Разводы (сборник) Сэ Слава
– Меня он, гад, никогда в кусты не таскал, – расстроилась Айгюль.
Винсент, которому сейчас очень нужен был друг, поддержал Женю.
– Знаешь, – признался египтянин, – я очень тебя понимаю. Мы с тобою последние романтики. Наши представления о любви одинаково не соответствуют стандартам бездушного мира.
– Хах! Ещё как соответствуют! – возразила Айгюль. – По пять раз в неделю, бывало, соответствовали! И в гримёрке, и в суфлёрской будке, и в буфете! Полная совместимость!
– Вот поэтому на тебе кольцо! – сказала Анна, многозначительно подняв палец. – А на мне только серёжки.
– За сколько раз в неделю положены всего лишь серёжки?
– За два. Вторник и четверг. Никакой фантазии. Сплошная гримёрка. Вот у вас, Женя, кстати, как с фантазией? Были ли среди ваших избранниц другие неживые предметы? Чучело настоящей женщины, например?
Сергей не выдержал.
– Что происходит? – крикнул он, вскакивая, – что за чушь вы несёте? Девушки, вы свихнулись!
– В каком-то смысле, – ответила Анна. Дело в том, что сумасшествие – обычное женское состояние. Лишь иногда, в ситуации стресса, мы можем кратковременно стать нормальными. Мне сейчас хочется убить Винсента каким-нибудь мучительным способом, например.
– И это нормально?
– Абсолютно. До сего момента будучи двинутой я испытывала к нему симпатию.
– А отчего, объясните, вы взъелись на Винсента? Ненавидите сарацин? Это новый крестовый поход?
– За сарацин обидно! Мой отец – простой инженер, мы христиане, между прочим!
– В том-то и дело! – говорил Сергей. – Судить о человеке по размеру носа – аморально!
– Теперь ещё обидней! – заметил Винсент.
Анна пояснила:
– Серёжа, дорогой. Женщины – точно не расистки. Среди всех народов мы выбираем подтянутый живот, жёсткие кудри и горячий взгляд!
– Тогда почему Айгюль выбрала Женю? У него, кроме национальности, ни одной положительной черты нет!
Теперь обиделся Женя.
– Это ты на что сейчас намекаешь?
Он встал и вызывающе посмотрел на Сергея, маленький, лысый, пузатый.
– Прости, я хотел сказать только, что женщины лицемерны. А ты, на мой взгляд, очень привлекательный мужчина. Как и Винсент. В вас обоих чувствуется сильный дух!
– Да! В нас есть сильный дух! – подтвердил Винсент.
Хильда крикнула:
– Потому что мы – банда!
Хильда, Сергей, Женя и Винсент дали друг другу «пять». Анна и Айгюль остались в меньшинстве. Две законченные стервы, не умеющие унять собственную вредность.
– Мне даже нравится, что Винсент слегка иностранец, – объявила Хильда. – Хотя главное в нём не это!
Айгюль усмехнулась.
– О да! Все женщины в этом помещении знают, что в нём главное. Кроме неё (кивнула в сторону манекена). И то, я думаю, это временно.
Женя вдруг стал прозревать. Вспомнил, о чём говорили и какие могли быть смыслы.
– Очень двусмысленная реплика сейчас была, – сказал он.
Винсент поспешил разуверить:
– Женя, дорогой, не слушай! Не обращай внимания! Женщины несут чепуху, сами не понимают.
– Нет, подожди! Айгюль? Что ты имела в виду?
– Смотри, как надо разрушать коалиции! – сказала Айгюль Анне. И снова повернулась к мужу: – Ты помнишь, Квентин говорил о ювелирном гарнитуре?
– Ну, говорил.
– Кольцо, серьги, кулон?
– Женя, не слушай! Она манипулирует тобой! Пойдём лучше выпьем чаю!
– Подожди, Винсент. Тут явно что-то назревает!
– Так вот, любимый, смотри, вот кольцо!
– А вот серьги! – включилась Анна.
– А кулон висит на Хильде!
Женя посмотрел на кольцо, на серьги, на кулон, потом на Винсента – недобро.
– Ты подарил моей жене кольцо?
– Из уважения. Она очень нравится мне как актриса.
Пикантность ситуации дошла и до Сергея. Он спросил прямо:
– Ты трахнул мою сестру? И всех моих коллег?!
Не дожидаясь, прозрела и Хильда. Она назвала Винсента похотливой арабской мордой, подчеркнув особо, что её высказывание никак не связано с расизмом, а только с некоторыми козлами.
Потом Женя назвал Айгюль проституткой. Она его в ответ – недомерком. Все вскочили, забегали. Оскорбления выросли в пинки и подзатыльники. Гоша ругался с Анной, Женя с Айгюль, Сергей с Хильдой, и все хором клеймили Винсента.
И тут из глубокого кресла поднялся Квентин. Режиссёр. Автор «живой драматургии». Он подошёл к столу, снял ботинок и несколько раз ударил каблуком по столешнице.
– Заткнитесь! Умолкните! Сели все! Я сказал сели!
Господа актёры кое-как остановили бег, разошлись по местам. Расселись, друг на друга не смотрели.
– Я интеллигентный человек! – сказал Квентин. – Меня тошнит от вашего базара! Я хотел пробудить в вас лучшие чувства! Я ждал, что в каждом проснётся великий артист! Что ваша внутренняя красота поможет нашей пьесе взлететь! Я намеревался плакать в конце от восторга перед красотой человека! А что получил? Бордель! Свальный грех в пределах антрепризы!
– Он обрюхатил мою сестру-дуру! – возмутился Сергей.
– Ничего не дуру! Ничего не обрюхатил! – ответила Хильда.
– Как не обрюхатил?
– Просто мне немножко захотелось замуж. И я чуть-чуть подыграла.
– Кому?
– Сама себе!
– И как теперь себя чувствуешь?
– Прекрасно! Желание ходить замуж рассосалось.
Все замолчали. Женя неловко предложил доиграть пьесу. Народ пожал плечами, возражений не было. Женя взял со стола листы, нашёл свой текст.
– Я никогда не нравился красивым девушкам! На меня соглашались только крокодилы, воблы и насекомые. И меня отшила однажды дорогая проститутка.
– А у Мигуми правда красивые бёдра. И она никогда не пойдёт налево, – философски заметил Сергей.
– Тупо не дойдёт, – сказала Анна.
– Заберу её домой. На память о спектакле. Буду держать в шкафу, но иногда доставать и пить с ней чай.
– А меня зовут Хильда. Это мой брат, Сергей. Мне навсегда расхотелось замуж. Так что и развод мне не грозит.
– Мне всё-таки интересно! Когда и сколько раз ты мне изменяла? – спросил Гоша.
– В сравнении с тобой я и не изменяла вовсе! Так, пару раз в кафе сходили! – ответила Айгюль.
– Какая же ты всё-таки дрянь!
– Это не твоя реплика.
Хильда тоже взяла текст пьесы, нашла нужную страницу.
– А мне больше всего нравится вот это место… Вот: Все мужчины больные! Посмотри вокруг! Здесь три здоровых женщины и четыре законченных психа! У них у всех член вместо кукушки! Они ходят на сторону, потому что у них одна нога загребущая! Они всё время сворачивают, не могут иначе!
– Потому что вам не нужен секс! То есть нужен, но исключительно как способ обогащения! Вам кольцо с бриллиантом дороже чувств голого человека! А мы без этого дела спятим! Каждый из нас болен с четырнадцати лет! – ответил Винсент равнодушно.
– Тебе бы лучше помолчать! Пока не накликал геноцид на свой рубильник, – сказал Гоша. Айгюль обратилась к режиссёру:
– Ведь это вы привели его в театр? Я подумала тогда: надо же, какие умные глаза. У актёров редко бывают такие. Много печальных глаз, горящих, пафосных. А тут – прям интеллект! И голос мягкий, обволакивающий. Он спросил что-то о внутреннем монологе. Я объясняла ему в кладовке за театральным буфетом, на ящиках с консервами. Как, кстати, тебе моя татуировка?
– Роза пустыни? Очень красиво, – улыбнулся Винсент.
– Для тебя старалась.
– Спасибо. Я тронут.
Женя вскочил, отбросил стул, заложил широкий круг и снова уселся.
– А первый раз в костюмерной, – вспомнила Анна. – Ещё не были знакомы даже. Я иду за платьем, и он за мной. Молча! Я зашла за стойку с костюмами от «Двенадцатой ночи». Короче, повалили мы эту стойку и прямо на костюмах…
– Шлюха ты! – вздохнул Гоша. – Вот как теперь играть герцога Орсино?
– Хм. Шлюха. Обидно. Неверную жену как ни назови – выходит оскорбление. То ли дело – гулящий мужчина. Всегда красавец и молодец. Гуляка! Повеса! Перехватчик! Плейбой! Бонвиван! Вы все молодцы, Гоша, Женя, Винсент! Огромные такие, старательные молодцы!
– Может, хватит? Расскажем им? – спросил Винсент необычно серьёзным голосом.
– Пожалуй, – ответил Квентин, поднимаясь и складывая ладони лодочкой. – Уже можно. Друзья мои, я должен объясниться. Простите, но это не антреприза. Спектакля не будет, как и фильма. Вы, все тут находящиеся, – участники социально-психологического эксперимента. Я и мой коллега – психологи (показал на Винсента). Мы проводим исследование. Начали с актёров, потому что эта категория наиболее чувствительна к соблазнам.
– Какое исследование? Что за бред? – нахмурился Гоша.
– Как вы знаете, 54 процента браков распадаются.
– И вы решили увеличить это число? Методы занятные.
– Правительство решило бороться с разводами. Выделены деньги для изучения феномена. Наш институт прикладной психологии занялся исследованием механизма супружеских измен.
– А мы подопытные мыши, что ли? – возмутилась Хильда.
– Ты очень хорошенькая мышка, если что, – успокоил Женя.
Квентин продолжил:
– Нет, конечно. Мышей принуждают, а у нас всё добровольно. Просто без уведомлений.
– Но ведь так нельзя!
– Правительство разрешило. Ввиду важности проблемы.
– Какая хорошая, интересная у людей работа! А он что, тоже психолог? – кивнула Айгюль в сторону Винсента.
– Его настоящее имя Тимур. Он актёр. Но второе образование – психологическое. Профессиональные драматурги написали для нас пьесу о разводах и семинарах. Мы же просто дали вам возможность творить на заданную тему.
– Значит, фильма не будет? – уточнила Хильда.
– Не будет. Но деньги вы получите согласно договору, до последней копейки!
– Так это что же? Это значит, я потерял жену, друзей, работу – всё вместе – за жалкие сто тысяч?
– Не такие уж жалкие. Но я понимаю ваше недоумение. Но и вам следует понять, причина всего произошедшего не в нас. Мы лишь катализатор. Причина в вас, во всех!
Женя повернул к себе лицо японской куклы, спросил, глядя в пластмассовые глаза:
– Ты тоже поражена? Ни один манекен не додумался бы так издеваться над другим манекеном!
Женя встал, взял со стола нож и пошёл в сторону Квентина.
– Хах! Обыграть финал пьесы! Очень остроумно! – Режиссёр снова зааплодировал.
– Вообще-то я не шучу, – сказал Женя. Сделав один быстрый шаг, он воткнул нож в поджарый бок психолога. Квентин охнул и повалился на пол. На рубашке расползлось тёмное пятно.
Откуда-то сверху раздался голос:
– Стоп! Снято!
Актёры заулыбались, стали аплодировать. Квентину помогли подняться. На площадку вышли осветители, помощники оператора, рабочие. Все друг друга поздравляли, жали руки и даже смеялись в конце.
Режиссёр
В Тане всё прекрасно: глаза, и ноги, и тату. В её присутствии мужчины перестают понимать человеческую речь. Во всякой фразе им слышится только: «Пойдём скорее раздеваться». Поэтому Таня старается говорить мало, чётко и по делу.
Она подошла и спросила просто:
– Родченко, почему я не могу до тебя дозвониться?
– Мы с телефоном от вас впадаем в паралич, – признался Иван.
– Зайди к ректору, потом впадай куда хочешь. Анатолий Александрович ждёт.
Хороший ректор может убить студента движением брови. Или воскресить. Раз в сутки, как и положено светилам, Анатолий Александрович проходит по театральному институту. Он идёт с востока на запад, потом обратно. Целый день потом стены и лица светятся золотым и синим, будто радиоактивные.
У ректора огромное кресло. Мэтр всплывает из него как кит навстречу вошедшему.
– Ну здравствуй, мой хороший, – говорит.
В кабинете есть красный ковёр. Легенда гласит, Анатолий Александрович красил его артериальной кровью студентов. Но дым из его трубочки считается обеззараживающим и косметическим средством.
– Познакомься!
Анатолий Александрович указал на бородатого мужчину в гостевом кресле.
– Бондарев.
Гость шустро встал, поклонился. Судя по шершавым ладоням, Бондарев этот театру приходится только зрителем.
Обменялись улыбками взаимного восторга. Таня принесла чай. Невзначай коснулась Вани бедром. Весь круг переживаний – а вдруг это любовь – запустился с новой силой.
Анатолий Александрович сделал жест, означающий начало представления. Он обратился к Ване:
– Мой дорогой. Ты наша звёздочка. Самый перспективный выпускник. Ах, что он творил, что творил!
Анатолий Александрович повернулся к Бондареву, взял за руку.
– В чеховской «Чайке» переодел всех в костюмы птиц, а сцену оформил под птичий базар! И вот, Треплев убивает чайку! Убивает равного себе, будущего себя! Понимаете? Ради забавы, от скуки! С точки зрения птичьего базара, это смерть брата, такой же птицы-человека, как и сам Треплев. И потом этот убийца рассуждает о театре, об искусстве. Совсем другой контекст! Все наши слова, весь наш мир – лишь птичий гвалт! Но и его собственное самоубийство – для зрителя, не более чем гибель чайки! Вот так, одним решением вернуть изначальный, чеховский смысл! Как? Скажите мне, как он это придумал? В девятнадцать лет!
Бондарев не знал – как. Не понимая режиссёрских метафор, он влюблённо смотрел на Ваню. Анатолий Александрович упомянул Феллини и даже Бергмана, как бы намекая, кем станет Ваня при должном воспитании.
– Или вот, рассказываю об Алвисе Херманисе. Это режиссёр из Риги. Он Пушкина изобразил в виде обезьяны. Пушкин скачет на четвереньках, ухает и кривляется. Спрашиваю у студентов – зачем, в чём смысл? Никто не знает! Ожидаемо. И вдруг вот этот (показал на Ваню) говорит: «Это же восприятие тогдашней номенклатуры!» Аристократия видела в Пушкине обезьяну, написавшую роман! Херманис вскрывает вечную слепоту интеллигенции! Понимаешь? Сколько тебе было тогда?
– Двадцать пять.
– Двадцать пять! Совсем мальчишка!
Ректор откинулся в кресле, раскурил трубочку.
– Я уверен, мы будем гордиться знакомством с этим юношей! И в мемуарах будем спорить, что он говорил и куда смотрел. И кого из коллег шлёпал по афедрону!
Анатолий Александрович подмигнул и расхохотался. Ваня улыбнулся одной нижней губой, как Джоконда.
– Анатолий Александрович, институт для меня – храм! Я чист и холоден, как Кай, складывающий из льда слово «вечность».
– Подтверждаю! За пять лет ни одного любовного скандала со вскрытыми венами! Банальные истерики не считаем. В театре наименьшая эмоция должна начинаться с удара ножом. Короче, титан духа!
Анатолий Александрович отхлебнул чаю, откусил печенье, уронил на брюки, обругал пекаря. Смешно отряхивался. Он великий актёр. Даже из чаепития устраивает короткометражку. Вдруг заговорил серьёзно.
– Ванечка, голубчик. Многие театры мечтают тебя заполучить. Андреев из Большого Драматического сказал, что обидится, если тебя у него перехватят!
Анатолий Александрович поднял палец и посмотрел на Бондарева. Слеза восторга скатилась по щеке гостя.
– И я пообещал отдать тебя в Большой Драматический. Ты человек свободный, невероятно талантливый, волен выбирать. Но сначала надо помочь. Дело не сложное. Мой давний друг – Олег Борисович – хочет организовать театр. У себя, скажем так, в имении. Нужен режиссёр, толковый, настоящий. Я рекомендовал тебя. Потому что ты – лучший. Да, да, не скромничай. Выпускников с таким потенциалом я не припомню. Ты можешь отказаться и заняться чем-нибудь другим. Пойти, например, в гардеробщики!
Анатолий Александрович расхохотался. Бондарев хихикнул вежливо.
– Предлагаю следующее. Ты поработаешь в этих, как их там…
– Мстёрах, – подсказал Бондарев.
– Да-да. Один год. Подберёшь актёров, поставишь пьеску. Выиграешь фестиваль самодеятельных театров. А потом – езжай в свой Большой Драматический. Но сначала уважь стариков. Это личное одолжение мне. Собственно, больше добавить нечего. Там настоящая работа, причём очень интересная. Челлендж, как говорит молодёжь. Ну как? По рукам?
Анатолий Александрович протянул ладонь. Эту руку отвергнуть невозможно. Проще порвать диплом и пойти водить троллейбусы. «Я же всегда могу сломать себе ногу, или обе, или голову, чтобы наверняка. Могу заболеть чумкой или алкоголизмом», – подумал Ваня. И пожал руку бога, отправляющего сына на муки.
– А где эти Мстёры? – спросил Иван.
– На Клязьме. Чудесные места. – Бондарев оживился. – Шишкин у нас рисовал. И Левитан. А Петров-Водкин чуть не женился.
– Что же его остановило?
– Невеста отвергла! – сказал Олег Борисович. И взглядом подчеркнул: девушки в Мстёрах столь же хороши, сколь и своенравны.
Театральный режиссёр – самая ненужная профессия в мире. Даже артисты, из которых можно уже второй Китай собрать, даже они как-то находят работу. Для них есть Дед Мороз, Ёлочка, Кикимора. Можно в мультфильме озвучить Яблоньку или Печку. Русские сказки содержат палитру удивительных персонажей, позволяющих не умереть с голоду. Там есть что играть. Возраст Кащея, например, – бесконечность. Этот человек видел динозавров, какой может быть внутренний монолог! Какой простор для творчества!
Артист Тетерин в полупьяном виде сыграл Деда Мороза целиком репликами Гамлета. Детям нравилось.
– Бедный Йорик! – обращался Тетерин к ёлке. – Где теперь твои шутки? Поди же в будуар к аристократке и скажи, пусть хоть дюйм крема на себя намажет, а всё равно однажды станет вот как ты теперь…
Мадам Тетерина, исполнявшая роль ёлки, сильно тогда обиделась.
Он называл Снегурочку Офелией. (Сомкни же челюсти, тяжёлые как мрамор, и в монастырь ступай.)
Себя самого артист представил знаменитым монологом:
- – Я тот, кто снёс бы униженья века,
- Неправду угнетателей, вельмож
- Заносчивость, отринутое чувство,
- Нескорый суд и, более всего,
- Насмешки недостойных над достойным.
- Так кто я, дети?
Дети крикнули «Дед Мороз!», но интонация была скорее вопросительной.
Зрители аплодировали как сумасшедшие, когда он наконец заткнулся. Заведующая рекомендовала этого Тетерина всем своим врагам.
Так вот, театральный режиссёр никому не нужен. Даже в сантехники не берут. Никто не хочет знать сверхзадачу центрального отопления и биографию разводного ключа.
Ваня Родченко стал режиссёром случайно. Он сын банкира. Папа велел выбрать себе будущее. Обещал принять любое решение. С высшим образованием в основании.
И Ваня выдумал себе работу, которую получить невозможно. А если вдруг и наймёшься в какой-нибудь театрик, то всё равно будешь бездельничать.
Ваня составил список требований к профессии. Он хотел бы:
1. Просыпаться поздно и засыпать когда заблагорассудится.
2. Никогда никуда не спешить.
3. Не носить деловых костюмов.
4. Работать в центре города, говорить о делах исключительно в барах и ресторанах.
5. Чтобы на работе были женщины. Разных возрастов, симпатичные, с живым умом. Не вульгарные.
6. Пусть эти женщины считают Ваню любимым начальником со всеми вытекающими.
7. Пусть работа сводится к спорам об искусстве или о любви.
8. Если случится неуспех, то пусть он объясняется невежеством целевой аудитории. (Как у авангардиста Поллока.)
9. И чтобы вечером, у торшера, о работе вспоминалось только милое и забавное.
Сразу отпали многие профессии. Кутюрье, например, должен уметь шить, рисовать и остро ненавидеть конкурентов. Ваня ленился ненавидеть и путался в нитках.
Был отвергнут тренер по художественной гимнастике. Жить среди молодых стройных ног заманчиво, но жить надо в спортзале, да ещё рано вставать.
Не подошла и профессия экстрасенса, требующая много и напряжённо врать.
Копирайтер и дизайнер также в утиль. Работа с клиентами-идиотами, которые тебя самого считают идиотом, утомляет.
Кинорежиссёры слишком много путешествуют, не всегда в приятные места. Ваня ленился куда-то ездить.
А вот режиссёр театральный подошёл идеально. Можно быть мешковатым, рассеянным, неучтивым и всё равно вызывать у женщин интерес. И главное, такая работа не может утомить.
Ваня подал документы в театральный институт. И возрадовался. Институт оказался раем в исламской эсхатологии. Там гурии с прозрачной кожей щебетали, порхали повсюду, стреляли глазами и коленками. Безупречные телесно и психологически, они считали секс источником вдохновения, а брак – угрозой карьере.
Несколько шокировало обилие поступающих. Ровно половина страны мечтала стать артистами. Вторая половина страны подавала документы на сценарное отделение. Разница между теми и этими проста – первые себе нравятся в зеркале, вторые – нет. Но все они несомненные гении.
В нарушение законов математики нашлась и третья половина – режиссёры. Это ленивые умники. Писать не хотят, прыгать по сцене ленятся, зато готовы учить других и принимать поклонение. Режиссёров оказалось даже больше, чем артистов.
Бесконечные вступительные комиссии проверяли Ванину эрудицию и чувство прекрасного. Он рассказывал случаи из жизни, читал стихи и басни, писал сочинения, анализировал романы и фильмы. Он фотографировал собственную мать в нелепых позах и трещинки в асфальте, доказывал комиссии, что видит мир иначе. Что угодно, лишь бы потом бездельничать с соответствующим дипломом.
Ване повезло. В его семье много читали. Даже если без картинок книга, всё равно. Ваня вырос эрудированным и быстро соображал. К тому же среди поступающих было много странноватых, не от мира сего. Нервные, самовлюблённые, глупые, одержимые – они закатывали истерики во время экзамена и угрожали комиссии кармическими последствиями. Один кричал, что его судьба стать великим режиссёром и комиссия потом будет стыдиться.
Были и пройдохи, задумавшие поступить на «простой» режиссёрский поток, а ко второму курсу перевестись в артисты. (Психотропные вещества, суициды, сумасшествия и внезапные беременности быстро освобождали места на актёрском отделении.) Кто-то хотел стать режиссёром из личных соображений. Чтобы при случае украсть неглиже любимой актрисы. Ваня был редким нормальным абитуриентом и тем запомнился комиссии.
Он учился с удовольствием. Отвечал, что в голову взбредёт, и потому прослыл человеком творческим, с оригинальным видением. Даже остроумным.
Он складно лопотал о школах Михаила Чехова и Ежи Гротовского, сравнивал систему Александра со Станиславским. Сокурсники понимали только, что Ваня очень умный. Даже выдающаяся его лень выглядела маркером таланта. А уж «Чайка» в декорациях птичьего базара сделала из Вани легенду.
К пятому курсу студент Иван Сергеевич Родченко и сам поверил в свою неслучайность. Он ходил как режиссёр, думал как режиссёр, смотрел на мир снисходительно, как положено режиссёру. Первокурсницы обращались к нему на «вы». Старались сблизиться хотя бы духовно. Парни пересказывали его мнение. Он прослыл будущим великим, ничего ещё не совершив. А потом случилась Настя.
Было лето, солнце. Ваня красиво развалился на ступенях перед институтом. Читал сценарий с комментариями. Крыльцо и ступени института для студентов были сценой. Кто-то выходил сюда учить роль, чтобы вся улица оценила. Девчонки приходили показать длину бедра и медленный поворот головы, как у Марлен Дитрих. И умение хохотать, конечно. Самые неумеренные позёры устраивали танцы и акробатику. Мимо текла улица, троллейбусы везли восхищённых зрителей.
По тому, как Ваня читал сценарий, было ясно – тут полулежит режиссёр. Ваня ни на кого не смотрел и никого не слушал. Лишь чуть контролировал краешком сознания.
Вдруг, затмевая все звуки, застучали каблуки. Какая-то женщина шла спокойно, ничего из себя не строила, просто топала. Все местные гении стали фоном, хором, кордебалетом. На переднем плане остались каблучки. Ваня не вышел из образа, головы не поднял. Упрямо играл роль. Каблучки цокали прямо на Ваню. И уже поднимались по ступеням. Ветер вдруг включился в пьесу, вырвал два листа, закружил. Один лист Ваня поймал, очень ловко. Но второй ускользнул и нырнул ровно под каблук и подошву. Женщина остановилась. Сошла со страницы. На бумаге остался след, похожий на отпечаток сердца. Не рисованной перевёрнутой попы, как на открытках, а настоящего сердца, человечьего, заострённый овал. Ваня трагически посмотрел на лист, на туфлю и лишь потом поднял глаза, чтобы увидеть лицо женщины. И обомлел, и возликовал. В полуметре, глядя сверху вниз, стояла великая Анастасия Климова.
– Как вам этот сценарий? На ощупь ногой? Не кажется скользким? Или жёстким?
– Признаться, впервые мне в ноги бросился сценарий. Раньше – только сценаристы.
Ваня взял в руки страницу, осмотрел с обеих сторон.
Актриса пожала плечиком, как умеют только 14-летние кокетки.
– Буквы видны. А хотите, я вам эту страницу подпишу? Сможете продать в интернете. Дорого.
Иван прижал страницу к груди.
– Нет. Ваша стопа отныне и навсегда останется со мной. Если вы к отпечатку присоедините туфлю, тогда, конечно, счастье будет полным.
– Сейчас не могу. Прийти на творческий вечер колченогой – тут нужна какая-то дополнительная логика.
– Скажите, что встретили меня. Остальное додумают зрители. Вы позже узнаете из газет всю историю своей босоногости.
– Хм, – сказала Настя. И стала смотреть Ване в глаза. А он ей, в ответ. Они не отводили взгляд, потому что театр – их жизнь.
Читать бесплатно другие книги:
