Огни небес Джордан Роберт
Сопровождаемый эскортом Фар Дарайз Май, Ранд подошел к руидинскому крову Дев. Белые ступени, шириной во все здание и каждая высотой не менее чем три фута, взбегали к массивным, футов в шестьдесят высотой, колоннам, которые сейчас, в сумраке, казались черными, но днем сияли яркой голубизной. Колонны были необычными, со спиральными каннелюрами. Перед высоким зданием была выложена из глазурованных плит узорчатая мозаика – вились белые и голубые спирали, казавшиеся глазу бесконечными. Прямо над колоннами находилось огромное многоцветное окно-витраж – черноволосая женщина пятнадцати футов высотой, в причудливом голубом одеянии, правая рука поднята то ли в благословении, то ли в повелении остановиться. Лицо ее было одновременно и безмятежным, и суровым. Кем бы она ни была, к айильцам она точно не принадлежала – о чем говорили очень светлая кожа и темные глаза. Скорей всего, Айз Седай. Ранд выбил трубку о каблук, сунул ее в карман куртки и начал подниматься по ступеням.
За исключением гай’шайн, мужчинам не дозволялось ступать под кров Дев – ни одному, ни в одном из холдов-крепостей в Пустыне. За подобную попытку и вождь, и кровный родич Девы мог заплатить жизнью, да, по правде говоря, ни одному айильцу такая мысль и в голову бы не пришла. Точно так же дело обстояло и с другими айильскими воинскими союзами: входить под их кров разрешалось лишь их членам и гай’шайн.
У высоких бронзовых дверей стояли в карауле две Девы. Скосив глаза на проходившего мимо колонн Ранда, они быстро обменялись какими-то знаками на языке жестов Дев и коротко улыбнулись друг дружке. Ранд пожалел, что не понимает, о чем они переговариваются. Со временем бронза тускнеет даже в сухом воздухе Пустыни, но гай’шайн отполировали двери, и теперь они сияли как новые. Створки стояли распахнутые настежь, и пара часовых не шелохнулась, чтобы преградить юноше дорогу. Ранд вошел, Аделин с сестрами по копью не отставали ни на шаг.
Внутри, в широких белых коридорах, в огромных комнатах, находилось множество Дев. Они сидели на цветных подушках, беседовали, точили и протирали оружие, играли в «кошкину колыбельку», или в камни, или в «тысячу цветков» – айильскую игру, в которой, помимо прочего, нужно выкладывать узоры из плоских камешков, а на камешках вырезано чуть ли не с сотню различных символов. Разумеется, повсюду, занятые разной домашней работой, бесшумно сновали гай’шайн. Они попадались везде: вытирали, подметали, разносили еду и питье, что-то прилаживали, подправляли, подливали масло в разнообразные светильники, от простых глиняных, покрытых глазурью плошек до золоченых ламп – вероятно, взятой невесть где боевой добычи. Были тут и высокие напольные шандалы, отыскавшиеся в городе. Мозаичные полы и стены в большинстве комнат покрывали разноцветные ковры и гобелены всевозможных рисунков и стилей – ни одного похожего. Кроме того, сами стены и потолки представляли собой изысканные мозаичные панно: леса, реки, небеса – такого никогда не видывали в Пустыне.
Заметив Ранда, Девы, и юные, и в годах, улыбались, кое-кто фамильярно кивал, а то и похлопывал юношу по плечу. Ранда окликали, интересовались самочувствием, спрашивали, поел ли он, не желает ли, чтобы гай’шайн принесли ему вина или воды. Он отделывался краткими фразами, хотя и улыбался в ответ. С ним все хорошо, он здоров, не голоден и пить не хочет, спасибо. Ранд продолжал идти, не сбавляя шага. Замедли он шаг для ответа, неизбежно придется остановиться, а сегодня в его планы не входило задерживаться.
Можно сказать, что Фар Дарайз Май его в какой-то мере усыновили. Некоторые и в самом деле обращались с ним как с сыном, другие принимали его как брата. И возраст Девы не играл роли: женщины с сединой в волосах могли за чашкой чая разговаривать с ним точно с братом, а Девы, в лучшем случае старше его на год, заботливо удостоверялись, что он одет надлежащим образом для жаркой погоды. Уклониться от такого материнского внимания не удавалось, они просто делали то, что считали нужным, и Ранд никак не мог придумать, как от них отвязаться. Не использовать же Силу, да и чуть ли не против всех!
У Ранда появлялась пару раз мысль взять для своей охраны воинов из другого сообщества. Например, из Шае’ен М’таал, Каменных Псов, или из Аэтан Дор, Красных Щитов. Руарк, пока не стал вождем, принадлежал к Красным Щитам. Только какую причину придумать? Правду-то сказать никак нельзя. При мысли, как и что он станет объяснять Руарку и остальным вождям, Ранд почувствовал себя не в своей тарелке. У айильцев ведь такое чувство юмора, причем весьма необычное, что, скорей всего, даже вечно хмурый старик Ган со смеху надорвется. Не говоря уж о том, что любая причина оскорбит всех Дев, заденет честь каждой. По крайней мере, по-матерински, за крайне редким исключением, они с ним обращались только здесь, под кровом, где, кроме них, никто этого не видел. А гай’шайн хорошо знали, что следует держать язык за зубами обо всем, что тут происходит. «Девы, – сказал однажды Ранд, – поддерживают мою честь». Эти слова помнили все, а Девы так гордились, будто он каждую одарил королевским троном. Но получилось так, что честь его они поддерживают по-своему, как желают сами.
Аделин и остальные четыре Девы отправились к своим подругам, но Ранд, поднимавшийся все выше по плавно изгибающимся пролетам широкой белой лестницы, не оставался в одиночестве. Практически на каждом шагу он отвечал на те же вопросы. Нет, он не голоден. Да, знает, что еще не вполне привык к жаре. Нет, много на солнце он не бывает. Ранд переносил все это стоически, но облегченно вздохнул, добравшись до второго, если считать вверх от огромного окна, этажа. Здесь, в широких коридорах и на лестнице, ведущей дальше вверх, не было ни Дев, ни гай’шайн. Голые стены и пустые апартаменты лишь подчеркивали безлюдье, но после суеты нижних этажей одиночество было благословенным даром.
Спальней Ранду служила комната в центре здания, окон здесь не было. Размеры ее, одной из немногих, не подавляли своим громадьем, хотя расстояние от пола до высокого потолка превосходило и длину, и ширину. Каково назначение этого зала, Ранд понятия не имел. Единственным украшением помещения являлась мозаика в виде виноградных лоз, обвившихся вокруг небольшого камина. Это вполне могла оказаться комната для прислуги, как решил бы Ранд, не будь дверь обшита бронзой, пусть и без всякой резьбы, таких в комнатах слуг не бывает. Войдя, Ранд прикрыл за собой дверь. Гай’шайн начистили металл до тусклого блеска. Вместо стульев на голубом мозаичном полу были разбросаны подушки с кистями, рядом, поверх сложенных стопкой пестрых ковров, лежал толстый соломенный тюфяк. Рядом с этой «постелью» на полу стояли простой глазурованный голубой кувшин с водой и темно-зеленая чашка. Вот и вся обстановка, не считая двух уже зажженных трехрогих светильников и стопки книг фута в три высотой в углу. Устало вздохнув, Ранд, не сняв ни сапог, ни куртки, растянулся на тюфяке – как ни поворачивайся, спать на таком ложе ничуть не мягче, чем на голом полу.
В комнату уже помаленьку вползала ночная прохлада, но Ранд и не думал разжигать сложенные в камине сухие коровьи лепешки – лучше уж терпеть холод, чем такой аромат. Асмодиан пытался показать способ сохранить в комнате тепло. Способ был прост, но у Ранда не хватало умения проделать этот трюк. Один раз он попробовал – и проснулся посреди ночи, хватая ртом воздух, а края ковров уже тлели от жара, накалившего пол. Больше Ранд экспериментировать не пытался.
Ранд выбрал это здание для жительства потому, что оно уцелело и находилось неподалеку от центральной площади; высокие потолки создавали ощущение прохлады даже в самые жаркие часы дня, а толстые стены не пропускали ночью сильные холода. Разумеется, тогда тут не было крова Дев. Однажды утром Ранд проснулся и обнаружил, что во всех комнатах первых двух этажей поселились Девы, а возле его дверей выставлен караул. Через некоторое время он наконец понял, что Девы намерены разместить в этом здании кров своего сообщества в Руидине, при этом они полагали, что он тут и останется. На самом-то деле они готовы были перенести кров туда, куда отправится Ранд. Потому-то он и встречался с клановыми вождями в другом месте. Самое большее, что удалось Ранду, – это уговорить Дев не подниматься на тот этаж, где он спит. Они согласились оставаться внизу, но его просьба изрядно их повеселила. «Даже Кар’а’карн не король», – с кривой усмешкой напомнил он себе. Ранду уже дважды приходилось переезжать выше – Дев становилось больше. Из праздного любопытства он попытался прикинуть, сколько еще воительниц должно прибыть сюда, чтобы ему пришлось отправиться ночевать на крышу.
Лучше думать об этом, чем терзаться воспоминаниями о том, как он допустил, чтобы Морейн в печенках у него засела. До чего достала! Вывела из себя и выведала его планы, которые он хотел скрыть от нее, пока не выступят айильцы. А ей в точности известно, как манипулировать его чувствами, как заставить его рассердиться и сказать больше, чем он хочет. «Я никогда раньше так не злился. Почему мне так тяжело держать себя в узде?» Ладно, остановить его она все равно не в силах. По крайней мере, он так считал. Впредь нужно не забываться и быть с ней предельно осторожным. Изредка возросшие способности делали Ранда беспечным по отношению к ней, но, хоть он и стал намного сильнее, знает-то она куда больше его, пусть даже и обучающегося у Асмодиана.
То, что Асмодиан знает планы Ранда, не столь важно. Хуже, что его замыслы стали известны Айз Седай. «Для Морейн я по-прежнему всего лишь пастух, которого она использует для целей Башни, но для Асмодиана я только хрупкая веточка, за которую можно ухватиться в хлынувшем половодье». Странное дело: он готов доверять Отрекшемуся больше, чем Морейн. Впрочем, ни ему, ни ей нельзя слишком доверять. Асмодиан… Если узы, связывавшие его с Темным, оберегали от порчи на саидин, значит есть и другой способ защититься от нее. Или можно очистить саидин от этой скверны.
Вся беда в том, что, до того как переметнуться на сторону Тени, Отрекшиеся были среди наиболее могущественных Айз Седай Эпохи легенд, а тогда обычными считались деяния, на которые Белая Башня никогда и в мечтах не замахивалась. И если Асмодиан не знает такого способа, скорей всего, его и не существует. «Должен существовать. Что-то должно быть! Не сидеть же мне и не ждать, когда сойду с ума и умру!»
А вот это уже совершеннейшая глупость. Пророчество предрекает ему местом встречи Шайол Гул. Когда это произойдет, неизвестно; а после ему уже незачем будет волноваться о своем сумасшествии. Ранд вздрогнул и подумал, не развернуть ли одеяла.
Послышался тихий шорох шагов – кто-то в мягкой обувке двигался по коридору. Ранда как пружиной подбросило. Он сел. «Я же говорил им! Если они не могут!..» Женщину, которая толчком открыла дверь, неся в руках толстые шерстяные одеяла, Ранд вовсе не ожидал увидеть.
Переступив порог, Авиенда остановилась и смерила Ранда холодным взглядом голубовато-зеленых глаз. Очень привлекательная женщина одних с ним лет, она была Девой, но не так давно отказалась от копья, чтобы стать Хранительницей Мудрости. Ее темные, с рыжинкой волосы еще не успели отрасти и не доходили даже до плеч и вряд ли нуждались в сложенной коричневой косынке, повязанной так, чтобы пряди не падали на лицо. Со своей коричневой шалью девушка, казалось, обращалась чуточку неловко, а длинные серые юбки вроде бы немножко стесняли ее нетерпеливые движения.
Увидев на шее девушки серебряное ожерелье – изящная низка из тонко и изысканно сработанных дисков, причем все они разные, Ранд почувствовал укол ревности. «Кто, интересно, подарил ей это ожерелье?» Сама бы она вряд ли его выбрала; похоже, драгоценности она не жаловала. Авиенда носила еще одно украшение – широкий костяной браслет с изящными, во всех деталях вырезанными розами. Браслет Авиенде подарил Ранд, и он не был уверен, что девушка простила его за такой дар. Так или иначе, глупо ревновать.
– Я не видел тебя десять дней, – сказал он. – Мне уж казалось, Хранительницы тебя к моей руке привяжут, как только обнаружат, что я отгородил от них свои сны.
Асмодиана позабавило, когда он узнал, чему первым делом хочет обучиться Ранд, а затем он расстроился, обнаружив, как долго тому пришлось учиться такой простой вещи.
– Мне нужно заниматься, Ранд ал’Тор. – Она станет одной из немногих Хранительниц Мудрости, способных направлять Силу; ее учили в том числе и этому. – Я не из твоих мокроземок, чтобы все время болтаться рядом, дабы ты мог глядеть на меня, когда тебе захочется. – Хоть она знала и Эгвейн, и – раз уж речь об этом – Илэйн, у Авиенды сложилось весьма своеобразное мнение о тех, кого она называла мокроземками, да и обо всех жителях мокрых земель вообще. Вот втемяшилось ей это в голову – не выбьешь. – Они не в восторге от твоего поступка. – Авиенда имела в виду Бэйр, Эмис и Мелэйн – трех Хранительниц Мудрости, трех ходящих по снам, которые обучали ее и которые пытались следить за ним. Авиенда с сожалением качнула головой. – А особенно им не понравилось, что это от меня ты узнал о том, что они входят в твои сны.
Ранд уставился на девушку:
– Ты им так сказала? Но ведь ничего ты мне не говорила! Я сам до всего дошел. Да и в конце концов все равно бы сам догадался, даже и без твоего намека. Авиенда, они сами рассказали мне, что могут в снах с людьми разговаривать. Мне оставалось сделать всего шаг.
– Ты хочешь еще больше уронить мою честь? – Голос девушки был пока ровен, но от горящих глаз занялся бы огонь в камине. – Я не позволю ни тебе, ни другому мужчине бесчестить себя! На след тебя навела я, и пусть позор падет на мою голову. Лучше б ты тут замерз! – И она швырнула одеяла на голову Ранда.
Он стянул их с себя и уложил рядом на тюфяк, соображая, что сказать. Опять этот джи’и’тох. А сама Авиенда такая злючка-колючка, точно терновник. Считалось, что ей поручено обучать его айильским обычаям, но Ранд знал: ее истинная задача – шпионить за ним для Хранительниц Мудрости. Какой бы ущерб для чести ни был связан с подсматриванием за самими айильцами, Хранительниц это, по-видимому, не касалось. К тому же, похоже, просьбу шпионить за ним сами айильцы тоже не сочли бы предосудительной. Хранительницы знали, что Ранду все известно, но отчего-то их это нисколько не тревожило, как, впрочем, и его, – лишь бы все оставалось как есть. С одной стороны, шпион из Авиенды аховый. Почти никогда она не пыталась что-то выведать, и ее нрав вызывал у него то приступы гнева, то угрызения совести – почти так же на него воздействовала Морейн. С другой стороны, иногда, когда девушка забывала выпускать свои колючки, с ней было приятно провести время, поговорить. Кроме того, известно, кого Эмис с прочими к нему подослали, кто за ним шпионит. Если не Авиенда, будет кто-то другой, и придется теряться в догадках, кто теперь при нем соглядатай. Вдобавок Авиенда никогда не относилась к нему настороженно.
Мэт, Эгвейн и даже Морейн порой смотрели на Ранда так, что в глазах читалось: видят они Дракона Возрожденного. А иногда проглядывал страх перед способным направлять Силу мужчиной. Для вождей кланов и Хранительниц Мудрости Ранд был Тем-Кто-Приходит-с-Рассветом, человеком, которому предречено переломить Айил, как переламывают сухой прутик; если они и не боялись его, то временами относились к нему как к алой гадюке, рядом с которой им приходится жить. Кого бы ни видела в Ранде Авиенда, это ее нисколько не останавливало; если считала нужным, она не упускала случая подколоть, а то и обрушиться на него с упреками. И так почти всегда.
По сравнению со всем остальным отношение Авиенды – утешение слабое, тем не менее какую-то поддержку Ранд чувствовал. Он, можно сказать, даже скучал по Авиенде. С полдюжины раз Ранд посылал ей цветы; собирая их с каких-то колючих растений, он оцарапался в кровь, пока не сообразил, что можно воспользоваться Силой. Эти букетики относили сами Девы, не посылая с ними гай’шайн. Разумеется, получила она цветы или нет, Авиенда его не уведомляла.
– Спасибо, – наконец произнес Ранд, проведя ладонью по одеялам. Разговор о них представлялся вполне безобидным. – Наверное, они бы тебе самой в здешние ночи не помешали.
– Принести одеяла меня попросила Энайла. Она узнала, что я собираюсь заглянуть к тебе. – Губы девушки дрогнули в намеке на довольную улыбку. – Не одна и не две сестры по копью обеспокоились, не холодно ли тебе. Я прослежу, чтобы сегодня ты развел огонь, прошлой ночью ты не разжег камин.
Ранд почувствовал, как краска заиграла на щеках. «Она знает. Что ж, все равно она узнала бы. Проклятые Девы могут не делиться с ней всеми новостями, но и утаивать от нее что-нибудь не станут».
– Зачем ты хотела меня видеть? – спросил Ранд.
К его изумлению, девушка сложила руки на груди и дважды пересекла узкую комнату от стены к стене, потом остановилась и повернулась, сердито глядя на юношу.
– Это вовсе не дар расположения, – заявила она обвиняющим тоном, тряхнув перед Рандом браслетом. – Ты сам признал. – (Да, верно, хотя ему казалось, что она вонзит нож ему под ребра, рискни он не согласиться.) – Это просто глупый подарок от мужчины, который не знает или которому дела нет до того, как мои… как это воспримут сестры по копью. Ладно, теперь это все равно ничего не значит. – Авиенда вынула что-то из поясного кошеля и бросила на тюфяк рядом с Рандом. – Я отдала тебе долг.
Ранд подобрал брошенный предмет и повертел его в руках. Пряжка для поясного ремня, выполненная в виде дракона, тонкой работы, из хорошей стали, с золотыми накладками.
– Спасибо. Какая красивая! Авиенда, ты мне ничего не была должна. Что за долг?
– Если не хочешь принять ее за мой долг, – твердо заявила она, – выбрось. Я найду что-нибудь другое и верну тебе долг. Все равно это безделица, пустяк.
– Вряд ли это безделица! Наверняка ее на заказ делали.
– Не думай, будто это что-то значит, Ранд ал’Тор. Когда я… отказалась от копья, то мои копья, мой нож… – рука девушки невольно коснулась поясного ремня, где обычно висел нож с длинным клинком, – даже наконечники стрел у меня отобрали и отдали кузнецу, чтобы он сделал из них простые вещи. Их я должна была раздать. Большую часть я подарила подругам, но Хранительницы обязали меня назвать имена троих мужчин и трех женщин, которых я больше всего ненавижу. Каждому из них мне было велено вручить подарок, сделанный из моего оружия. Подарить из собственных рук. Бэйр заявила, что это учит смирению. – Девушка стояла, гордо выпрямив спину, сверкая глазами, зло бросая каждое слово, – смирением тут и в помине не пахло. – Поэтому не думай, будто эта пряжка что-то значит.
– Ничего не значит, – подытожил Ранд, печально кивая. Нельзя сказать, чтобы ему хотелось получить от нее особый подарок, имеющий какое-то значение, но было бы приятно думать, что Авиенда, быть может, увидела в нем друга. Совершенная глупость – ревновать ее. «Интересно, кто же подарил ей ожерелье?» – Авиенда, выходит, я – один из тех, кого ты так сильно ненавидишь?
– Да, Ранд ал’Тор. – Голос ее вдруг стал хриплым. На несколько секунд она отвернулась – глаза закрыты, веки подрагивают. – Я ненавижу тебя всей душой. Ненавижу. И всегда буду ненавидеть.
Почему она его ненавидит, Ранд не стал спрашивать. Однажды он поинтересовался у Авиенды, почему она его невзлюбила, – тогда она ему чуть нос не откусила. Правда, на вопрос так и не ответила. Но сейчас речь шла о чем-то большем, чем неприязнь, о которой она подчас словно забывала.
– Если ты в самом деле меня ненавидишь, – через силу проговорил Ранд, – я попрошу Хранительниц Мудрости прислать обучать меня кого-нибудь другого.
– Нет!
– Но если ты…
– Нет! – Пожалуй, на этот раз ее отказ был куда более упрямым и энергичным. Авиенда уперла кулаки в бедра и принялась выговаривать ему, словно намеревалась вбить в голову Ранду каждое свое слово: – Даже если Хранительницы разрешат мне прекратить занятия с тобой, у меня есть тох – обязательство и долг перед моей почти сестрой Илэйн. Ради нее я должна присматривать за тобой. Ты принадлежишь ей, Ранд ал’Тор. Ей, и только ей! Запомни это.
Ранд почувствовал полное отчаяние. Хорошо хоть Авиенда не принялась опять описывать, какова Илэйн без одежды, – к некоторым из айильских обычаев он, пожалуй, никогда не привыкнет. Иногда Ранд гадал, действительно ли Илэйн договорилась с Авиендой, чтобы та присматривала за ним. Поверить в это было невозможно, но ведь опять-таки иные женщины, даже не айилки, ведут себя зачастую крайне странно. Где уж тут понять айильскую женщину! Много чаще Ранд тщетно пытался понять, от кого же, от чьих посягательств должна защищать его Авиенда. Кроме Дев и Хранительниц Мудрости, половина айильских женщин смотрела на него точно на воплощение пророчества, а значит, как на существо из потустороннего мира. Вторая же половина косилась, словно на мерзкую змею-кровавку, невесть как очутившуюся в гуще ребятишек. Хранительницы, когда стремятся заставить его поступить, как хочется им, ничем не лучше Морейн, а о Девах и думать не хотелось. Все эти мысли, отчаяние, бессильная злость смешались – и Ранд уже кипел от ярости.
– Теперь послушай-ка меня. Ну, я целовался с Илэйн, и не раз, и, по-моему, ей это нравилось не меньше, чем мне. Но я никому не давал слова, ничего не обещал. Я даже не уверен, что такое мое обещание ей теперь вообще нужно. – Ранд в один день получил от нее два письма; в одном Илэйн называла его возлюбленным светом своей души, а дальше писала такое, от чего у него уши загорелись. В другом же величала негодяем с жестоким ледяным сердцем, заявляла, что более не желает его видеть, а потом костерила вдоль и поперек почище Авиенды. М-да, женщины – явно странный народ. – Да у меня и времени-то на женщин нет, и думать-то о них некогда. У меня сейчас одно в голове – как объединить Айил и даже, если сумею, Шайдо. Я…
Ранд осекся, застонал – сопровождаемая перестуком драгоценностей, в комнату покачивающейся походкой вошла женщина; она несла серебряный поднос с графином из дутого стекла и двумя серебряными чашами. Кого Ранд хотел видеть здесь меньше всего, так это ее.
Красная косынка из прозрачного шелка, повязанная вокруг головы, не скрывала красивого матово-томного лица Изендре. Ни у кого из айильцев не могло быть таких длинных темных волос и темных глаз. Сочные яркие губы манили всяческими соблазнами – пока Изендре не заметила Авиенду. Тогда ее обольстительная, влекущая улыбка превратилась в болезненную гримаску. Кроме косынки, на ней было с дюжину, если не больше, ожерелий из золота и резной кости, в некоторых посверкивали жемчужины и самоцветы. Не меньше браслетов отягощало запястья, а еще больше их охватывало лодыжки. Это был весь ее наряд – более ничего. Ранд заставил себя смотреть только на лицо Изендре, но щеки его жарко горели.
Авиенда походила на грозовую тучу, готовую разразиться молниями, а Изендре выглядела так, словно только-только узнала, что сейчас ее живьем бросят в кипяток. Ранду захотелось очутиться где угодно, хоть в Бездне Рока, лишь бы не здесь. Тем не менее он поднялся – ему казалось, что, глядя на женщин сверху вниз, он добавит себе властности и уверенности.
– Авиенда… – начал он, но та не обратила на него никакого внимания.
– Тебя кто-то прислал? – холодно спросила Авиенда.
Изендре открыла рот – по лицу было видно, что она намерена солгать, – потом тяжело сглотнула и прошептала:
– Нет.
– Тебя, сорда, предупреждали. – Сордой называлась разновидность пустынной крысы, айильцы считали ее хитрой, пронырливой и совершенно ни на что не годной; даже кошки, убив крысу, редко ее съедали, настолько мерзко на вкус было мясо. – Аделин считала, что в последний раз ты все усвоила.
Изендре содрогнулась и пошатнулась, словно вот-вот упадет в обморок.
Ранд наконец собрался с мыслями:
– Авиенда, прислали ее или нет, какая разница? У меня в горле пересохло, а если она оказалась настолько любезна, что принесла мне вина, то ее стоило бы поблагодарить. – Авиенда холодно взглянула на две чаши и многозначительно приподняла брови. Ранд глубоко вдохнул. – Незачем наказывать ее лишь за то, что она принесла мне выпить. – Сам Ранд предусмотрительно старался на поднос не смотреть. – Должно быть, половина Дев под кровом только и спрашивали, не хочу ли я…
– Девы поймали ее с поличным, Ранд ал’Тор, когда она пыталась воровать у Дев. – Голос Авиенды был еще холоднее, чем когда она говорила с Изендре. – И без того ты чересчур часто вмешиваешься в дела Фар Дарайз Май. Куда чаще, чем следовало бы. Справедливому воздаянию не смеет препятствовать даже Кар’а’карн. Тебя это не касается.
Ранд поморщился, но манул на все рукой. Что бы ни решили Девы, свое Изендре неминуемо получит. И не только за этот проступок. В Пустыню Изендре пришла с Хаднаном Кадиром, но Кадир и глазом не моргнул, когда Девы поймали ее с похищенными украшениями, которые та и носила сейчас. Ранду удалось лишь уговорить айильцев не отправлять Изендре в Шару связанной, точно коза; он же не дал им прогнать ее голой, с одним бурдюком воды, в сторону Драконовой Стены. Ранд не мог остаться в стороне, видя, как Изендре взмолилась о пощаде, едва поняла, какую участь ей готовят Девы. Когда-то Ранд убил женщину. Та пыталась убить его, но воспоминание об этом случае до сих пор жгло ему душу. Он сомневался, что когда-нибудь вновь поднимет руку на женщину, даже если на другой чаше весов будет его жизнь. Что за глупость, ведь женщины-Отрекшиеся, скорей всего, алчут его крови, если не замыслили чего-то худшего. Но тем не менее дело обстояло именно так. А коли он зарекся убивать женщин, разве можно стоять и смотреть, как погибает женщина? Пусть даже она заслужила смерть?
И вот еще в чем загвоздка. В любой стране Изендре ждет виселица или плаха, откройся то, что знает о ней Ранд. О ней, о Кадире и, весьма вероятно, о большинстве, если не обо всех людях купца. Они были приспешниками Темного. И разоблачить их Ранд не мог. Не мог, даже если бы они узнали, что ему все известно.
Если хоть одного из них разоблачить как приспешника Темного… Тогда Изендре останется только радоваться своему положению – даже быть служанкой и оставаться нагой куда лучше, чем оказаться брошенной на солнцепеке, связанной по рукам и ногам. Но никто из них не станет молчать, попав в руки Морейн. К приспешникам Темного у Айз Седай не больше сострадания, чем к кому-то другому; она тотчас развяжет им языки. А вместе с купеческим караваном в Пустыню пришел и Асмодиан, в глазах Кадира со товарищи – всего лишь еще один приспешник Темного, пусть и наделенный определенной властью. Не приходится сомневаться: они полагают, что он пошел на службу Возрожденному Дракону по приказу кого-то обладающего еще большей властью. Поэтому, чтобы уберечь своего наставника, чтобы Морейн не попыталась убить и его, и самого Ранда – что весьма вероятно, – нужно хранить этот секрет от всех.
К счастью, никто не задавался вопросом, отчего айильцы неусыпно следят за купцом и его людьми. Морейн полагает, будто это проявление обычной для айильцев подозрительности к чужакам, явившимся в Пустыню, стократно увеличившейся потому, что те оказались в Руидине. Ей самой пришлось использовать весь свой дар убеждения, чтобы айильцы пустили Кадира с его фургонами в город. Все верно – и Кадиру, и его людям нисколько не доверяли; Руарк и прочие вожди кланов, скорей всего, приставили бы к ним стражу и без просьбы Ранда. А сам Кадир прямо-таки светился от счастья, радуясь, что не получил копья между ребер.
Ранд представления не имел, как будет выпутываться из непростой ситуации. Если, конечно, эту задачку вообще можно решить. Все тут настолько переплелось – или голову сломаешь, или шею свернешь. В менестрелевых сказаниях в такой глухой тупик попадали лишь злодеи.
Удостоверившись, что Ранд больше не будет вмешиваться, Авиенда вновь повернулась к Изендре:
– Можешь оставить вино.
Изендре со странной гримасой на лице изящно согнула колени и опустила поднос рядом с тюфяком. До Ранда не сразу дошло, что ее гримаска была попыткой улыбнуться ему незаметно для айилки.
– А теперь давай бегом отсюда! И первой же Деве, какую встретишь, – продолжала Авиенда, – скажешь, что ты сделала. Бегом, сорда!
Причитая и заламывая руки, Изендре бросилась вон, на бегу звеня украшениями. Едва она выскочила из комнаты, Авиенда обернулась к Ранду:
– Ты принадлежишь Илэйн! И не смей прельщать других! Тем более эту… женщину!
– Ее? – обалдел Ранд. – По-твоему, я?.. Поверь, Авиенда, окажись она даже последней женщиной на земле, я удрал бы от нее на край света! Лишь бы от нее подальше!
– Эва как ты заговорил! – фыркнула девушка. – Ее уже семь раз секли – семь! – за то, что пыталась втихомолку залезть к тебе в постель. Без чьей-то потачки она бы так не упорствовала! Отвечать она будет перед Фар Дарайз Май, и не Кар’а’карну лезть в это дело. А тебе случившееся сегодня станет очередным уроком наших обычаев. И запомни: ты принадлежишь моей почти сестре!
Не дав Ранду и словечка вымолвить, она твердым шагом вышла из комнаты. Лицо у Авиенды было такое, что юноша подумал: Изендре может не дожить до утра, коли Авиенда нагонит ее в коридоре.
Глубоко вдохнув и медленно выдохнув, Ранд потянулся и отодвинул поднос с вином в угол комнаты. У него не было ни малейшего желания пить то, что ему принесла Изендре.
«Семь раз пыталась пробраться ко мне?» Должно быть, Изендре узнала, что он заступился за нее. Каковы были ее дальнейшие рассуждения, сомневаться не приходится: коли Ранд поступил так за улыбку и томный взгляд, то что же он сделает за большее? Юноша вздрогнул, правда не только от этой мысли, но и от вползшего в комнату холода. Да он скорее пригреет в своей постели скорпиона! Если Девам не удастся убедить Изендре поумерить свои желания, видимо, придется сказать ей, что ему все о ней известно. Только так можно положить конец ее проискам.
Задув светильники, Ранд в темноте заполз на тюфяк, не раздевшись и не сняв сапог, потом пошарил вокруг и натянул на себя все одеяла. Юноша заподозрил, что, не разведя огня в камине, еще до рассвета не раз мысленно поблагодарит Авиенду. Почти бессознательно – это уже вошло в привычку – Ранд выставил стражей из Духа, оберегавших его сны от постороннего вторжения. Затем ему в голову пришла мысль, которая его позабавила. А ведь он мог сначала улечься в постель, а потом погасить светильники – с помощью Силы. О том, что многие простые вещи можно делать с помощью Силы, он раньше как-то не задумывался.
Некоторое время Ранд лежал под одеялами, согревая постель теплом своего тела. Как в одном и том же месте может быть так жарко днем и так холодно ночью? Подобное было выше его понимания. Сунув руку под куртку, он ощупал незаживающий рубец на боку. Со временем эта рана, которую Морейн так и не сумела Исцелить до конца, доконает его. Ранд был уверен – в ней его смерть. Кровь его на скалах Шайол Гул. Так гласят пророчества.
«Нет, не сейчас. Не буду думать об этом нынешней ночью. У меня еще есть немного времени. Но если печати можно скрести ножом, будут ли они держать так же крепко, как раньше?.. Нет. Не сегодня».
Под одеялами стало теплее, и Ранд поерзал, устраиваясь поудобнее, – безуспешно. «Надо бы помыться», – сонно подумал он. А Эгвейн сейчас, наверное, в той палатке-парильне. То и дело, когда сам Ранд залезал в такую палатку, вместе с ним туда пытались войти несколько Дев – они чуть по земле от хохота не катались, когда он настойчиво не пускал их внутрь. Кто бы знал, как неудобно раздеваться и одеваться в клубах жаркого пара!
Наконец пришел сон, а вместе с ним – надежно защищенные сновидения, куда нет доступа ни Хранительницам, ни кому другому. Но от своих мыслей разве спрячешься?.. Три женщины постоянно вторгались в его сны. И вовсе не Изендре – не считая того короткого кошмара, едва не разбудившего его. Ранду снились то Илэйн, то Мин, то Авиенда. Снились и порознь, и вместе. Одна Илэйн смотрела на него как на мужчину, но все трое видели в нем человека – того, кто он есть. Не считая того кошмара, все его сновидения были приятными.
Глава 5
Хоть Эгвейн и стояла в самом центре шатра, вплотную к маленькому очагу, она дрожала от холода, наливая воду из объемистого чайника в большой, с голубыми полосками тазик. Полог палатки она опустила, но холод просачивался сквозь настеленные в несколько слоев многоцветные ковры, а тепло от очага будто уносилось прочь через дымовое отверстие в крыше, оставляя после себя лишь запах горящего кизяка. Зубы девушки так и норовили сорваться на дробь.
Поднимающийся над водой пар начал понемногу рассеиваться, поэтому Эгвейн обняла саидар – на миг – и направила Огонь, подогревая воду. Наверное, Эмис или Бэйр могут мыться и холодной водой, хотя они обычно парились. «Ну, я не такая выносливая, как они. Я же не в Пустыне росла. И не собираюсь замерзнуть насмерть, моясь холодной водой, если мне того не хочется». Но чувство вины не покидало девушку, пока она намыливала мочалку пахнущим лавандой мылом, которое купила у Хаднана Кадира. Хранительницы Мудрости никогда не требовали от нее чего-то такого, но у нее возникло чувство, будто она их обманывает.
Отпустив Истинный Источник, девушка с сожалением вздохнула. Даже ежась от холода, она тихонько посмеялась над своей глупостью. Удовольствие от наполняющей ее Силы, восхитительный поток жизни и восприимчивости ко всему окружающему – вот в чем таилась опасность. Чем больше зачерпываешь саидар, тем больше хочется, и, если не приучить себя к самодисциплине, есть угроза зачерпнуть больше, чем сумеешь удержать, тогда или погибнешь, или сама себя усмиришь. А тут уж не до смеха.
«Это один из твоих крупных недостатков, – строго выговаривала себе Эгвейн. – Ты всегда хочешь сделать больше, чем тебе полагается. Лучше бы тебе помыться холодной водой, глядишь, и научишься самодисциплине». Только столь многому нужно и хочется научиться, что целой жизни не хватит. Ее наставницы всегда отличались осторожностью, и Хранительницы Мудрости, и Айз Седай в Башне; а ведь было так сложно удержаться, когда девушка знала, что во многих отношениях уже превзошла их. «Они ведь не понимают, сколь на многое я способна».
Порыв обжигающе-морозного воздуха ударил Эгвейн, дым от очага закружился по палатке; женский голос произнес:
– Если вы позволите…
Эгвейн вздрогнула, пронзительно взвизгнула и только потом сумела выкрикнуть:
– Закрой! – Она крепко обхватила себя руками, чтобы не прыгать от холода. – Входи или выйди, но только закрой!
Столько усилий, чтобы согреть палатку, и теперь Эгвейн с головы до пят в гусиной коже!
Облаченная в белое женщина на коленях вползла в палатку и опустила полог. Взор у нее был потуплен, руки смиренно сложены – точно так же она вела бы себя, если бы Эгвейн не крикнула на нее, а ударила.
– Если вы соблаговолите, – негромко произнесла женщина в белом, – Хранительница Эмис послала меня, чтобы я отвела вас в палатку-парильню.
Жалея, что не может с ногами залезть в огонь, Эгвейн тихонько застонала. «Испепели Свет Бэйр и ее упрямство!» Если бы не эта беловолосая старая Хранительница, они расположились бы в городских домах, а не жили в палатках на окраине города. «И у меня бы была комната с подобающим камином. И дверь!» Она готова была биться об заклад, что Ранду не приходится мириться с тем, что к нему когда угодно входят все кому не лень. «Ранд, этот проклятый Дракон ал’Тор, щелкнет пальцами, и Девы носятся вокруг, точно прислужницы. Спорю, они отыскали для него настоящую кровать и спит он не на тюфяке, брошенном на голую землю». Эгвейн была уверена, что Ранд каждый вечер принимает горячую ванну. «Наверняка Девы ведрами таскают ему в апартаменты горячую воду. Готова спорить, они даже сыскали для него добрую медную ванну».
Эмис и даже Мелэйн поддались было на предложения Эгвейн, но Бэйр притопнула ногой, и они тут же с ней согласились, точно гай’шайн. Эгвейн предположила следующее: раз Ранд принес столь много перемен, Бэйр вознамерилась поддержать те старые обычаи, какие сумеет. Но девушке хотелось, чтобы Хранительница выбрала что-то иное и выказывала свою несговорчивость не в отношении прежних порядков.
Отказаться от приглашения и мысли не возникало. Эгвейн обещала Хранительницам Мудрости забыть, что она Айз Седай, – обещание легковыполнимое, поскольку она и не была Айз Седай, – и делать в точности то, что ей скажут. С этим обстояло хуже: Эгвейн давно покинула Башню и опять привыкла быть хозяйкой самой себе. Но Эмис прямо заявила ей: хождение по снам опасно, даже когда знаешь, что ты намерена делать, а коли ничего не понимаешь, то и подавно. Если Эгвейн не будет подчиняться в реальном мире, они не могут положиться на ее готовность подчиниться во сне и поэтому не возьмут на себя ответственность за нее. Потому-то Эгвейн и работала по хозяйству вместе с Авиендой; с подобающим лицом и со всем смирением, на какое была способна, принимала наказания; скажи Эмис, или Мелэйн, или Бэйр «лягушка» – и она бы запрыгала. Если, конечно, можно так выразиться, поскольку никто из Хранительниц лягушку в глаза не видел. «Нельзя сказать, чтобы они требовали от меня чего-то большего, чем принести им чая». Нет, сегодня чай им подаст Авиенда.
Эгвейн подумала, не надеть ли чулки, потом просто сунула ноги в туфли. Крепкие туфли, подходящие для Пустыни; пожалуй, она немножко сожалела о мягких шелковых туфельках, какие носила в Тире.
– Как тебя зовут? – спросила Эгвейн, стараясь быть приветливой.
– Ковинде, – последовал покорный ответ.
Эгвейн вздохнула. Она все пыталась вести себя с гай’шайн дружелюбно, но взаимностью они не отвечали. Привыкнуть к слугам у Эгвейн не было возможности, хотя, разумеется, гай’шайн и не были слугами в точном смысле этого слова.
– Ты была Девой?
Догадку Эгвейн подтвердили яростно и быстро вспыхнувшие темно-голубые глаза, но Ковинде быстро опустила взор:
– Я – гай’шайн. Что было, то было до, а что будет, то будет после, а теперь есть только сейчас.
– Из какого ты септа и клана? – Обычно спрашивать не требовалось, даже у гай’шайн.
– Я служу Хранительнице Мудрости Мелэйн из септа Джирад, из Гошиен Айил.
Эгвейн нахмурилась и посмотрела на Ковинде, прервав размышления, какой из двух плащей выбрать – коричневый из плотной шерсти или стеганый из голубого шелка, который она купила у Кадира. Купец, чтобы освободить место под груз Морейн, распродал все товары из своих фургонов, причем за хорошую цену. Нахмурилась девушка неспроста – это был не общепринятый ответ. Эгвейн слышала, что у некоторых гай’шайн последствия того откровения выражались в необычной форме: когда истекали положенные год и один день, они попросту отказывались снимать свое белое одеяние.
– Когда кончается твой срок? – спросила девушка.
Ковинде сгорбилась, почти сжавшись в комочек:
– Я – гай’шайн.
– Но когда ты будешь вольна вернуться в свой септ, в свой холд?
– Я – гай’шайн, – прохрипела женщина, уткнувшись носом в ковры. – Если этот ответ вам неприятен, накажите меня, но ответить иначе я не могу.
– Не глупи, – резко сказала Эгвейн, – и выпрямись! Ты ведь не жаба.
Одетая в белое женщина не мешкая подчинилась и села на пятки, покорно ожидая новых приказаний. Будто и не было мимолетной вспышки гордости и бойцовского духа.
Эгвейн глубоко вздохнула. Эта женщина нашла свой способ приспособиться к откровению. Пусть выход и глупый, но никакие речи Эгвейн не изменят решения Ковинде. Так или иначе, сейчас Эгвейн надо идти в палатку-парильню, а вовсе не беседовать тут с Ковинде.
Девушка помедлила, вспомнив о холодном сквозняке. От ледяного порыва плавающие в мелкой чаше два больших белых цветка наполовину закрыли свои лепестки. Так цвело растение, называемое сегаде, – толстый, мясистый, лишенный листьев стебель, кожистый на ощупь, ощетинившийся колючками. Сегодня утром Эгвейн наткнулась на Авиенду, которая смотрела на эти цветки, лежащие у нее на ладонях. Айилка вздрогнула, заметив глядевшую на нее девушку, и сунула цветки в руки Эгвейн, сказав, что сорвала их для нее. Эгвейн решила, что в Авиенде еще осталось многое от Девы и она не хотела признаваться, что ей нравятся цветы. Правда, если подумать, ей встречались Девы, которые вплетали цветы в волосы или прикалывали их к одежде.
«Ты просто ищешь отговорки, лишь бы подольше в тепле посидеть, Эгвейн ал’Вир. Хватит время тянуть, у тебя что, шерсть в голове вместо мозгов? Нельзя быть такой же дурой, как Ковинде».
– Веди, – сказала Эгвейн и еле успела накинуть на голое тело шерстяной плащ – гай’шайн уже откинула клапан палатки, открывая дорогу – ей и пронизывающей до костей ночи.
Над головой во тьме колюче сверкали россыпи звезд, ярко светила луна в третьей четверти. Лагерь Хранительниц Мудрости – две дюжины низеньких холмиков – отделяло от мощеной улицы Руидина не более сотни шагов по потрескавшейся глине и каменистым осыпям. Лунные тени превратили город в причудливые утесы и скальные уступы. Пологи всех палаток были опущены, в воздухе смешались запахи горящих очагов и готовящейся пищи.
Другие Хранительницы приходили сюда почти ежедневно, но ночи проводили со своими септами. Теперь же некоторые и ночевали в Руидине. Но не Бэйр. Подходить ближе к городу Бэйр не желала; не будь здесь Ранда, она, несомненно, настояла бы, чтобы лагерь разбили в горах.
Эгвейн крепко придерживала плащ обеими руками и шагала как могла быстро. Под полы плаща, слегка распахивающиеся при каждом шаге, вползали ледяные щупальца. Чтобы поспевать впереди, Ковинде пришлось подобрать свои белые одежды до колен. Эгвейн вовсе не требовалось, чтобы гай’шайн показывала ей дорогу, но Ковинде послали привести ее, и она будет опозорена, а может, и оскорблена, если ей не позволят выполнить поручение. Эгвейн стиснула зубы, не давая им пуститься в пляс, и желала лишь одного – чтобы идущая впереди женщина побежала.
Парильня ничем с виду не выделялась – тоже приземистая и широкая, опущенные и плотно прикрытые клапаны; но у этой палатки дымоходное отверстие было закрыто. Костер неподалеку прогорел до багрово тлеющих углей, рассыпанных по нескольким камням величиной с человеческую голову. Тусклого света еле хватало, чтобы различить у входа в палатку темные маленькие бугорки, но девушка знала, что это аккуратно сложенная одежда женщин.
Глубоко вдохнув стылый воздух, Эгвейн поспешно скинула туфли, сбросила плащ и чуть ли не нырнула в палатку. Студеный порыв у нее за спиной мгновенно отсекло упавшим клапаном, а потом, охватывая все тело и выжимая из него капельки пота, на девушку опустился влажный жар. Эгвейн, еще не успевшая перевести дух и вздрагивающая, тут же словно покрылась второй, глянцевито блестящей кожей.
В палатке сидели три Хранительницы, обучавшие Эгвейн хождению по снам; вид у них был беспечный, они потели. Их длинные, до пояса, волосы влажно блестели. Бэйр беседовала с Мелэйн, зеленоглазая, золотисто-рыжая красота которой разительно контрастировала с морщинистым лицом и длинными седыми прядями старшей женщины. У Эмис тоже были белые волосы – или такого светлого желтого цвета, что казались белыми, – но старой она не выглядела. Она и Мелэйн могли направлять Силу, чего не скажешь о каждой Хранительнице, и во внешности Эмис было нечто присущее облику Айз Седай, будто лишенных признаков возраста. Морейн, казавшаяся рядом с Хранительницами хрупкой и маленькой, тоже выглядела безмятежной. Капли пота катились по ее бледному обнаженному телу, темные локоны слиплись, но она сидела с царственным видом и словно отказывалась замечать отсутствие одежды. При помощи тонких изогнутых пластинок из бронзы, называемых стайра, Хранительницы соскребали с себя пот и дневную грязь.
В центре палатки возле большого черного котла, наполненного раскаленными, закопченными камнями, сидела на корточках мокрая от пота Авиенда. Она осторожно перекладывала щипцами последний камень из маленького котла в больший. Закончив с этим, молодая айилка плеснула на камни водой из бутылки – выдолбленной тыквы, – добавив пару. Если она не управится как следует и пару будет недостаточно, то ей грозит самое малое строгий выговор. Когда в следующий раз встреча Хранительниц состоится в палатке-парильне, заботиться о камнях и паре вновь придет очередь Эгвейн.
Девушка осторожно села скрестив ноги рядом с Бэйр. Здесь не было настеленных ковров, лишь каменистая земля, неприятно горячая, влажная, вся в бугорках. Вдруг Эгвейн с потрясением заметила, что Авиенду высекли, причем совсем недавно. Айилка уселась рядом, скрывая свои чувства, с каменным лицом, но Эгвейн невольно вздрогнула.
Такого оборота Эгвейн не ожидала. Хранительницы требовали соблюдения дисциплины – спрашивали они с учениц строже, чем в Башне, а это кое-что да значило, – но Авиенда училась направлять Силу с мрачной решимостью и настойчивостью. К хождению по снам она не имела дара, но наверняка прилагала столько же усилий и прилежания в обучении всему, что требуется уметь Хранительнице, как и тогда, когда, будучи Девой, постигала секреты владения оружием. Конечно, когда Авиенда призналась, что по ее вине Ранду стало известно, что Хранительницы следят за его снами, они заставили ее три дня выкапывать ямы в рост человека, а потом их закапывать, но то был один из редких случаев, когда Авиенда поступила неверно. Эмис и две другие Хранительницы так часто ставили ее в пример Эгвейн как образчик кроткого послушания и надлежащей стойкости, что иногда Эгвейн просто взвыть в голос хотелось, хоть Авиенда и была ей подругой.
– Что-то ты долго шла, – с раздражением заметила Бэйр, пока Эгвейн робко пыталась устроиться поудобнее. Голос ее был неприятно тонок и резок, но пронзал, точно закаленное железо. Бэйр продолжала скрести руки стайра.
– Прошу прощения, – промолвила Эгвейн. Вот так, вполне смиренно.
Бэйр хмыкнула:
– За Драконовой Стеной ты – Айз Седай, но здесь – всего-навсего ученица, а ученицы не бездельничают. Когда я зову или за чем-то посылаю Авиенду, она бежит бегом, даже если мне понадобится всего лишь шпилька. Не худо бы тебе ей подражать.
Вспыхнув, Эгвейн попыталась придать голосу побольше покорности:
– Я постараюсь, Бэйр.
Впервые Хранительница в присутствии обеих учениц сравнивала их рвение и отношение к поручениям. Эгвейн исподтишка покосилась на Авиенду и удивилась задумчивому виду подруги. Иногда девушке хотелось, чтобы ее почти сестра не всегда являлась для нее столь выдающимся примером.
– Девушка либо научится, Бэйр, либо нет, – недовольно произнесла Мелэйн. – Наставлениями займешься потом, если она не станет пошустрей. – Старше Авиенды лет на десять-двенадцать, не больше, она обычно говорила таким тоном, будто ей под юбку репей забился. А может, сейчас Мелэйн ненароком села на острый камешек. Если и села, то с места не сдвинется; скорей станет дожидаться, когда сам камень в сторону отодвинется. – Повторяю тебе, Морейн Седай: Айил следуют за Тем-Кто-Приходит-с-Рассветом, а не за Белой Башней.
Очевидно, Эгвейн не возбранялось знать, о чем беседовали Хранительницы и Морейн, поскольку те продолжали разговор.
– Может статься, – ровным голосом заметила Эмис, – когда-нибудь Айил вновь станут служить Айз Седай, но это время, Морейн Седай, еще не пришло. – Она на миг остановила руку со стайра и спокойно взглянула на Айз Седай.
Эгвейн понимала: это время наступит, раз Морейн известно, что кое-кто из Хранительниц Мудрости способен направлять Силу. Айз Седай отправятся в Пустыню искать девушек, которых можно обучить, и почти наверняка постараются забрать с собой в Башню и любую Хранительницу, проявившую хоть искру этого дара. Когда-то девушку тревожили мысли о том, как Айз Седай подчиняют Хранительниц своему влиянию, нагоняют на них страху, отрывают их от всего, что для тех дорого. Ведь Айз Седай никогда не позволяли женщине, обладающей способностью направлять, долго избегать Башни. Теперь Эгвейн больше не волновалась за Хранительниц Мудрости, хотя тех, похоже, одолевали подобные тревоги. Судя по тому, как Эмис и Мелэйн каждодневно вели себя с Морейн, силой воли они под стать любой Айз Седай. А Бэйр могла бы и Суан Санчей заставить плясать под свою дудку, даром что Бэйр не способна направлять.
Кстати, самой волевой среди Хранительниц Мудрости слыла отнюдь не Бэйр. Подобная честь принадлежала женщине еще старше, звали ее Сорилея, она была из септа Джарра, из Чарин Айил. Хранительница Мудрости из холда Шенде способна направить куда меньше Силы, чем большинство послушниц, но вполне могла послать с поручением любую другую Хранительницу, точно та была гай’шайн. И те не смели ей перечить. Нет никакого резона горевать о том, как станут третировать бедных айилок.
– Вполне понятно, что вы хотите уберечь свои страны, – вступила в беседу Бэйр, – но Ранд ал’Тор намерен повести нас вовсе не для кары. Ни с кем, кто покорится Тому-Кто-Приходит-с-Рассветом, кто подчинится Айил, не случится ничего дурного.
Вот, значит, в чем дело. Ну конечно.
– Меня заботит не только спасение человеческих жизней и судьбы стран. – Морейн царственным жестом одним пальцем смахнула со лба пот, но голос ее был почти таким же напряженным, как и у Мелэйн. – Если вы допустите это, разразится катастрофа. После стольких лет подготовки планы близки к осуществлению, а он вот-вот сам все разрушит.
– Планы Белой Башни, – заметила Эмис так спокойно, будто соглашалась. – К нам эти планы не имеют никакого отношения. И мы, и другие Хранительницы должны думать о том, что нужно Айил. Мы позаботимся, чтобы Айил делали то, что в интересах Айил.
У Эгвейн мелькнула мысль, что сказали бы на эти слова клановые вожди. Конечно, они частенько сетовали, что Хранительницы встревают не в свое дело, и такие речи, наверное, не станут для них неожиданностью. Вожди казались людьми умными, волевыми, но Эгвейн считала, что против объединенного напора Хранительниц у них столько же шансов, как в ее родных краях у Совета деревни против Круга женщин.
Хотя в этот раз права была Морейн.
– Если Ранд… – начала было Эгвейн, но Бэйр заставила ее умолкнуть:
– Девочка, позже мы выслушаем, что ты хочешь сказать. Для нас важно твое знание Ранда ал’Тора, но, пока тебе не разрешат говорить, ты будешь молчать и слушать. И сотри с лица это угрюмое выражение, иначе я напою тебя отваром из голубой колючки.
Эгвейн поморщилась. Уважение Хранительниц к Айз Седай, пусть как к равным себе, не распространялось на ученицу, даже на ту, которая, по их мнению, была Айз Седай. Так или иначе, Эгвейн держала язык за зубами. С Бэйр станется послать ее за мешочком с травами и велеть самой заварить этот до невероятности горький настой. Иного назначения, кроме как излечивать угрюмость или еще что-нибудь, что Хранительницы сочтут подлежащим исправлению, у голубой колючки не было. Настой действовал безотказно одним лишь своим вкусом. Авиенда успокаивающе погладила подругу по руке.
– Ты полагаешь, для самих Айил такой поворот не обернется катастрофой? – Должно быть, непросто говорить холодным, как ручей зимой, тоном, когда сидишь в жарком влажном пару и с головы до пят блестишь от пота, но для Морейн подобная задача, видимо, не составляла труда. – Тогда повсюду разразится Айильская война. Как и раньше, вы начнете убивать, жечь и грабить деревни и городки, пока против вас не обратится все население.
– Пятая часть – положенная доля, Айз Седай, – заметила Мелэйн, отбрасывая за спину свои длинные волосы, а потом принялась водить своим стайра по гладкому плечу. Даже отяжелев и повлажнев от пара, ее волосы блестели, точно шелк. – Большего мы не взяли даже у древоубийц. – Ее взгляд был выразителен и многозначителен: Хранительницы знали, что Морейн родом из Кайриэна. – Ваши короли и королевы взыскивают столько же в виде налогов.
– А когда все страны и государства ополчатся против вас? – упорствовала Морейн. – В Айильскую войну они, объединившись, поворотили вас вспять. Так может случиться, и наверняка случится вновь, только с обеих сторон неизбежны многие и многие смерти.
– Смерти, Айз Седай, никто из нас не боится, – заявила Эмис с ласковой улыбкой, будто объясняя ребенку прописную истину. – Жизнь есть сон, от которого всем нам суждено очнуться, прежде чем мы вновь погрузимся в грезы. Кроме того, Драконову Стену пересекли под предводительством Джандуина лишь четыре клана. Здесь уже шесть, а ты сама говоришь, что Ранд ал’Тор намерен собрать все кланы.
– Пророчество Руидина гласит, что он расколет нас. – В зеленых глазах Мелэйн вспыхнул огонек – либо из-за настойчивости Морейн, либо потому, что она отнюдь не была такой бестрепетной, как казалось. – Какая разница, исполнится предсказанное здесь или по ту сторону Драконовой Стены?
– Вы лишите его поддержки всех народов к западу от Драконовой Стены, – сказала Морейн. Вид у нее был, как всегда, невозмутимый, но, судя по голосу, она готова была грызть камни. – А ему нужна такая поддержка!
– Его поддерживает народ Айил, – заявила Бэйр тем же хрупким, но неуступчивым голосом. Свои слова она подкрепила энергичными взмахами тонкого металлического клинка. – Кланы никогда не были государством, но теперь он сплотил нас воедино.
– Переубеждать его мы не станем и помогать в этом тебе, Морейн Седай, тоже не будем, – не менее твердо добавила Эмис.
– Теперь, Айз Седай, если тебе угодно, можешь оставить нас, – сказала Бэйр. – Что ты хотела, мы обсудили. Больше на эту тему мы сегодня говорить не будем. – Сказано было вежливо, но отказ прозвучал решительно и недвусмысленно.
– Я оставлю вас, – ответила Морейн, вся – воплощение спокойствия. Говорила она так, словно это было ее предложение, ее решение. Она уже привыкла к тому, что Хранительницы ясно дают понять: они Башне нисколько не подчинены. – У меня еще есть дела.
Вот это наверняка во многом правда. И весьма вероятно, дела эти касаются Ранда. Спрашивать Эгвейн не стала; если Морейн понадобится, она сама скажет Эгвейн все, что сочтет нужным, а если нет… Тогда Айз Седай все равно вывернется, так и не солгав, но вряд ли скажет что-нибудь существенное, а то и прямо заявит, что Эгвейн это не касается. Морейн знала, что имя «Эгвейн Седай из Зеленой Айя», мягко говоря, не соответствует истине. На людях подобный обман она терпела, но в остальном не упускала случая поставить Эгвейн на место – когда ей требовалось.
Когда Морейн, впустив порыв холодного воздуха, удалилась, Эмис сказала:
– Авиенда, налей чая.
Молодая айилка вздрогнула, дважды открыла рот и наконец вымолвила:
– Его еще заварить надо.
И тотчас на четвереньках поспешила из палатки. От второго холодного порыва пару явно поуменьшилось.
Хранительницы переглянулись, удивленные не меньше самой Авиенды. Да и Эгвейн изумилась: Авиенда умело справлялась с большей частью обременительной домашней работы, пусть и не всегда с изяществом. Должно быть, что-то ее очень тревожит, коли она забыла о такой мелочи, как чай. Чая Хранительницы хотели всегда.
– Подбавь пара, девочка, – велела Мелэйн.
Эгвейн сообразила: это относится к ней, ведь Авиенда-то ушла. Торопливо плеснув воду, она направила Силу, нагревая и камни, и котел, пока не услышала треск и не ощутила жар, исходящий от котла, точно от топки. Айильцы, может, и привыкли в чем мать родила сигать на мороз чуть ли не из печки, но ей это в новинку. Заполняя палатку, заклубились плотные жаркие облака. Эмис одобрительно кивнула; они с Мелэйн, верно, заметили окружившее девушку сияние саидар, хотя сама Эгвейн его не видела. Мелэйн же продолжала скрести себя стайра.
Отпустив Истинный Источник, Эгвейн уселась на место и, наклонившись к Бэйр, прошептала:
– Авиенда сделала что-то не так?
Она не знала, как отнеслась бы к ее вопросу Авиенда, но не хотела ничем смущать подругу.
Бэйр не испытывала подобных сомнений или угрызений совести.
– Ты про порку? – осведомилась она обычным голосом. – Она пришла ко мне и заявила, что сегодня дважды соврала. Правда, кому и о чем, так и не сказала. Разумеется, это ее дело – до тех пор, пока она не лжет Хранительницам Мудрости. Но она твердила, что ее честь требует, чтобы тох ее был оплачен.
– Она просила… – несказанно изумилась Эгвейн, не в силах договорить.
Бэйр кивнула, словно такая просьба – нечто совершенно обыденное.
– Я немножко добавила ей от себя – за то, что она меня побеспокоила. Если тут замешан джи, она не должна была обращаться ко мне. Весьма вероятно, что ее так называемая ложь – нечто такое, о чем беспокоятся лишь Фар Дарайз Май. Девы, особенно бывшие, порой так суетливы! Совсем как мужчины.
Эмис кинула на Бэйр взгляд, заметный даже в густом пару. Как и Авиенда, Эмис, прежде чем стать Хранительницей, принадлежала к Фар Дарайз Май.
Как казалось Эгвейн, она еще не встречала айильца, который не относился бы нервно к джи’и’тох. Но такое! Похоже, все айильцы с приветом.
Сама Бэйр, похоже, совершенно выбросила из головы случившееся с Авиендой.
– В Трехкратной земле потерянных ныне много больше обычного. Столько я и не припомню, – заявила она всем в палатке. Потерянными айильцы называли Лудильщиков, Туата’ан.
– Они бегут от бед, которые гонят их за Драконову Стену. – В голосе Мелэйн ясно слышалось презрение.
– Я слышала, – медленно произнесла Эмис, – что кое-кто из убежавших после откровения прибился к потерянным. Они попросили принять их.
Повисло долгое молчание. Теперь все они знали, что у них с Туата’ан одни предки, что их пути разошлись еще до того, как Айил пересекли Хребет Мира и явились в Пустыню, но это знание только углубило неприязнь.
– Он несет перемены, – хрипло прошептала скрытая клубами пара Мелэйн.
– Мне казалось, вы примирились с переменами, которые он несет, – сказала Эгвейн с искренним сочувствием в голосе. Должно быть, тяжело осознавать, что вся твоя жизнь перевернулась в один миг. Девушка готова была услышать распоряжение прекратить болтать, но ей не велели попридержать язык.
– Примирились. – Бэйр будто пробовала слово на вкус. – Вернее сказать, мы вытерпим перемены, насколько сможем.
– Он преобразует все. – Голос Эмис звучал озабоченно. – Руидин… Потерянные… Откровение… Предано огласке то, что нельзя было разглашать…
Хранительницам – да, пожалуй, и всем айильцам – по-прежнему трудно было говорить на эту тему.
– Девы теснятся вокруг него, будто обязаны ему больше, чем своим кланам, – добавила Бэйр. – Впервые мужчину впустили под кров Дев!
Эмис собралась что-то сказать, но промолчала. Что бы ей ни было известно о делах Фар Дарайз Май, бывшая Дева не поделилась все же своими знаниями с теми, кто никогда не принадлежал к Девам Копья.
– Вожди больше не прислушиваются к нашим словам, как раньше, – проворчала Мелэйн. – О, они спрашивают у нас советов, как всегда, они не круглые дураки. Но Бэил больше не говорит мне, что он сказал Ранду ал’Тору или что Ранд ал’Тор сказал ему. Говорит, я должна спросить у Ранда ал’Тора, а тот велит спрашивать у Бэила. С Кар’а’карном я ничего не могу поделать, но Бэил… Он всегда был упрямцем, просто до бешенства доводил, теперь же перешел все грани… Иногда мне хочется палкой вбить его дурь обратно в башку.
Эмис с Бэйр хихикнули, словно над удачной шуткой. Или им просто хотелось рассмеяться, чтобы хоть на время забыть о переменах.
– С таким мужчиной остается только три выхода, – со смешком произнесла Бэйр. – Держаться от него подальше, убить его или выйти за него замуж.
Мелэйн словно одеревенела, загорелое лицо покраснело. Эгвейн вдруг показалось, что золотоволосая Хранительница даст волю горячим, зло жалящим словам. И тут порыв кусачего холода возвестил о возвращении Авиенды – она принесла чеканный серебряный поднос, на котором красовались желтый глазурованный чайник, изящные чашечки из золотистого фарфора Морского народа и каменный кувшинчик с медом.
Разливая чай, девушка дрожала – выйдя из палатки, она не позаботилась что-нибудь на себя накинуть. Потом она торопливо раздала чашечки и обнесла Хранительниц медом. Разумеется, себе и Эгвейн Авиенда налила чая, лишь дождавшись позволения Эмис.
– Поддай пару, – распорядилась Мелэйн. Ее гнев будто охладило морозным воздухом.
Так и не пригубив, Авиенда поставила чашечку и поспешно схватилась за долбленую тыкву, явно стараясь загладить свое упущение с чаем.
– Эгвейн, – сказала Эмис, прихлебывая чай, – как Ранд ал’Тор отнесется к тому, что Авиенда попросится спать в его опочивальне?
Авиенда так и застыла с долбленой тыквой в руках.
– В его?.. – Эгвейн чуть дара речи не лишилась. – Вы не можете требовать от нее такого! Не можете!
– Вот глупая девчонка, – проворчала Бэйр. – Мы же не требуем от нее разделить с ним одеяла. Но не решит ли он, что именно этого она просит? Да и позволит ли? Вообще-то, мужчины – странные существа, а Ранд ал’Тор вырос не среди нас, поэтому он еще непонятней.
– Наверняка ему ничего такого и в голову не придет, – затараторила Эгвейн. Потом заговорила медленно: – По-моему, он об этом и не подумает. Но ведь это неприлично. Просто неприлично!
– Я прошу, чтобы вы не требовали от меня этого, – с покорностью произнесла Авиенда, так смиренно, что Эгвейн не поверила своим ушам. Нервным движением Авиенда брызнула водой – с шипением взлетели густеющие облака пара. – За последние дни я научилась многому, отдав учебе все то время, которое не обязана была проводить с ним. С тех пор как вы позволили Эгвейн и Морейн Седай помогать мне направлять, я обучаюсь даже быстрее. Не то чтобы они наставляли меня лучше вас, нет, – поспешно добавила девушка, – но я хочу научиться еще очень многому.
Читать бесплатно другие книги:
