Сельва не любит чужих Вершинин Лев

Медленно, словно не очень доверяя даже себе самому, бритоголовый нажал на кнопку, предлагая компу повторить то, что минуту назад уже отзвучало во второй раз. И послушная машина не замедлила отозваться.

— Лейтенант-стажер Коршанский, Дмитрий Александрович. Фамилия материнская. По отцу Бурбон д'Эсте…

Улыбающееся полумальчишеское лицо на экране дисплея было невероятно, ослепительно, до неприличия по-хоже на официальный портрет с автографом в уголке, украшающий стену кабинета, только этот, который на экране, был намного моложе свой постаревшей копии, заключенной в резную палисандровую раму.

— 2361 года рождения. Великоросс. Крещен в православии. Место рождения — Киев, Старая Земля. С отличием окончил Кадетский корпус имени Президента Кор-шанского. Курсант-дипломник Академии Космодесанта. Второй пилот учебного космофрегата «Вычегда». Родственники: дед, Коршанский Даниэль Дмитриевич. Место проживания родственников: Лох-Ллевен, Старая Земля. Место работы родственников… — комп тихо звякнул, помолчал и сообщил с особой, несколько комической многозначительностью: — … не указано.

Финал. Картинка исчезла.

Коренастый толстяк в мешковатом костюме задумчиво поглядел в лепной потолок. Подумал. Ткнул пальцем в клавишу селектора.

— Зиночка! Чашечку чаю, пожалуйста.

— Одну минуточку, Шамиль Асланович, — прощебетал селектор. — Как всегда, послабее? С печеньем?

— Нет, душа моя, — ответил Председатель совета директоров. — Как раз наоборот. И, пожалуйста, рюмку «Вицли». Можно с печеньем.

Селектор изумленно охнул. Но, уловив интонации, возражать не стал. И правильно сделал.

Бритоголовый пил давно запрещенный консилиумом светил коньяк крохотными глоточками, запивая дивный напиток крепчайшим горячим «липтоном». Вечером, он знал, и коньяк, и чай аукнутся тянущей болью в желудке, грохотом в висках и тяжестью в затылке. Но только вечером! А сейчас это помогло собраться, и, значит, стоило того. Потому что собраться было необходимо. Причем немедленно.

— Хо-ро-шо, — задумчиво сказал он в пространство.

Затем поглядел на экран, отображающий происходящее в приемной, битком забитой чиновным людом, и снова повернулся к селектору.

— Зиночка!

— Да, Шамиль Асланович? — откликнулась секретарша.

— Скажите всем, что на сегодня прием закончен.

— Понимаю, Шамиль Асланович.

— Далее. Соедините меня с Пятым. Да, непосредственно. По внутреннему, конечно. А затем, — Председатель совета директоров Компании Шамиль Салманов пожевал губами, — попробуйте разыскать Тринадцатого…

— Слушаюсь, Шамиль Асланович.

Почти сразу же на экране возникла суета. Солидные люди, терпеливо ожидавшие назначенного на сегодня приема, освобождали удобные кресла, одевались, негромко переговариваясь и косясь на глазок камеры слежения, брали под мышки папки и, кивнув на прощание Зиночке, покидали помещение.

Впрочем, господин Салманов больше не глядел на экран.

Он думал. И нервничал, как это случалось всегда, если происходило что-либо непредвиденное, не очень понятное, но, несомненно, важное.

Серьезность поступившей информации он склонен был оценить как ЧП категории «А-1», никак не менее, и вовсе не из-за очередной аварии в глубинах Галактики. Такое, увы, бывает нередко, и с этим приходится мириться. Но далеко не каждая авария способна повлечь за собою такие последствия, какими чревато крушение «Вычегды».

Вместе со всем экипажем учебного космофрегата сгинул во Внешних Мирах, на забытой Богом и людьми планете Валькирия лейтенант Коршанский Д.А., по терминологии, принятой в узких кругах, — Принц. Этот факт неоспорим и несомненен, и только круглый идиот, каковых в вышеупомянутых узких кругах все-таки немного, станет отрицать, что гибель мальчишки является фактором политическим…

Но если так, отчего Компания доныне пребывала в неведении? Ведь регистр-датчики, вживляемые в грудь каждому, допущенному к космоперелетам, перестают действовать в момент прекращения физической жизнедеятельности носителя! Сигнал прерывается мгновенно, а спустя день-другой на табло в управлении кадров космофлота гаснет соответствующая лампочка.

Никто из окружения Хозяина не посмел бы скрывать гибель Принца от Президента. И несложно представить, что началось бы в Лох-Ллевенской резиденции, узнай там о крушении «Вычегды». Но ведь ни на что подобное нет и не было даже намека! И это при том, что в президентском окружении достаточно людей, лояльных Компании, и любая вспышка активности Старика была бы немедленно зафиксирована и отражена в донесениях…

Но, но, и опять-таки но! Тишина и благолепие. Значит…

А вот вариантов «значит» совсем немного. Их, собственно говоря, всего два.

Вариант первый, крайне маловероятный.

Президент умер. Возраст, в общем-то, позволяет предположить и такое. Но о столь неординарном событии господину Салманову стало бы известно максимум через полчаса, поскольку именно Компания в порядке благотворительности спонсировала приобретение Лох-Ллевеном новейшего оборудования, разработанного ею, и специалисты, обслуживающие сложнейший медицинский корпус, в первую очередь — реаниматологи, не могли бы не быть в курсе, даже решись шустрые мальчики из Администрации до времени утаить от Федерации скорбную новость.

Вариант второй. Управление кадров Космофлота данными о «Вычегде» располагает, но пока что придерживает их в каких-то собственных целях. Тоже не очень вероятно. Но других версий нет, а в сущности, и быть не может.

Следовательно…

Вот именно это, «следовательно», господин Салманов и собирался выяснить немедленно.

Приглушенно загудел аппарат внутренней связи, штуковина несерийная, чудовищно дорогая, зато позволяющая общаться с немногими своими абонентами, совершенно не опасаясь прослушивания и подсматривания.

— Шамиль Асланович, Пятый на проводе, — проинформировала безотказная, как «наган», Зиночка.

Господин Салманов не стал благодарить ее, нарушая тем самым правила, им самим установленные в отношениях с персоналом. Он резко развернулся к большому, вмонтированному в стену экрану, только что аспидно-черному, а ныне изукрашенному зигзагами цветных помех, и насупился.

Ровно пять секунд спустя помехи исчезли, открыв взору Председателя совета директоров огромный, богато, но без вычурности декорированный кабинет, краешек необозримого рабочего стола, ноги официального бюста и на их фоне — хозяина всей этой роскоши, удивительно интеллигентного на вид военного, украшенного изысканным серебром шевелюры, черепаховыми очками и канительным золотом генерал-полковничьих погон.

Генерал-полковник был заметно встревожен. Судя по всему, он никак не ждал этого вызова. Но держать марку он, следует признать, умел.

— Ба, Шамиль! Здравствуй, дорогой мой… — начал он тоном весьма уважительным и чуть-чуть дружеским, но ни в коей мере не фамильярным.

И был перебит на полуслове.

— Ты на кого работаешь, мудило? — негромко, но до крайности выразительно осведомился господин Салманов. — Ты на кого, я спрашиваю, работаешь?..

— Я… но… позвольте… — лицо генерала неописуемо быстро теряло интеллигентность. — Разрешите… я…

— Я ничего тебе не позволю, животное, — все так же тихо и яростно цедил Председатель, не обращая никакого внимания на сбивчивый лепет военного. — Даю тебе три секунды на то, чтобы ты, падло, назвал мне хоть одну причину, по которой тебя стоило бы оставить жить до завтра…

— Нет… Первый… я, нет, но… я же, — бегая глазами по углам кабинета, забормотал генерал-полковник, и вдруг, сделавшись до синевы бледным, принялся суетливо расстегивать застежки на кобуре. — Вот увидите!.. Я докажу!.. Я сейчас же, сейчас же!.. И чтобы никто!..

Замочки упорно не поддавались. И Шамиль Асланович, для приличия выждав с полминуты, счел возможным прервать подзатянувшийся спектакль, тем паче что забавным все это было только в первый, ну и, пожалуй, в четвертый разы.

— Прекрати истерику, говнюк, — тон его вроде бы не изменился, но опытное ухо военного, судя по всему, уловило все же некие нюансы, поскольку лицо его начало вновь приобретать интеллигентный, хотя и до крайности жалостный вид. — И отвечай, как у попа на исповеди.

Молчание.

— Я что, неясно выразился?

— Я иудаист, — печально признался золотопогонник и для убедительности шмыгнул носом. — Ортодоксальный.

— Один хрен, — убежденный агностик Шамиль Салманов доброжелательно улыбнулся. — Значит, как у раввина на гиюре. Ну! Я жду…

— А что, собственно, вы имеете в виду? — осведомился Его Превосходительство Первый заместитель начальника управления кадров Космофлота. — Если можно, уточнили бы…

Надо полагать, рыльце у него было в пушку преизряд-но, и он никак не хотел подставляться сверх необходимого.

Салманов укоризненно покачал головой.

— Слышь, ты, обсос неприятный, с тобой что, нельзя по-хорошему? Кто тебя вообще в генералы вытащил, невоеннообязанного, а?

— Вы, Шамиль Асланович! — без запинки отрапортовал седовласый.

— Нет, пацан, не я, — Председатель совета директоров вновь покачал бритой головою. — Не я, а люди. Серьезные, достойные люди. Мои друзья, между прочим. И что с тобой будет, уёбище, если они узнают о твоих художествах, а?

На вновь разинтеллигентневшем лице сидящего за громадным столом великомученика в мундире появилась смертная тоска. Возможные варианты он представлял отлично, благо с воображением проблем не испытывал.

Дольше воспитывать Пятого не стоило. Дело могло дойти до инсульта, как с его предшественником.

— «Вычегда»! — бросил Салманов, сжалившись. Лицо генерал-полковника просияло. Он, очевидно, ожидал чего-то много худшего.

— Вопрос с «Вычегдой», господин Салманов, держу на личном контроле! Наверх ничего не рапортовал!

— А мне?

— А вам собирался, — радостно частил генерал-полковник, и бритоголовый толстяк, опытный в работе с людьми, видел, что на сей раз Пятый, как ни странно, не врет. — Вот выяснил бы до конца, что с Принцем, и сразу вам, немедленно…

Председатель совета директоров изобразил удивление.

— А что с ним, с мертвым, выяснять?

И не меньшее, если не большее изумление отразилось на лице обмундированного.

— Так ведь он жив, господин Салманов!

Это было сказано негромко, но оглушило, словно раскат майского грома. И пока Председатель пытался осмыслить услышанное, собеседник уже откинул полированную панель, демонстрируя Шамилю Аслановичу небольшой передвижной пульт с несколькими темными и одной ярко пульсирующей лампочками.

— Вот, смотрите, господин Салманов! — тонкие, с намеком на музыкальность пальцы торопливо сновали по тумблерам и кнопкам. — Информацию по «Вычегде» я замкнул на себя, — очки его искательно блеснули, — так, знаете ли, на всякий случай. По известным обстоятельствам. Вот эти датчики показали детализацию носителей еще шесть недель назад, — розоватый, мастерски опиленный ноготь ткнулся в две, в три лампы. — Вот: Михайловс Ульдемир, Звягинцер Василий, Громыхайло-Ладымужеский, Гиви… ну и остальные… а вот этот в полной норме, — голос генерал-полковника взликовал. — Коршанский Дмитрий, псевдо Принц…

Председатель совета директоров поднес было ладонь к макушке, но, забыв для чего сделал это, убрал ее, так и не потерев. Он уже вполне сосредоточился. Ему все было ясно. То есть ему ничего пока не было ясно, кроме самого главного, но об этом следовало думать не в обществе многозвездного дегенерата.

— Хватит, Эммануил, хватит, — сказал он уже совершенно добродушно. — Значит, так. Эту информацию закроешь до особого распоряжения…

— Так точно, Первый! — вытянулся в струнку генерал.

— Держи меня в курсе. И чтобы завтра же спорол одну звезду, ясно? Указ о присвоении генерал-лейтенанта получишь к вечеру. Уяснил?

— Так точно, — без воодушевления подтвердил разжалованный. — Есть спороть одну звезду.

— И не нужно есть меня глазами, Эммануил, — одернул интеллигентнолицего не любящий официоза господин Салманов. — Я тебе не Главнокомандующий, я человек мирный, гражданский, дел ваших не понимаю. Ладно. До связи.

— Так точно! — рявкнул заместитель начальника управления кадрами Космофлота, и очки его полыхнули непредставимым для штатского облегчением.

Экран внутренней связи пошел цветными узорами и погас.

А Председатель совета директоров, развернувшись к столу, какое-то время сосредоточенно массировал виски. Затем извлек из ящика стола капсулу, вытряс на ладонь две тускло-сиреневые пилюльки, добавил третью, кинул под язык и откинулся на спинку кресла, давая кардиостиму время рассосаться.

Мыслилось легко, словно в мозгу заработал комп, причем не современная дешевка, а могучий «Cray» конца двадцатого, каких нынче не водится.

Совершенно неожиданно у Компании выявился шанс разыграть комбинацию, сулящую больше, чем многое, и упустить такую возможность Компания не имела права.

Альянс с Президентом, бесспорно, укрепил ее позиции, но и роль Центра возросла в Федерации неимоверно. А старый Хозяин не из тех, кто любит партнеров. Ему нужны исполнители, и хотя пока что он соблюдает договоренности, но доходят слухи о предстоящей атаке на позиции Компании…

Возможность конфронтации с Президентом вполне реальна.

Кроме того, Хозяин стар и хвор. Сейчас состояние его, если верить врачам, получше, но все может быть. И если к власти придет тот, кого он прочит в преемники, дела фирмы господина Салманова могут оказаться под угрозой. Тот, потенциальный, фанатик, закаливший свой фанатизм в ходе двадцатилетней отсидки до степени необыкновенной. С ним договориться будет невозможно. Или возможно, но на таких условиях, которые сделают бессмысленной саму договоренность.

А что, если?..

Даже так, в уме, Шамиль Салманов опасался додумать появившуюся мысль до конца, но она уже не слушалась его, она родилась и вырвалась на волю, ослепительно яркая, пугающая и невероятно победительная.

Что, если найти парнишку на этой самой Валькирии? Найти и вернуть деду! А предварительно пускай пройдет реабилитационный курс в одном из санаториев Компании!..

Лекарства, процедуры, спорт, девочки, психотренинг, может быть сколько-то гипноза. И в результате к дедуле вернется не просто внук, а убежденный сторонник гуманных и позитивных для всего человечества целей, стоящих перед Компанией. Молодой, привлекательный, толковый. Такого будет не просто, а очень просто провести в Генеральную Ассамблею, подтолкнуть, направить куда следует, И если не дай Бог возраст и хвори сделают свое дело, т,о чем не преемник внучок деду? Бывали же прецеденты, в конце концов…

Скорее ради отвлечения от раздумий, Шамиль Асланович набрал код компоэнциклопедии, задал вопрос.

— Жан-Клод Дювалье, Гаити, — немедленно выдал справку мужественный баритон, — унаследовал пост от отца, Франсуа Дювалье. Ким Чен Ир, Корея, унаследовал пост от отца, Ким Ир Сена. Луис и Анастасио Сомосы, Никарагуа, унаследовали пост от отца, Анастасио Сомосы-старшего. Форма правления тоталитарная…

Господин Салманов, поморщившись, внес поправку. Двадцатый век как образец для подражания его вполне устраивал, но даже намека на тоталитаризм он как убежденный приверженец демократии и законности терпеть не мог.

— Индира Ганди, Индия, — баритон превратился в сопрано, — унаследовала пост от отца, Джавахарлала Неру. Беназир Бхутто, Пакистан, — от отца, Зульфикара Али Бхутто. Чандрика Кумаратунгхе-Бандаранайке, Шри-Ланка, — от матери, Сиримаво Бандаранаике. Форма правления: представительная демократия…

Это было уже гораздо лучше. Это было уже почти то, что требовалось доказать. Несколько раздражал лишь перечень приводимых имен. В глубине души Шамиль Асланович полагал, что баба у руля, без разницы — страны или транспорта, однозначно чревата катастрофой для пассажиров.

Поправку!

— Ричард Симпсон Кромвель, Англия, — теперь информатор грохотал зычным маршальским басом. — Принял пост согласно народному волеизъявлению после кончины отца, Оливера Кромвеля. Форма правления: конституционная диктатура…

Вот это было именно то, что надо. История, как всегда, полностью подтверждала правильность хода мысли господина Председателя совета директоров Компании..

Блестяще: Коршанский, наследующий Коршанскому! И Ассамблея, и Внешние Миры настолько приучены падать в обморок при одном намеке на эту фамилию, что даже не подумают проявлять нелояльность. Особенно если мальчика должным образом поддержать. А за этим дело не станет…

Дело оставалось за малым: изловить — тьфу! — вызволить парнишку, причем обязательно живого и, по возможности, без повреждений. Можно бы, конечно, дать соответствующие распоряжения тамошнему представительству, но Шамиль Асланович, хоть и высоко ценил способности Шурки Штеймана, предпочитал все же вопросы такого уровня курировать лично.

Самому себе он хоть и не часто, но доверял вполне.

Итак. Прежде всего: отправить на Валькирию небольшую, но хорошо подготовленную группу профессионалов. Естественно, под благовидным предлогом. И добиться того, чтобы минимум на полгода планета оказалась в изоляции.

Нелегкая задача, учитывая ревнивое отношение Центра к организованным группам, отправляющимся во Внешние Миры. Но именно для решения подобных задач имелся в распоряжении Председателя совета директоров человечек, хоть и не шибко надежный, но подконтрольный, а главное — исключительно профессиональный…

— Зиночка!

— Да, Шамиль Асланович?

— Соедините с Тринадцатым!

— Простите, Шамиль Асланович, — в голосе доверенной секретарши, работающей безупречно и преданно уже девятый год, проскользнуло смущение, — Тринадцатый не отзывается. Секретаря на месте нет, референта и помощника тоже…

— А прямой?

— Я пробовала, Шамиль Асланович. Бесполезно.

— А по внутреннему?

— Я пробовала три раза, Шамиль Асланович.

— Хорошо, Зинуля, — бритоголовый произнес это особо сердечно, как бы подчеркивая, что вины секретарши не видит и разберется с вопросом сам. — Я попробую по экстренному. А ты, солнце, занеси-ка мне еще чайку.

И… — он подумал и со вздохом добавил: — … нет, «Вицли» не нужно.

Селектор радостно вздохнул, и на экране слежения господин Салманов увидел широчайшую улыбку на несколько подувядшем, но все еще дьявольски привлекательном личике доверенного сотрудника.

Чай явился незамедлительно, с сахаром и лимоном.

Побалтывая ложечкой в фарфоровой чашке, коренастый толстяк в потертом костюме выдвинул из столешницы замаскированную панель экстренных вызовов и нажал на клавишу, помеченную цифирькой 13.

По идее, заслышав требовательный зуммер, исходящий из черного аппарата, любой из сотрудников головного офиса, не исключая и директора, обязан был, во избежание последствий, устремиться к средству связи даже в том случае, если, спустив штаны, восседал в туалете.

Но и на сей раз Тринадцатый, он же Игорь Вячеславович Нещевротный, начальник пресс-службы Компании, известный миллиардам стереозрителей как ведущий политический обозреватель популярнейших программ «Шпигель», «Тайм-с-Игоряшей» и «Тонтант», отозвался далеко не сразу.

И вовсе не потому, что был без штанов, хотя, откровенно говоря, как раз без них и был.

Просто он работал. Вернее, работали с ним.

Плотно и углубленно.

А сам Игорь Вячеславович, навалившись животом на письменный стол, пыхтел, елозил и судорожно подергивался, в меру иссякающих сил помогая референту не выбиться из так удачно пойманного ритма. Выработавшиеся вконец помощник и секретарь, тяжко дыша, раскинулись на пушистом ковре, устилающем пол отделанного в серебристо-голубых, будуарных оттенках кабинета, и вид этих могучих ребят сейчас мог бы вызвать приступ острой жалости даже у сержанта налоговой инспекции…

По всем законам, Божеским и человеческим, им обоим, и секретарю, и помощнику, полагалось бы сейчас идти домой и отлеживаться не менее суток. Но требовательный и строгий шеф, как с ужасом предвидели они, исходя из предыдущего опыта, не позже чем минут через пять вновь потребует от них восстать и приступать к исполнению своих обязанностей, а потому парни пытались с тол-ком и пользой употребить пока еще находящееся в их распоряжении время.

— Ох! Ох!! Ох!!! — вырывалось у начальника пресс-службы Компании, и глаза его, не имеющие сил даже закрыться, подернула дымка упоительной неги. — Ох!!!! Ох!!!! О-о-о…

Вот уже больше трех лет, как он решительно не мог понять многих несчастных, невесть чего ждущих от так называемой традиционной ориентации. Но не мог понять и себя, тупо и бессмысленно ориентировавшегося традиционно в течение целых двадцати семи лет, от рождения до того самого мига, когда ему наконец-то разъяснили, в чем смысл жизни.

Хотя сперва ему думалось, что смысл жизни заключен в вокале. Пример папеньки, великого баритона, ну да, да, того самого Вячеслава Нещевротного, звезды и кумира, увлекал безмерно, да и голос, мягкий, мужественный и бархатистый, казалось, способствовал успеху. Увы! Как выяснилось уже на первом курсе консерватории, вершиной возможного для Игорешки оказалось исполнение третьих партий на духовых, да и то не всех, а потребных раз в три концерта; после долгих и мучительных попыток убедиться в обратном это вынуждена была признать даже маменька, почтеннейшая Рената Викторовна, обожающая своего единственного и, как ей казалось, безусловно талантливого сына. А быть на каких-либо ролях, кроме ведущих, Игорек не умел с тех самых пор, когда впервые осознал значимость своей персоны и злокозненность окружающего мира, не желающего понять и признать сей простой и объективный факт.

Посему музыкальное образование, невзирая на слезы и уговоры все еще на что-то надеявшейся Ренаты Викторовны, было категорически похерено, и творческая натура, проведя юного Нещевротного тропами сколь сложными, столь и заковыристыми, закинула его наконец в замызганную комнатушку редакции славного своей беспредельной скандальностью и легендарными гонорарами «ГаджиБейского Хабарника», где, проявив недюжинные способности очеркиста, Игорек и осел на более-менее продолжительный срок, постепенно из Игорька превращаясь в не всеми уважаемого, но всегда высоко оплачиваемого Игоря Вячеславовича.

Впрочем, тогда он был еще ориентирован традиционно. Бр-р-р… Страшно вспомнить…

— Еще-о… Еще-о… — страстно выстонал начальник пресс-службы и, опасаясь, что референт не окажется на высоте, помог парню, приоттопырив объемистый задик. — О, милы-ый…

Острое, как бритва из Золингена, удовольствие вот-вот намеревалось оборваться тихой истомой…

А ведь если бы не тот материал, он, Игорь Нещевротный, так бы и не познал, для чего был рожден на свет!

Как здорово, что он, как и всякий сын непонятно кого от татарки, патологически ненавидел инородцев! Если бы не сие дивное обстоятельство, как знать, может, и не ему бы заказали серию очерков о небезызвестном гражданине Гуриэли Эдварде Юсифовиче. Но случилось то, что должно было случиться, и очеркист Нещевротный более месяца из номера в номер тискал подробности того, как вышеупомянутый Эдвард Гуриэли, отвлекшись на недолгое время от коррупции и беззаконий, попивает наливочку из крови мусульманских младенцев, заедая ее кошерным смальцем, вытопленным из младенчиков кришнаитских…

Он пять ночей не смыкал глаз, конспектируя том за томом «Всемирную историю извращенчества и садизма», и поэтому его материал имел потрясающий успех, а гонорар заказчики сами, извиняясь и заискивая, подняли вдвое против той суммы, о которой договаривались заранее.

А потом его опетушили. Прямо в подъезде. И первое, что бросилось ему в глаза, когда, использованный до отказа, он плелся вверх по родной лестнице, была лежащая у дверей апартаментов коробка великолепных шоколадных конфет и открытка, содержащая пожелание продолжать в том же духе, скромно подписанная инициалами «Э.Ю.Г».

— Ы-ы! — взвыл референт, содрогаясь в экстазе.

— У! — откликнулся начальник пресс-службы. — У!

Если бы они знали, подонки, что содеянное ими оказалось вовсе не карой… Напротив! В тот вечер Игорю Вячеславовичу открылся, пускай и достаточно поздно, смысл жизни. И уже через два дня, подлечившись, он, сперва стесняясь и робея, а затем все более спокойно и уверенно гулял по известной всему Истанбулу плешке под памятником Отцу Нации Мустафе Кемалю-паше Ататюрку. «Как тебя зовут?» — спросил его первый друг, заведенный в тот вечер, и он, немножко подумав, ответил: «Акбаршо!» И это не было ложью, поскольку именно под этим излюбленным псевдонимом печатался он в «Гаджи-Бейском Хабарнике». Впрочем, плешка плешкой, а в элитных клубах и закрытых саунах, где собирается публика изысканная, знающая толк в наслаждениях, поклонники именовали Игоря Вячеславовича Бабуниязом, в честь основателя «Блю-клаба», а Шурик, ставший для господина Нещевротного не просто поклонником, а чем-то гораздо большим, предпочитал в минуту ласки называть его просто и удивительно нежно: Иго-го…

О, Шурик, Шурочка, о, несравненный Шу-шу, такой мужественный, такой опытный, как небо от земли отличающийся от этих ни на что не способных культуристи-шек! Каково тебе там, на далекой, гадкой Валькирии? Скоро ли ты вернешься домой, к своему Игорьку-Игоре-шечке?..

— Господин Нещевротный! — донесся из ласковой дымки гадкий, отрезвляющий, встревоженный чем-то голос секретаря, а возможно, — разве мог сейчас Игорь Вячеславович сообразить наверняка? — и помощника. — Экстренный вызов!

Гос-с-споди… И поработать же не дадут…

Из-под пиджака, предусмотрительно наброшенного на экран, рвался, гневно жужжа, зуммер спецаппарата, и, как бы ни подмывало начальника пресс-службы попросту не заметить его, но сделать такое означало бы нарваться на слишком большие неприятности. Щелчком пальцев Игорь Вячеславович велел референту остановиться, и Тофик, слабо улыбаясь, рухнул на ковер. Но ненадолго, ибо шеф уже подтягивал костюмные брюки и лицо его сделалось строго-деловым, а голос властным.

— Все свободны!

Дверь за ребятами еще не успела закрыться, а он уже сидел в кресле, внимательно и с огромным уважением впитывая указания бритоголового коренастого здоровяка, которого искренне чтил. В той мере, в какой вообще способен был чтить кого-либо, не носящего фамилию Нещевротный.

— Да, босс. Нет, босс, я проводил совещание…

Всем своим видом Шамиль Салманов дал понять, что нисколько не сомневается, каким конкретно было совещание и что за вопросы стояли на повестке. Но по сему поводу Игорь Вячеславович имел свое мнение, и потому предпочел гадких намеков не понимать. В конце концов, Шурочка Штейман привел его сюда и отрекомендовал как специалиста по созданию у электората необходимых мнений, и вот с этим он, Акбаршо или нет, справляется безукоризненно. Недаром же сам Имам подписал приказ о назначении его начальником пресс-службы, и не зря именно под господина Нещевротного были созданы целых три общефедеральных стереопрограммы, пользующиеся ныне устойчивым рейтингом!

— Понял, босс. Конечно, босс. А если попробовать несколько иначе, босс?..

Игорь Вячеславович, как всегда, уловил суть сразу.

— Пресса прессой, босс, но для начала я бы вышел в «Тонтанте» с постановкой проблемы в целом. Ну, скажем, синяя чума! Она ведь и сейчас волнует зрителя…

Господин Салманов, известный среди подчиненных под неофициальным, но и не запрещаемым прозвищем Имам, заинтересованно кивал, и Нещевротный воодушевлялся все сильнее.

— …а когда пипл схавает, босс, но не раньше, я бы дал в «Шпигеле» просьбу этих самых валькирийцев о присылке санитарного корпуса. Естественно, из добровольцев…

Председатель пытался не показать, слушая, насколько он удовлетворен мозговым штурмом начальника пресс-службы, но это у него получалось плохо. При всем желании он не мог не признать, что Игорь Вячеславович, как бы он ни был ориентирован, в своем деле профи высочайшего класса.

— … естественно, босс, идиотов не найдется. Какие добровольцы при синей чуме? А Центр будет мычать и телиться, а люди помирать. И вот тут выхожу я в «Тайме», весь такой осведомленный, и сообщаю, что Компания готова взять все хлопоты на себя. Натурально, по гуманным соображениям…

Умолкнув, Нещевротный ожидающе уставился на экран.

— Валяйте, — кивнул Председатель, вырубил экстренный канал и лишь теперь позволил себе расслабиться.

Вот сейчас он был доволен! Румяный тугощекий педик (надо бы не забыть повысить ему жалованье) сумел нащупать нужную ниточку. Синяя чума! Это же полный карантин планеты минимум на полгода. А за полгода многое можно успеть…

Что спорить, талантлив, мерзавец! Недаром же А.Э. Штейман всеми способами держит его на коротком поводке!

И все же, отдавая должное таланту начальника пресс-службы, Шамиль Асланович предпочитал и продвигал ребят не менее способных, но менее эксцентричных. Как, скажем, тот же Кастелло. Ишь, как мчался он к своей телке, получив отпуск!

«Интересно, успел ли, дурашка, раздобыть билет на сегодняшний рейс или нет?» — подумал Имам и тепло улыбнулся…

А Тони, кстати, успел! И выдернул заветный билет на Татуангу буквально из рук небритого перекупщика, сэкономив тем самым кредов пятьдесят, если не все семьдесят!

Впрочем, в данный момент его мало волновали и креды, и Татуанга, и Эмми, жестокая, но такая желанная,,.

И это понятно.

Разве могут интересовать Татуанга, креды и даже Эмми молчаливого парня, медленно колышущегося на илистом дне бухты Золотой Рог с двумя пудами самолучшего бетона на ногах?..