Птица войны Кондратов Эдуард
В неуязвимости крепости с запада Маклеод убедился при первой же рекогносцировке. Прикинув, не смогут ли осажденные каким-нибудь образом спуститься отсюда в лощину, он тотчас отбросил эту мысль, и потому с запада позиции англичан практически не охранялись. Только в четверти мили от подошвы горы был оставлен постоянный пикет — не излишняя предосторожность на случай, если на выручку к осажденным подойдет какое-нибудь прибрежное племя.
Выйдя из норы, много лет назад просверленной в теле Маунгау, отряд Тауранги оказался почти на рубеже английских окопов. Вверху и внизу была отвесная стена, но стоило нгати продвинуться вдоль утеса на пятьдесят шагов, как обрыв кончался. За ним открывался пологий травянистый склон, который заняли войска англичан и ваикато. Резкий переход от скалы к лужайке был результатом мгновенного обвала западной части горы, вызванного давним землетрясением. Будто ножом отрезали маорийские боги каменное плечо у Маунгау, усеяв равнину обломками чуть не на целую милю. Время дробило огромные глыбы, но и сейчас на полях нгати валяются изъеденные водой и солнцем валуны.
Тауранги знал, что где-то здесь должна быть тропа, которая приведет их к границе обрыва. Но как в темноте отыскать поясок на теле Маунгау? Он и днем-то не слишком заметен.
Взявшись за руки, они стали тихонько двигаться влево, пока нога Тауранги не ощутила под собой пустоту. Определив на ощупь, что площадка сошла на нет, они вернулись к кустам и попробовали пройти в противоположную сторону. Вокруг была непроницаемая темь, и только костры английских постов, мигавшие в долине, напоминали, что пропасть зияет у самых ног.
Наконец-то тропа!.. Выбравшись по ней на откос, Тауранги внимательнее пригляделся к огням, рассыпанным по склону.
— Апирана! Те Паки! Все-все! Заметьте место, возвращаться будем здесь! — громким шепотом распорядился он.
Ночь собиралась уходить: очертания камней и человеческих фигур уже не сливались с окружающим. Отойдя от обрыва на несколько шагов, нгати улеглись на траву.
— Теперь слушайте и запоминайте, — шепотом сказал Тауранги.
Питеру Типпоту не спалось. Полночи он проворочался у костра, стараясь не слушать, о чем беседуют дневальные артиллеристы. Солдаты вспоминали Англию, Йоркшир, коровьи стада, шорох сухого вереска и запахи полыни. Шепотом проклинали костер, дымок от которого неотвязно лез в глаза. Типпот мысленно издевался над деревенскими слюнтяями, страдающими об оставленном за океаном рае. Нищие остолопы, что они видели там, в своем дорогом Йоркшире? Дерюгу взамен одежды, отбросы вместо пищи?.. Батрачили на чужих полях, выкармливали хозяйских свиней. И вот сейчас, когда судьба дала им в руки шанс круто повернуть жизнь, наконец-то стать на ноги, разбогатеть, они киснут. Через несколько лет в Новой Зеландии англичан будет в двадцать раз больше, и тогда за пирог, который сам сейчас плывет в руки, придется грызть друг другу горло. Преступление — тратить драгоценное время на болтовню. Действовать! Пока другие почесываются, действовать! А как — это уж кто во что горазд.
Возбужденный этими мыслями, Типпот порывисто сел, вцепился в колени темными от грязи и загара пальцами и уставился на огонь. Язычки пламени устало облизывали розовые головни, обросшие нежным пушком пепла, и Типпоту чудилось, что и внутри костра идет своя непростая и напряженная жизнь.
Так он сидел долго. Но вот глазки переводчика беспокойно заметались. Здравая мысль пришла в голову Типпоту: раз уж все равно не уснуть, почему бы сейчас, а не утром, как он намеревался, не поговорить с ваикато? Неизвестно, выкроит ли он еще на это время. Когда ваикато ворвутся в па, будет не до торговых сделок.
— Непременно сейчас, — заволновавшись, прошептал Типпот. — Завтра будет завтрашнее. А пока прощупаем дозорных…
Он вскочил и нахлобучил шляпу на лоб. Артиллеристы удивленно оглянулись. Веки их слипались.
— Я ненадолго, — обронил Типпот.
— А все же куда? — недовольно бормотнул старший дневальный. — Не положено шляться…
— Мистер О'Райли, клянусь вам, я на минутку… — Подобострастие так и сочилось из маленького переводчика. — Вон там, у крайнего костра, я заметил должника… Восемнадцать шиллингов… За одеяло. Совершенно случайно встретил… Если его убьют, то ни денег, ни одеяла… А я не богат… Прошу вас, мистер О'Райли…
Солдат отмахнулся:
— Да уж ладно… Только вы осторожней, мало ли что…
Обрадованно взмахнув шляпой, Типпот поспешил к лагерю ваикато, который располагался тридцатью ярдами выше и полусотней ярдов правее позиций отряда Маклеода. Он шел безо всякой опаски: знал, что и вверху, и внизу подступы к спящему лагерю охраняют усиленные патрули. Чтобы избежать дотошных расспросов, Типпот пошел наискосок, минуя последний костер англичан. Никем не замеченный, он благополучно пересек темный пустырь, разделявший посты союзных войск.
— Хаэре маи! — воскликнул Типпот, подсаживаясь к огню и во весь рот улыбаясь коренастому воину, который настороженно пялился на него. — Друг, я хочу, чтобы у тебя в доме появилось новое ружье и много-много одеял. Выслушай меня…
Маориец бросил в костер сухую ветку. Рой искр взвился над углями, и пламя шустро затрещало жухлыми листьями.
— Говори, пакеха. Мне нужно новое ружье. Говори, — подумав, ответил воин и указал Типпоту место возле себя…
…Шаги становились все отчетливей. Тауранги затаил дыхание.
— Сейчас… — почти беззвучно прошептал он.
Высунув голову из-за бруствера, нгати напрасно сверлили глазами темноту: человек, чьи шаги шуршали совсем рядом, оставался невидимкой. Настроение у него, очевидно, было превосходным: в нескольких шагах от окопа человек замурлыкал песенку. Через несколько мгновений она вдруг оборвалась, послышался шорох камешков, слабо треснула ветка. Над бруствером вырос силуэт огромной человеческой фигуры, держащей в руках продолговатый предмет.
— Все хорошо… Он мертв… — с хрипотцой прошептал Те Ратимае и, осторожно прыгнув в окоп, опустил ношу на землю.
Тауранги и Те Паки принялись торопливо стягивать одежду с трупа. Удушенный пакеха оказался удивительно малорослым, и, когда Тауранги стал напяливать на плечи его куцый сюртучок, послышался треск лопнувшего сукна. Еще труднее было с брюками, они едва достигали щиколоток. Со шляпой он обошелся просто: разорвав зубами жесткий остов, натянул ее на пучок густых волос и тряхнул головой — держится!
Процедура переодевания заняла немного времени, но Тауранги спешил: скоро начнет светать. Слишком долго они подбирались к английским пушкам, да и пакеха-карлик заставил их промедлить. Впрочем, в каждой беде есть крупица добра. Не попадись им этот человечек, шансов на успех у пятерки было бы мало. Их немного и теперь, но все-таки…
Тауранги сунул за пазуху коротенькую палицу и, чувствуя себя скованно в тисках чужеземной одежды, выбрался из окопа.
— Бог Ту поможет мне, — вполголоса пробормотал он.
Поправив шляпу, он неспешно направился к костру, у которого продолжали беседовать два уроженца Йоркшира. Те Паки, Апирана, Таева и Те Ратимае, припав грудью к брустверу, взяли обоих артиллеристов на мушку.
Трава скрыла босые ноги сына Те Нгаро, когда красноватые блики костра коснулись его фигуры, выступившей из темноты.
— Плете-е-ется… — равнодушно протянул О'Райли, скашивая глаза на Тауранги. Он лежал на боку, подперев голову ладонью, и даже не шевельнулся — так одолели его сонливость и лень.
— Кто? Коротышка? — Второй солдат приподнялся на локте и сел.
Он хотел было зевнуть, и челюсть его уже стала отвисать, как вдруг в глазах солдата метнулось изумление.
— Смотри-ка!.. — в испуге выдохнул он. Пальцы его судорожно царапнули ложу ружья, но было поздно. В два прыжка оказавшись возле костра, Тауранги выхватил палицу и с оттяжкой ударил молоденького солдата в лицо. Изо рта рухнувшего навзничь пакеха вместо крика вырвалось бульканье. Еще удар — и уткнулся носом в хворост не успевший ни опомниться, ни пикнуть О'Райли.
Тауранги рванулся к зачехленным орудиям и, упав на колени, пополз между ними. Снова вскочил на ноги, заметался. Где бочонки с порохом?! Где снаряды?! Ничего не видно. Тьма, сплошная тьма…
Рискнуть? А что иначе?!
Он пригнулся и побежал назад, к костру. Выдернув из кучки хвороста несколько веток, он сунул их в раскаленные угли. Со стиснутыми зубами обождал, когда примется огонь, и с искрящим факелом бегом вернулся к орудиям.
Вот они где!
Он отшвырнул пылающие ветки и бросился к ограждению из камней, за которым успел разглядеть округлые силуэты бочонков.
Наконец-то… Тауранги, напружинив мускулы, обхватил бочонок и… без малейшего усилия оторвал его от земли.
Пустой. А этот? Тоже пуст. И этот… И этот…
Руки Тауранги дрожали. Отчаяние сдавило горло: напрасно, все-все напрасно…
Надо найти!
Он перепрыгнул через каменный заборчик и, нагнувшись, стал обшаривать пространство вокруг бочонков. Неожиданно под ногой он почувствовал жесткую ткань. Так и есть — край большого куска парусины. А под ним?..
Неужели нашел?.. Да-да, это пороховые бочки… Тяжелые, хорошо! Скорее содрать покрывало, схватить первую — и к пушкам. Потом еще одну и еще одну… И, наконец, швырнуть головню, броситься в сторону, упасть на землю. И нет больше у пакеха их страшной силы, способной крушить маорийские палисады. Что смогут они без пушек? Эх, только бы успеть…
Тревога в лагере англичан началась в момент, когда Тауранги, задыхаясь от напряжения, нес к орудиям второй пороховой бочонок. Тревогу поднял молоденький солдатик, которому палица сына Те Нгаро лишь разбила лицо, не повредив костей черепа. Придя в сознание, он дотянулся до ружья и выстрелил в воздух, а уже затем поднял истошный крик, разбудивший солдат на сотню ярдов в округе.
Увидев, что пакеха бегут на его вопли, четверка нгати выскочила из окопа и открыла ружейный огонь. Первая же пуля прикончила крикуна, но вспышки выстрелов сразу же выдали их с головой. Но нгати и не хотели больше прятаться. Напротив, они стремились отвлечь внимание пакеха на себя, чтобы дать Тауранги возможность если не взорвать орудия, то хотя бы благополучно уйти.
Все еще плотная тьма и паника, начавшаяся в стане пакеха, способствовали успеху их замысла. Англичанам в голову не приходило, что враг находится чуть ли не в самом сердце лагеря. Нападения ждали сверху, и потому по частоколам крепости вскоре был открыт беглый огонь. Под него попали и сторожевые цепи ваикато, и один из английских патрулей. Друзья Тауранги, перебегая с места на место, редкими выстрелами еще более запутывали солдат. И когда четверка нгати, прекратив огонь, стала отходить к обрыву, треск ружейной пальбы продолжал наполнять воздух. Кто в кого стрелял — понять теперь было невозможно, и голоса охрипших офицеров бесследно тонули в какофонии криков и панической пальбы.
…Треск выстрелов и вопли изувеченного артиллериста сказали Тауранги, что вылазка провалилась. Взорвать орудия не удастся. Однако он лишь прибавил шагу и все-таки успел швырнуть второй бочонок в траву перед пушками.
Никто из пакеха не обратил внимания на странную фигуру в европейской одежде: глаза ошалевших солдат искали полуголых дикарей. Но когда Тауранги бесстрашно выхватил из огня головешку, его разглядели. Толстомордый парень в расстегнутом мундире, ахнув, вскинул ружье. Пуля, пущенная с шести шагов, свистнула мимо уха Тауранги. Опрокинув ударом палицы бросившегося наперерез солдата, он добежал до ближнего орудия и с размаху швырнул головню на бочку. Пышущее жаром полено раскололось, взметнув тысячи искр. Раздался чей-то отчаянный крик.
Отпрыгнув в сторону, Тауранги со всех ног бросился вниз по склону. Спина его напряглась в мучительном ожидании взрыва — сейчас, сейчас, сейчас…
Но пороховые бочки не взорвались. Не потому, что их содержимое отсырело, и не потому, что головня слишком быстро угасла. Тауранги не видел, как ринулся к пушкам рыжеволосый крепыш в новеньком солдатском мундире. Смахнув с бочки ладонью бледно-розовые обломки головешки, он без суеты принялся выбирать их из травы, швыряя угольками в прижавшихся к земле солдат. Тауранги не мог слышать, как еще минуту спустя капрал восторженно выкрикивал рыжеволосому в лицо: «К награде! Джонни Рэнд, непременно к награде!..» — и как весело смеялся при этом рыжеволосый смельчак со шрамом на подбородке.
Украдкой продвигаясь по склону на запад, сын вождя все еще ждал, что вот-вот позади громыхнут громовые раскаты, от которых дрожь побежит по большому телу Маунгау.
Когда он перестал ждать, в его сердце вошла тоска.
Э-хе-хе… Воин погибнет — другой встанет. Лучше бы ты взорвался вместе с пушками, Тауранги…
Э-хе-хе…
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
рассказывающая о героической смерти Раупахи
Утром два зарева осветили палисады укрепленной деревни.
Первое разлилось с востока, из-за родившихся на горизонте гор. Закрасив розовым половину бледно-серого неба, оно тронуло багрянцем верхушки частоколов, потом мазнуло по пальмовой чешуе крыш и вскоре исчезло, обесцвеченное выглянувшим солнцем.
Блики второго зарева едва достигали подножия крепости. Горела деревня нгати. На рассвете, выполняя приказ Маклеода, ее подожгли солдаты пакеха, и сейчас, когда над Аотеароа вставало солнце, в каинге догорали последние столбы. Дома, навесы, амбары, изгороди — все вспыхнуло, как хворост, все превратилось в дымящиеся черные груды. Деревни не стало.
На всем протяжении боевого настила вплотную стояли люди племени нгати. Сюда взобрались даже дети и старики. Припав к частоколу, маори неотрывно смотрели, как пламя с жадностью дожирает деревню, в которой они родились и выросли, в которой жили и умерли их славные предки. Вспышка воплей, слез и угроз, разразившаяся в па с началом пожара, была кратковременной. Ее сменило всеобщее молчание, в котором ненависти и гнева было больше, чем в самой яростной угрозе. Англичане не запугали нгати, а лишь озлобили их. Каждый будет думать отныне о мести любой ценой.
Маклеоду недосуг было раздумывать. Наглая вылазка нгати, как из-под земли появившихся в английском лагере, взбеленила майора. Мало того, что он потерял переводчика и двух опытных артиллеристов. В ночной неразберихе были подстрелены — и кем, своими же! — еще шестеро солдат. И, как назло, ни один из лазутчиков не попался. Было от чего прийти в бешенство. Вот почему майор Маклеод, едва рассвело, по совету Хеухеу приказал немедленно поджечь деревню. Напрасно убеждали землемеры до обмена парламентерами повременить с крайними мерами. Напрасно возмущался Гримшоу бесцельным варварством. Майор не счел нужным разговаривать с ними. Да, он знал, что переговоры о земле станут теперь бессмысленными, как знал и то, что безлюдная каинга никак не могла влиять на ход военных действий. Но в это утро важнее всего для него было другое: жестоко проучить нахальных дикарей, дать им понять, что в случае сопротивления о пощаде не будет и речи.
Руины еще дымились, когда Маклеод дал команду возобновить обстрел палисадов и территории крепости шрапнельными снарядами. Огонь повели из двух орудий: третье майор задумал использовать более эффективно. Подозвав лейтенанта Херста, он приказал ему любым способом затащить одну из шестифунтовых пушек на уступ соседней с Маунгау горы. На какой уступ? Все равно. Лишь бы он был выше, чем крепость. Прицельный огонь по территории па будет во сто крат эффективнее, чем навесной. Надо сжечь и эту деревню. Не спичкой, так снарядом.
Возобновилась и ружейная перестрелка. На десять выстрелов осажденные отвечали одним. С началом артиллерийского обстрела у палисада осталось не более двадцати человек — лучшие стрелки племени. Все остальное население деревни укрылось в траншеях и ямах, которые были вырыты в каждом дворе. К боевому настилу приставили дополнительные лестницы, чтобы воины в случае атаки пакеха могли быстро прийти на помощь товарищам.
Хотя английские канониры бомбардировали крепость почти наугад, только бы перебросить снаряд через насыпной бастион, в деревне скоро появились первые жертвы. Один из снарядов случайно угодил в яму, где прятались жена и сынишка Торетареки. Отважный военачальник, в знак горя разодрав щеки острой раковиной, долго бродил по забрызганному кровью двору. Нескольких нгати даже в траншее настигла шрапнель, но раны их были легкими. Только один воин потерял боеспособность: визжащий чугунный шарик попал ему в нижнюю челюсть.
Такая война раздражала Те Нгаро. Враг стрелял, ранил и убивал нгати. А храбрейшие из храбрейших сидели, подобно крысам, и покорно ждали, когда снаряд выпустит им кишки. Может, у пакеха этих трубок с огненными хвостами во много раз больше, чем людей в деревне? Тогда они перебьют всех и, ничего не боясь, открыто войдут в па. Нет, нельзя было ждать.
Вождь решил рискнуть.
Стремительно растворились ворота па, еще быстрее лег через ров плетеный мостик, и тридцать воинов во главе с Раупахой на глазах у пакеха покинули крепость. Бегом преодолев открытую площадку перед частоколом, они спустились на сто шагов по склону и залегли. Отсюда их пули могли достать вражескую батарею. Нгати не стали медлить, тотчас открыли по прислуге огонь. Однако Маклеод был достаточно опытным офицером. Нехитрый маневр противника стал ему ясен задолго до того, как воины Раупахи успели прицелиться. Малочисленность отряда маорийцев подсказала ему, что эта вылазка не может быть опасной для английских позиций, а направление броска убедило майора, что целью нгати будет уничтожение орудийный расчетов. Контрмеры последовали незамедлительно: артиллерийский огонь был прекращен, прислуга залегла, а навстречу кучке стрелков двинулись цепи английских солдат со штыками наперевес.
Дерзкий замысел осажденных погиб в зародыше. Воины не успели перезарядить ружья, когда стало ясно: надо немедленно отступать. Иначе вход в па закроется перед ними: Те Нгаро не допустит, чтобы пакеха на их плечах ворвались в ворота.
Раупаха медлил. Самолюбие и воинская гордость не пускали его назад. Никогда не жаждал он так страстно рукопашной, как сейчас. Пусть гибель будет неминуема, пусть. Но только бы услышать, как затрещат под тяжестью палицы рыжие черепа пакеха, только бы ощутить, как вонзается копье в их дряблые тела…
Он пересилил себя. Привстав на колено, взмахнул рукой и хрипло прокричал приказ: «В па!»
Промешкай вождь еще несколько мгновений, воины начали бы отступление и без его команды. Красные мундиры приближались с устрашающей быстротой. Хуже того, наискосок по склону бежали около сотни ваикато — очевидно, чтобы отрезать горстке нгати путь назад.
Пригнувшись, воины Раупахи начали торопливый подъем в гору. Вдогонку громыхнул залп — это, на секунду прекратив движение, стреляли преследователи. Зато из окопов не раздалось ни единого выстрела: пакеха боялись попасть в своих.
Залп, произведенный запыхавшимися солдатами более чем с шестидесяти шагов, пропал впустую — только одна пуля угодила в цель. Сутулый воин, бежавший чуть впереди Раупахи, дернулся и рухнул в траву.
Пока англичане на бегу перезаряжали ружья, отступавшие сумели увеличить разрыв. Когда за спиной раздались выстрелы, самые быстроногие уже бежали к частоколу, а остальным, чтобы преодолеть подъем, нужно было сделать всего несколько шагов. Для Раупахи они оказались самыми трудными: английская пуля, пробив мякоть бедра, заставила вождя выронить ружье и опуститься на колени в траву.
Он сразу же вскочил на ноги и, превозмогая боль, сделал попытку бежать дальше. Это было свыше его сил. Раупаха снова упал на колени и пополз, волоча за собой ружье.
Сейчас пакеха могли шутя добить раненого вождя: распластавшаяся на склоне фигура была прекрасной мишенью. Помешала команда капрала: «Взять живьем!» Солдаты приближались к Раупахе короткими перебежками, несколько ваикато отрезали вождю путь к воротам па.
И тут случилось неожиданное. Когда уцелевшие участники вылазки уже взбегали на мост, в проеме распахнутых ворот появилась фигура Те Нгаро. Покрывая треск выстрелов, он крикнул:
— Назад! Вождь погибает!
Воины покорно повернули вспять. Их ждала верная смерть, они знали это не хуже человека, приносившего их в жертву. Но ослушаться Те Нгаро было немыслимо: хозяином их жизней был он, и только он.
Рукопашная схватка была короткой: тридцати противостояло сто. Побледнев, чуть не плача, смотрел Генри Гривс из-за палисада, как солдаты штыками добивают Раупаху, руками и зубами вцепившегося в ногу толстого капрала, как отчаянно бьются и гибнут в неравном бою воины нгати. Умом он понимал, что спасти их нельзя — к месту боя подтягивалось новое подразделение англичан. Но когда послышался скрежет затворяемых ворот, Генри, не выдержав, застонал.
— Друг… — сипло выдавил Тауранги, сжимая запястья Генри. — Друг… молчи…
Генри обернулся к нему. Глаза его были круглыми от бешенства.
— Зачем?! — брызгая слюной, крикнул он в лицо Тауранги. — Зачем твой отец послал их на убой?! Это же… глупо! Это подло!..
Тауранги медленно обтер ладонью щеку.
— Ты еще многого не понимаешь, Хенаре… — сказал он, хмурясь. — Они оставили своего вождя. Боги им не простили бы, друг.
— У нас так мало воинов, Тауранги… — начал было Генри, но сын Те Нгаро жестом оборвал его:
— Это неважно, друг. Молчи. Я не хочу, чтобы тебя услышали нгати.
Генри отвернулся. Не проронив больше ни слова, они еще долго простояли у дырявого частокола. Убедившись, что англичане штурмовать крепость не намерены, Тауранги скосил глаза на друга и негромко позвал:
— Хенаре, нас ждут. Идем же…
— Что? — встрепенулся задумавшийся Генри.
— Нас ждут Парирау и Те Иети, — напомнил Тауранги. — Я думаю, старик еще жив. Нам он будет рад.
Генри удрученно кивнул. Вряд ли отец Парирау может сейчас обрадоваться чему-либо. Осколок снаряда попал ему в живот — это конец.
Они прошли вдоль частокола к лестнице и начали спускаться с настила.
— Берегись! — раздалось за спиной.
Послышался знакомый свист, и на площади, к счастью безлюдной, блеснул огонь и с грохотом взметнулись комья дерна. Желтоватый дымок проплыл над головами.
Обстрел возобновился. Спрыгнув с лестницы на землю, Тауранги и Генри быстро зашагали к домику Те Иети.
— Смотри, Хенаре… Я рассказывал тебе о нем, — проговорил Тауранги, останавливаясь и указывая пальцем на свежеоструганный кол. — Это его прикончил ночью Те Ратимае.
Генри не без содрогания поднял глаза: он издалека приметил человеческую голову на верхушке шеста. Сейчас таких украшений в па было множество, но привыкнуть к ним было все же трудновато.
— Что-о?!
Он даже присел от изумления: наверху скалилась голова Типпота. Сейчас его узкое лицо еще больше походило на рожицу зловредного чертенка. Глаза были тусклы и неподвижны.
— Ты знаешь его, друг? — Тауранги с интересом смотрел на Генри.
— Знаю? Еще бы… — Генри слабо усмехнулся: — Этот человек хотел купить у ваикато ваши головы. Он был моим врагом…
Тауранги оживился.
— Твой враг? О-о, Хенаре, как жаль, что не я перерезал ему шею. Я скажу Те Ратимае, он закоптит и подарит тебе эту голову…
— Не надо! — испугался Генри. — Я… не люблю… Мне будет неприятно…
Брови Тауранги выразили удивление.
— Убитый враг — большая радость…
— Не надо, друг… Идем скорей к Парирау, — пробормотал Генри и, подавив тайное желание еще раз взглянуть в мертвое лицо, торопливо двинулся дальше.
Они миновали несколько длинных ям, из которых угрюмо выглядывали воины, и повернули от палисада в глубь деревни. Раза три над ними просвистели снаряды, но разорвались они далеко.
«Вот у меня и не стало врагов, — на ходу размышлял Генри. — Сразу и Раупаха, и Типпот, за одни сутки. А радоваться не хочется. Ну, Раупаху понятно отчего жалко: все-таки вместе воевали и погиб он героем. Но Типпота почему жалко? Ведь не человек, а вредное насекомое. Раньше казалось, сам раздавил бы и не поморщился:
А сейчас… невесело что-то. В сущности, несчастный он был человек. Вся жизнь прошла в грызне, в хитростях, ничего светлого. Охотник за головами… Знал бы, что с его собственной…»
— Ложись! — заорал Тауранги, и с силой рванул вниз руку Генри.
Больно ударившись коленом о приклад ружья, Гривс растянулся на земле. И в этот же миг рядом с ними рвануло, протяжно взвизгнула шрапнель. И Генри ощутил, как по его щеке скользнул горячий ветерок.
Когда друзья поднялись на ноги и принялись отряхивать пыль, Тауранги кого-то окликнул по имени. Оглянувшись, Генри увидел, что к ним приближается плечистый воин в коротком плаще из собачьих шкур. По татуировке на скулах можно было определить его принадлежность к местной знати.
Тауранги, недоуменно морща лоб, смотрел на воина.
— Ты ли это, Таиру? — воскликнул он. — Я и не знал, что ты вернулся.
— Да, я вернулся, — просто ответил Таиру, подходя к сыну вождя вплотную и вытягивая шею.
Они коснулись носами и похлопали друг друга по спине. Ту же процедуру воин повторил и с Генри.
— Ты был у наших друзей, Таиру, — с деланным равнодушием проговорил Тауранги. — Как поживает славное племя рарава?
— Да, я был у рарава, — тоже тоном крайнего безразличия отозвался плечистый воин. — Но ты ошибся, они не друзья нгати.
От Генри не укрылось, как вздрогнул Тауранги. Но лицо сына Те Нгаро осталось бесстрастным.
— Не хочешь ли сказать, Таиру, что рарава не помогут нам прогнать пакеха? — спросил он, рассматривая царапину на ружейном стволе.
Генри напряженно прислушивался к разговору. Он понимал его важность и догадывался, что сейчас ответит Таиру: нгати предательски брошены на произвол судьбы.
— Что ты, друг Тауранги, — засмеялся Таиру. — Рарава очень любят губернатора. Они продают пакеха смолу каури, много смолы.
Самообладание изменило Тауранги. Он с размаху трахнул прикладом о землю.
— Глупцы! — задыхаясь от гнева, выкрикнул он. — Все маори должны сражаться рядом! Поодиночке пакеха нас передушат… Глупцы!
— Эти люди покорны, как спящие ракушки, — презрительно обронил Таиру и с улыбкой кивнул: — Прощай, друг, я спешу…
До самой хижины Те Иети друзья не обмолвились ни словом, хотя думали об одном. Перед развалинами ветхой изгороди Генри взял Тауранги за локоть.
— Друг, — тихо проговорил он. — Надежд больше нет. Нам не победить…
Тяжелый взгляд Тауранги заставил Гривса опустить глаза.
— Друг, ты прав. Мы не сможем победить их, да. Но смогут ли они победить нас? Никогда!
В голосе сына Те Нгаро звучала фанатичная вера. Генри не отважился продолжить разговор.
— Слушай! — насторожился Тауранги.
Генри замер.
Из глубины двора донесся звук, похожий на подавленное всхлипывание. Затем послышался тоненький, дрожащий голосок Парирау. Девушка пела:
И ты ушел навсегда-навсегда
В темное, как ночь, царство, под землю,
Где правит Хина Нуи Те По,
Богиня смерти,
Перед которой бессильным оказался даже сам Мауи…
Друзья переглянулись. Песня означала, что старый Те Иети умер.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
рассказывающая о трудных испытаниях, которые выпали на долю Генри
— Возьми, Хенаре…
Он облизал пересохшие губы и с благодарностью взглянул на девушку. Взяв из ее рук кусок тыквы, заглянул в плетеную корзинку.
— А тебе, Парирау? Это ведь последний.
— Я не хочу, Хенаре. Соседка даст еще.
Генри жадно впивается в оранжевую мякоть, перемалывает ее зубами, высасывает терпкий сок. Глаза Парирау смотрят на него печально. Она подурнела, осунулась. Те Иети скончался четыре дня назад, и за все это время Генри не видел, чтобы девушка прикоснулась к еде.
Кусок сейчас никому не лезет в глотку. Третьи сутки в крепости нет воды. Ручей иссяк внезапно, будто ушел под землю, и все нгати увидели в этом признаки гнева великого Тане — покровителя жизни. Вскоре обнаружилось, что винить бога не стоило: воду у племени отняли англичане. Забравшись на скалистые плечи горы, ближайшей соседки Маунгау, взрывом бочки с порохом они отвели ручей в новое русло. Теперь он стекал с утесов чуть левее, чем прежде, обходя укрепленную деревню стороной. Запасов воды в крепости не было. Уже на следующий день воины, женщины и дети принялись сосать сырые овощи, чтобы унять усиливающуюся жажду. Как нарочно, за всю неделю не выпало ни капли дождя, а солнце палит, как в жарком январе.
Хуже всего приходится детям: силы взрослых питает ненависть и сознание долга, а малышам всего не объяснишь. Они знают одно — хочется пить. Ребячий плач днем и ночью доносится из-под земли, где в крытых траншеях прячутся все, кто не может воевать: дети, пожилые женщины, раненые. На сооружение многослойных крыш пошли жерди изгороди, полусгоревшие обломки домов и амбаров, огромное количество дерна. Работали две ночи, всем племенем, зато теперь воины могли не беспокоиться о семьях: перекрытия выдерживали даже прямое попадание снарядов. С тех пор как солдатам Маклеода удалось затащить на горный уступ одну из пушек, спасаться от обстрела стало нелегко: пакеха били по скоплениям людей прямой наводкой. Сейчас жертв значительно меньше — гибнут только воины, которые посменно дежурят у палисадов. Лишь однажды, когда пакеха решились на повторный штурм, потери от шрапнели, несшейся сверху, были велики. В то утро на боевые настилы поднялся каждый нгати, у кого только было ружье, и пушкари постарались вовсю. Но и пакеха поплатились за атаку бастионов: ни один из солдат, достигших насыпи, не вернулся живым. Не удалась англичанам и попытка с наступлением темноты подобрать убитых и раненых. Проникнув наружу через бреши палисадов, нгати опередили их. Наутро почти две дюжины отрезанных голов украсили дырявый крепостной частокол.
Затянувшаяся осада па серьезно подорвала престиж майора Маклеода. Полковник Деспард, не получив своевременно подкрепления, так и не отважился на решительные акции против нгапухов и отошел со своими войсками в сторону Корорареки. В пакете, доставленном из Окленда связным офицером, губернатор Фицрой с недоумением вопрошал майора о причинах задержки и прозрачно намекал на возможность присылки к Маклеоду «компетентных в военном искусстве лиц». Оскорбленный до глубины души, майор сухо ответил губернатору: никого присылать не стоит, па будет захвачена в ближайшие два дня. Курьер не успел оседлать лошадь, когда отдана была команда готовиться к штурму. И снова атака, снова тяжелые потери… Опять все напрасно.
Поостыв, Маклеод вскоре после штурма созвал военный совет, на который пригласил офицеров, вождя ваикато и даже штатских — Гримшоу и землемеров. На совете решили: подвести к земляному валу крепости траншеи — три для штурмовых отрядов и две для орудий. Иначе всякая попытка взять па лобовой атакой будет заканчиваться так же печально, как и прежние.
Впервые заметив на границе склона земляные работы, Генри решил, что англичане хотят передвинуть линию окопов поближе к открытой площадке, чтобы выиграть во внезапности атак. Не прошло и часу, как ему стало ясно, что здесь пахнет чем-то другим: головы копающих солдат неуклонно приближались к па.
— Смотри, друг, они роют к нам норы, — обратился он к Тауранги, который тоже стоял у частокола и с не меньшим вниманием наблюдал за работой англичан.
Тот кивнул и усмехнулся:
— Пакеха стали крысами. А нгати крыс едят. Норы им не помогут, друг.
Разговор этот они вели позавчера. А сегодня утром, заступив на свой пост, Генри увидел, что за ночь траншеи продвинулись не меньше чем на тридцать шагов. Будто черные щупальца протянулись к па.
Легко было представить, как сложатся дела осажденных, когда траншея подберется к земляному валу. Нгати будут не в силах помешать им пойти на приступ. Патроны у осажденных на исходе, а палицами много не навоюешь. Частоколы, которые некогда показались Генри неприступными, представляли сейчас жалкое зрелище — искореженные, дырявые, они были похожи на поломанный гребень, выброшенный за непригодностью на свалку.
«Скоро конец, — в унынии думал Генри, следя за фонтанчиками глины, вылетающими из траншей. — Конец закономерный. Сильный пожирает слабого-так было, так будет. Пройдет столетие, и ни один из маори не вспомнит, что когда-то его предки бились и умирали, не желая стать подданными британской короны. Желай не желай, а покориться придется. Что толку в их сопротивлении? Можно разбить английский отряд вроде этого, но невозможно победить армию, которая сокрушила самого Наполеона. Красивое и глупое самоубийство — вот что для нгати эта война…»
Он не стал делиться с Тауранги мрачными мыслями, зная, что тот не поймет и не одобрит их. С наивностью младенца Тауранги продолжает верить в непобедимость нгати. Чем жарче накаляется обстановка в па, тем энергичней и неистовее становится в бою сын Те Нгаро. Щеки его ввалились, лицо уже не кажется круглым. Генри видит его лишь изредка — Тауранги почти всегда с ружьем у палисада.
Генри тоже стреляет в пакеха, но энтузиазм у него уже не тот, что раньше, в начале осады. Сознание безнадежности борьбы гнетет его все сильней. Не собственная судьба занимает его мысли — он почему-то уверен, что с ним-то ничего страшного не произойдет. Он боится за Тауранги и Парирау. Если англичане и орды ваикато ворвутся в крепость… Не хочется думать, что может стать тогда с ними.
Но отогнать эти мысли непросто. Так и сейчас, глядя на Парирау и с наслаждением хрупая сочную тыкву, он снова подумал о том, как несправедливо обошлась судьба с этой чудесной девушкой. Не будь войны, он женился бы на ней, увез ее отсюда, чтобы она увидела удивительный мир, о котором знает от него понаслышке. И дал бы ей настоящее счастье.
Генри выплюнул сухую тыквенную кашицу и откашлялся. От жажды по-прежнему темнело в глазах, и все же ему показалось, что стало полегче.
— Спасибо, Парирау…
Голубой узор в уголках рта дрогнул, и Генри понял, что девушка улыбнулась ему. Пухлые губы Парирау потрескались и кровоточили. Она совсем перестала смеяться и даже разговаривала теперь с трудом.
— Парирау, ты поедешь со мной?
Девушка кивнула, не поднимая глаз. Ее маленькие пальцы были заняты деликатной работой: острым кремешком осторожно сдирали со спичек фосфорно-серные головки. Потом она начинит ими разбитые капсюли. Патроны у Генри кончились еще вчера. Приходилось стрелять самодельными. Хорошо, что из Окленда он захватил порядочный запас спичек — для себя и в подарок вождям. Сейчас они все пошли в дело. От их едкого дыма слезятся глаза, но с этим-то мириться можно.
Сам Генри тоже не сидел без дела: ножом строгал молодую веточку дерева пурума. Он разрежет ее на множество кусочков и из каждого сделает тяжелую пулю, какими пользуются уже многие нгати.
— Как ты считаешь, Тауранги поедет с нами? — продолжал Генри, любуясь гладко отшлифованной палочкой. — Давай спросим. Где он сейчас, ты не видела?
— Нет, Хенаре… Я посмотрю.
Парирау распрямила спину и поднялась с циновки. Край траншеи, которая была Генри по плечо, заслонял от нее палисад. Девушка поднялась на цыпочки, потом подпрыгнула.
— Давай вместе, — улыбнулся Генри и, встав, подхватил Парирау на руки.
Она обвила тонкими руками его шею, засмеялась и зажмурилась от боли: на губах выступили алые капельки.
Но Генри не заметил этого. Внимание его привлекло необычное оживление на боевом настиле. Никто из нгати не стрелял, непривычно молчали и английские позиции.
— Арики! — тихо воскликнула Парирау, указывая в сторону одной из лестниц.
Да, это был Те Нгаро. Вслед за ним к палисаду гуськом подходили Торетарека и еще пять или шесть вождей.
— Побудь здесь, я узнаю, — сказал Генри, сажая девушку на край ямы. Поднял заряженное ружье и, отжавшись на руках, выпрыгнул из траншеи.
…К переднему частоколу крепости приближались английские парламентеры. Их было трое: солдат с белым флажком на штыке шагал посередине, слева от него шел высокий офицер, справа — стройный человек в мундире чиновника. Генри издалека узнал в нем земельного комиссара Гримшоу.
Те Нгаро и его приближенные стояли у самого широкого пролома в палисаде. Генри пробрался к ним поближе.
Парламентеры остановились шагах в десяти от рва. Длинноногий лейтенант выступил вперед.
— Майор Маклеод обращается к вождям племени: опомнитесь! — выкрикнул он по-английски. — Нгати храбро сражались, но они обречены. Майор говорит: «Те Нгаро, спаси жизнь своим воинам. Вели открыть ворота и сдать оружие». Вас не убьют. Майор Маклеод обещает вам жизнь.
Солдат с флажком начал переводить. Язык маори он знал сквернее скверного — спотыкался на каждом слове, фразы получались длинные и корявые. Нгати, усеявшие палисад, угрюмо ждали, когда горе-переводчик добредет до конца. Те Нгаро морщил лоб, силясь понять смысл услышанного.
— Вождь, я перескажу тебе все, — решительно сказал Генри, подойдя к Те Нгаро. — Пакеха предлагает…
Он заново перевел текст английского ультиматума.
Те Нгаро кивнул.
— Спроси, что станет с нашими землями, — немного подумав, приказал он.
Чистейшая английская речь, прозвучавшая из-за частокола, повергла офицера в кратковременный столбняк. Гримшоу, близоруко щурясь, завертел головой.
— Земли нгати перейдут к английской королеве, — наконец выдавил пришедший в себя лейтенант. — Вам даруют жизнь. Этого достаточно.
«Соглашайтесь! Ну, пожалуйста, ради всех проклятых богов, соглашайтесь!» — беззвучно шептал Генри, с волнением следя за вождями, которые отошли от частокола, чтобы посоветоваться без свидетелей. Но разве по каменным лицам арики определишь, что у них на уме? Неужели эти упрямцы не ухватятся за последний шанс остаться в живых?! Это безумие — держаться за клочок огорода и…
— Тохунга Хенаре!
Торетарека приглашал его подойти. Генри подчинился. Сердце его сжалось от дурного предчувствия.
— Скажи им, Хенаре… — Те Нгаро надменно усмехнулся и кивнул в сторону парламентеров. — Скажи им: для маори нет смерти лучшей, чем смерть за землю предков. Пусть уходят пакеха. Нгати отсюда не уйдут никогда.
Ноги казались Генри Гривсу ватными, когда он возвращался к пролому. «А что, если сказать, что вожди согласны сдаться? — вдруг завертелась в голове шальная мысль, и тотчас ее сменила другая: — Что толку? Война-то не кончится, не в словах дело…»
Ответ вождей Генри перевел точно. И опять земельный комиссар забеспокоился при звуках его голоса.
Лейтенант обернулся и что-то сказал Гримшоу. Тот кивнул и встал рядом с ним. Сложив ладони рупором, земельный комиссар тенористо крикнул:
— Передайте им, сэр, что мы не возражаем, если крепость покинут дети и женщины. Считайте это актом милосердия. Ни попытки штурма, ни обстрела в момент их выхода из па не будет — гарантируем честью.
Читать бесплатно другие книги:
