Сельва не любит чужих Вершинин Лев

После каши блюд было еще немало. В отличие от места в желудках.

— Теперь о нгеннгенни… — сказал Дмитрий, обтирая руки мягким листом папуйи. — Как будем решать?

— Нгеннгенни дьянг, нгеннгенни мьянг, — откликнулся Н'харо, на время трапезы отставивший в сторону свои сержантские замашки. За походной едой люди дгаа не чинятся. — Гъё!

По-своему он был прав. «Взявший трофеи берет трофеи», так гласит пословица дгаа, и это вполне справедливо. Гъё! Так! Целых одиннадцать автоматов, хоть и плохоньких, досталось воинам Дмитрия, и каждый из двали в мальчишеских грезах видел себя обладателем громкотрещащей палки…

Нгеннгенни уже были разобраны и разложены. Аккуратно, с любовью: отдельно — патронные коробки, отдельно — матерчатые сумки с маленькими фанатами, отдельно — тяжелые, очень старомодные на вид и явно самодельные кремневые пистолеты.

Автоматы лежали в сторонке и, какие ни на есть, были самые настоящие. Юные воины поглядывали на них с вожделением, явно готовые спорить, если придется, за обладание хоть на кулачках…

— Взвод, стр-ройсь! — приказал Дмитрий.

Приказ был исполнен без промедлений, и жаждущие взгляды сделались физически ощутимыми.

— Поздравляю с победой, орлы!

— Р-рады старраться, сэр! — выпучив глаза, прокричал вновь осержантевший Н'харо.

— Служим нар-роду дгаа! — стройно выкрикнули воины.

Дмитрий шагнул к трофеям.

— Мы победили. У нас теперь такое же оружие, как и у врага. С его помощью мы, леопарды дгаа, отомстим тем, кто нарушит наш мир!

— Хэйо, нгуаб'дгге! — сверкая глазами, выкрикнул ефрейтор Мгамба. — Пускай забудут дорогу к нам!

— Хорошо, — Дмитрий помолчал. — Кто умеет стрелять, шаг вперед!

Двали мгновенно потускнели. Лихие улыбки на их лицах погасли, губы плотно сжались. Мальчишкам было обид но до слез.

— Понятно, — Дмитрий повернулся к бородачам, — А вы?

— Разумеем помаленьку, — отозвался Микола. — С такой зброи треба палить одиночными, не то спортится швыдко… — Он усмехнулся в бороду, — Хотя, пане провиднык, с рушницей було б краше…

Прочие колонисты согласно закивали.

— Значит, так, — заключил Дмитрий. — Здесь неспокойно, а нам еще возвращаться домой. Поэтому сейчас ат'ты, — он намеренно употребил слово из языка дгаа, — получат те, кто может из них стрелять. А в Дгахойемаро я всех обучу владеть и ат'тамй и б'бух. У нас еще будет много битв и много оружия, — голос его сейчас звучал совсем по-товарищески, — и каждый получит громкую палку!

Хмурое молчание повисло над поляной не более двух-трех секунд. Затем юноши зашептались, зашевелились, нa лицах их опять появились улыбки.

— Ты верно говоришь, тхаонги, — ответил за всех Мгамба. — У тебя мудрая голова. Мы все согласны.

Двали засмеялись, закивали головами, и в их глазах уже не тлела зависть к вчерашним смертникам…

Теперь надлежало посетить вождя и воздать ему благодарность за радушный прием и ночлег.

Староста Двингагги, сутулый высокий старик, встретил Дмитрия, Н'харо и Мгамбу на пороге своей хижины. Это означало, что они здесь желанные гости. Многочисленное семейство сидело вокруг очага, жадно вдыхая запах варившейся в котле каши. Они потеснились, освобождая гостям почетные места напротив полукруглого входного отверстия.

От еды отказались, не сговариваясь; только сушеные лесные орешки приняли с благодарностью, но у Дмитрия тут же защипало в носу. Он поперхнулся, закашлялся, завистливо косясь на спутников, с видимым удовольствием сосредоточенно разжевывающих мелкие коричневые стручки.

— У них что, глотки луженые?!

— Хой, хой, хой! — поблагодарили гости.

Теперь, покончив с обязательными церемониями, можно было приступать к разговору.

Староста, невозмутимый и торжественный, говорил степенно, однако размеренная речь его все же не могла совсем скрыть беспокойство.

Плохи дела, говорил он, а будут хуже. Равнинные появляются все чаще, их уже не просто прогнать, потому что сперва приходят вооруженные. Так началось после того, как люди Д'жгоньи сожгли два стойбища Железного Буйвола…

— О-о-ох! — поддержали главу селения родичи. Здесь, в Двингагги, равнинных пока еще не было, но скоро доберутся и сюда, как добрались до Тгумумбагши. У людей дгавили плохие мысли в головах, руки не могут работать. Равнинных много, как их не пустишь, если придут? У них оружие, как их прогонишь? А кому нужны в доме злые чужаки, а?

— О-о-ох! — плачущий вздох полутора десятков людей.

Что делать, нгуаб'дгге? Не отвечай второпях, не надо! Скажи там, в Дгахойемаро, пусть подумают старики, пусть дгаа мвами решит…

— Хой! — откликнулся Дмитрий.

Наступал полдень, время прощания.

И уже выйдя за изгородь гостеприимного поселка, Дмитрий почувствовал странное, сосущее чувство. Ничего вроде особенного, а все же, все же…

Сырой, невесть откуда упавший туман погасил яркое с утра солнце, непостижимо быстро окутал горы, лес и землю. Идущие впереди воины ныряли в него, словно в молоко, и делались почти неразличимы. В этом колеблющемся белесом сумраке нгуаб'дгге вдруг показалось, что он снова один, совсем один на всю сельву.

Всего лишь на миг накатило это чувство, но миг тот был долог и ознобен…

Тут же, к счастью, недоброе томление отхлынуло.

Что за сопли, лейтенант?! Вон, впереди, чавкает грязь под ногами Мгамбы. Вон, позади, горячо дышит Н'харо…

Ты не один, Димон! Но отчего же так тревожно?

Дед, подскажи, а?..

— Все правильно, сынок, — отозвался откуда-то из белой пелены Дед. — Верь себе, Димка. Будь начеку!

— Быть начеку! — приказал нгуаб'дгге, и приказ, от воина к воину, ушел взад и вперед по цепи.

А мгновение спустя, словно озверев от негодования на упущенную возможность, в тумане заколотились истерические автоматные очереди. Затявкали карабины. Ухнули гранаты: одна, другая, третья!

Туман подставил, туман и выручил! Не будь его, цепочка воинов дгаа была бы расстреляна в упор. Но он помог и врагам дождаться выгодного момента, подманив идущих поближе к поджидающей их засаде…

— Все налево! За мной! Не отставать! — приказал Дмитрий, отпрыгивая с тропы.

Заросли молоденького бамбука расступались неохотно, хватали за волосы, за набедренную повязку. Бежать вслепую оказалось нелегко, дыхание сбивалось, и свист, ориентирующий воинов, получался тихоньким и сиплым. Если бы не туман, дорогу можно было бы очистить огнем, но попробуй-ка сейчас разобрать, где свои, где чужие…

— Быстрее, быстрее! Все сюда!

Они не успели одолеть и сотни метров, как почти в упор грянул залп, потом еще, и кто-то из бегущих вслед за нгуаб'дгге со стоном рухнул в туман.

Плюхнувшись животом в грязь, Дмитрий пополз обратно.

Неужели окружены? Хреново, ежели так…

Это была скверная, паническая мыслишка, гибельная и для него, и для всего отряда, и он сумел усилием воли прогнать ее прочь…

Какое еще окружение? Противник сам мечется, как дерьмо в проруби, ни хрена не видя!

…Землянин лежал, затаившись за огромным корневищем, выставив «дуплет» перед собой. Мокрая накидка противно липла к телу. Он попробовал было выползти из грязной лужи туда, где повыше и посуше, но тотчас плюхнулся обратно: над головой вновь зацвиркали пули…

Чу! Шепот впереди. Зовут? Точно, зовут.

Похоже, кажись, на говорок Миколы, та же тарабарская лингва. Дмитрий тихонько посвистел. В ответ — тоже негромкий свист. Свои?..

Ну-ка!

Осторожно, согнувшись вдвое, Дмитрий перебежал к соседнему дереву. Опять шепот? Он заторопился. Он даже чуть не отозвался, позабыв об осторожности. Но в этот миг чуть левее от него неведомо почему треснул гнилой сучок, и оттуда, куда он чуть было не рванул в открытую, на треск полыхнула очередь.

— Мать твою! — бормотнул сквозь зубы нгуаб'дгге.

И замер.

А когда там, откуда стреляли, сквозь туман проступили неясные очертания приподнявшегося человека, вскинул «дуплет» и спокойно, как на учениях, нажал на спуск.

Выстрел. Вскрик. Шуршат кусты под рухнувшим телом.

Получил, скотина! А теперь — лучиком их, лучиком!

Тонюсенькая огненная ниточка вытянулась из под-ствольника, вспорола зашипевшую пелену и прорезала ближние кусты. Там взвыли, захрипели. Грохнуло наобум несколько суматошных, неприцельных выстрелов, и все смолкло.

Он подождал немного. Ни звука.

Тогда Дмитрий вложил два пальца в рот, и туман перебаламутило лихим разбойничьим посвистом. Плевать, что он сейчас выдает себя врагу с головой! Зато и свои поймут безошибочно. Никому — ни на Земле, ни на Валькирии! — не под силу свистануть так, кроме того, кого обучал этому, стоя на голубятне, сам старый Даниэль Коршанский!

Пару мгновений спустя в ответ,негромко заклекотала не живущая в лесу горная птица г'ог'ия.

Затем раздался приглушенный голос Н'харо:

— Тхаонги? Брат?!

Похоже, все пункты устава вылетели сейчас из боль-шой головы сержанта, и Дмитрий принял это как само собой разумеющееся.

— Гъё! Это я, брат!

Из серой пелены вынырнул Убийца Леопардов. За ним — несколько колонистов и с десяток испуганных двали…

Залегли, держась поближе друг к дружке.

В лесу после пальбы стояла такая тишина, что было отчетливо слышно, как с листьев падают и разбиваются о влажную землю тяжелые капли.

Кап-кап. Кап-кап-кап. Кап.

— Я чую их! — весельчак М'куто, лучший следопыт отряда, приподняв голову, осторожно понюхал воздух. — Их не очень много, нгуаб'дгге! — он принюхался еще раз. — Трижды по пять полных рук. Или даже меньше. Злые. Но боятся…

— Станем змеями? — предложил Н'харо. Дмитрий задумался.

В общем-то Убийца Леопардов прав. Если равнинные залегли небольшими группками на некотором расстоянии одна от другой, то можно попытаться незаметно, по-змеиному, проскользнуть между ними. Пока туман еще плотен, такой фокус может и получиться…

— Не спеши, — шепнул Дед. — Посмотри, что вокруг…

— Нет, не пойдет, — Дмитрий покачал головой. — Засекут и возьмут под перекрестный огонь.

Поймав удивленный взгляд Н'харо, пояснил:

— Здесь не горы. Под ногами грязь и вода. Шума не избежать. Проиграет тот, кто откроется первым…

— Ще ж робить, пане провиднык? — рыжая голова Гнома ярким пятном реяла в туманной мути. — Нешто ж чекаты, пока перебьют всех?..

— Ну, сынок! — подбодрил Дед. — Вспомни «Аламо»!

И Дмитрий вспомнил.

Третий Кризис, сражение за сектор Аль-Хази. И эскадренный космофрегат «Аламо»…

Классика военного искусства. И ордена Заслуги для всей команды, вплоть до стюардов. Посмертно.

— Делаем так! — он говорил теперь тоном, с которым не спорят. — Я на пару с кем-нибудь останусь здесь. Огнем отвлечем противника на себя. Остальные с Н'харо выходят в стык двух вражеских групп и нападают с тыла. Или с фланга, на усмотрение сержанта. Вопросы есть?

Вопросов не было. Лишь один из неопытных двали что-то тихо прошептал Н'харо, и гигант столь же беззвучно пробурчал в ответ, разъясняя юнцу задумку нгуаб'дгге.

— Неплохо, — нарушил молчание Армен. — Может, что и получится. Кого при себе оставишь, начальник?

Дмитрий оглядел парней. Кажется, родичей вот этого, молоденького, съели муравьи. Ему есть за что мстить…

— Ты… Олекса! Остаешься со мной. Остальные — пошли!

Один за другим люди растворились в тумане.

Доглядывая на табло часов, Дмитрий ждал.

Две минуты. Пять. Десять. Пожалуй, пора. Он махнул рукой мальчишке-колонисту, подавая сигнал, и открыл одиночный огонь, перебегая от дерева к дереву.

Равнинные ожили.

Они не сумели разгадать нехитрую игру противника и поэтому палили наобум, решив, что имеют дело с десятком, а то и больше стрелков. Пули, посылаемые веером, смачно чмокали сырую древесину, рубили листву, рикошетили от твердой коры стальных тополей…

Все короче дистанция между врагами, все яростнее перестрелка… Дмитрий уж сдвинул скобку на затворе «дуплета», готовясь резать туман предпоследним лучом… Однако пока равнинные оставались невидимыми… Короткий придушенный вскрик за спиной. Нгуаб'дгге оглянулся. Колонистик, едва не уткнувшись головой ему в ноги, лежал на боку, нацелив дряхлый карабин в небо. Магазин давно уж опустел, но пацан, ничего не соображая, все жал и жал на спусковой крючок…

— Ты что, мозгами поехал? — вытянув руку, Дмитрий поймал парнишкино ухо и крутанул изо всех сил. — Р-рас-стреляю на месте, трусло!

Олекса, тонко ойкнув, обернул лицо к командиру. Широко раскрытые глаза: смотрел и непонимающе. Затем в них появился страх и тут же сменился стыдом.

— Не-е, пане… Я просто… Я никогда еще…

— А ну, цыц! — прошипел Дмитрий, настораживаясь.

Точно! Где-то в отдалении послышался торжествующий; клекот г'ог'ии.,.

Н'харо начал атаку!

— За мной! — крикнул Дмитрий, уже не пытаясь быть незаметным. Сунул за пояс «дуплет» и с автоматом наперевес рванулся вперед. За ним, стараясь не отставать, тяжело топал Олекса… Несколько шагов! Еще!

— Ур-р-ра-ааааа!

И торжествующий Н'харо громадными ручищами обнимает Дмитрия, указывая на результаты своей работы.

Неплохо! Семь щуплых солдатиков втоптаны в жидкую темную грязь на дне неглубокой впадины; их, похоже, попросту разорвали на куски…

Подобрав оружие, прорвавшиеся рысцой бросились в пробитую брешь.

Вовремя! Туман уже начал понемногу редеть, а слева и справа грохотали очереди: равнинные, сообразив, в чем дело, спешили на выручку к своим, не зная еще, что помогать некому. С минуты на минуту клещи могли сомкнуться…

— Вперед! — приказал нгуаб'дгге.

И лишь долгих полчаса спустя, когда выстрелы и злобные крики в тылу сперва сделались глуше, а затем и вовсе стихли за спиной, остатки отряда перешли на обычный шаг, позволяющий поспевать даже непривычным к сельве мохнорылым.

Время от времени М'куто-следопыт приостанавливался, по-собачьи задирал голову и внюхивался в воздух, пытаясь выловить в зарослях запахи людей дгаа, а Н'харо, приставив растопыренные пальцы к губам, издавал клекот г'ог'ии, призывая откликнуться всех, кому удалось вырваться из западни…

Таких оказалось немного: один, потом еще один, затем сразу четверо — и все.

Сельва безмолвствовала, кутаясь в обрывки расползающейся туманной шали. Где-то там, в мокрых мохнатых чащобах, остались тринадцать воинов дгаа, и они молчали.

Нет для дгаа, вставших на тропу войны, прегрешения худшего, чем оставить в беде соплеменников…

Куда же ты смотрел, Тха-Онгуа?!

— С ними Мгамба, — рычал Убийца Леопардов, и легкий парок срывался с выпяченных губ гиганта. — Слышите, салабоны? Ефрейтор Мгамба вваНьякки — крутой черпак. Он их вытащит…

Сержант Н'харо ммДланга Мвинья, как мог, ободрял молодых, но было непохоже, что хоть кто-нибудь из салажат-двали верил ему…

ЗЕМЛЯ. Истанбул-на-Босфоре. 13 февраля 2383 года

Этот февральский день, звездный и роковой, начался для Тони Кастелло, второго помощника заместителя заведующего компьютерным отделом сектора межпланетной корреспонденции головного офиса Компании, не просто обыденно, но попросту омерзительно…

Впрочем, внешне сие никак не проявлялось.

Ровно в восемь двадцать шесть он припарковал мобиль на фирменной стоянке, утопающей в сиянии голубых елей, и без ненужной спешки, раскланиваясь на ходу со знакомыми, прошел к седьмому подъезду. Предъявил пропуск безупречно вежливому охраннику, влился в струйку коллег, протискивающихся сквозь мигающую россыпью ламп арку, и в восемь двадцать девять с небольшим вышел из лифта на сто сороковом этаже. А уже в без семи секунд половине девятого Кастелло восседал в своем кабинете, подперев кулаками невыносимо гудящую голову. И было ему тошно, муторно и до боли обидно. Удивительные все же расклады бывают в игре, именуемой жизнью! Скажи ему кто угодно еще вчера днем, что нынешнее утро, утро после первой ночи, проведенной в одной постели с Эмми, окажется столь скверным, Тони скорее всего просто покрутил бы пальцем у виска. Увы, злые провидцы, в отличие от добрых, как правило, не ошибаются…

Нет, поначалу все было не просто хорошо, а безо всяких преувеличений восхитительно: и редкостный, невероятно дорогой шашлык из настоящей каспийской осетрины, и бутылка «Шато-де-Рено» незапамятного года, покрытая густейшим, в обложку «Энимэл гейме» толщиной, слоем пыли, и музыка, вкрадчивая и нервная, делающая недо-пустимое простительным, а непредставимое — возможным…

Он был чертовски эффектен в своем смокинге! Во всяком случае, девицы, даже самые качественные, пришедшие в «Шахрияр» с солидными седовласыми спутниками, искоса поглядывали на черноволосого красавчика, намекая на возможность покурить в оранжерее и обменяться визитками. О Мадонна, до них ли было Тони Кастелло?!

Ведь напротив него сидела за столиком Эмми, ослепительная в невероятном вечернем платье с развратным разрезом от бедра! Кого же еще можно было заметить, если радом Эмми?! И Тони старался, как мог. Он пытался быть веселым, многозначительным, крутым, заводным и хмуровато-загадочным одновременно. Черт его знает, получалось или нет, но Эмми звонко смеялась, когда он шутил, и хмурилась, когда он делился с нею неприятностями, и она всем телом прижималась к Тони во время танго, а когда оркестр урезал огненный шейк, сама бросилась на руки, требуя кружить себя, кружить и кружить, не выпуская…

А когда они курили на балюстраде, любуясь огромной луной, расплескавшей серебряное сияние по Босфору, Тони собрался с духом и сказал: «Я люблю тебя!», а Эмми ответила: «И я люблю тебя, дурачок!», а чуть-чуть позже, после поцелуя, он спросил: «Выйдешь за меня?», и она отозвалась: «Поехали к тебе, а?!», и тут неожиданно началась сказка, растянувшая ночь на бесконечно долгие, коротенькие, словно мгновения, тысячелетия…

Они не впервые были вместе, но в первый раз — так вот, никуда не спеша, не косясь на часы, узнавая друг друга медленно и бездонно, и не хотелось искать слов, потому что все равно названия этому не было… И наступил рассвет.

Он лежал, раскинув руки по измятым простыням, не спавший ни секунды, счастливый до полной одури и гордый собою сверх всякой меры, потому что ему и впрямь было чем гордиться; он ждал Эмми, плескавшуюся в ванне, и она вышла, но не упала в его объятия, а ловко ускользнула от жадных рук и сказала, что больше не собирается травить душу себе и портить жизнь ему, что эта ночь была для них последней, потому что такое все равно не сможет повториться.

Эмми всхлипывала, признавалась сквозь слезы, что ей никогда ни с кем не было так хорошо, как сейчас, и, наверное, никогда не будет, но решение принято ею безоговорочно, потому что Хассан богат («Ты представить себе не можешь, Тошка, как он богат!»), а Тони Кастелло — всего лишь клерк, хотя и подающий надежды…

«Ты пробьешься, Тонька, я знаю, я верю, — хлюпала носом Эмми, и пальчики ее, сверкая перламутровым маникюром, рвали и комкали кружевной платочек, — но это будет нескоро, я тогда уже стану старухой, понимаешь, Тошка, никому не нужной старухой, не спорь!.. Ты еще будешь смеяться надо мной, дурой, но я хочу на Татуангу!.. Я прямо сейчас, сегодня хочу, ты понимаешь?.. А ты I можешь меня прямо сейчас свозить на Татуангу?..»; она говорила все это быстро, не давая ему перебить себя, но он и не пытался, потому что в самом главном Эмми была абсолютно права: ни сейчас, ни через год, ни даже, через три года он не сможет позволить себе свозить свою женщину на Татуангу…

Не было никаких сил вспоминать об этом рассвете, и не было никакой возможности забыть…

А за окном медленно поднималось блеклое зимнее солнце, и со сто сорокового этажа весь Истанбул был виден как на ладони — от развалин старой европейской части, вчистую размозженных в ходе Первого Кризиса, да так поныне и не восстановленных, до фешенебельных, окруженных постами робоментуры и будками живых охранников кварталов Азиатии…

Где-то там, в путанице улиц, среди четырех миллионов проснувшихся, суетящихся, спешащих муравьишек затерялась Эмми, которую он уже никогда не увидит; сейчас она скорее всего уже позвонила этому, Хассану, и сказала «да», и тот, счастливый и гордый великолепной покупкой, уже перезванивает в мечеть, уговаривая муллу поспешить с обрядом, и в космокассы, потому что билеты на Татуангу следует заказывать пораньше, если хочешь улететь сегодня же…

Хромостекло приятно холодило лоб. Но, к сожалению, оно было совершенно непробиваемым, иначе Тони скорее всего поступил бы сейчас так, как подсказывало сердце; Итак, теперь придется жить без Эмми. Без ее голоса, рук, глаз, улыбки. Нужно привыкать. Нужно учиться жить без Эмми. А как это: жить без нее?..

Он вообще-то был логиком, Тони Кастелло, недаром же иные из менее удачливых ровесников едва ли не в глаза именовали его «компом». И, будучи логиком, он понимал, что вина лежит исключительно на нем, и вовсе не важно, что никакой вины, собственно, и нет вовсе… Да, он добился многого, этого не отнять. Добился ишачьим упрямством, воловьей работоспособностью и — не будем скромничать! — тем неуловимым, что именуется талантом. Причем без всяких связей, звонков и протекций. Кому-то, и не просто кому-то, а очень многим, покажется, пожалуй, что к двадцати пяти добраться до такого поста, какой занимает он, да еще не где-нибудь, а в Компании — это верх возможной удачи и верный залог блестящей карьеры. И они будут правы, эти завистливые сукины дети! Вот только тогда, когда карьера уже состоится, и счета разбухнут от кредов, и Татуанга станет поднадоевшей рутиной — тогда рядом с Энтони Дж. Кастелло, завсектором или даже завотделом Компании, все равно не будет единственной женщины, ради которой, если честно, он и готов лезть вверх, и если нужно, то даже по трупам…

Тони представил себе трупы и слабо усмехнулся. Тут он, кажется, перегнул. Какие уж там трупы. Всякое говорится о Компании, но уж кто-кто, а он может засвидетельствовать хотя бы и под присягой: фирма вполне чиста, персонал — люди более чем достойные. И вообще, будь в делах Компании хоть какой-нибудь душок, как любят намекать журналисты, он, Тони Кастелло, не проработал бы здесь ни дня. Ни одной минуты! Единственное, что осталось ему в наследство от рано ушедших родителей, это доброе имя, и ни за какие креды и акции он не согласился бы поставить под удар свою безукоризненную репутацию, разве что этого прямо потребовала бы Эмми.

Солидные, как и вся обстановка головного офиса, антикварные часы мелодично вызвонили «Августина»…

Все. Хватит. Пора приниматься за работу. Нужно взять себя в руки, чего бы это ни стоило. И ни в коем случае не думать о том, что будь он хотя бы заместителем завсектором, то вполне мог бы разрешить себе отпуск на двоих под двумя ласковыми лунами Татуанги. Об этом следует забыть. Навсегда. Вы-черк-нуть! Хотя, конечно, жалованье завсектором позволило бы, кроме отпуска, подарить Эмми то колье из неграненых лампадитов, что так понравилось ей на выставке. И уж, конечно, не стоял бы вопрос о комбиджипе. Тони просто пригнал бы его ей под окно и стоял бы рядом, вертя ключи на пальце; у выродка Хассана, несомненно, есть комбиджип… Кстати, любопытно, он такой же престижный, как у завсектором?..

Хватит, одернул он себя. За работу, скотина! Arbeit macht frei[11].

Это была верная мысль. Возможно, единственно верная.

Всегда, сколько Тони себя помнил — в школе, в лицее, в политехникуме, — работа, и только она одна, спасала его от любых неприятностей, уводила в волшебную страну, где нет ни обид, ни предательств, где ты — сам себе царь и Бог и где нет над тобою хозяина, кроме тебя самого, твоего ума и твоего чувства долга.

Как только пальцы легли на клавиатуру компа, Тони Кастелло почувствовал облегчение.

Вот он, друг, который не предаст. Вот она, любовь, которая не уйдет ни к какому Хассану…

Он ласково прикоснулся к компьютеру, и белый ящик подмигнул в ответ зеленым глазком.

— Не вешай носа, — посоветовал он. — Ты не один. Нас двое. Вместе выкарабкаемся…

И Тони, резко вдохнув и выдохнув, взял с полки первый пакет из доставленных сегодня по каналу космокурьерской службы Компании.

Ему хотелось сейчас, чтобы корреспонденции было много, не просто много, а целые горы, чтобы можно было одурманить себя работой — вскрытием пакетов, сортировкой, анализом, переводом в файлы; он хотел бы сам стать частью компа, чтобы Эмми прекратила, наконец, маячить перед глазами, мешая работать и жить…

Движения второго помощника заместителя завотделом были механически отточены.

Открепить сургуч! Надрезать конверт! Извлечь стопку машинописных листов! Разгладить! Пробежать глазами, профессионально выявляя конкретную степень срочности документа…

И, определившись, уложить отчет в одну из кучек, медленно, но неотвратимо вырастающих на полированном столе.

Эх! Сумей люди минувших столетий, безмятежного Двадцатого или лихого двадцать первого, увидеть хоть краешком глаза эту картину, они, мечтавшие о грядущем рае, были бы, надо полагать, крепко обескуражены. Дико смотрелись в самом конце двадцать четвертого века экстракосмоботы, несущие через пространство машинопись. И не менее дремучее зрелище представлял собой Энтони Дж. Кастелло, компопсихолог высшего разряда, с помощью ножниц вскрывающий плотные опечатанные конверты…

Ну что ж! Им, восставшим из дней минувших, пришлось бы многое узнать. Им рассказали бы о Первом Кризисе, когда в ходе заварушки взлетели на воздух подчистую все планетарные компосети, и о Втором, когда документация, хоть как-то связанная с производством компьютеров, горела вместе со своими яйцеголовыми носителями в огромным кострах, устроенных фанатиками из «Голубого Стяга». Предкам было бы интересно. Может быть…

А вот о днях нынешних они скорее всего не узнали бы ничего, поскольку программа реконструкции компосетей находится в ведении армейской разведки и о ней не положено болтать вслух, тем паче что нормальных компов, хотя бы таких, какие создавались в конце двадцатого, пока что совсем немного и все они находятся в собственности правительства Федерации. Все без исключений.

Закон есть закон, и он не делает поблажек ни для кого.

Кроме, ясное дело, таких супермонстров, как Компания или вечный ее конкурент, небезызвестный концерн «Смирнов, Смирнофф и Худис, Лтд»…

Впрочем, по совести говоря, вся эта высокая политика крайне мало интересовала Тони Кастелло. Его задача заключалась в обработке информации и перегонке ее в файлы. И только. И он выполнял свои функции так, как привык: четко, уверенно, досконально. Без ненужных размышлений.

Он разобрал корреспонденцию и принялся загонять тексты в комп, по ходу дела редактируя стиль сообщений.

Ухмыляясь забавным глупостям провинциалов и хмурясь от надоевшей обыденщины.

Многое, очень многое можно было предсказать заранее, просто по надписям на конверте.

Допустим, никаких сомнений в том, что идиоты с лам-падитовых россыпей Конхобара опять требуют повышения расценок за ручной труд огранщиков. Бред? Бред! Но этот бред повторяется каждые три декады, и уже есть указание свыше отправлять его непосредственно в корзину.

Что Тони с удовольствием и проделал. Туда же проследовала и докладная с Ерваанских обогатительных. Эти, как Тони и предвидел, настаивали на отзыве генерального представителя…

А вот рапорт с Палладина требовал внимания. Анализ результатов внедренных рацпредложений оказался достаточно профессиональным. Во всяком случае, он заслуживал не бумагорезки, а передачи по инстанциям, и Кастелло сделал соответствующую пометку на сопроводиловке.

А в остальном все было очень обыкновенно. Больше того, тоскливо до тошноты. И Эмми вновь возникла рядом, полуобнаженная и вызывающе сексуальная. Хотелось выть.

Он завыл бы. Если бы не депеша с Валькирии.

Тамошний представитель, некто Штейман А.Э., почтительнейше докладывал совету директоров о трагической гибели семерых граждан Федерации, потерпевших крушение при попытке аварийной высадки на планету. К отчету прилагались индивидуальные дискет-жетоны погибших. И вот в этом-то и заключалось самое пикантное!

Тони ухмыльнулся, и комп снова подмигнул ему в ответ.

Оба помнили: по правилам жетоны надлежало немедленно передать в планетарную администрацию. Для принятия мер и оповещения родственников. Но (Тони хихикнул почти весело) взаимная несовместимость представителей Компании во Внешних Мирах с главами администраций уже давно стала среди посвященных притчей во языцех. И нежелание этого господина, Штеймана А.Э., лишний раз пересекаться с неким подполковником Харитонидисом, именуемым в отчете не иначе как «козел гребаный», было вполне понятным и простительным…

Ну что ж, кто-кто, а фирма обязана быть на высоте. И родню оповестим, и соболезнования выразим. Хотя, между прочим, за это Тони Кастелло не доплачивает никто, в том числе и господин Штейман А.Э.!

Тони вытянул из кучки микродискеток ближайшую, ;ввел в заурчавший от удовольствия комп, набрал необходимую комбинацию. И откинулся на спинку креслица, ожидая. Сейчас машина мелодично звякнет и, высветив на экране лицо бедолаги, сообщит анкетные данные, личный номер и адрес осиротевшего семейства…

Комп, как и ожидалось, звякнул почти сразу. И попросил:

— Будьте любезны, введите, пожалуйста, пароль.

Это было совершенно неожиданно. Откуда может быть на индивидуальном жетоне, документе абсолютно открытом, кодированная информация?

По правде говоря, стоило бы, ох как стоило Тони Кас-телло задуматься об этом. А задумавшись, извлечь дискетку из компа, запаковать от греха подальше в конверт и передать поскорее тем, кому по должности положено решать неожиданно возникающие вопросы…

И скорее всего он бы так и поступил, поскольку был рассудителен и чурался сомнительных делишек, но ведь это был совсем особый день: Эмми, проклятая и забытая, никак не желала уходить и стояла перед глазами, вызывающе маня…

Поэтому — и только поэтому, поверьте! — Тони Кас-телло не стал задумываться о разного рода привходящих обстоятельствах и специфических нюансах. Он просто-напросто подвинул клавиатуру поближе и принялся за работу, которая, он знал это точно, одна-единственная на всем белом свете делает человека свободным. От всего лишнего, и от Эмми в том числе.

А работа оказалась наконец-то такой, какой он не просто хотел, но жаждал. Чудовищно трудной, а потому и сногсшибательно сладкой. Тони вводил данные, отсекал ненужное, перебирал отделы и подотделы, нащупывал варианты; в какой-то момент он вошел в комп, перестав таки ощущать, что, собственно, творится вокруг; он сделался частью машины и, став ею, осознал себя полностью и абсолютно свободным. От всего. В том числе и от времени. Часы отзвонили час дня, и два, и три часа, но он не слышал, потому что не слушал. Никто уже не стоял ни над ним, ни около него, никто во всем огромном мире не властен был помешать и отвлечь, даже Эмми… Хотя, собственно, какая Эмми?.. Кто такая — Эмми?.. Информация о таких пустяках стерлась из его файлов, и даже появись она прямо здесь, посреди кабинета, с подонком Хассаном и всей кодлой его кучерявых телохранителей, комп-Кас-телло, пожалуй, не обратил бы на это особого внимания, разве что, не оглядываясь, рассеянно попросил бы компанию делать карусель потише или вообще покинуть помещение…

И когда машина, помигав, сообщила: «Пароль снят, работайте, пожалуйста!» — и на экране спустя две секунды высветилось немолодое, очень симпатичное и мужественное лицо покойного владельца жетона, Тони, уже не совсем комп, но еще и не вполне человек, откинулся в кресле, не очень понимая пока, что сумел совершить…

— Полковник космодесанта Ульдемир Михайловс, — обворожительным голоском Эмми промурлыкал комп, — 2328 года рождения, место рождения — Рига-Руинная, мастер-наставник Академии Космодесанта, капитан учебного космофрегата «Вычегда»; беспартийный…

Смысл информации доходил до сознания туго. Но когда все-таки дошел, Тони Кастелло, автоматическим движением вырубив комп, медленно и тщательно обтер ладонью лицо, стирая невесть откуда появившийся пот.

«Невероятно, — подумалось спокойно и несколько даже отстраненно. — Это же армия. Космодесант. Что же я наделал?..»

И тут же, в диссонанс невольному испугу, ярко вспыхнула другая мысль, обжегшая мгновенным сполохом даже то, что пугливо жалось к темным стенкам самых глубин подсознания:

— Это сделано! Я это сделал! ЭТО! СДЕЛАЛ! Я!!!

А спустя еще минуты две, не больше, когда окончательно вернулась способность мыслить логически, Тони Кастелло, эксперт-компопсихолог высшего разряда, расставив все по полочкам, уже полностью сознавал, что этот день — последний для него в осточертевшем кабинете второго помощника. Завтра, максимум — послезавтра будет подписан приказ о назначении его, Энтони Джереми Кастелло, завотделом. Или, в крайнем случае, первым замом заведующего. Никак не меньше. Потому что не может быть меньшим вознаграждение человеку, воплотившему в жизнь давнюю мечту руководства…

Еще не понимая как, он знал: это ему удалось!

Без подготовки, по наитию, в момент сверхчеловеческого напряжения сил и — слава тебе, Мадонна! — высшего озарения Тони взломал недоступную, как полагали все, для компов Компании систему правительственных суперкодов…

Впрочем, черт с ним, с правительством. Кому оно интересно? Главное, что выработан алгоритм пробивки системы сверхкодирования, и от сего момента концерну «Смирнов, Смирнофф и Худис, Лтд» очень и очень стоило бы призадуматься, прежде чем становиться на пути Компании.

Будучи человеком кристально порядочным и принципиальным, Энтони Дж. Кастелло оставался при этом убежденным патриотом своей фирмы, а потому и к промышленному шпионажу относился вполне терпимо…

Он не стал считывать остальные жетоны. Зачем? Для этого найдутся специально уполномоченные сотрудники. Ему теперь осталось сделать немногое: набрать на компо-фоне код прямой связи с высшим из доступных ему руководителей Компании и сообщить об итогах проделанной работы.

Так он и поступил. Однако перед тем позволил себе еще самую чуточку помедлить. Ровно столько томительно долгих секунд, сколько потребовалось для того, чтобы до самого донышка насладиться восхитительной картиной: карминно-кобальтовый пляж Татуанги, ультрамарин прилива, сверкающий закат знаменитой черной луны — и он, с огромным букетом роз, встречающий Эмми, выходящую на зеркальный песок из океанской пены. Он стоит и слегка улыбается, как и положено настоящему мужчине, который не ждет ничего, но сам берет принадлежащее ему по праву. А чуть позади, не особенно бросаясь в глаза курортникам, возвышаются знаменитые конхобарские охранники-кьямдоисты, на случай необходимости серьезного мужского разговора по душам с Хассаном и его кодлой…

Тони нисколько не сомневался в том, что жалованье завотделом позволит ему осуществить эту небольшую, но очень, очень важную прихоть.

Тони Кастелло был уверен, что начальство не откажется предоставить ему, герою, внеочередной отпуск недели на полторы, а лучше на две.

Энтони Джереми Кастелло знал наверняка, что церемония венчания прямо там, в одном из древних храмов Татуанги, запомнится им обоим, ему и Эмми, на всю оставшуюся жизнь.

А еще он готов был держать пари, что спустя несколько минут после звонка будет приглашен в верха.

Но даже не мог представить себе, в какие…

И когда в без четверти четыре пополудни, несмело пожав крепкую руку коренастого, наголо бритого толстяка, облаченного в мешковатый, совсем не гармонирующий с вычурно-амбициозным интерьером кабинета костюм, новоиспеченный завотделом компосистем Энтони Дж. Кастелло, получивший отпуск и чек на премиальные, едва ли не приплясывая, покидал головной офис, спеша в космокассы заказывать билет на Татуангу, Председатель совета директоров Компании, потерев сияющую макушку, на пару мгновений задумался.

Он прекрасно понимал цену открытия, сделанного мальчишкой-макаронником. Больше того, он никогда не сомневался, что рано или поздно это открытие будет сделано. Недаром же фирма из года в год финансировала проведение Всегалактических турниров юных компоры-царей! Недаром, отследив перспективный молодняк, его, как, скажем, этого Кастелло, бережно вели до самого диплома, не позволяя уклоняться в гуманитарщину или еще какую-нибудь дребедень. И этот контроль, незаметный, но крайне надежный, завершался лишь в тот момент, когда вчерашний студентик, полуголодный юноша в недорогом костюме, робко стучался в дверь отдела кадров Компании, сжимая во влажном кулаке черный с золотым обрезом бланк приглашения на беседу…

Но все это, в сущности, в данный момент занимало Председателя совета директоров менее всего. В конце концов, все открытия так или иначе, но когда-нибудь совершаются, а цена информации, добытой мальчишкой-компьютерщиком, оказалась куда как выше всего, что он, Председатель Компании, человек битый и тертый, мог себе представить.