Тысяча и одна ночь. Сказки Шахерезады. Самая полная версия Сборник
Брат мой ни слова не сказал в ответ на это, а только подумал: «Человек этот любит вышучивать других», и затем прибавил вслух:
– О господин мой, в жизни своей не видал я хлеба лучше и белее этого и не едал ничего слаще этого.
– Его пекла, – отвечал на это хозяин, – рабыня, купленная мною за пятьсот червонцев. Мальчик! – крикнул он, – принеси нам сикбай[144], подобного которому не найдешь и за столом султана! – прибавил он, обращаясь к брату: – о гость мой, ведь ты голоден, страшно голоден и ужасно хочешь есть!
Брат мой начал тоже причмокивать губами и делать вид, что он ест. Хозяин же дома продолжал спрашивать различные кушанья, одно вслед за другим, и хотя ничего им не приносили, но он по-прежнему угощал моего брата. Затем он крикнул:
– Эй, мальчик, поставь перед нами цыплят, начиненных фисташками. Ну, поешь же, – прибавил он, обращаясь к гостю: – ведь ты никогда не едал ничего подобного.
– О хозяин мой, – отвечал мой брат, – поистине ничто не может сравниться по вкусу с этим кушаньем!
Хозяин начал прикладывать свою руку ко рту моего брата, делая вид, что он кормит его кусочками, и продолжал перечислять ему различные мясные блюда и выхвалять их достоинства, в то время как голод моего брата до такой степени усилился, что он был бы рад простому хлебу. Хозяин дома наконец сказал ему:
– Ел ли ты когда-нибудь такие вкусные кушанья, как эти?
– Никогда, хозяин, – отвечал он.
– Ну, так поешь еще, не церемонься.
– Я уж наелся мяса достаточно, – отвечал гость.
Хозяин приказал слугам нести сладкое, и они зашевелили руками по воздуху, как будто несли что-то; после чего хозяин сказал моему брату:
– Поешь-ка этого кушанья, потому что оно превосходно, а что это за катаиф[145], клянусь жизнью! Ты взгляни только, какой он сочный.
– Уж я не прозеваю, возьму, хозяин мой! – вскричал брат и начал расспрашивать: много ли положено в катаиф мускусу.
– У меня его всегда приготовляют таким образом, – отвечал хозяин, – и кладут в катаиф целый миткаль[146] мускусу и полмиткаля амбры[147]
Все это время брат мой качал головой, шевелил губами и ворочал языком во рту, как делают, когда едят что-нибудь очень сладкое. После этого хозяин крикнул своей прислуге:
– Принесите сухие плоды!
И слуги снова замахали руками, как будто несут то, что приказано, а хозяин говорил брату:
– Поешь этого миндаля, и орехов, и изюму.
И он продолжал перечислять небывалые фрукты и затем снова прибавил:
– Ну, поешь же, не церемонься.
– Нет, хозяин, – отвечал брат мой, – с меня уже довольно, я больше есть ничего не могу.
– Но если тебе, дорогой гость мой, – возразил хозяин, – угодно поесть еще и насладиться чудными яствами, то Аллах над тобой, кушай, не останься голодным.
Брат мой, раздумывая о своем положении и о том, как этот человек подшучивал над ним, говорил в душе: «Клянусь Аллахом, я сделаю с ним такую штуку, что он горько раскается в своих проделках».
Хозяин между тем крикнул:
– Принесите вина!
И слуги точно так же, как и прежде, стали размахивать руками, как бы исполняя приказание, после чего он, как бы подавая чарку вина брату, говорил:
– Выпей эту чарку, ты будешь в восторге.
– О господин мой, – отвечал гость, – как ты добр!
И брат мой сделал движение рукою, будто он выпивает вино.
– Нравится тебе? – спросил хозяин.
– Ах, господин мой, – отвечал брат, – никогда в жизни не пивал я ничего подобного!
– Ну, так пей же на здоровье, – продолжал хозяин и сам делал вид, что пьет, и налил вторую воображаемую чарку гостю, который сделал вид, будто выпил и опьянел; после чего он, неожиданно схватив хозяина и обнажив свою руку, нанес ему по шее такой удар, который раздался по всей комнате; после первого удара он нанес и второй.
– Что это значит, негодяй? – крикнул хозяин.
– О господин мой, – отвечал мой брат, – я раб твой, которого ты милостиво принял к себе в дом, и накормил его изысканными яствами, и напоил старым вином, так что он охмелел и во хмелю дерзко обошелся с тобой, но ты человек слишком порядочный, чтобы не простить такого невежественного человека, как я.
Хозяин дома, услыхав эти слова моего брата, громко захохотал и сказал ему:
– Давно я подшучиваю таким образом над людьми, привыкшими к шуткам и грубостям, но не встречал никого между ними, терпеливо переносившего мои насмешки и исполнявшего все мои прихоти, кроме тебя. Поэтому я прощаю тебя и прошу быть моим действительным товарищем и никогда не покидать меня.
Он приказал принести кушанья, о которых прежде только упоминал, и он с братом моим поел, сколько им хотелось; затем, чтобы выпить, перешли в другую комнату, где рабыни, как ясные месяцы, пели им всевозможные песни и играли на разных инструментах. Они пили там, пока не опьянели; хозяин относился к моему брату, как к близкому человеку, очень привязался к нему и одел его в богатое платье, а на следующее утро они снова начали пировать и пить. Таким образом они прожили двадцать лет. Хозяин затем умер, а султан завладел всем его состоянием.
Брат мой, как бродяга, пошел из города, но по дороге на него напала целая толпа арабов. Они захватили его, а человек, взявший его, и мучил, и бил его, говоря:
– Откупись от меня деньгами, или я убью тебя.
– Клянусь Аллахом, – со слезами отвечал мой брат, – у меня нет ничего, о шейх арабов, да кроме того, я ничем не умею зарабатывать деньги. Я – твой пленник, делай со мной, что хочешь, так как я попал к тебе в руки.
А мучитель-бедуин тотчас же выдернул такой громадный и широкий нож, что им можно было бы проткнуть насквозь шею верблюда, и, взяв его в правую руку, подошел к моему брату и отрезал ему губы, все время повторяя свое требование. У этого бедуина была хорошенькая жена, которая в отсутствие мужа выражала сильную склонность к моему брату, хотя он отстранялся от нее, боясь Господа, да святится имя Его! Однажды случилось так, что она позвала его и посадила с собой. Но в то время, как они сидели таким образом с нею, вдруг появился муж и, увидав моего брата, вскричал:
– Горе тебе, несчастный негодяй! Теперь ты вздумал еще развращать мою жену!
Вытащив нож, он нанес ему жестокую рану, после чего, посадив его на верблюда и поднявшись на гору, бросил его там, а сам ушел. Но мимо него прошли путешественники и, увидав его, дали ему поесть и попить, и дали мне о нем известие: таким образом я отправился к нему, привел его обратно в город и снабдил его содержанием.
Теперь, о царь правоверных, – продолжал цирюльник, – я пришел к тебе и боюсь вернуться домой, не сообщив тебе этих фактов, так как не сообщить их было бы несправедливо. Из этого ты можешь видеть, что, несмотря на то что у меня шесть подобных братьев, я обладаю бо'льшим благородством, чем они.
Царь правоверных, услыхав мою историю и все, что я рассказывал ему о своих братьях, засмеялся и сказал:
– Ты прав, о самый молчаливый, не любишь тратить лишних слов и не обладаешь наглостью, но все-таки уходи из этого города и ищи себе место жительства в другом.
Таким образом он изгнал меня из Багдада, и я прошел по различным странам и различным областям, пока не услыхал о его смерти и о вступлении на престол другого халифа. Вернувшись в свой родной город, я встретился с этим молодым человеком, для которого сделал большое одолжение и который без меня непременно был бы убит, тем не менее он обвинил меня в том, чего у меня нет и в характере, так как все, что он сообщил обо мне относительно наглости, болтливости и неделикатности, несправедливо, господа!
Продолжение истории, рассказанной портным
Портной продолжал таким образом: когда мы услыхали историю цирюльника и убедились в его наглости и неделикатности и в том, как он скверно поступил с молодым человеком, мы схватили его и посадили в заключение, а сами в это время занялись едой и питьем; празднество наше кончилось самым приятным образом. Мы просидели до послеполуденной молитвы, и я вернулся домой, но жена была мною недовольна и сказала:
– Ты весь день веселился, а я проскучала, сидя дома, и теперь, если ты не пойдешь со мной, чтобы нам весело провести остаток дня, то отказ твой послужит причиной нашего развода. Таким образом, я пошел с нею, и мы прогуляли до сумерек, когда, на возвратном пути домой, мы встретили этого горбуна, пьяного и декламирующего стихи. Я пригласил его к нам, он согласился. Я пошел купить сушеной рыбы и, купив ее, вернулся, и мы сели есть. Жена моя взяла кусок хлеба и кусок рыбы, засунула их ему в рот и зажала рот, отчего он и умер; после чего я взял и его и попытался бросить в дом врача, а врач бросил его в дом надсмотрщика, а надсмотрщику удалось оставить его на дороге маклера. Вот все это случилось со мною вчера. Разве эта история не удивительнее истории горбуна?
Продолжение истории горбуна
Когда царь услыхал эту историю, то приказал кое-кому из своих приближенных пойти с портным и привести цирюльника, сказав им:
– Присутствие его необходимо для того, чтобы я сам мог послушать его и вследствие этого, может быть, освободить вас всех. Затем мы прилично похороним этого горбуна, так как он умер ведь еще вчера, и поставим ему на могиле памятник за то, что он послужил причиною нашего знакомства с такими удивительными историями.
Царедворцы и портной, сходив в место заключения, очень скоро вернулись вместе с цирюльником, которого поставили перед царем. Царь, посмотрев на него, увидал, что он совсем старик, ему за девяносто, с темными лицом, с седой бородой и бровями, с маленькими ушами, длинным носом и гордым видом. Царь засмеялся и сказал ему:
– Ах, ты, молчаливый человек! Я желаю, чтобы ты рассказал мне какую-нибудь из твоих историй.
– О царь веков, – отвечал цирюльник, – по какому это случаю тут присутствуют этот христианин и этот еврей, и этот мусульманин и горбун, что лежит тут между вами мертвый? И почему вы все тут собрались?
– Зачем ты это спрашиваешь? – спросил царь.
– Я спрашиваю это затем, – отвечал цирюльник, – чтобы царь не счел меня наглецом или человеком, который суется в дело, до него не касающееся, и чтобы доказать, что я не склонен к болтовне, в которой меня обвиняют, так как не даром же меня прозвали молчаливым, и как поэт говорил:
- Да, люди с прозвищами крайне редки,
- Но если приглядеться к ним, то ясно,
- Что так характер их определяет.
– Объясните, – сказал царь, – цирюльнику историю горбуна и то, что с ним случилось вчера вечером, и расскажите ему, что нам говорили христианин, и еврей, и надсмотрщик, и портной.
Цирюльник покачал головой и проговорил:
– Клянусь Аллахом, это удивительная вещь! Откройте-ка мне этого горбуна, чтобы я хорошенько посмотрел на него.
Горбуна открыли. Цирюльник сел у его головы и, подняв ее, положил к себе на колени. Когда он посмотрел в лицо горбуну, то стал так хохотать, что опрокинулся навзничь, вскричав:
– Есть всегда какая-нибудь причина смерти, а тут смерть произошла так странно, что об этом случае надо написать для поученья потомства!
Царь крайне удивился этим словам и сказал:
– О молчаливый, объясни нам, почему ты говоришь таким образом?
– О царь! – отвечал цирюльник, – милосердием твоим клянусь, что горбун этот еще жив.
Он вынул из-за пазухи банку с какой-то мазью и начал мазать ею так горбуна, после чего он прикрыл ее, для того чтобы она пропотела; затем взял железные щипцы, засунул их ему в горло и вытащил оттуда кусок рыбы с костью, что видели все присутствующие. Горбун вскочил на ноги, чихнул, пришел в себя и, закрыв лицо руками, вскричал:
– Нет Бога, кроме Аллаха, а Магомет – пророк Его! Спаси и сохрани Его, Господи!
Все присутствующее были поражены этим зрелищем, а царь хохотал до того, что лишился чувств. Точно так же хохотали и все стоявшие тут.
– Клянусь Аллахом, – вскричал царь, – это удивительное происшествие! Я никогда не видывал ничего подобного. О мусульмане! – прибавил он: – о солдаты мои! Видели ли вы когда-нибудь, чтобы человек умер и потом воскрес? Если бы Господь не послал ему этого цирюльника, то горбун переселился бы сегодня на тот свет; ведь к жизни вызвал его цирюльник.
– В самом деле, это удивительная вещь! – отвечали все присутствующие.
Царь приказал записать этот случай; и когда он были записан, он поместили этот рассказ в царскую библиотеку. Еврею же, христианину и надсмотрщику он даровал дорогие одежды; портного назначил быть царским портным, на постоянном жалованье. Горбуну он подарил богатую и красивую одежду, назначив ему постоянное жалованье и сделав его своим собутыльником. Цирюльника он осыпал теми же милостями, подарил ему богатую почетную одежду и назначил постоянное содержание и жалованье. Он сделал его царским цирюльником и своим собутыльником. Таким образом все они жили совсем счастливо до тех пор, пока их не посетила прекратительница счастья и разлучница друзей.
Глава шестая
Начинается с половины тридцать второй ночи и кончается на половине тридцать шестой
История Нур-Эд-Дина и Энис-Эль-Джелис
В Эль Батрахе жил царь, очень любивший бедных и несчастных и милостиво относившийся к своим подданным. Он подавал милостыню лицам, верившим в Магомета (да благословит и сохранит его Господь), и был таким, каким один из поэтов писал его:
- Свои он копья применял, как перья;
- Сердца его врагов бумагой были,
- А кровь ему чернилами служила.
- С тех пор копью давали наши предки
- Старинное название Каттейех[148]
Царя этого звали Магомедом, он был сыном Сулеймана Эс-Зейни; и у него было два визиря: одного из них звали Эль-Моином[149], сын Савия, а другого Эль-Фадлом, сын Какана. Эль-Фадл, сын Какана, был великодушнейшим человеком своего времени, прямой в обращении, так что все его любили, мудрецы обращались к нему за советом, и весь народ молился о продлении жизни его, так как он был человеком благоприятного вида[150] и предупреждал зло и несчастье. Но визирь Эль-Моин, сын Савия, всех ненавидел и не любил хорошее; он был человеком неблагоприятного вида, и настолько, насколько народ любил Фадл-Эд-Дина, он ненавидел Эль-Моина, сына Савия, согласно предопределению Всевышнего.
Царь Магомед, сын Сулеймана-Эс-Зейни, сидел однажды на своем троне, окруженный чинами своего двора, и, обратившись к своему визирю Эль-Фадлу, сыну Какана, сказал ему:
– Мне нужна рабыня, которая превосходила бы красотой всех женщин настоящего времени, и, кроме того, чтобы она была миловидна, отличалась правильными чертами лица и обладала бы всевозможными хорошими качествами.
– Такой рабыни, – заметили его приближенные, – менее чем за десять тысяч червонцев не достать.
Услыхав это, султан сказал своему казначею:
– Снеси десять тысяч червонцев в дом Эль-Фадла, сына Какана.
Казначей исполнил приказ, а визирь удалился, выслушав приказание ежедневно ходить на рынок и дать маклерам поручение достать ему то, что требуется. Султан, кроме того, отдал приказ, чтобы ни одна рабыня, стоящая более тысячи червонцев, не продавалась без того, чтобы ее не показать визирю.
Маклеры поэтому не продавали рабынь, предварительно не показав их визирю, и визирь, повинуясь приказанию царя, осматривал всех в продолжение значительного времени, но ни одна из рабынь не нравилась ему. Однажды один из маклеров пришел в дом визиря Эль-Фадла и застал его садившимся на лошадь, чтобы ехать во дворец султана. Удерживая его за стремена, он сказал ему следующие стихи:
- О, ты, который оживил все то,
- Что было гнило в нашем государстве,
- Ты был всегда визирем, который
- От сил небесных помощь получал.
- Ты воскресил в народе развращенном
- Все то хорошее, что было в нем
- И что потом в нем умерло бесследно.
- Да будут же всегда твои дела
- Стоять под покровительством Творца!
– О господин мой, рабыня, о приобретении которой получено высочайшее повеление, наконец, появилась.
– Приведи ее сюда ко мне, – сказал визирь.
Маклер ушел и вернулся, спустя некоторое время, в сопровождении девицы с изящной фигурой, высокой грудью, черными ресницами, нежными щечками, тонкой талией, широкими бедрами и одетой в нарядное платье. Мягкие уста ее были слаще меду; фигура ее могла посрамить гибкую восточную иву; а речь ее звучала нежнее ветерка, проносящегося над цветами сада, как выразился о ней один из поэтов:
- Нежнее шелка тело у нее,
- И речь ее, как музыка, звучит;
- Ни лишних, ни неясных слов в ней нет.
- Глаза ее, которые сердца
- Мужские опьяняют, как вино, —
- Творца земли ей воля даровала.
- Да будет горячее с каждой ночью
- Моя любовь к возлюбленной моей,
- И да живет она в моей душе
- До Страшного суда неугасимо.
- Черна, как ночь, дуга ее бровей,
- Головка ж белокурая ее
- Сияет светом утренней зари.
Визирь, посмотрев на нее, остался очень доволен и, взглянув на маклера, сказал ему:
– Какая цена этой девицы?
– За нее давали десять тысяч червонцев, – отвечал маклер, – а владетель ее клянется, что сумма эта не покроет далее платы за тех цыплят, которых она съела, и даже платы за одежду ее учителей, так как она училась письму, грамматике и лексикологии; она умеет толковать Коран и знает основания закона, религии, медицины и счисления календаря. Кроме того, она играет на различных инструментах.
– Ну, так приведи ко мне ее хозяина, – сказал визирь.
Маклер тотчас же привел хозяина, оказавшегося иностранцем, таким старым, что на нем остались только кожа да кости, вроде того, как поэт говорит:
- Дрожал от страха я, когда про время
- Мне в голову закрадывалась мысль, —
- Суд времени могуществен и страшен.
- Любил прогулки я, когда они.
- Меня не утомляли, но теперь
- Я утомился не гулять не в силах.
– Будешь ли ты доволен, – сказал ему визирь, – если получишь за эту девицу десять тысяч червонцев от султана Магомеда, сына Сулеймана-Эс-Зейни?
– Так как она предназначается султану, – отвечал иностранец, – то мне неприлично отдать ее в виде подарка, не получив цены[151].
Визирь приказал тогда принести деньги и свесил для иностранца десять тысяч червонцев; после чего маклер обратился к визирю с такими словами:
– С твоего позволения, господин мой визирь, я буду говорить.
– Говори, что хотел ты сказать, – отвечал визирь.
– Мое мнение такое, – продолжал маклер, – что тебе не следует вести сегодня же эту девицу к султану, так как она только что приехала издалека, и перемена климата подействовала на нее, как подействовало и утомление от дороги. Оставь ее у себя дней на десять, для того чтобы она отдохнула, и тогда она еще более похорошеет, затем пошли ее в баню, одень в хорошее платье и отправляйся с нею к султану. Если сделаешь так, то будешь иметь большой успех.
Визирь, поразмыслив о совете маклера, нашел, что он хорош. Он взял ее к себе во дворец, дал ей отдельное помещение и посылал ей ежедневно и еду, и питье, и все, что надо, и она жила таким образом некоторое время.
У визиря Эль-Фадла был сын, красивый, как месяц, с чудным цветом лица, красными щеками и с родинкой вроде шарика серой амбры. Юноша ничего не знал о вновь прибывшей девице, а отец предупредил ее, сказав:
– Знай, что я купил тебя для царя Магомеда, сына Сулеймана-Эс-Зейни, и что у меня есть сын, который не оставил в покое ни одной девушки в квартале, не признавшись ей в любви; поэтому прячься от него, не показывай ему своего лица и смотри, чтобы он не услыхал даже твоего голоса.
– Слушаю и повинуюсь, – отвечала девица, и визирь ушел от нее.
Судьбе угодно было, чтобы она пошла однажды в баню, которая была тут же в доме, и после того как женщины вымыли ее, она надела нарядное платье и стала еще красивее и прелестнее. После этого она пошла к жене визиря и поцеловала ей руку.
– На здоровье, о Энис-Эль-Джелис! – сказала ей жена визиря. – Понравилась ли тебе наша баня?
– О госпожа моя, – отвечала она, – я жалела только, что тебя там не было со мною.
На это жена визиря сказала своим рабыням:
– Ну, вставайте и пойдемте в баню.
Рабыни встали и пошли вслед за своей госпожой, которая предварительно поручила двум девочкам-рабыням сторожить у дверей комнат Энис-Эль-Дже, сказав им:
– Не позволяйте никому входить в комнаты этой девицы.
– Слушаем и повинуемся, – отвечали они.
Но в то время как Энис-Эль-Джелис сидела у себя, явился сын визиря, которого звали Али Нур-Эд-Дином, и спросил, где мать и вся семья.
– Они ушли в баню, – отвечали девочки.
Энис-Эль-Джелис, сидя у себя в комнате, услыхала разговорю Али Нур-Эд-Дина и подумала: «Хотелось бы мне знать, каков на вид этот юноша, о котором визирь говорил, что он не оставляет в покое ни одной девушки в квартале, не признавшись ей в любви. Клянусь Аллахом, мне очень хотелось бы взглянуть на него».
Она встала, освежившись после бани, и, подойдя к дверям своей комнаты, посмотрела на Али Нур-Эд-Дина и увидала, что он юноша прекрасный, как молодой месяц. При виде его она вздохнула раз тысячу, а юноша, взглянув на нее, точно так же был поражен. Оба они сразу влюбились друг в друга, и юноша, подойдя к девочкам, крикнул на них. После чего они отбежали и остановились на некотором расстоянии, чтобы посмотреть, что он будет делать. Юноша подошел к двери, открыл ее, вошел в комнату и сказал девушке:
– Так это тебя-то отец мой приобрел для меня?
– Да, – отвечала она.
И после этого юноша, немного выпивший, подошел к ней и обнял ее, а она со своей стороны обвила его руками вокруг шеи и поцеловала. Но девочки-рабыни, видя, что молодой господин прошел в комнату Энис-Эль-Джелис, стали кричать. Вследствие этого юноша, испугавшись, бежал, боясь за свою безопасность, и когда жена визиря услыхала крики двух девочек, она вышла из бани и вскричала:
– Что это вы кричите на весь дом?!
Она подошла к ним поближе и прибавила:
– Говорите же, что случилось?
– Наш хозяин, Али Нур-Эд-Дин, подошел к нам и прибил нас, – отвечали они, – и сам пошел в комнату Энис-Эль-Джелис, а когда мы закричали тебя, то он бежал.
Хозяйка дома отправилась к Энис-Эль-Джелис и сказала ей:
– Это еще что за новости?
– О госпожа моя, – отвечала она, – в то время как я сидела здесь, юноша, очень красивый, пришел ко мне и сказал: «Так это тебя-то отец мой приобрел для меня?» А я отвечала: «Да». Клянусь Аллахом, госпожа моя, я думала, что он говорил правду, и он вошел ко мне, и обнял меня, и три раза поцеловал и ушел от меня, оставив меня переполненной любовью к нему.
Услыхав это, хозяйка дома заплакала, закрыв лицо руками, и рабыни ее сделали то же самое, боясь за Али Нур-Эд-Дина, которого отец мог убить за это. В это самое время пришел визирь и спросил, что случилось.
– Поклянись, – сказала ему его жена, – что ты выслушаешь то, что я скажу тебе.
– Хорошо, клянусь, – отвечал он.
Она сообщила ему о том, что сын их сделал, и он пришел в такое отчаяние, что разодрал свою одежду, бил себя в лицо и рвал свою бороду.
– Не убивайся так, – сказала ему тут жена. – Я из своих собственных средств дам тебе десять тысячи червонцев, которые она стоит.
Но визирь поднял тут к ней лицо и сказал:
– Горе тебе! Не нужно мне и денег за нее, так как я боюсь, что это будет стоить мне жизни и всего моего состояния.
– Это почему, о господин мой? – спросила она.
– Разве ты не знаешь, – сказал он, – что у нас есть враги, этот Эль-Моин, сын Саши? Когда он услышит об этом происшествии, то пойдет к султану и скажет ему: «Ты думаешь, что твой визирь очень тебя любит, а он, получив от тебя десять тысяч червонцев, приобрел на них такую рабыню, какой и свет не видывал, и когда она понравилась ему, то он сказал своему сыну: “Бери ее, потому что ты стоишь ее более, чем стоит султан”, и он взял ее, и девица теперь находится с ним». На это царь скажет ему: «Ты лжешь». А он ответит царю: «С твоего позволенья я неожиданно ворвусь к нему и приведу ее к тебе». И царь даст ему позволенье сделать так, и поэтому он внезапно ворвется в дом, возьмет девушку и сведет ее к султану; тот будет спрашивать ее, а она не в силах будет опровергнуть это. Враг мой тогда скажет: «О, государь, я даю тебе добрые советы, но я у тебя не в милости. И султан покажет на мне пример; весь народ будет смотреть на меня, и конец мне тогда будет.
– Не рассказывай никому об этом, – сказала ему жена. – Все это случилось у нас в семье, и потому предоставь это дело на волю Аллаха.
От этих слов сердце визиря немного улеглось, и он успокоился.
В таком положении находился визирь. Что же касается до Нур-Эд-Дина, то он боялся последствий своего поступка и проводил целые дни в саду, возвращаясь к матери только к ночи, и, переночевав у нее в комнате, до света уходил так, чтобы его никто не видал. Так жил он в продолжение целого месяца, не видя отца в лицо, и наконец мать его сказала визирю:
– О господин мой, неужели ты хочешь лишиться и девицы, и своего детища? Если ему придется еще долго жить так, то ведь он убежит из дома.
– Да что же надо делать? – спросил он.
– Посиди сегодня ночью, – отвечала она, – и когда он придет, схвати его и помирись с ним; отдай ему девушку, потому что она любит его, а он любите ее, а я выплачу тебе за нее то, что она стоит.
Таким образом, визирь сел на эту ночь, и когда сын его пришел, он схватил его и перерезал бы ему горло, если бы мать не прибежала к нему на помощь; она сказала своему мужу:
– Что хочешь ты с ним сделать?
– Убить его, – отвечал муж.
– Неужели я так мало имею цены в твоих глазах? – спросил его юноша.
Глаза отца наполнились слезами, и он сказал сыну:
– А неужели, о сын мой, моя жизнь и потеря всего моего состояния имеет так мало цены в твоих глазах?
– Выслушай меня, отец, – возразил юноша и стал просить прощения.
Визирь, отодвигаясь от сына, почувствовал сострадание, а юноша встал и поцеловал руку отца.
– О сын мой, – сказал визирь, – если б я знал, что ты будешь Энис-Эль-Джелис верен, я отдал бы ее тебе.
– О отец мой, – отвечал юноша, – почему я не буду верен ей?..
– Я обязую тебя, о сын мой, – сказал ему отец, – не брать другой жены, которая могла бы занять ее место, никогда не обращаться с нею дурно и не продавать ее.
– Клянусь тебе, о отец мой, – отвечал сын, – что никогда не возьму на ее место другой жены и никогда не продам ее.
Он дал клятву поступать так, как обещал, и занял с молодой женой отдельное помещение, и прожил с нею год. И Господь, да святится имя Его, устроил так, что султан забыл об этом деле; но оно стало известно Эль-Моину, сыну Савия; только он не смел говорить о нем, потому что другой визирь пользовался большим уважением султана.
По прошествии этого года визирь Фадл-Эд-Дин, сын Какана, пошел в баню и вышел оттуда в страшном поту, вследствие чего его продуло; он слег в постель и долго страдал бессонницей; болезнь его затянулась на очень продолжительное время. Он позвал к себе своего сына Али Нур-Эд-Дина, и когда сын пришел к нему, то сказал ему:
– О сын мой, поистине срок нашей жизни ограничен, и конец ее определен; каждый человек должен выпить чашу смерти. Мне остается только просить тебя жить в страхе Божием и думать о том, что выйдет из твоих действий. Прошу тебя быть ласковым с Энис-Эль-Джелис.
– О отец мой, – сказал юноша, – людей, подобных тебе, нет. Тебя прославляли с кафедры, и за тебя молился народ.
– О сын мой, – проговорил больной. – Я надеюсь на милость Господа, да святится имя Его!
После этого он прочел два символа веры[152], тяжело перевел дух и переселился в лучший мир. Дворец после этого наполнился стенаниями. Весть о его смерти дошла до слуха султана, и не только жители города, узнав о смерти Эль-Фадла, сына Какана, плакали, но о нем плакали даже и мальчики в школах. Сын его, Али Нур-Эд-Дин, позаботился о его погребении; на похоронах были и эмиры, и визири, и другие сановники; между ними был визирь Эль-Моин, сын Савия; а когда процессия выходила из дома, один из провожатых сказал следующие стихи:
- Тому промолвил я, что был назначен
- Обмыть покойника; желал бы я,
- Чтоб моим ты следовал советам:
- Возьми ты воду прочь и мой его
- Ты в знак почета лишь слезами тех,
- Которые здесь плакали навзрыд
- При похоронном плаче.
- Прочь возьми эти мази благовонья,
- что были
- Для тела собираемы его,
- И надуши духами славословий.
- И благородным ангелам скажи,
- Чтобы тело погребли они с почетом.
- Не заставляй людей ты тратить силы
- И гроб его на кладбище нести,
- Они и так несут большую тяжесть —
- Его благодеяний несчетных.
Али Нур-Эд-Дин долгое время находился в страшном горе по поводу смерти отца. Однажды, в то время как он сидел в доме отца, к нему кто-то постучался. Нур-Эд-Дин встал и, отворив дверь, увидал, что стучался один из близких приятелей его отца. Пришедший поцеловал у молодого человека руку и сказал ему:
– О господин мой, тот, кто оставил после себя такого сына, как ты, не умер. Так говорил нам пророк. О господин мой, успокой свое сердце и перестань горевать!
После такого увещевания Нур-Эд-Дин встал и, выйдя в гостиную, поставил туда все, что надо, и гости его пришли туда вслед за ним, а он опять взял к себе свою рабыню. Десять купеческих сыновей сделались его постоянными собеседниками, и он стал задавать один пир за другим и осыпать всех подарками. Вследствие этого к нему явился его управляющий и сказал:
– О господин мой, Нур-Эд-Дин, разве ты не слыхал, как люди говорят: «Друзья да пиры доведут до сумы». Твоя расточительность доведет тебя до сумы.
Нур-Эд-Дин, выслушав своего управляющего, посмотрел на него и отвечал:
– Из всего, что ты сказал мне, я ни одному слову верить не хочу. Как хорошо говорит поэт:
- О, если б я богатством обладал
- И не дарил бы щедрою рукою
- Его тем людям, что живут в нужде,
- То пусть и руки у меня, и ноги
- Остались бы без всякого движенья.
- Ведь есть скупцы, которые достигли
- Своею скупостью бессмертной славы,
- И щедрые, которым щедрость их
- Причиной смерти только послужила.
– Знай же, о управляющий мой, – продолжал он, – что если у тебя в руках останутся деньги, достаточные мне для обеда, то ты не станешь отягощать меня ужином.
Таким образом, управляющий ушел от него, а Али Нур-Эд-Дин продолжал вести роскошную жизнь. Стоило кому-нибудь из его знакомых сказать: «Какая милая вещица!» – как: «Дарю ее тебе!» – отвечал он на это.
Если бы кто-нибудь сказал: «Как хорош твой дом», он, наверное, бы сказал: «Дарю его тебе».
Он, не переставая, задавал пиршества с самого утра и прожил таким образом целый год. После чего, сидя однажды со своими гостями, он услыхал, как рабыня его декламировала следующие стихи:
- Ты радости исполнен был в те дни,
- Которые текли так безмятежно;
- Твои полны покоя были ночи,
- Но ты жестоко был обманут ими:
- Их яркий блеск сменился мраком ночи.
И вслед за тем к нему кто-то постучался в комнату. Нур-Эд-Дин встал, и один из его гостей пошел вслед за ним, незаметно от него. Отворив дверь, он увидел своего управляющего.
– Что скажешь нового? – спросил он.
– О господин мой, то, чего я так боялся, случилось с тобой! – отвечал управляющий.
– Что случилось? – спросил Нур-Эд-Дин.
– Знай, – отвечал управляющий, – что из твоего состояния у меня не осталось ничего, не осталось даже серебряной монеты – менее серебряной монеты! Вот каков результат твоей широкой жизни, вот как погибло твое состояние!
Услыхав это известие, Нур-Эд-Дин поник головой до земли и вскричал:
– Только Господь и силен, и властен!
Гость же, потихоньку выходивший за ним, чтобы узнать, что у него за дела, услыхав слова управляющего, вернулся к другим гостям и сказал:
– Рассудите, что делать, так как Али Нур-Эд-Дин разорился.
Таким образом, когда Нур-Эд-Дин вернулся к гостям, они тотчас же заметили, как он огорчен; один из них встал и, взглянув на хозяина, сказал:
– О господин мой, прошу тебя позволить мне уйти.
– Зачем ты уходишь? – спросил Нур-Эд-Дин.
– Жена моя должна родить сегодня, – отвечал гость, – и мне невозможно не быть дома. Поэтому-то я желаю пойти к ней.
Нур-Эд-Дин отпустил его. После этого поднялся другой гость и сказал:
– О господин мой, Нур-Эд-Дин, я желаю пойти к моему брату, так как он празднует сегодня обрезание своего сына.
Таким образом, каждый гость под каким-нибудь благовидным предлогом уходил от него, пока они все не разошлись.
Нур-Эд-Дин остался один и, позвав свою рабыню, сказал ей:
– О Энис-Эль-Джелис, разве ты не видишь, что со мною случилось?
И он рассказал ей то, что управляющий сообщил ему.
– О господин мой, – отвечала она, – несколько ночей тому назад я не смела говорить с тобой об этом, но я слышала, как ты продекламировал эти стихи:
- Когда судьба щедра к тебе, и ты
- Будь щедр ко всем другим, пока она
- Из рук твоих не ускользнет:
- ведь щедрость
- Богатству твоему не повредит,
- Как скупость не спасет от разоренья.
Когда я услыхала эти слова, я умолкла и не могла сделать тебе замечания.
– О Энис-Эль-Джелис, – продолжал он, – ведь ты знаешь, что я потратил свое состояние на друзей, и не думаю, чтобы они оставили меня без поддержки.
– Клянусь Аллахом, – сказала она, – они ничего для тебя не сделают.
– Я сейчас же встану, – сказал он, – пойду к ним и постучу к ним в дверь. Может быть, я соберу небольшой капитал, на который начну торговлю и брошу пиры и потехи.
Он тотчас же поднялся и прошел на соседнюю улицу, где жило десять его приятелей. Он подошел к первой двери и постучал. На стуки его к нему вышла девочка-рабыня и спросила:
– Кто ты такой?
– Скажи своему господину, – отвечал он, – что Али Нур-Эд-Дин стоит у его дверей и просит передать, что он целует его руки и ждет от него какой-нибудь милости.
Девочка пошла и передала поручение своему господину, который сказал ей в ответ:
– Пойди и скажи ему, что господина твоего нет дома.
Девочка вернулась к Нур-Эд-Дину и сказала:
– Господина моего, сударь, дома нет.
Он пошел, думая про себя:
Читать бесплатно другие книги:
