Кровник Пучков Лев

ГЛАВА 6

— Настоящий вайнах все сделает, чтобы уважить гостя. Горские обычаи предписывают расшибиться для него в лепешку. У нас даже кровного врага, если он ночью постучался в твой дом и попросил ночлега, нельзя прогнать — положено приветить и пустить в дом. Так и переведи, — распорядился хозяин, слегка тряхнув костяными четками. Я переводил, Тэд, как обычно, записывал и пускал слюни, давя косяка на богато накрытый стол. Ему приходилось трудновато: пока хозяин разглагольствовал, я умно кивал и ел, затем вытирал рот и переводил. Получалось вполне сносно. А Тэд непрерывно записывал и пялился на хозяина: воспитанный европеец не станет жрать, когда собеседник пристально смотрит в глаза и повествует о глобальных Проблемах. Ну а я — не европеец, хочу есть и ем. Наконец хозяин соблаговолил заметить, что один из гостей облизывается в то время, как второй вовсю наворачивает, и спохватился:

— Покушайте, покушайте, — медоточиво пропел он. — Потом писать будете — стынет же все.

Я тут же перевел, и Тэд дважды упрашивать себя не заставил. Быстренько отложив блокнот, он принялся резво уплетать сочный шашлык из молодого барашка, запивая это яство домашним вином. Поработав нижней частью лица еще пару минут, я ощутил, что сильно наелся, и привалился к стене, подавляя сытую икоту. Хозяин выдержал паузу, затем не вытерпел и снова начал ораторствовать — слава Богу, хоть на нейтральную тему, не требующую активного внимания собеседника, — что-то про местный крутой виноград и достоинства самодельного домашнего вина, которое, по его утверждениям, способно защищать от радиации.

Я наблюдал за говоруном, делая умную рожу и кивая головой. Ну и трепло же ты, Ахмед Шалаев, — двадцать пять минут толкал речи, не давал гостю приступить к трапезе! Ты болтлив, как женщина, хотя мнишь себя воином. А вообще выглядишь ты на все сто: мужественный, солидный. В бездонных черных зрачках светится что-то типа интеллекта. Если тебя не знать, вполне можно подумать, что имеешь счастье общаться с этаким всезнающим горским мудрецом, славным воином, завязавшим с ратными утехами и выбравшим мирный путь. Судя по твоим напыщенным речам, воевать тебе прискучило, и ты решил покончить с этим делом, но — увы! Обстоятельства заставили тебя вместо мирного труда стать командиром отряда самообороны, чтобы защищать мирное село от русских мародеров и иной нечисти, которая пасется на кривых дорогах войны. Да, Ахмед, — вполне можно тобой восхититься, если тебя не знать и видеть впервые.

Но я тебя знаю… Если разобраться, я в этом свинарнике, наверно, каждую собаку знаю. Или каждого шакала — стоит только память поднапрячь да припомнить обстоятельства и время. Ну, разумеется, без меча я бы тебя не вспомнил, мало ли вас таких. Вот он, меч, — улика, вещдок, висит себе на ковре, красуется. Горцы любят оружие так же, как и все мужчины мира, только у них эта любовь принимает патологическую форму…

Так примерно я рассуждал, глядя на Ахмеда Шалаева и глубокомысленно кивая в такт его рассуждениям, в то время как Тэд уплетал шашлык.

В июне прошлого года мы меняли «духов» на наших пацанов, находившихся в плену в отряде Салаутдина Асланбекова. Вообще-то «мы меняли» — это сказано слишком сильно — я со своими ребятами был в группе обеспечения. Обмен производили офицеры из специального отделения, которое занимается розыском и обменом, тем не менее без нас такие мероприятия не обходятся.

Процедура несколько затянулась: сначала дожидались какого-то парнишу из ОБСЕ, который непременно желал вести протокол, затем ждали еще трех «духов» — их должны были привезти попозже, что-то там от них фээсбэшники хотели.

Меняли голова на голову, поэтому, когда чеченский полпред узнал, что мы привезли всего 12 «духов», он заартачился и убрался восвояси, заявив, что они будут ждать, когда подвезут еще троих. Мол, уговор дороже денег.

Так вот, мы прождали двое суток и между делом аккуратно разведали окрестности, прилегающие к селу, где должен был состояться обмен, — в надежде, что удастся обнаружить место, где «духи» держат наших, и вызволить пленных безо всякой мены. Такие операции кое-кому удавалось провернуть, было дело.

Двое суток пролетели, подъехали парни с грозненского «фильтра» и сообщили, что этих троих не отдают — что-то они там такое наболтали, из-за чего возвращать их назад не стоило.

Наши менялы сообщили о сложившейся ситуации местной у администрации, оттуда послали кого-то к «духам», и к обеду «чехи» подвезли наших пацанов — 12 человек.

— А где еще трое? — поинтересовался подполковник, руководивший обменом. — Вы же приготовили для обмена 15 солдат?

— Голова на голову, — хмуро сообщил старший из боевиков. — Привезете остальных, будут вам ваши солдаты.

Пацан из ОБСЕ немного повозмущался: типа того — какая разница, отдайте троих! Но «духи» заартачились — нет, и все тут.

Медик проверил у наших пацанов половые органы, и пленные в колонну по одному перешли под опеку моих бойцов — худющие, как дистрофики, глаза потухшие, мертвые. Я не заметил даже капельки радости в этих глазах, хотя, по-моему, парни должны были прыгать от счастья в связи с освобождением. Пленный, который шел последним (парень постарше и покрепче, чем остальные), проходя мимо меня, тихо сказал:

— Запомни их старшого, командир, — хорошенько запомни. Может, пригодится…

Я пожал плечами и очень внимательно изучал личину старшего «духа» — до тех пор, пока они не убрались восвояси. Вообще-то колоритная личность — здоровый, важный такой — и, самое примечательное, за спиной вырисовывался самурайский меч — по виду настоящая «катана».

— Ниндзя, бля, — заметил мой сержант. — Ичкерский вариант…

Потом, пока мы ехали на ВПУ, этот пацан, что покрепче, коротко рассказал нам следующее: когда «духи» узнали, что троих боевиков для обмена так и не привезли, этот «ниндзя», зовут его Ахмед, вытащил пятнадцать спичек и трем из них обрезал головки. Затем он все эти спички вставил в коробку с обратной стороны и заставил пленных тащить по одной.

— Он последнюю, пятнадцатую, долго вставлял, — сказал тогда крепкий пацан. — Она влезать не хотела — попробуйте, там как раз помещаются четырнадцать, пятнадцатой нет места…

Вот так решил хитрый Ахмед бросить жребий. Тех, что вытащили спички без головок, Ахмед отогнал в сторону, а остальным велел копать яму. Когда глубина ямы достигла полутора метров, Ахмед поставил на край троих пленных и самолично, отточенными движениями отрубил им головы японским мечом…

— Здоровый этот Ахмед, — заметил тогда крепкий пацан. — Или меч больно острый — головы сразу не отлетали — щуххх! — меч пошел дальше, а она на шее немного постояла, а потом так аккуратненько — плюх! И кровищи…

Когда мы доставили пацанов куда надо, они отказались официально заявлять об убийстве своих троих товарищей.

— Все было нормально, обращались хорошо, — однообразно отвечали вызволенные из плена на вопросы журналистов, отворачивая взгляды от видеокамер. Когда их спросили мои пацаны — чего, мол, молчите, кто-то из них сказал:

— Жить хочется. Они же везде достанут — вон, по России кругом чеченцы… И потом — не мы первые, не мы последние, кто-то ведь снова попадет в плен…

Такие вещи, Ахмед, хорошо запоминаются. Так что напрасно ты повесил «катану» на ковер в своем штабе — это визитная карточка твоей мерзкой сущности, а не произведение искусства, как тебе мнится…

Заметив, что Тэд уделил трапезе достаточно внимания, я, будто бы переводя фразу Ахмеда, сказал:

— А спроси-ка хозяина: что это за меч у него висит на ковре? Насколько я знаю, цена этого меча не меньше, чем у трех «мерседесов» ручной сборки.

Тэд уставился на ковер, пожевал губами и обратился к хозяину с вопросом. Я перевел.

— А что это у тебя за меч такой замечательный, уважаемый Ахмед? По виду похож на настоящую самурайскую «катану»! Где это вы такой распрекрасный предмет раздобыли?

Я уже говорил, что чеченцы крайне подвержены бахвальству — болезнь такая. Особенно любят они хвастаться своим оружием — попробуй, спроси кого-нибудь о дедовском кинжале — хозяин будет часами рассказывать, когда, кого и при каких обстоятельствах этим благородным орудием кровной мести лишили жизни во благо славного дела. Я приготовился выслушать от Ахмеда с три короба наглого вранья по поводу «катаны», но, как ни странно, хозяин вдруг заледенел взглядом и неохотно пояснил:

— Я нашел его… Ну, в горах нашел. Красивая вещь — вот и повесил на ковер. Чего добру пропадать… Хотите — вам подарю?

Я перевел это Тэду, присовокупив:

— Не вздумай согласиться! Во-первых, его у нас отберут первые встречные «духи» или федералы. Во-вторых, если только для тебя это что-то значит, на нем кровь невинных пацанов — позже расскажу.

Тэд вытаращил глаза и, судорожно дернув кадыком, отрицательно помотал головой: нет-нет, нам такой меч без надобности, мы мирные люди!

Ахмед пожал плечами и вдруг остро глянул на меня исподлобья — нехорошо так зыркнул, волчара. У меня кольнуло под ложечкой — неужели узнал? Не может быть… Мы виделись мельком, один раз в жизни, в тот раз он не должен был обратить на меня внимание — мы даже не встречались взглядами. Я бы, например, не будь меча, не узнал бы тебя, Ахмед…

Внимательно осмотрев интерьер, я порадовался тому, что сижу от висящего на ковре меча буквально в двух метрах — кроме него, никакого оружия в комнате не было, не считая кинжала, что торчал за поясом у хозяина. Вот и ладненько — ты, конечно, матерый волчище, Ахмед, и убить тебя без шума голыми руками будет проблематично, судя по рассказу пленных пацанов, на глазах которых ты молниеносными и точными ударами обезглавил их товарищей… Однако, хороший мой, как только ты дашь понять, что вспомнил меня, я одним прыжком доскачу до меча, и ты горько пожалеешь, что родился на белый свет…

Между тем Ахмед два раза хлопнул в ладоши, и в комнату вошел молодой худощавый чеченец — тот, что подавал на стол. Улыбнувшись нам, хозяин сообщил:

— Ну, покушали, теперь будем чай пить. А чай у нас из родниковой воды — на равнине такого чая вы никогда не попробуете! — И обратился к парню на чеченском:

— Подай чай и сладости. А потом сбегай к Юсупу — пусть срочно придет. Скажи ему, пусть сядет и слушает. Что-то мне не нравится, как помощник переводит журналисту, — по-моему, он много от себя добавляет. Юсупу передай — пусть не выделывается и делает вид, что английский не понимает. Потом я ему подробно объясню. — Проинструктировав подручного, Ахмед отпустил его взмахом руки.

Пока молодой подавал нам чай, я предупредил Тэда, делая вид, что рассказываю о чем-то отвлеченном:

— Сейчас придет мужик, который знает английский. Смотри, чего лишнего не скажи. Как только пацан выйдет, давай снимок: надо успеть до прихода того, знатока…

Едва парень покинул комнату, Тэд достал из кармана куртки фотографию и обратился к хозяину:

— Я встречался со многими бойцами вашего сопротивления и имел с ними дружеские отношения. Вот этому парню я в прошлом году проиграл в карты 500 баксов. Может быть, вы знаете, где его найти. В тот раз у меня не было денег, и я хотел бы, по мере возможности, вернуть долг…

Пока я переводил, Ахмед внимательно разглядывал фотографию, и на его бородатой репе можно было прочесть изрядное недоумение. Сегодня утром англичанин по моей просьбе долго делал монтаж: переснимал с полароидной фотки личину парня в тюбетейке, которого опознала Айсет, затем я щелкнул его самого на «Конику». После этого Тэд около часа кропотливо работал, ворча по поводу качества снимка, и высказал сомнение относительно необходимости сооружать такую дешевую подделку. Хорошо, что журналист оказался настоящим мастером своего дела: на снимке получилось довольно сносное изображение стоящих рядышком на фоне какой-то серой стены людей — невооруженным взглядом монтаж определить было весьма проблематично.

— А где это вы фотографировались? — поинтересовался Ахмед, вдоволь налюбовавшись подделкой.

— А, в каком-то селе, уже и не помню, — перевел я ответ Тэда. — Они там отдыхали, а я как раз собирал материал для статей.

— Угу, ясно, — буркнул Ахмед, выслушав перевод. — А почему вы об этом спросили у меня, а? — Он опять исподлобья зыркнул в мою сторону и уставился на британца. — Я действительно знаю этого человека. Это мой двоюродный брат… Кто вам сказал, что это мой родственник? — Добрый взгляд хозяина стал настороженным и колючим — руки перестали перебирать костяные четки и застыли на коленях. Да, мудрый ты, Ахмед, прозорливый! На правильном пути стоишь, родной ты мой… Теперь тебе только остается заорать дурным голосом и спустя двадцать пять секунд нас с журналистом порежут на кусочки твои подчиненные, сидящие во дворе под навесом и играющие от нечего делать в карты.

— Ты отвечай спокойнее, гляди уверенно в его глаза, — посоветовал я Тэду, переведя вопрос хозяина, и, выслушав его ответ, сообщил Ахмеду:

— Этот парень — зовут его Беслан, сказал, что в этом селе у него родственник живет. Мы не знали, что этот родственник — ты. Думали — может, ты видел его когда-нибудь, и все тут.

— Ну-ну, — Ахмед немного расслабился — пальцы левой руки пустили костяшки четок по кругу. — Хм… 500 баксов, говоришь, проиграл?

— Да, именно 500, — перевел я. — Очень неудобно получилось — нас тогда в Наурском районе грабанули злые бандиты, денег не было. Играли в долг.

— А во что играли? — вдруг поинтересовался Ахмед. — И когда, говоришь, это было? В августе прошлого года? — Ахмед наморщил лоб, чего-то припоминая.

— Да, в августе, — подтвердил я. — А играли в это… ну, как его — по вашему… О-е! Сека. Да, сека… — и замер, напружинил согнутые ноги, приготовившись метнуться к мечу. В моем вранье был чудовищный процент риска. Вполне могло быть так, что в августе прошлого года этот Беслан не был ни в каком отряде, а пахал себе где-нибудь или пас овец. Также могло оказаться, что он вообще сроду не играл в карты. Ахмед наверняка об этом знает…

— Ха, деятель! — хозяин окончательно расслабился и помягчел взглядом, возвращая Тэду фото. — Вот балбес! Что-что, а в карты он мастер! Вот паршивец, а! Ну погоди, я надеру ему задницу! Это же надо, иностранного гостя обуть на 500 баксов! Не надо ничего отдавать — это была шутка, — сообщил он Тэду и, дождавшись, когда я переведу, добавил:

— Я на днях поеду в Халаши — там его семья живет, передам, чтобы больше не дурковал. Денег не надо — вы гости, вас обижать закон не велит.

Я перевел и посоветовал Тэду:

— Изобрази возмущение. Мол, карточный долг — долг чести. — Журналист изобразил, и я сообщил хозяину:

— Это неважно — гости, не гости… Долг есть долг. Кроме того, 500 баксов — не бог весть какая сумма, так, мелочь. Вот будем проезжать через эти самые Халаши — отдадим.

— Ну, как хотите, — Ахмед пожал плечами. — Тогда запиши: Халаши, улица Лермонтова, дом 45. Там живут родители Беслана и жена с дочкой. Если будете проездом, им и передадите. Сам Беслан там редко бывает, он в отряде с самого начала войны. Хотя, вы знаете… И все равно, я через пару дней туда поеду, он как раз должен к концу недели подъехать — переодеться, помыться. Надеру задницу негоднику! Обязательно надеру…

Спустя некоторое время в комнату без спроса просочился коренастый дядька лет пятидесяти, кривоногий, с большим пузом и жиденькой бороденкой. Маслянистые глазки его бегали, как удирающие от кошака мыши. Войдя, он слегка поклонился нам и уселся неподалеку от хозяина.

— Это Юсуп, — представил Ахмед — я заметил, что он слегка напрягся. — Юсуп — наш э-э-э-э… ну, чабан наш. Очень уважаемый человек — хотел посмотреть на иностранцев.

Я слегка приободрился — однако дипломат из тебя хреновый, Ахмед, — Юсупа мы видели, когда старейшины прокручивали нам видак. Посмотреть на иностранцев он мог возжелать только при внезапной потере памяти.

— Что случилось? — брюзгливо осведомился Юсуп, обращаясь к хозяину на чеченском. — И с чего это ты, сын ишака, обзываешь чабаном человека с университетским образованием?

— Все в порядке, дорогой, — натужно улыбаясь, ответил Ахмед, — ты просто посиди, послушай, правильно ли толмач переводит. Вот и все. Вдруг они шпионы? Я этого переводчика, по моему, где-то видел. Вот только не могу вспомнить, где. А насчет сына ишака я тебе потом скажу, когда они уйдут.

Юсуп презрительно повел плечами и самовольно налил себе чаю в чашку Ахмеда.

— Он плохо говорит по-русски, — объяснил нам улыбчивый хозяин. — Я ему рассказал о цели вашей поездки.

Еще с полчаса мы болтали о всякой всячине в соответствии с установившимся порядком: Ахмед вещал, косясь на Юсупа, я переводил, а Тэд записывал, прилежно кивая головой и о-екая.

Прескучив слушать нашу беседу, Юсуп недовольно крякнул и прервал Ахмеда на полуслове, обратившись к нему по-чеченски:

— Слушай, сын осла, он все нормально переводит, слово в слово. Ты зачем меня позвал, жопа? Я что, по-твоему, целыми днями дурака валяю, а?

Ахмед побледнел и с большим трудом сохранил на лице улыбку.

— Я в кои-то веки к тебе обратился, Юсуп. Ты что, думаешь, если ты из рода Хананбаева, так тебе все можно, да? Ну погоди! Вот провожу гостей, я тебе устрою!

— Пффф! — Фыркнул Юсуп, надменно тряхнул головой и встал. Слегка поклонившись нам с Тэдом, он направился к выходу, демонстративно не глядя на Ахмеда.

— Э! Дорогой! Как гостей провожу — приходи, если мужик, — бросил ему в спину хозяин, сохраняя доброжелательную интонацию. — Тебя, ишак, давно никто в стойло не ставил — я это поправлю! — А для нас пояснил:

— Ему надо баранов выгуливать, времени нет.

Когда Юсуп окончательно скрылся за дверью, Ахмед схватил полотенце, вытер вспотевшее лицо, покрывшееся пятнами, и спросил:

— Вы когда собираетесь нас покидать?

— Дня через два, — сказал Тэд, выслушав вопрос. — Отдохнем немного, выспимся — и вперед.

— Вот прямо сейчас и уезжаем, — перевел я, пять секунд посоображав. — Нам до темноты надо в Халаши успеть — по темноте у вас перемещаться небезопасно.

— Успеете, — успокоил Ахмед, — до Халашей сорок километров. За два часа доберетесь, машина у вас хорошая. Кстати, там можете остановиться в семье Беслана. Я записку напишу.

Сходив в соседнюю комнату, хозяин притащил лист бумаги с ручкой и написал: «Али! Эти люди — мои друзья и друзья Беслана», — и, поставив подпись, протянул листок Тэду, присовокупив:

— Отдашь это отцу Беслана, он мой дядя. Хоть инвалид, но ничего, настоящий вайнах — встретит вас по-королевски…

Покинув штаб отряда самообороны, мы вернулись в приютившую нас усадьбу и спустя пятнадцать минут уже были готовы отправляться в путь. В процессе погрузки вещей в машину я как мог объяснил недовольному Тэду, почему это мы должны уматывать прямо сейчас, и он в конечном итоге нехотя согласился, хотя и сообщил мне, заглянув в свой блокнот, что, цитирую, «спещщка нудьжн при лоффля плехх…» и ничего не мешает нам отправиться попозже.

Отъехав от села на достаточное расстояние, я свернул с дороги и аккуратно заехал в лесополосу. Замаскировав машину в кустах, я попугал Тэда гипотетическими минами, которые могут оказаться везде, велел ему ввиду этого обстоятельства никуда не отлучаться от машины и, прихватив на всякий пожарный аптечку Шведова, хорошей иноходью лупанул обратно в село.

Спустя шестнадцать минут я уже восстанавливал дыхание на окраине села, в дремучих кустах и созерцал подступы к расположенному неподалеку дому с флюгером.

Подождав минут десять, я посмотрел на часы и уже решил было, что опоздал: стрелки фиксировали 16.25, а убыли мы из села в 15.50. Если Юсуп приперся на разборку к Ахмеду сразу же после нашего убытия, тогда ловить нечего. Придется подбирать иной вариант, причем весьма скоропалительно, а это не в моих правилах, я придерживаюсь расхожей среди определенной части населения идиомы: «быстро поедешь — тихо понесут»…

Разумеется, это в некоторой степени авантюра: среди бела дня тайком возвращаться в село, жители которого видеть тебя более не должны, а напротив, быть в полной уверенности, что ты безвозвратно убрался восвояси. Однако иного выхода не было — до наступления темноты хвастливый Ахмед обязательно в разговоре с кем-нибудь обмолвится о том, как его двоюродный брат-удалец натянул англичанина на 500 баксов. Завтра об этом будет знать уже все село, а очень скоро те, кого это касается, активно примутся искать этого самого журналиста, чтобы пристрастно поинтересоваться: а отчего это возник такой левый базар, уважаемый?..

О! Слава Богу! Я облегченно вздохнул — из-за угла появился дородный Юсуп с пузом и вошел в калитку усадьбы, в которой располагался штаб.

Оценив ситуацию, я выбрался из кустов, шмыгнул к забору и, обойдя дом с тыла, перемахнул во двор.

Лохматый толстый кобель с любопытством глянул на меня, тявкнул и, шевельнув хвостом, остался валяться под забором. Прежде чем покинуть эту усадьбу сорок минут назад, я долго гладил его и восхищался экстерьером, чем вызвал приязнь пса и пространные изречения Ахмеда о несомненном превосходстве горских собак надо всеми остальными собаками равнины. Пес привык к тому, что днем по двору снуют разные типы и таскают его за уши — да, ночью он будет гавкать на всех, кто подойдет к забору, а вот сейчас не желает — облом. Ну и прекрасно.

Приблизившись к углу дома, я прислушался. На второй половине двора ребята, сидя за столом, играли в карты и лениво перебрасывались ничего не значащими фразами.

Прокравшись к раскрытому окну, я аккуратно проник в дом и, на цыпочках пробежав по пустой комнате, выбрался в прихожую, слегка скрипнув дверью. Скрип, однако, никого не насторожил — в гостиной имел место весьма эмоциональный и затяжной конфликт.

У нас в народе бытует мнение, будто бы чеченцы крайне немногословны при обострении ситуации и сразу же пускают в ход колюще-режущие предметы как самый весомый аргумент в разыгравшейся ссоре. Возможно, по отношению к представителям иного народа это и верно, но в процессе внутриплеменных разборок эти самые гордые горцы ведут себя порой как базарные бабы и могут часами осыпать друг друга изречениями ненормативной лексики, потому что прекрасно знают: лучше пообзываться и разойтись, чем принять на свои плечи бремя кровной мести соседствующего рода, если его представитель в процессе разборки будет умерщвлен. Это своеобразный защитный или охранный рефлекс, выработанный в течение столетий. В противном случае эмоциональные горцы давненько уже перебили бы друг друга, и на чеченской земле было бы пусто.

Данный конфликт не был исключением: скандалисты тыкали пальцами в бороды друг другу, тяжко сопели и топтались кругами по комнате, выкрикивая витиеватые тирады с вкраплениями русских идеоматических оборотов непечатного характера.

— Ты сын шакала и ишака, скотина худородная, чмо епанное, — брызгал слюной Юсуп. — Если ты был правой рукой Асланбекова, так, значит, тут все должны перед тобой на коленях ползать, да? Твой род самый захудалый по всему району — до Казахстана вами тут и не пахло!!!

— А ты, ощипанный индюк, грыжа конская, чего ты из себя профессора корчишь, а? — наскакивал на оппонента Ахмед. — Я, бля, с русаками воевал, а ты, ты?! Ты, говнюк жирный, водку здесь жрал и племяшку свою трахал — все село об этом знает!!! — И далее в таком же духе…

Аккуратно выставив один глаз из-за косяка, я отметил, что противные стороны вполне увлечены общением, и имел удовольствие лицезреть через окна гостиной, как те, что сидели во дворе, деликатно отвернулись и сделали вид, что ничего не случилось.

Ну что ж, все правильно. Этикет предписывает младшим делать вид, что они не замечают дрязги старших. Очень хорошо.

Максимально расслабившись, я немного подышал по системе и, улучив момент, когда Юсуп повернулся спиной к двери, вошел в комнату. Прищелкнув пальцами левой руки, я дождался, когда хозяин соизволит обратить внимание на мое присутствие, показал пальцем в сторону Юсупа, мило улыбнулся и покрутил указательным пальцем у виска.

На секунду выражение лица Ахмеда изменилось — он удивленно хлопнул ресницами и уже раскрыл было рот, чтобы задать вопрос. В этот момент я нанес удар раскрытой ладонью в основание черепа Юсупа и в два прыжка достиг стены с ковром, на котором висел меч.

Юсуп мешком плюхнулся на пол, не издав ни звука. Ахмед застыл на месте, изумленно таращась на меня и хватая ртом воздух. Обнажив меч, я подскочил к нему и, приставив острие синевато поблескивавшего клинка к Ахмедову кадыку, тихо скомандовал:

— На колени, скотина! А то зарежу! — И слегка нажал острием, отчего на шее чеченца появилась струйка крови.

Удивленно всхлипнув, Ахмед рухнул на пол, стукнувшись коленями, и замер в нелепой позе. Нет, я не любитель патетических жестов — просто, если бы он остался стоять, кто-то во дворе, случайно обернувшись, мог бы заподозрить неладное. Я также преклонил колено, не спуская глаз с противника. Он таращился на клинок недоуменным взором и дергал губами — видимо, порывался что-то спросить.

— Молчи, хороший мой, молчи, — посоветовал я и левой рукой дотянулся до Юсуповой шеи — нащупал артерию. Пульс вполне прослушивался — порядок, квалификацию не потерял. Однако пора было заканчивать — я не мог сколь угодно долго торчать тут и любоваться коленопреклоненным врагом. — Посмотри-ка на меч, Ахмед, — предложил я хозяину. — Ты прекрасно знаешь, какой он острый. Да, это настоящая «катана» — бритва, не клинок! Ага? — Ахмед чуть кивнул головой в знак согласия, и в его глазах появились какие-то едва заметные искорки понимания ситуации. — Вспомни прошлый год, Ахмед, — обмен под Мехино, — продолжал я. — Вспомнил? — Зрачки Ахмедовых глаз расширились и потемнели, хотя куда там темнеть — и так бездонный омут. — Ага, вижу, вспомнил, — констатировал я. — Ну вот и приплыли. Извини, молиться тебе не даю — времени нет. За тех пацанов, которых ты убил, волк, на своем пути — не в бою убил, а так, ради забавы, за все, что ты сотворил…

— Э-э-э! Мужик, — прохрипел Ахмед, прерывая меня. — Подожди, брат, подожди! Я тебе бабки дам — сколько хочешь! Я тебе… — Горец вдруг резко дернулся назад и вскинул руки, широко их растопыривая. Правильно, в принципе, все сделал. Кто-то ведь наверняка обучал его кендо — из такого положения можно только рубить, широко размахнувшись, — колоть не получается: надо вставать с колена, а это — время. Отшатнувшись назад, Ахмед начал делать вдох, чтобы заорать во все горло.

— Оппп! — подавшись вперед, я без замаха коротко рубанул по шее, доворачивая корпус вправо — как на тренировке, когда безамплитудным ударом срезаешь наискось толстую осиновую жердь. И резко отпрянул назад, переворачиваясь через плечо.

Голова глухо стукнулась об пол. Кровь двумя мощными фонтанами лупанула из раны, мгновенно окропив стены, окна, потолок, а также и меня. Не уберегся, зараза!

Аккуратно вложив меч в правую руку Юсупа, я похлопал его по щекам, вытер ноги о ту часть половика, что осталась сухой, и поспешил вон из гостиной. Уже в прихожей я бросил взгляд на голову Ахмеда — глаза вылезли из орбит, губы шевелятся, будто хочет чего-то сказать…

— В расчете, Ахмед. В расчете, — быстро прошептал я и ретировался через окно.

Благополучно перемахнув через забор, я скатился к ручью и, забившись в кусты, некоторое время наблюдал за тем, что происходило в штабе отряда самообороны.

С момента вхождения головы Ахмеда в контакт с полом до моего появления в кустах прошло не более двадцати секунд. Для того, чтобы заподозрить неладное, ребятам во дворе понадобилось минуты полторы: я успел поплескаться в ручье, озираясь по сторонам, и уже почти все с себя смыл, когда во дворе раздались истошные вопли спохватившихся самооборонцев.

— Однако тугодумы вы, пацаны. Кровь-то шарахнула в стекла очень даже неслабо. Можно было сообразить, что к чему, и пораньше, — пробурчал я и по опушке леса двинулся прочь от села, внимательно глядя под ноги.

ГЛАВА 7

— Ты жестокий и негуманный солдафон, — сообщил мне Тэд во второй половине третьего с начала наблюдения дня. — У меня будет остеохондроз, и я подам на тебя в суд — замучаешься выплачивать моральный вред. Я не могу больше жить, как это, — тут он полистал свой блокнот. — О-е! Ракком! Не могу ракком…

Тэд, естественно, шутил, но на его физиономии была такая кислая мина, что вполне можно было поверить в серьезность сказанного. Я в очередной раз ободрил шефа, пообещав очень скорую развязку, и не стал отпираться от обвинения в негуманности, хотя, по моим критериям, журналист был в корне не прав.

Да, разумеется, — с точки зрения цивилизованного европейца, это было дико. Вместо того, чтобы остановиться по адресу, рекомендованному Ахмедом, и отдохнуть там в относительном комфорте, мы тихо проехали через Халаши, притормозив на въезде и выезде, чтобы объясниться с бойцами отряда самообороны, торчавшими на КПП, зафиксировали месторасположение усадьбы № 45 по улице Лермонтова (которая оказалась единственной улицей в селе) и, удалившись от поселка километров на пять, свернули в лес.

Здесь я замаскировал машину и кратко объяснил Тэду, какую цель преследую. Прихватив минимум продуктов и вещей, потребных для трехдневной засады, мы вернулись к селу, осторожно перемещаясь меж деревьев по склону холма, круто забиравшему вверх — в этих местах лес произрастал на скалах, самовольно запуская корни в древнюю каменную гряду.

Потаскав за собой англичанина часа полтора, я наконец обнаружил подходящее для наблюдения местечко и сообщил своему коллеге, что мы прибыли куда надо и будем здесь жить.

Село лежало под нами в трехстах метрах и прекрасно просматривалось от околицы до околицы. Мы расположились в небольшой скальной впадине — этакой природной воронке, пологие края которой заросли низкими кустами какой-то лебеды.

В этой воронке мы с Тэдом проторчали три ночи и два с половиной дня. Наконец терпение моего шефа заметно истощилось одновременно с запасом провианта — я не учел равнинный аппетит британца. По дну воронки приходилось передвигаться на полусогнутых, поскольку, несмотря на обилие кустов, имелся риск быть обнаруженным кем-нибудь из сельчан.

Тэд был отчасти прав — мы терпели эти неудобства три дня, и, помимо всего прочего, страшно мерзли ночами и страдали от жары в дневное время. Если же приспичивало по надобности, приходилось ползком продираться через кусты и удаляться от воронки метров на двадцать, в общем, сплошной неудобняк.

Возмущение шефа я понимал, но внутренне был с ним несогласен. Мне, например, хватило бы раскидистого дерева, торчавшего где-нибудь неподалеку от околицы. Забравшись на него, я мог бы просидеть там три-четыре дня, ничем не обнаруживая своего присутствия. Только наличие «пассажира» заставило меня искать комфортабельное место, расположенное на значительном удалении от объекта наблюдения. В процессе обозревания я очень ненавязчиво разъяснил Тэду этот момент, но он не обратил на мои пояснения никакого внимания, упершись на том, что каждый человек имеет право на комфорт и уют.

— Ничего, коллега, осталось немного, — успокоил я Тэда. — Задом чую — сегодня нашей засаде конец!

Полистав блокнот, британец сопоставил идеоматический оборот в моей заключительной фразе с имеющимися у него объяснялками, покосился на мою задницу и, буркнув свое «о-е», растянулся на дне воронки, попытавшись изобразить дремоту.

Заняться было нечем. За эти трое суток мы обсудили все, что можно, оспорили буквально все, что вызывало сомнения как у меня, так и у журналиста, и успели узнать друг о друге массу разнообразных ненужных подробностей.

Я рассказал Тэду про зверство Ахмеда, и он вначале не поверил, прагматик хренов.

— Факты есть? Очевидцы?

— Есть, есть, — уверил я коллегу. — Очевидцы есть и место захоронения известно. Вот доберутся туда федералы, там и посмотрим… — Затем я добавил, что между делом умертвил Ахмеда, и Тэд моментально надулся. Выдержав некоторую паузу, я соврал, что обладатель меча, волчара, бросился на меня с кинжалом, мы бились долго и с переменным успехом, жизнь моя висела на волоске, но в конечном итоге я приложил титанические усилия и одержал победу.

Одно вранье влечет за собой другое. Тэд тут же начал задавать дурацкие вопросы, типа: а куда смотрели те, что сидели во дворе? Зачем Ахмед ни с того ни с сего вдруг бросился на меня? Почему я вообще возвратился обратно в село? И так далее. Пришлось изворачиваться и одухотворенно сочинять на ходу, изображая честность во взоре.

Наверно, я прирожденный лгун: британец в завершение расспросов немного просветлел ликом, вроде бы поверил. Я прекрасно понимал его состояние. Для законопослушного гражданина Европы жизнь человека — это святыня, чтобы отнять ее, потребны весьма и весьма значимые причины. Ну, ничего, британец, будут тебе причины, сколько хочешь будут…

— А что ты собираешься делать с этим Бесланом? — вдруг ни с того ни с сего заинтересовался Тэд, когда я уже несколько успокоился и расслабился. — Ты его тоже будешь убивать?

— Беслан — закоренелый преступник, — пояснил я. — Он почти два года в «духах». Это значит, что он все время грабил, насиловал и убивал. Ну, я нападу на него сзади — так, чтобы он не видел, спеленаю и допрошу. При этом я подвергаюсь такому же риску. Если он окажется ловчее, тут уж как получится…

После этого Тэд замкнулся и некоторое время общаться не желал. Мне пришлось изрядно поднапрячься, чтобы убедить британца в том, что большинство из «духов» — конченые негодяи, а вовсе не «душки». Я никудышный агитатор (как уже отмечалось выше), но кое-какие сдвиги в плане идеологической обработки все же появились: к концу нашего сидения Тэд уже не темнел лицом и не леденел взором, когда я упоминал о необходимости кого-то «зачистить» из публики, располагающейся на противоположном плацдарме…

Беслан появился в 15.45. Я уже неоднократно замечал, что когда кого-то очень долго ждешь, уже не надеешься на результат, то внезапное появление объекта, как правило, застает тебя врасплох. У меня, например, такие внезапные появления объекта ожидания сопряжены с выходом из дремотного состояния и последующим за этим резким скачком давления. Ждешь, расслабляешься, привыкаешь к обстановке, только бдительность утратил, задремал, а тут — опппа! На тебе, вот оно! Пульс резко учащается, кровь мгновенно приливает к голове: в большинстве случаев у обычных людей такие неожиданные виражи способны вызвать буйство, психофизиологический ступор или предынфарктное состояние. Это вполне нормальная реакция. У меня же она практически незаметна. Хотя скорее всего, если мне посчастливится дожить до пенсии, эти ожидания сделают меня полноценным психом. Ну а пока я — даром что Сыч — никого никогда и нигде не проспал. За это и держат…

Итак, в 15.45 к усадьбе № 45, что по улице Лермонтова, подкатила сиреневая «Нива», притормозила на время, выпустила из себя одного типа с автоматом и убралась восвояси — выехала через КПП на другом конце села.

Человек быстро вошел в калитку и скрылся за забором усадьбы. Весь процесс с момента высадки объекта из салона автомобиля до момента вхождения его в калитку занял девять секунд. За это время я успел выйти из дремотного состояния, сделать короткий выдох, сцапать бинокль и на краткий миг поймать в объективы лицо подконтрольного. Оригинал имел весьма значительное сходство с изображением на полароидной фотографии. Это был Беслан.

— Ну здравствуй, мой хороший, — пробормотал я и сполз на дно воронки. Теперь оставалась самая малость: забраться в село, тихонечко выкрасть «чеха» с родного подворья, утащить его подальше и где-нибудь на фоне необузданной и живописной горской природы хорошенько допросить.

— Хм! — я пожал плечами. — Всего-то делов…

Растолкав Тэда, я сообщил ему, что наблюдение окончено. Быстренько собравшись, мы осторожно покинули наше временное пристанище. Более нам здесь пребывать нецелесообразно: судя по информации, полученной от Ахмеда (упокой, Аллах, его душу), Беслан при посещениях семьи оставался дома не менее суток. Из-за глухого забора, огораживающего усадьбу, наблюдать за подворьем представлялось весьма проблематичным, так как с того места, где мы находились, просматривался только фрагмент заднего двора Беслановой усадьбы и половина сортира, притаившегося в углу.

Пока мы пробирались по лесной тропке к месту захоронения нашего автомобиля, я присматривал за Тэдом и рассеянно строил дальнейшие планы.

Как «пассажир» британец меня вполне устраивал: в отличие от нашего брата россиянина он все делал как приказывали и не бросался в амбиции. С таким подопечным можно иметь дело: вот он топает след в след, внимательно смотрит вправо (я так велел) и не задает дурацких вопросов.

Бывали у меня подопечные и похуже, особенно армейские генералы. Не те, что вылезли из окопа, а те, что в него спрыгнули на пару деньков для того, чтобы потом в светлых коридорах с высокими потолками гордо и весомо произнести: «А вот я, когда в Чечне возглавлял операцию…»

Эта публика обычно здорово мотает нервы. Пока такого обеспечиваешь, он все мозги повысасывает. Никак не может пузатый золотопогонный дядька взять в толк, почему это он должен слушаться какого-то желторотого старлея, который в три раза младше его и сам по себе вообще — серое вещество, нуль без палочки.

Тэд, например, с министрами и членами парламента водочку попивал, а одним своим репортажем, был прецедент, международный скандал устроил. А сказали идти след в след и давить косяка направо — идет и давит, сопит себе в две дырочки, британец…

Добравшись до замаскированного «ленда», я, убедившись, что за время нашего отсутствия непрошеных визитеров не было, предложил Тэду залезть в машину и сидеть как мышь, а сам удалился в глубь леса.

Потеряв автомобиль из виду, я сел под развесистый клен, разулся и начал дышать по системе, чтобы хорошенько расслабиться. Отчего-то там, в воронке на склоне холма, ничего особенно ценного мне в голову не пришло. Естественно, я перебирал возможные варианты действий, прибрасывая так и сяк применительно к обстановке, но то ли мешало присутствие болтливого британца, то ли необходимость беспрестанно вести наблюдение за объектом, а может быть, то и другое в совокупности — в общем, придумать что-либо я никак не мог.

Судите сами. Что бы вы делали на моем месте? Задача: произвести допрос третьей степени. Объект: молодой здоровый мужик, который более полутора лет занимается войной и на момент выполнения задачи до зубов вооружен. Условия: вражеское село, которое имеет отряд самообороны в пару десятков стволов, усадьба с двухметровым забором сплошного заполнения — во дворе, судя по лаю, две собаки. Усадьба располагается в центре села. В доме, помимо объекта, еще четыре человека — отец, мать, жена и трехлетний ребенок. Каково?

Вывести Беслана из села днем нельзя: даже если удастся выманить его за калитку и бесшумно нейтрализовать, на въезде и выезде стоят КПП отряда самообороны, которые проверяют все, что движется. Выйти из села вне контрольных пунктов невозможно, поскольку подступы с КПП прекрасно просматриваются.