1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре. Книга 2. Июль–сентябрь Мураками Харуки
Аюми догадывалась, что Аомамэ не хочет делить с нею личные тайны и сохраняет дистанцию. Все-таки чутья Аюми не занимать. Вроде бы душа нараспашку, но вся ее бесшабашность — наполовину игра, а натура у девочки мягкая и ранимая. Было ясно как день: под панцирем мачизма Аюми скрывала бездонное одиночество.
Невыразимую тоску от того, что ее отвергают, не принимая всерьез. И мысль об этом пронзала Аомамэ раскаленной иглой.
А теперь Аюми убили. Наверняка подцепила какого-то незнакомца, напоила в баре, заманила в отель. И в полутемном номере затеяла игру в садо-мазо. Наручники, кляп, повязка на глаза. Что происходит — понятно. Мужчина стягивает женщине горло поясом от халата и кончает при виде того, как она задыхается. Только этот затянул слишком сильно. И не успел отпустить, когда следовало.
Аюми и сама боялась, что когда-нибудь с ней случится нечто подобное. Эта девочка регулярно хотела жесткого секса. Как физиологически, так и психически. Но постоянного любовника заводить не планировала. От одной лишь мысли о долгосрочных отношениях ей делалось душно и тревожно. Поэтому она то и дело подцепляла более-менее подходящего мужика на одну ночь, трахалась с ним и на рассвете исчезала. В этом они с Аомамэ похожи. Разница лишь в том, что Аюми заходила чересчур далеко. Она предпочитала по-настоящему брутальный секс, и при этом сама желала, чтоб ее мучили. Другое дело Аомамэ — всегда предусмотрительна, осторожна, никто не смеет делать ей больно. Если что — и сдачи даст, мало не покажется. Аюми же выполняла любые сумасбродные прихоти партнера, надеясь в итоге получить что-либо взамен. Опасная склонность. Случайные партнеры — это случайные партнеры. Все их скрытые желания и тайные предпочтения обнаруживаются, когда отступать уже поздно. Разумеется, Аюми понимала, насколько это опасно. Потому и нуждалась в напарнице, которая бы ее предостерегала и одергивала на самом краю.
Со своей стороны, Аомамэ тоже нуждалась в Аюми. У этой девочки были достоинства, какими Аомамэ похвастаться не могла. Открыта, приветлива, любопытна, категорична. Интересная собеседница. А сиськи — просто глаз не отвести. В паре с нею Аомамэ достаточно было таинственно улыбаться, чтобы мужчинам сразу хотелось что-то в ней разгадать. И в этом смысле они с Аюми действительно были идеальными напарницами. Неотразимая секс-машина.
Но как бы ни сложились обстоятельства, думала Аомамэ, я должна была впустить ее к себе в душу. Принять со всеми комплексами и проблемами и обнять покрепче. Ведь именно в этом Аюми нуждалась сильнее всего. Чтобы кто-нибудь принял ее как есть, без всяких условий, крепко обнял — и хоть ненадолго успокоил. Но как раз этого я ей дать не смогла. Слишком сильно боялась за свою безопасность. И слишком дорожила воспоминаниями о Тамаки.
В итоге Аюми отправилась шататься по городу одна — и ее убили. Заковав в наручники, завязав глаза и заткнув рот ее же трусиками и чулками. То, чего бедняжка больше всего опасалась, обернулось реальностью. А если бы я не оттолкнула ее — возможно, в тот день она и не подумала бы гулять в одиночку? Глядишь, позвонила бы, и они порезвились бы с мужиками на пару — в безопасности, заботливо следя друг за дружкой. Но Аюми, наверное, звонить постеснялась. А сама Аомамэ никогда не звонила первой…
В четыре утра, когда сидеть дома стало невыносимо, Аомамэ нацепила сандалии на босу ногу и вышла на улицу. Из одежды на ней были только ветровка и шорты. Кто-то окликнул ее, но она даже не обернулась. Страшно хотелось пить; Аомамэ зашла в ночной супермаркет, купила большой пакет апельсинового сока и выпила тут же до дна. Вернулась домой, еще немножко поплакала. А ведь я любила Аюми, призналась она себе. Гораздо сильнее, чем думала. Что же я не позволила бедняжке трогать меня, где ей хочется?
«В отеле на Сибуе убита женщина-полицейский», — сообщали утренние газеты. Стражи порядка прилагают все усилия для розыска преступника. Соседи Аюми по общежитию в шоке. Такая жизнерадостная девушка, всеобщая любимица, ответственная, на службе подавала надежды. И отец, и брат полицейские — профессия, можно сказать, в крови. Как такое могло случиться? Все знакомые только разводили руками.
Никто ничего не знал, думала Аомамэ. Но я-то знала. О том, что душу Аюми пожирает гигантский Изъян. Нечто вроде пустыни на весь земной шар. Сколько эту пустыню ни поливай, она все равно останется пересохшей. Никакая жизнь не пускает там корни. Даже птицы не летают. Откуда взялась эта дикая, бескрайняя пустыня, понимает только сама Аюми. А может, не ведает и она. В одном лишь можно не сомневаться: гипертрофированная сексуальность, которую грубо, с силой выдавливали из Аюми окружающие мужчины, — одна из главных тому причин. Чтобы скрыть этот фатальный изъян, бедняжке приходилось искажать и приукрашивать то, чем она являлась на самом деле. Но за всем ее жизнерадостным камуфляжем скрывалось Великое My[13] — и невыносимая жажда, которую оно порождает. Сколько Аюми ни пыталась о нем забыть, My регулярно накрывало ее. То одиночеством в дождливый вечер, то кошмаром, будившим среди ночи. И тогда ей делалось все равно, кто обнимет ее, — лишь бы обнял хоть кто-нибудь.
Аомамэ достала коробку из-под обуви и вынула оттуда «хеклер-унд-кох». Быстро, привычными движениями вставила магазин, сдвинула собачку предохранителя, передернула затвор, дослала патрон в патронник, взвела курок — и, стиснув оружие обеими руками, прицелилась в воображаемую точку на стене. Пистолет застыл, точно в пальцах каменной статуи. Аомамэ задержала дыхание, сосредоточилась — и с шумом выпустила воздух из легких. Затем опустила пистолет, вернула на предохранитель. Блестящий металл больше не оттягивал запястья. Он просто слился с нею воедино.
Только не поддавайся эмоциям, велела она себе. Даже если ты свершишь правосудие над братом и дядей Аюми, вряд ли эти мерзавцы сообразят перед смертью, за что их наказывают. Да и что теперь с ними ни делай, Аюми уже не вернуть. Как ни печально, рано или поздно все это должно было случиться. Бедняжку затягивало в смертельный водоворот, выбраться из которого ей было уже не под силу — ни самостоятельно, ни с чьей-либо помощью. Всему есть предел. Впусти ты ее в себя, неизбежный финал наступил бы чуть позже, и все. Так что хватит распускать сопли. Нужно снова восстановить себя по кусочкам. И главное — верить правилам больше, чем себе. Как и говорил Тамару.
Пейджер зазвонил рано утром на пятый день после смерти Аюми. Слушая новости по радио, Аомамэ кипятила на кухне воду для кофе. Пейджер лежал на столе. На экранчике высветился незнакомый номер. Но в том, что сообщение от Тамару, можно было не сомневаться.
Выйдя из дому, Аомамэ дошагала до ближайшей телефонной будки и набрала этот номер. После третьего гудка Тамару снял трубку.
— Готова? — спросил он вместо приветствия.
— Конечно, — сказала она.
— Тогда слушай сообщение от мадам. «Сегодня в семь вечера. Гостиница "Окура", главное здание, в центре фойе. Одежда — как на обычную работу. Прости, что срываю так внезапно, но все решилось в последний момент».
— Семь вечера, гостиница «Окура», главное здание, в центре фойе, — механически повторила Аомамэ.
— Хотел бы пожелать тебе удачи, — добавил Тамару. — Но от моих пожеланий все равно ничего не изменится.
— Это потому, что удачу вы в расчет не принимаете.
— Я плохо понимаю, что такое удача. Никогда еще такого зверя не встречал.
— Ну тогда ничего и не желайте. А лучше выполните маленькую просьбу. После меня в квартире фикус останется. Вы уж позаботьтесь о нем. Выбросить рука не поднялась.
— Хорошо, я заберу.
— Очень обяжете.
— Ну, за фикусом присматривать проще, чем за кошкой или золотыми рыбками. Еще что-нибудь?
— Больше ничего. Все, что останется, выкидывайте.
— По выполнении задания поедешь на станцию Синдзюку и оттуда позвонишь по этому номеру еще раз. Получишь дальнейшие инструкции.
— По выполнении задания звонить по этому номеру со станции Синдзюку, — повторила Аомамэ.
— Надеюсь, ты понимаешь: номер никуда не записывай. Выйдешь из дому — пейджер сломай и выбрось.
— Да, поняла.
— Операция продумана до мелочей. Ни о чем не волнуйся, мы обо всем позаботимся.
— Постараюсь не волноваться.
Тамару выдержал паузу, потом добавил:
— Если откровенно… Хочешь знать мое мнение?
— Буду рада.
— То, чем вы занимаетесь, я не считаю бессмыслицей. Это ваше дело, не мое. Но мне оно кажется, мягко говоря, безрассудством. Предприятие, которое по определению не заканчивается никогда.
— Возможно, — сказала Аомамэ. — Только здесь уже ничего не изменить.
— Очень похоже на весеннюю лавину в горах.
— Да, наверное.
— И все же нормальные люди не ходят весной туда, где могут случиться лавины.
— Нормальные люди, прежде всего, не разговаривают с вами на подобные темы.
— Это верно, — согласился Тамару. — Кстати, на случай, если угодишь под лавину, — у тебя есть семья, которую нужно оповестить?
— Семьи нет.
— То есть не было с самого начала — или есть, но как бы нет?
— Есть, но как бы нет, — эхом отозвалась Аомамэ.
— Хорошо, — сказал Тамару. — По жизни важно пробираться налегке. Когда после тебя остается один только фикус в горшке — о лучшем и мечтать нельзя.
— Когда я увидела у мадам золотых рыбок, тоже захотела себе таких. Думала, хорошо бы они у меня дома жили. Маленькие, бессловесные, желаний — раз-два и обчелся… На следующий день заглянула в магазин возле станции. Но увидела, как они плавают в своем аквариуме, и почему-то сразу расхотела. А вместо них купила себе несчастный фикус, который никто покупать не хотел.
— По-моему, очень правильный выбор.
— А рыбок, наверно, теперь уже не заведу…
— Возможно, — отозвался Тамару. — Но будет неплохо завести новый фикус.
Они помолчали.
— Семь вечера, гостиница «Окура», главное здание, — на всякий случай повторила Аомамэ.
— Просто жди в фойе, никого не ищи. К тебе подойдут.
— Ко мне подойдут.
Тамару легонько кашлянул.
— Ты, кстати, не слыхала историю о том, как мышка встретила кота-вегетарианца?
— Нет.
— Хочешь послушать?
— Очень.
— Бежала мышка по чердаку и столкнулась с огромным котом. Тот загнал ее в угол — некуда убегать. Задрожала мышка и говорит: «Господин кот, не ешьте меня! Дома ждут малые детки, кто ж их накормит, если я не вернусь? Отпустите меня, умоляю!» А кот ей на это и отвечает: «Да ты не бойся! Есть я тебя не стану. Скажу тебе по секрету: на самом деле я вегетарианец и мяса вообще не ем. Считай, тебе повезло, что ты меня встретила». Услышав это, обрадовалась мышка: «Ах, какой прекрасный сегодня день! И какая же я удачливая, что встретила кота-вегетарианца!» Но не успела мышка это сказать, как схватил ее кот, зажал покрепче в когтях и оскалил острые зубы прямо над ее горлом. Извиваясь от ужаса, мышка запищала: «Но вы же сами сказали, что вегетарианец и не едите мяса! Так это ложь?» А кот, облизнувшись, отвечает: «Чистая правда. Мяса я не ем. А потому заберу тебя с собой и обменяю на сельдерей».
Аомамэ задумалась.
— И какая же тут мораль?
— Да особенно никакой. Просто когда ты сказала об удаче, я вспомнил эту историю, вот и все. А искать в ней мораль или нет — решай сама.
— Душераздирающая история.
— Да, вот еще что. Думаю, перед заходом в номер тебя непременно обыщут. Ребятки там сверхосторожные. Так что готовься.
— Буду иметь в виду.
— Ну, тогда все, — подытожил Тамару. — До встречи еще где-нибудь?
— Еще где-нибудь… — машинально повторила Аомамэ.
Связь оборвалась. Аомамэ озадаченно посмотрела на трубку, вернула ее на рычаг. Накрепко запомнила телефонный номер, стерла из памяти пейджера. «До встречи еще где-нибудь?» — не выходила из головы последняя фраза. Насколько она понимала, очередной их встрече с Тамару в этом мире случиться не суждено.
Вернувшись домой, она пролистала свежую утреннюю газету, но об убийстве Аюми больше не упоминалось. Видимо, никакими значительными подвижками следствие похвастаться не могло. Хотя таблоиды-еженедельники наверняка уже трубят о таком чудовищном инциденте на всю страну. Шутка ли — молоденькая полисменша устроила садо-мазо в «лав-отеле» на Сибуе, и ее задушили голой в постели… Но читать желтую прессу Аомамэ не собиралась. Равно как и включать телевизор. Еще не хватало, чтобы о смерти Аюми ей рассказывали дикторы с фальшивыми интонациями и птичьими голосами.
Конечно, Аомамэ хотела, чтобы убийцу поймали, осудили и наказали. Но куда все повернется, когда на суде всплывут детали убийства? В любом случае, Аюми уже не вернуть. Это всем ясно. И приговор суда вряд ли будет особо суровым. Ведь, что ни говори, от очередной смертной казни не выиграет никто… Аомамэ свернула газету, положила локти на стол и закрыла руками лицо. Она думала об Аюми. Но уже без слез. Кроме холодной ярости, в душе ничего не осталось.
До семи вечера оставалась еще уйма времени, и девать его было некуда. Занятий в фитнес-клубе не значилось по расписанию. Небольшой саквояж и сумка через плечо, как и велел Тамару, уже заперты в камере хранения на Синдзюку. В саквояже — пачка наличных и сменная одежда на несколько суток. Каждые три дня Аомамэ заезжала на станцию, чтобы бросить в аппарат очередную монету, и всякий раз проверяла содержимое багажа. Убирать в квартире надобности нет, а еду готовить не из чего — холодильник пуст. Кроме несчастного фикуса, в доме не осталось ничего, что дышало бы жизнью. Все вещи, сообщавшие что-либо о личности их хозяйки, уничтожены, в шкафах пустота. Уже завтра меня здесь не будет, повторяла Аомамэ. Даже духа моего не останется.
Экипировка для сегодняшнего вечера, аккуратно разложенная на кровати, дожидается своего часа. Здесь же — голубая спортивная сумка. В ней собрано все, что требуется для растяжки. Аомамэ открывает сумку, в который раз проверяет комплектацию. Костюм-трико, коврик для йоги, большое и маленькое полотенца, а также крохотный футляр с предметом, похожим на пестик для колки льда. Все на месте. Аомамэ вынимает инструмент из футляра, снимает с острия защитную пробку и трогает жало подушечкой пальца. Заточено как следует. Но на всякий случай она еще несколько раз проводит по нему самым деликатным точильным камнем. И представляет, как мгновенно и беззвучно это жало войдет в очередную мужскую шею. В ту заветную точку. Как всегда, все будет кончено в долю секунды. Без единого стона, без мельчайшей капельки крови. Один моментальный спазм — и прощай… Аомамэ накалывает пробку на острие и бережно укладывает инструмент обратно в футляр.
Затем она достает из обувной коробки «хеклер-унд-кох», завернутый в старую рубашку. Разворачивает — и привычными движениями заряжает в магазин семь патронов. С сухим щелчком досылает один в патронник. Снимает с предохранителя, возвращает на предохранитель. Закутывает оружие в белый платок, укладывает в мешок из черной болоньи. Маскирует сверху трусиками, лифчиком, гигиеническими тампонами — и застегивает мешок на молнию.
Что еще осталось сделать важного?
Больше ничего. Аомамэ идет на кухню, готовит кофе и пьет его с круассаном.
А ведь это мое последнее задание, думает она. Самое важное — и самое трудное. И после того, как я его выполню, мне уже никогда не придется никого убивать.
Потерять привычные имя и внешность Аомамэ не боялась. Напротив, в каком-то смысле это ее даже радовало. Ни к имени своему, ни ко внешности особой привязанности не было: потеряются — никакой ностальгии. А вот начать свою жизнь с нуля ей, пожалуй, хотелось больше всего на свете.
Жаль отказываться только от злосчастных грудей. Лет с двенадцати Аомамэ постоянно беспокоилась об их размере и форме. Все-таки будь они чуть побольше — пожалуй, она прожила бы спокойнее до сих пор. Но теперь, когда представилась возможность их заменить (не от хорошей жизни, чего уж там), она вдруг поняла, что этого совершенно не хочет. Пускай остаются как есть.
Она потрогала их под ветровкой. Все как обычно. Те же две пухлые булки, одна чуть меньше другой. Аомамэ покачала головой. Да и ладно. Вот такие — и слава богу.
Что еще, кроме этого, стоит оставить?
Конечно же, память о Тэнго. Как он пожал мою руку. Как задрожало при этом сердце. И как захотелось, чтобы он меня обнял. Даже если я и встречу в жизни кого-то другого, моего чувства к Тэнго у меня уже не отнять. Вот в чем по большому счету мы и различались с Аюми. Мое нутро не состоит из Вселенского My. И внутри у меня — не заброшенная пустыня. Внутри я состою из любви. И всегда буду помнить того десятилетнего Тэнго. Его силу, ум, нежность. Да, в этой реальности его нет. Но то, чего нет, не может состариться. И клятва, которой никто не давал, не нарушится никогда.
В душе Аомамэ тридцатилетний Тэнго — человек нереальный. Герой придуманной истории. Все, что она о нем думает, — продукт воображения. Такой же сильный, умный и нежный, как раньше. Только теперь — с большими руками, широкой грудью и твердым членом. И всегда рядом, когда это нужно Аомамэ. Обнимет, погладит, поцелует. В их комнате постоянно темно, она не видит его целиком. Ей видны только его ласковые глаза — и мир, что в них отражается.
Возможно, поэтому ей иногда так нестерпимо хочется секса — чтобы задержать в себе, насколько возможно, ощущение именно такого Тэнго. Может, для того она и спит с незнакомцами, чтобы освободиться от этой сковывающей ее страсти. Освободиться — и уж тогда наконец зажить только с Тэнго и больше ни с кем. Мирно, счастливо, без бурь и ненужных сложностей. Пожалуй, как раз об этом она и мечтает больше всего на свете…
Так она скоротала остаток дня — в мыслях о Тэнго. Сидя на алюминиевом стульчике на балконе, глядя в небо, слушая клаксоны машин внизу да иногда поглаживая листья несчастного фикуса. Луны в небе не наблюдалось. До ее (или их?) появленья оставалось еще часов пять-шесть. Где, интересно, я буду завтра в это же время? — подумала Аомамэ. Одному богу известно. Но это, право, совершенно не важно. По сравнению с тем, что где-то на этом свете существует Тэнго.
Аомамэ в последний раз полила фикус и поставила на вертушку «Симфониетту» Яначека. Остальные пластинки она повыкидывала, а эту оставила до последнего. Закрыла глаза, прислушалась. И представила, как ветер гуляет по бескрайней Богемской долине. Как было бы здорово шагать и шагать по ней с Тэнго — докуда хватит сил. Пальцы Аомамэ, конечно, в его руке. Ветер в такт их шагам качает мягкие зеленые травы. Тэнго держит ее за руку очень крепко. Хэппи-энд, как в кино. Затемнение.
Она свернулась калачиком на кровати, минут тридцать поспала. Без сновидений. А когда проснулась, на часах было уже полпятого. Из оставшихся в холодильнике продуктов соорудила себе сэндвич с ветчиной и яйцом. Сжевала его, запивая из пакета апельсиновым соком. После дневного сна тишина показалась какой-то тяжелой. Она включила радио. Передавали Концерт Вивальди для клавесина с оркестром. Флейта-пикколо выдавала одну за другой свои воробьиные трели, и странный щебет лишь подчеркивал нереальность происходящего.
Убрав со стола, Аомамэ приняла душ и оделась в то, что приготовила месяц назад специально для этого дня. Простая одежда, не сковывающая движений. Голубые хлопчатые брюки и заурядная белая блузка с коротким рукавом. Волосы собраны в узел на затылке и скреплены гребнем. Никакой бижутерии. Вещи, в которых ходила до сих пор, не бросила, как обычно, в корзину для стирки, а отправила в мусорный мешок. Тамару потом выкинет. Тщательно остригла ногти, почистила зубы, уши. Подвела брови, нанесла на лицо крем для кожи, совсем чуть-чуть надушилась. Повертелась перед зеркалом: все в порядке. И, закинув на плечо виниловую сумку «Найки», наконец-то вышла из дома.
Перед тем как закрыть за собою дверь, Аомамэ оглянулась и подумала, что уже никогда сюда не вернется. Ей вдруг стало жаль свою квартиру. Тюремная камера, которая запирается изнутри. Ни картины на стене, ни цветочной вазы. Только на балконе — бедняга фикус, купленный вместо золотых рыбок на распродаже. Неужели Аомамэ, проведя здесь столько лет, ни разу не усомнилась в том, что это нормально? С ума сойти легче.
— Прощай, — сказала она тихонько. Не квартире. Той себе, которая здесь жила.
Глава 6
_______________________
ТЭНГО
У нас очень длинные руки
После этого на какое-то время ситуация словно зависла. Никто не выходил с Тэнго на связь. Ни Комацу, ни Эбисуно-сэнсэй, ни Фукаэри не подавали о себе ни весточки. Как будто все вдруг позабыли о нем и улетели куда-нибудь на Луну, удивлялся Тэнго. Конечно, будь оно действительно так, тогда уж ничего не попишешь. Но ведь самое удивительное, что никто никуда не улетал. Просто все слишком заняты своими ежедневными заботами, чтобы выкроить свободную минутку и хотя бы учтивости ради сообщить что-нибудь о себе.
Как велел Комацу, Тэнго старался следить за новостями в газетах; однако те издания, что он просматривал, о Фукаэри ничего не упоминали. Такой уж это печатный орган — газета: крайне активно сообщает нам, что случилось однажды, и весьма неохотно отслеживает, как же все было дальше. Изо дня в день Тэнго выуживал из газет одно и то же молчаливое послание: «Сегодня ничего не произошло». О чем болтают в телевизионных ток-шоу, он понятия не имел, ибо телевизора у него не было.
А вот еженедельные таблоиды, напротив, трубили о Фукаэри вовсю. Хотя самих журналов Тэнго не читал, их обложки, рекламируемые в газетах, так и пестрели сенсационными заголовками: «Вся правда о девочке-романистке: кто стоит за кулисами ее исчезновения?», «Куда пропала 17-летняя Фукаэри, автор "Воздушного кокона"?» и даже «Сгинувшая писательница: детство, которое спрятали». И все прочее в том же духе. Кое-где даже встречался портрет Фукаэри. То самое фото, с пресс-конференции. Хотя Тэнго и было любопытно, о чем эти статьи, покупать желтую прессу не поднималась рука. Да и будь там действительно что-либо важное, можно даже не сомневаться: Комацу мигом бы позвонил. А раз звонка нет, значит, пока ничего нового. Стало быть, и о том, что текст романа-бестселлера (возможно) состряпал литературный негр, никто пока не догадывался.
Судя по заголовкам, сегодня таблоиды вещали на весь белый свет о том, что отцом Фукаэри оказался бывший лидер секты экстремистов, что девочку воспитывала коммуна, изолированная от внешнего мира в горах Яманаси, и что нынешний ее попечитель — Эбисуно-сэнсэй, известный в прошлом культурный деятель. А покуда сама юная красавица в розыске, «Кокон» продолжает бить рекорды книжных продаж. Уже этого более чем достаточно, чтобы пощекотать читателям нервы.
Однако Фукаэри все не возвращается. Ее поисками вот-вот займутся всерьез, и тогда избегать неприятностей станет сложнее. Например, кто-нибудь возьмется проверить школу, в которой значилась Фукаэри, и раскопает историю с дислексией, из-за которой девочка и на занятия-то почти не ходила. А также ее успеваемость по японскому, да просто ее сочинения — если она вообще что-нибудь писала. Вытащат на свет божий как пить дать. И давай удивляться, как пигалица с дислексией могла написать такое безупречное по форме произведение. Естественно, тут же возникнут сомнения: «А не помогал ли ей кто-то еще?»
Вопрос этот прежде всего зададут Комацу. Ведь именно он — ответственный редактор «Кокона», ведающий всеми вопросами публикации. Скорее всего, Комацу выйдет сухим из воды. Состроит непроницаемую мину и отчеканит: «Рукопись пришла от автора по почте — и в таком же виде была передана отборочной комиссии. История ее создания нам неизвестна». Подобный талант обычно развивается у маститых редакторов ближе к пенсии, но Комацу и в свои не самые преклонные годы отлично умеет, не меняясь в лице, утверждать то, чего нет в помине.
А затем Комацу позвонит ему, Тэнго. И сообщит, например: «Тэнго, дружище! Тут под нашими задницами начинают поджигать фитили…» Отлично поставленным голосом — и словно бы даже радуясь свалившимся невзгодам.
Да, Тэнго не раз казалось, будто Комацу радуется неприятностям. Иногда в этом типе просыпалась некая тяга к разрушению. А может, в том и состояла его потаенная мечта — завалить проект, устроить вселенский скандал и наблюдать, как все, кто был с этим связан, улетают к чертям в небеса. А что? Очень даже в духе Комацу. Но в то же время этот человек — хладнокровнейший реалист. Мечты мечтами, но к реальной деструкции на деле переходить не стал бы.
Или Комацу рассчитывает, что выживет только он? Но как именно этот стратег планирует выкрутиться после всего, что случилось, Тэнго не представлял. В принципе, такой аферист может задействовать что угодно — от дурно пахнущего скандала до настоящей диверсии. Тот еще крепкий орешек, Эбисуно-сэнсэй зря не скажет. Но насчет тайны создания «Кокона» можно даже не сомневаться: не успеет тревожная туча замаячить на горизонте, Комацу сразу же позвонит. Он так долго использовал Тэнго для своих манипуляций, что в итоге стал рабом своего же орудия. Стоит Тэнго рассказать людям правду — и Комацу улетает в тартарары. Тэнго для него слишком важен, чтоб игнорировать. Осталось просто дождаться звонка. А пока телефон молчит, никакого «фитиля» под собственным задом лично он, Тэнго, не ощущает.
Куда интересней представить, чем сейчас занят Эбисуно-сэнсэй. Наверняка развивает свой гамбит с полицией. Например, уже рассказал им о возможной причастности «Авангарда» к исчезновению Фукаэри. Чтобы скандалом с ее пропажей, точно тараном, разнести проклятой секте ее неприступные ворота. Движется ли полиция в нужном ему направлении? Видимо, да. Желтая пресса только что не захлебывается, обсуждая отношение Фукаэри к секте. И если полиция сама не разнюхает, что происходит, ее обвинят в халатности позже, когда неприятная правда станет известна всем. Так что следствие, скорее всего, ведется, но тихо, без контакта с прессой. И сколько бы ни разорялись новостные телешоу и бульварные журналы, принципиально свежей информации в ближайшие дни ожидать не стоит.
Однажды, вернувшись из колледжа, Тэнго обнаружил в почтовом ящике толстый пакет. Отправитель — Комацу, сам конверт от издательства, но истыканный почтовыми штампами аж в нескольких местах. Зайдя в квартиру, Тэнго вскрыл бандероль — и обнаружил внутри пачку откопированных рецензий на «Воздушный кокон». А также письмо от Комацу, нацарапанное такими каракулями, что прочесть его заняло уйму времени.
Тэнго, дружище!
Пока особых изменений не наблюдаю. Где Фукаэри, до сих пор не известно. И журналы, и телевизор в основном мусолят историю ее детства. Нам с тобой, слава богу, тревожиться не о чем. Роман раскупается все лучше. Даже не знаю, стоит ли этому радоваться. Но в издательстве все очень рады, а директор даже выдал мне грамоту и конверт с деньгами. Двадцать лет на этой работе, а чтобы директор хоть раз меня похвалил, не припомню. Посмотрел бы я сейчас на лица тех немногих, кто был в курсе всей предыстории…
Посылаю тебе копии всех рецензий на «Кокон», какие выходили до сих пор. Можешь почитать своим абитуриентам на переменке. Впрочем, думаю, там найдется кое-что интересное и для тебя. А захочешь повеселиться — обнаружишь много забавного.
Проверил я через одного знакомого «Фонд поддержки искусства и науки новой Японии», о котором ты недавно упоминал. Да, такой фонд существует уже несколько лет, лицензирован и действует не на бумаге. Снимают офис, сдают отчеты в налоговую, все как положено. Раз в году отбирают по нескольку человек — ученых, творческих личностей — и выделяют им гранты. Основная часть фонда работает именно для этого. Откуда деньги берут, неизвестно. Но, по ощущению моего знакомого, запашок от них неприятный. Возможно, все это — просто ширма для сокрытия налогов с чего-то гораздо большего. Если глубже копать — наверняка что-то вылезет, но заниматься этим мне сейчас не с руки. Я уже говорил по телефону: если такому безвестному литератору, как ты, они предлагали сразу три миллиона, ей-богу, что-то не так. И цели у них другие. Их возможную связь с «Авангардом» не исключаю. Если она существует — видимо, они принюхиваются к тому, что ты описал в «Воздушном коконе». Так или иначе, от этих ребят стоит держаться подальше.
Тэнго сунул письмо обратно в конверт. С чего бы, интересно, Комацу стал писать ему письма? Можно, конечно, воспринять это как сопроводительную записку к пакету с рецензиями, но уж очень на Комацу не похоже. Если есть разговор — мог бы позвонить, как всегда, и решить все вопросы сразу. Разве не так? Так, да не совсем. Письмо, скорее всего, останется как улика. Сверхосторожный Комацу не мог об этом забыть. Или ему показалось безопаснее написать, потому что их телефоны могут прослушивать?
Тэнго бросил взгляд на телефон. В жизни бы не подумал, что в его собственном телефоне могут оказаться жучки. Но с другой стороны, всю последнюю неделю ему никто не звонил. Уж не потому ли, что все его потенциальные собеседники просто знают о прослушке? Даже его замужняя подруга не позвонила ни разу, что само по себе очень странно.
Более того. Подруга не навестила его в прошлую пятницу. А это вообще из ряда вон. Обычно, если почему-то не могла к нему выбраться, она непременно звонила и предупреждала заранее. Скажем, ребенок из-за простуды в школу не пошел, месячные начались раньше обычного и так далее. Но именно в эту, последнюю пятницу никакого звонка от нее не было; она просто взяла и не пришла. Тэнго состряпал нехитрый обед, прождал ее целый день — и напрасно. Значит, стряслось нечто такое, из-за чего она даже к телефону подойти не смогла. А сам он, увы, позвонить ей не может.
Выкинув мысли о подруге и телефоне из головы, Тэнго сел за кухонный стол и принялся читать рецензии на «Воздушный кокон». Копии статей были разложены в хронологическом порядке, над каждой аккуратно надписаны название газеты или журнала, а также проставлена дата. Очевидно, старалась какая-нибудь студентка на подработке. Уж сам-то Комацу не стал бы тратить столько времени и сил на подобную ерунду.
Почти все критики отзывались о книге благосклонно. Как правило, отмечали уникальность сюжета и глубину содержания, а также высоко оценивали уровень письма. «Невозможно представить, что настолько взрослую прозу писала семнадцатилетняя девушка», — повторяли рецензенты на все лады.
Верный ход мысли, соглашался Тэнго.
«Франсуаза Саган, надышавшаяся воздухом магического реализма», — отзывался о Фукаэри очередной автор. И хотя отмечал отдельные событийные нестыковки и незавершенные сюжетные линии, в целом его рецензия также была хвалебной.
Вот только о том, что такое Воздушный Кокон и кто такие LittlePeople, большинство рецензентов высказывались крайне осторожно. «Сама история так увлекательна, — признавал один критик, — что не отпускает до последней страницы. Однако те, кто постарается понять, что же олицетворяют собою Воздушный Кокон и LittlePeople, останутся дрейфовать в пруду из неразгаданных тайн и неотвеченных вопросов даже после того, как книга будет закрыта. Возможно, это и входило в авторский замысел; однако немало читателей наверняка усмотрят в подобной манере изложения элементарную писательскую небрежность. Несомненно, юную дебютантку есть за что похвалить, но если она собирается и дальше заниматься писательским ремеслом, возможно, ей стоит подумать о том, что увлечение столь размытыми образами не пойдет на пользу ее будущим произведениям».
Прочитав это, Тэнго озадаченно покрутил головой. Если «сама история так увлекательна, что не отпускает до последней страницы», кому придет в голову обвинять автора в небрежности?
Впрочем, здесь как раз непонятно. Может, он как раз ошибается, а критики правы. Возможно, работа над «Коконом», словно трясина, засосала его так глубоко, что он уже не способен взглянуть на книгу непредвзято, со стороны. И Воздушный Кокон, и LittlePeople уже стали частью его натуры. Какой в них смысл — он, честно говоря, и сам толком не знает. Ну и что? Это совершенно его не расстраивает. Ведь главное — принимаешь ли ты сам факт их существования в этом мире. Тэнго воспринял обе субстанции как нечто очевидное. Оттого и сумел выписать их настолько ярко и объемно. В противном случае черта с два он полез бы в издательскую авантюру с Комацу, каких бы денег тот ему ни обещал — и чем бы ни угрожал.
Но это — его, Тэнго, личная точка зрения, не более того. Навязывать ее другим он не вправе. Уже поэтому стоит посочувствовать ни в чем не повинным людям, которые по прочтении книги «останутся дрейфовать в пруду из неразгаданных тайн и неотвеченных вопросов». Тэнго представил огромный пруд, кишащий вопросительными знаками, среди которых бесцельно дрейфуют крайне озадаченные люди, цепляясь за спасательные круги. А в небе над ними светит совершенно ирреальное солнце. Оставлять несчастных в таком состоянии было настолько неправильно, что Тэнго стало не по себе.
Но все-таки, рассудил он. Разве кто-нибудь способен спасти всех людей на свете? Даже если собрать вместе всех богов мира, разве смогут они уничтожить ядерное оружие или положить конец терроризму? Прекратить засуху в Африке или воскресить Джона Леннона? Бесполезно. Боги мира ни на что не способны, да к тому же не ладят между собой. Обязательно вспыхнет ссора, и мир погрузится в еще больший хаос, чем прежде. И все из-за бессилия богов. Бессилия, на фоне которого заставить людей немного покиснуть в пруду с неотвеченными вопросами — грех, право же, совсем невеликий.
Тэнго прочел около половины рецензий, остальные спрятал, не читая, обратно в конверт. О чем они все — уже и так понятно. История «Воздушного кокона» приковала к себе внимание очень многих и разных людей. Тэнго, Комацу, Эбисуно-сэнсэя. А теперь еще и целой армии читателей. Что еще требуется?
Телефон зазвонил во вторник. В десятом часу вечера Тэнго слушал музыку и читал книгу. Любимое время суток, когда можно почитать перед сном. Устанешь читать — тут же и засыпаешь.
Слышать оживший вдруг телефон было бы даже приятно, когда б не зловещие трели, которые тот издавал. Это не Комацу. Звонки от Комацу звучат иначе, Тэнго помедлил, размышляя, отвечать или нет. Дал аппарату потрезвонить пять раз. И, подняв иглу вертушки над пластинкой, все-таки снял трубку. Может, подруга?
— Квартира господина Кавано? — спросила трубка. Мягким, глубоким баритоном мужчины средних лет.
— Да… — осторожно ответил Тэнго.
— Извините за поздний звонок, моя фамилия Я'суда. — Интонация собеседника казалась абсолютно нейтральной. Недружелюбная, не агрессивная. Неделовая, но и без панибратства.
Ясуда? Никакого Ясуды Тэнго не припоминал.
— Я звоню, чтобы кое-что вам сообщить, — продолжал мужчина. И выдержал легкую паузу, с которой обычно вставляют закладку в книгу. — Думаю, моя жена больше не сможет вас беспокоить. Собственно, это все.
И Тэнго наконец осенило. Ясуда — это фамилия его замужней подруги! Кёко Ясуда, вот как зовут ее полностью. Просто в доме у Тэнго произносить ее фамилию не было никакой нужды, вот он сразу и не сообразил.
А человек в трубке, стало быть, ее муж… Тэнго почудилось, будто глубоко в горле что-то застряло.
— Надеюсь, вы хорошо меня поняли? — уточнил мужчина абсолютно бесстрастным тоном.
По крайней мере, Тэнго никаких эмоций в его голосе не различил. Разве что едва уловимый акцент. Уроженца то ли Хиросимы, то ли Кюсю, бог разберет.
— Не сможет беспокоить? — повторил Тэнго.
— Да, отныне она больше не сможет беспокоить вас своими визитами.
Собравшись с духом, Тэнго решил уточнить:
— С ней что-то случилось?
В трубке повисло молчание. Вопрос Тэнго растворился в воздухе без ответа.
— И потому, господин Кавана, — продолжил мужчина, — увидеться с моей женой вам больше не доведется. Это все, что я хотел сообщить.
Этот человек знает, что его жена спала с Тэнго раз в неделю вот уже около года. Теперь Тэнго это понимал. Но странно, в голосе собеседника совершенно не слышалось злобы, ненависти или досады. Зато ощущалось нечто совсем иной природы — не столько из личных переживаний, сколько из неизбежно сложившихся обстоятельств. Таких, например, как заброшенный и уничтоженный временем сад. Или долина, затопленная наводнением.
— Но я не понимаю…
— Тогда примите это как факт, — упредил мужчина вопрос Тэнго. И теперь в этом голосе слышалась смертельная усталость. — Один незыблемый факт. Моя жена уже потеряна и больше ни в какой форме не сможет вас потревожить. Это все.
— Потеряна? — машинально повторил Тэнго.
— Господин Кавана. Мне очень не хотелось звонить вам. Но если все оставить как есть и не известить об этом вас, мне тоже будет крайне сложно просыпаться по утрам. Или вы думаете, этот звонок доставляет мне удовольствие?
В трубке повисла могильная тишина. Похоже, звонили из какого-то жутко тихого места. А может, сами чувства этого человека уже превратились в вакуум, который всасывал все окружающие звуки.
Нужно задать вопрос, подумал Тэнго. Иначе все так и закончится — намеками черт знает на что. Нельзя позволить ему прервать разговор на середине. Ясно, что этот тип с самого начала не собирался рассказывать, что происходит. Какой же вопрос задать человеку, который не отвечает ничего конкретного? Какими словами заставить пустоту разговориться? Пока Тэнго отчаянно подыскивал нужный вопрос, связь безо всякого предупреждения оборвалась. Не сказав больше ни слова, мужчина просто положил трубку и исчез из мира Тэнго. Надо полагать, навсегда.
С полминуты Тэнго сидел, прижимая к уху омертвевшую трубку. Если телефон прослушивают, вдруг это как-нибудь проявится? Он задержал дыхание и обратился в слух. Но никаких подозрительных звуков не раздавалось. Тэнго слышал только биение своего сердца. Вслушиваясь в собственный пульс, он вдруг ощутил себя ночным вором, который забрался в чужой дом и, притаившись во мраке, ждет, когда хозяева уснут.
Чтобы как-нибудь успокоиться, он пошел на кухню, вскипятил чайник, заварил зеленого чая. А потом сел за стол и прокрутил в голове все, о чем говорилось по телефону.
«Моя жена уже потеряна и больше ни в какой форме не сможет вас потревожить», — сказали ему. Ни в какой форме — именно эти слова ввели Тэнго в ступор. В самом выражении чудилась какая-то неприятная слизь.
Что же именно хотел сообщить этот Ясуда? Что его жена, Кёко Ясуда, даже очень сильно захотев приехать к Тэнго, больше не сможет этого сделать? Но почему, из-за чего? И что означает «потеряна»? Перед мысленным взором Тэнго замелькали картины одна страшнее другой: вот его подруга попадает в аварию и ломает руки-ноги, вот заболевает неизлечимой болезнью, вот ее избивают до полной неузнаваемости. Вот она в инвалидном кресле с культями вместо конечностей, все тело в бинтах. А вот ее держат на цепи, как собаку, в каком-то подвале. Что говорить, каждая из этих картин выглядела чересчур гротескно.
О муже своем Кёко Ясуда (отныне Тэнго в уме называл ее полным именем) почти никогда не рассказывала. Чем занимается, сколько лет, как выглядит, каков по характеру, где и как с нею встретился, когда взял в жены — ни о чем подобном Тэнго понятия не имел. Толстый или худой, дылда или коротышка, добрый или не очень, ладил с женой или нет — ни малейшего представления. Тэнго лишь знал, что в деньгах Кёко Ясуда особой нужды не испытывала (по крайней мере, позволяла себе что хотела), а вот частотой (или качеством?) секса в семейной жизни удовлетворена не была. Хотя даже об этом он мог лишь гадать. За прошедший год в его постели она рассказывала ему о чем угодно, только не о муже. Да и Тэнго ничего не спрашивал. Чьей женой он пользуется — ему, по возможности, знать не хотелось. Само это нежелание он даже считал своего рода деликатностью. Однако теперь, когда все так повернулось, Тэнго искренне пожалел, что ни разу не спросил ее о муже (а ведь она бы ответила, ничего не скрывая). Хотя бы о том, что у него за натура. Насколько он ревнив. Считает ли жену своей собственностью. Распускает ли руки.
Представь себя на его месте, сказал себе Тэнго. Что бы ты чувствовал? Ну то-есть — вот ты женат, у тебя двое малых детей, и живешь ты спокойной семейной жизнью. Только однажды вдруг узнаешь, что жена раз в неделю регулярно спит с другим, этот другой младше ее на десять лет, и все это длится уже около года. Случись такое с тобой — что бы ты думал? Какое чувство охватило бы твою душу? Слепая ярость, немое отчаяние, глухая тоска? Веселье безумца? Потеря контакта с реальностью? Или все это сразу, в одном флаконе?
Но сколько Тэнго ни напрягал воображение, представить собственную реакцию не удавалось. Коридоры подсознания неизменно приводили к одной и той же картине — его мать в белой комбинации позволяет молодому незнакомому дяде сосать ее грудь. Грудь большая, округлая, с набухшими твердыми сосками. На лице матери — оскал запредельного плотского удовольствия. Распахнутый рот, закрытые глаза. Чуть дрожащие губы напоминают взмокшее от страсти влагалище. А рядом спит маленький Тэнго. Карма какая-то, подумал он. Все повторяется. Просто теперь этот чужой дядя — сам Тэнго, а в его постели — чужая жена Кёко Ясуда. Тот же сценарий, только с другими актерами. Но если так, выходит, во мне заложена некая потенциальная формула и всю свою жизнь я эту формулу реализую? Сколько же тогда вины за потерю Кёко Ясуды ложится на меня самого?
Заснуть не получалось. В ушах не смолкал голос человека по фамилии Ясуда. Намек, оставленный им, слишком давил на психику, а слова, что он произнес, принимали в голове до странного реальные формы. Тэнго подумал о Кёко Ясуде. Вспомнил ее лицо, ложбинки и округлости ее тела. Последний раз они встречались в позапрошлую пятницу. Занимались сексом — как обычно, долго и обстоятельно. Но теперь, после звонка ее мужа, Тэнго казалось, что это случилось в страшно далеком прошлом. Кадр мировой истории.
Чтобы вместе слушать музыку в постели, она привезла из дома несколько пластинок, которые теперь стояли на стеллаже. Джаз недавнего прошлого. Луи Армстронг, Билли Холидей (опять же с кларнетом Барни Бигарда), Дюк Эллингтон сороковых. Все, что слушалось постоянно и больше всего береглось. Обложки заметно полиняли, но сами пластинки остались как новенькие. Доставая их из конвертов и разглядывая одну за другой, Тэнго пытался свыкнуться с мыслью, что больше никогда не увидит Кёко Ясуду.
Говоря откровенно, любовью их отношения, конечно, считать нельзя. Тэнго никогда не думал о том, чтобы жить с нею вместе, не расстраивался, говоря ей очередное «пока», и при мысли о ней никакой дрожи в сердце не ощущал. Тем не менее он привык, что подруга участвует в его жизни, и сильно к ней привязался. Каждую пятницу они оказывались в его постели в чем мать родила, и этот день недели он всегда предвкушал с удовольствием. Редкий случай для Тэнго. Из всех женщин, каких он только встречал, подобной близости у него не случилось почти ни с кем. Чаще всего эти женщины — неважно, спали они с Тэнго или нет — вызывали в нем чувство дискомфорта. И чтобы как-нибудь с этим справиться, ему приходилось выстраивать вокруг себя толстую стену. Запирать в своем сердце какие-то комнаты на замок. Но с Кёко Ясудой всех этих замысловатостей не требовалось. Она всегда понимала, что ему нужно. Уже хотя бы поэтому он считал, что с этой партнершей ему повезло.
Однако теперь что-то случилось, и он ее потерял. По какой-то причине она больше ни в какой форме здесь не появится. И, как решил ее муж, ни о самой этой причине, ни о последствиях ему, Тэнго, лучше не знать.
Не в состоянии заснуть, он сидел на полу и слушал на малой громкости Дюка Эллингтона, когда телефон затрезвонил снова. Часы на стене показывали двенадцать минут одиннадцатого. Комацу? В такой час больше некому. Однако в телефонных трелях слышалось нечто иное. Звонки от Комацу звучат заполошно и торопливо — совсем не так, как сейчас. Может, Ясуда забыл о чем-то сказать и звонит еще раз? Снимать трубку совсем не хотелось. Жизненный опыт подсказывал Тэнго, что в это время суток ничего хорошего по телефону не говорят. Однако в его нынешнем положении, к сожалению, выбора не оставалось.
— Господин Кавана, не так ли? — спросил голос в трубке. Не Комацу. Не Ясуда. Это был Усикава и никто другой. С такой булькающей речью, словно набрал в рот воды или еще какой жидкости. В памяти всплыли нелепая физиономия и сплюснутый череп. — Усикава беспокоит! Премного извиняюсь. Уж простите за поздний звонок. А также за то, что недавно свалился вам на голову и отнял у вас столько бесценного времени. А сегодня хотел было позвонить пораньше, да столько всего срочного навалилось, оглянуться не успел — а уже скоро полночь! Да-да, я прекрасно знаю, что вы у нас, так сказать, жаворонок — рано ложитесь, рано встаете. И это замечательно. Во всех этих полночных бдениях, уверяю вас, ничего хорошего нет! Самое правильное — как только стемнело, поскорей забраться под одеяло, чтобы встать вместе с солнышком… Но именно сегодня, уж простите наглеца, интуиция подсказала мне, что вы пока еще спать не должны. Вот я и попробовал позвонить — а ну как и правда еще не спите? Надеюсь, не сильно вас потревожил?
Все услышанное очень не понравилось Тэнго. Равно как и то, что Усикава откуда-то выведал номер его домашнего телефона. Какая тут, к чертям, интуиция? Этот тип звонил, поскольку знал, что он, Тэнго, не может заснуть. А скорее всего — что в его квартире еще горит свет. Значит, за домом следят? Некто очень искусный и неутомимый, вооружившись полевым биноклем, прямо сейчас наблюдает за этими окнами?
— Нет, я и правда еще не ложился, — ответил Тэнго. — Вашей интуиции можно позавидовать. Пожалуй, я выпил слишком много зеленого чая.
— Да что вы? Ой как нехорошо! Бессонные ночи наводят на нездоровые мысли. А у меня, между прочим, к вам разговор. Не возражаете?
— Только если потом будет не страшно уснуть.
Усикава залился странным визгливым смехом. От которого на другом конце линии — где-то на этом свете — задергалась его плешивая голова.
— Ха-ха-ха! Ох и занятные у вас шутки, господин Кавана! Но право, не стоит беспокоиться. Конечно, разговор этот вряд ли вас убаюкает. Хотя, надеюсь, и здорового сна не отобьет. Обычная задачка на «да» или «нет». Ну то есть, э-э, я все о том же гранте. Три миллиона в год — чем плохо? Вы точно не передумали? Дело в том, что уже очень скоро нам понадобится ваше окончательное решение…
— Насчет фанта я уже все сказал. Спасибо за предложение. Но помощи со стороны не ищу и в лишних деньгах не нуждаюсь. По возможности, хотел бы и дальше жить так же.
— Не будучи никому обязанным? Вы об этом?
— Именно так.
— Достойное стремление, нельзя не признать! — Усикава легонько откашлялся. — Жить в гордом одиночестве, не принадлежа ни к какой фирме, сообществу или системе… Боже, как я вас понимаю! И все же, господин Кавана, — уж простите за назойливость, — никто не знает заранее, что и когда в этом мире может произойти. И поэтому людям всегда нужна какая-нибудь страховка. То, во что можно вцепиться, лишь бы ветром не унесло. Без этого жить на свете очень, я бы сказал, некомфортно. Между тем, господин Кавана, вы в своей жизни пока ничем подобным похвастаться не можете. Вам совершенно не на кого опереться. Любой, кто сейчас рядом с вами, в трудный час бросит вас погибать и сбежит, не задумываясь. Или я ошибаюсь? Как говорится, готовь сани летом! Чтобы не загнуться в черный день, очень важно подстраховаться, пока все идет хорошо. Я говорю не только о деньгах. Деньги в данном случае — просто знак.
— Простите, я плохо понимаю, о чем вы, — сказал Тэнго. Гадливое чувство, возникшее при первой встрече с Усикавой, неудержимо росло.
— Ах да! Вы пока еще молоды, полны сил. И возможно, просто не понимаете, что с вами будет дальше. Но с какого-то возраста жизнь превратится в непрерывный процесс потерь. Самые важные для вас вещи начнут выпадать из нее, как зубья из расчески, а вместо них будет оставаться сплошная фальшивка. Ваши силы, желания, мечты, идеалы, убеждения, любимые люди станут исчезать из вашей жизни чуть ли не каждый день. Когда попрощавшись, а когда и без всякого предупреждения. Ничего из потерянного вы уже не сможете вернуть никогда. И взамен ничего подходящего не найдете. Все это очень больно. Иногда будет казаться, что вас режут живьем на куски. Вам скоро тридцать, господин Кавана. Ваша жизнь вот-вот начнет погружаться в сумерки. Проще говоря, вы начнете стареть. Надеюсь, в последнее время вам стало немного понятнее, что такое потеря. Или я ошибаюсь?
Намек на Кёко Ясуду, понял Тэнго. На их тайные свидания раз в неделю, которым больше случиться не суждено. Похоже, этому упырю все известно.
— Я смотрю, вы неплохо осведомлены о моей личной жизни, — сказал Тэнго.
— Бог с вами, о чем вы? — якобы изумился Усикава. — Уверяю вас: я просто излагаю вам мою теорию жизни как таковой. А что там происходит лично у вас — мне совершенно неведомо…
Тэнго промолчал.
— Так что, господин Кавана, примите эти деньги с легким сердцем, — вкрадчиво добавил Усикава. — Сейчас ваше положение, прямо скажем, весьма нестабильно. Не дай бог, начнете тонуть — мы могли бы всегда оказаться рядом и бросить спасательный круг. Уж поверьте, очень не хотелось бы в этом разговоре загонять вас в угол крайними аргументами.
— Крайними? — повторил Тэнго.
— Вот именно.
— Это какими же?
Усикава выдержал небольшую паузу, затем продолжил:
— Видите ли, господин Кавана, есть на свете вещи, о которых лучше не знать. Подобные знания лишают человека сна. Совсем не так, как зеленый чай. Не исключаю, что вы не сможете уснуть до конца своей жизни. Э-э… Ну хорошо, представьте себе картину. Совершенно не разбираясь в ситуации, вы открыли некий особенный кран и выпустили наружу очень специфическое Нечто. И теперь это Нечто начнет влиять на жизни окружающих вас людей. Очень негативно влиять, уверяю вас.
— И в этом как-то замешаны LittlePeople?
Вопрос был задан наобум, но Усикава умолк надолго. Молчание это напоминало черный булыжник, падающий в морскую бездну.
— Господин Усикава, я хочу знать совершенно конкретные вещи. Давайте отбросим недомолвки и поговорим напрямую. Что именно с ней случилось?
— С ней? Не понимаю, о ком вы.
Тэнго вздохнул. Слишком щекотливая тема для телефонной беседы.
— Вы уж простите меня, господин Кавана. Но я всего лишь курьер, посланный к вам, чтобы передать сообщение от Клиента. И обсуждения принципиальных вопросов по возможности должен избегать. Такие уж у меня полномочия, — проговорил Усикава, осторожно подбирая слова. — Очень жаль, если это вас раздражает, но более предметно говорить, увы, не могу. А кроме того, поверьте, мне тоже известно не так уж и много. Например, я не смогу понять, кто такая «она», пока вы сами не расскажете.
— Хорошо, а кто такие LittlePeople?
— Послушайте, господин Кавана. Лично мне об этих чертовых LittlePeople ничего не известно. Кроме разве того, что они появляются в книге «Воздушный кокон». А вот из беседы с вами создается впечатление, будто вы подложили белому свету какую-то большую свинью. Причем сами плохо понимаете, какую именно. И если что-то пойдет не так, эта ваша свинья может запросто разбудить чудовище. У нашего Клиента хватит силы и знаний, чтобы какое-то время этому чудовищу противостоять. Вот о какой поддержке идет речь, когда мы говорим, что деньги вам еще пригодятся. А кроме того, можете быть уверены: у нас очень длинные и сильные руки.
— И что это за Клиент? Он как-то связан с «Авангардом»?
— Очень жаль, но разглашать имя Клиента в беседе с вами я не уполномочен. — В голосе Усикавы и правда послышалось сожаление. — Тем не менее Клиент обладает огромной силой. Такой силой не пренебрегают. И в трудную минуту вы всегда сможете ею воспользоваться. Ну как? Мы предлагаем вам помощь в последний раз, господин Кавана. Принимать ее или нет — решать вам. Но потом обратной дороги не будет. Так что очень, очень тщательно все обдумайте. Ну и… э-э… учтите также, что если вы не займете сторону Клиента, могут возникнуть ситуации, когда нашим длинным рукам придется без сожаления совершать действия, ведущие к весьма плачевным для вас результатам.
— И к каким же плачевным для меня результатам могут привести ваши действия?
Довольно долго Усикава не отвечал ни слова. В трубке слышалось странное хлюпанье, будто он всасывал капавшую изо рта слюну.
— Сам я ничего конкретного не знаю, — наконец сказал он. — По данному вопросу никаких инструкций не получал. Так что сообщаю вам это, исходя из элементарного здравого смысла.
— А что за свинью я подложил белому свету?
— Этого мне также не сообщали, — ответил Усикава. — Повторяю, я всего лишь посредник для передачи Послания. Деталей, не входящих в Послание как таковое, не знаю. Главный источник информации связан с моей скромной заводью лишь очень тоненьким ручейком. Меня уполномочили сообщить вам то-то и то-то. Наверно, вы захотите спросить, почему сам Клиент не желает говорить с вами напрямую, сберегая время и вам, и себе, а также зачем ему нужен посредник, который не разбирается в ситуации. И действительно — хорошие вопросы. Но ответов на них у меня, к сожалению, нет.
Усикава кашлянул и подождал очередного вопроса. Однако ничего не дождался и продолжил беседу сам:
— Так вы желали бы знать, что за свинью подложили белому свету?
— Да.
— Насколько я могу судить, господин Кавана, на этот вопрос прямого и однозначного ответа для других людей, вероятно, не существует. Скорее, вы сами должны отыскать его в себе, поговорив со своим «я» напрямую, очень жестко и откровенно. Главное, чтобы это не произошло слишком поздно, когда уже ничего не исправить. Э-э… Впрочем, как я заметил, у вас есть особый дар. Это несомненно. Благодаря ему то, что вы натворили, излучает энергию, игнорировать которую невозможно. Мой Клиент оценил ваш дар по достоинству, отчего и предложил вам свою поддержку. Но просто одаренным в этом мире быть недостаточно. Скорее даже, просто одаренному жить на свете куда опасней, чем полной бездарности. Чтобы управлять своим даром, нужны силы и знания. Вот, собственно, что я думаю по вашему поводу.
Читать бесплатно другие книги:
