Не прощаюсь Акунин Борис

Карантин

Кабинет как кабинет: стеклянные шкафы, диплом в рамке, умывальник с зеркалом. Внутри шестеро. Один, вероятно, сам доктор (Ананьев или Засс?) сидел за столом, четверо, включая Меркурова, – на стульях вдоль стен, и кто-то еще стоял за спиной у предположительного доктора. Рассматривать их пока было некогда.

– В чем дело? – резко повернулся Меркуров и объяснил остальным. – Это мой охранник, штабс-капитан Романов.

Тот, что стоял позади «Доктора», чуть качнулся, пальцы левой рукой нырнули в правый рукав. Алексей, находившийся в предельной концентрации, немедленно зарегистрировал это плавное, но быстрое движение. Человек был невысок, плотен, совершенно лыс или наголо обрит, с мясистым лицом. По оперативной привычке давать клички объектам, чье имя неизвестно, Романов мысленно нарек его «Толстовцем» (у лысого под пиджаком была толстовка).

Левша, отменная реакция. Что у него в рукаве – маленький шестизарядный «штейер» с креплением на запястье? И почему «Толстовец» стоит, когда все сидят?

– Так точно, господа, я штабс-капитан Романов, но я не охранник.

Алексей смотрел на «Доктора», который несомненно был здесь главным.

Плешеватый, лобастый, мешки под глазами, взгляд острый и в то же время очень спокойный (нехорошее сочетание). Воротнички на рубашке несвежие, на куртке не хватает пуговицы (вечный одиночка; не придает значения внешности). Сцепленные на столе руки чуть пошевеливают тонкими пальцами с грязноватыми ногтями (нет, не доктор; высокий накал внутренней энергии, но полный контроль над эмоциями).

Вместо того чтоб спросить: а кто же ты, если не охранник, «Недоктор» лишь прищурился. Ждал, что последует дальше. Серьезный тип, очень серьезный.

– Я рядовой член «Союза», – продолжил Алексей, по-прежнему глядя только на главного, но периферийно следя за руками «Толстовца». – Пять недель в организации. В прошлом я контрразведчик. Служил с генералом Жуковским, с князем Козловским. Моя специальность, помимо прочего, – охрана особо важных персон. Одно время я даже состоял при поезде его величества. И мне, господа, совершенно невыносимо наблюдать за бардаком, который у нас творится! Конспиративные организации, которые так устроены, обречены на провал! То, что всех нас еще не зацапали чекисты, объясняется лишь их непрофессионализмом! Но зацапают, будьте уверены! И я решил доказать вам, как легко это сделать.

Глава “Союза защиты Родины и Свободы” Борис Савинков

Он говорил напористо и очень быстро, всё время повышая голос, чтобы ни на миг не потерять инициативы.

– Как дважды два, путем элементарной слежки, я прошел по всей вашей смехотворной цепочке. От отделенного командира к взводному, потом к ротному, батальонному, полковому, бригадному. Тот преотлично вывел меня на господина Меркурова. – Романов кивнул на своего кратковременного подопечного, слушавшего с отвисшей челюстью. – Да, дивизионного командира у вас опекает личный телохранитель, на нашем жаргоне «тень», но это, извините, несерьезно! Я легко его нейтрализовал, подменил собой – и вот я на заседании центрального штаба…

«Толстовец» наконец показал, что у него в рукаве – узкий стилетообразный нож.

– Что с Рычковым?! Убью! – крикнул он, отведя руку с клинком вниз и назад. Нож метательный.

– …И если б на моем месте был чекист, он явился бы сюда не один! – закончил Романов, готовясь, если понадобится, увернуться.

«Недоктор» негромко цокнул языком.

– Тубо, Василий Васильич. В ваш огород камешки.

Явление штабс-капитана Романова народу демонстрирует справедливость его критики.

Лысый засопел, спрятал ножик обратно, руки сжал в кулаки.

Теперь Алексей позволил себе немного расслабиться и окинул взглядом остальных.

Итак, не считая Меркурова, их было трое.

Двое – типичные штаб-офицеры или даже генералы.

Щекастый, стриженный бобриком, с моржовыми усами («Морж») и долговязый, рыжеватый («Таракан»). Лица у обоих сильные – сразу видно, что эти сделали карьеру не в штабных кабинетах, а под пулями. Третий на кадрового военного не похож. Щеголь в отлично выглаженной визитке, безупречные манжеты с перламутровыми запонками, физиономия горбоносая, живая, с насмешливым ртом, в руках вертит изящный серебряный портсигар. Его Алексей окрестил «Франтом».

Беглый осмотр не мешал говорить.

– Цел ваш Рычков, – бросил он «Толстовцу» Василию Васильевичу. – Полежит часок-другой, будет как новенький. Это ведь вы – «Охранный сектор»? Слабенько работаете. Не чувствую школы. Вы раньше кем были? Городовым на перекрестке?

И, не давая времени ответить, – «Недоктору»:

– Я почему решился сюда вот так вломиться? Надо срочно перестроить систему безопасности. Иначе до первого июня можем и не дожить.

– Откуда он знает про первое июня, Виктор Борисович? – быстро сказал Василий Васильевич. – Рядовым членам знать не положено! Этого даже батальонные не знают!

– Меня посылали с депешей в Казань. Я не идиот, догадался, что значат слова «первое июня».

«Толстовец» нехорошо улыбнулся.

– Неувязочка. Депеша была зашифрована.

– Для контрразведчика ваш устаревший Чейз – пустяки, – презрительно бросил Романов. – Думаю, эту систему даже в ЧК знают.

– Интере-есно, – протянул Виктор Борисович.

Он всверливался в Алексея своими припухшими глазами. Такая повадка встречается у матерых уголовников, которые смотрят на мир, как на место для охоты, а на людей, как на стадо баранов – всё время выбирают, какого ухватить зубами.

– Вы правильно сделали, штабс-капитан. Оружие есть?

От неожиданного вопроса Алексей вздрогнул.

– «Наган».

– Сдайте Василию Васильевичу.

– Почему?

– Потому что я приказываю. – Острый взгляд блеснул сталью, но голос остался мягким. – Вы ведь понимаете как контрразведчик, что мы должны вас проверить. Посидите какое-то время в карантине. Если всё, что вы про себя рассказали, правда – будете помогать Василию Васильевичу. Ну, а если вы не тот, кем представились, наши отношения примут… иной оборот. – Чуть усмехнулся. – Василий Васильевич, пожалуйста, отведите штабс-капитана, а мы, господа, возвращаемся к работе. У нас сегодня большая повестка.

Конвоир вывел Романова через заднюю дверь в темный коридорчик и сноровисто обшарил. Вынул из кармана револьвер, нащупал нож, прикрепленный ремешком к лодыжке. С любопытством оглядел, щелкнул кнопочкой, скривился на выскочившее лезвие:

– Баловство.

Забрал и наручные часы. Попросил:

– Головку наклоните. – И завязал платком глаза.

– Это зачем?

– Для интриги. Осторожней, тут ступеньки.

Вел под руку – долго. Романов насчитал семь поворотов и три лестницы, по которым то спускался, то поднимался, то снова спускался. В особняке таким просторам взяться было неоткуда – сопровождающий нарочно путал, водил несколько раз через одни и те же места.

Опять спуск. Воздух стал холоднее, пахнуло плесенью. Подвал.

Железный скрип. Толчок в спину.

– Вот мы и дома. Платочек можно снять. Я пока иллюминацию организую.

Небольшая глухая комната с низким потолком. Складная койка, накрытая солдатской шинелью. В углу, под крышкой, ведро.

Василий Васильевич поставил на табурет керосиновую лампу.

– Ну вот, стало уютненько. Потом принесут покушать, и будет совсем славно. Располагайтесь, господин критик. Отдыхайте.

Он вышел, лязгнул дверью, в которой сразу же распахнулось окошко, зарешеченное.

– У вас тут настоящая тюремная камера, – сказал Романов.

– Иногда бывает нужна. Для карантина, например. И не только. Окошечко оставлю открытым, для вентиляции.

Ишь, заботливый, подумал Алексей. Через окошко в любой момент можно незаметно заглянуть внутрь.

В отверстии блеснула лысиной круглая башка.

– Хорошо вам баклуши бить, а мне из-за вас лишняя работа. Ладно, счастливенько вам.

Башка пропала.

– Поторопитесь, а? – крикнул ей вслед Романов.

Проверки он не опасался, но сколько она продлится – вот в чем вопрос. Если надолго исчезнуть, в ЧК могут решить, что внедренного агента вычислили и убрали. Как бы Орлов не заторопыжничал, не наломал дров.

А впрочем, философы утверждают, что нет смысла тревожиться из-за вещей, на которые ты повлиять не в состоянии. Утешившись этой мыслью, Алексей вспомнил еще одну мудрость, солдатскую. Нечем себя занять – ложись и дрыхни. Служба научила его полезному искусству высыпаться впрок.

Узник подземелья потянулся, сладко зевнул, стал устраиваться.

Футболисты

– Вставай, чистейшее дитя!

Первое, что увидел, открыв глаза, лежавший на боку Романов, – «наган» и нож на табуретке. Значит, всё нормально.

Спустил ноги с койки, поднял голову на улыбающегося Василия Васильевича.

– Проверили? Дальше что?

– Дальше поручкаемся, обнимемся и будем не разлей вода. Я Василий Васильевич Полканов. Имя кошачье, фамилия собачья. Потому и личность у меня противоречивая. Добрая натура и дубленая шкура.

Алексей встал, пожал балагуру руу. Тот рванул ее на себя, развернул еще сонного Романова, очень грамотно взял в захват. Прямо в глаз нацелилось острие – не шевельнешься.

Длилось это, впрочем, недолго. Через пару секунд Полканов слегка пихнул Алексея в спину, добродушно засмеялся.

– Шучу. Это чтоб ты побыстрее проснулся.

И чтобы сразу обозначить иерархию в собачьей стае, подумал Романов.

– Который час? – хмуро спросил он, потирая смятое горло.

– Намек понят.

Василий Васильевич вернул изъятые часы. Алексей их выронил:

– Черт, пальцы занемели. Ну и хватка у вас… Присел на корточки. Проделал элементарную манипуляцию, именуемую «бык партерный». Ударил стоящего лбом в пах, одновременно дернув за лодыжки. Василий Васильевич с грохотом приземлился на задницу, взвыл.

Выстраивать иерархию в собачьей стае Романов тоже умел.

– Шутка за шутку, – сказал он. – Меня зовут Алексей Парисович, и на «ты» я перехожу только с офицерами. Вы к их числу явно не принадлежите.

Полканов поднялся, держась за ушибленный копчик. Беззлобно улыбнулся.

– Как говорится в футболе, счет один-один.

– Играете в футбол? – удивился Романов.

– Болею. А вы?

– До войны был в команде Санкт-Петербургского университета.

– Погодите… – Василий Васильевич ахнул. – Вы – голкипер Романов?! Отлично помню, как вы взяли пенальти на матче со «Спартой». – Он снова сунулся с рукопожатием, теперь без подвоха. – Очень рад. Ну, футболист с футболистом всегда сработаются. Потому что понимают смысл слова «команда»!

– Сейчас утро или вечер?

Часы показывали половину одиннадцатого.

– Утро.

– Неужели я провалялся больше суток? А ощущение такое, что поспал бы еще.

Футбол 1914 г. (А.Романов во втором ряду, посередине, в кепке)

– Нет, это все то же прекрасное утро, – хитро улыбнулся Полканов. – Не такие уж мы пентюхи, как вы думаете, Алексей Парисович. Кое-что умеем. Вся документация генштаба, включая архив второго отдела Огенквара, к которому относилась контрразведка, теперь в штабе РККА, в Москве. Всего-то и понадобилось – послать записку нашему человечку. Он передал ваш послужной список. Всё верно, и фотокарточка в деле ваша. Один только вопросец. Последняя запись за июнь семнадцатого: переведен в действующую армию. Что было после? Чем занимались?

Тут опасаться было нечего. После Октября военно-бюрократическая машина остановилась, никаких бумажных следов от перехода в Красную гвардию в старом формуляре остаться не могло.

– Злость копил.

– Злость – штука полезная. Во мне-то ее всегда было много, как в голодной собаке. – Полканов шутливо ощерил зубы и даже порычал. – Только я своей злости не сразу нашел правильное применение. Виктор Борисович мне глаза открыл.

– А кто он?

– Вот так так, – удивился Василий Васильевич, – а еще контрразведчик! Виктора Саввина не признал.

Ах, вот это кто! Про Саввина, конечно, Алексей слышал. При царе это был самый известный из террористов-подпольщиков, глава боевой организации эсэров, вездесущий и неуловимый. После Февраля, при Керенском, стал товарищем военного министра, самым энергичным деятелем Временного правительства. Теперь понятно, почему «Союз» представляет собой такую грозную силу.

– Я занимался шпионами, а не политическими. В отличие от вас. Вы ведь из Охранного? Узнаю выучку.

– Филер первого класса. Был в своем ремесле отменно хорош, любил эту работу. Нравилось, что я – овчарка, цепной пес державы. Рву зубами волков, а овец поцапываю за мягкие бока, чтоб боялись.

– Как же вы оказались с Саввиным?

– Волей Провидения. В Бога я, конечно, не верю, но без Божьего чуда тут не обошлось… – Василий Васильевич улыбнулся воспоминанию. – Однажды сел я на «хвост» одному подозрительному субъекту. Вдруг соображаю – это же Змей, все приметы совпадают. (У нас Саввин под кличкой «Змей» проходил.) Ну, затрясся от радости. Такая удача! Пять тыщ награды! Эх, думаю, сам его и возьму. Честолюбив был, самоуверен. Огнестрельного нам не полагалось, но у меня при себе мой ножик. Иду «Змею» навстречу прогулочной походочкой, насвистываю, гляжу в сторону. Поравнялся и цап-царап! Прием у меня такой был, никогда не подводил: одной рукой хватаю снизу за причинное место, и лезвие к горлу. «Ша! – говорю. – Замри!» И стиснул кулак.

Полканов покачал головой, будто и сейчас удивлялся.

– Всякий заорал бы от боли или хотя бы задрожал. А у этого – ни один мускул. «Ого, говорит, какие интимности». Медленно, спокойно взялся ладонью прямо за нож. «Ловкий парень, молодец. И смелый. Не побоялся один меня брать». И сжимает лезвие! Кровь, прямо мне по запястью, в рукав течет, а Саввину хоть бы что! Еще улыбается! «Не надоело, говорит, по хозяйскому свистку шавкой бегать? Пойдем со мной по лесу гулять, вольным волком». Смотрит прямо в глаза, в упор, а взгляд у него – сами видели. И нашло на меня что-то. Пошел за ним и ни разу потом не пожалел.

– Почему пошли? – с любопытством спросил Романов.

– Потому что почуял: мой человек, и жизнь моя. Настоящая. Как вам сказать… Рядом с таким человеком и сам становишься больше. Я, конечно, о себе шибко много не воображаю. Если Виктор Борисович – как Петр Великий, то я при нем не Меншиков и даже не Ягужинский, а так, Александр Румянцев. Но мне и того довольно. Знаете, кто был Румянцев?

– Я-то знаю… – удивленно ответил Алексей.

От бывшего филера такой эрудиции не ждешь. Капитан Румянцев – первый российский мастер тайных операций. Прославился тем, что похитил из Германии мазепинского наследника Войнаровского, а потом доставил из Италии беглого царевича Алексея.

Василий Васильевич усмехнулся:

– Это я раньше валенок был, ничем кроме пива и картишек не интересовался, а за тринадцать лет при Виктор Борисыче, наверно, тысячу книг прочел. За орлом летаешь – высоко поднимаешься. Ладно, давайте к делу. Раз вы, Алексей Парисович, такой знаток безопасности, валяйте, предлагайте, как нашей команде играть, чтоб гол не пропустить.

– Я сказал, что на «ты» я бываю только с офицерами… – Романов широко улыбнулся. – Не совсем так. С футболистами тоже. Во время игры церемонничать не приходится.

Снова, уже в третий раз, пожали руки, крепко и от души.

– Сначала, Вася, мне нужно иметь полную картину. Я же к воротам по краешку поля прорвался.

– Прорваться ты прорвался, но гола бы не забил. У меня чем ближе к воротам, тем плотней защита.

– Сейчас поглядим. Вопрос первый. Как часто собирается штаб?

Будет отвечать или нет?

Алексей внутренне напрягся.

– Раньше – раз в неделю, если ничего экстренного.

Сейчас три раза. Последнюю неделю перед первым июня будут встречаться каждый день.

– Это слабое место. – Романов неодобрительно нахмурился. – Один удар – и всех возьмут разом.

Полканов подмигнул:

– Не всё так просто. Давай пока, спрашивай дальше.

Что он имеет в виду? В каком смысле «не так просто»?

– Ладно. Второй уязвимый пункт – глава «Союза», Саввин. Где он живет, как охраняется?

– Охраняется хорошо, при нем всегда двое моих лучших ребят. А где живет – не скажу. Сам не знаю. Виктор Борисович, как лисица. Два раза в одном месте не ночует. Привычка еще с тех времен. Его даже Охранка найти не могла.

– Хорошо. Третья прореха – дивизионные командиры. И здесь ты меня не успокоишь, я сам видел, что берегут их паршиво. Довольно чекистам выйти на одного, как я на Меркурова, да взять его – и считай, всей дивизии нет. Кто трое остальных?

После паузы Василий Васильевич сказал:

– Начдив-1 – генерал Жбанов. Который на бобра похож.

«Морж», сообразил Романов.

– Тощий, длинный – полковник Шерер, начдив-2. Начдива-3 Меркурова ты знаешь… А красавец-брюнет – это командир кавалерийской группы ротмистр Миркин.

Алексей удивился:

– У…нас (чуть не вырвалось «у вас») даже кавалерийская группа есть?

– А как же. Сотня офицеров записалась в красные эскадроны и в Кавшколу РККА. Первого июня они соберутся в несколько летучих отрядов. Быстрые удары, служба связи. Город-то огромный, без кавалерии никак.

– Погоди… – вдруг сообразил Романов, вспомнив вчерашний рассказ Шварца. – Ротмистр Миркин? Тот самый? Из «Евреев-воинов»?

– Ага. Хороший мужик. Как говорит Виктор Борисович: «Миркин хоть еврей, но воин».

– Да как же так? Я хотел своего товарища, прапорщика Иосифа Шварца, записать в «Союз» – мне отделенный сказал: евреев не принимаем!

– Миркин – это Миркин. Его даже жидомор Шерер уважает. А еще Миркин у нас казначей. Все финансы на нем. Как говорит Виктор Борисович: «Миркин хоть воин, но еврей».

Прикинув возможные варианты, Романов выбрал самый перспективный.

– Мне бы приглядеться к каждому из них. Характер, привычки. Я пока только Меркурова знаю. С ним, я думаю, довольно провести хороший инструктаж по конспирации. А за остальными тремя я бы походил, понаблюдал. Индивидуальная охрана действенна, только если соответствует привычкам и психологическим характеристикам объекта. Дай мне их адреса.

– Зачем тебе адреса? – уклонился Полканов. – Пойдем со мной. Сейчас понаблюдаешь. Заодно и я тебе расскажу про ихние характеристики.

– Куда пойдем?

– Заседание еще не кончилось. У Виктор Борисыча в повестке 23 пункта.

– А можно?

– «Охранному сектору» всё можно. Если осторожно, – подмигнул Полканов. – Идем, Алеша, идем.

Они поднялись из подвала наверх, в небольшую, очень опрятную комнату.

– Моя келья, – сказал Полканов. – Тут и коротаю затворнические дни.

Подошел к стене, отодвинул какую-то заслонку, приложил палец к губам.

Стали слышны голоса.

В стеклянном квадрате был виден знакомый врачебный кабинет.

Василий Васильевич шепнул:

– С той стороны – зеркало над умывальником.

– …Какой это примерно процент от общего состава, генерал? – донесся хрипловатый баритон Саввина.

Шахматисты

– Как вы понимаете, Виктор Борисович, общая численность дивизии при существующей системе комплектации определена быть не может. Списки по конспиративным соображениям не ведутся, членство на уровне рядовых условно: если человек вступил в «Союз», еще не факт, что на него можно твердо рассчитывать. – Говорил начдив-1 генерал Жбанов. – Теоретически в дивизии порядка двух тысяч бойцов, которых, впрочем, считать реальными «бойцами» не следует. Как я уже сказал, по моей предварительной оценке 1 июня на пункты сбора явится хорошо, если тысяча человек. Сами видите, какой это процент. Пятьдесят – максимум.

– У меня то же самое, – вставил Меркуров.

Начдив-2, Шерер, просто кивнул.

– А мои придут все, я в них уверен, – весело заявил Миркин. – Кавалеристы – не чета пехтуре.

– Просто у вас, Лев Абрамович, людей немного, и связи короче: от вас к взводным, и всё, – заметил Жбанов.

Очень мешал слушать Полканов со своими комментариями прямо в ухо:

– С Жбановым легче всего. К охране относится с пониманием, правил не нарушает…

Снова заговорил Саввин, и начальник «Охранного сектора» почтительно умолк.

– Я вам больше скажу, господа. Не выйдет первого июня пятьдесят процентов. И двадцать пять не выйдет. Все живые люди, всем страшно. Одно дело – подниматься в атаку из окопа, плечом к плечу, а у нас каждый живет дома, многие среди родных. И ему неуверенно. Страшно. У нас с вами произойдет так же, как при любой революции… Не кривитесь, полковник, мы все именно что революционеры – если понимать слово «революция» в его изначальном смысле: переворот. На первом этапе всегда выступают только самые смелые и активные. Если они устояли и, того паче, добились каких-то успехов, присоединяются среднесмелые и только потом уже остальные. А когда дело идет к победе, поднимаются все прочие, кто восставать и не собирался. Поэтому будет вполне довольно, если каждая из дивизий утром первого числа соберет хотя бы 10 процентов состава. Этих нескольких сотен храбрецов достаточно, чтобы полностью дезорганизовать советскую власть в Москве, а если получится, то и в других ключевых городах. На то, господа, и составлен «план приоритетов». Мало людей вышло – дивизия концентрирует удар только по цели номер один. Чуть больше – по двум, еще больше – по трем, и так далее.

Он повернулся к Шереру.

– Возьмем вас, Антон Альфредович. Допустим, вы видите, что утром 1 июня у вас в наличии только сто человек. Ваши действия?

Начдив-2 уверенно ответил:

– Собираю людей в кулак и бью по цели номер один, которая…

Опять некстати встрял Полканов:

– С Шерером беда. Гоняет от себя охранников. Говорит: я сам о себе позабочусь. При этом неосторожен и ненаблюдателен.