День счастья – завтра Робски Оксана

2

Поужинали

Проснувшись, чувствовала себя отлично.

Тамара сказала, что в гостиной меня ждет Вероника.

Я немного удивилась. Что за визит без предупреждения? Вероника была моей подругой почти с детства. У нас дачи в Усово рядом, с одним общим забором и маленькой калиткой, чтобы ходить друг к другу завтракать.

Артем дружит с ее Никитой, и они ходят в одну школу. Только Рома не любит Игоря, ее мужа.

Мужа Вероники я вижу в последнее время чаще, чем саму Веронику. Хотя она, конечно, об этом не знает.

Когда Вероника думает, что он в командировке, Игорь просиживает с нами целыми сутками в зашторенной Машкиной квартире. Антон его тоже не любит. По-моему, его любит одна только Вероника. А он ее бьет. И гуляет, как мартовский кот. С Катей у них тесные деловые отношения. В смысле креатива Игорь большой затейник.

— Я уже две недели тебе звоню. Ты все время спишь. Я стала волноваться, — объяснила Вероника свое присутствие.

А мне, наоборот, казалось, что я вообще не сплю. Хотя сейчас я проспала почти сутки. Такого со мной давно не случалось.

Я принесла из столовой бутылку белого вина.

— С утра пораньше? — удивилась Вероника.

Редкая зануда.

Я вздохнула.

— Ты не представляешь, что у меня.

— Что? — Она смотрела на меня внимательно, как следователь в кино.

— Артем в больнице.

— Я знаю, мне Тамара твоя сказала.

Я протянула ей бокал с вином.

— Пойдем в кабинет, — предложила я.

В кабинете Вероника бросилась открывать занавески.

— Давай не будем, — попросила я.

Я села в свое любимое кресло на гнутых ножках, французский ампир. Выпила вина.

Вероника обняла меня.

— Ты не расстраивайся, у всех детей бывает аппендицит. Это не страшно.

Я непроизвольно всхлипнула. Все-таки Вероника — хорошая. Мы дружим с ней не сказать сколько лет.

— Понимаешь, он говорил, что у него живот болит, а я не обращала внимания…

— Ты же не знала…

— Да, не знала. Но теперь мне так тяжело из-за этого…

Я налила нам еще вина.

Вероника вдруг отодвинула свой бокал.

— Вместо того чтобы жалеть себя и винить с самого утра, давай лучше в больницу поедем! — Она посмотрела на меня строго, как учительница.

— Да я езжу каждый день. И сегодня поеду — попозже.

Какая же все-таки Вероника бесцеремонная.

— Ты знаешь, — Вероника подошла ко мне совсем близко и опустилась на пол рядом с моим креслом, — со мной Тамара разговаривала. Она волнуется из-за тебя…

— Чего?

Я чуть не опрокинула бокал прямо Веронике на голову. Вот это наглость. Обсуждать меня с моей домработницей!

— Она сказала, что с тобой что-то неладное происходит, ты спишь до четырех часов…

— Какой бред! Какое ее дело! Я ей устрою!

Никогда не знаешь, чего ждать от этих домработниц. Скорее бы уж домашних роботов изобрели. Я даже готова финансировать научные исследования в этой области.

— Никит, просто она за тебя волнуется. Она не знает, что делать… Что вообще происходит?

— Пусть полы моет получше. И вещи мои не портит!

Возмутительная наглость!

— Дорогая, со мной все нормально.

Как бы ее выпроводить?

— Ты знаешь, мне действительно пора собираться к Артему.

— Хочешь, я поеду с тобой?

— Нет, нет, ему хочется побыть со мной вдвоем.

Я устроила скандал Тамаре. Я попросила ее не совать свой нос в мою личную жизнь. И уж тем более не обсуждать ее с моими подругами.

Тамара расплакалась и попросила прощения.

А я строго-настрого запретила ей пускать кого-либо в дом, если только я не предупредила ее заранее.

Вероника намекала на коко-джанго. Надо было дать ей с собой немножко. Может, это удержало бы Игоря на какое-то время дома.

Рома достал из холодильника винегрет и вывалил себе на тарелку почти половину всей салатницы.

Я стояла посреди кухни и наблюдала за тем, как он режет хлеб прямо на столе. Стол весь оказался в крошках, а у Тамары был выходной.

— Сколько раз говорить: возьми дощечку!

Рома кое-как стряхнул крошки. Половину — на пол.

— Мы поедем куда-нибудь на майские?

— Я не могу, у меня работа.

— А что, все остальные не работают? Все остальные деньги в тумбочке берут?

Роме было наплевать на всех остальных. А мне наплевать на то, что ему наплевать.

— Никит, ты же знаешь, какое у меня сейчас положение… Что ты начинаешь опять?

— Тогда мы с ребенком поедем вдвоем!

Я совершенно не собиралась оставаться на майские праздники в Москве, абсолютно одна, когда все разъедутся на целых десять дней.

Рома пожал плечами:

— Езжайте.

— Хорошо. На Кипр поедем. А то я Артему же визу никуда не успею поставить. Его же сфотографировать надо.

— Ага.

— В «Four Seasons».

— Нет, давай в «Аматус». В «Four Seasons» номер будет $450 в сутки, а в «Аматус» у меня корпоративная скидка. Номер обойдется в $250, сьют на первом этаже с бассейном.

— Но я хочу в «Four Seasons»!

Я не заставляла его уходить от отца.

— Нет, поедете в «Аматус», и я дам тебе три тысячи с собой.

— Артем в автоматы больше проиграет, — проворчала я, просто чтобы его позлить.

— Налей мне чаю.

— У нищих слуг нет.

Я скрасила эту сентенцию лучезарной улыбкой и все-таки налила чай.

— Завтра Альберт к нам приедет на ужин. Предупреди Тамару, — попросил Рома.

— Ага.

Альберт был единственным из всех Роминых друзей, кто согласился вложить свои деньги в новый Ромин бизнес. Что-то там с угольными шахтами. Причем от него Рома этого ожидал меньше всего.

У Альберта была аллергия на кунжут. В очень опасной форме. Он мог даже умереть. В бардачке его машины всегда лежал шприц с лекарством — на всякий случай.

— Не «ага», а сама проследи за продуктами. Никита, это ж не шутки!

Я ему клятвенно пообещала. И ушла спать, сославшись на головную боль. Как в анекдотах.

Предварительно выпив снотворное. Имован.

Мы все собрались у Машки.

Машка была младшей сестрой одной моей приятельницы. Молодая совсем — лет двадцать.

Или двадцать четыре. Моя приятельница вышла замуж и уехала с мужем в Милан. А Машка осталась с мамой на Остоженке. Потом мама тоже вышла замуж и перебралась в Крылатское. А Машка осталась одна. Вернее, с нами со всеми. И с целой кучей женихов, которые вместе с сестрой способствовали ее безбедному существованию. Как это полагается в двадцать лет.

Машка каждый раз искренне влюблялась, перевозила к очередному жениху свои вещи, получала в подарок автомобиль или шопинг в Третьяковском проезде, помогала ему построить дом или вылечить язву желудка, и они расходились.

Машку всегда бросали. Потом, через несколько месяцев, звонили, умоляли вернуться, но она, как правило, была уже в новом романе и потому мстительно кидала трубку.

Последнему своему молодому человеку Машка помогла избавиться от наркотической зависимости. Она ему надоела. Сначала зависимость, потом Машка.

Катя, считая себя старшим Машкиным товарищем, периодически давала ей какие-то советы. Но Машка никогда к ним не прислушивалась. Считала Катин опыт неприемлемым для своей юной жизни.

Мы все любили Машку за ее оптимизм и веселый характер.

Моя приятельница иногда звонила мне из Милана и говорила, что Машка связалась с плохой компанией. Мне казалось, она преувеличивала.

— Я придумала себе бизнес! — объявила Машка после очередной дорожки.

— Надеюсь, это проституция? — поинтересовался Антон.

Все девушки любили Антона, и Антон любил всех девушек. Он был в бежевом трикотажном свитере швами наружу.

— Возьмешь меня в партнеры? — Катя старательно отрабатывала новую асану со звучным названием «Цветок лилии в последних лучах заката».

— А что за бизнес? — спросила я ревниво. Потому что сама не могла ничего придумать уже несколько лет.

Надо тоже напроситься к Машке. Я моментально представила себя в большом кабинете, за письменным столом, и моя свекровь пришла ко мне как посетитель. Она ожидала в приемной.

Машка вытянула указательный пальчик в сторону Антона.

— Он не поймет…

Антон удивленно поднял брови.

— …Потому что мужчины не стирают каблуки, когда водят машину. Особенно если коробка — ручная. Но и автомат тоже.

— Ага, — согласилась Катя, — я помню, у меня раньше на правой туфле весь задник стирался.

— И у меня тоже, — подтвердила я.

— И у меня. — Антону не хотелось выделяться.

— Не ври, — огрызнулась Машка.

— И что? — Мне не терпелось узнать, в чем, собственно, бизнес.

— Нужно продавать такие нахлобучки на каблук. Съемные. И легкие в использовании.

— Здорово. — Я даже слегка позавидовала Машкиной изобретательности.

— Производство — это всегда хорошо, — подтвердила Катя. Хотя к ее бизнесу больше подходило слово «потребление».

— Можно делать одноразовые, можно многоразовые. Главное — найти инженера, который их сконструирует, — объяснила Машка, — все девушки будут покупать. Особенно кто на «Жигулях» ездит.

— А разве девушки ездят на «Жигулях»? — Антону нравилось дразнить Машку. — На «Жигулях» ездит мой сантехник. Мы сможем впарить ему нахлобучку на каблук?

— Маш, придумай мне тоже какой-нибудь бизнес! — попросила я жалостливо.

— Нахлобучки, в принципе, можно делать на любые предметы, — рассуждал Антон. — Никита может делать, например, нахлобучки на нос, у многих он мерзнет. У тебя мерзнет?

— Мерзнет, — призналась Катя.

— Главное, — Антон увлекся, — чтобы они были съемные. Легким движением руки, придя в ресторан, вы снимаете вашу нахлобучку с носа…

Хохотали все, кроме Машки. Она с обиженным видом пыталась повторить за Катей позу йоги. Асану по-научному.

— Разбогатею — за деньгами не приходите, — проворчала она.

— Без специальной нахлобучки на кошелек не приходите, — хохотал Антон. — Без нахлобучки, которая одновременно служит защитой от посторонних глаз и от врагов, если вы катите в трамвайчике…

— Зайчики в трамвайчике, — подхватила Катя. Уходить не хотелось. Вдруг бы Машка все-таки придумала что-нибудь для меня. Ведь изобрел же кто-то зубочистки. И одноразовые вилки. И еще целую кучу всего.

Альберт уже был у нас. Тамара приготовила овощи на электрическом гриле, телятину маленькими кусочками без всяких специй (я ее действительно не забыла предупредить), салат «Романо» с тунцом и оливковым маслом, а на десерт был самодельный торт «Наполеон», который Альберт привез с рынка в Жуковке, где он снимал дачу.

— Рынок закрыли, — жаловался Альберт, — и перевели в торговый центр. Тут же, на площади. Но уже не то. Колорит пропал. Все промаркировано и со штампом санэпидемстанции.

— Там вообще все поменялось, — поддержала я разговор, — даже казино открыли.

— Отличное, кстати, — подхватил Рома.

Я подозрительно покосилась на него. Он, видимо, испугался очередных упреков по поводу сокращения лимита на моей карте и поспешил перевести разговор на другую тему.

Мне не очень нравился Альберт. Он никогда не был в нашей компании. Зануда, без всякой изюминки и чертовщинки. Без харизмы, как это принято говорить. Что в переводе означает «отсутствие сексуальности». В моем, имеется в виду, переводе.

Альберт всего достиг в жизни сам. Работал с самого детства, хотя и не кичился этим, как многие другие. У него не очень складывались отношения с женщинами, если подразумевать тех женщин, которые были его достойны. Всех остальных женщин Альберт избегал.

Он был полной противоположностью моего мужа. Тот считал, что Альберт вложил деньги в его бизнес потому, что уважает его и верит в его будущее. За это Рома был Альберту очень благодарен и такое отношение явно ценил. Но я думаю, что Альберт просто решил для себя, что это капиталовложение — не столь уж большая плата за то, чтобы пробраться в великосветскую тусовку Москвы, стать другом всеобщего любимца Ромы и получать все вытекающие отсюда дивиденды.

Так или иначе, но Альберт был честным человеком, что уже приятно, и очень нам теперь помогал. Что всегда похвально.

Мы сидели в столовой и обсуждали галстук Альберта. Он был полосатый. Как и его костюм.

И рубашка. Носки были в полоску. И — я так думаю — белье тоже.

— Для полосатой рубашки этот не годится, — объяснял Рома, пробуя слегка подгоревший зеленый перец. Он обильно полил его соусом «Терияки».

Рома встал из-за стола и принес из гардеробной несколько разноцветных галстуков.

— Попробуй вот этот. — Он предложил фиолетовый галстук без рисунка, в тон рубашке Альберта.

Альберт отложил вилку и послушно сменил галстук.

Мы с Ромой восхищенно комментировали перемену.

Альберт сидел немного смущенный, но наша забота его явно тронула.

— Дарю, — улыбнулся Рома, сопровождая слова широким жестом.

— Спасибо.

— Тебе правда идет, — согласилась я.

Я, как радушная хозяйка, разложила салат по тарелкам. Рома щелкнул пультом телевизора. Ненавижу, когда включают телевизор в столовой.

Когда я была маленькая, мы во время обеда разговаривали, обменивались новостями, и это было самое лучшее время за весь день.

По телевизору как раз шел футбол. Самое лучшее время для Ромы за весь день. Я проследила взглядом несколько пасов и повернулась к Альберту, чтобы узнать, как он относится к спортивным передачам.

Такого я никогда раньше не видела. Лицо Альберта надувалось, как воздушный шарик с глазками.

Рома вскрикнул одновременно со мной.

Альберт выскочил из-за стола и бросился к входной двери. Рома побежал за ним.

«Наверное, в машину, — подумала я в каком-то ступоре, — за шприцем».

Я лихорадочно пересматривала в кухне все банки, которые могла взять Тамара. Она испуганно оправдывалась.

— Я же ничего не добавляла. Как вы сказали…

В дверях появился Рома.

— А где Альберт? — виновато спросила я.

— Уехал.

Рома смотрел на меня холодными злыми глазами.

— Ничего нигде нет. Не понимаю, как это могло случиться. — Я продолжала изучать перечень ингредиентов на бутылках с маслом и уксусом.

— Ищи. — Видно было, что Рома еле сдерживает бешенство.

Я громко выдохнула. Скорее даже простонала. В состав оливкового масла входило масло из семян кунжута.

— Ром, извини, пожалуйста, кто бы мог подумать, я вообще не знаю, кто купил это масло…

Домработница запричитала, Рома громко хлопнул дверью.

Поужинали.

3

В первую секунду было такое чувство будто не я их, а они меня… Я не то чтобы смутилась… И не испугалась… Как космонавты перед запуском.

У Антона в «Красную Шапочку» была золотая карта. Пока он не показал мне ее, я думала, что в мужские стриптизы ездят одни только девушки.

— У каждого свои места для знакомства с женщинами, — объяснил мне Антон. — Некоторые спускаются за ними в метро: это просто край непуганых невест, а ленивые, типа меня, просто сидят за лучшим столиком там, куда женщины сами приходят в поисках мужчины.

Мы вытащили огромный мягкий диван из столовой прямо на улицу, на крытую веранду моего загородного дома. И теперь сидели, наслаждаясь первым по-настоящему теплым днем.

Машка приехала со своей подругой — молоденькой блондинкой в рваных синих джинсах со стразами. Джинсы должны были сидеть на бедрах, но из-за полного отсутствия этой части тела казалось, что они вот-вот упадут. Она выглядела очень сексуально. Рядом с ней хотелось худеть.

Подруга представилась Анжелой, и вряд ли ее имя могло быть каким-нибудь другим. Поздоровавшись, она сразу сняла с себя фиолетовый топ и, оставшись в малиновом бюстгальтере, изящно растянулась в шезлонге под солнцем.

Оказалось, что Анжелин отец — один из крупнейших производителей строительных материалов в России. Несколько заводов по всей стране.

Анжела приехала на Cayenne белого цвета. Все детство она провела под Лондоном, в женской школе. Вопреки расхожему мнению о том, что если дети уезжают за границу, то уже не возвращаются, Анжела собиралась остаться в Москве.

Мама купила ей аттестат средней школы и отправила в МГУ поступать то ли на исторический, то ли на филологический. Анжела позвонила маме прямо из кабинета ректора: «Мам, какую я школу закончила, а то здесь непонятно!»

Анжелина школьная привычка покуривать марихуану переросла в Москве в стойкую привязанность. Она научила своих друзей пользоваться трубками, бутылками и прочими приспособлениями английских студентов.

На одной из вечеринок в собственной квартире она познакомилась с Машкой, и Машка познакомила ее с коко-джанго. Анжела отнеслась и к Машке, и к коко-джанго как к очередному развлечению, тем более что ее неожиданно выгнали из университета, прямо с пятого курса. Теперь она собиралась поступать в МГИМО, и ее отец был готов выделить необходимые для поступления в этот самый престижный институт Москвы $45 000. Но Анжеле предстояло учиться. Потому что за $45 000 они в МГИМО брали всех, а оставляли после первой сессии только тех, кто ее хорошо сдал.

Отец Анжелы не очень надеялся на то, что его дочь будет хорошо учиться. Но он считал, что у нее есть шанс выйти замуж за перспективного однокурсника до того, как ее выгонят. И тогда она наконец-то успокоится. Анжела скрывала от отца, что не собирается замуж еще по крайней мере лет десять. В общем, до первой пластической подтяжки.

Машка уселась на колени к Антону.

— Я звонила Кате, у нее кто-то там из Лондона прилетел. Она его выгуливает. Вряд ли сегодня освободится. Разве что ночью.

— Это вы все бездельницы тут собрались, а человек работает, — ответил Антон. В его последних словах было явное сострадание.

Года полтора назад Антон продал свой ночной клуб и с тех пор объявил себя «на пенсии». Но я подозревала, что от продажи одного-единственного ночного клуба его пенсия не могла быть особо продолжительной. Если только он не собирался переехать жить в какой-нибудь Таиланд. Или…

Я ведь не все знала об Антоне.

— Поехали на майские в Перу, — предложила Машка.

— С рюкзаком по горным хребтам… фляжка с водой… надежный товарищ… — Антон говорил, словно пел речитативом.

— Опытный проводник… — подхватила я.

— Солнцезащитные очки… — в тон продолжал он.

— Потрясающая романтика, — издевательски прокомментировала я.

— А что? — обиделась Машка.

— Ничего. Только учти: я твой рюкзак не потащу. — На Антоне были коричневые носки с зеленым мыском. Очень стильно.

— Никакие не хребты. Вон Анжела там была. Отличные гостиницы и природа. А с рюкзаками одни придурки ходят, типа тебя.

Антон скрутил Машке руки, и она радостно завизжала.

— Расскажи, что там, в Перу? — попросила я Анжелу.

— Там в ресторанах все заказывают чай с кокой.

— Да ладно! — удивилась я.

— Кока — это то, что я думаю? — уточнил Антон.

— Да, вполне легально. Из-за этих самых хребтов и перевалов чай с кокой помогает нормализовать давление. Там эти листы коки везде продаются. Только из страны вывозить нельзя.

Анжела, сидела в шезлонге в своем малиновом бюстгальтере. Размер груди у нее был, наверное, четвертый.