Гончие Лилит Старк Кристина
Я перевожу взгляд со смешного мокрого сеттера на его хозяина и встречаюсь с ним глазами. Мысль, пришедшая в голову, настолько же шокирующая, насколько неожиданная. «Я смогла бы в него влюбиться. Если бы каждая вторая его реплика и каждый поступок не приводили меня в бешенство, я бы уже давно потеряла голову».
Солнце укатилось за горизонт. С океана потянуло пронизывающей прохладой. Начали разбредаться гулявшие по пляжу старики с собаками, пары с детьми… А мы все бродили по берегу, выгуливая Патрика и Сэйнта. «Сэйнт Патрик»[24], – наконец-то дошло до меня. Тоска по родине – и ему она знакома.
– Где ты живешь, Боунс? – спросила я, когда мы вернулись к машине. – Я имею в виду, здесь, в ЮАР, или твой дом в другом месте?
– Где я только не живу, – отозвался он, вытряхивая из сандалей песок. – Зиму обычно коротаю здесь. Летом еду в Америку, Канаду или Ирландию. Смотря где работа подвернется…
– Кем ты работаешь?
– Угадай, – выпрямился Боунс и открыл багажник.
– Не представляю… Моделью?
Боунс вытащил из машины связку дров и посмотрел на меня, как на чудачку:
– Я, что, похож на модель?
– Ну да, – закивала я. – Все твои рельефные бицепсы-трицепсы, татуировки, небритость а-ля Дэвид Бекхэм, стильный загар. Ты даже эти дрова несешь так, будто тебя сейчас начнут снимать на фотокамеру. Ты очень гламурен.
Я врала и откровенно издевалась над ним. Боунс не выглядел гламурно или принаряженно. Он очень естественно смотрелся посреди дикого пляжа, на фоне остывающего песка и темнеющего неба. И все в нем – начиная с выгоревших волос до вен на руках – мне нравилось.
Боунс подозрительно прищурился, потом выдал:
– Сейчас буду готовить сосиски на костре. Я не ужинал. А тебе не дам. Модели-мужчины должны хорошо питаться.
– Серьезно?
– Ну да, в отличие от моделей-женщин, которых перед очередным показом выдерживают в карцерах и маринуют в лагерях смерти, модели-мужчины должны…
– Да я не об этом. Я про сосиски. Ты в самом деле собрался тут поужинать?
– Почему нет?
Я задержала в легких воздух и медленно выдохнула. Между тем Боунс сложил дрова домиком и в два счета разжег костер. Потом он принес из кроссовера пару одеял, коробку с провизией и… бутылку вина. Все происходящее походило на… Я не сплю? Это же свидание. Я опустилась на одеяло, приказывая сердцу прекратить безумно колотиться. Что дальше? По закону жанра он должен дать мне свою кофту, когда я замерзну. Потом должен влить в меня полбутылки. А потом использовать по назначению эти одеяла. Не поверю, что ему просто захотелось поужинать на берегу океана. Эх, почему мне не семнадцать лет и я не могу просто… получить удовольствие от того, как красиво мной сейчас воспользуются.
– Теперь буду рад послушать, как сильно ты впечатлена, Морковь. – Боунс стоял напротив и нанизывал сосиски на шпажки.
– Я впечатлена, Боунс, – кивнула я. – Еще никто не пытался так красиво развести меня на секс.
– Ты ужасно испорченная женщина, – хохотнул он, вручая мне сосиску. – Но, увы, сегодня тебе придется удовлетворяться самостоятельно. Я не планирую спать с тобой. Хотя с удовольствием посмотрю, как ты напиваешься.
– Это еще зачем?
– У людей развязывается язык, когда они пьяны. А мне позарез нужно узнать, кто ты.
Он присел рядом, наши плечи соприкоснулись, и я, не задумываясь, придвинулась к нему плотнее. Контакт. Кожа к коже. Разговор рецепторов и импульсов. Всего одно прикосновение способно заменить тысячу слов, сколько ни говори. Потому что этот язык куда древнее языка слов.
– Кто я? В каком смысле? – спросила я.
– У человека, которого заносит на другой конец земного шара, всегда есть история. Вот ее я и хочу знать.
Моя история… Она очень проста. Жила-была девочка, которая не хотела быть собой. Да и кто бы захотел быть загнанной серой мышкой, которой не даны ни талант, ни смелость, ни красота? Я была полна решимости и решила прыгнуть выше головы. Сказано – сделано. Оказывается, меньше чем за год можно переписать свою программу, создать себя новую, устроить себе другую жизнь и судьбу. Протянуть руку и взять то, что тебя манит. Теперь эта девочка делает вещи, от которых у нормального человека полезут глаза на лоб: например, ворует у мужчин-знаменитостей сперму и продает ее тем, кому она нужна. Но эти «нормальные люди» просто не знают, какой славный ребенок родился у Мэтта Блисса! Если бы были в том соборе и видели маленькую руку среди кружев, тянущуюся к невообразимо высокому церковному своду, они бы не посмели судить меня. Пока благодаря тому, что я делаю, рождаются дети, Бог не впишет мое имя в список тех, кто отправится в ад.
– Моя история – вот она: официантка из Дублина выиграла пару тыщонок в лотерею, потом, не глядя, ткнула в карту мира пальцем, и он уперся в Кейптаун. Потом купила билет на самолет, и вот она здесь…
– Ты официантка? – спросил Боунс, протягивая мне бокал, наполовину наполненный светло-золотистым вином.
– Ага.
– Прилетела из Дублина?
– Так точно.
Боунс пристально посмотрел на меня и снял сосиску со шпажки и впился в нее зубами.
– И почем нынче билеты из Дублина до Кейптауна? – поинтересовался он, жуя.
«Чтоб я знала».
– А что? Хочешь смотаться домой?
– Возможно.
– К родителям? Или?..
– К отцу, – ответил Боунс, скармливая Сэйнту кусочек сосиски. – Старик скучает.
– А твоя мама? – Я тут же заметила, как помрачнел мой приятель. Черт, с мамой точно не все в порядке.
– Умерла десять с лишним лет назад.
– Моя тоже, – зачем-то сказала я. – Три года назад.
– Вот как. Надо бы нам свести наших папаш. Пусть сходят в паб вместе, пропустят по стаканчику, обсудят сиськи официантки, – мрачно ухмыльнулся Боунс. – Ой, прости. Сиськи официантки отменяются…
– Я никогда не знала отца. – Я сделала глоток вина и откусила от сосиски. М-м, как вкусно. Кажется, это лучшее, что я ела за последние полгода. – Но, может, это и к лучшему. Он бы мной не гордился…
– Да ладно, – сказал Боунс. – Я уверен, он бы каждый день выпивал по стаканчику, благодаря Господа за такую дочурку, как ты.
– Пфф… Спасибо, конечно, но, если у тебя когда-нибудь родится дочь, молись, чтоб она не была такой, как я.
– О, надеюсь, меня минует сия чаша, – сказал он, грея руки над огнем.
Совсем стемнело. Сэйнт и Патрик лежали рядом, их шерсть блестела в сиянии костра. Я прихлопнула севшего на руку комара, отхлебнула вина и спросила:
– Ты не любишь детей?
Боунс взял у меня бокал и отпил глоток. Я уже не надеялась получить ответ, когда он сказал:
– У моей матери случился сердечный приступ, когда я в шестнадцать лет сбежал из дому. Мой отец – офицер ВВС в отставке – расписал на годы вперед мою блестящую военную карьеру, а потом он планировал вовлечь меня в дела семейной компании. А мне не хотелось провести в армии свои лучшие годы, а потом с оружием в кобуре – оставшиеся. Я хотел жить в свое удовольствие, хотел свободы и драйва. Мотаться по миру, спать в дешевых отелях, разбивать машины, кадрить девушек в барах… Отец не мог смириться с этим грандиозным планом самоуничтожения и посоветовал мне или подать документы в военную академию, или проваливать к чертям. И я свалил. Без гроша в кармане. Мать с сердечным приступом увезли в госпиталь в тот же день, а на следующий ее не стало. Отец обвинил меня в случившемся, я обвинил его, и целых восемь лет мы не хотели друг друга знать…
– Ого, – изумленно выдохнула я.
– Потом меня попустило, и я приехал к нему мириться. И вот уже пять лет я – примерный сын, который разбирается на досуге с тонкостями семейного бизнеса, параллельно подрабатывает моделью, – Боунс слегка пихнул меня в бок, – и ведет достойный святоши образ жизни. Но мать не вернешь. Помня об этом, я десять раз подумаю, прежде чем решу иметь дело с какой-нибудь красоткой без резинки. Дети убивают родителей, родители убивают детей, и у меня нет никакого желания быть частью всего этого безумия.
Я опустила глаза и допила вино. А потом сложила в уме три цифры. Шестнадцать плюс восемь и плюс пять. Выходит, Боунсу двадцать девять.
– Все, хватит драм на сегодня. Надеюсь, ты уже достаточно пьяна и теперь станцуешь мне топлесс?
– Еще не настолько, – улыбнулась я. Кажется, я начинала привыкать к его невозможному юмору.
– Ладно, тогда намажь меня кремом от комаров. – Боунс взял мою ладонь и выдавил на нее крем из тюбика. – Эти твари уже почти сожрали мне ногу и половину головы.
Я растерла в ладонях крем и стала водить руками по его шее, щекам и предплечьям. Боунс прикрыл глаза и блаженно замер.
– Готово. Могу еще помассировать тебе голени и ступни, но, боюсь, это будет уже эротический массаж. А его я делаю только за большие деньги, – рассмеялась я и накрутила на тюбик крышечку.
Костер потихоньку догорал, Боунс скормил собакам оставшиеся сосиски, зато вина было еще полбутылки. Боунс не пил со мной, а мне некуда было спешить.
– Сколько.
– Что сколько? – переспросила я.
– Сколько берешь за эротический массаж? – сказал он, поворачиваясь ко мне.
– Ты не сможешь расплатиться, жалкий фотомодель, вот в чем проблема, – заявила я.
– Назови цену, и посмотрим, – сказал Боунс и прилег, оперевшись на локти.
«Ну держись!»
– Итак, начиная с настоящего момента, ты больше не устраиваешь у себя пьянки, не тащишь к себе девушек, никто не ставит засосы на твоей шее, никто не разгуливает у тебя по балкону в чем мать родила. Ты не доводишь меня своими шуточками, отвозишь меня на мыс Доброй Надежды и еще на Столовую гору. Во время массажа я буду одета, а ты не будешь ко мне прикасаться. И еще ты одолжишь мне свою домработницу, потому что мне нужно привести дом в порядок.
Я несла первое, что приходило в голову, наслаждаясь легким опьянением. Парни так самоуверенны! Такая радость – красиво их облома…
– Приступай.
– А? – заморгала я.
– Заметано, я плачу, – сказал Боунс, поднимаясь и протягивая мне руку. – Ты будешь в одежде. Я тебя не трогаю. Ты трогаешь меня. Никаких вечеринок. Домработницей поделюсь. А теперь поехали. Эротический массаж должен сопровождаться приятным полумраком, горящими свечами и ароматизированным маслом. А не комарами и дохлыми крабами.
Я взялась за его руку и, пошатываясь, встала. Поверить не могу! Я получила персонального гида, таксиста и тихие ночи без музыки и воплей на ближайшие три недели! И всего-то требуется помять ему ягодицы.
– На всякий случай предупреждаю: последний раз, когда я делала массаж парню, тот чуть не умер от щекотки.
– Мне точно будет не до смеха, Морковка, когда твои горячие ручонки начнут гулять по моему телу, – проговорил Боунс, присыпая костер песком.
Над океаном взошла луна. Голубоватый свет залил пляж и горы. Я завернулась в одеяло, взяла бутылку и босоножки. Боунс собрал остальное, и мы пошли к машине. Рядом. Молча. В сопровождении огненно-рыжих собак.
Я открыла и сказала: «Здравствуй, Сатана. Кажется, нам пора идти?» Я и дьявол. Идем рука об руку. Я и дьявол. Идем рука об руку…
Глава 9
Я не просила у судьбы многого. Жизнь – не обязательно интересная. Отношения – не обязательно долгие. Работа – какая подвернется. Я привыкла брать то, что дается, и не крутить носом. Поэтому растерялась, когда по-настоящему красивый парень вдруг ясно дал мне понять, что хочет проводить со мной время. Не вяло имитировать заинтересованность, как это делал Терри. И не репетировать со мной акробатические номера в постели, как это делали Мэтт и парочка других. На этот раз мужчина интересовался не просто моим телом – но и моей личностью.
«Да ладно, Полански, у тебя просто фантазия разыгралась», – сказала я себе, глядя на медленно открывающиеся ворота.
Боунс загнал машину в гараж. Автоматически включился яркий свет.
– Добро пожаловать в мое логово, – сказал он, распахивая передо мной дверь, ведущую из гаража прямо в дом.
– Боунс. – Я замерла на пороге, вглядываясь в полумрак чужого жилища. Мне хотелось расставить точки над «i» раньше, чем окажусь на чужой территории. – На всякий случай напомню: мы с тобой не будем спать. Обещай, что…
– За кого ты меня принимаешь? – притворно возмутился он. – Для меня ты слишком стара.
– Ах, ну да, – я пихнула его в бок.
– И слишком пьяна.
– Я не пьяна.
– А пьяная девушка – оскорбительно легкая добыча.
– Все равно обещай.
– Обещаю, будь оно неладно, – проворчал он и жестом предложил пройти вперед.
Пространство большой гостиной заливал лунный свет, такой сильный, что электрические лампы могли продолжать свой сон. Я рассмотрела большой мягкий уголок, и напоминающую природный камень отделку стен, и металлические полки, заваленные журналами и уставленные статуэтками, и кухню, отделенную барной стойкой, и лампы, свисающие на тонких блестящих нитях над журнальным столиком. Боунс коснулся выключателя, и лампы начали медленно разгораться: кроваво-красный, оранжевый, лимонно-желтый…
– Красивое логово. Сам обставлял?
– Нет, выписал дизайнера из Йоханнесбурга.
– Да? А я уж было собралась хвалить тебя.
– Можешь похвалить меня за что-нибудь другое, – сказал Боунс, вытаскивая телефон из-под стопки журналов. – Например, мой диван. Сам выбирал. Он раскладывается в целое футбольное поле. А кожа обивки быстро нагревается от тепла тела и становится очень приятной наощупь. Так что если захочешь полежать на нем… кожа к коже…
– Ты невыносим. – Я сняла кофту и принялась расстегивать ремешки на босоножках. – Ты вообще о чем-нибудь, кроме секса, думать можешь?
Боунс не ответил. Он приложил к уху телефон и, не сводя с меня глаз, ждал ответа. А когда установилось соединение, заговорил на языке, напоминающем немецкий. Я тем временем убрала с дивана разбросанные футболки и расстелила на нем плед.
Боунс завершил разговор и двинулся ко мне.
– Между прочим, ты снова меня впечатлил. Что это за язык?
– Африкаанс.
– Странно. Очень похоже на немецкий.
– На голландский. Африкаанс – это язык голландских завоевателей, который со временем слегка упростился и пополнился всякими местными словечками.
– Bay. И с кем же тебе посреди ночи захотелось попрактиковаться в африкаанс?
– Любопытство – порок.
– О, простите, святой отец.
Боунс стянул майку и, стоя передо мной в одних шортах, заметил:
– Ближе к делу, мисс. Теперь я могу получить обещанное?
– Несомненно, сэр.
Я отодвинулась на уголок дивана, и Боунс улегся рядом на живот, раскинув руки в стороны. Потерев друг о друга, я согрела ладони – они у меня почти всегда, как ледышки, и в холод, и в жару, – и опустила их на его загорелые плечи.
– Я не буду ничем мазать руки. Масло и всякие жидкости-липкости – это только в порнофильмах круто смотрится. А при правильном массаже они не нужны. Когда руки сильно скользят, просто невозможно ухватить и размять мышцы…
– Ура, мне попалась профессионалка.
– Ну да. Я специалист по антицеллюлитному массажу.
Боунс начал хихикать и ухватил меня за лодыжку.
– Я заказывал эротический, ты перепутала сеансы.
– Ой, точно… Так. Но как же нам добавить чуть-чуть эротики в этот антицеллюлитный массаж? – пробормотала я. – Есть идеи?
– Садись на меня.
– О нет, это не входит в смету.
– Морковь, ради бога. Я в джинсах, ты в шортах. Я лежу на животе и ничем тебе не угрожаю, – рассмеялся он.
Ладно. Он ничем мне не угрожает. Ну, быстрое помешательство не в счет. Я уселась на Боунса верхом и начала гладить руками его спину. Под моими пальцами пришел в движение вместе с кожей ангел с копьем и ножом. Ангел-звезда.
– Что означает твоя татуировка? Очень красивая. Но странная. Вроде бы ангел, но в его силуэте ясно угадывается пятиконечная звезда. Перевернутая.
– Наследие бурного прошлого, – ответил он, в объяснения пускаться не стал.
– Ладно… А что это за вилка с двумя зубцами… или хвост ласточки у тебя на шее? – Я провела пальцем по рисунку, и на коже Боунса тут же выступили мурашки.
– То, чем буду кадрить работниц в доме престарелых, когда облысею. Старикашка с брутальной татуировкой на черепе. Все старушки будут мои. Жаль, что челюсти будут вставные, с ними, наверно, не так удобно доводить старушек до…
– Боунс, прекрати! – шлепнула я его.
– О'кей. Если я перевернусь, ты останешься на мне сидеть?
– Нет.
– А если пообещаю, что не притронусь к тебе?
– Нет.
– А если пообещаю и поклянусь на Библии?
– Нет.
– Ну, ладно. Надеюсь, тебе там не холодно? На вершине твоих моральных устоев.
– О-о-о, фиг с тобой, переворачивайся.
Я сползла с Боунса, позволяя ему перевернуться, и, стараясь не глядеть на его самодовольную физиономию, устроилась у него на бедрах. Та-ак… И что же мне теперь ему массировать? Не уверена, что это хорошая идея – сидеть на парне верхом и при этом водить руками по его голой груди.
– Какие у тебя отношения с Богом? – поинтересовалась я, разглядывая еще две татуировки, на груди: одна – прямо над сердцем – представляла собой текст молитвы «Отче наш» на ирландском языке. Вторая – розу, обвитую четками.
– Я не верю в него, а он не верит в меня, – ответил Боунс.
– Тогда откуда такая увлеченность религиозной тематикой? У тебя есть хоть одна татуировка, не связанная с религией?
– Да. Дельфинчик на лобке. Показать?
– О боже…
– Не боже, а дельфинчик.
– Боунс, я серьезно! Мне интересно, отчего ты похож на разукрашенный альбом религиозного фанатика. Сложное детство мальчика из католической школы?
Он закинул руки за голову и посмотрел на меня с таинственной улыбкой.
– Защита от дьявола.
– Значит, в дьявола, в отличие от Бога, ты веришь.
– Дьявол реален, – сказал он. Не столько мне, сколько просто вслух.
– Ага. Живет вместе с йети в Гималаях. Ездит на драконе. И режется в карты с гномами. – Я склонилась над Боунсом и начала разминать ему руку, медленно продвигаясь от плеча к запястью.
– Ты знаешь, в чем заключается сложность борьбы с вирусами? – спросил он ни с того ни с сего. – Они настолько малы, что могут жить внутри клетки. И их невозможно прикончить, не уничтожив саму клетку. Они становятся частью тебя.
– И к чему же все это…
– С дьяволом так же. Он – вирус, который нашел себе идеальное убежище. Он не живет в подземелье. Не прячется в аду. Его невозможно поразить мечом или сжечь огнем, потому что он живет в людях. Захочешь убить дьявола – придется убить человека. Он прячется внутри нас, но от того, что он невидим, как вирус, дьявол не становится менее реальным.
– Оу, так вот оно что. А я-то думала, что дьявол – это злобный краснолицый карлик, цокающий копытами и нашептывающий маньякам списки будущих жертв.
– Дьявол слишком искушен для такой простой работы. Он не там, где злодей совершает преступление. Он там, где мужчина изменяет своей возлюбленной, где мать избивает своего ребенка, где правитель обрекает на нищету свой народ. Вот где дьяволу настоящее веселье.
– Тебе нужно было стать проповедником, Боунс, – сказала я, подбираясь к его запястью. – Предупреждать невинных о вирусной природе зла.
– Невинных нет, – заметил Боунс и, как только мои пальцы коснулись его запястья, поймал мою ладонь. – Хотя некоторые умеют чертовски хорошо маскироваться под овечек.
Я испуганно подняла глаза, но он смотрел на меня с мягкой улыбкой. Это просто шутка, не намек. Он не может знать, кто я на самом деле.
– Взять хотя бы тебя. Ты ведешь себя как типичная недотрога. Отличница из семьи добросовестных прихожан с мамой-тираншей. Краснеешь от пошлых шуток, хмуришься, даже не пытаешься подкатить ко мне. Та ночь, когда ты чуть не сорвала с меня футболку, не в счет. Ты не похожа на бойкую официантку, впаривающую клиентам два стакана пива по цене одного. Ты больше смахиваешь на инструкторшу по йоге, усмиряющую плоть и дух. Я бы вообще поставил на то, что ты девственница, если бы не знал, как ты целуешься.
Он сжал мою ладонь и положил себе на грудь. Прямо на текст ирландской молитвы.
– Могу поспорить, у тебя даже имя как у святоши. Мария? Анджелина? Агнесса?
По моей спине пробежал холодок. В точку, Боунс. Меня зовут Небо.
Я чувствовала ладонью его сердцебиение.
– Святоша? – переспросила я. – О чем ты говоришь? Я знакома с тобой всего два дня, но это не мешает мне сидеть на тебе, полуголом, верхом и водить ладошками по твоим соскам.
– Пока на нас обоих шорты, все это так же невинно, как игра в шахматы на шахматном турнире.
Толку от шорт, кстати, было не много. Я чувствовала тепло его бедер через ткань. Чувствовала его тело, которое, как мне казалось, было натянуто как пружина. Его силу. Его напряжение. Что бы он мог сделать со мной, если бы захотел? Да все что угодно…
– Боунс, если бы на шахматном турнире кто-то из игроков смотрел на другого так, как смотришь ты на меня сейчас, то турнир следовало бы сразу прервать, а помещение освободить и проветрить от феромонов.
– Заметь, не я это сказал.
– Что именно?
– Что мы оба сейчас на взводе.
– Ничего подобного, я всего лишь сказала…
И тут Боунс резко приподнялся на локтях и принял сидячее положение. Его руки обхватили меня. Его губы нашли мои и ясно дали понять, что лучше мне помолчать. И я подчинилась. Не прерывая поцелуй, он прижал мои бедра к себе и отпустил. Прижал и отпустил снова. О, я знала этот ритм, угадала эту мелодию с первых нот. Затем Боунс прошелся пальцами по пуговицам моей рубашки и, как только расстегнул их все, припал горячим ртом к моей груди. Я вцепилась в его волосы, шумно вдыхая.
– Скажи, как тебя зовут, – услышала я.
– Я не помню свое имя, когда твои губы делают то, что они делают сейчас…
– Это важно, – сказал Боунс, заглядывая мне в глаза. – Я должен знать.
«Скай», – приготовилась сказать я, но вовремя одумалась. «Никому и никогда не называй своего настоящего имени. Ну, пограничники не в счет. Ради собственной же безопасности», – предупреждала меня Лилит, и я всегда следовала ее совету. Но сейчас… Разве можно соврать, глядя в глаза того, в кого без пяти минут влюблена по уши?
– Флоренс, – сглотнув, выговорила я.
– Флоренс, – хрипло повторил Боунс, словно примеряя на меня это имя. Он мне не поверил. Я прочитала это в его взгляде. Или показалось?
– Теперь скажи мне свое, настоящее, – попросила я, прижимаясь к нему грудью, пытаясь унять мучительное сожаление от своей маленькой, но такой горькой лжи.
– Гарри, – ответил он. Но не сразу. Между моей просьбой и его ответом вклинилась пауза в несколько секунд. Как будто он очень долго вспоминал свое настоящее имя или… придумывал новое.
– Гарри, – повторила я. Пусть будет Гарри. – Поцелуй меня?
Я прильнула к нему снова, рисуя кончиками пальцев узоры у него на плечах. Но моя ложь словно нарушила гармонию прелюдии. Какие-то невидимые механизмы сдвинулись, какие-то ноты зазвучали фальшиво – и Боунс это почувствовал. Он ласково прикоснулся к моему подбородку, провел кончиком пальца по ключице, по груди и потянул меня обратно в реальность:
– Мое обещание в силе. Мы с тобой не будем спать… Флоренс. Не хочу, чтобы ты завтра сказала, что я тебя напоил, потом заманил в свое логово и воспользовался тобой. Мы как-нибудь сделаем это по трезвой. Ты сама придешь в мой дом и сама об этом попросишь. И я тебе не смогу отказать.
– Я не скажу, что ты мной воспользовался, – пробормотала я, ткнувшись лбом ему в грудь. – Не будет никаких претензий…
– Не уверен, – возразил он.
– Боунс… Гарри… – простонала я, – я беру обратно свою просьбу, а ты забери свое обещание!
Он откинулся назад, уперев руки в диван, и, самодовольно улыбаясь, сказал:
– Что же ты сдаешься так легко? Ведь суть не в том, чтобы очутиться в одной постели, а во всем том, что неизбежно к ней ведет. В этой игре, в недомолвках, в том, как ты краснеешь и отводишь глаза. Меня больше заводит мысль, что я никогда не получу тебя, чем то, что прямо сейчас твои трусики промокли насквозь.
– Неизбежно к ней ведет?! – воскликнула я. – Какой же ты самоуверенный наглец! А что если сегодня ты упустил свой второй и последний шанс?!
– Скоро проверим, – рассмеялся Боунс, коснувшись моего подбородка.
– Блажен, кто верует. – Я слезла с его бедер и принялась застегивать рубашку. Грудь горела огнем. «Да, девчонки, я тоже расстроена, но что я могу поделать, если у Боунса вдруг случился приступ джентльменства?» Но даже так это было лучшее, что когда-либо делал со мной мужчина.
На пороге он еще раз сжал меня в объятиях и поцеловал так, что в животе взвились бабочки, запрыгали кузнечики и закружились божьи коровки.
– Спокойной ночи, Флоренс.
– Чтоб ты всю ночь от эрекции мучился, Гарри. И, слушая его восхитительный смех, я поплелась домой. Ноги едва держали меня, кровь в венах бурлила и пела. Пройдя несколько шагов, я заметила краем глаз какое-то движение и остановилась, вглядываясь в темноту. От ворот дома Боунса, не зажигая фар, отъехала машина. Ночь была лунной, и я ее хорошо рассмотрела: это была небольшая полицейская машина, водитель которой явно не хотел быть замеченным.
Полнолуние – как я могла забыть? Кошмары с маленьким эльфом снова терзали меня всю ночь. На этот раз Пикси не плакала, не уползала, не тянула ко мне маленькие ручки: теперь она выглядела куда взрослее, чем раньше, носила похожую на колокольчик зеленую шляпу и зеленые гольфы. Моя мать сидела рядом и расчесывала ее яркие золотые волосы.
– Пикси, – позвала я ее.
Девочка обратила ко мне прелестное лицо, улыбнулась и протянула мне руки. Я взяла ее за руку, и… ее ладонь отвалилась от кисти, как будто Пикси была сделана из пряничного теста. Пикси улыбнулась еще шире, крепко обняла меня за талию – и обе ее руки оторвались от тела и со стуком упали на пол.
– Уйди! Ты ее разрушаешь! – заорала мне мать. – Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься!
Пикси запрокинула голову, счастливо улыбаясь, и натянувшаяся кожа у нее на шее начала рваться.
– Нет! Нет! – Я ее обняла, прижимая к себе ее голову, но тело Пикси распадалось в моих руках на куски, как пряничный домик. В конце концов мне на ладонь упал ярко-голубой глаз – словно сделанный из кондитерской глазури, – и я сжала его в руке так крепко, что начали ломаться ногти.
– Хотите воды? – обратилась ко мне мать, облаченная в белый халат, и протянула мне стакан.
Я отпихнула ее руку, вскочила и… проснулась. Лицо было мокрым от слез, во рту ощущался привкус крови – кажется, я сильно прикусила губу, – два ногтя на правой руке оказались сломанными.
Тучи затянули луну: за окном стояла кромешная тьма. Я завернулась в одеяло, выбежала на улицу и, дрожа от ночного холода, быстро зашагала к дому Боунса. К дому Гарри… Боюсь, он как был для меня Боунсом, так им и останется.
Дверь оказалась не заперта: я тихо вошла и огляделась. На коврике у дивана, на котором всего несколько часов назад я пыталась подобрать ключи к раю, спали собаки. Патрик заворчал, принюхался и, узнав мой запах, снова положил голову на лапы. Сэйнт даже ухом не повел. Я поднялась по ступенькам и, искренне надеясь, что Боунс не отправит меня восвояси, принялась разыскивать его спальню.
Я быстро нашла ее: большая комната в светлых тонах с разобранной кроватью. Только вот в кровати никого не было. То ли Боунс еще не ложился, то ли уже…
Щ-щелк.
Читать бесплатно другие книги:
