Не прощаюсь Акунин Борис
– Я не девка, меня спрашивать не надо, – ответил бывший ефрейтор. – Ты только это, жрать без меня не забывай. На улицу без лишней надобы не шастай. Порошок пей, какой доктор прописал.
– Ой, забирай его к черту! – Орлов махнул рукой. – Хоть отдохну без няньки.
А только ничего из плана с помощниками не получилось. Зотов спросил, как зовут прапорщика Шварца, и, услышав, что Иосифом Самуиловичем, сразу заявил, что евреев в организацию не принимают. Завернул и ефрейтора Крюкова – нижним чинам в «Союзе» тоже не место. Такой порядок.
– Хотел я сделать быструю карьеру – не вышло, – уныло пошутил Алексей. – Не бывать мне отделенным…
От первоначального замысла пришлось отказаться. Работать предстояло все-таки в одиночку. Стратегии это не меняло, но сильно затягивало дело.
Стратегию подсказала сама структура «Союза». Проследить всю цепочку, осторожненько, звено за звеном: от «отделенного» к «взводному», от «взводного» к «ротному», от «ротного» к «батальонному», и так до самого верха. Только не спугнуть дичь.
Зотова не надо было и выслеживать. Иван Климентьевич уже считал штабс-капитана за своего и сообщил адрес, по которому его можно разыскать в случае необходимости. Он даже проговорился, что дважды в неделю, по вторникам и пятницам, встречается с взводным командиром для доклада и получения приказов.
В ближайшую пятницу Алексей просто «повел» подполковника прямо от дома. На Патриарших тот десять минут посидел на скамейке с каким-то господином Подкрученные Усы, и оттуда Романов уже сел на хвост новому объекту. Объект доехал на трамвае до Крымской площади и вошел в здание Провиантских складов, расписавшись в журнале на проходной. По подписи его чекисты и установили: бухгалтер Бакшаев, Христофор Петрович, проживает в Большом Ушаковском переулке. Ага, бухгалтер – с такой-то выправкой.
Провиантские склады. Пропускной пункт
«Бухгалтера» Романов пас три дня, благо должность «чусоснабарма» присутствия на службе не требовала. Бакшаев встретился еще с двумя мужчинами явно офицерской наружности, но Алексей на них тратить время не стал. В свое время на контрразведывательных курсах Романов прослушал несколько лекций по визуальной дедукции, полезнейшему инструменту слежки. Даже не слыша, о чем говорят люди, можно многое определить по психопластике, то есть по движениям и мимике: примерный предмет и ход беседы, иерархический и энергетический баланс. Эти двое иерархически стояли ниже Бакшаева. Такие же «отделенные», как Зотов, – ясно. Но в воскресенье в чайной профсоюза медсанработников Подкрученные Усы посидел за одним столиком с Усами Подковой и вел себя поведенчески недвусмысленно: сначала напряженно говорил, заглядывая собеседнику в глаза (докладывает), потом так же напряженно слушал, кивая (получает приказ).
Усы Подковой оказался врачом соседнего военного госпиталя доктором Кирилловым, бывшим лекарем лейб-гвардии Кирасирского полка. На чертова эскулапа, несомненно ротного командира, ушла уйма времени, исключительно из-за Алексеевой тупости. Ни с кем, похожим на подпольное начальство, Кириллов не контактировал. Лишь на седьмой день, и то по случайности, Алексей у двери подслушал обрывок тихого разговора, в котором доктор сказал собственному фельдшеру: «Будет исполнено, Карл Петрович». Притом фельдшера этого Романов видел поблизости ежедневно, и звали его вовсе не Карлом Петровичем, а Прохор Иванычем. Он-то, выходит, и был «батальонным».
Зато со следующим звеном повезло. В тот же день липовый «Прохор Иванович» наведался в Хамовнические казармы и погулял вдоль ограды с командиром полка имени Парижской коммуны товарищем Стаднисом. В завершение разговора был поощрительно похлопан по плечу, из чего следовало, что Стаднис командует полком не только у красных, но и у заговорщиков.
Первомайская демонстрация на Красной площади
Вся эта нескончаемая сказка про белого бычка Романову начинала сильно надоедать, тем более что Стаднис по своей официальной должности без конца встречался с разными прямыми и непрямыми начальниками, так что каждого из них, кто прежде был офицером, потом приходилось проверять. Все оказались чистыми.
Лишь на первомайской демонстрации Алексей наконец вышел на «бригадного». Когда полк имени Парижской коммуны стоял перед Историческим музеем, дожидаясь выхода на Красную площадь, командир вдруг подошел прикурить к уличному точильщику. Тот выглядел живым олицетворением Освобожденного Труда: вжикал ножиком по каменному кругу – салютовал пролетарскому празднику искрами, а на синем халате красовался кумачовый бант. Но комполка, прикуривая папиросу от простецкой самокрутки, больно долго шевелил губами, точильщик же ответил коротко и резко, после чего Стаднис виновато кивнул.
И сразу перестало быть скучно. Горячо, очень горячо! Это бригадный начальник. Огонь совсем близко!
От Зотова было известно, что на высшем уровне заговор состоит из «дивизий», а значит, оставалось подняться всего на одну ступеньку.
Интересный точильщик сразу после ритуала с прикуриванием перестал сыпать искрами и пошел с краснознаменного ликования прочь – Театральной площадью, потом дворами. За первой же подворотней Романов наткнулся на брошенный станок. Там же валялся красный бант. Высунувшись из-за угла, увидел, как идущий впереди человек скидывает халат, под которым оказался приличный чесучовый костюм.
«Ах попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети. Не расстанусь я с тобой ни за что на свете», – тихонько напевал охотник, передвигаясь стремительными, бесшумными рывками от одного прикрытия к другому. «Бригадный» то и дело оглядывался, но непрофессионально: за секунду до движения по плечам и шее угадывалось, что сейчас обернется.
На Кузнецком Мосту объект остановил извозтрудящегося, бляха 578, крикнув: «Плачу за скорость!» Коляска резво уцокала по булыжнику в сторону Трубной, но это ничего. Грамотный нелегал до пункта следования обязательно поменял бы средство передвижения, но от этих горе-конспираторов подобных тонкостей ожидать не следовало.
И точно. Бляха 578 потом рассказал чекистам, что довез щедрого пассажира до углового дома на Семеновской улице и видел, как тот здоровается с дворником.
– Бывший подполковник Гущин, живет под собственным именем, – сообщил вечером Орлов. – Москвич, долго отсутствовал, домой вернулся в конце марта. Очень возможно, что прислан с Дона. Дворник слышал, как Гущин что-то говорил жене про Новочеркасск. Это рыба уже крупная, Леша. Одна ступенька осталась, и выйдем на их штаб. Умоляю – не дай им соскочить.
– Не суйтесь под руку – не соскочат. Но у нас осложнение, – озабоченно сказал Романов. Он смог выбраться на Поварскую лишь поздним вечером, и на то имелись причины. – Отправляют в командировку. Связным, в Казань. С важным сообщением к тамошнему филиалу.
– К какому еще филиалу? – спросил Крюков.
– Был у меня сегодня с Зотовым разговор. Паршивый. – Алексей вздохнул. – У «Союза», оказывается, есть филиалы в нескольких городах. В назначенный день восстание начнется синхронно. За тем из Москвы и отправляются курьеры. Меня выбрали, потому что я бывший контрразведчик, имею опыт конспирации. В Казани я должен каждый день с девяти до девяти пятнадцати стоять под вокзальными часами. Рано или поздно ко мне подойдут, произнесут пароль. А сколько курьеров едут и в какие еще города, Зотов не знает.
Орлов нахмурился.
– Где сообщение?
– Вот. – Романов протянул картонный коробок. – На дне записано, под спичками.
Член коллегии и его помощник, сдвинув головы, уставились на комбинацию цифр.
– Зашифровано, мать-перемать! – выругался Крюков.
– А ты как думал?
Алексей хотел помучить их подольше, с удовольствием пуская колечки дыма, но Орлов его быстро раскусил.
– Судя по довольной роже, ты эту белиберду уже расколдовал. Ну?
– Потому и просидел допоздна. Не ждал от «Союза защиты» таких изысков. Это математическая шифровка по системе Чейза, применяется у англичан. В шестнадцатом году я работал с ними по делу о германской подводной лодке, только потому и понял. Пришлось повозиться, но разобрался.
– Что тут написано?
– Только два слова. «Первое июня».
Крюков опять выругался. Повисла зловещая пауза.
– Романов, дай папиросу! – попросил Орлов.
– Тебе нельзя, снова раскашляешься, – сказал помощник.
Тут выматерился уже член коллегии.
– …! Месяц остается, а мы еще на их центр не вышли! И ты уезжаешь! Что будем делать? Работать по Гущину без тебя?
– Ни в коем случае. Лучше отправь кого-нибудь в Казань под моим именем. Дело-то несложное. Передаст коробок, и всё.
– Нет, нельзя… – Орлов яростно взъерошил волосы. – Ты там тоже нужен. В Казани хранится золотой запас республики. Если произойдет мятеж и золото захватят враги – беда. Поезжай, Леша. Ты должен не просто отдать шифровку, а зацепить их организацию. Казанские товарищи доработают без тебя, но выведи их на след. И живо назад. Я тебя буду ждать, как ждет любовник молодой минуты верного свиданья. К Гущину соваться без тебя не будем. Слово.
И Романов поехал в Казань. Там он пробыл до 12 мая и успел много больше, чем просто «зацепить» местную организацию «Союза». Добрался до самой верхушки заговора. Его устройство было не таким осторожным, как в Москве, все нити тянулись в штаб гарнизона. Алексей вышел на одного из руководителей, помначштаба Линца, и оставалось только определить остальных, но двенадцатого поступила «молния» от Орлова с приказом немедленно возвращаться.
Обратно в столицу Романов ехал прямо как народный комиссар – литерным из одного вагона, и других пассажиров не было. Попутные поезда и даже воинские эшелоны давали дорогу, так что останавливались лишь для заправки углем. И оба раза Романов должен был давать со станции телеграмму: «Проехал Ибреси», «Проехал Муром».
В Москву прибыл днем тринадцатого. Встречал его лично Орлов, на автомобиле. В машине и поговорили.
Член коллегии сразу оборвал жалобы Романова на то, что ему не дали размотать казанский клубок до конца:
– Пускай товарищи берут кого знают, остальные – черт с ними. Не до Казани. Тут не знаешь, за что хвататься.
Он не усмехался, шуток не шутил – вообще был не похож на себя всегдашнего.
– Данные о «Союзе защиты Родины» поступают отовсюду. Не только в Москве, а в Калуге, Ярославле, Туле берем всякую контрреволюционную шантрапу – кто наболтает лишнего, кто сдуру попадется. И всякий раз нитка обрывается. Это значит, что у «Союза» все больше и больше филиалов. А сколько городов, про которые мы ничего не знаем? На ящике с динамитом сидим, Леша. Надо запал поскорее выдернуть, а он в Москве. Так что давай, дорабатывай Гущина.
Романов потянулся, откинувшись на мягком сиденье. От Мурома до самой Москвы он дрых и толком еще не проснулся.
– Ничего, время до 1 июня еще есть. – Зевнул. – Суетиться незачем. Хуже всего, если они почуют слежку. Тогда могут ударить раньше времени, а дальше по городам сдетонирует само. Не гони, Орлов. Хороший жокей скакуна перед стартом не нервирует. Я сейчас заеду домой, приму горячую ванну, попью чайку, а потом выйду на ипподром и добуду тебе приз.
Орлов малость успокоился.
– Это хорошо, что ты такой веселый. Веселые бывают двух сортов – умные и дураки. Знаешь, как отличить первых от вторых?
– Как? – улыбнулся Алексей.
– Умные ездят на авто, а дураки топают на своих двоих. Выметайся из машины.
Само собой. Не на чекистском же «паккарде» было катить в Трубниковский переулок.
– Минутку, Веня! Надену халат! – крикнула откуда-то из глубины квартиры Зинаида Андреевна, когда Романов позвонил условленным образом.
Звякнула цепочка.
Голова хозяйки была обмотана полотенцем. В голосе то ли испуг, то ли растерянность.
– Вы?!
Алексей не удержал взгляда, который сам собой скользнул книзу, туда, где в разрезе халата на розовой коже поблескивали капельки. Смутился, опустил глаза совсем к полу, но там под халатом белели ноги. Пришлось все-таки поднять голову. Пахло свежевымытыми женскими волосами и еще чем-то сладким, от чего сбилось дыхание.
– Вот, вернулся… – сказал он, не придумав ничего более складного.
За всё время после того, первого разговора они с хозяйкой ни разу не оказывались в такой близости друг от друга. Казалось, Грузинцева избегает постояльца. Должно быть, чувствовала, что ему с ней неловко. Правда, Романов почти не бывал в квартире, целыми днями пропадал, гоняясь за своим белым бычком. Возвращался – в кабинете на столе ждал накрытый салфеткой ужин. Утром, как рано бы ни встал, из гостиной несся стук печатной машинки. Завтракал на кухне один или, если не повезет, с юнкером. Находиться рядом с мальчишкой, судьба которого была предрешена, Романову тоже не нравилось, но Веня, в отличие от сестры, чуткостью не отличался и, наоборот, ужасно радовался, если они оказывались за столом вместе. Сразу начинал делиться событиями своей увлекательной подпольной жизни. Его наконец приняли в «тройку» полноправным членом! Ему дали очень важное задание, сугубо секретное, но господину штабс-капитану рассказать можно! Он ездил за город, на стрельбище, и выбил сорок два очка из пятидесяти!
В общем, юнкер сильно портил настроение. Зато когда Алексей сталкивался с Зинаидой Андреевной, разговор бывал недлинный: здравствуйте – мне так неудобно, что вы стираете мои вещи – ну что вы, я привыкла – возьмите продуктовые карточки на неделю – право, не нужно, у нас всего достаточно – вот и вся беседа.
Тем удивительней была пауза, повисшая между ними сейчас. Зинаида Андреевна стояла, заслонив собою дверной проем, смотрела ему прямо в глаза, ее приоткрытые губы подрагивали.
– Я думала, что больше вас не увижу, – сказала она, и голос тоже дрогнул. – Вы вдруг взяли и пропали. Иван Климентьевич перестал появляться. Веня ничего не знает. Я сначала обиделась: как же так, даже не попрощался. Потом вижу – часть вещей осталась. Господи, думаю, с ним что-то случилось! Одиннадцать дней!
– Получил срочное задание от Ивана Климентьевича, потому он и не приходил – знал, что меня нет. А не попрощался я уезжая, потому что никого не было дома. Записку оставить не мог, это противоречит правилам конспирации. Ради бога простите, – сбился Романов, заметив слезы в ее глазах. – Я не предполагал, что вас расстроит мое исчезновение…
– Это вы меня простите, – спохватилась Зинаида Андреевна. – Держу вас на пороге. А в каком я виде! Без мужчины в доме совсем распустилась.
Запахнула халат плотнее, прикрыв грудь. Хотела еще что-то сказать, но не удержалась, всхлипнула, сама на себя сердито махнула рукой.
Пошла по коридору, но через несколько шагов обернулась.
– Вы странно на меня действуете, Алексей Парисович. Как репчатый лук. А ведь я редко плачу.
Смахнула слезинку, одновременно пытаясь улыбнуться. Несколько мгновений постояла, словно ждала, не ответит ли он.
Романов молчал. Он даже не зашел в ванную, которая, верно, после Зинаиды Андреевны вся пропахла демобилизующими ароматами. Не стал и есть. Просто бросил саквояж и отправился на Семеновскую улицу. Пообещал себе, что станет бывать в Трубниковском еще реже. Операция подходит к этапу, когда исполнителю необходима полная сосредоточенность. Угрызаться совестью не время.
Сюрприз
Единственное, что Романов доверил московским чекистам, – подготовить «скрадку», она же «засидка». Этим термином, применяемым в охоте на кабана или волка, у контрразведчиков называют пункт стационарной слежки. Орлов сказал, что прямо напротив дома, где живет «бригадный командир» Гущин, снята квартира с телефоном. На случай, если объект, как в прошлый раз, возьмет извозчика, приготовлен велосипед.
Квартирой Алексей остался доволен. Оттуда просматривался не только гущинский подъезд, но можно было даже заглянуть в окна. На кухне были заготовлены папиросы и продукты – хлеб, колбаса, жестянка чаю.
Однако в «скрадке» не сидят в одиночку. Нужен напарник, а то ни умыться, ни в уборную отойти.
Протелефонировал на Поварскую.
– Орлов, пришли мне на Семеновскую этого твоего прапорщика. Как его, Шмидт?
– Шварц. Ага, все-таки потянулся к коллективному труду, кустарь-одиночка. Жди. С агентом Шварцем ты не соскучишься, обещаю.
Прапорщик, даже «керенского набора», закончил хотя бы офицерские курсы. Значит, худо-бедно обучен составлять схемы, вести учетную запись, грамотно пользоваться биноклем – чтоб не демаскировать себя бликами. Опять же студент, не пролетарий, с которым и не поговоришь толком. Черт знает, сколько тут куковать.
Появился Шварц уже через час и своим видом навел на Алексея тоску. Лучше уж был бы пролетарий. Такой утрированный еврей с черносотенной карикатуры: носатый, губастый, с копной мелкокурчавых волос, еще и в пенсне. Единственно не картавый, а с неприятной питерскому уху маасковской растяжечкой.
– Вы и есть праславленный мастер сыска? – спросил новый помощник, скептически оглядывая Алексея. – Оочень приятно.
– Там поглядим, приятно или нет, – ответил Романов, проигнорировав протянутую руку.
Он эту интеллигентскую породу хорошо знал. Станешь политесничать – сядет на голову, начнет демонстрировать, какая он уникальная и яркая личность. А если сразу против шерсти – надуется, зато будет стараться.
Коротко и сухо объяснил, что придется делать и каковы правила наблюдения.
Шварц брезгливо выслушал. Вполголоса сказал:
– Дуболом и антисемит. Ну и черт с ним.
– Что?! – поразился Алексей.
Напарник вежливо объяснил:
– Не обращайте внимания. Это я сам с собой. Привычка.
И стало ясно, что с агентом Шварцем действительно не соскучишься.
Наблюдение он, впрочем, вел безукоризненно. Встал сбоку от окна, в тени. Проделал в тюлевой занавеске дыры для окуляров. Головой не вертел, ни на что не отвлекался. Только всё время напевал довольно противным фальцетом, словно в комнате никого больше нет. Песни были тягучие, странной мелодики и совершенно непонятного содержания.
– Что это за язык? – спросил Романов, от нечего делать затеявший разборку и смазку «нагана».
– Древнееврейский. Я еврей, если вы не догадались, – язвительно ответил Шварц, не отрываясь от бинокля. – Кстати говоря, интересно это вам или нет, в прихожей зажегся свет. Вижу мужчину, надевающего котелок. Собирается выходить.
Алексей в десять секунд собрал револьвер, кинулся к двери.
– Ни на что не отвлекаться! Всех приходящих записывать.
Скатился по лестнице. Осторожно выглянул из парадной.
Гущин как раз выходил на улицу. Поднял воротник, слегка поежился (с неба побрызгивал дождик). Двинулся в сторону Таганской площади.
Романов ходил за ним до вечера. У Гущина произошло три встречи, все короткие: две с незнакомцами, третья – опять со Стаднисом. По психопластике было видно, что Гущин для всех троих старший. Значит, полковые командиры. Не то.
Вернулся Алексей в сумерках.
Напарник все так же сидел с биноклем у окна, мельком оглянулся, поморщился, ничего не сказал.
Рядом лежал листок. Романов заглянул:
16.45 – Дворник. Пробыл 4 мин.
17.12 – Почтальон. Настоящий. 1 мин.
18.50 – Связной. Всегдашний. Рост ок. 6 фут., худ., легк. хром. на лев. ногу. 1 мин.
– Откуда вы поняли, что почтальон настоящий, я предположить могу. Очевидно, он разносил почту и по другим квартирам. Но с чего вы взяли, что хромой был связным, да еще всегдашним?
– Вошел с газетой, вышел без, – буркнул Шварц. – В газете удобно маскировать шифровки. Поцеловал хозяйке руку, что-то коротко сказал и сразу ушел. Значит, не в первый раз.
– Кажется, с напарником мне повезло. – Романов улыбнулся и пропел запомнившуюся строфу из шварцевской песни: – Шалу шалом, шалу шалом, Ерушалаим.
Шварц оглянулся еще раз, уже с интересом.
Констатировал:
– Не дуболом и, кажется, не антисемит. Давай, что ли, познакомимся? Я – Ося.
Под разговоры служба пошла веселей.
Иосиф Шварц раньше был студентом Московского технического училища. До семнадцатого года не воевал, потому что имел «белый билет».
– Зачем мне умирать за русского царя? Мы, евреи, от России и Романовых хорошего видели мало, а плохого много. Я был сионист. Думал, получу диплом и уеду в Палестину. Пускай русские живут как хотят, а нам, евреям, надо строить свое государство. Но после Февральской всё изменилось. Гляжу вокруг – нравится. Э, думаю, если больше нет черты оседлости и дискриминации, зачем уезжать? Где родился, там и пригодился.
– Поэтому ты пошел в армию?
– В армию я пошел из-за Миркина.
– Из-за кого?
Гусарский штабс-ротмистр А.Виленкин, один из руководителей “Союза евреев-воинов”
– Ты не знаешь, кто такой Миркин? – поразился Шварц. – Я думал, все люди знают Миркина. Хотя, конечно, до недавнего времени «все люди» для меня означало «все евреи». Лев Миркин – председатель «Союза евреев-воинов». Гусар, заслужил на войне полный георгиевский бант, но до Февраля оставался вольнопером, потому что евреев в офицеры не производили. Зато в семнадцатом, когда запрет отменили, в несколько месяцев дослужился до ротмистра. Прошлой весной он выступал перед сионистской молодежью, убеждал не уезжать, говорил: наша родина – Россия, а родину в трудный час не бросают. Хорошо выступал. Ну, я выкинул «белый билет», закончил школу, попал на фронт. Но в окопах мне мозги быстро прочистили. Когда все вместе, рядом, и каждого в любой момент может убить или покалечить, быстро понимаешь, что это не важно, кто еврей, а кто нет. Важно, кто смелый, а кто трус, кому можно доверять, а кому нельзя.
Романов кивнул. Он знал, как это бывает. А потом рано или поздно встречаешь своего Орлова, и тот объясняет тебе, в чем правда – если ты к тому времени сам еще не понял.
– Я главное что уяснил? Миркин хоть и герой, но ошибается. Родина человека не Россия и не Израиль, а вся земля. И пока на всей земле не устроится хорошая жизнь, ни в России, ни в Израиле хорошей жизни тоже не будет. Это и есть главная на свете правда. Так я стал большевиком-интернационалистом, – важно закончил Шварц.
– Но все равно остался евреем. Песни поешь, антисемитов вычисляешь.
– Разве утка может перестать быть уткой оттого, что она – птица? – пожал плечами бывший прапорщик. – Это отлично, что я еврей. Евреи нужны мировой революции. Потому что мы есть во всех странах. Мы – как цемент, который всё сцепит. Или нет – мы электрические провода, по которым пойдет ток и всюду загорится свет… Ой, у них свет погасили. Спать ложатся. Может, и нам отдохнуть? Третий час ночи.
– Отдохну я, мне завтра наверняка опять по городу бегать. А ты сиди, наблюдай.
Алексею показалось, что он только-только сомкнул глаза, когда по лбу что-то щелкнуло. Вскинулся на топчане – в лицо полетела еще одна скомканная бумажка.
Через окно сочился рассвет.
– Подъем, – тихо сказал Шварц, отрываясь от бинокля. – В прихожей свет. Объект надевает шляпу.
Романов уже натягивал сапоги.
– Который час?
– Двадцать минут пятого.
Куда Гущин собрался в такую рань? Это неспроста.
– Можешь подрыхнуть, пока меня нет, – крикнул Романов уже из коридора.
Объект вел себя не так, как вчера. Через каждые десять шагов озирался. Знать, важное дело. Вчера встречался с подчиненными, сегодня идет к начальнику – это было бы логично.
Горячо, горячо!
Смешные гущинские предосторожности для Алексея, конечно, проблемы не представляли. На пустой улице можно отстать на безопасную дистанцию, а перемещаться бросками, от прикрытия к прикрытию.
Так дошли до Таганки, где Романову сначала не повезло. Надо ж такому статься! Из-за угла вдруг выехал извозчик, черт знает откуда приблудившийся в этот глухой час. Гущин махнул рукой, уселся. Вот когда пригодился бы велосипед!
Но удача сменила гнев на милость. Извозчик переспросил зычным голосом, далеко слышным в рассветной тиши:
– К Страстному? Доставим!
Пролетка покатилась вниз по Земляному Валу.
Минут через пять Романов тоже нашел извозчика. Тот не хотел брать седока – у него закончилась смена, но Алексей за неимением удостоверения предъявил «наган». Убедительный довод подействовал.
Погнали со всей мочи и более коротким путем – через Яузу и по бульварам. Поэтому на площадь перед Страстным монастырем Романов попал раньше и несколько минут прятался за одиноким, нахохленным Пушкиным, прежде чем на углу Сытинской типографии остановилась знакомая коляска.
Потом Гущин довольно долго петлял переулками, постоянно оглядываясь. Романов тихой тенью скользил сзади.
Напротив большого жилого дома объект остановился. Стал чего-то или кого-то ждать. Время было 4.52.
Ровно в пять из подъезда вышел прямой, как шест, мужчина в клетчатом кепи. Гущин шагнул навстречу, приподняв котелок. Незнакомец просто кивнул, подал руку первым. Командир – без сомнений.
Романов чуть не запел.
Медленным шагом заговорщики двинулись в сторону Алексея. Он спрятался в подворотню, слился со стеной.
Они прошли не более чем в пяти шагах.
– …Численность растет, а сумма выделяется прежняя, – торопливо говорил Гущин. – Стадниса это не касается, у него все люди на советском жалованье, но Бердников и Тышкевич в большом затруднении.
– Хорошо. Поставлю вопрос о финансах перед штабом. Прямо сейчас.
Профиль у дивизионного командира был твердый, будто выкованный из чугуна. Подбритые в узкую полоску усики. Больше Романов ничего разглядеть не успел.
Решил, что досчитает до двадцати, прежде чем выглянет вслед – не дай бог дерганый Гущин как раз оглянется и заметит. Потом решил, что безопаснее досчитать до тридцати.
Судьба уберегла – не иначе.
На счете «двадцать семь» мимо укрытия беззвучно проплыл некто в сером пальто и сером матерчатом картузе.
Это что за новости?
Романов осторожно, чуть-чуть, высунулся – и снова спрятался.
Серый вскинул к глазам руку – как бы поглядеть на часы, но чуть выше, чем требовалось. Жест знакомый. Подобным образом секретных агентов учат проверять, нет ли слежки. Стекло на часах для этого делают зеркальным.
У ВЧК в штате таких умников нет. Вывод? За дивизионным командиром ходит личный телохранитель, хорошо подготовленный.
Слежка становится рискованной. Рано или поздно профессионал ее заметит.
Сюрприз. Пренеприятный.
Или пан, или пропал
И все же Алексей ешил, пока не кончились тесные переулки, походить за интересной троицей еще. На широкой улице или на площади, конечно, придется их выпустить. Эх, жалко!
Минут через пять «дивизионный» и Гущин распрощались. Дальше человек с чугунным лицом двинулся один – если не считать сопровождавшую его на отдалении «тень». Охранник держался метрах в двадцати, на противоположном тротуаре, и всё время поглядывал по сторонам, не забывая проверять и тыл – то на часы посмотрит, то в витрину.
Ужасно не хотелось выпускать такую добычу. Возникла некая идейка, но до того наглая, что Романов сначала от нее отмахнулся – бред. Идейка, однако, вернулась и скреблась всё настойчивей.
Чугунный сказал Гущину: «Поставлю вопрос перед штабом. Прямо сейчас».
Значит, он идет на заседание штаба. Какого – ясно. Это шанс выяснить, где собирается всё руководство «Союза», а может быть, и установить состав.
Конечно, риск велик. Но в случае успеха велик будет и приз.
Впереди между домами появился широкий просвет – какая-то большая улица. Там слежке конец.
Была не была.
Действие первое: комедия с переодеванием.
Алексей перестал таиться, а, наоборот, с топотом побежал вперед, прямо к серому. Момент был отличный – «дивизионный» уже свернул за угол, а телохранитель еще оставался в переулке.
Серый, само собой, обернулся, бегло оглядел приближающегося человека по рутине, знакомой каждому профессионалу: лицо, руки, обувь. По последней часто определяют «хвоста». Чтоб не примелькаться, следящие меняют головной убор или переворачивает наизнанку верхнюю одежду, но переобуться сложнее. Если у мастерового вдруг окажутся приличные штиблеты – ясно, что маскарад.
Кадр из Охранки, не из Жандармского, определил Алексей (он тоже на бегу проделал осмотр сверху вниз, а как же). Вблизи было видно, что у серого характерная «медвежья походка», в Жандармский с таким плоскостопием не взяли бы.
– Часы есть? Сколько времени, браток? – крикнул Романов, как бы собираясь пробежать мимо. – Зараза, смену проспал!
Ничего подозрительного в спешащем человеке охранник не усмотрел, поднял руку с часами.
Романов ее схватил, вывернул за спину, взял левым локтем шею лопуха в зажим, сдавил сонную артерию, придержал обмякшее тело.
Вроде всё вокруг тихо.
Сзади пусто. Из окон никто не выглядывает.
Доволок бесчувственное тело до ближайшего подъезда. Стянул серое пальто, надел на себя. Нахлобучил и картуз. Для верности стукнул охранника кулаком в висок – чтоб нескоро очнулся.
И – догонять.
«Дивизионный» успел уйти не очень далеко, метров на сто. На всякий случай Алексей до предела увеличил дистанцию и опустил козырек на лицо.
Пару раз – сначала на площади Никитских Ворот, потом на бульваре около сидящего каменного Гоголя – объект мельком оборачивался, но подмены, похоже, не заметил.
Старую, вернее, теперь новую столицу Алексей знал не очень хорошо, но место, к которому вывел бульвар, было знаменитым – там стоял Храм Христа Спасителя с его массивным купеческим куполом. Посреди площади объект остановился, будто что-то вспомнив. Затем вдруг обернулся и властным жестом поманил Романова.
Сейчас будет действие второе: комедия ошибок.
Расстояние сокращалось, и с каждым шагом суровое лицо Чугунного менялось: легкое удивление – недоумение – тревога.
– Я вас не знаю, – сказал «дивизионный», его рука опустилась в карман.
– Я недавно в организации, – тихо ответил Романов. – «Охранный сектор» тоже растет.
Раз у них есть «Охранный сектор», резонно предположить, что за безопасность руководства он и отвечает.
Рука покинула карман, повисла в воздухе.
– А Рычков куда делся?
– Мне приказано его сменить.
Ладонь протянулась вперед.
– Полковник Меркуров.
– Я знаю, кто вы, – слегка усмехнулся Алексей, почтительно отвечая на рукопожатие. – Романов моя фамилия. Вы зачем меня подозвали? По инструкции не положено. Люди смотрят.
Площадь перед Храмом Христа Спасителя
На паперти уже сидели первые нищие, хоть до заутрени было еще далеко.
– Знаю. Есть срочное поручение. Я пробуду в амбулатории долго. Чем торчать снаружи без дела, лучше вернитесь ко мне домой и возьмите у жены синий блокнот. Я забыл его в прихожей. Пароль вы знаете, жену зовут…
– Тоже знаю, – перебил Романов. – Будет исполнено.
И не тронулся с места.
Читать бесплатно другие книги:
