересом посмотрела на него.

– Да нет там никаких пятен, – усмехнулся Тони. – Я пошутил.

– А…

– Вы знаете Бобби Вальдеса?

Она взглянула на фотографию.

– Нет. Наверное, он приходил, когда меня не было. А ничего парнишечка. Смазливенький. Все равно что лечь с младшим братом.

Тони забрал у нее фотографию.

– Какой у тебя костюм! – похвалила блондинка.

– Спасибо.

Тони угадывал в ней не просто эмансипированную женщину, какие ему скорее нравились: в Джуди было что-то темное, звериное. Это тип женщин, обожающих хлыст и наручники. Или еще почище. Рядом с ней он чувствовал себя лакомым кусочком. Что-то вроде бутерброда с икрой на серебряном блюде.

– В таких местах, как это, – продолжала Джуди, – редко встретишь прилично сшитый костюм. Одни спортивные майки, да джинсы, да кожаные пиджаки.

Тони откашлялся.

– Ну ладно. Спасибо за попытку помочь.

Женщина гнула свое:

– Обожаю элегантных мужчин.

Их взгляды встретились, и он прочел в ее глазах нескрываемую похоть. У Тони возникло чувство, что, пойди он с ней, дверь ее квартиры захлопнется за ним, словно челюсти акулы. Она так и набросится на него и сожрет с потрохами. Все соки высосет.

– Пора идти работать, – сказал он, вставая с высокого табурета перед стойкой. – Увидимся.

– Надеюсь.

Они с Фрэнком еще примерно пятнадцать минут показывали посетителям бара фотографии Бобби Вальдеса. Тем временем джаз переключился на репертуар «Роллинг Стоунз» и Элтона Джона. У Тони заскрипели зубы от раздражения. Они только зря потратили время. Никто не вспомнил убийцу с лицом невинного ребенка.

Напоследок Тони задержался возле стойки, где Отто смешивал земляничный коктейль «Маргарита».

– Можете сказать мне одну вещь? – прокричал он.

– Все, что угодно!

– Разве люди приходят сюда не для того, чтобы познакомиться?

– Естественно, для этого.

– Тогда какого черта в барах обычно стоит такой грохот?

– Вам не нравится джаз?

– Нравится. Но не такой громкий.

– А…

– Разве под такую музыку можно разговаривать?

– Разговаривать? – удивился Отто. – Но, приятель, они приходят сюда не затем, чтобы разговаривать. Познакомиться, присмотреться друг к другу, выбрать, с кем лечь в постель…

– А поговорить?

– Да вы посмотрите на них! О чем они стали бы разговаривать? Да если бы не оглушительная музыка, они бы только и делали, что психовали.

– Выходит, они признают только язык тела?

Отто пожал плечами.

– Наверное, мне следовало бы жить в другую эпоху, – пробормотал Тони и вышел из бара.

Становилось прохладно. Над морем поднимался негустой туман – так, легкая дымка, начавшая понемногу наступать на берег.

Фрэнк уже сидел за рулем их полицейского, но без опознавательного знака седана. Тони хлопнулся на пассажирское сиденье и пристегнул ремень. Сегодня им предстояло наведаться еще по одному адресу. Кто-то в баре «Сенчури» сказал, что встречал Бобби Вальдеса на перекрестке бульвара Заходящего Солнца с Голливудским шоссе. Через несколько минут Фрэнк произнес:

– Ты мог бы поиметь ее.

– Кого?

– Блондинку. Джуди.

– Фрэнк, я же на работе.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Алиса уже перешла в третий класс. Начало каникул она решила ознаменовать экспериментом, позволяющим ...
Если профессор с козлиной бородкой – это воспринимается легко, но если профессор превратился в козли...
Гном, выбравшийся из кармана, волк – любитель морковки и козлик, который звонил по видеофону....
Маленькая Алиса еще не ходит в школу, но постоянно ухитряется оказываться в самой гуще событий: нахо...
«Люба любила спать. По вечерам её не надо было, как других детей, просить и уговаривать: в десять ча...
Возвращается Колесо Времени. Опаляют землю жгучие ветры судьбы. Истончается, рвется сама ткань бытия...